Мара

Славе требуется время, чтобы сообразить, где он вообще, потому что проснулся он уткнувшись в небольшую щель между кроватью и явно пыльной дорожкой, обшитой по стене вдоль кровати. Он привычно вытягивается во весь свой рост, больно царапает ноги облезлой на перилах краской, переворачивается на спину и открывает глаза. В комнате уже совсем светло, хоть еще должно быть рано — в доме слышны пока первые неуверенные шорохи и движения, все только просыпаются. Он поднимается на локти, чтобы лучше рассмотреть комнату, от его движений рядом начинает шевелиться Мирон, но только чтобы больше зарыться в подушку, которую, видимо, успел отжать за ночь. Теперь Слава замечает, что и Вова уже проснулся — его диван пустой, а спальник аккуратно свернут. Слава решает последовать примеру коллеги и тоже вставать, хоть выбираться из нагретой кровати в холодную реальность явно не хочется, но, если он встанет не сейчас, то наверняка вырубится и потом его придется будить, и голова болеть будет и все тело. Поэтому он подтягивается к перилам в ногах и осторожно перебирается через ноги Мирона, чтобы не разбудить. — М, уже? — Сонно бормочет Мирон даже не пытаясь открыть глаза или поднять голову с подушки. — Нет, спи, — расправляет одеяла, от чего Мирон еще больше зарывается в них, скручивается гусеничкой, крепче обнимая подушку. Слава быстро переодевается, натягивает поверх антихайповской худи куртку и кроссовки, только заглядывает в соседнюю комнату, чтобы убедиться, что там еще тоже спят и тихо выходит на улицу. Он тут же жалеет, что не остался в кровати. Сказать, что на улице свежо — ничего не сказать. Слава застывает на крыльце, сжавшись в себя и в куртку, окидывает просторы взглядом — вчера он так поздно вернулся, что и не рассмотрел ничего. Двор, понятно, зарос, забор покосился. Дом, или вернее изба, старая, с высохшим деревом, тут же старая яблоня у крыльца, за забором — пыльная дорога, несколько домов. Понять план села невозможно, как и понять, где начинается один двор и заканчивается другой. — О, вот и ранняя пташка! Доброе утро, Слав! — Из-за угла выходит Вова. Становится рядом, достает пачку сигарет, берет одну — Славе не предлагает, знает, что бросил, берет себе, затягивается. — Не такая, как ты, — смеется в ответ. — Да у меня привычка такая. Не могу долго спать. Ложусь рано, встаю рано. Четыре утра и я уже с открытыми глазами. Жена говорит, что как сыч. — Подожди, а сейчас сколько? — Начало седьмого. — Странно, что еще все спят. — Так устали, пусть спят. Ты сам как? Выспался? — Да, сначала не мог уснуть, но потом ко мне перебрался Мирон и под двумя одеялами так согрелся, что быстро вырубило. — У меня спальник рассчитан на -15. Мне вообще идеально было. — И почему мы на всех не взяли спальники? — Вопрос скорее риторический. — Так, а что делал с четырех утра? — Да ничего. Поплевал в потолок, а когда светать начало, собрался воздухом подышать, местность изучить. — И как? Вова делает последнюю затяжку, тушит о какую-то ржавую консервную банку, в которой уже накопилось несколько бычков — видимо парни еще вчера приспособили себе пепельницу и сразу же достает вторую сигарету: — Странная это деревня. Тут немного, я обошел ее. За нашим участком пустырь небольшой, а дальше еще пара дворов. Дальше уже роща начинается с одной стороны, а с другой дорога через поле к кладбищу и церкви на нем. От нее ничего толком и не осталось. Стена и каркас звонницы. Горела видно — вся черная. И кресты черные. — Может молния ударила, обычное дело, — почему-то вставляет Слава. — Кому тут служить. Тут и хоронить некого. — Вот знаешь. Как посмотреть. Деревня выглядит заброшенной, а вроде и признаки жизни какие-то. — Это какие, например? Та барышня с собакой? — Или вон тот хуй, — Вова смотрит куда-то перед собой, взгляд не отводит, но Слава даже со своим ростом и хорошим зрением не может разглядеть, о ком говорит оператор. Только, когда он становится рядом совсем, сквозь сломанные доски видит напротив крыльцо соседской избы, на котором тихо сидит пожилой мужчина в резиновых сапогах, сером костюме и кепке на седой голове. Он не отрывает взгляда от них. Слава от чего-то инстинктивно кивает, словно здороваясь, но мужчина не проявляет к нему никакого интереса и никак не реагирует. — Однако, что за дед? — Не знаю, думаю глухой. И слепой. Он уже сидел, когда я встал. Поздоровался — ноль реакции. — И вчера сидел? — Не знаю. Мы вчера такие заебанные были, что ничего не видели. — Бля. — Вова, Слава? Вы что тут стоите? — За ними открывается дверь и к ним выходит Юра. — У, ну и дубарь. Вова вместо приветствия протягивает ему пачку сигарет. Юра благодарно берет одну и закуривает. — Что, парни, какие новости? — На деда смотрим. — Кого? — Деда. — Какого еще деда? — Да вон сидит, — Слава сторонится, чтобы Юра занял его место и тоже увидел соседа. — Это кто? — Местный житель. — Да видно, что не приезжий, — Юра машет ему свободной рукой. — Утро доброе, отец! Дед даже бровью не ведет — сидит как сидел. — Не слышит? — Думаем, что и не видит, — уточняет Слава. — Ладно, идите в дом. Там Антон с Варварой уже на стол накрывают, завтракать будем. Они заходят в дом, оставив Юру докуривать свою сигарету, в сенях сталкиваются с Ладо, который идет составлять компанию своему другу, умываются в остатках воды, садятся за стол, за которым уже сидят сонные Мирон с Костей и Антоном. Бодрой выглядит только Варвара, которая с аппетитом наминает бутерброд с сыром. — Доброе утро! — Ой доброе ли, — тянет Антон. — Что там на улице? — Все еще ебеня, — Слава снимает куртку, садится рядом с Мироном, наливает себе полную чашку горячего черного чая, щедро мажет хлеб клубничным вареньем. — Надо было лимон взять. — Да много чего надо было, — вздыхает Костя. — Я бы сырников навернул. Со сметанкой. — Во-первых, никто бы с ними тут не игрался, а во-вторых в любом виде они бы не доехали. Да, мы тут на четыре дня, но мне не надо, чтобы за четыре дня все слегли с отравлением от испорченных продуктов. Поэтому нарезки надо доесть сегодня, — Варвара кивает на пластиковые упаковки с колбасой и сыром. — Варвара, тяжело в такую рань есть, пощадите, — смеется Мирон, но все же берет бутерброд. Они обсуждают планы на день, когда в избу возвращаются Юра и Ладо. Первый наливает себе чашку кофе, собирает сэндвич из двух бутербродов, с аппетитом набивает им рот, в то время как второй стоит над головами со своей чашкой, видимо, уже давно пустой. — Кушайте хорошо, обедать будем неизвестно когда. — Умеешь ты подбодрить свою паству, — смеется Вова. — А сами! Вы почему не кушаете, Ладо? Кушайте! — Щурится на него Варвара. — Я утром не могу, тошнит. — Может курить перестать надо? Завтракаете сигаретами. — Варвара, я вас умоляю. Мне девушки хватает. И тут спасу нет. — Какие у нас сейчас планы? — Перебивает перепалку Антон. Юра берет второй бутерброд, но прежде чем расправиться с ним уточняет: — Сейчас будем собираться идти на озеро. Слава, Мирон, поели? Сходите к вчерашней Марине? Узнаете, как лучше дойти? А мы пока манатки соберем. — Да, конечно, — Мирон с готовностью одним глотком допивает кофе. — Супер, скажите за ведра, занесем ей уже, когда с озера вернемся. Мирон первый встает из-за стола, берет чашку, неуверенно смотрит по сторонам, но его вопрос опережает Антон: — Оставляй. Вода закончилась, потом помоем. Мирон натягивает бомбер, ждет, когда Слава быстренько уговорит свой чай, подает ему его куртку, они кивают команде и выходят на улицу. — Ого, прохладно как! — застегивается под самое горло Мирон. — Ага, не май месяц. Но, думаю, днем теплее будет. — Думаешь, и вода прогреется? — Не знаю. Вроде Костя гидрокостюмы брал? — пожимает плечами. Спускаются с крыльца, выходят за ворота на улицу. — Доброе утро! — Громко кричит Слава, прежде, чем Мирон понимает кому — деду, который продолжает сидеть на своем крыльце, кажется, что и позы не поменяв. — Здравствуйте! — Автоматически здоровается, когда подходят к дому мужчины, но он никак не реагирует на парней, продолжая смотреть куда-то сквозь них. — Походу реально глухой. — Нехорошо, Слава, так про людей говорить. Слабослышащий человек. И с нарушением зрения, — поправляет Мирон, когда они проходят деда. — А ты знал, что они сами себя называют глухими? Для них это не оскорбление, а факт. Это глухонемые — некорректно, потому что не все глухие немые и не все немые глухие. А так ничего нового. Считаем себя лучше других и сами решаем, кому что оскорбительно или нет. Только потому что у нас все как надо. А надо ли это как надо? Мирон хочет что-то возразить, но не успевает — прямо на них вылетает курица, за которой выбегает девочка-подросток. Слава наклоняется и ловко ловит птицу. У него в руках она сразу затихает. Только головой кивает да моргает. Красивая, рябая. Гладит ее перышки. Девочка замирает и смотрит удивленно на парней. — Привет, красавица! Твоя пропажа? — Слава широко улыбается. Девочка краснеет, делает шаг назад, в землю смотрит. — Да не пугайся нас, не съедим. Привет! — Улыбается ей Мирон. В ответ девочка зыркает на них из-под лба, срывается и убегает — только пятки сверкают. При том буквально. — Эй эй! Куру забыла! Что мне теперь с ней делать? — Кричит вслед Слава, но она ловко прячется в сухой траве и досках разбитых заборов. — Смутил девочку, Слава-Слава, нехорошо, — смеется Мирон. — Это я смутил? Я курицу спас! — Обижается. — От чего? От тринадцатилетнего ребенка? — Веселится Мирон. — Ты вообще видел, она в конце сентября босиком была? — Больной не выглядела. Может тут так принято. И это мы мерзляки городские, — пожимает плечами Мирон. — Вчера казалось, что деревня пустая, а сейчас уже столько человек встретили. Удивительно. — Блин, что с курой теперь делать? — Ну все, добытчик, неси свою находку, — Мирон хочет погладить птицу, но она только недовольно клюет его руку. — Ого, норовливая! — Это она трупоедство твое чует. Им требуется еще минут десять, чтобы наконец разыскать нужный двор. Тактично останавливаются у ворот, где их тут же встречает лаем Искр. Курица пугается, больно клюет Славу, едва не выпархивает прямиком в собачью пасть — Машнов ее чудом удерживает в руках. Только спустя несколько минут на шум и суматоху из-за дома выходит Марина. — Чего пришли? — Спрашивает, не здороваясь. — Доброе утро, — здоровается Мирон. — Мы вчера знакомились, я — Мирон, это мой коллега Слава. — Слава? — Изучает внимательно. — И чего ты, Слава, мою курицу держишь? — Это ваша? Простите. Мы ее нашли, наверное, — Слава неуверенно смотрит на Мирона, протягивает курицу, женщина ловко ее подхватывает и выпускает во двор, где птица быстро убегает от пса. — Нашли? — Ее девочка... потеряла. Или нет. — М, понятно. Так чего пришли? Курицу отдать? — Ой, нет. Мы хотим к озеру пойти. Подскажите, как выйти к нему. — К озеру? — Да, должны быть какие-то тропинки? Как вы ходите? — Уточняет Мирон. — От моего дома следующий. Вдоль него идите. Пройдете два двора и выйдете к меже. Там увидете, как идти. — Там тропинка какая-то? — Какая-то, — уклончиво. — Вы нас с водой очень выручили, спасибо. Мы сейчас сходим наберем воду и вам принесем, — благодарит Слава. Женщина смотрит на него внимательно, ухмыляется своим мыслям и начинает хохотать. Парни с трудом сохраняют лицо и не переглядываются. — За домом бочки. Туда выливайте, как принесете, и там же оставите ведра. Там забора нет. Не надо через двор заходить. После чего женщина разворачивается и, не говоря больше ни слова, уходит. Мирон со Славой так и продолжают стоять в полном недоумении. — Чувствую себя героем какого-то мема. — С Траволтой и плащом? — Та да. — Она и вчера так попрощалась. — С другой стороны действительно. Что стоять языками чесать? Пошли, там наши уже заждались, наверное. Когда они возвращаются в дом, команде и близко не до их отсутствия. Даже, если бы актеры исчезли, о них бы не скоро спохватились, потому что куда важнее оказалось выяснить, кому следует идти в экспедицию, а кто может остаться в доме. Присутствие Юры и Ладо даже не обсуждалось, Вове и Антону надо было сообразить как разместить оборудование, Варвара вызвалась помочь. Костю, Мирона и Славу решили оставить на хозяйстве — готовить ужин, учить сценарий, который за ночь переписал Ладо, вдохновленный увиденными пейзажами Вот только, чтобы что-то приготовить нужна была вода. Поэтому под предлогом сходить за ней к киношникам примкнул и Костя, оставив актеров одних. Заодно он прихватил и большой таз с грязной посудой. чтобы ополоснуть ее в озере. Оставшись в одиночестве Мирон и Слава честно пытаются разобрать неразборчивые правки на полях сценария, разыгрывают несколько сцен, перечитывают нужные для ближайших съемок. — Потому что мы с тобой одно целое, — Слава наклоняется к Мирону низко-низко, проводит по его щеке рукой. — Мы с тобой одной крови. Ты и я. Маугли. — Ой, иди ты, — отмахивается от чужой ладошки Мирон. — Лучше так. Мы с тобой одно целое. Братишка. Слава падает на диван рядом и начинает хохотать. — В таком случае я — младшая красавица, а ты так, в довесок. — Что?! — Мирон легко пинает его в бок, но тоже хохочет. — Против меня моим же оружием?! — А что, давай и тут свой рэпчик почитаешь. Раз уж больше стадионы не собираешь, то хоть кинозалы. Они лежат на диване в большой комнате в ворохе распечатанных листов и хохочут как безумные. Им надо несколько минут, чтобы успокоиться и отдышаться. Они лежат и смотрят на мерцание пылинок в косых лучах света. — Который час? Что там твой Ролекс показывает? — Ой, Слава, — отмахивается, но смотрит. Вопреки ожиданиям стрелка не двигается с места. — Хм, стоят. — Что? — Слава перекатывается Мирону под бок, смотрит на циферблат. — Подделка ваш Ролекс, Мирон Янович. — Во-первых, не подделка, а во-вторых, этого не могло произойти. А что твои? — Мои разрядились еще вчера. Протупил. Нашел, что брать в ебеня, где даже электричества нет, чтобы зарядить. — Надеюсь, сегодня генератор поставят. Слава встает, идет к столу, отламывает кусочек хлеба, мажет вареньем и кладет в рот. Мирон поднимается на локти, чтобы удобней было наблюдать за партнером. — Сколько уже прошло времени? Что-то долго их нет. — Вас вчера тоже долго не было. Мы места себе не находили, а для вас словно полчаса прошло, — пожимает плечами Мирон. — Может и тут так. Время иначе чувствуется. — Обедать пора. Они вообще еду брали какую-то? — Какая еда. Им не до этого. На съемках у Ладо люди не поправляются. — Ахах, это точно, — Слава смеется и садится на лавку напротив Мирона, облокачивается спиной на стол, смотрит на иконы, вокруг — тишина. Только под окном что-то шуршит. Слава поворачивает голову, но все, что успевает увидеть — ускользающую тень. — Ты видел? — Что? — Там кто-то был. — Кто? Слава подрывается к окну, но оно слишком грязное, чтобы можно было что-то рассмотреть. Поэтому он быстро пересекает комнату, выходит в сени и из них — на крыльцо. Оглядывается по сторонам и огибает дом — под окном примята сухая трава, но никого нет. Поднимает голову на стук — за стеклом над ним машет Мирон, смотрит вопросительно. Слава только пожимает плечами. Оглядывается, заходит за дом к могилам — ему кажется, что что-то мелькает в сухой траве, но рассмотреть невозможно. Куница? Лиса? Какая-то птица? Что здесь вообще обитает? В реальность возвращает шум на крыльце. Слава первым делом вспоминает о Мироне, мчится к входной двери, неприятно царапается сухой травой, залетает в открытую дверь и натыкается на Костю. — Костя? — удивляется. — А ты словно бы и не рад, — смеется. — Да нет, ты что. Давай заходи. Где все? — Вылейте куда-то воду, еще принести надо будет. Мирон подхватывает ведра, уносит их в кухню, выливает в какое-то корыто, выносит пустые в комнату, где Костя уже стоит над столом и достает из карман и из-за пазухи айву. — Айва? Где вы ее нашли? — Да там в лесопосадке этой. Антон заметил. Сказал, что Слава знает, что с ней делать. Вот принес, делай, — улыбается. Слава берет плод, смотрит задумчиво. — Знаешь? — Да хуй знает, может и знаю. Что у вас там, где все? Нашли озеро? Костя закатывает глаза, отмахивается, усаживается за стол, тянется за хлебом с нарезкой. — А что только с сыром осталась? — И не дожидаясь ответа начинает причитать. — Парни, это треш. Я не знаю, как мы туда дошли. Нет, тропинка была — все как вам эта Марина сказала. Но ведь идти по ней невозможно. У нас камеры, штативы, свет, ведра эти ебучие, ноуты. А там, чтобы вы понимали, там этой тропинки ну вот… ну вот, — Костя оглядывается по сторонам, чтобы с чем-то наглядно сравнить. — Ну вот полметра. Шаг влево, шаг вправо и жопа. Какие-то кусты, чегери, мы там чуть не подохли. Тащить генератор точно подохнем. — Так сегодня еще съемки будут? — Уточняет Мирон. — Забудь. Я вообще не уверен в съемках. Они там уже все пересрались, Ладо едва не утонул. — Подожди, подожди, что? — Напрягается Слава. — Ой, не спрашивай. Вышли к этому озеру, там пиздец все заросло. Ладо пошел замерять глубину потому что ракурс лучше, чуть не утопился. И утопился бы, если бы Варя не пошла его спасать. — Ого, там так глубоко? — Та непонятно. Начали место убирать для всей этой аппаратуры. Подохнуть можно. — Так а почему ставить решили, если съемок сегодня не будет? — Чтобы не тащить обратно. Там оставят. Поставят палатку. Кто-то заночует. Наверное, Вова и Ладо, хотя я бы Ладо не оставлял на этом озере. Еще пойдет русалок искать из древних преданий. — А есть и такие? — Ой, не ебу парни. Короче, пришел за спальниками, палаткой и каким пайком. — Это каким таким пайком? Нормальный сейчас горячий ужин соберем парням. — А что ты готовить хочешь? — Эзогелин. — Что? — Чечевичный суп, — переводит Мирон. — Традиционный турецкий суп невест! — Обижается Слава. — Традиционный суп с говядиной, а у тебя без. Так что поменьше пафоса, Славочка. Называй вещи своими именами. Чечевичный суп. — Ну ты и скучный, Мирон. Костя их не слушает, заглядывает под стол в пакеты с провизией. — Варя говорила есть какие-то пайки походные. Я их отнесу. Быстрее будет. — А домашнее? — А домашнее мы есть будем. Слава, я тебя умоляю, не кривись. Слава смиряется, находит на кухне небольшую кастрюльку за неимением подходящего казанчика, складывает в нее ложки и кружки, пока Мирон и Костя собирают по пакетам упаковки каких-то супов, булок, печенья и растворимого кофе. Отнести все вызывается Мирон. Отчасти от того, что хочет и сам посмотреть на локацию, а отчасти от того, что не хочет вновь Костю гонять — гример и костюмер в одном лице явно подзаебался за день. Ну а поскольку Слава готовит куда вкуснее Мирона, тем более веганскую еду, все сошлось на том,чтобы оставить парней за готовкой чечевичного супа и запеканием айвы с орехами, а самому нагрузиться спальниками, палаткой, пустыми ведрами и посудой с пайком. Он быстро выходит на край деревни и заходит в рощу. Тропинку находит сразу. Вот только идти по ней кажется бесконечно долго. То и дело Мирону слышатся шаги, шелест, кажется, что рядом кто-то идет или преследует. Больше всего его пугает то, что он совершенно не слышит голосов команды. Да и тропинка через каждые несколько метров обрывается, от чего Мирон уже тысячу раз решил, что сбился с дороги. Когда он выходит к озеру уже спускаются сумерки. Сначала Мирону кажется, что никого нет, что он вышел куда-то не туда, что все ушли и теперь в темноте ему предстоит возвращаться обратно. Его начинает охватывать такая паника, что он не сразу верит своим ушам, услышав знакомые голоса в нескольких метрах от себя. — Эй, ребята! — Мирон? — Да, иду к вам! Из кустов к нему выходит Антон, берет часть вещей, помогает пройти сквозь заросли, которые выводят прямиком на чистый и пологий берег, где уже расчистили пространство для палатки и собрали хворост для костра. Как и прогнозировал Костя, ночевать в палатках остались Вова, как самый опытный и приспособленный к походной жизни, и Ладо, хоть Юра от этого был и не в восторге. Он бы с удовольствием поменялся местами с оператором, чтобы следить за режиссером, но тот уверил, что глаз с Ладо не спустит, да и в случае чего надо, чтобы фильм был доснят хотя бы с одним режиссером, если со вторым что-то произойдет. Против такого железного аргумента Юра ничего не нашел что возразить, хоть и нервничать начал еще больше. Когда они помогли поставить палатку, разжечь костер и попрощались, стало совсем темно. Поэтому возвращаться пришлось в поселок в темноте, подсвечивая фонариками. Уже возле поселка Мирон подхватывает ведра Марины и, уточнив, что догонит, сворачивает к дому женщины. Обойдя с нужной стороны, он находит несколько бочек, накрытых деревянными крышками. Открывает ближайшую к себе, заглядывает в темную воду — емкость заполнена примерно на две трети. Когда он выливает первое ведро, вода в бочке вязко колышется, поднимая что-то светлое на поверхность. Мирон ежится и быстро опрокидывает второе. Он тянется за крышкой, чтобы накрыть бочку, и видит, как что-то поднявшееся с глубин обретает более четкие черты. В такой темноте разглядеть что-то толком нелегко, но Мирон сразу угадывает в нитях тонких волос и лисьем профиле знакомые черты Славы Машнова. — Ох, блять, Слава. Мозг Мирона вопит об опасности, о том, что это не может быть Машнов. Он сам не понимает, как подрывается и в момент, когда вслед за головой начинают всплывать тонкие длинные пальцы, Мирон начинает бежать. Он бежит так быстро, что даже не замечает ребят, не слышит, как они его окликают. Он влетает в темный дом так стремительно, что сбивает с ног Славу, от чего у него выпадают из рук ложки. Рассыпаются по полу. В комнате темно — только мерцает жар в печи. Мирон хватает его за лицо, игнорирует вопросительное “Мирон?”, обнимает и крепко прижимает к себе. — Ого, ты прям так сильно проголодался? Сейчас задушишь меня, — стонет, но обнимает в ответ. — Ты чего? Иди руки мой и садись. Суп ахуенный получился.