***
– Тысячи, сотни тысяч лет назад, когда еще не было ни Солнца, ни Луны, и мир был покрыт беспробудной мглой, когда поверхность земли была мерзлой и бесплодной и на ней бездвижно лежали только мертвые камни, люди жили в норах, в подземных каналах и пещерах, словно кроты или мыши. Разводили там огонь и питались червяками, пили дождевую воду и спали, зарывшись в песок по самую голову. Под землей, на которой сейчас живут аккадцы, западнее – где процветает великий Мурат, и севернее – где от места к месту кочуют вольные наездники, тогда жили два больших враждующий племени. До наших дней не дошло, как именно велись войны, но воевали тогда и альфы, и омеги, воевали, как и сейчас, не на жизнь, а на смерть. И во время одной наиболее кровопролитной войны встретились на поле боя двое людей. Омега поразил альфу, но перед тем, как пронзить его своим мечом, заглянул в его бесстрашные глаза. И меч выпал из его рук, а сердце его задрожало и завыло в груди, и почувствовал он боль такую, какую проткнувшее плоть лезвие не причиняет. Он закричал во все горло, упал перед мужчиной на колени и горько заплакал. Оттого что чуть не убил свою судьбу, свою жизнь, того, ради кого родился. Они полюбили друг друга, и каждый раз, когда два племени выходили в очередную войну, пробирались по секретным ходам на поверхность и проводили время вместе. Омега пел песню, протяжным, переливающимся голосом, песню, каких сейчас никому не услышать, и в кромешной темноте альфа шел на пение – так они и находили друг друга. Они были вместе, пока не закончатся доносящиеся из-под земли лязги мечей и секир, среди холода и мглы, где свидетелями их любви были одни лишь мерцающие в небе звезды. Но в один день влюбленных выследили, услышав пение омеги – их окружили и объявили предателями. «Поклянитесь больше не встречаться, и наказание ваше не будет жестоким» – потребовали от них, но не было для двух любящих сердец наказания хуже расставания. И им не дали даже попрощаться: альфу сожгли заживо перед его избранным, а омегу оставили умирать от горя среди пустыни. Долго кричал и лил слезы омега, пока охваченная огнем душа его мужчины не покинула обгоревшее тело и не вознеслась в небеса, осветив страшный мир теплом и светом. Светом, который потом выманит из нор людей и заставит их встать на колени. А омега потерял от боли разум и смотрел на горящий шар в небе так долго, что ослеп. В темноте, которая теперь уже была у него внутри, которая окружила его со всех сторон и обвязалась тяжелым арканом вокруг его шеи, он мог только петь. Песня эта была настолько печальной, так много боли и терзаний вместили в себя выходящие из горла омеги звуки и слова, что промерзлый воздух вокруг него исходил трещинами, словно стекло, что звезды на небе начали терять свои силы и угасать одна за другой. И, чтобы спасти свой род от вымирания, им пришлось сжалиться над человеком. Они подняли его душу в небо – ближе к любимому, и обещали, что в один день те обязательно встретятся. Влюбленные души до сих пор ходят друг за другом в надежде на встречу. Самые первые истинные – Луна и Солнце. Юнги, сидящий напротив зеркала, заканчивает свой рассказ и поднимает взгляд на Джина, который расчесывает его волосы. – Я так любил эту историю, все время просил рассказать ее снова. Про нее не написано ни в одной книге, Рахим говорил, что она передается из уст в уста все эти тысячелетия. Может быть, он ее придумал. Папа считает, что так. А ты как думаешь? Есть ли истинные? Существует ли любовь, которая сильнее всех законов, всех императоров, всех армий?.. – Я ни разу не встречал ничего подобного и не знаю никого, кто встречал бы, – отвечает Джин – Но это не означает, что истинности нет. Что только не водится в мире… – А мне в детстве рассказывали, что Луна собирает у себя души тех, кого при жизни терзали боль и страдания,– продолжает Ким – И что при полнолунии эти души спускаются на землю в поиске тех, кого можно забрать с собой. Слабых духом, трусов или лгунов. Я каждое полнолуние не мог спать, хоть и не считал себя трусом или лжецом, – смеется. Юнги смеется вместе с ним. – Ваше Высочество, куда вы собрались так поздно? Время действительно позднее. Покои освещаются расставленными повсюду свечами, от света которых на стенах играют ползущие то вверх, то вниз тени. На улице распелись ночные насекомые, так и норовящие забраться в окно к свету. Обычно в это время принц готовится ко сну, а сегодня собрался на аудиенцию к мужу. Чонгука трудно поймать днем – он вечно занят своими важными императорскими делами, поэтому Юнги решил пойти сейчас. Сначала он хотел заявиться без предупреждения – имеет, в конце концов, на это право, но потом решил, что не вынесет, если встретит в покоях мужа Чимина или любого другого из четырнадцати его гаремных омег. Это так странно: Юнги прекрасно знает, с кем проводит его муж ночи, но до ужаса боится увидеть самому. В первые дни он чувствовал унижение, а сейчас это больше похоже на боль. Сейчас от этого колет в груди и вышибает из легких воздух. Юнги изо дня в день ненавидит этих омег сильнее – хоть и не может себе в этом честно признаться, ибо ненависть считается грехом. И где-то очень глубоко внутри злится на Чонгука, опять же без возможности об этом сказать, ведь его муж – император, а на императоров не злятся. Поэтому он послал слугу к мужу с просьбой на разговор. Конечно, ему не отказали. – Подготовка к празднованию вашего дня рождения завершена. Может, вы чего-то желаете? – чуть позже спрашивает Джин. – Пусть мое платье будет не красным. – Как вам угодно, Ваше Высочество. Уже завтра Юнги исполнится шестнадцать – он станет совершеннолетним. Он очень хотел отпраздновать этот день в Мурате, с родителями и братьями, но судьба распорядилась иначе, забрав его из дома совсем незадолго. Юнги осматривает уже начинающие светлеть узоры на своих руках. Время пролетит так же быстро и незаметно, хна смоется, и их медовый месяц пройдет. А что будет за ним? Кто знает?.. – Не ожидал увидеть вас в такое время в своих покоях. Чонгук пьет вино, на нем нет верхней одежды, его волосы растрепаны в беспорядке – так он выглядит моложе своих лет. Беспощадно красивый, пробуждающий внутри Юнги окрыляющие, щекочущие живот, самые постыдные чувства. Красивый, сильный, недостижимый, способный одним щелчком отнять жизнь у тысяч или же подарить им ее. И жизнь Юнги самая первая в этом списке, ведь он принадлежит Чонгуку во всех смыслах и будет принадлежать, даже если все остальные каким-то образом освободятся. Сегодня, стоя перед ним, Юнги вновь чувствует страх. Те нежные чувства, которые витали между ними в храме или по пути из него, когда они стояли друг напротив друга по пояс в воде, испарились, исчезли – принц почувствовал это, как только вошел. Там их было только двое, а с возвращением во дворец они в точности вернулись на исходную. Юнги будто забыл на время о гареме во главе с Чимином, забыл, как сильно это его унижает, забыл о том, что его муж – император, а их свадьба – не больше чем союз двух стран. А теперь все обрушилось на него в одно мгновение. – Мне нужно с вами поговорить. – Как с императором или как с мужем? – Как с императором,– не задумываясь, отвечает Юнги, а потом прибавляет – И как с мужем тоже. Чонгук усмехается. Он наливает вино в еще один серебряный кубок и подает его омеге. – Я не пью вино,– отвечает Юнги немного резче, чем должен. Ему кажется, что император не уделяет его просьбе серьезности. – Вам запрещает ваш Бог? – Мне не нравится его вкус. – Тогда не лишайте меня хотя бы удовольствия видеть ваше лицо, раз уж составить мне компанию не хотите. Юнги снимает с себя платок и делает несколько шагов внутрь, чтобы не стоять у порога, будто готовясь сбежать в любое мгновение. – Во дворце служат больше ста человек, и все они не могут покинуть пределы дворцовых ворот за исключением двух раз в год в праздники Дивали и Чхатх,– начинает омега, придав голосу громкости и уверенности, не дожидаясь, когда его попросят говорить – Вы знали об этом? – Думаете, у меня есть время заниматься делами дворца и слуг? – Думаю, у вас есть дела поважнее этого. Поэтому вы назначили управлять слугами Чимина. – Чимин не справляется? – Он придерживается тех законов, которым придерживались все до него. Эти законы нельзя изменить… но они очень жестоки по отношению к подданным. К вашим подданным. – То, что вы пришли ко мне и завели этот разговор, наталкивает на мысль, что законы все-таки изменить можно. Верно? Чонгук наливает себе еще вина и подходит к Юнги ближе, останавливается в паре шагов. Юнги чувствует себя ничтожным. В горле пересыхает и слова выходят хриплыми. – Мне нужно ваше разрешение. – На этот раз оно вам все же нужно,– улыбается император, видимо, вспоминая случай, произошедший до отъезда в храм. В его тоне нет злости или недовольства, но он явно смеется над Юнги. Он смеется всякий раз, когда омега хочет поговорить серьезно. Изводит терпение – так, что хочется развернуться и уйти, разозлиться, обидеться. Но Юнги понимает, что таким образом подаст только еще один повод для смеха, покажет себя ребенком, который не понимает, что ему нужно. А пришел он сюда с конкретной целью, и, пока не получит ответ, не уйдет. – Этот дворец ваш. Делайте, что хотите, если это не опорочит мое имя. И имейте ввиду, что за все последствия отвечать тоже будете вы. – Я все понимаю. Это все, о чем я хотел с вами поговорить, – Юнги соединяет руки и кланяется, хочет уйти, но император не дает ему это сделать, заговорив вновь. – Я уж было подумал, что мой муж пришел, потому что захотел увидеть меня. Побыть со мной. Но он беспокоится о ком угодно, но не обо мне,– Чонгук в который раз обновляет свой бокал и присаживается на свою заправленную красным постель. Принц замирает на месте, спиной к альфе, по его позвоночнику пробегается холод, сердце трусливо разгоняется в груди, готовое выпорхнуть и умчаться в далекие дали. Юнги не поворачивается к нему лицом, он смотрит на выход и судорожно обдумывает пути отступления. К счастью, такой находится почти сразу. Правильные слова сами выстраиваются мозаикой: – О вас есть кому беспокоиться, Ваше Величество. Доброй ночи. И он уходит. Потому что не может остаться. Потому что боится. Не знает, как себя вести, не знает, как с ним говорить. Это все больше напоминает глупую игру слов, в которой они соревнуются друг с другом. Реальность, в которую они помещены, совсем не соответствуют чувствам, что рождаются у него внутри. Им здесь нет места. Когда он был совсем маленький, в сезон дождей случилась ужасно сильная гроза: молнии обрушивались на землю, словно кто-то направлял с неба огромные острые копья, дождевая вода затапливала двор и сад, а ветер ломал ветви деревьев. От раскатов грома, что будто взрывались над головой, хотелось визжать, закрыв глаза и уши. Юнги очень сильно испугался, без конца плакал, а папа его успокаивал. Он сказал, что бояться – это не плохо, что любой страх можно победить, что нет ничего, с чем нельзя справиться. С тех пор омега учится преодолевать страхи. Когда в десять лет Юнги поссорился с Чоненом – сильно разозлился на него и высказал ему то, что никогда бы не хотел произносить, обиделся совсем по-глупому, по ничтожной детской причине, папа говорил, что любое чувство имеет право быть. Даже самое глупое. И, если какому-либо чувству получилось родиться в человеческом сердце, в человеческой душе, то оно должно было появиться, и от него уже не спрячешься, от него не избавишься, его не выкинешь. Сейчас принцу кажется, что его чувства появились по ошибке. Как всего за несколько дней Чонгук мог так изменить его? Юнги ощущает себя обманутым или заколдованным. Это похоже на внезапно свалившуюся болезнь. А в том, что трепет его останется безответным, он уверен. Может быть это лишь временно, может, он рано паникует, путает одно с другом, и это скоро прояснится. Ему не с чем сравнивать. Поэтому ему страшно. «нет ничего, с чем нельзя справиться» - говорил он себе, когда покидал дом, когда оставил родителей, семью, страну, когда связал себя до окончания дней с незнакомцем. Но он понятия не имеет, как можно справиться с этим. Он никогда в жизни так не боялся. Никогда в нем не просыпалось такое желание свернуть назад, спрятаться от самого себя, бежать – но бежать некуда, сворачивать тоже, ибо обратной дороги нет. Единственная дорога, по которой он может идти, всегда будет вести его к Чонгуку. И никуда больше.***
Первое, что видит Юнги, когда Джин будит его следующим утром – это большой пушистый букет пионов в глиняной вазе. Насыщенно зеленые острые листочки, свежие и абсолютно белые цветы: несколько из них крупные, ниспадающие под своей тяжестью вниз, остальные – еще не раскрывшиеся и только-только начинающие раскрываться. Омега слезает с кровати, чтобы подойти к столу, на котором стоят цветы, прикоснуться к нежным лепесткам пальцами и зарыться в них носом. Белые пионы пахнут утренней росой, пахнут медом и гвоздикой – ненавязчивая, тающая в воздухе сладость, лучший аромат из всех, что принц знает. – От Его Величества,– отвечает Джин, стоит Юнги на него посмотреть – Подарок. Свиток тоже. Юнги только сейчас замечает лежащий рядом с вазой запечатанный свиток. Письмо, обрамленное красным бархатом и перевязанное белой лентой. То ли от нетерпения и интереса, то ли от волнения, но у него трясутся руки. А по мере того, как он читает, у него пропадает дар речи. Это не письмо, а указ императора – указ на выполнение одного любого желания Мин Юнги. Омега не дает себе об этом подумать. У него насыщенный день, куча важных дел. А тут явно нужно очень много времени на размышления. Он сделает это позже. Он игнорирует любопытный взгляд Сокджина, велит ему поторопиться с утренними процедурами, а потом созвать всех слуг и всех живущих во дворце омег во внутренний двор.***
По приказу императорского супруга большая часть населения дворца собирается в одном месте. Оторванные от работы, недоумевающие и изредка перешептывающиеся между собой слуги в одинаковых одеждах, одетые в разноцветные наряды и в сверкающие украшения омеги из гарема – ослепительно красивые, с пышными яркими веерами в руках, Чимин, стоящий впереди всех и единственный из них ни с кем не разговаривающий; по другую от них сторону свои места занимают омеги из благородных семей – муж дяди императора Чон Джису, Ким Тэхен и еще человек пять, имена которых Юнги пока не успел узнать или запомнить. Они все высматривают принца, открыто или не подавая вида, а завидев его, опускают головы, расступаются, освобождая перед ним дорогу. Юнги забирается на ступеньки, ведущие в большую беседку, чтобы все присутствующие могли его видеть. Сокджин и еще двое его слуг следуют за ним и встают позади. Десятки пар глаз устремляются прямо на него – заинтересованные, серьезные, ожидающие и где-то даже напуганные. Принц тратит время на то, чтобы унять дрожь. Он не думал, что это будет легко, но и на подкашивающее ноги волнение не рассчитывал. Юнги и представить не мог, что слова могут быть настолько тяжелыми, обычно он даже не задумывается перед тем, как что-то сказать, но сейчас перед ним стоят люди, которые ни в коем случае не должны заметить и каплю волнения или неуверенности. Иначе сказанное потеряет свой смысл. «Я Мин Юнги, я принц Мурата и супруг императора аккадцев» – повторяет про себя. Совсем чуть-чуть, но помогает. Какая-то часть него предпочла бы сбежать или вовсе не затевать ничего устрашающего, но выбора тут нет и не будет. Быть смелым – теперь это не решение, а обязанность. Это долг, к выполнению которого он готовился всю жизнь. Омега приподнимает голову, осматривает всех сверху вниз и останавливает взгляд прямо перед собой, выбрав как точку равновесия высокое пальмовое дереве на другом конце двора. Какая-то мелкая птица кружится вокруг этого дерева и улетает прочь, за пределы высоких стен – Юнги провожает ее завистливым взглядом. Вот бы тоже иметь крылья и упорхнуть так далеко, как только можно. Но Юнги – человек, а люди не умеют ни летать, ни быстро бегать, ни плавать. Строят, ломают, строят, ломают, и так до скончания веков. Ну и говорят. Говорить люди умеют лучше всего. И так совпало, что его слова имеют большое значение. – Я собрал вас всех здесь, чтобы сделать объявление, – воцарившаяся тишина становится еще более глубокой – С сегодняшнего дня каждый, кто служит при императорском дворце, имеет право покидать место работы раз в месяц на три дня. Чтобы увидеть дом и семью. По собственному желанию. Люди соответствующих должностей должны будут тщательно подумать над тем, как можно исполнить новый закон в жизнь, и сделать это,– Юнги на несколько мгновений переводит взгляд на Чимина, по глазам которого нельзя прочитать ничего, кроме удивления – Я сам прослежу за этим. Если у кого-то есть, что сказать, то пусть он говорит сейчас. Все, кто недоволен, могут обратиться к Его Величеству, потому что мое решение окончательно. Каждый должен иметь дом и возможность проводить время с тем, кого любит, – договаривает и ждет, осматривает присутствующих еще раз, теперь уже с облегченным сердцем, но все еще мигающим на подкорке сознания волнением. Ждет реакции, но ничего не получает. Абсолютная пустота и молчание – Кто-нибудь хочет высказаться? – переспрашивает и снова смотрит на Чимина. Тот свой взгляд опускает. Потом смотрит на более спокойного Джису и на Тэхена, которому, кажется, все безразлично. Впрочем, его все это касается в последнюю очередь. – Если нет, то на этом все. Его провожают все таким же молчанием, широко раскрыв ничего не понимающие глаза, расступаются перед ним, кланяются, опустив головы.***
– Посол из Мурата, Ваше Высочество. В покои принца заносят, придерживая за две ручки, обделанные кожей и серебром сундуки – один побольше и другой поменьше. Подарки из дома. Четыре омеги кланяются, поставив ношу перед кроватью, и уходят. Остается только сверкающий любопытным взглядом Джин. «Я знаю, тебе не по вкусу то, как одеваются аккадцы, но присмотрись к этому» – записка от папы, приложенная к подарку. Насыщенно красного цвета накидка, на которой серебряными нитями вышиты узоры, изображающие Луну, окруженную несметным количеством ярких и угасающих звезд, а по краям ткань украшена белыми жемчужинами – внезапно так хорошо сочетающими с основным цветом. Красиво. – Мне кажется, люди не так уж и сильно обрадовались сегодня. Я не увидел на их лицах радости или облегчения, – произносит вслух свои мысли Юнги, продолжая разбирать подарки. Новый лук со стрелами от отца – уменьшенный, чтобы омега мог легко его поднимать, книги – от Дилара, покрытые золотом три шахматные фигурки (конь, слон, король) – от Хисоля. – Слуги – люди не самые смышленые, Ваше Высочество. Не думаю, что они могли уловить суть сказанного так быстро,– отвечает Джин, не стесняясь осматривать вещи, отложенные принцем в сторону – Тем более, они не привыкли к доброте, и к такой щедрости, и милосердию по отношению к себе. Управляющие им все объяснят еще раз, и тогда они обязательно обрадуются. По-другому и быть не может. Вы сделали для них то, что никто никогда не делал. Вы дали им возможность на счастье. Я был на кухне и слышал, как повара молились о вашем благополучии. Поверьте, их благодарность будет безмерна. Впервые о них кто-то позаботился. От этих слов становится легче. Юнги лишь хочет знать, что сделал все правильно. Ему не нужна ничья благодарность, он никогда ее не преследовал. Его жизнь никогда не была сложной, всего всегда доставало, он может судить об этом, сравнивая свои чувства с чувствами других. Он принц, он исключение, но так много людей каждый день сталкиваются с огромным количеством боли. Не имея собственных, Юнги научился чувствовать их страдания. Каждый видит лишь свою боль, но, когда твоя душа абсолютно чиста, без единой царапины, трудно игнорировать океан несправедливости, злобы и ненависти, в котором плещется весь мир. По итогу, он все равно тебя задевает, и чужая боль становится твоей. Он хочет помочь хотя бы немного, хотя бы чуть-чуть. Чтобы люди, которые любят его, которых любит он, люди, за которых он ответственен, страдали чуть поменьше. Чтобы оправдать корону, тяжесть которой придавливает его к земле. И, наконец, чтобы успокоить свое сердце. Юнги открывает сундук поменьше, и первое, что он видит – это два больших золотых браслета с колокольчиками. Это мог прислать только один человек. Самый близкий, самый родной – тот, перед кем он танцевал, не прикрывая глаза. Должно быть, Чонен отправил подарок отдельно, втайне от родителей, иначе ему бы точно не позволили. Омега вытаскивает браслеты и звенит ими под удивленных вздох Джина. Еще он находит книгу, небольшую и потрепанную – сборник сказок про снежных людей, которые живут на серебряных вершинах гор Кашмира. Чонен читал ему эти сказки, когда они были еще совсем маленькими. Сердце накрывает теплыми детскими воспоминаниями. Что же сейчас делают братья? А отец? Папа, наверное, проводит обряды в храме в честь его дня рождения. А Рахим молится у себя в комнате. Дома в этот день с утра до вечера играла музыка, все его кормили сладким и разрешали все на свете. Он мог попросить покататься верхом на лошади Дамира – что в любой другой день ни за что бы ему не разрешили, мог сходить в храм с папой, сбежать с Хосоком и смотреть на звезды всю ночь. В праздники Равин пахнет пряностями, едва ощутимым тонким запахом куркумы, жгучей, бодрящей корицей, мускатным орехом, пахнет лавандой и розами. В Агре такого нет, все, что принц чувствует – это запах гари, горючего масла и прожженной кожи. Когда-нибудь Юнги перестанет себя чувствовать отделенным и выброшенным кусочком, больше не принадлежащим родному целому, и это пытка кончится. Омега глубоко вдыхает, прогоняя слезы, и приказывает Джину приготовить подаренный папой наряд для праздника.***
Зал для празднования, сверху донизу украшенный цветочными гирляндами, полон гостей в праздничных нарядах, титулованных, знатных, приехавших из самых разных концов страны, чтобы отдать дань уважения императорской семье. Они плывут по залу медленными величественными шагами, разговаривают друг с другом, собираются в кучи – альфы с альфами, омеги с омегами. – Это первый праздник, устроенный во дворце за последние десять лет, с тех пор, как принцы – кузены Его Величества женились и переехали. Никто уже и не помнит, какого это что-то праздновать,– тихонько рассказывает шагающий позади Юнги Сокджин – Еще утром цветы в гирляндах были по традиции желтыми и красными, но Его Величество приказал поменять все на белые. Выпрямив спину, Юнги шагает сквозь приветствующих его гостей, не одаривает никого ни единым взглядом, осматривает расставленные повсюду вазы с белыми цветами: гортензии, розы, пионы. «Сколько же цветов ты погубил, чтобы это устроить, мой император?» Юнги проходит в самый центр, где стоят огромные позолоченные весы, священный огонь, такой же, что бывает на свадьбах. Его встречает улыбающийся глазами Джису, рассказывает о ритуале Тулабхарам*. Тулабхарам – ритуал, который проводят в Агре в дни рождения еще не рожавших омег из знатных семей. При проведении этого ритуала, на одну чашу весов родные омеги, а также собравшиеся гости по очереди кладут монеты, золотые и серебряные, до тех пор, пока вес собранных даров не станет равным весу именинника, сидящего по другую сторону. Часть монет пожертвуют храму, а часть раздадут нуждающимся. Первую горсть монет на чашу опускает сам Джису, потом за ним идут омеги – мужья советников, некоторых из которых Юнги узнает налицо – выстраивается большая очередь. Каждый подходит вместе со своим слугой, держащим поднос – где на красном бархате лежит золото, произносит короткие пожелания о хорошем здоровье, о благополучии, о будущих детях и долгой жизни. Подходит Тэхен, сдержанно вымолвив «Долгих лет вам, Ваше Высочество», чей-то маленький сын – омега лет восьми с огромной улыбкой звонко повторяет то же самое, опускает монеты и, смутившись, убегает к родителям (принц впервые видит во дворце ребенка); Юнги кивает в ответ на поклон Югема, который вроде и не должен, но все равно участвует в ритуале. «Пусть ваше сияние покорит сердце каждого в этой стране, как покорило нашего императора». Югем головой указывает в сторону, посмотрев куда, принц видит Чонгука. Император смотрит на него так пристально, что Юнги сразу теряется. Он знает, что выглядит хорошо: красная накидка через плечо поверх абсолютно белой туники – как если бы кровь разлили на молоке, блестящие под падающими лучами серебряные нити, подведенные глаза, корона на волосах, которую омега начал считать очень красивой. Юнги никогда не любил долго наряжаться, никогда не осознавал, что значит, быть для кого-то привлекательным, но ради этого взгляда Чонгука, взгляда, который тает и течет по его коже, словно мед или масло, взгляда, под которым хочется купаться, который хочется скрыть от всех остальных, оставив этот момент только им двоим, он готов сидеть перед зеркалом хоть пол дня. Быть самым красивым для своего альфы – об этом мечтает любой омега, и Юнги – не исключение. Правда, если твой муж – император, всю свою жизнь окруженных всем самым лучшим, это становится сложнее. Чонгук кладет золото на весы до тех пор, пока чаши не выравниваются, помогает супругу слезть, взяв за руку и, так же не отпуская его, ведет в тронный зал, где продолжится прием. – Мне придется уехать прямо сейчас – обстоятельства требующие решения императора. Вы же не обидитесь, если я оставлю вас одних? – тихо произносит альфа, пока они шагают, ведя за собой всех остальных. – У правителя очень много обязанностей, я понимаю,– отвечает принц, смотря прямо перед собой. Вида не подает: либо действительно не расстраивается, либо очень хорошо это скрывает. – Вы справитесь тут одни? – Сидеть и принимать с благодарностью подарки – что может быть легче? Чонгук доводит омегу до своего трона, сажает его, и, перед тем как уйти, поддается необыкновенному порыву, целует в лоб, мажет губами по сладко пахнущим волосам, рядом с золотым солнцем, с удовольствием чувствуя, как вздрагивает при этом принц. Альфа оглядывается назад, дойдя до выхода, остановившись рядом с поджидающим его Югемом. Юнги на троне выглядит великолепно. Слегка опираясь на спину, положив руку на подлокотник, слушает слова какого-то купца, представляющего дары своего дома, сохраняет серьезное и сосредоточенное лицо, кивает не мягко, но и не холодно, ровно так, как следует. Как рыба в воде, словно сидит на этом троне с самого рождения. Даже сам Чонгук в первый день своего правления не был так уверен. А он готовился к этому всю жизнь. Поразительная картина. Она подогревает кровь и раздается по жилам теплом и возбуждением. Надо же, одни омеги привлекают его красивым лицом и гибким телом, другие – ангельским голосом, искусными руками, мягким характером или умениями доставлять удовольствие в постели, а Мин Юнги, чтобы развести в нем костер желания, всего то нужно сесть на трон и поднять повыше голову. Наступит время, и Чонгук возьмет его прямо на этом месте.***
Юнги берет в руки свиток с указом и просит Джина не идти за ним. Направляется в покои Чонгука. Гости уже разъехались, оставив огромную кучу подарков, которые он абсолютно не понимает, куда девать, за окном темно, на чистом небе стоит полумесяц и сияют звезды, но императора у себя не оказывается. Об это ему сообщают стражники, стоящие, преградив вход копьями. – Я хочу подождать мужа в его покоях,– говорит принц настолько уверенно, что даже сам в эту уверенность верить. Его вполне могли выпроводить, сославшись на запрет правителя, однако, альфы, молча переглядываются, и освобождают проход. Юнги измеряет комнату маленькими медленными шагами, украдкой, словно он здесь не один, осматривается – в прошлый раз он не успел это сделать: большая застеленная красными кровать (как в каждой комнате этого дворца), герб на всю стену – золотое солнце, которое поблескивает в свете ламп, много книг на разных языках, стол, на котором развернута карта материка, письменные принадлежности, шахматная доска. Омега все так же украдкой, издалека рассматривает каждый интересный предмет – на это, как ему кажется, уходит целая вечность. А императора все нет. Принц устает стоять и решает присесть на кровать мужа, сначала на краешек, свесив ноги и щупая ладонями приятную ткань. Прокручивает в голове раз десять поцелуй, полученный от императора перед столькими людьми – у него до сих пор при одной мысли дрожит все нутро. Время не тянется, Юнги устраивается поудобнее, а потом и вовсе ложится, притянув к себе одну из подушек. Перечитывает указ, сворачивает его обратно. Изучает потолок, на котором нарисована еще одна война. Его мучает только один вопрос: Чонгук до сих пор не вернулся во дворец или вернулся, но отправился переночевать в гарем? Юнги крутит и крутит эту мысль в голове, пока не решает, что дождется, даже если ждать придется до утра. Очень скоро принца одолевает скука, и он приказывает принести себе фруктов. Парень-омега низенького роста с кудрявыми волосами – один из личных слуг императора – доставляет огромный поднос, где на нескольких тарелках расположены нарезанные груши и яблоки, виноград, инжир, вишня, и стоит прозрачный графин с темно-красным вином. Юнги съедает всего пару кусочков, решает попробовать вино, которое тут все так любят – то сразу же оседает на стенках горла терпкой горечью, и принц его откладывает. Он обнимает подушку Чонгука и устраивается поудобнее, чтобы сомкнуть глаза всего на пару мгновений, но, уставший за долгий и насыщенный день, засыпает. Его будит легкое, совершенно невесомое прикосновение – вытаскивает из сна, в котором на розовом небе среди звезд плавали синие пузатые рыбы, а он все пытался поймать их, замахиваясь длинной-длинной удочкой… тяжелая рука, аккуратно коснувшаяся его спины, вытягивает в реальность, абсолютно безжалостно растворяет прекрасную картину в темноте. – Джин, уйди, я хочу досмотреть сон,– отмахивается Юнги и зажмуривает глаза сильнее, будто это может помочь, но, конечно же, у него ничего не выходит. Он тут же приходит в себя, рассматривает размытым взглядом красное покрывало, свои ладони на нем, пол – на то, чтобы вспомнить, где он находится, уходит некоторое время. А потом догадка подтверждается голосом из-за спины. – Я просто хотел помочь вам лечь удобнее, ваши ноги свисают на пол, – совершенно не удивленным тоном говорит Чонгук, будто произошедшее – самое обычное дело. Принц тут же привстает, поправляет на себе одежду, молча смотрит на альфу, собирая разбежавшиеся мысли. – Я ждал вас, но вы все не появлялись… и, видимо, я случайно уснул. Уже поздно… – получается паршиво. – Я задержался. Проведывал своих воинов. Знаете, контролировать солдата труднее всего не во время войны, а во время мира. Чонгук отходит от кровати и принимается снимать с себя ножны. На нем черная туника, местами запыленная, нет никаких украшений – даже колец, волосы собраны в тугой хвост. Значит, точно только вернулся (хотя с чего бы ему врать?). Император был в казармах, разговаривал с генералами или тренировался на мечах, ни в какой гарем он не ходил, иначе остался бы там. Юнги глупо улыбается, приходя к этому выводу, не обращая внимания на голос в голове, называющий такого рода мысли унизительными. – Вы так сладко спали. Я, правда, не хотел вас будить. Что вам снилось, что вы так не хотели просыпаться? – Да ничего особенного,– Юнги, конечно же, врет. Сон был интересный. Но такой же глупый и бессмысленный, как и все в последнее время. Что сейчас о нем говорить. – Зачем вы хотели видеть меня? – Уже поздно, вы, должно быть устали. Я подойду завтра… – Ааа, вы уже выбрали подарок? Чонгук перебивает принца, увидев в его руках свиток со своим указом. Он улыбается, взбодрившись еще больше, чем до этого, будто на дворе не стоит середина ночи. Садится на стул, повернув его в сторону Юнги, наливает вино, которое принесли до этого для омеги, пьет из кубка, из которого пил тот. – Нет… точнее, я пришел вернуть его вам,– Юнги говорит осторожно, высматривая реакцию, как всегда, начиная пугаться тогда, когда уже поздно. – Хмм… вернуть? – альфа приподнимает густую черную бровь, преподносит кубок к губам в очередной раз – Вы разве не должны знать о том, что возвращать подарки – крайне невежливо? – Вы хотите, чтобы я сам выбрал себе подарок? – Там так и написано,– Чонгук со стуком откладывает пустой бокал и смотрит прямо на него, одними суровыми глазами спрашивая: «что же тут непонятного, глупый маленький омежка из Мурата?» – Что это за подарок такой? – взмахивает руками принц. – Указ на выполнение одного желания – об этом мечтает любой человек в империи, – альфа снова возвращает свой спокойный тон. Но разве Юнги – всего лишь один из всех? – Любого-любого? В ответ кивают. – Тогда я хочу себе вашу империю. Молчание. Юнги обдумывает сказанное, всеми силами разгоняя навязанный страх. Чужой взгляд испытывает, подталкивая назад и заставляя сомневаться, но он не сдается. – Хотите мою империю? – переспрашивает Чонгук. Непонятно: наиграно его спокойствие или нет. – Нет, но даже если бы я попросил ее, вы бы отказали. Тогда в чем его смысл? – Попросите что-нибудь другое. – Я могу попросить о чем угодно и без указа. Вы же сами сказали, что я могу делать, что хочу в пределах этого дворца, лишь бы это не опорочило ваше имя. Получается, этот указ позволяет попросить о чем-то, что находится за пределами дворца, или сделать что-то, что навредит вашей репутации… – Любого, кто опорочит имя императора, ждет смертная казнь,– от того, как серьезно Чонгук это говорит, по спине омеги пробегается дрожь. Юнги тут же отворачивается, позорно испугавшись его тона. Он уверен в том, что это не осталось не замеченным. – Я бы никогда не сделал это. – Хочется в это верить. Я вас понял: об этом указе мечтает любой в империи, кроме Мин Юнги. В следующий раз я буду более осмотрителен при выборе подарка... Что же для вас хороший подарок? Юнги вновь поворачивается к мужу лицом: тот принимается расстегивать на себе одежду. Омега жадно ловит каждое его движение и теряет дыхание на мгновение, когда видит первые участки смуглой голой кожи. – Хороший подарок? – Юнги говорит, не сводя глаз с действий альфы. Вот он справился со всеми пуговицами и узлами и сбросил в себя верхнюю тунику, оставшись в одной тонкой рубашке белого цвета – Хороший подарок – это что-то, о чем может знать только тот, кто его дарит. Это что-то, что будет близко сердцу не только того, кто получает подарок, но и того, кто дарит, – альфа снимает рубашку через голову. Юнги скользит глазами от сильных рук к широким плечам, к красивой груди и ниже – к животу, на котором выделяются четкие контуры накачанных мышц. Он прочищает горло – Что-то, что будет выражать заботу и доверие. – Хорошо. Наши с вами понятия о хорошем подарке отличаются. Но все же советую вам сохранить мой подарок – он может быть очень полезным. Чонгук подходит, чтобы взять с кровати свиток и подать его омеге. – Я собираюсь идти в купальню. Не хотите присоединиться? До Юнги не сразу доходит сказанное, и он стоит истуканом несколько мгновений перед тем, как испуганно замотать головой: – Нет. Альфа в ответ смеется и желает спокойной ночи. Хотя время ночи подходит к концу, и совсем скоро небо за окном озарится утренними лучами. В империи Аккадцев начнется новый день. К бесконечно длинному списку прибавится еще один, в котором Луна и Солнце снова не встретились. *Тулабхарам, тулапурушам или тулапурушаданам — традиционный обет в индуизме, когда индуисты обещают пожертвовать что-либо весом с их собственное тело божеству в храме. Индуисты взвешиваются на весах, расположенных напротив какого-либо ценного подношения. Часто предлагается серебро, бананы, сахар или кокосы. В современном индуизме этот обряд часто проводится с детьми.