better luck next time

sound: tilekid — you not the same (slowed)       Я резко дёргаюсь, просыпаясь от кошмара, и подрываюсь, тут же опуская голову. Мельтешащие блики, которых я в детстве называла комариками, кружатся в танце, принося дискомфорт. События во сне вызывают во мне дрожь, но я помню только концовку — резкий удар по голове, как я трогаю это место, после наблюдая кровь на руке, а когда силюсь рассмотреть нападавшего, то вижу только силуэт.       Смерть во сне была не в новинку, я умирала с периодичностью пару раз в неделю, но только сейчас всё казалось таким реальным, что кажется, будто мой мозг не выдержит и расколется к хуям, подражая грецкому ореху. Спящий Хайтани выглядит невинным и едва ли мне хочется покидать пределы постели, но необходимость всегда стояла выше желания.       Я не считаю, сколько провожу времени в душе, но когда выхожу, ловлю редкий момент в виде беззаботного потягивающегося Риндо, он надевает очки и руками тянется ко мне, я же, не думая, лечу в его объятия, ложась сверху. Он крепко обнимает меня, сдавливает рёбра так, что мне трудно дышать и целует в макушку. Мои волосы лезут мне в лицо, но я не хочу убирать их, не хочу нарушать хрупкий, словно старинный фарфор, момент. Слышу его сопение и понимаю, что он вновь засыпает, поэтому пробегаюсь пальцами по его голой коже, спасибо задравшейся футболке. — Вставай, солнце. — шепчу ему это в ухо, всё же двигаясь и зарываясь пальцами в светлые волосы. Они отливают золотом под яркими лучами, я ловлю взглядом этот нереальный блик, всё ещё не понимая, как мне может быть комфортно с ним рядом. Мне не хотелось уходить. Хайтани нехотя открывает глаза, а я коротко целую его в нос, ногтём подцепляя шелушащуюся кожу и убирая её. — Последний раз так меня будила мама. Очень давно. — его голос хриплый и невнятный, но я все равно ловлю каждое слово. Он наощупь находит очки, надевая их, но всё ещё держа глаза закрытыми. Рука залезает под одеяло, к его обнаженной коже живота, я пальцами пробегаюсь по боку, заставляя его дёрнуться и схватить меня за руку. Взгляд у него заспанный, Риндо подносит мою ладонь ко рту, целуя каждый палец. — Хватит пользоваться моими слабостями. — А я думала, что у Риндо Хайтани нет слабостей, кроме аллергий, огромного эго и слабого иммунитета. — я откидываюсь на подушку и уже он нависает надо мной, Кладу руку ему на щеку, оглаживая пальцем. Его ладони с силой сжимают мои бёдра, выдавливая из груди шипение. — Больно, дурачок. — Я бы мог сказать, что ты – моя единственная слабость, но это было бы слишком слащаво. — я пожимаю плечами, мысленно соглашаясь с ним. Мы всё ещё были друг другу никем, чтобы говорить подобное, но если бы эти слова всё же вышли из его уст, то ставлю сто йен на то, что я бы расплылась вязкой лужицей прямо на кровати.       Я смиренно жду, пока он примет душ, с какой-то детской торопливостью залазя ему на спину, чтобы он отнёс меня на кухню. Мне от чего-то хотелось стать для него Камиллой Маколей, к которой он, Ричард Пэйпен «на минималках» тянулся бы из раза в раза, пытаясь поймать ускользающий лик в тонком белом платье. Но я не была Камиллой, я была Джуди Пуви, глотающей всё что было можно и нельзя, настырно лезущей к Ричарду, а он был скорее Фрэнсисом Абернати, которому было плевать на всех, кроме себя.       Несмотря на данную мной ему характеристику, он увлечённо готовил мне завтрак, целуя каждый раз, когда отрывался от плиты. Я увлечённо сыплю перец, а когда пробую то, что было на тарелке — морщусь от остроты, Риндо смеётся и меняет наши тарелки, а ещё спрашивает всё ли в порядке и не жалею ли я. Я же просто называю его дураком и пытаюсь вместить посуду в посудомоечную машину. Жалеть о чём-то было не в моих правилах, что тогда, что сейчас.       Мы говорим о какой-то ерунде, смотрим «Евангелион» на кассете, сходясь на любви к Аске, обедаем с ним и Раном, вернувшимся где-то к полудню, а у нас с ним даже завязывается нормальный диалог, но приходит время возвращаться в реальность, которой я была не особо и рада. Хайтани подвозит меня до дома, прислоняет меня к боковой двери и обнимает, крепко прижимаясь. — Увидимся на этой неделе? — я утыкаюсь носом в его шею, и только когда он отстраняется понимаю, что не хочу отпускать его вовсе. Два месяца, проведённых вместе, пролетели быстро, а мне всё было мало и мало. В груди сжималось от невозможности сказать это в лицо. Я слишком боялась, что как только всё, что крутилось в голове, окажется на языке — мир растает, сгниёт, расколется пополам, унося меня на бурлящее дно Сумиды. — Не знаю, хотела пройтись с друзьями. Может ближе к выходным. Идёт? — он цокает, пряча руки в карманы, делая обиженный вид. Я смеюсь, прыгая ему на шею, прекрасно зная, что вся эта маска напускной обиды слетит через пару секунд. Риндо щёлкает меня по носу, тянется в внутренний карман, спустя пару мгновений протягивая мне карту. — Ты еблан? — Не скучай. — он скрывается в машине перед тем, как я успеваю отдать кусок пластика ему обратно. Стучу руками по стеклу, но вижу только, как он широко улыбается, поправляя очки, машет мне рукой и медленно отъезжает.       Точно еблан. Я устало вздыхаю, бросая взгляд на дверь своей квартиры. Взгляд машинально тянется выше, к пятому этажу, но я вижу только пару рабочих, таскающих коробки из той самой квартиры. Грузовик, видимо какой-то компании, занимающейся грузоперевозками, стоит рядом с тем местом, где только что стояла машина Хайтани. На детской площадке возле лестнице вижу сгорбленную фигуру, держащую в тонких руках сигарету. По окуркам на земле понимаю, что это была не первая. Мыслей пройти мимо даже не возникает, а шаги к женщине для меня словно шаги к висельнице. — Госпожа Баджи? Вы переезжаете? — я останавливаюсь перед ней, сжимая руки в кулаки в карманах куртки. Она выглядит похудевшей, что неудивительно. Тёмные круги залегли под глазами, морщин стало больше, прежде строгое лицо осунулось. Я и сама так выглядела тогда, но все мы были для Кейске друзьями и знакомыми, и едва ли кто-либо мог испытать боль, хоть в малой степени равную тому, что испытывала его мама. — А? Аки? Да, зайка. Не вижу смысла оставаться, больше нет. Да и сестра давно звала вернуться в Осаку, а я отказывалась только из-за него. — она вымученно улыбается, если небольшое поднятие уголков губ можно было назвать улыбкой. Мне искренне жалко её, а представлять, о чём она думает, буквально приносило мне боль, вынуждая сердце сжиматься в маленький камень. Я присаживаюсь на корточки перед ней, хватаю за руку и прижимаюсь к ней лбом. Шепчу десятки истеричных «Простите», ощущая как начинает щипать щёки от редких слёз. Она вытирает их, тянет меня за руку вверх, заставляя встать, прижимает меня к себе, поглаживая по волосам. — Ты не виновата, милая. Не надо винить себя. Он бы этого не желал и хотел бы, чтобы ты была счастлива. Да?       Я киваю, отстраняясь от неё. Её лицо — точная его копия, и мне вдруг становится жутко холодно. Такие же янтарные глаза и тёмные волосы. Она смотрит на наручные часы и хмурит брови, закусывая губу. Явно спешит, я отхожу в сторону, хрипло произнося глухое «Извините». — Всё хорошо, не извиняйся. Мне нужно бежать, так что… — она не договаривает, но я киваю, вновь кладу руки в карманы, впиваясь ногтями в ладони. Госпожа Баджи отдаляется, а мне ничего не остаётся, кроме как смотреть ей вслед. Спустя пару метров от меня она останавливается, поворачивая голову назад и смотря на меня его глазами. — Не дай Босодзоку загубить и себя, хотя бы ради родных. И звони мне в любое время, если захочешь. До встречи, Аки.       На душе сплошное опустошение. Я не ожидала встретить её сейчас, намеревалась избегать этой встречи пока не умру, но едва ли всё шло так, как я того хотела. Практически не смотрю вперёд, пока поднимаюсь домой, а когда захожу — вижу маму, сидящую на стуле и усердно режущую зелень. Снимаю ботинки и куртку, не переодеваясь иду к ней и целую в щеку. Она улыбается мне, треплет по щеке и возвращается к готовке, пока я устало сажусь на пол, кладя голову ей на колени. — Что случилось, милая? — Мама явно хмурится, поглаживая меня по волосам. Её нежные руки проходятся по моему лицу, а я закрываю глаза, понимая, как давно не ощущала этой заботы, исходящей от неё, буквально забивая хуй на неё, проводя всё своё время с Хайтани, Эммой и Юзухой. И мне от чего-то становится до смерти стыдно. — Всё в порядке. Просто хочу сказать, что очень люблю тебя. — смотрю на неё снизу вверх, сдерживая слёзы. Улыбаюсь, но не вижу ничего, кроме молочной пелены перед глазами. Шмыгаю носом, подрываюсь резко и неожиданно, тянусь к ней и крепко обнимаю, наслаждаясь теплом. — Тебе помочь?

***

sound: kali uchis — telepatia       Юзуха помогает мне завязать шнурки, пока я злостно сетую на её ебанутую идею сходить на роллердром. Я не дружила с колёсами, а если и дружила, то явно не с теми, на которых катаются, лишь изредка отдавая предпочтение скейту, о котором я давно уже забыла. Единственное, за что я была благодарна Шибе — что это были ролики, а не коньки, которыми я бы с радостью перерезала себе горло. Хаккай явно солидарен со мной, хоть и сохраняет молчание, но я вижу всё, что написано у него на лице.       Юзуха хватает меня за руки и тянет на себя, говоря как отталкиваться и сохранять баланс, её юбка развевается, но едва ли это вызывало хоть толику волнения. Спустя пару десятков минут мне уже не нужна её рука в качестве опоры и я начинаю свободно, хоть и с долей аккуратности, нарезать круги. Огромная площадка освещается неоновыми огнями, мои ногти светятся из-за лака, а какая-то ретро музыка, похожая на ту, что часто включала мама во время уборки, играет и тут. Ролики не ощущаются тяжестью на ногах, я перебираю ими, ощущая лёгкость в голове и теле.       С разговора с госпожой Баджи прошло три дня, квартира оказалась пустой уже вечером того дня, а её номер набран вчера. Мы не говорили о чём-то задевающем сердце, она рассказывала о том, как красива Осака и звала меня, маму и Чифую как-нибудь навестить её. Я сдержанно ответила, что скажу об этом маме, но мы обе знали, что этого не случится. Разговор продлился едва ли пятнадцать минут, но после него я была настолько воодушевлена, что знала точно — я позвоню ей ещё не раз. Она явно не заслуживала того, чтобы о ней все забыли.       Ощущаю руки Юзухи на талии, она едет спиной вперёд, явно чувствуя себя здесь как дома, берёт меня за руки, начиная кружится вместе со мной. Одиноко едущий впереди Хаккай не ожидает когда мы разделяемся, подхватывая его под локоть с обоих сторон и явно нервничает, но всё равно улыбается. Мы с удовольствием докатываем наше время, пока нас не выгоняют с поля. Я разбуваюсь первой, бросая ролики там же, оплачивая сеанс картой Хайтани. Тратить огромные суммы на какие-то вещи или что-то подобное желания не было, пластик неприятно жёг руки, а мозг жгла мысль, будто меня покупают. — Наконец завела себе папочку? — руки Юзухи пробегаются по моим бёдрам, она громко смеётся, а лицо Хаккая такое же красное, как и у меня. Я бью её по руке, не обращая внимания на кассира, который продолжал рассчитывать счёт. — Фу, ебланка. — я одновременно сгораю от стыда, но всё равно смеюсь, благодаря кассира и пряча карту в внутренний карман рюкзака, который не меняла уже который год. Делаю обиженный вид и ухожу чуть вперёд, спустя пару секунд разворачиваясь к ней лицом. — Скорее это он завёл меня.       Мы смеёмся, она подхватывает меня под локоть, идя нога в ногу со мной. С Юзухой не было каких либо ограничений на темы разговоров, мы всегда говорили то, что у нас на уме, забывая о нормах приличия. В этом было основное отличие моей дружбы с Эммой от дружбы с Шибой. Я боялась говорить на неприличные темы с Эммой, боясь быть осуждённой, и делала это только тогда, когда она настаивала. Но, в любом случае, я любила что одну, что другую.       Следующей остановкой оказывается боулинг, в котором Юзуха вытягивает ноги вперёд, попивая сок из высокого стана, пока я безуспешно пытаюсь обойти Хаккая, что в итоге мне надоедает и я ставлю себе другую цель, пытаясь попасть мимо кегль, в одну из этих дорожек по бокам. Просовываю пальцы в лунку, прикрывая один глаз и прицеливаясь. Точно в цель. — Попала! — я смеюсь, прыгая на месте и хлопая в ладоши. Юзуха смотрит на меня как на дуру, Хаккай тоже, но кого это ебало? Я цокаю, закатывая глаза. — Ты же в курсе, что надо попасть по кеглям? — интересуется у меня Хаккай, видимо, всерьёз принимая меня за дуру. Я устало опускаюсь на диван, разминая пальцы ног в специальных туфлях. — Любой еблан может попасть по ним. А ты попробуй не попасть. — он усмехается, беря в руки особенно большой шар. Парень замахивается, одним махом выбивая страйк и заставляя меня погрустнеть. Вижу что на соседней дорожке тоже страйк, поэтому подскакиваю и тычу пальцем в неё. — Видишь?! Я же сказала, любой еблан может так сделать. Так что отсосался.       Хаккай не обращает на меня внимания, обращаясь к тому, кого я заочно назвала ебланом. Меня отвлекает сообщение от Риндо с вопросом хорошо ли я провожу время, на что я не успеваю ответить, так как слышу знакомое имя. Вскидываю голову, оборачиваясь к нему, ощущая как мои брови медленно ползут вверх. Шибуя всегда была большой деревней, в которой каждая собака знала друг друга, но увидеть Такемичи здесь я точно не ожидала и не понимала, как я раньше не заметила его. Может из-за того, что стояла спиной к нему, но, если честно, было максимально похуй. — Привет. — я киваю ему, накидывая куртку на плечи. Усталость в ногах накатывала волнами, а желание оказаться в своей кровати было пропорционально желанию доесть остатки еды из холодильника.       Взгляд Такемичи на мне тускнеет, но я не придаю этому особое значение. Бурчание в животе волновало намного больше. Мы выходим все вместе, я завязываю разговор с Хиной, пока Юзуха и Хаккай, словно гиены, накидываются на бедного Ханагаки. Юзуха спрашивает, хочу ли я к ним, на что я киваю, уточняя, что после меня у них не останется и крошки. Мы идём не так уж долго, а я понимаю, что впервые иду к ним домой. Не то чтобы меня это как-то смущало, но всё же. Я держу взгляд на своих ботинках, рукой цепляясь за лямку рюкзака. sound: a$ap ferg — floor seats       А когда вновь вклиниваюсь в окружающий мир, охуеваю как никогда прежде. Толпа в белой форме с эмблемой дракона, выглядящая скорее не агрессивно, а пугающе конкретно для меня. Я стою рядом с Хиной, машинально тянусь к внутреннему карману, благодаря себя за то, что так и не убрала телескопку оттуда. Коко, если я правильно услышала Хаккая, выглядит излишне самодовольно, а его выражение лица только побуждает желание въебать по нему. Едва ли я опасалась за жизнь Такемичи после всего того, что с ним произошло, но Хина, которая была здесь совершенно не при чём, сжимающаяся за моей спиной вынуждала схватить дубинку, оставляя руку в кармане. Вытащить, взмахнуть, въебать, убежать.       Толпа припиздаков наступала, в то время как я делала шаг назад. И всё же я была благодарна Хайтани за неожиданный подарок, холодный металл отгонял страх, пробуждая жгучий азарт, текущий кипятком по венам. Краем глаза замечаю движение рядом с Коко. Движение, заставившее подавиться слюной и отпустить руку. Его лицо всё такое же непроницаемое, как и два года, не проскальзывает ни одна эмоция. Светлые брови, уже отросшие волосы и розоватый шрам на левой стороне лица. — Какие грубые слова, малыш Сейшу. А раньше у тебя ножки дрожали от обычного минета. Заделался тупым мужланом? — он лишь удивлённо поднимает брови, на лице всё ещё пустота, едва ли меня ебало его появление тут, а его едва ли ебал мой выпад в его сторону. Хаккай выходит вперёд, вырубая не вовремя дёрнувшегося обсоса одним ударом по лицу.       Слышу разговор Юзухи и Хаккая сквозь толщу воды, бросая взгляд то на тело на земле, то на Инуи. Я не винила их в том, что они не сказали мне о родстве с главой Чёрных Драконов, это было сугубо их дело. Нож, блеснувший в руках Сейшу, заставляет повторить намеченный ранее план. Вытащить, взмахнуть. Телескопка упирается Инуи куда-то в зону адамова яблока, слегка надавливая. Его насмешливый взгляд вынуждает прижать металлическую дубинку ещё теснее к коже. — А ты совсем ахуел, уёба? — спрашиваю я у него, осознавая, как он меня нахуй бесит. Гандонище ебучее. Не решаюсь делать никаких выпадов, кроме этого, в его сторону, краем глаза наблюдая за лезвием на шее Хаккая. Вглядываюсь в его глаза, но вижу только Юзуху, крутанувшуюся на месте, и её ногу, влетающую Сейшу в зону между шеей и плечом, благо, вовремя убираю телескопку от его кадыка.       Он лежит на земле пару секунд, приходя в себя, после чего становится подле Коко. Его последующие слова заставляют меня пожалеть о двух вещах. Первой было то, что я не плюнула сверху. Вторая — что парней я выбила отбитых наглухо. Отхожу дальше к Хине, хватая её за руку и разворачиваясь обратно к Шибуе. Всей моей смелости хватило только на вялый высер, прерванный Юзухой.       Летящая прямо на нас громадина вынуждает потянуть Тачибану за собой в сторону, наблюдая, как Ханагаки отлетает на пару метров. Толпа уебанов тут же склоняет головы перед ним, а я всё также крепко держу девушку за руку. Такемичи прилетает по лицу, а я удерживаю Хину от того, чтобы ломануться прямо в пекло. Следующий удар ногой под подбородок. Я вижу, как ломается его нос и кровь начинает хлестать во все стороны, а несвоевременно проснувшаяся эмпатия заставляет почувствовать жжение на своём лице.       Тайджу ёбнутый. Его одиозные речи, действия, всё вокруг. Кровь гуще воды, но не когда ты полное уёбище. Следующий удар получает Юзуха, я отпускаю руку Хины и обнимаю её за шею. Пальцами пробегаюсь по щеке, коротко спрашиваю всё ли хорошо, на что получаю кивок, но, сука, нихера не хорошо. Смотрю как Тайджу избивает, это едва ли была драка, Такемичи, крепко сжимая подругу. Всё внутри сжимается от жалости к ней, кажется, будто все органы перемешиваются. От чего-то чувствую поднимающийся вверх завтрак.       Мы вместе уберегаем Хину от откровенно тупых действий — её бы раздавили в лепёшку, если бы она влезла. Хаккай удерживает брата от практически убийства Ханагаки, мы с Хиной кидаемся к нему, наблюдая за его покрасневшим от давления лицом, огромным количеством синяков и кровью из разбитого носа, которая заляпала всё лицо. Мы с Юзухой поспешно прощаемся, я обнимаю её и прошу звонить, если что-то случится, а после мы с Тачибаной буквально закидываем Такемичи на спину Хаккаю.       В последний момент бросаю взгляд на Сейшу — всё также чистый лист для меня, он отводит взгляд первый, послушно следуя за Коко, я же плетусь за друзьями хвостиком где-то сзади. Я ухожу прежде, чем Ханагаки приходит в себя, устало перебирая ногами. Где-то на подходе что-то в голове щёлкает, я практически роняю телефон, но всё же слышу голос Эммы. — Карты не пиздели. — коротко говорю я, макушкой ощущая весь надвигающийся пиздец.