Голод

      27 июля, 1994г.       Сегодня солнце настолько высоко в бездонном небе, что его почти не видно. Майка прилипает к груди от пота, и Гермиона её наскоро поправляет, даже если это не особо помогает.       — Эй, Рон! Это моя сторона.       Сегодня они решили сходить на общественный пляж. Погода слишком хороша — почти всю прошлую неделю шли дожди, — поэтому для них это подобно глотку свежего воздуха. Гарри и Рон строят замок, а Гермиона лежит на полотенце и читает книгу.       — Какая разница, — Рон чешет переносицу, и на его коже остаются крупинки песка. — Наша цель — построить замок быстрее, чем Гермиона прочитает свою книгу.       Гарри хмыкает. Гермиона глядит на них поверх солнечных очков, чувствуя, как на её губах начинает играть улыбка.       — Разве? По-моему, изначально вы хотели просто поиграть.       — Не поиграть! — Рон краснеет, и его лицо вытягивается. Гермиона издаёт смешок. — Это... Эй, не смейся! Гарри, скажи ей.       Он протирает краем футболки линзы очков и застенчиво улыбается.       — Мы называем это: закончи быстрее Гермионы. Наверное, ты не замечала, но мы часто с Роном делаем так.       Гермиона удивлённо привстаёт, откладывая книгу.       — Что? Вам сколько лет? — улыбка, полная удивления, расплывается всё шире.       — Столько же, сколько и тебе, — Рон скрещивает руки на груди. — Извини, но не все подростки думали исключительно о будущем.       — Читать книги — думать о будущем?       Если Рон краснеет от её слов, то этого больше не видно, — всё его лицо пылает от жары. На мгновение Гермиона думает, что стоит пойти домой, однако он отворачивается от неё.       — Забудь, — бурчит он, начиная похлопывать руками по песку.       Гермиона кусает щёку. Гарри вздыхает и смотрит на неё, слабо пожимая плечами. Ей, кажется, уже стоит привыкнуть, что с Роном им действительно сложно найти общий язык. Сколько бы они ни общались, их постоянные ссоры и ругань сводят её с ума. Но, несмотря на это, он хороший друг, и она любит каждого из них.       Она собирает волосы в хвост, когда те начинают прилипать к плечам, и убирает книгу в рюкзак. Она передвигается на коленях по песку, придвигаясь ближе к Гарри и Рону. Последний подозрительно смотрит на неё.       — Решила тоже поиграть?       — Рон... — тон Гермионы смягчается, и она примирительно улыбается ему. — Прости, я не хотела обидеть ни тебя, ни Гарри. Просто... вы так делали в первом классе, когда нам было по шесть лет.       Он фыркает, но, несмотря на это, предлагает ей сторону будущего замка, которую ещё стоит доработать.       — Не все привычки имеют свойство исчезать.       Гермиона улыбается. Он прав.       5 августа, 1994г.       Сегодня родители полдня проводят в суде. Приблизительно на следующей неделе должны выписать Тома.       Гермиона лежит в своей постели, считая звёзды перед глазами, чтобы заглушить свои предательские мысли. Они, кажется, недолюбливают её.       Она не может понять, почему всё так быстро поменялось. Ещё в начале года мама говорила, что суд закончится только к началу зимы, а сейчас... Сейчас он собирается возвращаться. Несколько дней — и он уже здесь. Дома.       Что-то помимо тошноты поднимается по горлу от этой мысли. Острые иголочки предвкушения от встречи с ним колют её подушечки пальцев рук и ног, заставляя прижать конечности ближе к себе, будто так она спасётся от своих собственных чувств.       Её будоражит возвращение Тома домой. Она не может представить, как будет жить и общаться с убийцей, который будет спать в нескольких шагах от её спальни. Круговорот из этих мыслей вращается вокруг неё, не давая заснуть до самого утра.       Когда она встаёт, перед глазами маячит уже давно поднявшееся солнце. Гермиона прикрывает лицо руками, и жалобные стоны вырываются из её рта. Похоже, уже обеденное время.       Она неспеша переодевается и медленно спускается вниз, чувствуя себя как никогда разбитой. В голове вновь рой из мыслей, что готов довести её до сумасшествия в любое мгновение. Шум, доносящийся с заднего двора, отрезвляет её.       Гермиона хмурится и идёт на звук. По мере того, как она подходит к стеклянной двери, у неё начинают закрадываться догадки. Окончательно они подкрепляются в тот момент, когда она видит несколько картонных коробок и отца с курьером, обсуждающих что-то.       Мать появляется сбоку.       — Гермиона! Ты уже встала, детка, — Джорджия сияет, радостно улыбаясь ей, и уводит подальше от двора на кухню.       Гермиона садится за стол, поражённо смотря на мать, что крутится возле плиты. Что, чёрт возьми, с ней опять не так? Она хмуро переводит взгляд на гостиную, которая видна через открытую дверь. Мама опять заказала вещи для Тома? Но ведь у него их уже так много...       — Мам?       — Да, дорогая?       Джорджия нарезает хлеб и опускает ломтики в тостер, вместе с этим заваривая чай.       — Что в коробках, которые стоят на заднем дворе? И почему ты так срочно увела меня оттуда?       Мама хмыкает и достаёт кружки из шкафа.       — Чтобы ты поела, глупышка, — она на мгновение поворачивает голову, улыбаясь ей. — Скоро будет полдень, а ты только проснулась. Опять до утра читала какую-нибудь книгу?       Гермиона кривит уголки губ, сдерживая усмешку. Мама всегда давит на это.       — Нет...       — Хорошо, — она заканчивает делать тосты и ставит тарелку на стол. — Я бы не хотела, чтобы тебе пришлось носить очки. Знаешь, Тому они никогда не нравились.       Гермиона чувствует, что мгновение — и она сморщится от того, насколько неуместно и странно это звучит. Однако она сдерживается и делает глоток зелёного чая, заглушая тонким ароматом свои мрачные мысли.       — Спасибо, — бормочет она. — Так для чего эти коробки? Опять вещи для Тома?       За последний месяц мама почти не вылазит из магазинов. Большую часть времени она проводит вне дома, встречаясь либо с доктором Дамблдором, либо разъезжая по городу в поисках одежды и мебели для Тома. Пару раз она даже брала Гермиону с собой, ссылаясь на их общие с братом вкусы.       Будто ей есть дело до того, в какой одежде он будет ходить.       — Я заказала ему несколько книг, которые он любил читать в детстве, и ещё кое-что по мелочи. Наверное, ты заметила, что в его комнате довольно пусто. Я подумала, что неплохо было бы купить ещё некоторые вещи для декора.       — У него там нет ни одной картины, — замечает Гермиона.       Мама кивает.       — Да, ты права... Том не любил их. Раньше у него была доска со всеми его достижениями, но нам пришлось убрать её в кладовку, когда мы переехали сюда, — она грустно улыбается ей. — Один раз отец предлагал продать все вещи Тома. Тебе тогда как раз было где-то около четырёх или пяти лет, и доктор Дамблдор был уверен в том, что твоему брату придётся провести в клинике большую часть своей жизни. Однако, как видишь, — она разводит руками, — сейчас мы здесь.       Гермиона медленно кивает и некоторое время смотрит в пустоту, пытаясь переварить всё сказанное мамой. За это время Джорджия быстро делает себе кофе и садится напротив неё.       Когда Гермиона возвращается в реальность, они некоторое время молча завтракают. Птицы щебечут за окном, а папа до сих пор общается с курьером. Она слышит их голоса даже отсюда, но очень тяжело уловить хотя бы маленький отрывок из разговора.       Джорджия встаёт, чтобы налить себе ещё кофе, и Гермиона замечает, что на ней новое платье. Раньше отец часто покупал маме новую одежду, которая казалась ему красивой, однако в последние пару лет мама, похоже, сама обеспечивает себя вещами в гардеробе. На этот раз на ней длинное чёрное платье в мелкий цветочек.       — Красивое.       Джорджия удивлённое смотрит на неё, а затем переводит взгляд на платье и понимающе кивает. На её лице расплывается улыбка, будто она давно не получала комплиментов.       Укол грусти задевает Гермиону. Похоже, у них с отцом действительно плохие отношения. Как бы ей ни хотелось плеваться почти от каждого поступка её мамы, которая порой ведёт себя слишком эгоистично по отношению к ней, она любит её.       — Спасибо, — мама улыбается ещё шире, и её щеки краснеют. Она делает глоток кофе. — Купила вчера на распродаже. Оно из настоящего шёлка.       Гермиона чуть не давится тостом. Разве у нас есть так много денег?       Мама смеётся, когда видит её реакцию. Чисто, громко, почти по-детски. Гермиона жуёт, задумчиво смотря на мать. Похоже, в последнее время ей очень одиноко, ибо она ведёт себя так, будто с ней давно не общались.       — Не переживай так, — она подмигивает. — Оно стоило не так дорого, как изначально. К тому же, я устала тратить деньги только на вещи для Тома. Захотелось порадовать и себя. Кстати, ты не заглядывала в свой шкаф?       Гермиона вскидывает брови.       — Буквально десять минут назад.       — Посмотри ещё раз, когда пойдёшь в комнату, — она начинает помешивать маленькой ложечкой остатки кофе, задумчиво смотря на дно своей кружки. Уголки её губ подрагивают от того, как усердно она сдерживает свою улыбку. — Наденешь это, когда приедет Том.       Гермиона холодеет. Конечно же, — мрачно думает она. — Как я сразу не поняла, с какой целью она купила мне что-то? Наверняка опять какое-нибудь бесполезное платье, как то, которое она заставила меня надеть в прошлый раз.       Она передёргивает плечом.       — Хорошо.       Когда Гермиона заканчивает завтракать, то идёт наверх. Мысли о том, что ей купила мать, не отпускают её. В голову лезут различные образы: от самых приемлемых до самых мерзких. Ладно, сомневаюсь, что она взяла мне что-то настолько плохое. Всё-таки это для Тома.       Фу.       Она заходит в комнату и распахивает дверцы шкафа, внимательно осматривая его содержимое. Поначалу её находят сомнения, когда она не видит ничего нового в своём гардеробе, однако потом она замечает коробку внизу. Обычно Гермиона хранит там свою обувь либо школьный рюкзак, поэтому её любопытный взор нечасто туда попадает.       Гермиона садится на пол и открывает коробку, доставая оттуда чёрное платье. Оно вельветовое и короткое, а широкий воротник и рукава отделаны рюшами.       Её начинает тошнить.       Платье не выглядит настолько плохо, как прошлое, в котором ей пришлось ехать в клинику, однако оно напоминает ей одеяние куклы. Но, может, это так и есть. Гермиона вспоминает, сколько раз за последнее время мать ей указывала на вкусы Тома, в том числе в выборе одежды.       Неприятная догадка посещает её. Она пытается заставить Тома полюбить меня вновь? Показать, что я соответствую его вкусам? Боже.       Она быстро складывает платье и засовывает его в коробку, убирая поглубже в шкаф. Дверцы закрываются, и Гермиона садится на кровать, безустанно прокручивая в голове эти мысли. Ей остаётся надеяться, что она не права.       12 августа, 1994г.       Руки Гермионы предательски дрожат.       Она сидит в машине, прижав голову к запотевшему окну. Её глаза не отрываются от затылка Томаса, что выкуривает уже вторую сигарету подряд. Его тонкие пальцы барабанят по обитому кожей рулю, точно дождь, неприветливо ожидающий их в любой момент на улице.       — Они скоро вернутся? — подаёт хриплый голос Гермиона.       — Не знаю.       Его тон холодный, злой. Она почти всем своим нутром чувствует исходящую от него ярость, погружающую салон автомобиля во мрак. Мама ушла в больницу за Томом около двадцати минут назад и, похоже, уже скоро придёт. Вместе с ним.       Глаза опускаются на ладони. Гермиона то нервно перебирает пальцы, то сжимает их в попытках успокоиться. Сейчас день, где-то ближе к двум часам, и ей дурно от одной только мысли, как она проведёт время до самой ночи. Пару раз в её голове проносятся мысли о том, что она могла бы отпроситься у мамы на ночёвку к Рону и позвать туда Гарри, но… Слишком трусливо. Она готова прямо сейчас сбежать от брата, из-за которого провела столько десятков ночей с кошмарами, однако отказывается от этой идеи.       Разве от того, что она убежит на несколько часов в другой дом, станет легче? Гермиона и Том будут жить бок о бок наверняка до того времени, как она окончит старшую школу и уедет в колледж. К тому времени она успеет свыкнуться с мыслью его существования рядом.       Более того, он — взрослый мужчина. Ему точно не будет дела до пятнадцатилетней сестры.       — Вставай. Идут.       Два коротких слова, и вся краска слетает с лица Гермионы.       На негнущихся ногах она отлипает себя от кожаного кресла их машины и выходит, почти падая, когда дверь за ней захлопывается. Отец поддерживает её за руку, и Гермиона поднимает на него поражённый взгляд. Он не смотрит на неё. Его глаза, холодные и печальные, устремлены вперёд.       Гермиона знает, на кого он смотрит. Однако на душе от этого знания ничуть не становится легче.       Она выпрямляется, шепча благодарности, пока не встречает взглядом своего брата. В обычной одежде он выглядит как нормальный человек — будто не он провёл в этих стенах всю её жизнь. Джинсовая куртка облегает его широкие плечи, и Гермиона узнаёт в ней ту, что мама показывала ей когда-то. Помимо этого на нём джинсы и кеды. Похоже, в этом он ходил до того, как убил Миртл.       От этой мысли Гермионе становится тошно. Она сжимает подол своего чёрного платья, которое мама подарила ей на прошлой неделе. Удивительно, что она действительно согласилась надеть на себя это, учитывая, что сегодня на улице ужасно холодно.       Рядом с его высокой фигурой, напоминающей тень, покрытую мраком, идёт счастливая мама. Даже отсюда ей видно, что лицо Джорджии озарено так, как Гермиона никогда не видела. На мгновение это вводит её в ступор.       — Этот день является ошибкой, — твёрдым голосом говорит Томас, заставляя её перевести свой растерянный взгляд на него. — Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова, Гермиона.       От его слов по телу ползут мурашки. Тревога повышается.       — Что ты имеешь в виду?       Он на мгновение смотрит на неё, пронзая своим тёмным взглядом, так напоминающим ей о Томе, прежде чем возвращается к прежней позе. Она хочет дёрнуть его за рукав, как маленькая, хочет накричать на него, чтобы узнать ответ на свой вопрос. Однако как только она открывает рот и издаёт первые звуки, мать перебивает её своим до дрожи писклявым голосом.       — Гермиона, Томас!       Ей приходится повернуться. Теперь кислое выражение с её лица не стереть даже приближающимся братом.       Они останавливаются напротив них. Гермиона замечает, как отец напрягается, когда встречается взглядом с Томом. Даже так, вечно холодный и сильный Томас, выглядит перед своим сыном по-настоящему жалким. Гермиона знает, что он боится Тома. Его пронзает искренний, почти животный страх, который она испытывает по отношению к двум этим мужчинам.       Возможно, будь её ребёнок хладнокровным убийцей, она бы никогда больше не подпустила его к себе.       — Том, — почти скрипя зубами, проговаривает отец, не прерывая зрительного контакта.       Гермиона смотрит на лицо Тома, осматривая морщинки на его лбу, широкие брови, царапины на лице и тонкие губы. Сердце начинает чаще биться от тревоги, глубже вонзающей свои когти в её нутро. Гермиона вновь сжимает подол платья уже липкими от пота пальцами.       — Отец, — он медленно кивает и будто специально растягивает слова.       Гермиона понимает: он под таблетками. Это видно по его неспешным движениям и мутным глазам, в которых плещется осознание того, что сейчас происходит. Гермионе интересно: всегда ли Том будет таким или это только разовая акция?       Она не знает, зачем его выпустили. Не знает, зачем ему ехать домой. Зачем он будет жить напротив меня? Гермиона чувствует, как у неё учащается дыхание от паники, которой раньше не было. Что с ней?       Папа морщится и отходит.       — Садитесь в машину, пока не начался дождь.       Когда он уходит, мама вздыхает. Она на мгновение отводит взгляд на клинику, а затем возвращает его вновь, широко улыбаясь им с Томом.       — Ну же, — её голос дрожит. — Я мечтала увидеть вас рядом столько лет… Гермиона, обними своего брата.       Она бледнеет. Её глаза находят материнские, и она неуверенно говорит.       — Я?       — Давай, детка, — она улыбается ей. — Том тебя ждёт.       Гермиона растерянно смотрит сначала на маму, затем — на Тома и снова поправляет платье. Ей так сложно двигаться. Она не хочет думать о том, что сейчас ей придётся коснуться тела своего брата. От этого тошнит.       Она двигается. Её конечности кажутся деревянными, когда она передвигает ими. Том стоит в нескольких дюймах от неё, совсем близко, и выжидающе смотрит. В его взгляде читается только пустота, даже когда она обхватывает руками его твёрдый торс и прижимается всем телом. Том не двигается.       Гермиона осторожно опускает голову на его грудь, будто боится, что сейчас он сорвётся с места. Его тело холодное. Она чувствует ровное биение сердца под своей рукой, и это вводит её в странное состояние умиротворения. Будто она нашла свою вторую половину.       — Вы так хорошо смотритесь вместе, — мечтательный голос матери доносится до неё. — Если бы у меня сейчас был рядом фотоаппарат…       Они не отвечают. Гермиона чувствует тяжёлую руку на своей спине, легко касающуюся её, и прикрывает слезящиеся глаза. Стоять с ним очень больно.