***
Юнги сидит у окна, держа на коленях книгу, и наблюдает сквозь занавески за тем, как в воде фонтана плещутся и пьют воду маленькие птички. Перья у них серые и коричневые, клювики крошечные – они цепляются когтистыми лапками за мрамор, распахивают в стороны красивые крылья. Он, как завороженный, следит за ними очень долго, найдя в этом еще один способ убить время – где-то жалеет их (бедным птичкам под солнцем очень жарко), где-то завидует… Если отбросить все, что делит целые сутки на несколько частей, то можно заметить, что время на самом деле тянется очень плавно и медленно – размеренно, всегда одинаково вперед. За него не ухватиться, его не остановить и не ускорить, оно невидимо, невесомо, никому не подвластно. Его течение можно заметить только если хорошо присматриваться: днем за движением Солнца, ночью за тем, как под подрагивающим пламенем тают свечи. Сегодня пошел двадцать первый день наказания Юнги. Чонгук свое слово сдержал и не стал никак смягчать вынесенный приговор. Омега знал, что так будет, с самого начала, поэтому и не надеялся. Разве что в первые несколько дней он, сам того не замечая, поглядывал на порог, ожидая увидеть там мужа, но раз за разом только разбивал себе сердце. Эти дни были самые сложные, а потом все пошло как по накатанной. Принц принял свою участь, стал думать над тем, как облегчить себе заточение, и даже злость сменилась на смирение. Нашлись и некоторые плюсы: можно спать сколько угодно и когда угодно, можно целый день читать книги, тренироваться прямо в покоях, можно танцевать, правда без музыки. Исход не самый страшный, и определенно не самое страшное наказание. Юнги понял, что его жизнь в этом дворце не так то и сильно изменилась – его словно пересадили в клетку меньшего размера. Не сойти с ума помогают Сокджин и Закир, которые теперь проводят рядом с ним почти все время с утра до вечера, и Хани, становящийся больше день ото дня. Коту заточение тоже не приходится по вкусу – к полудню он начинает носиться из одного угла в другой, царапать и рвать когтями занавески, поэтому Юнги иногда отправляет его на прогулку под присмотром слуг. Хани тоже много спит, много ест и никогда не делает ничего, что ему делать не хочется. Никто другой Юнги не навещает. Один раз приходил дядя Джису, но эта встреча вышла очень сильно неловкой. Они оба не знали, что говорить, тот не осмеливался спрашивать о случившемся, а принц не захотел рассказывать. Выпили по чашке чаю, и все на этом. Если быть до конца честным, Юнги и не хочет никого видеть. Никого, кроме него. Чонгук тоже ни разу не пришел, узнать, как поживает его супруг в четырех стенах. Возможно, альфа злится и не хочет видеть Юнги, возможно, ему просто все равно. Ему ведь есть с кем проводить вечера и ночи. Во всяком случае, если бы Чонгук захотел, то обязательно пришел бы. Кто-кто, а уж император ни в чьем разрешении не нуждается. Юнги ночами не спит, думая о нем. О том, какое место занимает в его голове, в его сердце и занимает ли вообще, хоть немного. Иногда ему кажется, что Чонгук теперь возненавидел его и пожалел об их свадьбе, иногда кажется, что альфа ненавидел его с самого начала. И несмотря на все эти доводы, он продолжает вспоминать их единственную ночь вместе, лелеять и нежить ее в голове, продолжает воображать его прикосновения, его жаркие слова прямо в ухо, его теплые руки и объятия. Юнги признает себя самым глупым омегой в мире и невыносимо по нему скучает. Так сильно, что хочется рвать на голове волосы, закопать поглубже гордость и сделать что-нибудь такое, что обязательно привлечет императора: сразить мечом стражников и сбежать, выпрыгнуть из окна или громко закричать, чтобы его все не то что во дворце, во всем городе услышали. Юнги мечтает о нем ночами перед тем, как уснуть, и во снах тоже. Ему снится такое, что после он целый день краснеет и не может смотреть слугам в глаза. Прошлой ночью Чонгук целовал его в губы, обхватив руками за талию, медленно, ужасно медленно снимал с него одежду, касался его везде, разводил ноги и… Утром он проснулся на мокрых простынях, с ладонью под собственной одеждой, трогая себя, весь в поту и весь покрытый мурашками. Чуть не сгорел от стыда перед самим собой и перед звездами, которые смотрели на него всю ночь. Он не понимает этой своей слабости, не понимает, по какой причине грезит о нем, и начинает сходить с ума. Сам себя доводит фантазиями, а потом, опустившись в реальность, тихо, так чтобы никто не услышал, плачет в подушку: представляет, как Чонгук ласкает Чимина, как называет его по имени, гладит по волосам, и как Пак улыбается ему в ответ, читает стихи, стонет под ним, называя его «Ваше Величество», признаваясь в любви и покрываясь крупной дрожью от удовольствия… Юнги перелистывает книгу – сборник сказок, который Чонен прислал ему на день рождения вместе со всеми остальными подарками. Он знает эти истории наизусть еще с детства: и про снежных людей на горах Кашмира, и про черных кошек, умевших разговаривать, и про непобедимую армию черепов, что приходила с востока и превращала врагов в серую пыль. Наверное, Чонен отправил книгу, как память о былых годах, когда они только и делали, что играли в прятки и догонялки – чтобы Юнги знал, что его семья всегда рядом. Юнги начинает читать страницу за страницей, не может перестать улыбаться и думает о том, что сказки сейчас воспринимаются совсем по-другому, пока не натыкается текст, которого изначально в этом сборнике точно не должно было быть. Вчитывается и понимает, что это письмо, письмо для него. Кто-то вшил в книгу лишний лист, не отличающийся от других листов ни цветом, ни почерком, которым на нем выведены слова. Точнее, не кто-то, а Чонен. «Здравствуй, мой маленький ангел, я пишу, будучи уверенным в том, что ты найдешь мое письмо. Прошу, не удивляйся, эта мысль пришла мне в голову через несколько дней после того, как ты уехал с императором аккадцев. В Мурате сейчас идут дожди, они закончатся, и мы начнем приготовления к свадьбе – благоприятный день совсем близок. Мое сердце трепещет перед встречей с ним, но еще больше оно волнуется о тебе – все время думаю о том, все ли у тебя в порядке. Чонгук хорошо с тобой обращается? Пусть это будет нашим тайным способом обмениваться всем самым важным. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, помощь своей семьи, напиши такое же письмо и отправь книгу обратно – так об этом никто не узнает. Если Чонгук когда-нибудь сделает тебе больно, если ты страдаешь рядом с ним – просто напиши, и я соберу самую большую армию в мире и приду за тобой». Юнги перечитывает несколько раз, вытирая скатывающиеся по щекам слезы. Все письма, приходящие во дворец и уходящие из него, проверяются специальным человеком – так было дома, и здесь, скорее всего, тоже. Напиши омега хотя бы одно лишнее выражение, об этом сразу узнают. Словами не передать то, сколько сил вселяет в него письмо от брата. Во-первых, оно напоминает о том, что он не одинок, что у него всегда есть и будет семья, его родная семья, а во-вторых, напоминает о том, кто он такой. Кто такой Мин Юнги. И никакой император, никакое его наказание не отменят этого. У него это не отнять.***
С утра двадцать второго дня Юнги выбирает подарки, которые отправит Чонену и его будущему супругу на свадьбу. Сокджин с Закиром притащили кучу всего по его заказу, остается только выбрать. Правда, принцу ничего не нравится. – Вот это невероятно красиво, Ваше Высочество, – Закир поднимает перед собой красный, ушитый золотыми нитями наряд, и кружится, счастливо улыбаясь. – У омеги моего брата голубые глаза и светлые волосы, это платье ему будет не к лицу, – заключает принц, посмотрев на него всего одно мгновение. Закир вмиг грустнеет и аккуратно откладывает наряд в сторону, ко всем остальным отвергнутым вещам, посреди которых, растянувшись, лежит сейчас Хани: – Как нечто такое может не понравиться?! – Хм, – Юнги прищуривается, приподнеся кисть руки к подбородку, и осматривает теперь слугу от макушки до пяток – Примерь его. – Что? – тот удивляется, смешно вылупив глаза – Я? Зачем? – Примерь, примерь. Тебе оно подойдет. –Мне? – снова переспрашивает – Как я смею, Ваше Высочество… – Это просто платье, Закир, или ты не хочешь его мерить? – Хочу, – отводит глаза вниз, смущается. Быстро справившись с переодеванием, Закир предстает перед принцем, смешно расставив руки по сторонам и рассматривая подол юбки. Ему действительно идет – словно это для него шили. Сидевший до этого молча Сокджин отчего-то фыркает. – Ты прекрасен в нем. Забирай, – выдает Юнги и снова возвращается к своему занятию. – Забирать? Но что мне с ним делать? – Носить. Что еще можно с ним делать? – Если я выйду в нем в город, все сразу подумают, что я его украл. – А ты его крал? –… нет. – Тогда какая разница, что будут думать другие. – Я не могу его взять, Ваше Высочество, – упрямо заключает Закир и принимается раздеваться. Но Юнги прекрасно видит, как сильно ему нравится это платье. Он бы пожертвовал каждый свой наряд, если так можно было бы решить все проблемы. – От подарков не отказываются, – он пожимает плечами, не отвлекаясь от дела. – Но мне и надеть его некуда, хотя… не важно, – омега не договаривает. Аккуратно стягивает с себя платье и складывает, стоя в нижнем белье и совсем этого не стесняясь. А потом снова облачается в свое. – Хотя что? – Я не рассказывал… – мнется Закир, еще больше интригуя – Но у меня тоже через месяц свадьба… я бы мог… ну, надеть его на церемонию… у нас нет денег на дорогой наряд. Юнги от удивления шире раскрывает глаза, а после вскакивает на ноги и подбегает к слуге. Не может перестать улыбаться. Ему очень давно не сообщали хороших новостей: – Почему ты молчал?! Боги, Закир, скажи, что ты любишь его, – берет руки омеги в свои, еще больше смущая. – Люблю ли я его? Я не знаю… но он очень красивый и сильный… наши родители вместе работают, поэтому у нас с ним одинаковые положения. Это хороший брак. – Ты хочешь выходить замуж? – принц запутывается в его словах. – Да, конечно, хочу. Лучше выходить за того, с кем мы вместе выросли, за того, которого я хорошо знаю... Он всегда заботился обо мне, – улыбается тот, кусает губы. Юнги за него рад, искренне рад. Пока заключаются браки, основанные на обоюдном согласии, есть надежда на лучшее будущее в этом мире. В священных сказаниях написано, что Луна обещает счастье любящим сердцам, и принц очень хочет, чтобы у Закира и его будущего мужа получилось вырастить любовь, основанную на уже имеющихся доверии и уважении. – Так, забудь про это платье, – заявляет он – Мы подберем тебе что-нибудь получше. – Нет, Ваше Высочество, мне очень нравится и это, – тот берет наряд в руки – Я еще никогда не чувствовал себя таким красивым, как в нем. – Ну хорошо тогда. Джин, скажи поварам, что я хочу на сегодня большой праздничный пирог. И ладду. И пусть приготовят мясо, для вас двоих. Вы же любите мясо? Будем праздновать! Юнги сгребает в кучу все разложенные на полу вещи – все равно ему ничего не понравилось, и довольный в припрыжку мчится к своему сундуку, чтобы выбрать наряд на их вечерний праздник на троих. Он не знает, почему становится таким веселым: из-за радости за Закира или из-за того, что появился повод скрасить еще один день ареста. Однако уже в следующую секунду замирает, перестав пританцовывать – слышит голос за своей спиной. Голос, который сводит его с ума по ночам во снах, а наяву выносит ему приговоры, ругает его, потешается над ним и запирает в тюрьме. – Что будете праздновать? – голос того, чье появление окрыляет и прибивает к земле одновременно. Юнги медленно поворачивается, видит, как Джин и Закир сначала утыкаются глазами в свои ноги, а потом по приказу императора, быстро-быстро шагая, идут к выходу. – Что здесь происходит? – Чонгук оглядывает разбросанные по полу наряды – И что за повод для празднования? Спрашивает так, словно происходящее сейчас ничем его не смущает. Будто это обычное дело, будто нет и не было никакого наказания, и он не пришел сегодня впервые за двадцать два дня. Юнги на него не смотрит, громко здоровается, вместо того чтобы ответить: – Приветствую, Ваше Величество. Чонгук молчит, а Юнги борется с собой и пытается его не разглядывать. Сейчас, когда альфа стоит перед ним, он понимает, насколько на самом деле соскучился. Унизительное чувство, которое в очередной раз указывает на собственную слабость. – Что вас привело? – принц первым не выдерживает напряженное молчание. – Захотел посмотреть на то, как ты проводишь свое время, – император делает несколько шагов в его сторону – Надеюсь, это все было не бессмысленно и ты размышляешь о своем поступке. – Со мной все хорошо. Я не жалею о том, что сделал. Юнги впивается ногтями в ладони, выжидая реакцию альфы. Он привык озвучивать то, что приходит в голову, даже, когда от него ждут другого. Но никак не может привыкнуть к тому, что с Чонгуком все так легко не прокатывает. – Значит, так, – хмурится тот. Не сильно удивляется – Хорошо, если тебе нравится, то посиди еще месяц. Я хотел предложить тебе свободу с сегодняшнего дня за выполнение одного небольшого условия, но как вижу, ты остаешься на своем, – он разворачивается на месте и делает шаг к выходу. Юнги срывается за ним, как только переваривает в голове услышанное. За еще один месяц он точно сойдет с ума. – Какое условие? – спрашивает, перегородив альфе дорогу. – Ты дашь мне слово с этого дня выполнять любой мой приказ. И крошечная надежда, которая только появилась у принца, тут же угасает. Он поникает и отпускает голову. Вымученно отвечает: – Вы же знаете, что для муратца значит дать обещание. – Знаю. – Я уже говорил вам как-то. Я не буду обещать то, чему не смогу следовать… – молчит, а потом добавляет – Откуда мне знать, что вы прикажете мне завтра? – Я твой муж, подчиняться мне – твоя прямая обязанность, – Чонгук снова поднимает голос, и они оказываются в том же положении, в котором расстались в последний раз. Не слышат друг друга, не понимают друг друга и отказываются что-то менять. – Никто не может обладать такой властью над человеком. Даже у ваших подданных есть выбор – подчиняться вам или нет. Чонгук зарывается руками в волосы, а потом в один шаг сокращает между ними расстояние. Наклоняется и кладет свои тяжелые ладони на плечи Юнги, сжимает. Омега чувствует себя безвольной куклой в его руках – очередное унизительное осознание того, что с ним могут сделать все что угодно. Он быстро вспоминает о том, что терпение императора – единственное, благодаря чему он все еще цел. – Думаешь, мне нравится все это делать? Таскаться за тобой, придумывать наказания, спорить? Думаешь, у меня нет дел поважнее? Ты усложняешь жизнь нам обоим. Разве я о многом тебя прошу? Просто признай, что был не прав, и перестань упрямиться. Больше всего на свете ненавижу упрямых омег!.. Мне просто интересно, что ты собираешься делать? Как ты будешь смотреть в глаза людям? Тебе не только на мою, но и на свою честь все равно! Его слова вонзаются Юнги в легкие – омеге становится невероятно трудно дышать. На глазах против воли выступают слёзы. Он так старался, так старался, чтобы стать Чонгуку ближе, чтобы растопить тот лед, который видел каждый раз в его черных глазах, и все для того, чтобы услышать это? Что если он для Чонгука и значит что-то, то это что-то совершенно не важное. Юнги не справляется с обидой и, подняв голову, смотрит императору в лицо, спрашивает: – Неужели то, что я сделал, настолько ужасно?.. Нет! Просто это задевает твое самолюбие – то, что я посмел тебя ослушаться! – и застывает со всей своей оставшейся храбростью, наблюдая за тем, как сужаются зрачки альфы, как от ярости сжимаются его губы и раздуваются ноздри. – Не думай, что можешь говорить все, что угодно, и тебе это сойдет с рук, – Чонгук приподнимает его над полом, больно схватив за плечи, а потом толкает так, что омега, отшатнувшись на пару шагов назад, падает на пол. Принц сразу подбирается, но не встает, потирает ушибленный локоть и наблюдает за тем, как император идет на него, нависает над ним большой тенью. А голос его становится таким холодным и безжалостным – Юнги кажется, что он отравится им и никогда не сможет выкинуть из головы, будет до конца жизни слышать на повторе – таким голосом, наверное, Чонгук разговаривает с врагами, когда прописывает им смертный приговор. Омега неосознанно начинает отползать назад. – Ты забыл, где твое место, – цедит альфа сквозь зубы – Если я захочу, ты больше никогда пределы этих стен не покинешь, и никто мне ничего даже сказать не сможет. Я проявлял терпение, я был добр тебе, даже сегодня пришел, потому что тебя, избалованного ребенка, пожалел, но у моего терпения есть пределы. И поверь мне, когда оно иссякнет, тебе не понравится. Я не знаю, каким было твое положение в Мурате и что там тебе было разрешено, и мне плевать на это, но твое нынешнее положение полностью определяется мной. Советую тебе смириться с этим как можно быстрее. Он награждает омегу еще одним ледяным взглядом и уходит, рявкнув что-то стоящим у входа стражникам. Юнги после его ухода еще долго держится за грозящее пробиться через грудь сердце и пытается надышаться. Принц никому не признается, но ничто и никогда еще так сильно его не пугало. Он прикрывает глаза и ложится на спину прямо там же на полу, беззвучно размазывает по щекам слезы. Чонгук не сказал ему ничего нового – он и так про все это знал. Такие вещи не озвучиваются, им просто негласно следуют все до одного. Они живут в мире, в котором место омеги – у ног мужа. Но почему-то Юнги верил, что у них будет иначе. Что пусть и со временем к ним придут чувства, придет любовь, и их брак перестанет быть договором двух семей с прописанными в ряд правилами и условиями. Он и сейчас хочет в это верить, но какая разница, если хочет только он. Читая письмо от брата, Юнги подумал (понадеялся), что никогда не воспользуется его помощью, что ему вряд ли придется пойти на такое решение, но сейчас… сейчас это не кажется таким бессмысленным. «Ты будешь плакать, покидая родной дом, и с этого момента каждый твой день будет наполнен глубокой печалью. Ты полюбишь своего мужа и родишь ему наследника, но сердце императора навсегда отдано другому. Ты никогда не получишь любви от своего мужа. Это твоя судьба» – Юнги до сих пор помнит предсказание до последнего слова.***
Следующим утром принц просыпается с мыслью о том, что ему придется проторчать в своих покоях еще по меньшей мере месяц. От обиды хочется выть и снова расплакаться, но слезы за ночь уже все выплаканы. Он разворачивается, решив, что проспит этот день, но к нему обращается Сокджин, принесший все необходимое для умывания. – Отстань, Джин, мне незачем вставать, – Юнги отмахивается, сильнее прижимая к себе одеяло. – Ваше Высочество, вам послание. От Его Величества. Омега тут же вскакивает с места, за мгновение забыв про сон. «Что он еще придумал?» – задается вопросом, протягивая ладонь, в которую Джин кладет письмо. Какая-то его часть уже начинает бояться, представляя худшее, но интерес заставляет поскорее развернуть свиток. Юнги читает один раз, бегло бегая глазами, не верит, читает еще раз, медленно, чуть ли не по слогам. «Твое наказание закончено. Наслаждайся свободой. Я предпочту думать, что ты усвоил урок и впредь будешь умнее. В следующий раз так легко не отделаешься, поэтому в твоих интересах, чтобы его не было. Ты мой муж, поэтому тебе не нужно обращать внимание на тех, кто будет говорить у тебя за спиной». Принц спрыгивает с кровати и бежит к выходу из покоев, укутавшись в одеяло вместо верхней одежды: стражников нет. Значит, Чонгук действительно освободил его. – Я свободен! Джин, мне больше не придется торчать здесь! – обратно он бежит вприпрыжку, обнимает старшего, чуть не сбив с ног, – Слава Луне, а то меня уже начинало тошнить от этих стен! Он запрыгивает на кровать и танцует прямо на ней, напевая про себя «я свободен, я свободен», но потом резко останавливается и спрашивает то ли самого себя, то у Джина: – Но почему? Почему он выпускает меня? Еще вчера Чонгук грозился запереть его до конца жизни, напугал досмерти – из-за него Юнги пол ночи проплакал. Что произошло? Что заставило его передумать?***
Юнги решает не терять времени зря и приказывает подготовить Нура на прогулку. Верховая езда занимает все утро – прекрасное безоблачное утро с согревающими лучами солнца и пахнущим влагой и свежестью воздухом. В высокой траве поют сверчки, на ветках деревьев сидят лесные птицы, ветер мягко оглаживает щеки – принц осознает, насколько раньше не ценил все это. Наслаждается каждым мгновением, гладит лошадь по гриве, просит прощения за долгое отсутствие. Омега скучал по Нуру, и тот скучал тоже – это становится понятным по тому, как резво он скачет и сам подставляет морду, прося ласки. Юнги, не обращая внимания на следующих за ним стражников, от души жалуется ему на мужа. Накатавшись, он отпускает лошадь пощипать траву, а сам устраивается отдохнуть в тени дерева. Выйдя за порог покоев, он почувствовал на себе кучу взглядов. Каждый, кто попадался на пути, впивался в него глазами, словно видел впервые, и отрывал их, потупив вниз, только когда Юнги начинал смотреть в ответ. Это оказалось раздражительнее, чем он предполагал. Но не это беспокоит его, занимая все место в голове. Юнги думает о Чонгуке и о его внезапно изменившемся решении. Омега копается в этом очень долго, но все, что приходит на ум – это то, что император пожалел его, перестал злиться, а может даже, захотел пойти навстречу. Это никак не складывается с тем, что тот сказал вчера, но кажется единственным разумным ответом, ведь альфа был прав, говоря, что все будет зависеть только от его желания. Но даже если так, то возникает следующий вопрос: что делать Юнги дальше? Вчера он был уверен, что больше никогда сам не заговорит с императором, что и не посмотрит в его сторону, но, если они перестанут замечать друг друга, что тогда станет с их отношениями? Юнги только-только начинал шагать в сторону их сближения, как тут же все испортил. Не без помощи самого Чонгука, но все же большая часть вины именно на самом Юнги, и он признает это (правда, если пришлось бы выбирать еще раз, он сделал бы все точно так же). Теперь между ними снова высокая каменная стена. Стоит ли пытаться пробить ее? Рахим говорил, что за любовь не борются, что она приходит по собственному желанию, когда захочет и к кому захочет. Но как она придет к Чонгуку, если они не будут даже видеться? А нужна ли Юнги вообще его любовь? Вдруг без нее будет лучше? В конце концов, по меньшей мере половина всех историй любви заканчивается плохо. Вчера, когда от холодного тона альфы, кожа принца покрывалась ледяной корочкой, ему казалось, что тот и вовсе не имеет никакого сердца. Сейчас он лезет в воспоминания поглубже и вытаскивает оттуда моменты, когда император показывал свою другую сторону. Это были недолгие, жалкие мгновения, но Юнги относит их к лучшим в своей жизни. Когда Чонгук гладил его по волосам, держал за руку, обнимал и позволял засыпать у себя на груди, тот единственный раз, когда он коснулся его губами. Проявление нежности для Чонгука не чуждо. А омега очень хочет почувствовать его нежность на себе. Юнги определенно нужна его любовь. Без нее он в этом каменном дворце замерзнет. Без любви Чонгука Юнги зачерствеет, его ладони перестанут быть теплыми, глаза разучатся улыбаться, а сердце день ото дня будет биться все медленнее, угасать, превращаясь в лед, пока в один день от него прежнего не останется и следа. – Приветствую, Ваше Высочество, – раздавшийся внезапно голос выводит принца из раздумий и заставляет отвлечься от разглядывая собственных рук. Югем останавливается напротив в нескольких шагах, смотрит сверху вниз. Принц одаряет его безразличным взглядом и молчит. Он надеется, что тот догадается о том, что им не о чем разговаривать, но Квон остается невозмутим. – Вы злитесь на меня? – присаживается рядом, так же прислонившись к дереву. – А как вы думаете? Должен ли я на вас злиться? – Юнги сначала отодвигается, а потом и вовсе встает, не вытерпев близости. За эти двадцать дней он переварил свою злость и обиду, не оставив ничего кроме разочарования и равнодушия, но каждое слово Югема потихоньку возвращает к пережитым чувствам – Вы обещали помочь, но в итоге предали. Вы были одним из немногих, кому я в этом месте доверял, но вы мое доверие втоптали в землю. Я больше не хочу с вами разговаривать и даже видеть вас больше не хочу! – принцу хочется раскричаться, но стражники, следящие за ними издалека, не должны что-либо слышать. – Я обещал проводить вас и позаботиться о вашей безопасности, но не сказал ни слова о том, что скрою нашу встречу от императора. Вы не можете обвинять меня в том, что я не сдержал обещание,– возражает альфа, так уверенно и бездушно, смотря только перед собой. Юнги давится возмущением и кусает изнутри щеки, лишь бы не доставить Квону удовольствие проявлением эмоций. А тот продолжает говорить, смягчив голос. И кажется, даже звучит виновато: – Все, что я сказал той ночью, правда. Но чувства не могут стоят выше долга. Я поклялся перед Его Величеством задолго до того, как встретил вас. Я надеюсь, что когда-нибудь вы сможете простить меня. – Долг, – Юнги зло усмехается. Он слышит это в последнее время так часто, что начинает раздражать – Тогда, может, и мне стоит пойти к императору и рассказать о вашем признании? Раз уж Его Величество должен знать все! – Любить кого-то – не выбор и не преступление. Вы можете рассказать, если после этого вам станет легче, – Югем переводит на принца спокойный и честный взгляд. Смиренно ожидает решения, не требует. Юнги думал, что похоронил для себя прежний образ альфы, что отныне будет видеть в нем только того, кто предал и причинил боль, но человек, который сидит перед ним сейчас – его друг. Тот, кто помог освоиться в новом доме, кто в отличие от всех других не давил и принимал его таким, какой он есть, тот, рядом с которым никогда не было страшно. Юнги так сильно хочет его ненавидеть, но не может, и от этого злится еще сильнее. Он знает, что все равно простит, но определенно не сегодня. – Я не хочу больше видеть вас. Не смейте приближаться ко мне, не смейте показываться мне на глаза, – омега не знает, как, но его голос не дрожит. Югем провожает взглядом отдаляющуюся фигуру принца – тот подходит к своей лошади и, взяв ее за поводья, шагает дальше. Потихоньку увеличивает пропасть между ними. Пропадает из виду. Все так, как и должно быть. Видеть боль и разочарование в его невинных, прекрасных глазах – все равно что получить отравленную стрелу в сердце. Югем меньше всего хотел бы быть причиной его страданий. Он скорее сам себе пальцы переломает, чем ощутит это еще раз. Им стоит держаться подальше друг от друга. Югем будет любить его издалека. Отдаст жизнь за него, если понадобится, но лишний раз своим присутствием не побеспокоит. Потому что Юнги создан не для него. Лучшее, что он может сделать для омеги – принять это.***
Юнги говорит Сокджину, что сегодня будет ночевать не в своих покоях, и, внушая самому себе смелость, шагает вдоль дворцовых коридоров. Наблюдает по пути за собственной тенью на стене – та идет, еле отставая, позади. Слегка уставший, слегка отчаявшийся, слегка сошедший с ума. Полгода назад он бы ни за что не поверил, что станет «таким» когда-либо. Таким нуждающимся, таким прямолинейным и решительным. Чонгук заставляет его меняться. Юнги не выбирал, когда выходил за него, но прямо сейчас ему так хочется быть рядом с ним. Видеть его, говорить с ним, даже спорить – лишь бы они были вместе. Он, в конце концов, имеет на это право. Хоть их встречи в большинстве случаев оборачиваются очередным разочарованием, отсутствие Чонгука ранит еще больше. Юнги все еще не понимает, что по этому поводу думает император, но сам он хочет дать их браку шанс. Стражники, стоящие у входа в покои альфы, кланяются перед принцем, но не расступаются, не дают пройти. – В чем дело? – не понимает Юнги – Я хочу видеть мужа. Он в своих покоях? – Нет, Ваше Высочество, – тут же отвечает опустивший голову мужчина с левой стороны. – Тогда я подожду его внутри, – омега делает шаг вперед, но те продолжают оставаться на своих местах. – Ваше Высочества, в покоях Его Величества сейчас находится…– произносит все тот же альфа, но Юнги не даёт ему договорить. – Мне все равно, кто там находится, я хочу войти. Он перешагивает порог, мысленно готовясь к тому, чтобы выпроводить Чимина, но, увидев в постели императора совсем другого парня, опешит и даже замирает на несколько мгновений, безмолвно изучая внешность омеги. Юнги не видел его или видел, но не запомнил – парень очень красивый, как и все остальные в гареме Чонгука. Он высокий, кожа у него светлая, но не бледная – словно переливается золотом, волосы кудрявые темно-каштаново цвета аккуратно обрамляют лицо. Омега лежал на красных шелковых простынях, смотря в потолок, поставив ногу на ногу, а услышав шаги, медленно, опираясь на руки, приподнялся, думал, что увидит императора, но столкнулся взглядом с Юнги. Испугался сначала, спешно вскочил на ноги, как есть полуголый в одних тонких красных шароварах с разрезами по бокам. Некоторое время они так и стоят: Юнги изучает его, а тот пытается проделать глазами дыру на полу. Парень не выдерживает первым и сдержанно, совсем неуверенно и тихо спрашивает: – Вы желаете, чтобы я ушел? Его голос истощает так много страха, что Юнги даже удивляется. Неужели этот омега действительно так сильно боится его? Это вызывает любопытство, поэтому принц, вместо того чтобы ответить изначально запланированное «да», решает кое-что проверить. – Нет. Останься, – произносит он, больше не смотря на того, и проходит внутрь. Его внутренности покрываются дрожью от волнения, но Юнги велит страху заткнуться. Доходит до столика, на котором всегда стоит вино, сам не знает, почему, наливает себе на половину кубка, сразу же делает первый глоток. Все еще невкусно. – Как тебя зовут? – вновь спрашивает. – Амин, – отвечает тот, пытливо поднимает глаза. Амин – очень красивое имя. Когда слышишь его, то сразу представляешь ангела с золотыми крыльями – чистого, искреннего, честного, того, кто порхает над землей, не касаясь ее ногами. Возможно, он и есть ангел, но крылья его давно уже по основание в грязи. Страх в голосе Амина доставляет Юнги по-странному приторное чувство удовлетворения. Принц специально выдерживает паузу, вертит в руках кубок, заставляет себя выпить вино до конца, а потом идет в сторону кровати и запрыгивает на нее, садится, собрав под собой ноги. – Как ты здесь оказался? В этом дворце? Расскажи, мне интересно. Как давно ты здесь? – хлопает ладонью по поверхности кровати перед собой, приглашает присесть. Узнай кто-нибудь об этом, то обязательно возмутится. Юнги не пристало опускаться так низко и общаться с кем-то вроде этого парня. Но если даже сам император проводит с ними так много времени, то почему ему нельзя? Омега опускается на самый край, смотрит на свои прелестные руки с кольцами на пальцах, сжимает побледневшие полные губы и заламывает брови. На мгновение принцу становится даже жаль его, но он тут же отметает эту мысль, вспомнив, что эта дрянь получает то, что по праву должно принадлежать только ему. – Меня привезли в Агру полгода назад. Правитель Мальвы подарил меня Его Величеству в день, когда они встретились, чтобы заключить мир. – Аккадцы завоевали Мальву полгода назад. Мир между государствами не состоялся, – Юнги вспоминает то, что когда-то слышал от брата. – Да, Ваше Высочество. – Должно быть, не так уж сильно императору понравился подарок, – хмыкает Юнги – Однако он тебя все же оставил… Хочешь вино? – Нет, благодарю, Ваше Высочество. – А как ты оказался в руках у правителя Мальвы? Мне всегда было интересно, как омеги становятся такими, как ты. – Такими как я? – Такими как ты. Почему вместо того, чтобы завести семью, дом, детей, ты прислуживаешь альфе, которому на тебя все равно? Ты его любишь? – Он мой император, – Амин кусает сжимает побледневшие губы. Дышать, судя по часто вздымающейся вверх груди, ему становится все сложнее и сложнее. Но у Юнги почему-то не получается пожалеть его даже на самую маленькую капельку. – Ты его любишь? – переспрашивает. – Нет, Ваше Высочество, – тот резко поднимает на принца повлажневшие глаза. Теряет терпение – Я всегда был таким, Ваше Высочество. Не знаю, из-за чего именно это случилось. Возможно, мои родители умерли. Или продали меня, чтобы выжить… первый вариант мне нравится больше, – добавляет, немного подумав. Юнги сначала пугается таких откровений, а после к его горлу подкатывает тошнота. Становится противно от всего одновременно, и от себя в том числе. – Тебя держат здесь против воли? – хочется услышать ответ «нет», который вмиг смысл бы все чувство вины. – Я не знаю. – Хочешь уйти из этого дворца? – Куда я пойду… – Разве есть разница? Лишь бы не здесь. – Это место не самое худшее из тех, где я бывал. И даже если я захочу, я не уверен, что меня так просто отпустят. – Я мог бы помочь тебе, – Юнги выдает это, как часто бывает, не успев подумать. Вряд ли это будет легко сделать, но наверняка возможно – Если захочешь уйти отсюда и начать новую жизнь, найди меня и дай знать. Амин замолкает. Тот, кому нужна свобода, уже давно бросился бы в ноги с благодарностями. Юнги медленно начинает злиться по новой. Это всего лишь жалкая, ни на что другое не пригодная шлюха. Юнги откидывается на спину, вглядываясь в уже знакомую картину на потолке. Теперь он окончательно запутался в своих чувствах. Кажется, еще чуть-чуть и он начнет проникаться пониманием к наложнику своего мужа, к человеку, на которого без отвращения и смотреть не мог, и в то же время, скажи Амин сейчас хоть что-нибудь, что будет связано с Чонгуком, Юнги его возненавидит всем своим сердцем. Но, как ни странно, людям часто нравится доставлять боль самим себе. – Как часто ты спал с моим мужем? – спрашивает он, вновь приподнявшись. Омега, чуть расслабившийся за время разговора, вновь напрягается всем своим телом, цепляется ногтями в покрывало, его руки начинают подрагивать. Юнги приходит в еще большую ярость. Почему этот парень так боится? Неужели сидеть рядом с ним страшнее, чем раздвигать ноги перед Чонгуком?! – Я задал тебе вопрос,– переспрашивает принц, когда ему не отвечают. – Я провел с Его Величеством ровно одну ночь. Свою первую ночь в этом дворце, больше мы не виделись, – тот, наконец, выдавливает из себя ответ. Одна ночь – это не так страшно, как могло быть. Злость внутри Юнги не удовлетворяется. Очевидно, тот не виноват в том, что оказался в этом месте. У него никто не спрашивал, как не спрашивают у всех остальных омег на свете. Очевидно, он через многое прошел и настрадался. Однако одно его присутствие, одно его лицо так раздражает, что хочется выть от безысходности. – Что ты умеешь делать? Какие у тебя особенности? За что именно он Чонгуку понравился? Юнги подпирает подбородок рукой и вновь внимательно приглядывается к своему собеседнику. Черты его лица напоминают ему кого-то, но принц не может понять, кого. На этот раз тот отвечает сразу: – Меня часто просят петь, танцевать. – Ты танцевал для Его Величества? – Да. – Станцуй для меня то же самое. – Станцевать для вас? – Да. Юнги стягивает с плеч парня шелковую накидку, которую тот непонятно когда успел на себя напялить. Амин подчиняется. Отходит на пару шагов назад, принимает положение, выставив перед собой руки, и начинает танец с медленных плавных движений – отточенных и красивых, но насладиться его выступлением принцу оказывается не суждено. Его прерывает появившийся в своих покоях Чонгук. Амин тут же прекращает танцевать, уставившись всеми глазами в пол. Юнги, сам того не осознавая, делает то же самое. Все-таки, как бы он ни старался выглядеть храбрым и гордым, императора он боится, как собаку. – Иди, – произносит Чонгук, обращаясь к наложнику. Тот, проникшись облегчением и благодарностью к своему спасителю, спешно направляется к выходу, прямо в том же виде, в каком танцевал – полуголым. – Стой, – выкрикивает Юнги под общее удивление и, спрыгнув с кровати, подбегает к замершему на месте парню, чтобы вложить ему в руки накидку. Не пройдет же он в таком виде через весь дворец. Когда наложник выходит за порог, принц возвращает свое внимание мужу, найдя силы посмотреть ему в лицо. Ждет его реакции, но тот, как всегда, не выдает ни одной своей эмоции. Только склоняет голову на бок и таким же ничего не выражающим голосом спрашивает: – И что ты делал? – Я ждал тебя. – Ждал меня, – повторяет за ним альфа. Он снимает с пояса ножны вместе с мячом, шагая в сторону стола. Остановившись спиной к Юнги, наливает себе вино – Ты заставил его танцевать для себя? – не то злится, не то просто удивляется. – Накажешь меня за это? – принц язвит в ответ. Альфа устало выдыхает. – Я не думал, что ты заговоришь со мной в ближайшее время, – усмехается – Ты хотел поговорить о чем-то? – Нет. За все эти дни, что я просидел в своих покоях, они мне настолько надоели, что я не могу там больше находиться. Я мог бы пойти ночевать куда-нибудь в другое место, но ты ведь снова разозлишься. Поэтому я здесь, – Юнги шагает в сторону ложа и запрыгивает на нее с ногами. – Хорошо, допустим, я принял этот ответ. Предугадывать твои желания все равно у меня не получается. Если что-то нужно, проси об этом прямо Альфа поворачивается, смотрит с прищуром, а на его лице все еще играет улыбка. Юнги от его взгляда смущается – его все время словно расценивают, изучают под разными углами, проверяют на прочность, он тут же не выдерживает и опускает свои глаза вниз, смотрит на скрещенные под собой ноги. – Я пришел не потому, что мне что-то нужно… Я…– собственные слова заставляют щеки краснеть еще больше – Я пришел к тебе, потому что просто захотел… хотя нет, есть кое-что. О чем я хотел бы поговорить, – Юнги прикрывает глаза и ругает себя за то, что говорит так обрывисто. Его учили красиво и искусно выражать свои мысли с пяти лет, но рядом с Чонгуком все знания и весь здравый рассудок покидают его голову, оставляя его позориться. – Я тебя слушаю. – Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты освободил меня сегодня. Я понимаю, что тоже виновен перед тобой, – произнести это для принца оказывается самым сложным. – А куда же делась твоя непреклонная муратская гордость? – альфа со стуком убирает кубок на стол и шагает в сторону омеги. Останавливается у подножия кровати. – Гордость? – Юнги поднимает на него глаза – Признавать ошибки – не значит идти против гордости. К тому же… если ты поспешно подумал, что я пожалел о том, что сделал, или испугался тебя, то ты ошибаешься. – Не сомневаюсь. Это все? – Да. Можешь идти в гарем, к Амину. – Хорошо, если ты не против. – Тебе не нужно спрашивать у меня разрешение. Юнги уводит взгляд в сторону, полностью выдавая то, что его это задевает. Не хочет смотреть на то, как Чонгук будет уходить, оставляя его одного, однако, сам того не замечая, прислушивается к шагам. Но вместо этого чувствует то, как ложе под ним прогибается под весом еще одного тела. Альфа опускается рядом с ним, а потом протягивает руку к его лицу, чтобы пальцами схватить за подбородок и заставить посмотреть на себя. Принц сжимает зубы, стараясь казаться как можно более равнодушным. Что, конечно же, у него не получается. – Когда ты злишься, на тебя вдвойне приятнее смотреть. «Поэтому ты все время доводишь меня до злости?» – хочется спросить Юнги, но он молчит. – Зачем ты заставил его танцевать? – спрашивает Чонгук, на этот раз уже откровенно смеясь. Омега от этого еще больше надувается, хмурит брови – ибо сколько можно уже над ним смеяться, но отвечает: – «Отныне все, что у меня есть, принадлежит и ему» – он повторяет часть клятвы, которую Чонгук произносил на их свадебной церемонии – Получается, твои гаремные омеги теперь мои тоже? – Ты хочешь свой гарем с омегами? – Или с альфами! Это было бы справедливо. На это император вовсе начинает громко хохотать. Юнги тоже смеется вместе с ним, осознав, что произнес последнее вслух. – Иногда мне кажется, что мне в мужья подсунули альфу вместо омеги, – произносит Чонгук, когда они оба, откинувшись на спины, лежат бок о бок и смотрят в потолок. Юнги сначала думает, что это очередная шутка, но император звучит предельно серьезно. – Хочешь сказать, что я выгляжу как альфа? – Не внешне. То, как ты говоришь и думаешь. Омеги так не делают. – Папа всегда говорил, что из меня несносный омега. Может, это из-за того, что я вырос с братьями… а может, ты просто не встречал таких омег, как я? – Я встречал много омег. – Я рад, что не похож на них. Юнги прикрывает глаза, вдыхая еле заметный запах ночного жасмина, который проносится в покои через окно с поднявшимся теплым летним ветром. А потом открывает их и вглядывается в расписанный потолок. Он уже рассматривал его раньше: те же лица, те же окровавленные мечи и копья, умирающие кони, стрелы, торчащие из тел убитых воинов. Принц никогда не понимал, почему люди воюют. Точнее, он не понимает, откуда в людях столько желания и страсти воевать. Война проливает реки крови, убивает тысячами, оставляя после себя овдовевших омег и сирот, разрушает то, что так долго и с таким трудом строилось – это больно, и все об этом знают. Но альфы все равно берут в руки оружие и бросаются в агонию: их глаза горят, рты выкрикивают имена своих городов и повелителей, они сходят с ума, пытаясь прогнать страх, но не отступают. Юнги читал столько книг про войны, и он прекрасно осведомлен в том, какие цели преследуют вожди и короли, собирая свои армии и направляя их на врагов, но люди… принц не понимает, что пробуждает в них такую страсть. Он и не мог этого понять. С самого рождения у него было все, о чем можно было только пожелать. Ему не за что было бороться. И злиться было не на кого. Но не здесь. С переездом в Агру все изменилось. В этом дворце он чувствует себя на поле боя каждое мгновение. Совсем один, окруженный врагами, что налепили на лица маски. За что идет эта война – ему пока не известно, но он так отчетливо осознает, что не может проиграть в ней. Чонгук лежит так близко, что, хоть они и не касаются друг друга, Юнги ощущает тепло, исходящее от его тела, слышит его равномерное спокойное дыхание. Чонгук на него смотрит, рассматривает его, каждую его черту. Только рядом с ним Юнги оставляет свои тревоги и переживания. Пока его муж рядом, ничто не представляет опасности. Каждое мгновение равно целой вечности такой неизведанной, странной, но очень-очень приятной умиротворенности. Это сравнимо с объятиями родителей, когда ты чувствуешь, что на всей земле лучше места нет. Единственное, чего Юнги боится рядом с Чонгуком – это то, что тот может никогда не почувствовать того же в ответ. «Его сердце навеки отдано другому…» – Ваше Величество, – прерывает омега недолгую тишину – Чонгук, – глубоко вдыхает и переводит на него глаза – Ты считаешь меня красивым? – всматривается, чтобы точно знать, что ему не солгут. – Ты очень красивый, Юнги, – отвечает альфа, и его слова чуть ли не медом на языке принца ощущаются. От них у него внутри распускаются белые и розовые пионы, совсем такие же, какие он перед собой каждый день после пробуждения видит. – Тогда поцелуй меня. Он произносит это неуверенно и тихо, но ему кажется, что все звуки вокруг на этот момент умолкают и его просьба словно ножом режет так резко возникшую тишину. Юнги перестает дышать, наблюдая за его действиями, ощущая, как медленно к глазам подступают слезы. А потом Чонгук его целует. Приподнимается на локтях, чтобы аккуратно коснуться холодными губами его лба. Принц, хоть и вздрагивает всем телом от прикосновения, но машет головой, не соглашаясь. Утирают пальцами одну единственную слезу, что все-таки скатывается вниз по его щеке. Он хотел, чтобы Чонгук поцеловал его по-другому. – Не так, – озвучивает. Почти шепотом. Юнги все смотрит в его глаза, что чернее ночи, видит в них свое отражение, хочет навечно в них потеряться, чувствует, как сердце чуть ли не выскакивает из груди, задыхается оттого, что что-то переполняет его всего и вот-вот начнет выливаться за края. Чонгук опирается на руку, поставив ее у головы омеги, наклоняется – Юнги прикрывает веки. Он мысленно вскрикивает, напрягается всем телом, почувствовав чужие мягкие и влажные губы на своих: сначала на нижней, потом на верхней. Принц совсем не знает, что ему делать, поэтому просто предается ощущениям, пытается расслабиться, покорно принимает каждое движение альфы, позволяет учить себя. Император касается его совсем невесомо, боясь надавить слишком сильно и напугать. Юнги никто никогда не целовал, ему не с чем сравнивать, но он знает, что Чонгук обходится с ним, как с хрустальным – будто никогда не говорил ему тех обидных слов, не наказывал, заперев на целый месяц в четырех стенах, не был так жесток и холоден. Юнги в эти мгновения прощает ему абсолютно все, но никогда не признается в этом. Когда альфа хватает его за талию и тянет на себя, заставляя залезть к себе на колени, принц от внезапности пищит прямо в поцелуй, хватается пальцами за рукава рубахи Чонгука. Он храбрится и даже пытается отвечать, чувствуя, как вся его кожа, словно маслом намазанная, загорается, плавится, липнет к одежде – Юнги поражается тому, как сильно ему хочется оказаться еще ближе, так, чтобы между их телами не осталось совсем ничего. Внизу живота что-то стягивается в жесткий узел, щекочет и вызывает очень приятное напряжение, которое ползет вверх по позвоночнику, доходит до всех конечностей, покрывает дрожью кисти рук. Прямо сейчас ему кажется, что он готов на все, готов зайти так далеко, насколько только можно, но это чувство испаряется, как только язык Чонгука проскальзывает между его губ – Юнги теряется всего на мгновение, испугавшись, и, хоть он и исправляется почти сразу же, альфа успевает уловить это смятение и, коснувшись его нижней губы еще один раз, отстраняется. Юнги, не вдохнувший за весь поцелуй ни разу, маленькими частыми глотками жадно вбирает воздух, завороженно следит за влажными от слюны их обоих губами императора и ощущает, как стремительно начинают гореть собственные щеки. И тут же прячется, зарывшись лицом в ключицу альфы. Чонгук кладет свою руку на его спину и, успокаивая, гладит. – Только не подумай, что я струсил, – бурчит прямо из укрытия. И уже знает, что вызывает этим у императора улыбку. – И в мыслях не было. Ты мне достался даже чересчур смелый, – то ли искренне, то ли все еще с издевкой – Но думаю, на сегодня остановимся на этом, хорошо?.. Юнги часто-часто кивает и еще раз вздрагивает, когда Чонгук оставляет легкий поцелуй у него на шее, рядом с ухом. Принц не поднимает головы, потому что не может перестать улыбаться. Сердце, совсем глупое, никак не хочет сбавить свою скорость, точно так же, как все эмоции, абсолютно не поддаваясь контролю, перемешиваются и взрываются в голове яркими вспышками. Юнги не может поверить в то, что еще день назад между ними стояла огромная пропасть из обиды и непонимания, а сегодня благодаря желанию их обоих препятствия, как по волшебству, испарились. Непреодолимое расстояние превратилось в два шага, сделанных навстречу друг другу. И, хотя омега и понимает, что таких шагов придется пройти еще много, он готов взвыть от счастья из-за того, что Чонгук выбрал его сегодня. Юнги вдыхает запах своего альфы, «пожалуйста, пусть так будет всегда» – молит ту, что спасла ему жизнь. Он выпутывается из объятий императора, только когда тот встает с постели, сказав, что собирается принять ванну. Юнги притягивает к себе подушку, решив, что дождется того и они уснут вместе. Но долгий день, большую часть которого он провел верхом на коне, делают свое, и Чонгук, вернувшись из купальни, застает принца уже сладко посапывающим.***
Наказание императорского супруга становится главной темой для сплетен во дворце уже через день после его начала. Шепчутся и слуги, и члены семей советников – никто не знает, чем именно муратский принц вызвал гнев правителя, но каждый имеет собственную предполагаемую версию. Одни говорят, что Юнги отказался делить с мужем ложе, другие – что это из-за вмешательства в дворцовское управление, третьи же осмеливаются сочинять о любовной связи принца с альфой из родной страны, к которому тот так желает вернуться. Тэхен, наслушавшийся многого, только насмехается. Этим стервятникам только давай повод – за что угодно сцепятся, лишь бы было чем голову забить. Чонгуку еще в детстве нельзя было слово против сказать, поэтому то, что он поссорился с молодым мужем и наказал его за неповиновение, не удивляет. До тех пор, пока срок заточения не переваливает за десять дней. Тэхен, как и все остальные, считает, и каждое утро оглядывается в надежде увидеть белоснежную макушку Мина. Сегодня пошел двадцать второй день. Давно стало понятно, что между императором и его парой случилось что-то действительно серьезное. Чонгук бывает очень хладнокровен и быстро вспыхивает, когда недоволен чем-то, но так же быстро остывает – он не поступил бы так жестоко из-за пустяка. И в то же время поверить в то, что Юнги мог сделать что-то достойное своего наказания, тоже не получается. Тэхен, даже не зная правды, неосознанно принимает сторону омеги и злится на Чонгука. Находясь во дворе, он разглядывает окна в крыле, где находятся покои принца, и представляет, что тот сейчас может чувствовать. Несколько раз за все эти дни Тэхен даже намеревался наведаться, поддержать и, если надо, выслушать, но сам себя останавливал. Общих тем для разговоров у них никогда не было, и друзьями им никогда не стать. Тэхен искренне сочувствует Юнги. Мир, в котором альфа – наместник Бога на земле, полон несправедливости, и родиться в нем омегой – то еще испытание, но Юнги всего шестнадцать, его оторвали из родного дома и поселили среди обозленных и подлых незнакомцев – в самое настоящее змеиное гнездо. Чонгук должен был стать тем, кто помог бы ему справиться, защищал и оберегал бы от всех. Если в нем сохранилась хотя бы малая часть его человечности, он просто обязан прекратить это, пока оно не зашло слишком далеко. Тэхен понимает, что все это не его забота, что он не имеет никакого права вмешиваться в дела семьи правителя империи, но, сам себе не признаваясь, ищет с ним встречи. И на двадцать второй день такой случай подводится. Император появляется из коридора, который ведет в крыло Юнги, и по тому, насколько хмурым он выглядит, становится ясно, что он как раз навещал мужа. Тэхен забывает все слова, которые крутил в голове эти дни, на мгновение даже решает развернуться и уйти, но, обругав себя за трусость и глубоко вдохнув, шагает в сторону остановившегося у балконной галереи альфы. – Приветствую, Ваше Величество, – кланяется, опустив глаза вниз. – Тэхен? – альфа выбирается из своих мыслей и смотрит на него с удивлением. Морщины на его лбу тут же разглаживаются. – Я вам не помешал? – Ты никогда мне не помешаешь. Как ты? Прошло столько времени с нашего последнего разговора и с вашего переезда тоже. Уже успел заново освоиться? – Да, у меня все хорошо. Благодарю, Ваше Величество, – Тэхен поворачивается лицом в сторону перил и становится боком к альфе. Чонгук молчит, ждет, пока он озвучит причину, по которой завязал этот разговор. Омега же еще раз обдумывает все, зная, что если начнет, то придется дойти до конца. Заговаривая, он уводит взгляд далеко за пределы галереи, утыкается в верхушки растущих у ворот высоких пальм: – Вчера Намджун пригласил меня на верховую прогулку. Ему захотелось проведать места, где мы катались, еще будучи детьми. И я кое-что вспомнил. Может, вы тоже помните… Мне было лет четырнадцать. Вы пообещали, что возьмете меня с собой на охоту. Я был так рад, как никогда в жизни, но нам, конечно же, не разрешили. Но вы решили не сдаваться и сказали, что в любом случае сдержите слово. Мы дождались ночи и, как только наши родители легли спать, выехали из дворца. Вы взяли с собой две сотни воинов, мы думали, что останемся в лесу дней на десять. – Я помню это. Как я могу не помнить, если мы тогда не поймали ничего, кроме нескольких зайцев и одного оленя? – улыбается Чонгук. Тэхен улыбается ему в ответ. Он был уверен, что альфа не забыл, но, услышав это от него самого, чувствует огромный трепет в сердце. – К вечеру следующего дня начался ужасный ливень, мы сильно промокли и выбирались из леса почти до утра, а дождь все не прекращался, – продолжает он – Нам повезло, что мы наткнулись на ту деревню, где нас приютили. Это была самая веселая ночь в моей жизни. Старейшина уступил нам свой дом, там было два ложа, но мы легли спать на одном. Вы украли мой первый поцелуй в ту ночь… – притихает. Тэхен никогда обо всем этом не забывал, но прямо сейчас, когда Чонгук стоит рядом, воспоминания становятся настолько плотными, почти осязаемыми. Оживают в подкорках сознания. – А утром ты проснулся с жаром, из-за дождя, – подхватывает император – Нам пришлось еще несколько дней провести в этой деревне, пока местный лекарь тебя лечил. – Да. А когда мы вернулись во дворец, нас ждал такой скандал. Даже вам досталось. Мой папа был вне себя от злости. Но мы все равно ни капли не жалели. Мы были молоды. Сейчас я понимаю, какую огромную глупость мы сотворили, но в юности ты не хочешь слушать запреты… все ошибаются, пока взрослеют… – Тэхен приостанавливается, чтобы бояздливо поднять на альфу глаза – Ему всего шестнадцать. Неужели он сделал что-то настолько ужасное, что заслужил такое наказание? Чонгук хмурится, как только улавливает, в какую сторону клонит омега. – Только мне решать, какое наказание он заслужил, – сразу отрезает он – К тому же, твое сравнение неудачно, потому что ты тогда не был ничьим мужем. Юнги – супруг императора. Его детство закончилось в день нашей свадьбы, – от того, с каким хладнокровием альфа говорит, Тэхену становится не по себе. В нем нет ни капли сопереживания. – И все же вы обращаетесь с ним, как с ребенком. Разве это не унизительно для него? – Я сделал это не для того, чтобы унизить его. Мне тоже не нравится этим заниматься. Когда я брал в мужья принца огромного государства, я не думал, что мне придется заниматься его перевоспитанием, – Чонгук хватается руками за перила и сжимает их. Он вскипает за мгновение, а потом недовольно кривит лицо, осознавая, что не должен был это озвучивать. Тэхен начинает злиться вслед за ним: – Перевоспитанием? А вы уверены, что вам понравится то, что получите в конце? – он горит внутри, но голос его остается таким же почтительным – Возможно, ваш муж этого не показывает, но холод от человека, которого любишь, ранит сильнее любого кинжала. – Почему ты так сильно заботишься о его чувствах?! Тебя они не должны волновать. Если это единственное, ради чего ты подошел, то можешь уходить, – император поворачивается в сторону Тэхена и смотрит взглядом, что своей остротой проделывает в нем дыры. Но омега выдерживает. Ему давно не шестнадцать, и Чонгуку он никогда не принадлежал. Ему нечего бояться. – Вы можете наказать меня, Ваше Величество, но я скажу то, что хочу сказать. Я не знаю, что такого сделал Юнги, но прямо сейчас это вы ведете себя, как ребенок. Нельзя кого-то изменить жестокостью. Жестокостью можно только сломать. Если продолжите действовать так же, то заденете его чувства. И самого себя обречете на жизнь с тем, кто вас не любит. И не говорите, что согласны на это, не испытав сначала… – он произносит все как на духу, стараясь не выражать никаких эмоций, словно поддерживает светскую беседу о погоде. Ведь если кто-то и увидит их стоящими рядом, он не должен понять, что они говорят о чем-то подобном. Чонгук также остается безэмоционален. Только по его слегка сжатым и побледневшим губам можно определить, что он сдерживает себя. – И вы не правы, говоря, что я беспокоюсь о вашем супруге, – под конец Тэхен совсем затихает – Я желаю вам блага. И всегда желал. Но вы никогда не обращали внимания на чужие чувства. Закончив говорить, омега не ждет, пока ему ответят что-либо, кланяется почти в девяносто градусов и, развернувшись, уходит. До самого вечера Тэхен больше не выходит из покоев. Не ест, не пьет, лежит на перинах, уткнувшись в книгу, которая совсем не читается. Весь день отгоняет ненужные мысли. Чем больше времени проходит, тем больше он жалеет. Разговор с Чонгуком сбросил с него один груз, но пережитые эмоции легли на плечи новым. И он определенно не хотел произносить последней своей фразы, слова всплыли без его воли. Мало было ему своих бед, так он полез решать чужие. Даже спустя годы все, что касается Чонгука, приносит так много боли. Когда за окнами темнеет, в покои возвращается Намджун. Сбрасывает с себя ножны, ложится, положив голову на колени омеги, притянув того к себе. – Как же я устал. Стоит решить одно, как тут же появляется другое, – жалуется, водя ладонью вверх и вниз по ногам мужа. – Давай уедем, – выдохнув, произносит Тэхен и, приподнявшись на локтях, смотрит на альфу. Не просто предлагает, а отчаянно просит – Обратно в Джахан. Если нам суждено стать родителями, ребенка я рожу и там… Этот город душит меня. Этот дворец, эти люди… Намджун, давай вернемся. – О чем ты говоришь, Тэхен? – тот отвечает спокойно и безучастно, встает, чтобы подойти к столику, на котором стоит вино – Я выпросил у Чонгука эту должность и не могу спустя три месяца отказаться. – Я здесь несчастлив. Я скучаю по нашему дому и по саду, – омега прекрасно знает, что переубедить Намджуна невозможно, но все равно продолжает говорить. Тот с кубком в руках подходит к кровати и протягивает руку, чтобы Тэхен взялся за нее и встал на ноги. Притягивает его к себе, а когда омега кладет голову ему на плечо, обнимает за талию. – Ты привыкнешь. Главное, что мы вместе, так ведь? Мы не может уехать сейчас. – Ты думаешь только о себе! – противится омега и выпутывается из объятий. Не скрывает обиды – Наш переезд он ведь вовсе не из-за ребенка, так ведь? Мы здесь потому, что ты этого всегда хотел. Жить в этом дворце и состоять в императорском совете?! – он поднимает голос, не сдержавшись, однако тут же жалеет об этом. Глаза Намджуна сужаются от злости, его взгляд потрошит тело омеги, вываливая наружу внутренности. Они живут вместе уже почти десять лет, но Тэхен все еще не научился это выдерживать – он опускает голову вниз, сильно сжимая зубы от страха, конечности его каменеют. Бог для омеги – это его муж. Нельзя его не слушаться, нельзя спорить с ним, нельзя расстраивать. Альфа хватается ладонью за плечо Тэхена и сжимает так сильно, что утром на этом месте вырисуются кроваво-черные узоры. – В последний раз я слышу от тебя что-то подобное, – цедит он сквозь зубы и, толкнув омегу на кровать, просто уходит. Куда он пошел на ночь глядя, сильно ли разозлился, когда вернется – Тэхен не задумывается ни об одной из этих вещей. Он втыкается глазами в потолок, но не видит нарисованной на ней картины, в очередной раз наблюдая за тем, как по кусочкам, словно мозаика, рассыпаются остатки его жизни.