***
sound: m|o|o|n — crystals На вопросы «откуда» и «как» я отвечаю, что на меня напали, но увидеть их лица мне не удалось, и что заявление в полицию я подавать не хочу, так как это бессмысленно. Как бы не было мне обидно, я не хотела подвергать Инуи и Коко ни тюремному заключению, ни штрафу, или что им там грозило бы. Больше, конечно, из-за Сейшу. Едва ли я могла отрицать те сентиментальные чувства, что испытывала к нему. Не удержалась тогда, когда он пришёл, и сейчас наступаю на те же грабли. Мне помогают промыть глаз, и я несколько колеблюсь перед тем, как открыть его. По выражению лица врача понять что-либо не получается, поэтому я просто спокойно отвечаю на поставленные вопросы. Прикрываю левый, пытаясь сфокусироваться, но вижу то молниеносные вспышки, то чёрные пятна, что происходит сбоку не вижу вовсе, поэтому вздрагиваю, когда чувствую касание к плечу. Мама выглядит встревоженной до такой степени, что мне хочется плакать. Риндо, стоящий в проходе, нервно сжимает челюсть, и меня бросает в дрожь от того, что я не знаю, кого он хочет убить — меня или того, кто сделал это со мной. Всё ратовало за второй вариант, а я буквально дрожала, глядя на него. Не сказать, что я хотела, чтобы он переживал, но… нет, я хотела этого. Хотела, чтобы он волновался, винил себя за утреннюю ссору, чтобы думал только обо мне. — На первый взгляд, извините за каламбур, могу сказать, что это отслоение сетчатки с последующим кровоизлиянием. Нам нужно провести ультразвуковое обследование и электроретинографию для оценки функциональной активности сетчатки. Если диагноз подтвердится, мы проведём витрэктомию, удалим стекловидное тело и заменим его специальной газовой смесью, которая позже рассосётся сама. — Врач выключает фонарик, убирая его в нагрудный карман. Он поворачивается к маме, обращаясь к ней, — нам требуется заполнить пару документов, прошу за мной. Нет, нет, нет. Они не оставят меня с ним наедине. Разве нет? Просто не могут. Я цепляюсь за руку мамы, но она явно списывает это на волнение из-за анализов и вероятной операции. В сущности, причина моего волнения стояла прямо за ней. Возвышалась надо мной, грозясь закрыть небо и луну, она стряхивала невидимые пылинки с куртки, ожидая, пока нас оставят одних. Я скрещиваю ноги в лодыжках, отворачиваясь к окну, и меня абсолютно не волнует, что всё, что находится за ним — непроглядная ночная тьма. Хайтани напротив меня, скользит рукой по волосам, закладывая их за уши, наклоняется осторожно, оставляя короткий поцелуй в центре лба. — Твоя страховка же сможет всё покрыть? — его непринуждённость сбивает с толку. Он не смотрит на меня со злобой или невысказанным неодобрением, всё так же нежно скользит по волосам, снимает резинку, позволяя темным локонам рассыпаться по спине и плечам, пальцами проникает сквозь них к коже головы, медленно массируя её и вызывая во мне мурашки. Я закрываю глаза от наслаждения и киваю в ответ на его вопрос. — Хорошо. Тогда, может, расскажешь, что произошло? — Ты будешь злиться. Не хочу, чтобы ты злился. — Он обнимает меня, притягивая к себе. Головой облокачиваюсь на его живот, цепляясь рукой за край толстовки. Слышу его тихий шёпот, как он называет меня дурочкой и что, конечно, он не будет злиться. Мама врывается в палату, прерывая недолгий момент близости, заставляя меня вновь сесть прямо; она коротко бросает, что навестит меня завтра, так как ей пора на ночную смену, но Риндо уверяет её, что он останется до утра и всё будет хорошо. — Расскажу после всех анализов, окей? Он кивает, а я покорно плетусь за доктором. Первое — ультразвуковое обследование, и я закрываю глаза, позволяя нанести на веки холодный гель. Врач перемещает датчик в разные стороны, периодически прося меня выполнять какие-то мелкие действия, а спустя минут десять отводит к умывальнику в углу кабинета, чтобы я смыла гель. Вытираю лицо бумажным полотенцем, пока доктор исследует полученное изображение, после чего подтверждает ранее поставленный диагноз. Следующим пунктом становится что-то, чьё название я никак не могла вспомнить. Меня заводят в тёмную комнату, говоря, что предстоит просидеть здесь около получаса. Я коротко вздыхаю и устраиваюсь на стуле, к моему лбу и глазнице лепят электрод, говоря что-то о протекании тока, а после плотно закрывают дверь, оставляя одну в помещении. В детстве я боялась темноты буквально до усрачки, щёлкала выключатель на кухне и буквально за считанные секунды добегала до кровати, тут же ныряя под одеяло, заматываясь в него как в кокон. Я и сейчас периодически так делала. На ум приходит момент, когда Риндо заматывал меня в плед против моей воли, целовал в нос и называл «блинчиком». Я же смеялась и пыталась выпутаться из этой конструкции. Я не знаю, пугает ли меня что-то сейчас. Не было ни боязни темноты, ни крови, уколы перестали быть проблемой после всех визитов к дантисту, одиночество я переносила легко и порой предпочитала его какому-то общению. Казалось, что сейчас я была просто пустой оболочкой, поэтому моя благодарность Рину за его присутствие в моей жизни скакала до небес. Была ли я кем-то до него? Я не знаю. Он был центром моего мира, и я не имела представления о том, как жила до него, до его тёплых рук, глядящих меня по щеке, или его губ, находящих мои каждый раз, когда он просыпается. Слышу, как дверь открывается, сигнализируя о том, что полчаса уже прошли. Рядом со мной ставят лампу и резко включают свет, заставляя дёрнуться от неожиданности. Глаз побаливает, я вижу пляшущие впереди пузырьки и чёрточки. Сидеть десять минут под ярким светом нестерпимо больно, я нервно ёрзаю на месте, мучительно дожидаясь, когда эта ёбаная лампа уже выключится. Громкий щелчок отрубает ее, и я благодарно выдыхаю. Дорога до палаты с тоскливо говорящим доктором кажется дорогой в ад; мне не хотелось его слушать, усталость валила с ног, спать хотелось ещё больше. — Витрэктомию назначим на восемь утра, после этого придётся походить пару недель с повязкой, чтобы не травмировать сетчатку. На этом всё. — Я поджимаю уголки губ, ожидая, пока останусь в палате одна, после чего откидываюсь на подушку, устало вздыхая. Как же мне хотелось просто полежать в ванной и свариться там в кипятке.***
sound: tv girl — not allowed Штаны измазаны в крови и грязи, в пору бы их выкинуть, но мне они слишком нравились, поэтому я только брезгливо морщу нос, стаскивая их с себя и складывая в пакет в надежде позже отстирать. Пижама, которую мама принесла с собой, пахнет ополаскивателем, а я чувствую, что готова разреветься от жалости к себе. Глупая и ничтожная, полезла туда, куда не следовало, получив взамен на свою дерзость удар исподтишка. Злость на Коко и Инуи сменяется мыслями, что виновата в этой ситуации только я сама. Становится даже как-то стыдно за всё то, что я вывалила на Сейшу, но возвращаться обратно в тот момент не хотелось. Единственное, чего хотелось точно, так это больше никогда не влезать в нечто подобное. Я не была создана для этого и никогда не буду вариться в чём-то таком. С другой стороны, как я могу сказать об этом? Трусихой в глазах других быть не хотелось, уж если кто и может так называть меня, так это я сама. Стук в дверь ненавязчивый и тихий, я прокашливаюсь, чтобы сказать «Войдите». В горле какой-то ком из желчи. Риндо закрывает дверь, садясь на койку и подтягивая мои ноги к себе. Он закидывает их на свои колени, закатывает ткань пижамных штанов, пальцами проходясь от щиколоток и заканчивая бедром. Взгляд у него какой-то печальный, от чего мне самой становиться как-то тоскливо и тяжело, будто что-то давит на диафрагму. — Расскажешь мне, что произошло? — я киваю, складывая руки вместе. Слегка нервничаю, а потому периодически прокашливаюсь, но то, как его руки скользят по моим ногам, очень успокаивает. Моя речь не затягивается надолго, уже минут семь спустя я заканчиваю в ожидании вердикта. — Я рад, что всё закончилось более-менее хорошо. Может, мне стоит поговорить с теми, кто это сделал? Сказать, что не нельзя трогать принадлежащее мне? — Не нужно. Всё хорошо. — я приподнимаюсь для того, чтобы положить руку на его щеку, оглаживаю пальцем кожу с еле заметными родинками. Привстаю чуть больше, чтобы удобно сесть на него сверху, выгибаю спину, когда Риндо кладёт руку на мою поясницу, из-за чего чувствую тягучее ощущение в нижней части живота. Куда бы он не дотронулся, что бы он не сделал, я буду ощущать себя мороженым, случайно забытым на улице в летний зной. Зарываюсь носом в его волосы, чувствую яркий аромат шампуня и его личного запаха, которого больше нет ни у кого. Мои ладони на его щеках, я смазано целую его в губы, погружаясь в это чувство глубже, чем следовало бы. Напирать на него непривычно, непривычно тянуться вперёд и заставлять его откидывать голову назад, я привстаю на коленях, оказываясь выше него, хватаю его за подбородок, не позволяя увернуться от меня и моих губ. Сделай он это, и я растворюсь, исчезну, моё тело разложится на углероды, белки и жиры, и ничего от меня не останется, ни капельки, ни пылинки. Сколько времени я просидела один на один с собой, задавая один и тот же вопрос из раза в раз — как я должна вести себя, что должна чувствовать и как выражать эти чувства с другими людьми. Сейчас я знала, что должна была делать и как думать, всё было филигранно выведено где-то в подкорке и в одной из четырёх камер сердца. Рукой пробираюсь под его толстовку, ногтями провожу по торсу, карабкаясь всё выше и выше, целясь к трепыхающемуся сердцу. — Стой. Пожалуйста, остановись. — но я не хочу, почему он этого не понимает? Следовать его просьбе не хочется, оторваться от него равносильно пытке, сладкой муке, целую его сильнее, закусывая зубами нижнюю губу и отодвигаюсь с громким звуком. Он скользит языком по мелкой ране, вынуждая меня вновь прильнуть к нему, проводя языком и избавляя его от крови. Риндо тянется рукой ко мне, пальцы скользят сквозь пряди волос. — Ты знаешь, что такое космологический принцип? Пространство в поле зрения расширяется, концентрируя внимание в центре. Но где он находится? Везде. Не важно, где именно ты находишься, все будет отдаляться от тебя с одинаковой скоростью. Вселенная расширяется так, будто ты на поверхности воздушного шара. На нём не будет никакого центра, все будет отдаляться с одинаковой скоростью. Любая выбранная точка в прошлом и настоящем будет становится центром, но никогда не соединится с другой. Понимаешь, к чему я веду? — Я никогда не считала себя дурой, но, если честно, то не особо. — скольжу руками по его телу, пока он смотрит на меня, поджимая губы. В его глазах ледяная корка, морозящая и меня. Становится неуютно, холодно и тяжело. Сверху давит бетонная плита, грозясь сломать позвоночник. Пересаживаюсь с его колен на кровать, поджимая ноги под себя. Хайтани садится полубоком, смотря так, будто я маленький ребёнок. — Если следовать космологическому принципу, то центр твоей вселенной — ты. Не я, а ты. Понимаешь? — он берёт мои руки в свои, держит их излишне бережно, смотря прямо в мои глаза. Я качаю головой, ожидая больших объяснений. Рин вздыхает и на пару секунд закрывает веки. — В последнее время всё стало… сложнее. Ты будто помешалась. Ревность, жажда внимания, обиды. Раньше всё было… проще? Ты была собой, такой, какой и понравилась мне. Не навязывалась, говорила в лицо то, что думаешь, а сейчас тебя стало много. От тебя душно и вязко, ты не похожа на ту себя, что была в начале. Ты сделала меня центром своей вселенной, зациклилась на мне, но я влюбился не в это. sound: oh wonder — shark — К чему ты ведёшь? — я сглатываю желчь, совсем не чувствуя своих ладоней в его руках, их явно мелко потряхивает, раз Риндо сжимает их чуть крепче, чем раньше. Мне страшно. Стараюсь глубоко дышать, но получается как-то хуёво. Я знала, к чему он ведёт. Конечно, я знала, будто бы это было впервые. Только впервые я оказалась на противоположной стороне. Хотелось думать, что он шутит, пытается как-то поднять мне настроение, как он делал раньше. Он глубоко вздыхает, поднося мою ладонь к лицу и коротко её целуя. — Я хочу расстаться. Это не ты. Я не хочу, чтобы твой мир крутился вокруг меня, хочу чтобы мы были отдельными людьми с отдельными жизнями. Я… уже завёз твои вещи тебе домой. Там и узнал, что ты тут, твоей матери позвонили при мне. Мне не хотелось, чтобы это произошло так, но это ради твоего же блага. — Меня сильно трясёт, настолько, что хочется выблевать всё, что было внутри меня. Ноги подгибаются, когда я встаю, чтобы подойти к окну. За ним всё так же ничего, внутри меня сейчас — тоже. — О каком благе ты говоришь? Если ты… если ты меня бросишь, я умру. Сброшусь, повешусь, блять, вены порежу. — Нервно оборачиваюсь к нему, складывая руки на груди и вскидывая подбородок, смотрю прямо ему в глаза, ожидая, когда он скажет, что передумает. Он же должен так сказать. — Манипуляции, особенно такие дешёвые, тебе не идут. Я знаю тебя и знаю, что ты не сделаешь этого. Просто прими это и займись своей жизнью. Встречайся с друзьями, закончи школу, поступи в университет и роди ребёнка. Ну или брось всё, уезжай и не оставляй никакой записки. Просто живи, принцесса. Живи, а не существуй. — Он подходит ко мне осторожно, притягивает к себе и обнимает, я зарываюсь носом в его толстовку, ощущая, как подступают слёзы. Они бегут по щекам, образовывая дельту Амазонки, и тут же впитываются в чёрную ткань. — Но я не хочу так. Пожалуйста, Риндо, не бросай меня. Пожалуйста. — Десятки злоебучих «пожалуйста» вылетают из моего рта, я прижимаюсь к нему ещё крепче; надеюсь, что так он не отпустит меня. Надежда всё ещё теплилась внутри, но с каждой секундой тухла, оставляя лишь золу да пепел. — Прости. — Рин не произносит больше ничего, поднимает моё лицо руками, большим пальцем смахивая тяжёлые капли. Нежный поцелуй обжигает уста, и я бы отдала все, чтобы он не оказался последним. Загвоздка была в том, что у меня не было ничего. Он отходит назад, всё ещё смотря на меня, наверняка опасаясь моей истерики и звонких пощёчин. Я хотела, но не могла. Тело в нужный момент застыло, заставляя ощущать себя так, будто меня пригвоздило к полу. — Пожалуйста, не бросай меня. — Слова разбиваются о закрытую дверь, и я падаю прямо на дно. Очередная порция рыданий разносится по палате, и я не могу сказать, сколько так просидела. Просто в какой-то момент слёз не остаётся, а рот открывается в паническом припадке. Кажется, будто я не могу дышать. Лицо немеет и жжётся до такой степени, что я начинаю бить себя по щекам, лишь бы убрать эту неистовую дрожь и судорогу. Панические атаки случались не часто, и я просто не знала что делать, кроме убогих попыток дышать. Я больше нихуя не знала. Пальцы продираются сквозь пряди к коже головы, тело накреняется вперёд, а я погибаю морально.