Голод

      30 декабря, 1991г.       Гермиона от усталости склоняет голову к окну, прижимаясь к холодному стеклу виском. Дождь со снегом размеренно стучат по нему, вызывая приятную дымку сонливости.       Дорога в Св. Мунго очень долгая. Они едут с другого конца города уже около двух часов, и это её совсем вымотало. На улицах в преддверии Нового Года достаточно оживлённо для того, чтобы к вечеру стали появляться пробки.       Мама раздражённо выдыхает, а затем поворачивает руль, выезжая на опустевшую дорогу. Вокруг них простирается лишь лес, что завораживает Гермиону своей манящей темнотой, открывшейся пред ними. Он так красив зимой...       — Чёртовы дороги, — ворчит Джорджия, проверяя в бардачке сигареты.       Папа не совсем одобряет их, но мамина зависимость сильнее. Обычно она опрыскивает духами себя, Гермиону и салон машины, потому что во время поездок часто нервничает. Боится потерять управление.       Гермиона лениво отстраняется от заледеневшего окна, рассеянно хлопая глазами. Тошнота пузырится в горле, и она с отвращением сглатывает, скривив губы.       — Где мы? — хрипит она, вцепившись дрожащими пальцами в кожаное сиденье.       Мама улыбается уголками губ и включает музыку, скользя красными ногтями по кнопкам. Гермиона наблюдает за ней с заднего сиденья.       — Что хочешь послушать? Pop Eye или Hello Dolly?       — Фу-у, мама, — Джорджия фыркает, когда Гермиона стонет. — Только не Dolly. У тебя ужасный музыкальный вкус.       — Почему это? — её голос совмещает в себе лёгкое раздражение, возмущение и веселье. Так может только мама.       Гермиона качает головой и скрещивает руки на груди. Лес проносится мимо них, и вскоре заканчиваются фонари. Она замечает, что мама невольно напрягается, когда единственным освещением во тьме остаются только включённые фары. Они почти одни на заснеженной дороге.       — Потому что сейчас никто не слушает джаз.       — А ты считаешься со мнением остальных?       Встречный вопрос мамы ставит Гермиону на мгновение в тупик.       — Нет. Но я не люблю его.       Джорджия кидает на неё взгляд через зеркало заднего вида, но в конце концов включает Pop Eye. Гермиона удовлетворённо улыбается и закрывает глаза, наслаждаясь мелодией из шестидесятых.       Беспокойный сон вновь находит её замёрзшее маленькое тело, пробираясь липкими нитями в кровоток, пока она не засыпает вновь.

×××

      Гермиону будит резкий толчок, заставивший её отлипнуть от кожаной спинки. Она сонно разлепляет глаза и стирает с них туманную дымку, ёрзая на месте.       — Просыпайся, детка, — тихо бормочет мама.       Гермиона проводит рукой по растрепавшимся волосам, наблюдая за ней. Руки Джорджии слегка дрожат, когда она ищет что-то в маленькой сумочке. Её пальто лежит на соседнем кресле.       — Я уже.       Мама ничего не отвечает. Гермиона зевает и бесцельно проводит подушечкой пальца по мокрому окну, пока не замечает массивное здание в нескольких футах от них. Её глаза невольно округляются, когда она ловит глазами покосившуюся табличку: Психиатрическая лечебница Св. Мунго.       Её живот сжимается. Они приехали к брату.       Она не знает, как правильно реагировать на это в подобной ситуации. Одна её часть страстно рвётся к Тому, готовая распахнуть дверцу машины прямо сейчас, а другая, напротив, — взять ключи и убежать отсюда.       Слова, значение которых ей неизвестны, крутятся на языке, пока она задумчиво кусает внутреннюю сторону щеки.       — Стой! — резкий голос мамы прерывает тишину.       Гермиона замирает, хлопая глазами, как сова, а затем скользит глазами вниз. Её пальцы обхватывают ручку, уже надавливая на неё. Румянец покрывает щёки Гермионы, заставляя её пылать, и она в смущении одёргивает руку от двери. Боже, я так напугалась!       — Что? Что не так?       Мама хмурится, глядя на сумку, а затем с облегчённым выдохом закрывает её. Она выключает музыку и поворачивается к ней.       — Гермиона, детка, мы приехали, — её мама нервно улыбается, несколько раз облизывая вишнёвые губы. — Ты же хотела увидеться с братом, так?       Гермиона открывает рот, чтобы вскоре закрыть его. Слова матери вводят её в ступор.       — Ну... да, верно, — растерянно говорит она, обхватив ладонь другой рукой.       Улыбка Джорджии становится шире.       — Отлично!       Она почти выбегает из машины, оставив Гермиону одну. Она не решается выйти несколько секунд, пока мама не открывает пассажирскую дверь с другой стороны, чтобы взять пальто.       — Чего ты здесь сидишь? Пошли быстрее, твой отец должен приехать через несколько часов.       Когда они только собирались выезжать из дома, мама сказала, что они поедут сюда втайне от папы. Это странно, но Гермиона ничего не сказала — хотя, судя по его недавним словам, это имеет смысл. Она умеет держать язык за зубами.       Она ещё раз смотрит на ручку, что блестит в свете фонарей, прежде чем вновь касается её и выходит на улицу. Её тело мгновенно охватывает холодный воздух, и она обхватывает себя руками, наблюдая за тем, как мама быстро застёгивает пуговицы на груди.       — Я не помню, говорила или нет, но нас должен встретить доктор Дамблдор, — произносит мама, распечатывая пачку State Line.       Гермиона скептически смотрит на её длинные ногти, скользящие по тонкой плёнке. В такие моменты ей категорически не хочется находиться в компании матери — кажется, будто она становится совсем невыносимой.       — Вроде, да, — пожимая плечами, говорит Гермиона и убирает руки в карманы, подальше от холода. — А может, и нет. Я не знаю.       Мама смотрит на неё, прежде чем подносит сигарету с зажигалкой ко рту. Через несколько мгновений дым разбавляет тягучий воздух, и Гермиона начинает кашлять.       — Ты всегда это делаешь.       Она прикрывает нос рукой в перчатке и поднимает брови.       — Что? — её голос звучит приглушённо. Глаза слезятся от яда, кружащегося вокруг неё.       — Говоришь загадками, — мама снова выдыхает, не сводя глаз с больницы.       Гермиона не отвечает, смущённо смотря на свои ноги. До того, как заговорила Джорджия, она успела заметить ещё несколько машин, стоящих на парковке. В остальном вокруг больницы довольно пусто: несколько заснеженных деревьев и кустов, охватывающих всю территорию, и скамейки.       Она вздыхает, наблюдая за паром, срывающимся с её потрескавшихся губ.       — Это лечащий врач Тома?       Мама молча кивает.       Наконец, они заходят внутрь здания, где их встречает седой длинноволосый мужчина. Гермиона хмуро смотрит на его бороду, а затем замечает острые глаза за линзами очков-половинок, пронзающие её насквозь. Дрожь пробегает по её телу. Она не смеет отвести взгляд.       — Здравствуйте, доктор Дамблдор, — говорит мама, расплываясь в широкой улыбке.       Сигаретный дым покидает её накрашенные губы, когда она пожимает протянутую мужчиной руку.       — Добрый вечер, миссис Грейнджер, — доктор отвечает ей вежливой улыбкой, а затем вновь обращает внимание на Гермиону. — А эта юная леди..?       — Ох, моя дочь, — Джорджия обнимает Гермиону руками за плечи, заставив сделать несколько шагов вперёд. Дамблдор оценивающе смотрит на неё, и она краснеет. — Гермиона.       — Приятно познакомиться, доктор Дамблдор, — почти шепчет она, с гулко бьющимся сердцем смотря мужчине в глаза.       Что-то, сокрытое в нём, заставляет её разволноваться. Она чувствует себя неправильно, находясь здесь, и невольно замечает покалывание во всём теле от любопытных взглядов охранников. Всё здесь кажется ненастоящим.       — Мне тоже, мисс Грейнджер, — смутное веселье, что ей не по силам уловить, искрится в его глазах, когда он говорит. Вскоре после этого доктор вновь теряет к ней всякий интерес, и облегчение проносится по всему телу Гермионы. — Полагаю, вы уже знакомы с правилами. Я буду ждать вас у палаты Тома, миссис Грейнджер.       Не задерживаясь ни секунды, он ускользает из коридора, напевая себе что-то под нос. Его походка плавная и лёгкая, подобно хищной кошке, и это сравнение кажется ей как никогда идеальным.       Они проходят быстрый осмотр. Гермиона с отвращением и некоторой злостью наблюдает за тем, как один из охранников флиртует с мамой. Она не отвечает ему. У Гермионы создаётся ощущение, что это происходит уже не в первый раз, однако решает оставить эти мысли на потом. Это слишком грязно для неё.       Мама ведёт её по старым узким коридорам с обшарпанными стенами, и от обилия белого у Гермионы начинает кружиться голова. Всё-таки, романы не врут. Они поднимаются на третий этаж и идут до самого конца, где около двери со стеклом, как и обещал, стоит доктор Дамблдор.       Он поднимает на них взгляд и улыбается.       — Том уже ждёт вас, миссис Грейнджер. Вы бы хотели посетить его вместе или по отдельности?       Этот вопрос застаёт Гермиону врасплох. Она совсем не ожидала, что ей будет разрешено остаться с братом наедине. Это одновременно и пугает её, и приносит какое-то глубокое удовольствие, отдающее нервной дрожью в кончиках пальцев.       Тошнота вновь подкатывает к горлу, когда мама неожиданно делает шаг в сторону. Она краснеет и отводит глаза, переступая с ноги на ногу в своих модных лодочках.       — Честно говоря, Том не особо сильно любит мою компанию, доктор Дамблдор, — признаётся она. Обида — вероятно, на брата — и грусть сквозят в её тоне. — Думаю, ему бы хотелось наконец увидеться со своей сестрой.       Сердце Гермионы начинает громко биться в груди. Кровь стучит в её ушах, когда она лихорадочно переводит взгляд на стекло, где заметно небольшое коричневое пятно. Его затылок. Её ладони мгновенно потеют.       Она до сих пор не знает, какое заболевание у Тома и почему он находится здесь, поэтому мысль о том, что её отправят к нему одну, приводит её в смутный ужас.       — В таком случае, — Дамблдор сцепляет пальцы рук и поворачивается к Гермионе, что с широко раскрытыми глазами наблюдает за замершим пятном за стеклом, — ваш выбор мне весьма понятен. Однако, мисс Грейнджер, — он обращается к ней, — прежде чем вы войдёте внутрь, вам следует знать и придерживаться несколько правил.       Чувствуя себя деревянной, она кое-как кивает ему, чтобы показать причастность к его монологу.       — Я буду краток: не приближайтесь к нему ближе, чем на фут, ничего не берите и, следовательно, не давайте ему и ни в коем случае не упоминайте Миртл Уоррен. Том не особо жалует эту тему.       Миртл Уоррен? Гермиона слегка склоняет голову, не узнавая этого имени. Кто эта девочка? Она была знакомой Тома? Гермиона невольно поворачивается к маме, обращаясь к ней с немым вопросом, однако она не выглядит готовой ей помочь. Её стеклянный взгляд устремлён вниз, на собственные ноги.       — Итак. Я, кажется, сказал всё самое главное. В комнате нет охраны или медсестёр, однако, если вы почувствуете что-то неладное со стороны Тома, под столом есть кнопка вызова. Она расположена как раз в том месте, где находится ваш стул. Советую проверить её наличие сразу же, как только войдёте в комнату, чтобы в случае чего не произошло неприятных казусов.       Гермиона молча слушает, не смея перебить, хотя в её голове роятся множество вопросов относительно брата и того места, где они находятся. Время от времени ей кажется, что она стоит в тюрьме, а не в коридоре больницы, в которой нет ничего, кроме охраны и закрытых железных дверей. Слишком безжизненно и пусто.       — Надеюсь, вы поняли меня, мисс Грейнджер, — Дамблдор сжимает губы, вновь проверяя её на прочность своим цепким взглядом.       Она кивает, невольно набрав в лёгкие побольше воздуха — готовясь к неизбежному.       Мама тянется к ней. Она касается кончиками пальцев плеча Гермионы, заставляя её повернуться к ней, и успокаивающе улыбается. Из-за тусклого освещения под её глазами собираются синяки, делая её вид ещё более уставшим.       — Ты справишься, детка. Том не особо разговорчив, но я уверена, что ты понравишься ему, — она останавливается, чтобы сделать ещё одну затяжку. — Когда тебе было около года, он часто играл с тобой. Кубики с буквами — ваша любимая игра.       Признание мамы ощущается как удар под дых. Гермиона облизывает губы, и затем на них появляется лёгкая, почти невесомая улыбка, свидетельствующая о когда-то пройденных днях. Интересно, Том об этом помнит?       — Как долго я смогу там находиться? — спрашивает Гермиона сиплым голосом, невольно прокашлявшись.       Страх постепенно становится воплощением натурального ужаса, сосредоточенного в ней. Наконец она встретится с Томом, спустя столько лет...       — Думаю, не больше получаса, — чуть поразмыслив, отвечает доктор, кинув краткий взгляд на наручные часы. — Обычно мы предоставляем всем посетителям около часа посещения, но в вашем случае, мисс Грейнджер, это будет слишком много. Тому нужно время, чтобы привыкнуть к вам, — он задумчиво касается подбородка, скрытого за густой бородой. — Хотя, полагаю, вам бы хватило и десяти минут.       — Я бы хотела побыть с ним полчаса, доктор. Если можно, — добавляет Гермиона, смущённо улыбнувшись.       Дамблдор смотрит несколько мгновений на дверь, за которой скрыто её прошлое, и в конце концов кивает.       — Конечно, юная леди. Но помните: у вас есть все возможности уйти оттуда раньше. Гораздо раньше, чем вы думаете.       Она не знает, что сказать, потому кивает с запозданием. Его слова не совсем понятны, но Гермиона не будет донимать доктора глупыми вопросами.       Она ещё раз смотрит на маму, грустный взгляд которой обращён на коридор — куда угодно, только не на Гермиону, — и касается холодной ручки двери. Она сглатывает, коленки дрожат. Слегка надавив на неё, Гермиона легко её приоткрывает. Дверь скрипит, давно не смазанная, но этот звук растворяется во всех возможных.       Комната для посещения больных достаточно маленькая. Она выдержана в белоснежно-кремовых тонах, не допуская лишнего. В центре стоит большой стол и несколько стульев около него, а на стенах висят полки с книгами и телевизор. Пол представляет собой кафельную плитку, и Гермиона старается идти как можно более осторожно, чтобы не поскользнуться в мокрых от снега ботинках.       Она знает, что Том сидит напротив неё. Она чувствует его тяжёлый, будто пытка, взгляд на всём своём теле, но не поднимает глаз. Распущенные волосы закрывают её пылающее от смущения лицо, когда она медленно идёт к столу. Боже мой, боже мой...       Гермиона сжимает руки в кулаки, впиваясь ногтями в кожу. Она боится увидеть человека, за которым наблюдает каждую ночь на протяжении года. Он, кажется, её главный страх на сегодня.       Когда холодное дерево стула касается её подкашивающихся коленок, Гермиона резко поднимает взгляд. Румянец на щеках становится совсем багровым, а глаза округляются от шока.       Том, что сидит перед ней, практически не похож на того, кем он был когда-то на фотографии. Его волосы немного отросли, а черты лица стали более грубыми и мужественными. Взрослый. Гермиона должна признать, что Том не потерял прежней привлекательности, однако он выглядит уставшим и больным. Его серая кожа почти ранит её ножами.       Тёмные глаза неотрывно следят за тем, как она растерянно опускается на стул, держась дрожащими руками за край стола. И теперь она замечает это — взгляд Тома потух. Он выглядит мёртвым, будто внутри него нет ничего, кроме всепоглощающей пустоты.       Его губы сжаты, а глаза лениво полуоткрыты, и Гермиона нервно теребит ткань вязаного платья. Мысли быстро проносятся в её голове, когда она пытается понять, какое у него сейчас настроение. Он не выглядит ни злым, ни раздражённым, ни обрадованным её присутствием. На его лице зависло настоящее ничто.       Это так пугает её.       — М-м... — Гермиона чувствует, что начинает задыхаться от волнения. Она судорожно сглатывает, метая взгляд на деревянный стол. Почему мне страшно? — П-привет, Том.       Он молчит. Неуверенно она поднимает голову и смотрит на него. Том всё так же сидит перед ней, не сдвинувшись со своего места ни на дюйм. Выражение его лица неподвижно.       — Меня зовут Гермиона, — она немного бледнеет. Пальцы ещё крепче вцепляются в мягкую ткань. — Я не знаю, помнишь ты меня или нет. Мы давно не виделись... Том.       Имя на её языке будто оживает. Гермиона чувствует, как что-то воспламеняется внутри неё, и жар давит на живот, когда он чуть склоняется вперёд. Это движение с его стороны ничтожно небольшое, но у неё создаётся впечатление, что весь мир вмиг переворачивается вслед за ним.       Гермиона кусает внутреннюю сторону щеки, смотря на его резкие черты лица. Невольно сравнивая его с отцом, она решает, что они почти похожи — поразительно. Сейчас ему, должно быть, где-то около тридцати. Он старше её вдвое.       Это приводит Гермиону в кратковременный ступор.       Она кидает взгляд на часы, с разочарованием замечая, что прошло уже больше пяти минут с момента её первой встречи с Томом. Несмотря на мамины слова о том, что он не разговорчив, она ожидала чего-то более оживлённого. Хотя бы нескольких слов, рассказывающих ей о том, что её брат до сих пор жив. Что он не пустая оболочка, сидящая прямо сейчас перед ней.       — Ты не особо любишь разговаривать, да? — бормочет она с кривой улыбкой на губах, едва выдерживая его мрачный взгляд. Отчего-то ей стеснительно.       Она вздыхает. Её движения скованы, когда она встаёт со стула и медленно идёт к полке с книгами. Гермиона старается следить за Томом боковым зрением, однако он сидит на месте, скользя глазами по её уходящей вдаль фигуре. Это посылает липкую дрожь по её спине.       Все книги, похоже, являются творениями классиков. Их обложки истёрты и изранены временем, когда она быстро пробегает по ним глазами. У неё нет привычной цели стоять перед полкой и несколько минут тщательно выбирать себе чтиво, как гурман, поэтому она берёт первую попавшуюся книгу и возвращается на место.       Руки Гермионы дрожат, когда она убирает её на колени. Она помнит предостережение доктора Дамблдора и не собирается его нарушать. Её пальцы касаются синей обложки. Брэм Стокер, Дракула.       — Думаю, мне попалась неплохая книга, — тихо говорит она, смущённо поглядывая на него. — Дракула. Я не читала её, но мама рассказывала мне о сюжете.       Она не знает, как Том реагирует на её болтовню — раздражён или ему всё равно, — но почему-то перестать открывать рот кажется сложнее, чем раньше. Гермиона едва сдерживается от того, чтобы прикусить язык. Когда-то папа сказал ей, что она много разговаривает, и, похоже, он был прав.       — Честно сказать, — начинает Гермиона более смело, рассеянно проводя пальцами по дереву под столом, — я узнала о тебе только три года назад. Совершенно случайно. Мне было десять лет.       Что-то ломается в его безжизненном фасаде. Том склоняет голову, и она расценивает это движение как знак любопытства. Он слушает меня! Её сердцебиение невольно учащается от этого, а на щеках расцветает румянец. Гермиона смеет признать, что польщена.       — Я... — она на мгновение опускает взгляд на свои сцепленные руки, — ну, просто не знаю тебя. Мне известно лишь то, что тебя зовут Том и ты мой старший брат. Остальное... как сон.       Она сглатывает. Так странно озвучивать всё это, но если ей дали возможность и время для разговора с Томом, то она не может пренебречь этим. Однако она решает не говорить о том, что не знает, почему он здесь находится. Почему-то Гермиона уверена, что ему это не понравится.       — Но я бы хотела познакомиться с тобой, Том. Заново.       Он не сводит с неё глаз всё то время, что она пребывает в этой маленькой комнате. Том не перестаёт и сейчас.       Сердце Гермионы опускается. Она немного разочаровано смотрит на него в ответ, прежде чем поджимает губы и берётся за чтение книги. Буквы путаются между собой, едва нормально складываясь в полноценные слова, но она не прекращает свою пытку, не желая уходить от Тома раньше времени.       Когда проходит полчаса, по всей комнате разносится лёгкий звук сигнализации. Гермиона растерянно крутит головой, осматривая помещение, пока не осознает причину. Она облизывает губы и на негнущихся ногах послушно встаёт со стула, убирая книгу.       Каблуки её ботинок являются единственным звуком в наступившей тишине, когда она идёт к двери, никогда не поворачиваясь к Тому спиной. Гермиона не боится его — ей незачем, — она просто не хочет расставаться с ним так быстро. В ней горит желание как можно ярче запечатлеть в памяти черты его лица, и она ни за что не упустит этот шанс.       — Я помню.       Она замирает.       Кровь стучит в её ушах, когда она оборачивается к Тому, поражённая звуком его голоса. Он хриплый и тихий, будто он давно не использовал его, однако... так хорошо знаком ей. Это осознание бьёт её наотмашь.       Какая-то её часть благодарна ему за то, что он сказал ей это. Том помнит её. Невероятно. Она хочет что-нибудь сказать ему — что угодно! — однако быстро понимает, что ей не хватит слов, чтобы выразить свои эмоции. Но, она уверена, Том в этом и не нуждается.       Гермиона касается пальцами дверной ручки, с натянутой улыбкой смотря на Тома. Он больше ничего не говорит ей и не двигается, однако, кажется, провожает её своим пугающим взглядом.       — До свидания, Том.       Она не оборачивается, когда уходит, но чувство того, что за ней пристально наблюдают даже через стекло, приятно согревает.