Голод

      21 февраля, 1995г.       С момента её побега проходит не более десяти минут.       Гермиона оборачивается, когда слышит крики. Мальчики едут за ней, пытаясь догнать её, однако из-за холода и усталости, тяжёлым грузом опускающегося на конечности, они всё равно сильно отстают.       — Гермиона! — кричит Рон, увеличивая скорость, когда замечает её. — Гермиона, стой!       Она раздражённо выдыхает и несколько раз ругается под нос, прежде чем резко тормозит. Она слышит, что парни тоже останавливаются и бросают свои велосипеды, а после бегут к ней.       Гермиона опускает взгляд на мокрый асфальт. Пару минут назад закончился дождь, который будто начался только для того, чтобы в очередной раз посмеяться над ней, — это было настолько внезапно для неё, как и то, как быстро он закончился. Её волосы насквозь промокли, обрамляя слипшимися прядями лицо, а одежда неприятно липнет к телу.       Убегать от Маклаггена было очень плохой идеей — она понимает это только сейчас, когда перед ней предстаёт полная картина произошедшего, как глупо это выглядело со стороны. Краска заливает её лицо и уши, и Гермиона готова завопить от жара, окутавшего её.       Гермионе стыдно. И не столько за то, как она себя повела по отношению к Маклаггену, сколько за её греховные мысли. Образы, вспыхнувшие в голове в тот момент, когда она была наедине с другим парнем, всплывают перед глазами всякий раз, как ей стоит их закрыть. Моргая, она видит момент — лишь краткий отрывок — из своей недавней фантазии, и это сводит с ума.       Она не знает, как теперь будет смотреть в глаза Тому. После такого у неё язык не поворачивается назвать его своим братом.       Ей хочется рыдать, однако, кажется, она уже выплакала все свои слёзы.       — Господи, ты здесь, — выдыхает Гарри, подбегая к ней. Она не поднимает глаза с асфальта, однако видит, как он опускает руки на колени, пытаясь отдышаться. — Что… что случилось?       — Маклагген сказал, что ты ушла, когда вы двое были… — Рон внезапно останавливается, и напряжённое молчание повисает над ними.       Гермиона сжимает пальцами руль своего велосипеда, с которого до сих пор не может встать. Она глубоко вдыхает холодный ночной воздух, чувствуя себя как никогда паршиво, и поднимает взгляд. Рыжие волосы Рона растрепались от скорости, с которой они ехали, а на Гарри нет его куртки.       Они ехали сюда ради меня, а я… я просто стою и молчу.       Гермиона вымученно улыбается, осматривая каждого. Гарри и Рон отвечают на её улыбку лёгким подёргиванием уголков губ, и первый уже открывает рот, чтобы что-то сказать, когда Гермиона спрыгивает с велосипеда и внезапно бросается к ним. Она видит, как их лица вытягиваются от удивления, однако через несколько мгновений чувствует их холодные руки на своей спине, прижимающие ближе.       — Простите, — шепчет она, цепляясь пальцами за их одежду на спине.       — За что? — тихо спрашивает Рон. — Ты ни в чём не виновата.       Она выдыхает Гарри в шею, внезапно начиная плакать. Слёзы градом идут по её щекам, пропитывая собой его одежду. Глупо было думать, что я больше не буду плакать. Что-то мне подсказывает, что это случится вновь, когда я увижу Тома.       Гермиона сильнее прижимается к холодным телам друзей, зажмуривая глаза, чтобы избавиться от навязчивых мыслей, из-за чего хватка на её спине только усиливается. Рыдания заглушаются, однако она чувствует, как напрягаются Гарри и Рон, всё равно продолжая слышать и чувствовать это. Её всю трясёт.       — Боже, — рассеянно шепчет Гарри, начиная гладить её по волосам.       Несколько раз его пальцы зацепляются за мокрые кудри, принося ей краткие вспышки боли каждый раз, однако она никак на них не реагирует. Рон шикает, шепча ей всё в порядке, Гермиона, тебе больше не о чем беспокоиться, и начинает медленно водить рукой по спине.       Её рыдания постепенно начинают стихать, и, как только они заканчиваются, а она слышит шёпот парней над своей головой, она неловко отстраняется. Щёки наливаются краской, пока Гермиона отшатывается от них назад и проводит рукой под носом, не решаясь поднять взгляд на мальчиков.       — Простите за это, — сипло шепчет она, морщась от того, как ломается её голос из-за слёз. — Я не хотела, правда… просто… Что вам сказал Маклагген?       Она кусает обветренные губы и начинает нервно перебирать пальцы.       — Вы были с ним в его комнате, — Рон морщится на этой фразе, а Гарри отворачивается от них, запуская пальцы в свои волосы, — когда ты просто взяла и убежала… По его словам, конечно. Что произошло на самом деле?       Они не верят ему… Неудивительно.       — Он тебя обидел или сделал что-то против твоей воли?       Она поднимает взгляд, видя, как его глаза скользят по её заплаканному лицу, будто пытаясь найти на нём всю правду.       — Гермиона, не молчи, — почти умоляюще стонет Рон. — Если он сделал что-то тебе, то, клянусь, мы с Гарри его уб…       — Нет, Рон! Он ничего не сделал такого, чего бы не хотела я, — Гермиона краснеет на этих словах и закрывает лицо руками. — Маклагген не обидел меня или что-то в этом роде. Я ушла только потому, что испугалась… Я никогда не целовалась, Господи! Это было слишком неожиданно для меня!       — Вы целовались?       — А что, вы думаете, мы делали с ним в его комнате? — смущённо спрашивает Гермиона, обводя взглядом парней.       В свете фонарей ей видно, как лицо Гарри искажается в гримасе отвращения, а Рон чуть бледнеет. Даже не знаю, поверили они мне или нет. Но это отчасти правда: я не ожидала, что Маклагген поведёт меня наверх только для того, чтобы поцеловать. Но было глупо ожидать от меня чего-то другого с его стороны. Всё это вполне ожидаемо.       Она стонет и запускает пальцы в волосы, застывшие из-за холодного ночного воздуха.       — Знаете, это уже даже не важно. Теперь мы здесь и… кажется, из-за меня ваши свидания сорвались.       — Нет, Гермиона, — хмуро протягивает Гарри. — Не говори так. Это мы виноваты в том, что оставили тебя там, с ним. Да ведь, Рон?       — Конечно. Идиоты.       — Идиоты, — Гарри кивает, и уголки его губ чуть приподнимаются.       Гермиона фыркает, видя их попытку хотя бы немного развеселить её, и скрещивает руки на груди, пытаясь себя всеми силами согреть.       — Спасибо, что поехали за мной. Мне приятно знать это. Но всё же… правда, я не хотела, чтобы…       — Мы уже поняли тебя. Прекращай. Ты же знаешь, что ты нам важнее всяких девушек.       Рон притягивает её к себе, и Гермиона с радостью прижимается к его груди, зарываясь лицом в куртку. Вскоре она чувствует руки Гарри, обвивающие её спину, и невольно расслабляется впервые за всё это время в объятиях своих друзей.       Глаза горят от недавно высохших слёз, когда Гермиона прикрывает их, желая забыться хотя бы на несколько мгновений.

×××

      Она приезжает, когда стрелка на часах подходит уже ближе к двенадцати ночи. Это первый раз, когда она приходит домой так поздно, ещё и без разрешения.       Гермиона заходит в дом, стараясь как можно тише повесить своё пальто на вешалку, прежде чем начинает медленно подниматься наверх. Она кратко осматривает первый этаж, клочок которого ей виден отсюда: темно и пусто. Признаться, втайне Гермиона ожидала, что её будет ждать в коридоре отец, чтобы расспросить, куда она ушла так поздно ночью, а затем обнять от волнения, однако он уже, кажется, спит. Укол разочарования и боли неприятно колет внутренности, отчего Гермиона морщится — от своей же наивности.       Все в этом доме уже давно дали понять, что каждый здесь — сам за себя. Гермиона засыпает и просыпается с этой мыслью несколько лет подряд, как только узнала о существовании своего брата, и всё пошло наперекосяк.       При мысленном упоминании Тома она морщится, сжимая пальцами грубое дерево на перилах. Она уже почти наверху и впереди у неё целых два выходных дня, когда она сможет отдохнуть и как следует разложить все свои мысли по полочкам. В понедельник ей предстоит найти в школе Маклаггена и извиниться перед ним за то, что она так глупо и жалко сбежала от него. Должно быть, сейчас он думает, что я какая-то ханжа, которая его испугалась… Но ведь это так и есть, сколько бы я себя ни обманывала.       Первая часть её плана на выходные и самая основная: не обращать внимание на Тома. Она понимает, что это не выход из проблемы — какой бы она ни была… — однако ей хочется побыть одной. Без друзей, без домашней работы, родителей и докучающего брата, понять которого становится самой себе дороже.       С этими мыслями она поднимается наверх. Гермиона зевает себе в ладонь, а затем касается пальцами засохших слёз на своих щеках, прежде чем кто-то хватает её за талию. Она чувствует руку, грубо обхватывающую её кожу, однако крик перекрывает вторая ладонь, впившаяся ей в лицо. Кто-то прижимает её к твердой груди, где она чувствует быстрое биение сердца.       Гермиона мычит в ладонь, пахнущую лавандовым мылом, и впивается ногтями в чужие руки. Её мысли бегают со скоростью света: твердят ей, чтобы она обернулась, однако в темноте, что на втором этаже ещё сильнее, чем на первом, невозможно разглядеть вообще что-либо. Чистая паника омывает её разум.       Мычание позади заставляет волоски на её теле подняться дыбом. Это Том — она узнает его голос даже с завязанными глазами. Осознание этого пугает её сильнее, чем если бы позади неё оказался кто-то другой, и её хватка на его руках невольно снижается.       Она слышит тяжёлые шаги на лестнице, прежде чем её резко тянут назад, в комнату. Дверь закрывается. Гермиона задерживает дыхание, когда мимо комнаты проходит их отец. Том дышит ей в шею, низко опустив голову. Гермиона начинает задыхаться от испуга, поэтому для неё становится облегчением, когда он отпускает её, вынуждая отбежать в самую глубь комнаты.       Что за чёрт?       Гермиона тяжело дышит, держась за прикроватную тумбу и письменный стол. Она тянется к светильнику, который стоит на верхней полке, и дрожащими пальцами включает его.       Том стоит рядом с дверью, бесстрастно смотря на неё в тусклом свете лампы, пока Гермиона борется с тем, чтобы не начать плакать от страха. Её колени подкашиваются.       — Какого хрена, Том? — ругательство вырывается из неё. Она чуть не спотыкается, однако вовремя вновь хватается рукой за стол, пытаясь устоять на месте. — З-зачем ты это сделал?       Он не моргает.       — Томас мог заметить тебя.       Гермиона не может поверить в это.       Она смотрит в лицо брата, пытаясь увидеть в нём хотя бы каплю раскаяния, каплю жалости к её положению, однако вместо этого находит гнев. Он будто сдерживал его все это время. Лицо Тома постепенно приобретает черты, которые она прежде никогда не видела: глаза сужаются, взгляд становится хищным, острым, а скулы выделяются ещё сильнее. Вся его поза говорит об опасности — прямым текстом кричит ей бежать.       Дрожь страха и волнения пробегает по её телу. Но это же бессмысленно, так? Он мне ничего не сделает. Если бы хотел, то не стал бы… спасать? Нет, глупо.       — Какая тебя разница? — шепчет она, медленно опускаясь на кровать и не сводя с него взгляда. — Ты следил за мной? Откуда ты знал, что я ушла?       Вопросы потоком льются с её уст. Гермиона не может себя остановить, несмотря на дрожащий голос, который грозится сорваться в любой момент на писк.       — Ты моя сестра, — коротко отвечает он почти сразу, — Гермиона.       Она сжимает губы, когда он делает акцент на её имени. Она не может сказать, что ей это нравится — как он произносит его, — однако это заставляет её каждый раз вздрагивать. Будто кто-то проводит по её телу наждачной бумагой, заставляя кожу покрыться мурашками и почти завопить от боли — именно так это ощущается для неё.       — Зачем ты это сделал? — вновь спрашивает она, когда не слышит правдивый ответ на свой вопрос.       Что-то ей подсказывает, что Том действительно соврал.       — Зачем ты ушла?       — Зачем я ушла? — переспрашивает она, хмуро смотря на Тома, прежде чем начинает нервно смеяться. — По-моему, это не должно тебя волновать, Том. А теперь вон из моей комнаты.       Её голос холоден, когда она говорит последние слова. Его взгляд меняется — возвращается в обычное русло, заслоняя мраком все эмоции, которые он впервые ей показал. Её смелость на этом исчезает, и Гермиона смотрит на то, как Том несколько секунд колеблется, держа ладонь над дверной ручкой, прежде чем уходит, не одарив её взглядом.       Она остаётся одна, как и всегда до этого. Гермиона бьёт рукой по кровати, разочарованно глядя на закрытую дверь, а затем стонет себе в ладони, прижимая их к лицу.       Почему ей так не везёт?

×××

      Глупая девчонка!       Том заходит в свою комнату, противясь желанию захлопнуть дверь со всей яростью, что накопилась у него за этот длинный вечер. Он тяжело дышит и сжимает руки в кулаки, пытаясь привести себя в порядок.       Контроль. Ему нужен контроль.       Его взгляд падает на таблетки, лежащие на верхней полке на его столе, когда он поднимает голову. Он сужает глаза и медленно идёт вперёд, не сводя взгляда с небольшой баночки. Их осталось совсем немного — около десяти на дне. Дамблдор приказал Джорджии допить прошлый курс, прежде чем начинать новый, однако Том не видит в этом смысла.       Он берёт банку и достаёт одну таблетку, что кажется до смешного маленькой в его ладони. Том несколько секунд рассматривает её, наклоняя ладонь в разные стороны, прежде чем закрывает крышку и убирает баночку обратно на стол.       Он сжимает в руке таблетку, когда тихо выходит из комнаты. Джорджия обязательно проверит его, когда вернётся, поэтому Тому придётся принять соответствующие меры.       Он бросает безразличный взгляд на комнату сестры, внутри которой всё ещё горит тусклый свет, прежде чем спускается вниз.