Голод

      20 февраля, 1994г.       В понедельник Гермиона не пошла в школу. И во вторник, и в среду тоже.       Она не знает, правильным ли было закрыться в своей комнате на несколько дней и горевать по Тому. Однажды ей приснилось, что со смертью Миртл Уоррен Том потерял себя. Она оплакивает их обоих.       Мать говорила, что раньше он был заботлив и любил её. Возможно, отец даже прав: Том просто сошёл с ума. Это объяснило бы такую странную пустоту в его глазах.       Гермионе жалко девушку — обычную четырнадцатилетнюю школьницу, которую, как свинью, зарезали в туалете. Сколько бы она ни закрывала глаза, перед ними всё стоит её чёрно-белое личико. Оно не было красивым или слишком вычурным — простая скромная улыбка, большие глаза за странными очками и два милых хвостика, — однако из-за осознания этих вещей на душе становится только больнее.       Она догадывалась. Догадывалась, что Том совершил что-то непоправимое, за что был так наказан. Перечитывая, однако, газету раз за разом на протяжении трёх дней, ясность его поступка так и не пришла.       В пятницу вечером она лежит на кровати, свернувшись на ней калачиком. Живоглот сидит на столе, облизывая лапы после того, как Джорджия его покормила. Гермиона смотрит на него, не сводя глаза ни на мгновение. На щеках холодеют слёзы, что она недавно пролила.       В её мыслях пусто, как и в теле, оттого она не слышит навязчивого стука в дверь. Гермиона отзывается только в тот момент, когда до неё доносится голос отца.       — Бедняжка.       Тонкая полоска света от открывающейся двери постепенно увеличивается, и она жмурится от непривычки. До этого в комнате было так темно.       Когда она слышит шаги отца позади, и заканчиваются единственные крупицы света, Гермиона напрягается. Лежать спиной к нему — значит быть незащищённой.       Кровать прогибается под весом отца, и тяжёлая ладонь ложится на её плечо. Гермиона дрожит, прикрывая ладошкой рот, когда чувствует, что его рука скользит наверх, поглаживая кожу. Ощущение шершавых пальцев вызывает тошноту, глубоко укоренившуюся внутри неё.       — Ты прочитала, Гермиона?       Она кивает сквозь слёзы. Его ладонь останавливается на затылке, своей тяжестью будто сдавливая череп.       — Прочитала... — тихо говорит Томас, на мгновение прекратив движения. — И что ты скажешь?       Гермиона недолго молчит, подбирая слова, а затем думает: надо ли ей отвечать ему? Однако отец терпеливо ждёт, вновь возобновив мерзкое поглаживание.       — А что... — она икает от рыданий, что вновь подходят к горлу. — Что я должна сказать?       Отец посмеивается. От резкого звука холодок ползёт по всему её телу. Кот, за которым она всё это время наблюдала, внимательно смотрит на них, задерживаясь на отце, прежде чем продолжает облизываться.       — Ты так рвалась узнать о Томе, — он убирает мокрые волосы, прилипшие к её шее. — Джорджия оберегала тебя все эти годы... Но, видимо, недостаточно.       Гермиона резко вскакивает, скидывая его руку с себя. Сердце стучит слишком быстро, а в глазах темнеет, однако внутри неё разгорается огонь. И страх.       — Ты знал?       — Конечно, — ухмылка пропадает с лица Томаса, будто её никогда там не было. Сейчас её место занимает холодная, расчётливая маска. — Вы делали это так громко, что любой бы придурок сразу же заметил. Я удивлён, что Джорджия ещё тогда не рассказала тебе подробности.       Гермиона ощетинивается.       — Это же было тайной, — мрачно напоминает Гермиона.       Застывшие слёзы, что размазались по всему её лицу, скрадывают движения. Становится так неприятно говорить, но она чувствует, что должна.       — Тайной, которую она нарушила.       Гермиона смотрит в непроницаемое лицо отца и качает головой. Её губы дёргаются, складываясь почти в улыбку, однако вновь опускаются.       — Вы... Для чего вы скрывали от меня это? — новые слёзы жгут уголки рта.       Сам бог знает, как тяжело ей об этом говорить. В последнее время она поняла, насколько её мать безвольная в вопросах семьи, поэтому единственный, на кого ей стоит уповать, — Томас. Как жаль, что это так. Гермиона чувствует, что не выдержит и пяти минут разговора с ним.       — Джорджия не хотела травмировать твою психику, — коротко говорит он, будто отмахивается. Будто его совсем не волнуют последствиями сказанных им слов. — Я думаю, стоило тебе рассказать о брате ещё несколько лет назад, когда ты нашла фотографию.       — Если... — Гермиона быстро проводит рукой под носом. — Если она так не хотела этого, то почему не избавилась от всех вещей? Я не... не понимаю...       Томас хмыкает и встаёт с кровати. Он проводит рукой по идеально выглаженным брюкам, будто на её покрывале могла быть грязь, и холодно смотрит на неё.       — Об этом тебе уже стоит спросить свою мать, Гермиона. И обо всём остальном тоже, — будто интрига к следующим словам, на его лице расцветает широкая улыбка. Оскал. — Я уверен, Джорджия с радостью поделится с тобой историей нашей семьи.       — Не трогай её, — напоследок шепчет Гермиона, сжимая кулаки за спиной.       Томас наклоняет голову набок, всё так же улыбаясь.       — Разве я когда-то это делал?       Отец уходит так же быстро, как ранее зашёл, и дверь за ним с лёгким шумом закрывается. Щелчок, и его уже нет здесь.       Гермиона позволяет смелому фасаду слететь с её лица и, будто ошпаренная, подлетает к двери, закрывая её на ключ. Подальше, подальше от Томаса и Джорджии. Когда ноги приводят её обратно к кровати, она злостно срывает покрывало и бросает его на пол, крича в свои ладони. До её ушей доносится шум со стороны стола, однако взор застилает мутная пелена из слёз, мешая обзору.       — Чёрт... Чёрт! — с её губ слетает дрожащий шёпот, когда она, почти захлёбываясь, опускается на пол. — Ну почему...       Ладони ещё крепче сжимают рот, что всё никак не унимается: ей хочется кричать. Громко, долго, душераздирающе, чтобы наконец избавиться от всех эмоций, пожирающих её.       Пушистый хвост кота неуверенно касается её колена, однако Гермиона не обращает на Живоглота внимания. Её маленькое тело сотрясается от всё новых рыданий, и постепенно она приходит к выводу, что знала.       Разгадка всегда была рядом с ней.       Она не понимает, как могла упустить столь очевидные детали. Её затуманенный болью мозг прокручивает слова Гарри, что были сказаны несколько лет назад на школьном дворе во время ланча.       — Когда все были на уроках, он проследил за ней и зарезал в туалете, пока та плакала в одной из кабинок.       Гермиона до сих пор помнит это предложение. Оно настолько сильно врезалось в её душу, будто и должно было там быть до этого момента.       Том — грёбаный убийца, что... зарезал собственную одноклассницу в туалете. Похоже, доктор Дамблдор действительно был прав: её брат — настоящее зло. Про таких, как он, нельзя сказать иначе.       На глаза Гермионе попадается скомканная газета. Не в силах совладать с самой собой, она остервенело сжимает бумагу в холодных пальцах и с громким криком бросает её в сторону шкафа. Кот испуганно убегает в конец комнаты, когда Гермиона резко срывается с пола и подбирает газету, разрывая её в клочья.       Она чувствует, как по её пальцам течёт кровь Миртл Уоррен, а непонятная злость брата скручивает внутренности в узел. Вся её ярость и боль смешиваются воедино и одновременно изливаются.       Когда от газеты остаются одни мелкие клочки, она проводит рукой по мокрому лбу, тяжело дыша. У неё почти не осталось сил.       Наверное, её отец был прав, и Тому действительно место исключительно в психушке.       4 марта, 1994г.       — Гермиона, — красные губы Гарри шепчут её имя во время урока математики, пока Макгонагалл стоит у доски. — С тобой всё в порядке?       Гермиона лениво отрывается от окна и смотрит на мальчиков, которые отвечают ей хмурым взглядом с соседней парты. Рядом с ней пустое место.       — Ты выглядишь очень расстроеной, — добавляет Рон, и уголки его губ тут же опускаются.       Она растерянно смотрит сначала на доску, где преподавательница пишет пример решения задачи, затем на мальчиков. О чём они?       — Всё нормально, — говорит она, слабой улыбкой давая понять, что не стоит беспокоиться. — Просто устала.       Гарри удивлённо поднимает брови.       — Сейчас второй урок...       — Мистер Поттер и мистер Уизли!       Мальчики резко отворачиваются от неё и выпрямляют спины, не сводя глаз с Макгонагалл. Она недовольно смотрит на них в ответ и качает головой.       — Ещё одно замечание, и я буду вынуждена отправить вас к директору, молодые люди, — выражение лица женщины чуть смягчается. — Надеюсь, вы меня поняли.       — Да, учитель, — в унисон говорят Гарри и Рон. — Извините.       Макгонагалл задерживает на них свой взгляд, а затем поворачивается обратно к доске. Гермиона опускает голову, чувствуя, как по лицу ползёт краска.       Когда проходит несколько минут, она подпирает ладонью голову и начинает списывать пример в тетрадь, рассеянно кусая щёку.       25 марта, 1994г.       Гермиона не знает, стоит ли рассказывать Гарри и Рону о своём брате. Этот вопрос мучает её уже больше месяца — почти с того момента, когда она узнала об убийстве. С одной стороны она хочет оставить это в секрете, с другой — разве их семья уже не опозорилась когда-то?       Она хотела бы обсудить этот вопрос с матерью, однако Джорджия почти не разговаривает ни с кем с того дня. Большую часть времени она проводит либо дома, либо за его пределами. Гермиона подозревает, что Томас знает об этом больше, чем кто-либо, однако он ей ничего не говорит.       Гермиона начинает постепенно отходить от новости. Недавно она даже взяла все кусочки от газеты, что ранее сложила в свою шкатулку, и постаралась склеить их. Получилось не совсем красиво и кое-где не хватает деталей, однако она сделала уже ровно половину.       Гермиона перестала ощущать злобу к брату. Её мучает страх и боль, но не всепоглощающая ярость, что не так давно обуревала ей.       Скоро в дом вернётся Том, и ей придётся постараться наладить с ним контакт. Гермиона не знает, что за чувство, но оно сжигает её изнутри — всё это подобно бешеному любопытству. Большую часть времени она игнорирует его, стараясь вернуться в прежнее русло, однако это бесполезно.       Оно находит её везде — во всех вещах, — ровно как и Том.       5 мая, 1994г.       В конце лета должен вернуться Том.       Мама приезжает с этой фразой в три часа дня, забегая в комнату к Гермионе. Она слушала музыку в своих старых наушниках и делала уроки, и внезапное появление Джорджии до ужаса напугало её.       — В августе?       Мать ходит по первому этажу, нервно покручивая обручальное кольцо. Гермиона стоит на лестнице, облокотившись о перила, и с любопытством смотрит на неё.       — Не знаю... Может быть, в июле, — мама поправляет волосы и серьги, будто только осознав, что носится по дому уже на протяжении пяти минут. — Доктор Дамблдор позвонил мне полчаса назад. Жаль, что мне потребовалось так много времени, чтобы приехать домой.       Гермиона кусает губу. Внутри неё бурлит странное беспокойство, смешанное с волнением от предвкушения их встречи. Нормально ли это: желать увидеться с братом-убийцей? Возможно, из-за всех этих событий у неё помутился рассудок.       — Ты могла позвонить своим подружкам.       Мама кидает на неё злобный взгляд, а затем мчится на кухню. Гермиона поджимает губы, следуя за ней.       — Нет, Гермиона, ты не понимаешь... Это то, что должно остаться между нами. В нашей семье.       — Ну... да, наверное...       — Ты же не рассказала об этом Гарри и Рону, ведь так? — мама захлопывает холодильник, когда берёт оттуда недавно купленный шоколад. В её голосе звучит что-то отдалённо похожее на угрозу, которую посылал отец Гермионе за тем ужином.       Она морщится, всё так же стоя в дверном проёме.       — Нет.       Джорджия расплывается в улыбке, которая ничего, кроме пустоты, не вызывает в Гермионе. Это уже стало для неё привычным делом.       Оказывается, легче всего игнорировать то, что человеку неугодно.       — Умница.       Они вдвоём пьют кофе, приготовленный Джорджией на скорую руку, и едят шоколад с орехами. Почти вся еда в последнее время, которую пробует Гермиона, похожа на мел — так же странно и безвкусно.       Мама ни разу не упоминает о том вечере, несмотря на то, что их диалог был всецело о Томе. Гермионе начинает казаться, что мать сознательно избегает эту тему, и из-за этого у неё только назревают новые вопросы.       5 июля, 1994г.       Сегодня Гермиона заканчивает склеивать газету. Работа получается неаккуратной, грубой на вид, будто она делала это второпях или в темноте. Но Гермионе всё равно — её больше волнует содержание газеты, от которого её всё так же выворачивает. И будет продолжать, она это знает.       Её глаза медленно скользят по всем словам, изображённым там. Она читает текст, анализируя почти каждое предложение и пытаясь лучше понять, что произошло тем днём. В голове всё смешивается после долгого процесса, но Гермиона не смеет останавливаться.       Ей нужно это знать: зачем Том совершил то преступление и что им двигало. Она раз за разом смотрит то на их старую фотографию, то на ту, что размещена в газете, и всё больше замечает, насколько же они там разные.       Однажды утром она пробирается в кабинет отца, когда тот уезжает на работу. Она пытается найти как можно больше документов, подтверждающих причастность Тома к делу, однако находит только очередную вырезку из газеты восьмидесятых, где написано про крах империи Риддлов. Гермиона скрупулёзно читает маленький отрывок и понимает, что это случилось почти сразу после того, как Том убил ту девочку.       Так Гермиона составляет план. Ей кажется логичным отметить все свои вопросы и единственные крупицы информации, уже известные ей. Главный вопрос, который её сейчас волнует: почему за годы жизни здесь, в Лондоне, в новостях нигде не просочилась информация о Томе?       Для всех он будто пал во тьму. В таком случае, даст ли он какие-то ответы на её вопросы или будет молчать так же, как то делают родители?       Неотрывно смотря на хрупкую газету, где отныне нет множества первоначальной информации, Гермиона понимает, что, возможно, никогда не выберется из этого капкана.       Если только с Томом.