better luck next time

sound: jordana — jump the turnstile       Чифую будит меня с утра, резко сдёргивая с меня одеяло. Ощущения от неожиданного пробуждения после вчерашнего потрясения были точно непередаваемы. Встретить Сейшу спустя два года было… странно. Мы были детьми, познакомились в какой-то забегаловке, после того, как я перевернула собу прямо на новые джинсы. Он проводил меня домой, мы начали переписываться, но встретились наедине только через пару недель. Было неловко и, опять же, странно. Мне было скучно, бушевавшие гормоны то и дело подталкивали вперёд.       Первый поцелуй — обычное столкновение зубами, неловкий смех и попытка исправить ситуацию. Он краснел и смущался, я же просто таяла от его прикосновений руками к обнаженной коже на талии. Первый секс — страшнее всего оказалось обнажатся перед ним, чем сам процесс. Он упоённо водил холодными руками по моей спине, прикасался к многочисленным родинкам, вызывая желание взвыть от желания и толпы мурашек. Мне правда было грустно, когда мы расставались, но другого выхода не было. Я страдала от скуки, он же был одержим своими целями и прошлым.       Ополаскиваю лицо холодной водой, вслушиваясь в просьбы Чифую поторопится, но едва ли я могу что-то с собой поделать. Собираюсь за десять минут, натягивая толстовку поверх футболки, в которой спала, допиваю кофе за братом, пока тот ворчит и не находит себе места. До дома Такемичи доезжаем примерно за такое же время, я морщусь от холодного ветра, мысленно благодаря Риндо за то, что он предпочитает тёплый салон автомобиля взамен бьющим лезвиями порывам ветра. Мама Ханагаки как всегда любезна и мила, я натягиваю неловкую улыбку, принимая из её рук пару мандарин, понимая, что мой желудок явно не одобрит выбор завтрака — чутка кофе и огромное количество кислот из цитрусов не пойдут ему на пользу.       В комнате Такемичи уже толпа и мы с Чифую явно не вписываемся в собравшийся контингент. Спустя двадцать минут я всё же присоединяюсь к игре в карты, уверенно отбиваясь от всех подкидываемых мне восьмёрок. Я даже вклиниваюсь в их компанию — лежу на животе между Аккуном и Ямагиши, первый вечно закатывает глаза на глупые шутки про мам от второго, который тот отпускал в мою сторону, на что я просила номерок его отца. Такуя молчал, периодически ругая Макото за порывы испортить воздух, говоря, что в их обществе дама, поэтому стоит поумерить свой пыл.       Спустя еще десять минут было принято решение играть на щелбаны и я, к своему счастью, ни разу не проигрываю. В момент, когда я снимаю очки с Ямагиши, располагая ладонь на его лбу, оттягивая правой рукой средний палец и впечатывая его с особым звоном, Такемичи подрывается, бубня что-то себе под нос. Смотрит он на нас с удивлением и непониманием, я кидаю короткое «Привет», краем глаза замечая замечая как мухлюет Ямагиши. — Карту на место, сука. — я тянусь к его шее ладонью, желая задушить его к чертям. Я с самого детства прекрасно играла что в покер, что в обычного «дурака», а потому не терпела мухлежа в любом его виде. Он мрачно скидывает взятую ранее карту, смотря на меня с явным желанием убить.       С пробуждением Такемичи игра автоматически считалась законченной, по моему мнению, поэтому я хожу от полки до полки, разглядывая его личные вещи. На одной из них кубок, на другой — фото с мамой, под кроватью же нашлись игриво выглядывающие модели с обнажённой грудью. Удивлённо вскидываю брови, едва ли я ожидала, что Ханагаки таким увлекается. Речь заходит за «Чёрных Драконов», а я всё так же бесцельно хожу из стороны в сторону. — Я не ожидала увидеть Инуи там. — я облокачиваюсь на стену, обхватывая себя руками. Они все смотрят на меня, ожидая каких-то объяснений, а я не понимала, чего именно они хотят и каких подробностей. — Что? Это тот милашка с ожогом. Мы встречались два года назад, расстались через месяц. Или вы думаете я в курсе чего-то? Могу рассказать какой у него член. Хотите? — Не надо. Не очень он похож был на милашку, когда держал нож у горла Хаккая. — я пожимаю плечами, соглашаясь с Ханагаки. Дальнейший разговор о банде настолько интересный, что я не могла сдержать зевка, поддевая ногтём лак на ногтях другой руки. Отвлекает только от увлекательного занятия очередная тупость Такемичи. — Не тупи, Такемичи. Никто здесь тебя не бросит, а я сделаю всё что могу ради Юзухи.       Ханагаки с высокой колокольни плевать на мои слова, на слова друзей, он бездумно вбил себе в голову правоту своих слов, принимая их за истину, чем вызывал желание хорошенько вмазать ему и, наконец, научиться принимать стороннюю помощь. Хоть Чифую и не зовёт меня выйти вместе с ними, я всё равно иду следом, махая оставшейся компании рукой. Такемичи в пижаме, обувает старые потёртые кеды на босую ногу, я же кутаюсь в куртку, ощущая покалывание в ступнях из-за грубой кожи ботинок.       На байке мы помещаемся все втроём с поразительной лёгкостью, я умещаюсь посередине, подвигая Чифую вперёд. На набережной ещё холоднее, я сползаю с байка, тут же щёлкая зажигалкой. Не понимаю как им не холодно, но я с детства была той ещё мерзлячкой, всё ниже пятнадцати градусов автоматически ощущалось мной как минус десять по цельсию. Облокачиваясь на сетку смотрю то на брата, то на Ханагаки, мысленно соглашаясь с тем, что говорит Чифую. sound: foals — spanish sahara       Упоминание Баджи напоминает мне об обещании позвонить госпоже Баджи, что я и собираюсь сделать, оставив их на пару минут. Лезу за телефоном, но останавливаюсь когда Такемичи выдаёт очередной бред, сбивающий из толку, но чем больше он говорит, тем больше я начинаю дрожать. В горле вязкий ком, сигарета давно забыта, валяющаяся печальным окурком у ног. Он не останавливается ни на миг, а ёмкое слово «пиздец» описывает всю мою реакцию.       Смерть за смертью, которую он видел, разочарование за разочарованием, попытка за попыткой. Ощущаю ступор, не понимая какие эмоции стоит испытывать. Только слова о смерти Чифую возвращают в реальность, заставляя бросит на него грустный взгляд. Я вижу его подавленность, вынуждающую меня спросить всё ли в порядке. Он кивает, загибая пальцы. — Ты правда периодически вёл себя странно, Такемичи. — подтверждаю я слова Чифую, топчась на месте. Я чувствую вину за то, что ему приходилось тащить всё на себе в одиночку, отказываясь принимать, что я была не виновата. — Мы оба тебе верим, Такемучи.       Я обнимаю его, целуя в щеку, понимая что сейчас он совершил огромное усилие над собой, чтобы всё рассказать. Он смущается, но я говорю, что он молодец. Когда вижу его слёзы прошу не плакать, приговаривая что сама сейчас заплачу, чего мне не стоит делать из-за туши на глазах. Хватаю Чифую под руку, предлагая перекусить, мы берём лапшу на вынос в первой попавшейся забегаловке, усаживаясь на лавке. Я вновь сижу посередине, перемешивая лапшу палочками. Неожиданный вопрос появляется в уме, а в следующую секунду уже оказывается озвученным. — А я? — Такемичи вопросительно смотрит на меня, принимая еду у брата. Я цокаю и закатываю глаза. — Не тупи. Я жива? Надеюсь я охуенно богатая с красавцем мужем и парой детишек. — Ты умерла, Аки. Извини. — я давлюсь лапшой, отставляя её в сторону, Чифую стучит мне по спине, а я верчу рукой перед Ханагаки, прося продолжить. — Я не успел узнать подробностей, прости, но кажется, будто это произошло давно. Ну, в будущем. Я попрошу Наото узнать, когда вернусь в следующий раз. — Хватит извиняться. Всё хорошо, Такемичи, не переживай. Я живучая. Предупреждён значит вооружён, все дела. — несмотря на напускной оптимизм я всё же ощущаю себе в подвешенном состоянии. Но кто бы отреагировал по другому? — Значит цель взъебать Кисаки и «Чёрных Драконов»? — Ты не участвуешь. Не теперь, когда ты скоро умрешь. — Чифую обрывает все мои планы, я смотрю на него равнодушно, зная, что всё будет так, как того хочу я. Сигарета ложится меж губ, я не отрываю взгляда от брата, щёлкая зажигалкой. — Даже не думай. — Я всё ещё старшая, так что, извини Чифую, но завали-ка свой пиздак. Я сама решу, что мне делать. Даже если я сдохну через неделю, я хочу сделать хоть что-то ради Юзухи, Хаккая и Хины. Ни один из них не заслуживает того, что происходит. Ты меня понял? — он вздыхает, но всё равно кивает, прекрасно зная, что спорить со мной бесполезно. Решимости во мне было полно, а предвкушение убивало всё волнение о скорой кончине. Ощущение было такое, что я снова нюхаю — настолько много во мне было дофамина. Чифую и Такемичи пожимают руки, я же закидываю руки на их плечи. — Выебем их в очко и будем ебать до тех пор, пока не заплачут.       Затягиваюсь, вновь оседая на лавку. Крик брата вынуждает закатить глаза и протянуть свою половину оставшейся лапши, смеясь с возмущений Такемичи по поводу выдуманных правил поедания чего-либо напополам. Мы говорим о ерунде, отвлекаясь от воспоминаний Ханагаки о будущем. Телефон в кармане начинает издавать противный треск, а я даже не смотрю экран, прекрасно зная, кто там. — Привет, солнце. — я встаю, отходя на пару шагов. Чифую следит за каждым моим шагом, пока я хожу из стороны в сторону. — Снова хочешь украсть меня? — Это так очевидно? — голос Риндо мягкий и уставший, заставляющий меня на секунду заволноваться. Я глупо улыбаюсь, представляя его только проснувшегося. — Откуда тебя забрать? — Разве я соглашалась? — слышу как он цокает, дальше следует небольшой шум и шипящее «отъебись, Ран». Выдыхаю и запускаю пальцы в волосы. — Скину адрес в смс, можешь уже выезжать, в принципе. До встречи.       Хайтани сбрасывает первый, я быстро пишу адрес, отправляя сообщение. Чифую всё также смотрит на меня, вызывая только раздражение. Я вскидываю брови, смотря на него в ответ. Так и хотелось треснуть его чем-нибудь. — У тебя не было мыслей, что встречаться с человеком, отсидевшим в колонии за тяжкие телесные, несколько… проблематично? Ни на что не наталкивает? — я смотрю на него недоумевая, но когда до меня всё же доходит, желание врезать Чифую вырастает за долю секунды. — Даже, блять, не пытайся. Ты знаешь, что я параноик. Завались нахер. — Такемичи смотрит то на меня, то на брата, не понимая что происходит. Я уже тянусь к телескопке, готовая надрать ему задницу, но звук входящего сообщения отвлекает меня от этой идеи. — Считай тебе повезло. И, блять, сколько можно повторять, что мы не встречаемся.       Мы спорим ещё минут десять, пока я окончательно не психую, посылая Чифую нахуй и уходя в закат. Некоторой частью мозга я понимала, что попустительство со стороны брата насчёт моих недо-отношений с Риндо рано или поздно закончилось бы, но не ожидала, что всё свалится на меня после новости о моей смерти. В машину буквально влетаю, громко хлопая дверью и откидываюсь на сиденье. — С днём братьев ебанатов. — протягиваю ему согнутую в кулак ладонь, готовая взорваться от произошедших событий. Он с улыбкой отбивает её, поправляет очки и давит на педаль газа. — С днём братьев ебанатов, детка. Добро пожаловать в мой клуб.

***

sound: charusha — предчувствие & charusha — чудовище (подряд)       На полке в его шкафу нахожу свои вещи, которые периодически приносила. На душ не остаётся сил, поэтому позволяю Риндо схватить меня в объятия. Я утыкаюсь носом ему в грудь, пока он покрывает моё лицо лёгкими поцелуями. Глупо было думать, что он меня убьёт. Ведь так? Даже если глупо, я продолжала это делать. Что должно было произойти, чтобы это случилось? Несмотря на то, что мы пока не знали, была ли моя смерть насильственной или обычным стечением обстоятельств, я всё равно тряслась от страха.       Тысячи вопросов крутились в голове, вызывая головную боль. Что я сделала не так, почему именно он, почему именно я. Паранойя съедала изнутри, я зарывалась в неё с головой, прямо в зыбучие пески. Его губы на моём лбу, щеках, на закрытых веках. Он же не мог, да? Мои мысли насчёт него и его действия в данный момент кардинально различались. Хотелось слиться с ним воедино, раствориться в нём, лишь бы не думать об этом из раза в раз. Что угодно, чтобы не слышать и не вспоминать то, что говорил Чифую.       Тянусь к нему ближе, обнимая за шею, утыкаюсь носом в яремную вену. Она бьётся часто и быстро, хотя внешне он абсолютно спокоен. Рин целует меня в губы, влажно и горячо, проникает языком в мой рот. Я поспешно отвечаю, водя рукой по его спине. Он водит рукой по моим бёдрам, забирается под футболку, касаясь сосков указательным пальцем, проникает под резинку нижнего белья, но я поспешно отстраняюсь, как только он делает это. — Не сегодня. Извини. — не хочу смотреть ему в глаза, поэтому держу взгляд на белом принте на чёрной футболке. Он вздыхает, берёт меня за подбородок и коротко целует в нос. — Не извиняйся, всё хорошо. Я же не насильник. — рука Хайтани на моей щеке, я трусь об неё, абсолютно и бесповоротно теряясь в мыслях. Он не мог меня убить. Не сможет, просто не сможет. — «Евангелион» и пицца? — «Евангелион» и пицца. — вторю я ему, наблюдая как он покидает комнату. Пока его нет иду в ванную, ополаскивая лицо, пытаясь привести себя в чувства, а когда выхожу, обнаруживаю его возле телевизора, вставляющего кассету.       Пицца заканчивается ровно за одну серию, я лежу на его ногах, пока он перебирает мои волосы. Как бы я не пыталась отвлечься, мысли возвращались к насущным проблемам. Хотелось прямо сейчас позвонить Такемичи, вереща и крича, чтобы вернулся в будущее и обратно как можно быстрее. Лишь бы моя паранойя не стала плотоядным червём, который высосет из меня жизнь. Я была готова на коленях умолять Ханагаки, лихорадочно крича «скажи, что это не он» сотни раз, пока не охрипну.       Я не видела, что происходит на экране, закрыв глаза и успокаивая дыхание, дабы не выдать свою надвигающуюся истерику. Вдох, семь секунд, выдох. Вдох, семь секунд, выдох. Желание пойти к Рану и попросить вырубить меня телескопкой росло в геометрической прогрессии. Лёгкое прикосновение к плечу отвлекает меня на несколько секунд, я поворачиваюсь к Рину, вопросительно смотря на него. — Мне нужно кое что сделать, не отвлекайся. — я киваю, убирая голову с его колен. Я не могла не отвлекаться, меня скоро убьют, как я могла вообще не отвлекаться. Риндо сидит за письменным столом, увлечённо водя ручкой по бумаге.       Часы показывают одиннадцать, меня неумолимо клонит в сон, но спать одной было страшно. Страшнее только спать с ним. Я не выдерживаю, оказываюсь за спиной Хайтани, бросая взгляд на то, что он пишет. От увиденного я улыбаюсь и ощущаю тепло, идущее от кончиков пальцев. Сажусь на его колени, он водит пальцами левой руки по моему животу, правой продолжая выводить иероглифы. — Так мило, что ты заранее пишешь речь на день рождения Рана. Оно же двадцать четвёртого? — Риндо кивает, не отвечая мне, явно поймав музу, которая тотчас пропадёт, если он отвлечётся. Я осматриваю стол, не находя ничего цепляющего глаз, поэтому лезу вниз к ящикам. В первом же нахожу фото, на нём женщина лет сорока, с блестящими светлыми волосами, за левую руку она держит высокого мальчика. У того полуприкрыты глаза и худое лицо, а я без труда узнаю в нём Рана. За правую руку женщины цепляется мальчик пониже, с пухлыми щеками и в смешном комбинезоне. — Это твоя мама? — Да. Здесь мне десять, а Рану двенадцать. Через три года мы забьём человека до смерти. Ещё через три она с отцом бросят нас, переедут в Киото и будут звонить только по праздникам. — мне становится одновременно жутко и грустно, проклиная эмпатию тру глаза, вытирая так и не полившиеся слёзы. — С тех пор, как они уехали, я стараюсь устроить ему лучший день рождения, ведь он, фактически, заменил мне отца и единственный заботится обо мне. Ран заслуживает всего самого лучшего, но я никогда ему об этом не скажу. — Мне жаль, но я уверена, что он ценит это. — я убираю фото обратно в ящик, закрывая его, боясь бередить его душевные раны, а они у него явно были, и немало, которые он так отчаянно пытался скрыть за улыбкой, самоуверенностью и стёклами очков. Я всё также сижу на его коленях, следя как он аккуратно выплёскивает свои мысли на бумагу. — Почему ты выбрал меня? Почему возишься со мной? — А должна быть причина? Почему ты выбрала меня? — я пожимаю плечами, отмалчиваясь. Я выбрала тебя, потому что ты не пытаешься поменять меня, потому что ты заботишься обо мне, хоть и в своеобразной манере, потому что ты не осуждаешь меня за мои поступки, потому что ты это ты. — Люблю тебя за то, что ты готова помочь каждой собаке, за твою заботу, за твою любовь к тому же, что и я, в некотором роде, люблю тебя за… тебя. Довольна? — «Люблю» слишком громкое слово, но да, довольна. — я оставляю поцелуй на его щеке, а он смотрит на меня снизу вверх, обхватывая мою талию. Я встаю, он идёт за мной, выключая свет на столе.       Мы лежим на кровати в объятиях друг друга, я молча слушаю его детские истории, периодически рассказывая о похожей ситуации, случившейся со мной. Мы говорим и говорим, мои мысли периодически возвращаются к тому, что он – возможная причина моей смерти, но эти мысли быстро улетучиваются и также быстро возвращаются. — Ран серьёзно так делал? Фу. — Риндо смеётся, кивает и вновь смеётся, а я поражаюсь тому, какие они всё же дети. — И ты делал так же в ответ? Фу.       Он пытается сдержать смех, выдавая булькающие звуки, я же начинаю бить его по руке, моля прекратить. Его руки оказываются на моих рёбрах, он явно хочет защекотать меня до смерти. Я отбиваюсь, но по итогу оказываюсь прижатой им к кровати. Весёлая атмосфера становится более интимной, я тяжело дышу, он — тоже. — Что ты хочешь сделать? Убить меня? — он держит меня за горло, мои руки закинуты вверх, ничем не сжимаемые. Его волосы щекочут мое лицо, мне невыносимо, в груди тянет и тяжелеет. Луна уже давно ушла, но солнце ещё не поднялось. Мы погружены во тьму, но я вижу его лицо отчетливо. — Убить. Влюбить. Задушить. Любить. Можно? — его шёпот проникает в ДНК, во все клетки. Он пахнет апельсинами и чем-то невесомым. Я тянусь пальцами к его глазам, проникаю под стёкла очков и закрываю веки. — Можно. Знаешь кто ты? Животное, придуманное Кафкой. Знаешь как он писал? — он качает головой, открывая веки. Его глаза полуприкрыты, будто он вечно уставший. — Временами у меня такое ощущение, будто это животное пытается меня приручить. Иначе чего ради оно убирает свой хвост, когда я хочу его схватить, а потом спокойно ждет новой моей попытки, чтобы опять увильнуть? Хочешь меня приручить? — Хочу. А ты какой зверь? Такой же? Тоже хочешь меня приручить? — я улыбаюсь, отползаю назад, позволяя ему улечься на мой живот, обхватывая бёдра тёплыми ладонями. Я глажу его по волосам, ногтями водя по коже головы. — Однажды в Нормандии, на берегу, нашли скелет зверя. В длину метра два, обнаженный череп и мокрая шерсть. В газете написали, что он утопился потому, что его не любили. А назвали его «лавелю». Косматый зверь из Ла-Ферте-Бернар. Он пожирал младенцев и людей. Как думаешь, это была я? — голос под конец скрывается на шёпот, его пряди меж моих пальцев, его ладони на моих ногах. — Самое удивительное в том, что чудище оказалось обычной овцой. Мы ведь все овцы, да? — Тогда ты была бы моей любимой овечкой. — у Хайтани голос сонный, я слышу как успокаивается его дыхание. Он спокойно засыпает. Не от твоей ли руки я умру, милый? А может мне стоит убить тебя?