***
Юнги раздвигает перед собой шторку паланкина и, развернувшись, шагает наружу. На песчаной дороге отпечатывается след от его белоснежных туфель, а легкую ткань шаровар развевает насквозь сухой жаркий ветер. На земле тут же образуется узкая продолговатая тень из-за начинающего садиться Солнца. Окружавшие паланкин солдаты расступаются по сторонам, позволяя сделать пару шагов вперед и оглядеться. Центральная улица Агры – самая широкая, проходящая через главный городской базар, кишит поддаными самых разных сословий. Все они, завидев императорские знамена и дворцовых стражников, падают на колени, приветствуют супруга своего правителя. Принц оглядывает их всех быстрым взглядом и, придерживая полупрозрачный платок на лице, подходит ко второму паланкину, из которого вылезает Тэхен. Они направляются вдоль по улице, окруженные слугами во главе с Сокджином и охраной. Прошел почти месяц с того дня, как Юнги выпросил у мужа школу, и за это время омеги успели сблизиться. Теперь они пьют чай на беседке во дворе по вечерам или слушают музыку в покоях принца, тренируются на мечах вместе, много разговаривают. Юнги наконец может сказать, что обрел друга, который, как ему кажется, его понимает. Чонгук их дружбу одобрил. Его Юнги не видит иногда по несколько дней. Страна готовится к войне, поэтому император, как и главнокомандующий Намджун, часто находится за пределами дворца. Юнги знает об этом не много – лишь из того, что ему рассказывает муж в их общие вечера, и, хотя тот и говорит, что в поход они смогут отправиться по меньшей мере через год, предстоящее пугает. Поэтому тревогу и время омеги теперь убивают вместе. – Здесь будет моя школа, – принц указывает на сооружение с двумя большими круглыми куполами, покрытыми светло-зелеными росписями узоров, и четырьмя башнями по сторонам. Территория здания окружена деревянным забором, а внутри ведутся работы по очистке и перестройке, о чем можно догадаться, увидев слуг с тележками, молотками и материалами, которые то выходят, то пропадают за воротами. – Это должен был быть храм, но его так и не достроили, продав на пользование купцам. Они осенью и зимой торговали тут посудой и ножами, – продолжает рассказывать Юнги. – Мне пришлось повоевать с ними. Это будет прекрасное место, в котором людям откроются новые возможности. Несмотря ни на сословие, ни на религию, ни на пол. – Мой отец всегда говорил, что омеги должны учиться наравне с альфами. – В моей школе не будет никаких различий ни для кого. Чонгук об этом еще не знает, но, думаю, я справлюсь с ним. Я хочу, чтобы это место приблизило людей к свободе. Я хочу, чтобы мы сделали его таким. Юнги разворачивается к Киму и смотрит на него с недвусмысленным намеком. Тот сначала теряется, не понимая, а, когда до него доходит, выставляет руки перед собой и машет головой. – Ваше Высочество, я не… – Я хочу, чтобы вы помогли мне. Мне не справиться одному, мне нужен кто-то, кто может представить, к чему я стремлюсь. Кто-то, как вы, Тэхен. – Но я не уверен, что смогу, – тот снова отводит взгляд в сторону строящегося здания, голос его меркнет от сомнения. – Поверьте, я тоже в себе не уверен. Но с вами мне будет легче. К тому же, я не приму отказ. Омеги не стоят на месте долго, далее двигаясь в сторону торговых рядов, а длинная процессия из стражи и слуг продолжает следовать за ними по пятам. Тэхен останавливается у лавки, над которой развешаны нанизанные на медную проволоку разноцветные стеклянные браслеты, дешевые позолоченные кольца, ожерелья из бусин. Продавец – низкий высохший старик с седеющими усами и смуглой кожей – падает на колени, опустив глаза под собой и ни разу не поднимая их, молчит. Становится незаметнее ведра с водой, что стоит в углу, и, скорее всего, про себя гадает, чем его крошечная лавка привлекла господ. Вряд ли те собираются покупать эти ничтожные браслеты. К его огромному облегчению, омеги на него не обращают внимания. – Я грезил о таких все детство, – Тэхен перебирает звенящие и сверкающие под солнцем украшения. – Настолько, что однажды попросил слугу купить для меня пару. Я доставал их перед сном и примерял. Каждый день. Не знаю, сколько это продолжалось. Их увидел папа и тут же придавил к полу каблуком, – Ким отчего-то улыбается. – Когда я рассказал Его Величеству, он подарил мне новые. Сказал, что большинство общепринятых правил – глупые. Знаю, он во многом изменился, но я думаю, Его Величество в итоге будет поддерживать вас во всем. У вас получается находить к нему подход. – У меня то?.. Все, что у меня получается – это спорить с ним до тех пор, пока он не устанет и не согласится. – Вряд ли с императором можно как-то иначе. И какая разница как, если по итогу вы добиваетесь своего?.. В этом Тэхен прав. Там, где твое слово не имеет значения, остается только делать вид, что ты подчиняешься. Тот, кто умен, будет обращать в пользу выпавшие ему возможности. А тот, кто умен по-настоящему, использует даже то, в чем ему не повезло. Юнги, сам того не осознавая, действовал по этому принципу с самого детства. Например, когда, состроив щенячьи глаза, просил у братьев подарки или напрашивался с ними на охоту – знал, что те не смогут отказать; когда выдавливал из глаз слезу перед отцом, натворив что-нибудь «недостойное поведения принца». Или когда делал вид, что заболел, чтобы папа полежал с ним в кровати подольше. В мире сплошных запретов, приходится изворачиваться что есть силы. Понимание этого пришло резко с одиночеством и с огромной горой разочарований, которые настигли его в новом месте. В то время как дома он об этом даже не задумывался. Не то чтобы это дается легко. Скорее дается совсем трудно. Юнги больше всего на свете не любит врать и притворяться. Но что делать, если его правду никто не хочет слушать? Здесь, как и во всем, нужно быть немного терпеливее. Не все приходит сразу. – Столкнулся сегодня с Чимином, –внезапно заговаривает Тэхен, когда они с принцем отходят от лавки с украшениями и шагают между торговыми рядами дальше, – снова изводил какого-то беднягу за разбитую чашку. Мне казалось, что он вот-вот взорвется от возмущения. А ведь сам он точно такой же слуга. У таких, как он, не должно быть власти. Этот дворец бы вздохнул с облегчением без него. – Знаю, – подхватывает Юнги. На мысли о Чимине у него стоит табу. Стоит подумать о нем хоть на мгновение, как он застревает в этом. – Иногда мне хочется придушить его голыми руками, – принц злостно вздыхает и сжимает губы. – А то, как он одевается! Как он вообще не устает таскать на себе столько золота?! И не согнется же, зараза! Омеги поворачивают друг к другу головы – мол, нет, это не мы, мы не желаем вреда никому, а потом, прикрыв рот руками, прыскают от смеха. – Простите, если лезу не в свое дело, но, если честно, Ваше Высочество, я не понимаю, почему он все еще остается во дворце. И дело не только в неприязни – Пак Чимин может быть опасен. Юнги не отвечает сразу. Они проходят несколько шагов молча, прежде чем принц заговаривает. Уже сдержанно и серьезно. – Я больше всех хочу, чтобы он исчез. Но Чонгук считает его другом. Я ничего не могу с этим поделать. Однако… – принц затихает, обдумывая, стоит ли произносить следующее, и все же произносит, – придет время, и никого из этих змей в моем дворце не останется. В этом можете не сомневаться. Между императором и Чимином действительно нечто большее, чем просто секс. Но это определенно не любовь. Юнги понял это, когда усмирил эмоции и чувства, и стал больше наблюдать. Чонгук пошел ночевать к Паку, когда они повздорили в последний раз из-за школы. Одному Богу известно, чем они тогда занимались… точнее, чем еще занимались, кроме секса. Разговаривали, пили вино, смеялись вместе… возможно, Чонгук обнимал его, гладил по волосам, касался его лица пальцами. Был нежен с ним, был серьезным и искренним. Может быть, они друзья, может быть, между ними страсть, которая встречается раз на тысячу. Что бы там ни было, Чимин – единственный из всех гаремных омег, который беспокоит Юнги. Чимин дорог Чонгуку, и именно поэтому он должен будет исчезнуть из их жизней. Юнги со многим пришлось смириться и еще со многим придется, однако видеть любимого с другим –невыносимо. Каждый раз это вынимает из него душу и растаптывает ее вместе со всяким достоинством. А у принцев достоинства много, оттого и больнее. Юнги всегда был уверен, что за любовь бороться не должны, но ему почему-то все время приходится.***
Вернувшись после долгой прогулки в изнуряющий жаркий день, Юнги первым делом велит приготовить для себя купальню, а вдоволь накупавшись, становится таким довольным и счастливым, сам не зная почему. Его наконец-то устраивает то, чем он занимается, он чувствует свою значимость, впервые ему кажется, что именно он сам управляет своей жизнью, впервые у него появился друг, который понимает его. И даже несмотря на недавнюю перепалку у Юнги хорошее предчувствие насчет их с Чонгуком отношений. Сквозь решетчатое окно в покои проникает желтоватый цвет садящегося Солнца, откидывает тени и греет пол, по которому принц шагает босыми, все еще мокрыми ногами. На нем лишь легкая, прилипшая к телу накидка, а с волос на плечи капает влага – он не дал слугам расчесать себя и делает это сам. Держит в правой руке гребень, улыбается самому себе и танцует, переступая ровно по узорам на полу. Горячий воздух распарывает кожу, дышится легко и глубоко, словно вся былая тяжесть на плечах растворилась в один момент. То самое редкое чувство, которое время от времени посещает любого – когда сама твоя душа вспархивает куда-то ввысь, разбивая всякие стены, и ты не видишь никаких препятствий, либо они кажутся сущими пустяками. С самого переезда в Агру у Юнги такое впервые. Когда собственные чувства наполняют душу – и хочется и смеяться, и плакать, и кричать, словно сумасшедший – они делают тебя счастливым сами по себе, независимо от чувств других. Юнги шагает к балкону, не выходит, наблюдая изнутри сквозь слепящие глаза лучи. Когда он видит во дворе вороного коня, которого держит за поводки стражник, счастье внутри него разбухает настолько, что вот-вот разорвет грудную клетку. Принц даже не задумывается ни на мгновение – бросает гребень на постель, расчесав волосы пальцами и спешно натягивает на себя одежду, которую до этого приготовил Джин, влезает в туфли, завязывает платок и бежит вниз во двор. Он быстрым шагом проходит мимо стражников, мимо садовников, возящихся с кустами роз, не обращая внимания ни на чьи поклоны. По пути он отбирает у слуги – молоденького низкорослого омеги поднос с напитком в кувшине и идет в сторону беседки. Где в одиночестве расположился император – прикрыв глаза и откинувшись на спинку скамьи. Юнги подкрадывается к нему сзади почти бесшумно, ставит поднос и замирает на месте. Чонгук сначала не реагирует, ожидая, когда его оставят, но, не услышав удаляющихся шагов, нетерпеливо взмахивает рукой, веля уходить. Принц хихикает про себя и хватается за его ладонь, отчего тот моментально напрягается и раскрывает глаза, выпрямившись на месте. Кто из прислуги смеет касаться его?! И только увидев перед собой улыбающегося Юнги, снова расслабляется. И совсем чуть-чуть – самыми уголками губ – улыбается в ответ. – Ты что выпрыгнул из ванны, чтобы подкрасться ко мне? – спрашивает альфа, косясь на мокрые и оттого сероватые волосы супруга. – А что делать, если по-другому вас не поймать? Юнги обходит его и наливает в кубок воды, а сам садится напротив. Чонгук делает один большой глоток и щурит глаза, вглядываясь в омегу. – И чего ты так улыбаешься, словно провинился в чем-то? Юнги уводит глаза и закусывает нижнюю губу. Чонгук скрещивает руки перед грудью. – Юнги, – делает тон голоса строже, но от него не исходит угрозы. Либо омега ввиду своего хорошего настроения ее не чувствует. – И что ты сделал? Что бы там ни было, давай ты расскажешь позже. Я послал Югема собрать советников. – Я встретил Югема только что и сказал, что вы велели повременить с советом. Так что вы теперь не заняты… Я знаю, что не должен был, и больше этого не повторится! – быстрее вставляет он, прежде чем альфа успевает накричать на него и обвинить во всем на свете. Чонгук лишь растерянно хлопает глазами и внимательно слушает. – Я просто подумал, что вам не помешает немного отдохнуть и что мы могли бы… ну… провести время вместе… Прямо сейчас. Юнги осторожно выбирает слова, но при этом взгляд его горит от нетерпения и озорства. Он показательно оглядывает дворец и, выйдя из-за стола, сразу же шагает в эту сторону. Не ждет, не сомневается в том, что за ним пойдут. Ни один альфа не откажет своему омеге, когда тот его зовет. Чонгук вскакивает за ним, ничего больше не сказав, догоняет в пару шагов и подхватывает на руки. Принц еле слышно вскрикивает, обнимая его руками за шею. Улыбается совсем обворожительно и расслабляется, не обращая внимания ни на кого из тех, кто исподтишка за ними наблюдает. Ему интересны лишь черные глаза напротив, которые смотрят только на него, лишь изредка отвлекаясь на дорогу. Теперь Юнги чувствует себя еще и самым красивым. Счастье внутри него умножается. Принц ждет, что его отнесут в покои и опустят на мягкие перина, но альфа заворачивает в ближайшую дверь – в библиотеку. Омега дергается в его руках, захмурившись. Как это библиотека? – Здесь? – растягивает он свой вопрос, еще больше заворочавшись. Император одним взглядом приказывает убираться тем нескольким слугам, пребывавшим в библиотеке и выскочившим им навстречу. Их оставляют одних. – Но почему зде… Юнги не успевает выразить возмущение, когда его слова тонут в чужих губах. Чонгук усаживает его на ближайший стол, отодвинув по сторонам книги и положив руки на его раздвинутые колени. Принц лишь хватается пальцами за край стола и, чуть запрокинув голову и прикрыв глаза, отвечает, стараясь не упасть на спину от веса нависшего над ним тела. Губы, императора сухие и обветренные, обдают жаром, кожа вокруг лица царапает пробившейся щетиной, от него пахнет пылью и немного – потом, и сам он весь нетерпеливый и разгоряченный, спешащий, будто кто-то вот-вот урвет Юнги у него из-под носа. Очень отличается от того, каким он всегда был с омегой при близости по ночам – расслабленным, утомленным, нежным и искренним. Юнги еле удерживается от такого напора, кажется, что в любой момент он может не выдержать и рассыпаться, как камень, треснувший в огне. И тем не менее, их языки переплетаются, и омега перемещает ладони на плечи альфы, притиснувшись к его груди и обхватив его ногами, а Чонгук кладет руку на его талию и тянет к себе, что тот снова отрывается от деревянной поверхности, случайно столкнув одну из книг на пол. Дыхание одного сбивается другим, Юнги чувствует, как с уголков рта стекает слюна, когда они останавливаются и сталкиваются носами, не отрываясь друг от друга. Омегу снова опускают на стол, касаются губами его скулы, виска, двигаясь к уху, и одновременно закрадываются под подол туники вверх от колена по бедру. Рука Чонгука останавливается у паха, бесстыдно ложась прямо между ногами, заставляет принца вспыхнуть всем лицом, затаить дыхание и задрожать всем телом. – Ваше Величество, – шепчет он, собрав всю свою волю, – кто-то может войти, – отрывает его руку от себя и сам отодвигается. – Никто не посмеет, – император тут же прижимает его к себе снова. Его рука под одеждой омеги скользит выше по голому живот, по груди, оглаживает бока, а губы целуют шею. Он шумно вдыхает, обнюхивая кожу принца, царапает зубами и лижет широкими влажными полосами – словно зверь, распробывающий свою добычу. Юнги давит в себе стоны и заламывает брови, борясь сам с собой. Он хочет, очень хочет – в конце концов, сам все затеял, но ради всех Богов, не здесь же. Ему мерещатся чьи-то шаги. Ему кажется, что даже у стен здесь есть глаза и уши. – Я не могу так. Не здесь, – говорит он, смотря прямо в блестящие, расплывшиеся от похоти, голодные глаза. Но его будто не слышат. Чонгук придавливает его сверху так, что он растягивается по столу, задирает одежду на нем. – Еще во дворе ты был таким смелым, где успел растерять всю свою прыть? И он прав. Юнги ведь этого и добивался – остается только наслаждаться желаемым, получить Чонгука, получить удовольствие. Нужно довести начатое до конца, не отклоняться от выбранной роли. Совсем ненадолго притвориться другим – казалось бы, что в этом такого страшного. Люди так все время делают. Люди делают и не такое. Принц прикрывает глаза, пытаясь расслабиться, еще раз напоминает себе, что перед ним все тот же Чонгук, его альфа, его муж, любимый им с головы до ног, но момент страсти оказывается бесповоротно разрушенным. Грубые и голодные касания альфы больше не устраивают. С Юнги нельзя так. Он должен чувствовать себя в абсолютной безопасности. Должен чувствовать себя свободным. А Чонгук должен быть нежным и обходительным. Другое Юнги не подходит. – Я не могу, остановись, Чонгук, – он отталкивает императора и привстает, опираясь ладонями ему в грудь. – Перестань. Я не хочу больше. Альфа к нему прислушивается: приходит в себя, делая глубокие вдохи, смотрит сначала удивленно, раскрытыми расплывшимися глазами, а потом, склоняет голову в бок, и усмехается уголками губ. – Вот поэтому нельзя откусывать кусок, который не можешь проглотить – Я всего лишь хотел побыть с тобой, – Юнги, еще больше раскрасневшись, надувает губы и принимается поспешно приводить в порядок свою одежду. Чтобы как можно быстрее сбежать и не терпеть более позора от своего провала. Когда он намеревается спрыгнуть со стола, Чонгук удерживает его, положив ладонь на его бедро, не дает сдвинуться с места. Глаза его вмиг становятся серьезными, но на их дне все еще плещется прежняя густая нежность. Дыхание принца вновь спирает. Его из раза в раз сбивают с толку. И заставляют чувствовать себя таким неуклюжим и глупым во всем, что касается… их. Что на самом деле и есть правда. Чонгук приближается и оставляет влажный поцелуй на его виске и носом зарывается в волосы. – Я приду к тебе сегодня ночью. Юнги ненавидит себя за то, что его сердце вновь срывается на бешеные скачки. За то, насколько он слаб перед ним – одно его слово, и все остальное по щелчку перестает иметь значение. Одно его присутствие, и омега сам в ладошках преподносит ему собственную свободу, за которую так отчаянно борется изо дня день. Каждый раз одно и то же – у Юнги нет никакого контроля. И хуже всего то, что Чонгук прекрасно это понимает. И совершенно бесстыдно пользуется. Расставшись с Чонгуком, Юнги идет не к себе в покои, а к Тэхену. Возможно, последнему уже надоела его компания и он держится рядом только из уважения – принц старается не думать в таком русле. Одному ужасно скучно, к тому же им нужно многое обсудить относительно новой школы. У Юнги никогда не было настоящих друзей-омег, он вырос среди братьев и слуг, которых правда считал друзьями, но того, кто действительно смог бы понять его, не было. Юнги лишь надеется, что его чувства взаимны и что Тэхену тоже нравится проводить время вместе. Когда у тебя есть друг, на которого можно рассчитывать и которому можно рассказать что угодно, мир становится намного легче. Принц заваливается на кровать Кима, схватив по пути яблоко прямо из накрытого обеденного стола, за которым тот пьет чай, и первым делом рассказывает про случай в библиотеке. Они много смеются, представляя реакцию слуг, которые могли бы их в этой библиотеке застать, думают над тем, как вести себя Юнги сегодня ночью. А потом разговор переходит на более серьезные темы. Омеги долго спорят над тем, какие предметы должны преподавать в новой школе, и никак не могут прийти к общему решению. Тэхену не нравится, что изучение целебных трав и врачевания будет обязательным для всех учеников, а принц считает абсолютно бесполезными для подданых уроки по рисованию и поэзии. Время проходит быстро, они и не замечают, как за окном начинает темнеть, пока в покои не возвращается их второй хозяин – Намджун. Он как раз застает их за увлекательным и бурным спором. Альфа опускает голову, приветствуя принца, а после улыбается самой что ни на есть обворожительной улыбкой. И самой фальшивой в то же время. – Я сомневался в решении доверить такое рискованное дело омегам, но, видя, насколько серьезны ваши намерения, я осознаю, что правильно сделал, дав Тэхену на это свое разрешение, - произносит он сквозь улыбку. Все, что есть в этом человеке, вызывает у Юнги открытое отвращение. После того, как принц узнал слишком много, он не может смотреть на альфу без желания поставить его на колени и заставить глотать землю из-под ног Тэхена. Юнги не глупый и знает, что мало чем может помочь, но делать вид, что все в порядке, молча соглашаться со всем, как это делают все остальные, он не может. Это выше его сил. – Я бы не стал на вашем месте так недооценивать омег, – принц не замечает мысленных просьб друга не усугублять положение, и глазами отправляет отравленные стрелы в ответ, уверенно, а то и с некоторым пренебрежением. – И Тэхену не нужно ваше разрешение на то, чтобы что-либо сделать. Он что ваш слуга что ли? Он участвует в этом деле по моему личному желанию. А значит, никто, включая вас, не может этому воспрепятствовать. Намджун на это лишь сужает глаза, грозно сводя брови, провожая принца своим нахальным взглядом. Жестокий удар по мужскому достоинству, когда какой-то семнадцатилетний мальчик (омега!) указывает тебе на твое место и обращается, как со своим придворным, а ты ничего даже сказать не можешь. Члены императорской семьи стоят по чину сразу после самого императора. А у того, кто родит наследника, и вовсе особое положение. У каждого в их обществе есть своя ступень в пирамиде статусов. И у каждого, почти у каждого – не считая нижнего слоя, есть те, на ком он может сорвать свое недовольство и свою злобу. Завоевал ты положение, приобрел после свадьбы или родился с ним – это уже имеет не так много значения.***
Совет, который длится до самого вечера и в течение которого императору приходится выслушать десяток противостоящих друг другу мнений и предложений, выжимает все силы и немного сводит с ума. Каждый из советников по-своему прав, к каждому есть смысл прислушиваться, но решение принять все равно приходится одно. И отвечать за него потом ему одному. Когда дело идет к войне, проблемы начинают вылезать одна за другой с самых разных углов, любая из них может перевернуть картину планов вверх дном, и все требуют незамедлительного рассмотрения. Самое главное - разбираясь с ними, не сойти с основного пути, не потерять исходную цель. Как бы слажена и хороша ни была система, она все равно время от времени будет давать сбой. Бунт на новых территориях, дезертирство, пожары на полях и нехватка провизии, крестьяне, жалующиеся на разгулявшихся разбойников – все по отдельности ерунда, с которой нетрудно разобраться, но когда оно наваливается разом, да еще и во время подготовки к войне, каким бы хладнокровным ты ни был, ногти все равно впиваются в ладони, и зубы сдавливаются до скрежета. Все мы люди. К тому же, немалая часть главнокомандующих продолжают настаивать на том, чтобы повременить с войной еще на несколько лет, приводя не незначительные доводы. Большая половина – слепо соглашаются со всем, что им скажет Чонгук, и только несколько, включая Югема, воодушевлены так же, как сам император. С каждым новым разом объявлять войну сложнее, ибо риски увеличиваются. За плечами стоят все больше территорий и все больше людей – очень много того, что нельзя терять. Отправляясь в первый поход, Чонгук о таком ни разу не задумывался. Оглядываться было не на что. Тогда не было выбора, а сейчас есть на чем остановиться. К тому же теперь он все больше задумывается о том, что совсем скоро у них с Юнги появится наследник. Его сын получит могущественное государство, знамена которого будут развеваться над всеми землями этой части света. И ничуть не меньше. Ему не придется разгребать пепелище, оставленное отцом. Как бы смешно ни было, Чонгук женился, чтобы успокоить народ перед лицом новых войн и сражений, наивно полагая, что после этого его уже будет не остановить, а теперь он сам себя останавливает, боясь потерять то, чего по сути у него еще даже нет. Возможно, советуя ему завести семью, именно на это и держали расчет. После совета, Чонгук ждет, пока все покинул зал и подзывает к себе Югема, чтобы напомнить ему о том, что он служит императору, а не супругу императора. Чонгук прекрасно знает, насколько убедительным может быть Юнги, отдавая приказы, но такого больше повторяться не должно. – Служить твоей семье – моя обязанность. Как я мог ослушаться? – защищается Квон, шагая по правую сторону от Чонгука. Оправдывается, как всегда, пуская в ход свой длинный язык, хотя все он прекрасно понимает. Югем стал подозрительно часто подлизываться к Юнги, и ничуть не незаметно, что бы он в своей дурной голове ни задумал. Пользуется тем, что он единственный человек, кроме принца, которому нечто подобное сходит с рук. – Возись с ним сколько влезет, но не тогда, когда это касается вопросов управления, – раздраженно и в то же время устало рявкает в ответ Чонгук. – Понял. Никаких омег в делах империи, – послушно вторит в ответ Югем, будто впервые об этом услышал. – Вот и славно, – император ему подыгрывает. Они выходят во двор, останавливаются напротив главного фонтана подышать перед сном свежим ночным воздухом и в молчании пораскинуть головой о мыслях о прошедшем дне. В пару шагах от них, коротко поклонившись на прощание, проходит Ким Намджун, направляясь в сторону выхода из двора. Чонгук, как бы глупо это ни было, только от одного его вида раздражается и наполняется подозрениями. А Югем, словно прочитав мысли, тут же его подхватывает. – Куда он уходит по ночам? Это уже третий случай на моей памяти. Что можно делать ночью в городе, когда у тебя молодой красивый муж в постели? От слова «муж» Чонгук раздражается еще раз. На самом деле, он все эти месяцы, сам себе не отдавая отчет, ждет, пока Намджун оступится и выдаст причину, по которой его можно будет наказать. Хоть это и совершенно неразумно, ведь, навредив ему, Чонгук навредит и Тэхену. А причинять боль Тэхену ему хочется меньше всего. – Вот ты сегодня и узнаешь, – тихо и равнодушно произносит император, продолжая следить за высокой фигурой Кима, проходящего главные ворота. Югем, сначала замолкает, осознавая услышанное, а потом, ожидаемо, начинает возмущаться. – Ты бы не поступил так со мной, если бы знал, какой омега ждет меня прямо сейчас! Почему всегда я разгребаю все дерьмо?! – Потому что у тебя лучше всего это получается. Узнаешь, куда он ходит, и можешь выбрать любого из моего гарема. – Что прям любого? – Квон заинтересованно хмыкает. И последнему глупцу известно, что омеги из гарема правителя самые роскошные во всей империи – из тех, что созданы сводить с ума своей красотой. Однако ответь Югем честно, Чонгук в лучшем случае разобьет ему лицо. – Любого, кроме Чимина. Югем про себя усмехается. Император никогда себе не изменяет. – Не люблю подбирать с чужого стола. И наши предпочтения рознились, сколько мы друг друга знаем. – Проследи за ним, так, чтобы он ничего не заподозрил. Ким Намджун – самый хитрый из всех, кого я знаю. Он не делает ничего просто так, – Чонгук пропускает острые высказывания мимо ушей. Давая этим понять, что к делу нужно отнестись очень серьезно. Они оба с Югемом из тех, кто достаточно способен и уверен в себе, чтобы полагаться на собственную интуицию. Но что именно подсказывает ему сейчас: интуиция или простая неприязнь? Этот вопрос остается открытым. Попрощавшись с другом, Чонгук, который должен был отправиться в покои к Юнги, шагает по коридору в другую сторону. Ноги будто сами несут его – он не раздумывает долго и просто следует появившемуся внезапно решению. Он направляется к Тэхену. Омега непременно должен знать что-то о том, почему его муж не ночует с ним, или хотя бы иметь свою версию правды. А то, что Намджун действует, совершенно не заботясь о репутации и будущем Тэхена, наводит еще больше злости. Чонгук не может спокойно отпустить это, не убедившись, что с омегой все в порядке. Он шагает быстро, а клокочущая в горле ярость догоняет его по следу и копится. До порога чужой спальни альфа доходит с полной решимостью заставить Тэхена рассказать обо всем. Чего хочется больше: чтобы его помощь не понадобилось или все же помочь – он не понимает. Стража пропускают его, молча разойдясь по сторонам. Свет, пробивающийся сквозь плотную ткань ширмы у прохода, дает понять, что омега не спит. О том, что он мог спать в это время, Чонгук задумывается, только переступая порог. Тэхен рядом с расправленной кроватью, сгорбившись, тихо и медленно орудует метлой: под его ногами осколки разбившейся посуды. Он стоит спиной и на шаги вошедшего внимания не обращает, видимо, думая, что это кто-то из прислуги. Увиденное вызывает сразу тысячу вопросов. Где, в конце концов, эта самая прислуга? – Я же велел оставить меня одного, – также негромко произносит он из-за спины. Голос его резкий, надломленный и еле заметно охрипший. Чонгук хмурится и замирает на месте, чувствуя, как тяжело начинают оседать удары сердца. Он непривычно для себя теряется, не зная, что сказать, делает пару шагов вперед, чтобы оказаться рядом, но все равно чуть позади. – Вам не следует здесь находится, Ваше Величество, – тот узнает его, словно по дыханию, ведь Чонгук все так же продолжает молчать. – Что вас привело в такой час? – Почему ты выполняешь работу слуг? – резче, чем ему хотелось бы, но терпения для любезностей не остается. В ответ одна тишина. Чонгук оглядывается и замечает разлитое по поверхности стола вино, которое стекает каплями на пол и которым пахнет воздух, видит отброшенный кувшин. Что здесь происходит? – Тэхен… – еще раз окликает омегу и тянет за руку, чтобы повернуть к себе лицом. И все понимает. Стеклянные глаза, на которых отражается свет от факелов – словно вот-вот пойдут глубокими трещинами и разобьются на крошечные льдинки, непривычно вытянутое и напряженное лицо, мрачное и пугающее невысказанными чувствами, расползающееся по щеке красное пятно и кровь, сгустившаяся на уголках губ. Тэхен зол, и эта злость ядовитыми стрелами направляется прямо на императора – тому действительно не следовало сейчас здесь появляться. Ярость передается по воздуху, вселяется из глаз в глаза, как горящая лава заполняет альфу изнутри. Чонгук убьет Намджуна за то, что он сделал, но тот даже этим не откупится. Императору никогда не забыть этот отчаявшийся и ненавидящий взгляд. Хоть он ничего и не сделал, кажется, что ненавидят именно его. А может в этом и все дело – в том, что Чонгук ничего не сделал. Все эти месяцы, с самого переезда он был так близок, но так ничего и понял. Или не захотел понимать. Как не захотел тогда – десять лет назад. Никаких слов не находится – что ни делай, он виноват не меньше. Чонгук разворачивается, чтобы покинуть покои и самому отправится за тем, кто не должен дожить до утра. Однако Тэхен, который, казалось, больше слова никому не скажет, хватает его за руку и останавливает. – Постой, - кричит он, будто резко опомнившись, а потом добавляет потише – со мной все в порядке. – Он заслуживает смерти. Он ответит за все, я тебе обещаю. Император хмурится еще сильнее, говоря сквозь стиснутые зубы и кривя ртом, и выдергивает руку, которую все еще держат. Тэхен срывается с места и останавливается на его пути, прямо перед ним. – Ты ничего ему не сделаешь, – он говорит таким тоном, каким отдают приказы. И с такой злостью, будто кто-то покусился на самое дорогое, что у него есть. – Ты не можешь. Это только между нами. – Не тебе это решать, – альфа тоже раздражается еще сильнее. Как Тэхен может защищать его? Чонгук уже видит, какими сильными брызгами с глотки Ким Намджуна потечет кровь. И нет ни одной силы, способной его спасти. – Убьешь его, и я останусь один. – Ты не останешься один. Я не позволю ему… – Он мой муж, мое место рядом с ним, – притихший омежий голос снова твердеет и режет воздух. – Что бы между нами ни случилось, мы разберемся сами. Хоть ты и император, ты не можешь вмешиваться в наши дела. – Я сам решаю, во что мне вмешиваться! – Чонгук тоже срывается на крик. – Будешь терпеть, пока в один день он не убьет тебя? Этого добиваешься? – Это ты чего добиваешься?! К чему все это? Все эти разговоры, обещания – кто тебя об этом просил? Кого ты из себя строишь? Тэхен сдвигается с места, делает шаг в сторону альфы, еще один шаг, подходит совсем близко. Стальное напряжение на его лице пропадает, заменяется редкими слезами. Непроходимый железный щит не выдерживает, и он обрушивается на императора со всей своей обидой и болью. Больше не сдерживает себя, говорит, как есть, но все так же хладнокровно. Беспощадно. –…С чего ты взял, что мне от тебя что-то нужно?.. Это наш брак, и он касается только нас. У тебя есть своя семья. Тебе стоит заботиться о ней, а не обо мне. Мне ничего не нужно. Не нужно больше говорить о том, что когда-то было… – договаривает и останавливается отдышаться. – Ваше Величество, пожалуйста, покиньте наши покои. Мы с вами не можем находиться наедине. Он поворачивает голову вбок, больше не желая (или не находя сил) смотреть альфе в лицо, не трогает застывшие на щеках капельки, только хмурит брови и сжимает алые губы. Ждет. Чонгук приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но получается лишь слабо вдохнуть и выдохнуть. Император не привык оставлять последнее слово за другим. Все мысли, кружившиеся в голове, начиная от желания пролить кровь Намджуна и заканчивая ненавистью к себе, перемешиваются и испаряются. Ведь Тэхен прав во всем, в чем Чонгук не находил мужества признаться в себе последние месяцы. Когда то, на что мы намеренно закрываем глаза и избегаем изо всех сил, не вынося собственных сожалений, окатывает нас с головы до ног, реальность погружается в огонь, сжигающий по второму кругу то, что уже давно стало пеплом. Покои Кимов император покидает молча, вглядываясь в пустоту прямо перед собой. Даже таким, как он, больно, когда указывают на их ненужность и беспомощность. Конечно, он переживет это и уже к утру вернется к роли властного и неотразимого правителя, который всю свою жизнь творил и будет творить историю, распоряжаясь судьбами тысяч, но сегодня ему нужно остаться наедине и зализать раны. Набраться смелости и посмотреть в лицо своим ошибкам, посмеяться над ними и запить их крепким вином, как полагается настоящему мужчине. О своих планах на эту ночь, о Юнги он забывает напрочь, и это стало бы лучшим исходом, если бы его муж был из тех омег, которые с томным предвкушением сидят у себя и ждут, пока их альфы обратят на них внимание и придут к ним. Переступив порог своей комнаты, Чонгук находит в кровати принца с ниспадающими на глаза, вьющимися белоснежными волосами, в белой одежде, что сливается со цветом его сияющей молодой кожи, посреди красных, как кровь, шелковых простыней. Омега смотрит на него самыми привлекательными глазами, что ему удавалось видеть, одновременно покорно и вызывающего, а затем улыбается самой невинной улыбкой. И злость в императоре наконец находит выход. Находит того, кто достаточно силен, чтобы ее выдержать, и, самое главное, того, что связан с альфой навечно, кто не уйдет, не сможет оставить его, что бы между ними ни случилось.***
Юнги ждет мужа достаточно долго, борясь с желанием спать и всячески отвлекая себя. Он рассматривает под желтым светом ламп свои ладони, с которых уже окончательно сошли узоры из хны. С тех пор, как они обвенчались, прошло уже немало времени. И столько всего было открыто и пройдено. Он задумывается о том, что в последнее время все меньше думает о доме и меньше скучает. Интересно, а дома уже привыкли к его отсутствию? Когда Чонгук появляется, омега чуть не подпрыгивает от радости. Он помнит, каким несдержанным и жаждущим был император днем. Альфа задерживает свой взгляд на нем на какие-то жалкие мгновения, его лицо мрачнеет пуще прежнего, и он проходит, на ходу снимая с себя верхнюю одежду и сбрасывая ее на пол. Как всегда первым делом отдает предпочтение вину. Чонгук ничего не говорит, но исходящий от него холод охватывает всю комнату и колющимися мурашками оседает на кожу принца. Юнги притягивает к себе простыни и накрывает ими ноги. – У тебя был плохой день? Что-то случилось после нашей встречи? – задает вопрос в пустоту и, кажется, слышит отголоски эха своего голоса. В ответ одно молчание. Император неспешно наливает себе вино и отпивает. – Ты не рад меня видеть. Тогда мне лучше уйти. На обиду или жалость к себе не хватает времени, Юнги выбирается из-под простыней и, подправив на себе одежду, тянется к платку у изголовья кровати. Решает сбежать, но не успевает. – Нет, останься. Звучит не нежно и не грубо. Чонгук со стуком опускает кубок на стол и, повернувшись к омеге лицом, продолжает снимать с себя одежду. Юнги послушно опускается на прежнее место, напряженно наблюдает за ним, не сразу решается снова заговорить. – Хочешь поговорить? Чонгук перестает расстегивать на себе рубашку, его взгляд щурится, брови сводятся на переносице. – Мы оба знаем, из-за чего ты пришел. Раздевайся, – абсолютно равнодушно. Юнги застывает, сбитый с толку, на какое-то мгновение, пытаясь понять его намерения, но осознает лишь то, что Чонгук перед ним сейчас – сплошная непроходимая стена. И, не заставляя себя ждать, подчиняется. Медленно, унимая дрожь в теле, расстегивает пуговицы на тунике, снимает ее через голову, спускает с бедер шаровары. Наверное, он бы мог не послушаться, как уже делал до этого не раз. Но что-то в голосе императора не оставляет ему сегодня выбора. Каким бы смелым он ни был, принц вырос в мире, в котором омеги не в праве отказывать своим альфам. Супруги должны друг другу доверять. Тем более, когда любят. Юнги Чонгуку верит. И если тому сейчас нужно именно это, значит, он ему не откажет. Юнги всегда хотел быть рядом, и сейчас, не убежит, испугавшись. Чонгук, раздевшись до штанов, опускается коленями на кровать и нависает над омегой, подставив одну ладонь у его головы. Вторая рука касается волос принца, гладит тыльной стороной, опускается на щеку, шею, доходит до груди, до живота. Юнги молит свое сердце перестать быть таким громким и, затаив дыхание, наблюдает за каждым чужим движением, наперед чувствуя, что сегодня ему ничего не понравится. Перед ним тот же Чонгук, но в нем нет и капли той мягкости и того восхищения, что были в прошлый раз. Юнги видит в его глазах лишь отвращение, и именно оно оставляет глубоко внутри рану, которая уже никогда не заживет. Ни грубые прикосновения, ни злоба и лед в глазах. Что может быть хуже, когда любимый человек считает тебя недостойным своей любви?.. Юнги не хочет с ним целоваться, но ждет, что его поцелуют ровно до того момента, когда Чонгук, перехватив его за талию, переворачивает на живот, заставив уткнуться носом в те же простыни, и тут же разводит ноги. Омега не издает ни звука, прикусив щеку изнутри, хоть перед глазами и взрываются искры, когда в него входят одним толчком до упора. Он инстинктивно пытается выбраться, но альфа его удерживает, придавив сверху, выходит и толкается снова и снова. В этом нет ничего общего с тем наслаждением, которое Юнги получал в прошлый раз. Юнги и представить не мог, что это может быть так больно. Его медленно таранят изнутри, где все жжется от сухости и все больнее с каждым разом. Чонгук не вдалбливается в него, совсем потеряв контроль, но и не останавливается, не дает привыкнуть и совсем не беспокоится о чужих ощущениях. Удерживаемые им руки и бедра немеют и ноют, наливаясь красным, боль накапливается в области поясницы, пробирается вверх по позвоночнику, и в какой-то момент охватывает все тело, не концентрируясь в чем-то одном. От этой боли не хочется плакать или кричать, от нее хочется ослепнуть, чтобы больше никогда его не видеть, и оглохнуть, чтобы не слышать собственный голос. А лучше вообще перестать чувствовать что-либо вообще. Юнги наощупь хватает подушку и утыкается лицом в нее – чтобы давить в ней болезненные стоны, все так же сильно жмурит глаза и старается дышать, так как будто легче. И до самого конца он прокручивает в голове все то, что с ним успело произойти после переезда в Агру. Реальность распахивает перед ним руки и дает взглянуть на себя полностью. Вот она, какова его любовь – ровно наполовину состоит из боли и унижения, а то и больше. И каков его любимый человек во всей своей красе. Есть вещи, о которых лучше не узнавать никогда, но почему-то все рано или поздно о них все равно узнают. В эту ночь внутри Юнги что-то навсегда обрывается и погасает безвозвратно, словно и не было этого никогда – он больше не будет прежним. Ему придется стать сильнее и перестать быть ребенком. Все перевернется вверх дном, запутается и распутается сотню раз, где-то ослабнет, где-то закалится, как сталь в пекле огня. Только любовь останется на своем месте. К сожалению, боль на этот раз с ней не справится.