***
Дорога до больницы занимает около двадцати минут прогулочным шагом, можно было бы и быстрее, если бы не новые, относительно, конверсы, которые жёстко и без сожаления стирали мои ноги в кровь. Левая рука была занята пакетом, правая — тлеющей сигаретой. Шибуя в начале августа цвела, в груди тихо поднимался восторг, а на лицо то и дело лезла улыбка от каких-то неизвестных мне ощущений. Даже нынешняя ситуация с преступностью во всём Токио не смогла бы перебить мой настрой. В больнице стоит едкий запах, а белые стены навевают воспоминания об отце. Мне было шесть, когда он решил послать нахуй этот мир, оставив маму, меня и Чифую прозябать здесь. Самый неприятный период моей жизни. Мама с головой погрязла в работу, Чиф вечно плакал, ничего не понимая и даже не помня лица отца, а я следила, чтобы он был накормлен и весел. Стать старшей сестрой не только на словах, но и на деле, было сложно. Пропуск школы, потому что у него температура или порванные на коленках штаны, не спать пол ночи, потому что у него кошмары, вздрагивать, когда он говорил мне «мама» и повисал на шее — такой была моя жизнь до четырнадцати лет. Но я любила его всем своим сердцем, точно зная, что никто не сможет занять там больше места, чем он. В двенадцать он начал укладывать волосы гелем, щемить младшеклассников, а после и защищать меня, даже несмотря на то, что я могла дать отпор сама. Мой младший брат вырос, заменив мне и маме отца, а я даже не заметила этого, с головой погружаясь в книги, чтобы выбраться в люди и больше ни в чём не нуждаться. Доракен, лежащий за дверью с ножевым ранением, тоже пытался, но у него были Свастоны и Эмма. Я же всегда справлялась сама. Тени, залёгшие у Рюгуджи под глазами, были темнее чёрных дыр, кожа неестественно бледного цвета, а больничная роба едва ли доходила до икр. Я в нерешительности зависаю, когда вижу неожиданного, для меня, посетителя в палате. Тишина разносится по палате, я смотрю на паренька слегка вскидывая брови, он же — с непониманием. Дурацкая рубашка, не менее дурацкие шорты, смех так и просится быть озвученным, но я умело сдерживала его внутри разрывающихся лёгких. Пакет с раменом для Доракена перекочевывает к нему в руки, а придирчивый взгляд вновь обращается к парню. Точно. Щёлкаю пальцами, указательный же выставляю по направлению к нему. — Я надеюсь Пэян знает, что ты спиздил его шмотки. — губы изгибаются в улыбке, я бросаю взгляд на Кена, чтобы удостовериться, что моя шутка была оценена по достоинству и остаюсь довольной, так как Рюгуджи давится лапшой и смеётся, сразу же тихо шипя. Ладонь тут же поднимается и впечатывается в лоб заместителя. — Тебе нельзя смеяться, идиотина. Ешь молча. Я Аки, подруга Эммы. Протягиваю ему руку, которую он тут же принимается пожимать потной ладонью, крепко сжимая. Прерываю рукопожатие, незаметно вытирая руку о штанину джинс — чего ещё ждать от парня в разгар пубертатного периода? — Ханагаки Такемичи. — я удивлённо вскидываю брови, смотря на него исподлобья. С того момента, как Эмма рассказала мне о своей пикантной истории прошло полторы недели, но не вспомнить, как я смеялась, когда Сано сказала, что тот сбежал сразу же, как увидел её в нижнем белье, было просто невозможно. — Оу. — единственное что я выдавливаю из себя, краем глаза замечая оставляющего от себя тарелку с раменом Доракена. Пачка влажных салфеток, лежавшая до этого в кармане куртки, оказывается в руке, протянутой к Рюгуджи. — Так ты теперь вступил в кружок Свастонов, Такемичи? — Нет, но.. Загляни в пакет, Такемучи. Подарок от Майки. — Ханагаки тут же бросается к бумажному пакету, выуживая оттуда куртку. Чёрная, с вышитыми золотой нитью иероглифами, да уж, Мицуя и правда мастер своего дела. Помню, когда Чифую впервые пришёл домой в такой же, то тут же отхватил пиздюлей. Я грозилась выкинуть её, буквально умоляла его, чтобы он не лез туда, куда не надо. Он ушёл, а на следующий день пришёл с Баджи и я поняла, что он больше не был моим маленьким братишкой. Он стал самостоятельным человеком и я не имела права указывать ему. — Куртка?! — Такемичи смотрит на неё так, словно перед ним не куртка, а Эмма в нижнем белье. Доракен кивает складывая ладони вместе. — Он ждёт тебя на крыше. Ханагаки буквально вылетает за дверь, кидая быстрое «пока», оставляя нас с Кеном одних. Я устраиваюсь на длинном подоконнике, а Рюгуджи, буквально, довольно выдыхает, когда от присутствия Такемичи остаётся только флёр одеколона, который он будто бы вылил на себя, явно считая, что это сделает его более крутым. — Ты точно в порядке? Рана не сильно болит? Ты хоть можешь представить, что стало бы с Эммой, если бы тебя там убили? Не будь альтруистичным куском говна, поживи для себя. — я знаю, что прошу его о слишком многом, знаю, что это в его характере, но единственное, о чём я могу думать, так это о чувствах Эммы. А ещё знаю, что только я здесь была куском говна, после таких слов. — Извини. Мне не стоило. Я закладываю чёрные пряди за уши и облизываю губы. Видимо, пора сваливать по делам дальше. Достаю из рюкзака книгу, которую сама перечитывала на досуге, кидая её Доракену. Рюкзак оказывается на плечах, а я пытаюсь выдавить из себя улыбку. — Пиши, если станет скучно. Пока! — слышу его ответное прощание уже в коридоре, через который я буквально бегу. Я знаю, что он не напишет, что нас только с натяжкой можно было назвать друзьями, но обычную вежливость никто не отменял. Часы на телефоне показывают четыре вечера, значит, я успею оказаться дома до прихода Чифую. Поезд с станции Омотэсандо до Роппонги отбывает секунда в секунду, а я устало заваливаюсь на сиденье.***
Роппонги, как место встречи с своим любимым дилером, я выбрала ещё два года назад. Встречаться с подобными людьми в Шибуе для меня было подобно смертной казни. Хоть я и не была узнаваемой личностью в Свастонах, но светится всё равно не желала, боясь реакции Чифую. Как бы он отреагировал на сестру, которая делает амфетаминовые дорожки так же филигранно, как и убирает все ушибы и синяки за пару дней? Однозначно хуёво, и я не могла его винить за это, но и отказываться не хотела. Всё началось в третьем классе средней школы. Нервы, экзамены, желание стать лучше и прыгнуть выше головы — именно это стало толчком. Юбка, которую я надела в тот день, была не глаженной, а я была до ужаса сонной. Кимико, моя одноклассница и главная заводила класса, с которой мы во время перерыва на обед сбегали чтобы перекурить, осторожно достала пакет, на одну треть заполненную порошком. Осторожно насыпает маленькую горсть на карманное зеркало в виде сердца, делая дорожку кредитной картой отца. Резкий вдох, кашель, чувство горечи в горле и слезящиеся глаза. А ещё постепенно пропавшее чувство усталости. Казалось, что будь здесь Майки, я бы без проблем разбила ему ебальник — настолько всесильной я себя ощущала из-за огромного наплыва дофамина в моих нервных связях. Кимико научила меня всему и рассказала, что если начинает трусить — лучше покурить, ведь так снижается уровень адреналина в крови, несмотря на отсутствие голода лучше есть через силу, чтобы не было хуёво, а если сильно надо, то лучше догнаться. В школе мы нюхали вместе с ней, дома я делала это одна, каждые три дня посещая парня в Роппонги, чей контакт мне дала Кимико. Экзамены я сдала на высший балл, сразу же заканчивая с употреблением, но из раза в раз возвращалась к этому, давая своему телу маленькие передышки. Я упорно доказывала самой себе об отсутствии у себя зависимости, запивая 70 миллиграмм амфетамина стаканом воды. С моим поставщиком жизненно необходимого вещества Кадзу я встречаюсь в пять в подворотне за мусорными баками. Без сожалений отдаю ему пять тысяч йен, забирая пакет и пряча его в тайном внутреннем кармане рюкзака. Я не прощаюсь, потому что знаю, что скоро мы увидимся снова. Дорога до дома занимает ещё час, а единственное, о чём я могу думать — дома ли Чифую и доел ли он остатки вчерашней пиццы.