***
Солнце только показывается на горизонте, озаряя небо в насыщенно-синий, когда Сокджин будит принца. Юнги болезненно морщит лицо и переворачивается на другой бок, намереваясь полежать ещё хотя бы чуть-чуть, но чужая тёплая ладонь снова несмело ложится на его плечо: –Ваше Высочество, сегодня вы отправляетесь в храм. Раннее утро чувствуется как мгновение спасения, посланное небесами всему живому в утешение перед тем, как на землю обрушится беспощадный зной. Через распахнутое окно внутрь проникает приятная прохлада, на ветке олеандра блаженно распевается какая-то птица, ночная белокрылая бабочка, пытаясь выбраться из дворца на свободу, порхает вдоль стены – Юнги нравится наслаждаться каждой мелочью этого времени суток, прежде чем все исчезнет, все попрячется до самого вечера. Омега сидит на кровати, наблюдая за тем, как слуга расставляет на столе множество разных блюд. Он ведь так и не определился со своими предпочтениями на завтрак, вот ему и сегодня принесли все, что только можно. На зло даже есть не хочется, однако не страдать же ему весь день голодным из-за человека, которому на всех наплевать. И вся эта вкусная еда тоже не виновата. Слуга заканчивает свою работу и низко кланяется, пугливо спросив, не нужно ли Его Высочеству что-то еще – даже он чувствует, что принц не в духе. Юнги своего недовольства и не скрывает, ему не хочется ехать куда-то с альфой, да даже видеть его не хочется. Пусть за ночь злость немного и поубавилась. Он много думал о словах императора перед тем как уснуть и решил, что в них тоже есть своя доля правды. Но только доля, и это вовсе не оправдывает все то унижение, через которое Юнги прошёл. Принц помнит, что хотел отказаться от поездки, как твёрд был в этом своем намерении, однако даже тогда он прекрасно понимал, что поедет, поедет, как миленький, и на два дня, и на десять – на столько дней, на сколько Чонгук скажет, ведь этот человек над ним имеет абсолютную власть. И с этим бы лучше быстрее смириться, даже если противно до скрежета зубов. –Найди Сокджина, скажи, что я его жду, мне нужно одеться,– приказывает Юнги, но не успевает парень и откланяться, как Джин появляется сам. –Ваше Высочество, эти одежды приказал передать вам Его Величество, – показывает аккуратно сложенные вещи – Он также приказал передать вам, что вы, если того пожелаете, можете поехать верхом. Не успевает Юнги возмутиться, как его озаряет осознание. Он от удивления и восторга вскакивает на ноги и вскрикивает, широко разулыбавшись. Неужели это не шутка?! –Правда?! –Да, Ваше Величество. Принц подбегает к Сокджину и берет из его рук вещи, осматривает их. Полностью белая одежда – почти такая же, что была на нем вчера. Откуда? Ее что всю ночь шили? Впрочем, неважно. Настроение Юнги поднимает с самого дна за считанные мгновения. Это ведь его любимое занятие – ездить верхом. А отправиться так в далёкое путешествие всегда казалось мечтой, которой было не суждено сбыться. Странно думать, что именно Чонгук стал тем, кто ее исполнил: неважно, с какой целью он это сделал, сердце Юнги в любом случае оказывается подкупленным. –А ты умеешь ездить верхом? – спрашивает принц у Сокджина. –Нет, Ваше Величество. Я пойду пешком вместе с остальными слугами. –Пешком? В такую даль? Ты же весь вымотаешься, – принц аккуратно кладёт вещи на кровать и подходит вновь к Джину, смотрит на него снизу вверх самым серьёзным взглядом, думает – Знаешь, ты никуда не пойдешь. Останешься здесь, отдохнешь, расслабишься. –Как я могу, Ваше Высочество? Я могу понадобиться вам в дороге, я обязан вам прислуживать, где бы вы ни были…– тот широко раскрывает глаза, будто Юнги сказал ему несусветную глупость, и принимается быстро перечислять, все что приходит в голову, активно жестикулируя руками – Это мой долг, Ваше Высочество. –Твой долг выполнять мои приказы. Ты мне нужен здесь, во дворце. Сильным и здоровым. С поездкой я справлюсь сам. А ты пока можешь навестить семью. У тебя ведь есть семья? –У меня есть сын. Он живет с моим папой. – Ты замужем? – Юнги не знает, почему, но сильно удивляется этому. Джин мнёт руки перед собой, опускает взгляд вниз, будто в чем-то провинился. Или будто не хочет говорить, но ему приходится: –Он был воин. Он не вернулся с последнего похода. Сердце принца ухает куда-то в ноги. Он не понимает, насколько это отразилось на его лице, но внутри у него все переворачивается. Юнги даже и не допускал мысль, что этот добрый человек может носить на душе такое горе, он даже не задумывался о жизни Джина – откуда он, как здесь оказался, где его семья. Не хочется верить в услышанное, ведь теперь принц будет вспоминать об этом каждый раз при виде омеги. Юнги на мгновение даже порывается подойти и обнять его, но вовремя себя останавливает. Вместо этого он вновь заговаривает: –Тогда тебе тем более следует следить за своим здоровьем. Отдохни эти два дня, сходи домой, проведи время с сыном. Уверен, что ты скучаешь по нему. Я знаю, я соберу ему сладкие гостинцы, скажешь, что это от меня! Юнги успевает только разулыбаться от своей идеи, как Джин падает на колени, кладёт ладони на пол рядом с ногами принца: –Я не знаю, как благодарить вас, Ваше Высочество. Я буду молиться день и ночь о вашем благополучии…– голос его дрожит. Юнги даже пугается, подумав, что с омегой что-то случилось. Он и представить не может, сколько много только что сделал для этого человека. –Ну перестань так делать, мне это не нравится, – он поднимает омегу, дотронувшись до его плеч – К тому же у нас мало времени, а я даже не причесан! Император вот-вот пошлёт за мной, а потом снова будет ворчать о том, какой я весь глупый и несносный. Нельзя допустить этого, только не сегодня… Юнги велит принести понемногу из всех сладостей, что есть на кухне, и передаёт поднос Джину. Тот еще несколько раз благодарит его, до тех пор, пока первый не велит перестать. Принц надевает принесённые вещи, берет с собой меч с ножнами – сам не знает почему, а Сокджин наносит ему на кожу лица и рук специальную мазь, которая не позволит обгореть. –Не забывайте обновлять ее, Ваше Высочество, не то обгорите, – говорит уже во второй раз омега. –Ты, как мой папа, Джин. Я же не маленький,– Юнги закатывает глаза – Все равно я весь под одеждой. Во дворе принца ждет еще один повод обрадоваться. Он останавливается, замерев на месте от удивления, а потом срывается быстрым шагом, чуть не забыв обо всех правилах приличия. –Нур! Но как? – Юнги подходит к коню и хватается за гриву, заглядывает в его большущие круглые глаза. Конь его узнает, позволяет гладить и наконец успокаивается в руках солдата, держащего поводья. –Как ты здесь оказался? Луна, как же я рад тебя видеть! Омега прогоняет слезы, вызванные резким наплывом самых разных эмоций – включая абсолютное счастье, продолжает гладить Нура по мощной шее и думать о том, кто поспособствовал тому, что его конь оказался в Агре. На свой неозвученный вопрос он получает ответ тут же. –Ваш отец отправил его с нами, сказал, что вы очень обрадуетесь. Вижу, он был прав. Юнги слышит из-за спины голос императора и вздрагивает. Омега поворачивается и кланяется в приветствие. Находясь все еще в состоянии эйфории, он улыбается, видя, как альфа проводит ладонью по серебристой гриве коня. –Его зовут Нур. Вы ему нравитесь, – и только потом вспоминает, что был вообще-то обижен. Впрочем, до этого никому будто нет и дела. Император помогает ему подняться на седло, аккуратно придерживая за талию, и Юнги чувствует, как вспыхивают его щеки под платком и по спине пробегает дрожь. Провожать их выходит весь дворец: среди толпы Юнги видит Югема, который приветливо ему кивает, Джина, стоящего среди остальных слуг, Чимина, вышедшего на балкон, Джису. Несколько рядов наездников идут впереди них, несколько окружают по бокам, а за ними их следует намного больше. Солдаты с красными тюрбанами на головах, в лёгких кожаных доспехах вооружены двумя мечами, луком и стрелами, которые несут в колчанах на спинах; двое из впереди идущих держат знамёна с императорским гербом. В конце процессии шагают слуги – человек двадцать альф и омег, они ведут лошадей с повозками, в которые сложено все необходимое. По общему количеству людей, телег с вещами, по отсутствию паланкина, который определённо замедлял бы ход, можно сказать, что отправляются они налегке, и доберутся быстро. Юнги направляет Нура, двумя руками держа поводья, размеренно покачиваясь на седле, не может перестать украдкой смотреть на императора. Тот спокоен и серьезен в то же время, острый взгляд его устремлен вперёд, губы напряжены и поджаты, и только несколько выбившихся прядей – цвета шерстки вороного коня под ним – развиваются на ветру и придают его виду хоть какую-то мягкость. Император решает посмотреть на него, и они встречаются глазами, из-за чего Юнги вспыхивает щеками во второй раз и отводит взгляд. Воздух стоит все еще влажный, но солнце уже начинает припекать. Принц очень долго мысленно благодарит отца, чувствует, как все внутри него трепещет из-за осознания, что теперь он здесь не один. Они вдвоем здесь из Мурата, в другой стране, которая станет им домом. Юнги теперь позаботится о Нуре, он обязательно сделает все, чтобы ему было хорошо в Агре. Процессия останавливается на привал, когда солнце оказывается прямо над головами. Юнги отдаёт Нура солдату, чтобы тот напоил его водой из колодца, а сам садится прямо на землю, в тени дерева с раскидистыми ветвями. Путешествовать таким образом, конечно, интереснее, но и утомительней. –Не устали? – Чонгук возникает перед ним так же неожиданно. Он присаживается рядом. –Нет,– Юнги почти и не обманывает. Слишком воодушевлен, чтобы жаловаться. Он наблюдает за воинами и слугами, которые возятся подальше от них, делает вид, что увлечён этим. Его плечо почти касается плеча императора, и принц сам себя уверяет, что абсолютно не взволнован этим. – Есть хотите? –Нет. –А пить? –Нет, не хочу, – Юнги пожимает плечами. В голове проскальзывает мысль, что это может быть жестоко вот так вот отказываться, но в нем все еще отзывается вчерашняя обида. –Тогда вам следует устроиться поудобнее и отдохнуть, поедем еще не скоро. А воды лучше пить побольше. Вопреки предположению Юнги Чонгук не уходит. Омега соврет, если скажет, что чувствует себя спокойно и не волнуется рядом с ним. Он в одно и то же время боится этого альфы и ощущает себя в безопасности, ощущая его присутствие. Все его нутро противится подчинению Чонгуку, однако сам за собой Юнги замечает, что сидит и ждет следующего его слова. Молчание оказывается еще более неловким чем их недоразговор до этого. Принц вспоминает вопрос, который гложет его уже два дня. –Ваше Величество, можно кое о чем спросить? Чонгук кидает на него удивлённый взгляд, а потом кивает: –Спрашивайте. –Из-за чего вы вдруг решили поехать в храм? Вы ведь не хотели. Император снова вкидывает вверх темные брови, теперь уже удивлённый самим вопросом. –Иногда даже правителю приходится делать то, что он не привык делать. Мои подданные верят в Бога, – немного подумав, он добавляет – Вы ведь знаете, что религия имеет большой вес в политике. –Вы не верите в Бога? –Нет, не верю. Вас это расстраивает? –Еще не решил. Юнги действительно еще ничего не решил. Нравятся ли ему ответы Чонгука, нравится ли ему быть в браке, нравится ли ему сам император… вчера вечером казалось, что мост между ними сгорел недостроенным, а сегодня у омеги не получается злиться, даже если он хочет. Юнги не понимает его слов и мотивов, но ему будто и не нужно их понимать. Сейчас, наверное, слишком рано для этого – еще ведь будет время. Для начала бы им просто привыкнуть к друг другу. – Вы пользуетесь мазью от загара? – Юнги внимательно рассматривает смугловатую кожу лица императора, тут же делая предположение, что скорее всего не пользуется. –Чем? –Сейчас. Чонгук может лишь с непониманием (этот омега перестанет его удивлять по сто раз за день?) за тем, как Мин подзывает слугу, велит ему что-то принести, и потом они молча этого ждут. –Благодаря этому ваше лицо не обгорит,– он показывает маленькую стеклянную баночку, как только получает ее из рук слуги – Я нанесу вам. И, кажется, это даже не вопрос. Альфа замирает на месте, когда Юнги опускается на колени совсем рядом с ним, и без капли сомнения прикасается пальцами его лица. Он начинает со скулы, двигается к носу, размазывает вокруг глаз, на лбу. Чонгук неосознанно задерживает дыхание, наблюдая за чужим напряжённым и внимательным взглядом. –Пахнет от нее не так хорошо, как хотелось бы, но терпимо– Юнги морщится, а потом улыбается. Чонгук наконец выдыхает и копирует его улыбку, усмехается: –Никогда не думал, что мне нужна защита еще и от солнца. И что я делал без вас все эти годы? –Беспощадно сжигали свое лицо? Теперь вы можете не волноваться. Теперь у вас есть я,– Юнги, увлёкшись процессом, заговаривается – В смысле, мне нравится помогать другим, когда могу. –Я заметил, –Чонгук только решает закрыть глаза и насладиться нежными прикосновениями, как омега тут же заканчивает. –Вам это не нравится? –Еще не решил, – Чонгук возвращает ему его же слова. Когда солнцепёк проходит, а в воздухе ещё и появляется лёгкий ветерок, они снова встают на путь. Юнги откладывает все мысли на потом, и наслаждается всем тем, что только ни попадается им на дороге, будь то тростниковые поля, чащи деревьев или обрывы мелких рек. Два раза они проходят мимо деревень, и все, кто им встречается, завидев императорское знамя, падают на землю, склонив головы. Нур под ним шагает под темп коня императора – они идут бок о бок, а когда принц находит для себя что-то интересным или красивым, то поворачивает голову на Чонгука, неосознанно высматривая и его реакцию. Как только они вернутся во дворец, Юнги напишет письмо домой, расскажет в нем про путешествие, уверит в том, что с ним все хорошо. Они идут без остановки до тех пор, пока не начинает темнеть. Для лагеря Чонгук выбирает открытое место, недалеко от маленького поселения, разбивают всего три шатра: один для слуг, другой для воинов и последний для императора и его супруга. На большом костре готовят мясо, которое было куплено в деревне, варят рис. Воины рассаживаются вокруг прямо на земле, разговаривают, дожидаясь своей порции. Чонгук всегда садился рядом с ними, ел и пил как с себе равными, и сегодня тоже по привычке почти делает то же самое, прежде чем вспомнает, что в шатре в одиночестве сидит его Юнги. И может даже ждет его. Большой шатёр освещается несколькими керосиновыми лампами, на полу расстелена кожа, а вместо кровати наложены друг на друга в несколько слоёв перины. Принц, окружённый подушками, сидит посередине сделанного ложа – его ноги с оголенными ступнями сложены перед собой, ладони перед грудью, глаза закрыты. До Чонгука не совсем сразу доходит, что принц молится. Муратцы поклоняются Луне, поэтому молятся перед сном – император делает вывод. Он замирает на месте, чтобы не отвлечь лишними звуками. Вглядывается в абсолютно безмятежное лицо омеги, который, как статуя – не сдвигается с одного положения, и даже не заметно, как он дышит. Почему-то Чонгуку начинает казаться, что он влез во что-то очень личное, что он не должен был этого видеть, но прежде, чем он успевает развернуться, Юнги открывает глаза. Всего на мгновение удивляется, а потом опускает голову в знак приветствия. –Что вы у нее просили? – Чонгук проходит внутрь и опускается на перина рядом с Юнги – Есть что-то, чего вы желаете? –У меня есть все, о чем можно пожелать, Ваше Величество, – омега садится удобнее. –О чем же вы тогда молитесь? Должно же быть что-то, что вам от нее нужно? – Чонгук не отступает, на что Юнги строит не самое довольное лицо, будто у него спрашивают о чем-то очень глупом. Но все же терпеливо отвечает: –Я прошу ее не оставлять меня, не оставлять моих близких и моих подданных. Даже если мы совершаем ошибки. Я прошу сил, на то чтобы идти по нужному пути. Ваше Величество, тому, кто в Богов не верит, этого не понять, – а теперь точно называет глупым Чонгука. –Люди живут, делают, что получается или что им говорят делать, и свято верят, что Боги защищают их днем и ночью. Что они отгородят их деревни от кочевников и их дома не будут ограблены, а дети порабощены, что Боги пошлют с неба дождь и спасут их от голода, что защитят от болезней, от вторжений, от всего. Живут себе спокойно. А представьте, если правитель будет поступать так же. Будет сидеть и ждать того, что какой-то Бог обо всем позаботится. Я не могу позволить себе такую роскошь. Кто-то должен принимать решения, видеть мир таким, какой он есть, и предотвратить его разрушение. Взять ответственность на себя и вершить суд. Я начал слишком много войн, чтобы верить в Бога, Юнги. Чонгук не оправдывается. Ему просто представилась возможность рассказать то, что он держал в себе многие годы. Его даже не пугает, что человеком, который это выслушал, оказался юный омега, должно быть, и не способный ничего понять. А может, как раз таки способный, ведь Чонгук его выбрал. Слова поплыли из него сами, ведь до этого никто не осмеливался заговаривать с ним на такую тему или просто никому не было до этого дела. Юнги некоторое время молчит, обдумывая услышанное со сосредоточенным лицом, и император было решает, что вопрос закрыт, что сказать на такое нечего, однако принц боязливо уводит взгляд вниз и вновь заговаривает: – Я думаю, что правители нуждаются в Боге больше, чем подданные. Подданным есть за кем идти, кому верить, кого почитать. Им есть перед чьей волей склониться, но перед чьей волей склонится правитель? Он ведь тоже человек,– на последнем его голос стихает, должно быть, он начинает сомневаться в том, что не сказал лишнего. А дальше омега словно пытается объяснить свои слова – У вас, у моего отца, братьев, даже у меня очень много власти. А одна наша ошибка может привести к ужасным последствиям. Это страшно… Наверное, будь на месте Юнги кто-нибудь другой, Чонгук разозлился бы. Слышать такое от человека королевских кровей – Чонгук не думал, что встретит кого-то подобного. Это даже интересно. Юнги – глупый мальчишка, но почему-то все глупые принцы, с которыми альфа встречался до, на него совсем не похожи. Им приносят еду на подносе. Чонгук сам ставит его прямо на ложе, между ними двумя. –Я не ем мясо,– заявляет омега, он пододвигает к нему тарелку с жареной кониной. –Это тоже как-то связано с твоей верой? –Нет, в Мурате все едят мясо, но я… мне очень нравятся животные. А они тоже хотят жить. Каждая жизнь священна. Кажется, поездка действительно идет на пользу, ведь теперь они хотя бы начинают друг друга узнавать. Принц немного смущается, когда их взгляды ловят друг друга, после того, как они ложатся рядом. Он быстро переворачивается на другой бок, обнимая руками одеяло. И, измотанный за долгий день, почти сразу засыпает. А Чонгук еще долго не может заснуть – лежит, наблюдая за чужим ровным дыханием. У него очень многое не укладывается в голове. Казалось бы, со дня оговорения свадьбы прошло много дней, но он только сейчас начинает осознавать, что происходит. Этот красивый молодой омега – его муж. Им предстоит прожить всю жизнь вместе. Когда-то они будут в близости, когда-то у них появятся дети. Он, конечно, знал обо всем этом всегда, но сегодня смотрит под другим углом. Просто у омеги появилось лицо. Мин Юнги – кто угодно, но не один из многих.***
Пройдя сквозь высокие двери между каменными колоннами, они обходят по кругу весь храм, как положено любому гостю этого места. Из коридора попадают прямо на открытую галерею, откуда можно рассмотреть все: и зал для ритуальных танцев, и зал с алтарем, места для собраний, для учений. И если Чонгук все время шагает с неприступным и абсолютно бесстрастным лицом, то Юнги еле сдерживает себя от того, чтобы не останавливаться с целью рассмотреть все поближе. Самая высокая башня храма снаружи украшена тысячами разноцветных ярких скульптур омег и альф, музыкантов, жрецов, животных, созданий с множеством лиц, рук, ног. Внутри же куда ни посмотри, один и тот же камень, что навевает не только мрак, но и загадочность. Юнги сдаётся перед собой и в открытую разглядывает высеченные на стенах сюжеты, которые меняются от одного яруса к другому. Везде нарисован один и тот же омега: с круглыми бёдрами, с длинными волосами, с глазами, большими и сильно выпученными, как у рыбы. Он читает свитки и играет на флейте, в одиночестве ест и пьет, танцует, но все до тех пор, пока на восходе солнца не встречает альфу, с которым становится близок. Здесь нарисована история их любви. Они обнимаются: омега кладет голову на плечо альфы, а тот касается губами его волос. Они смотрят друг другу в глаза, касаются лиц друг друга, читают друг для друга. И чем дальше, тем откровеннее, вплоть до изображения их соития – омега стоит на локтях и коленях, а альфа сзади него, держит одной руках за волосы, а другой обхватывает живот. Принц стыдливо убирает взгляд и прижимается к императору, застеснявшись людей, которые могли поймать его за разглядыванием. Юнги переоделся в красное – здесь по праздникам омеги наряжаются в красное – с горечью отмечая, что этот цвет ему ужасно не к лицу. За ними медленно следуют человек десять: наместник ближайшего города с супругом, которые приехали оказать почесть императору, священники, слуги. Обряд проводят в самой древней части храма, той, что была вырезана из монолитной скалы тысячу лет назад. По позвоночнику проходится дрожь, когда они переступают порог зала, кромешную тьму в которой освещают горящие факелы. «В место, где поклоняются солнцу, не проходит ни одного лучика», – усмехается про себя Юнги. В самом центре стоит статуя в два человеческих роста – статуя Бога четырехрукого Шивы*, того самого альфы, что был изображён со своим мужем. Принц знает только то, что это одно из главных Божеств, и дети Солнца обращаются к нему с просьбой защитить дом от злых духов, просят у него здоровых наследников. Шива сидит, скрестив перед собой ноги, руки приподняты над головой, а ладони обращены к небу, на шее гирлянда из жёлтых цветов, а на лбу между широко расставленных глаз красная полоска из кинавари. По левую сторону от статуи еще один алтарь, каменный пол вокруг него окрашен жертвенной кровью животных – когда-то у него проливали кровь молодых и самых красивых омег. Юнги повторяет за действиями Чонгука: они сидят на коленях, пока священник проводит ритуал, читая молитву – тот заканчивает, окрасив краской им лбы, а потом они прикладывают головы к ногам Божества. Император наблюдает за принцем, а потом кивает, говоря этим, что тот делает все правильно. После обряда Чонгук передаёт храму пожертвование – несколько подносов с золотыми монетами, а Юнги с помощью слуг раздаёт милостыню нуждающимся, которые собрались у храма. Немощные горбатые старики, протягивают обгоревшие на солнце смуглые руки и прячут в них монеты, желая супругу императора долгих лет жизни. «Да хранят вас Боги, Ваше Высочество», «Да вознаградит вас Солнце за доброту и великодушие, Ваше Высочество», «Долгих лет жизни вашей семье, Ваше Высочество». Нуждающиеся старики и дети – очень много детей, Юнги отправляет слугу за еще одним подносом и с большим трудом заставляет себя рассмотреть этих малышей. Они все разных полов и возрастов: совсем маленькие, тихо и осторожно смотрящие из-за спин взрослых; те, кто постарше, взгляды которых намного смелее, отчаяннее и злее – они давно уже все понимают, сами протягивают руки и в то же время всегда готовы получить удар, готовы убежать; худые и грязные, босоногие и с неприкрытыми головами… У Юнги трясутся руки. Ему больно смотреть на них, но он не может перестать разглядывать. Глаза заливаются слезами, и одной Луне известно, как ему удаётся не разрыдаться, обняв себя руками. –Это дети из приюта при храме, Ваше Высочество. Сироты, – Юнги слышит спокойный и мягкий голос из-за спины и оборачивается. Это средних лет омега, один из служащих храма, он тоже совершал вместе с ними обряд. Он тоже весь в красном – К сожалению, храму всегда не хватает средств, так как число детей увеличивается изо дня в день, но после вашего визита мы некоторое время не будем ни в чем нуждаться. Маленькие человечки, не стесняясь, подслушивают с заинтересованными глазами, окружив их со всех сторон. Юнги не может сдержать свой вздох то ли от сожаления, то ли от удивления. Эти дети страдают абсолютно несправедливо, а он не может перестать разбиваться о боль, исходящую из глубины их слишком осознанных для своего возраста взглядов. –Держи, не бойся,– Юнги наклоняется, чтобы вложить ладду в руки мальчику, совсем крошечному, с красивыми кудрявыми волосами. Тот недоверчиво наблюдает, хватаясь руками за подол туники ребёнка постарше, и только когда его подталкивают, подходит, перебирая неуклюжими голыми ногами по земле. Принц вкладывает сладости в обе ладошки. –А вы принц? – неожиданно ребенок заговаривает, не спеша уходить, как делали все остальные, получив свое. Юнги кивает в ответ. – А я тоже принц. Мой папа так сказал! А мой папа такой же красивый, как вы. Только волосы у него не белые, а простые. Мой папа пошел на дальний рынок, чтобы купить мне новое платье, он скоро вернётся, может быть уже сегодня, и вы сами увидите! – он заканчивает свою речь и, быстро поклонившись, убегает. –Его папу нашли повешенным на дереве, а про отца ничего не известно,– тут же объясняет все священник, качая головой по сторонам от досады. Юнги сжимает руками поднос, больно впиваясь подушечками пальцем о края. Вытирает скатившуюся слезу, что не остается незамеченным: –Это вещь неизбежная, Ваше Высочество, такие дети всегда были и будут. Не стоит расстраиваться в такой день из-за этого. Это все моя вина, если бы я знал, то не позволил бы им с вами пересечься. Возможно, Юнги и вправду лучше было не видеть этих детей – теперь он не сможет о них забыть еще много дней. Как такое может быть? Как Луна такое может допускать? Какой в этом смысл? Такая огромная доля человеческих страданий и вся на одного ребёнка, совершенно этого не заслуживающего. Слезы теперь катятся по щекам, неостановимым потоком, и принц чувствует, что его не должны видеть здесь в таком состоянии. Не знает, как уйти, почему-то осматривается по сторонам в поисках Чонгука – будто тот сможет чем-то помочь. Юнги опускает взгляд вниз, когда чувствует прикосновение к своим ногам. На мгновение даже пугается – чуть было не вскакивает с места – пока не понимает, что это всего лишь котенок светло-серого цвета решил потеряться об его лодыжки. Он поднимает малыша на руки. –И этот сиротка. Взялся не пойми откуда, совсем один, теперь еще и его кормить, будто у меня тут нету пятидесяти голодных ртов. Это место притягивает обездоленных… – приговаривает все еще стоящий рядом священник – Но ничего выкормим, не бросим. У котёнка темные ушки, лапки и кончик хвоста, а глаза насыщенно-голубые, как небо на рассвете. Невероятно прелестный – начинает мурлыкать, стоит почесать за ушком. Пушистый. Омега прижимает его к груди, и сердце внутри него обливается кровью по новой.***
Чонгук принимает решение переночевать при храме и выдвигаться в обратный путь с первыми лучами. Переговорив недолго с наместником и обойдя всю охрану, он отправляется в выделенные для них с Юнги покои. Тот уже должен быть там, последний раз император его видел после обряда, раздающим монеты. В это трудно поверить, но перед каждой встречей с ним он чувствует волнение и интерес. Чем он удивит на этот раз? А он обязательно удивит – Чонгук уверен. Юнги сидит посередине кровати, и император сначала думает, что снова застал омегу за молитвой. Он хочет незаметно уйти, но останавливается, когда слышит тихий всхлип. Все внутри него замирает – Чонгук понятия не имеет, что делать в таких ситуациях, он стоит, не зная, куда себя деть, и в конце концов решает подойти. Принц, услышав шаги, поворачивается, спешно вытирает влажные дорожки с щек, выпрямляется, но глаз на него не поднимает. –Юнги? Что случилось? – голос императора звучит неожиданно взволнованно и нежно. Тот кивает головой из стороны в сторону, будто это можно принять за ответ. –Юнги,– настойчивее. –Эти дети…вы видели их? – Чонгук понимает про кого он и кивает – Они ведь совсем одни в мире. Мне так хочется хоть как-то помочь им, но я не могу, никто не может. –Вы уже им помогли сегодня. –Я не сделал их жизни лучше, эта помощь ничтожна,– говорит как всегда непозволительно прямо севшим из-за слез голосом. На кровать запрыгивает непонятно откуда взявшийся котенок. Юнги, в отличие от императора, ему не удивляется, берет на руки, гладит. –Где вы нашли его? –Он сам меня нашел,– омега, наконец, улыбается – Такой же одинокий и брошенный, как и все здесь. Чонгук садится рядом и тоже проводит пальцами по спине пушистого, который, ужасно смелый, отзывается на ласку и мурлычет. –Мне захотелось забрать их всех с собой. Но сколько таких еще – всех я точно не заберу, – говорит Юнги, уже полностью успокоившись. –Вы можете забрать его,–Чонгук кивает на кота. –Правда? – переспрашивает неверяще, широко раскрыв глаза. Еще чуть-чуть и снова расплачется – как мало ему нужно для счастья. Чонгук кивает – «конечно, можешь». Юнги еще раз ослепительно улыбается и, то ли намеренно, то ли забывшись от радости, придвигается поближе и кладет голову ему на плечо, прикрывает веки. Прижимается, точно кот в его руках. Император, несколько подумав, обнимает его за плечи. –Вы всем на свете хотите помочь или как-то выбираете? –Я… я просто ставлю себя на место таких людей, представляю, сколько боли они вынесли… я бы никогда со всем этим не справился,– отвечает Юнги, так же прижимаясь щекой к его груди – Это так несправедливо… Для принца, выросшего во дворце, очень многое кажется недопустимым. Но нищий, живущий в шалаше, будет называть его домом. Он, возможно, и не поймёт всей тяжести своей доли, пока принц воображает его боль и страдает за него. Принц, который верит в Бога, но так отчаянно идет против мира, сотворенного тем. Глупый и добрый, с распахнутым наружу сердцем. Настолько хрупкий, что альфе даже прикасаться страшно. Они ложатся прямо так – Юнги на его плече, кот между ними. Омега дрожит (от страха или волнения) всем телом, но не отодвигается. –Засыпайте, я разбужу вас рано утром,– шепчет ему Чонгук и не отказывает себе в удовольствии убрать с его лица выбившуюся белую прядь. Он впервые обнимает в постели омегу без намерения раздеть и разложить его под собой. Впервые наблюдает за чьим-то сном. Впервые ведётся на чьи-то слезы.***
Солнце садится, когда паланкин, принесенный на плечах четырёх альф останавливается напротив ворот в императорский дворец. Омега в красном платье ждет, пока мальчик-слуга поднимет шторы паланкина и подставит руку, чтобы помочь вылезти наружу и спуститься. Омега высокий и стройный, с вьющимися тёмными волосами, что невесомо ниспадают по обе стороны его круглого лица, со смуглой кожей, которая блестит и переливается медовым на солнце, точно драгоценные камни на его ожерелье – все вокруг тут же на него оборачиваются, засматриваются, забыв, куда шли, что здесь делают, как их зовут. Но он, гордо подняв голову, смотрит только на высокую каменную стену, охраняемую солдатами по всему периметру, и ждет, пока его муж закончит с приказами и встанет рядом. Стоит неподвижно, еле заметно дыша и изредка моргая, не теряет терпения, хотя альфа задерживается, не негодует на погоду, хотя воздух раскалён, как над пламенем. Кажется, ничто его беспокоит. –Как дорога? Не сильно устал? Здесь намного жарче,– с улыбкой произносит подошедший альфа – Я успел от этого отвыкнуть. –Все в порядке. –Рад вернуться домой?... Тэхен? – задумавшийся омега, опоминается, только когда слышит свое имя. Рад ли он? Смотря, что можно назвать домом.