семь смертных грехов

На свой первый Хэллоуин в Настоящей Московской Библиотеке Антон почему-то решает не мудрить и наряжается вампиром. Ну да, именно так, как при их незабываемой первой встрече. Знаете, весь этот пафос, белые рюши и уложенные набок волосы. Матвей видит его в коридоре в таком виде и аж воздухом давится. Пусть только попробует так перед всеми появиться и... — Матвей! Черт, заметил. И уже бежит сюда. — Чего тебе, цаца? — подбросив в свой голос побольше скучающих ноток, спрашивает Матвей. — Сфоткай меня, а? Я сейчас встану вот под этой аркой, чтобы свет красиво падал сзади, а ты… — А мне что с этого будет? — А чего ты такой сварливый? — в тон ему интересуется Антон. — Считай, что я буду у тебя в долгу, можешь потом что угодно попросить. Ну, в пределах разумного. Иметь в должниках богатенького парнишу звучит как мечта. Матвей фоткает его с нескольких ракурсов: просто стоит напротив, присаживается, висит под потолком. А потом опрометчиво подлетает ближе, облизывает садняще сухие губы и старается не смотреть на смуглую кожу в сверкающе-белом вырезе блузы, на очерченные обтягивающими брюками бедра, на глупые накладные клыки, мелькающие за мягкими (наверное) губами. Все меньше хочется, чтобы такого Антона видели остальные. Но Матвей молчит, лишь чертыхается, когда отдает телефон, а чужие пальцы обхватывают его ладонь и задерживаются на мгновение дольше необходимого. Эти губы, пальцы, бедра, кожу — хочется себе, только себе. ...а ночью они сбегают из зала, запинаются о страшные тыквы в коридоре, ржут во весь голос, торопливо целуются в туалете. Потому что когда Матвей весь на нервах тянется к губам Антона и спрашивает хрипло, входит ли это в пределы разумного, Антон не отвечает словами — он отвечает на поцелуй.