***
Следующими моими посетителем, не сказать, что их было много, были Сейшу и Коко. Коко мрачно смотрел на меня, извинения, — невнятное бурчание, — я услышала только после того, как Инуи бьет его в бок локтём. Не сказать, что это как-то удивляло меня. Казалось, что я в принципе не могла ощущать что-то в адрес Коко. В сущности, он всё ещё оставался для меня пустым местом, поэтому его поспешный уход сразу после ненужных извинений остался не удостоен моим вниманием. Сейшу рассматривает меня без стеснения, в частности, повязку, закрывающую глаз. От этого я понимаю, что начинаю смущаться и смотрю прямо на него, вскинув подбородок и тряхнув волосами. — Тебе идёт. Извини. — он тут же закусывает губу, смотрит куда-то сквозь меня. Мне становится неприятно, хотелось крикнуть «Моё лицо здесь, идиота кусок, посмотри на меня!», а губы, под действием природного упрямства, не разжимались. Было в этом какое-то садистское наслаждение, в моём молчании. Уголки губ непроизвольно направились вверх от этой мысли, эдакие предатели, и это, кажется, придало ему огромной уверенности. Его руки, что прежде были заведены за спину, устремляются вперёд. Букет в его руках неплох, перевязан одной лишь толстой бечёвчкой. — Это тебе. Меньшее, что я могу сделать. — Проблема не в том, что ты можешь сделать, Сейшу, а в том, что ты, напротив, ничего не сделал вчера. Сейчас говорить об этом нет никакого смысла, но я же имею право хоть немного попричитать и позлиться? — Он хмыкает, протягивает мне букет, который я всё же принимаю, какой бы вредной мне не хотелось побыть. Гипсофилы да ромашки, не большие, а маленькие, полевые, переплетённые между собой, Инуи будто хотел напомнить о событиях двухгодичной давности. Такой же букет он преподнёс мне на первом нормальном свидании. И стоит улыбается, как хитрый лис, словно только и хотел вызвать всё же нахлынувшие на меня чувства ностальгии. — Дать бы тебе этим букетом по твоей наглой морде или засунуть в жопу, да совесть не позволяет. Но ты и так об этом знаешь, да? — Ну конечно, ты же не думаешь, что я идиот? — засовывает руки в карманы и улыбается, маленькая гадина. И вправду хочется стереть эту улыбочку с его лица. Я сажусь на кровать, подгибая одну ногу под себя, а вторую сгибаю в колене, кладя на неё подбородок, кивком указываю на кресло, на котором чуть ранее восседала Эмма. — Когда тебя выписывают? — Мм, сегодня, я жду маму и Чифую. Повезло, что ранение не оказалось таким, что до слепоты. Спасибо, что у Коко силёнок не хватило. — Я улыбаюсь, заламываю пальцы, глядя как Инуи переходит из спокойного состояния в излишне нервное по щелчку пальцев, и у меня хватает благоразумия и жалости по отношению к нему, чтобы остановиться и не возвращаться к этой теме. Не хотелось выслушивать пустые и лишние извинения, которые были до жопы. — Что с Тайджу и Чёрными драконами? Мне было неловко спрашивать у Юзухи. — Когда я пришёл к нему сегодня, его не оказалось дома, и никто не знает, где он и куда делся. Мелкие сошки разбрелись кто куда, так что единственные, кто остался на данный момент — я и Коко. В любом случае, «драконы» это не банда, а переходящая концепция идеалов и ценностей в рамках токийского Босодзоку, испорченная девятым поколением. Примерно тогда, когда всех упекли либо в колонию, либо в тюрьму, мы с тобой разошлись. Ты бы не стала встречаться со мной на свиданиях в колонии, разве нет? Уж точно не в пятнадцать лет. В любом случае, я хочу вернуть «Чёрных драконов» времён первого поколения, а с учётом моего ночного разговора с Майки и того, что драконы были собраны его братом, у меня есть вариант, как это сделать. Извини, что сейчас вывалил на тебя всё, но это… важно для меня. — И вправду вывалил, выложил всё как на духу, и даже глазом не моргнул, даже про Сано, а такую информацию вряд ли было позволительно вывалить на девку, которая передёрнула тебе пару раз, по мнению суровых ребят из банды. Инуи поджимает губы, играясь с замком от куртки. По нему было видно, как это было важно для него, как горели его глаза во время этого мини-монолога, и как они потухли, когда пришлось оторваться от гонки за мечтой в виде возрождения чего-то там. В любом случае, его детский восторг был таким милым и волнительным, что я невольно задумалась, а не горели ли мои глаза так же, когда я говорила о Риндо и была с ним? Разумно ли было позволять чему-то такому гулять в моей голове и мыслях? Ответа не было, но было знание о его существовании. Я ободряюще улыбаюсь Сейшу, сжимая рукой его ладонь, а он поднимает на меня взгляд и смотрит с таким щенячьим восторгом, что становится неловко. Я зарделась, убирая ладонь и пряча её в рукав длинной синей кофты. — Тогда, мне стоит ждать приглашение на посвящение тебя в Свастоны? Мне, конечно, больше не хочется иметь что-то общее с Босодзоку, но на тебя в чёрной форме я бы, бесспорно, посмотрела. И на лицо Чифую тоже. — Уголки губ тянутся вверх, пока я смотрю на то, как он улыбается в ответ. Напряжение, которое сквозило между нами в кафе тогда, пару недель назад, напоминало натянувшийся медный провод, но сейчас от него не осталось и следа. С ним снова было приятно и легко общаться, казалось, что я общаюсь со старым другом, воспоминания о котором всё так же были тёплыми и светлыми. — Если у тебя всё тот же адрес, то могу даже заехать. Только не трепись об этом, лады? — Я киваю, рассеяно закусывая ноготь большого пальца. Заедет. Ебучий закон парных случаев. Стало тяжело дышать. Я не воспринимала и не собиралась воспринимать Сейшу как некую замену Риндо. Его желание общаться со мной не поддавалось объяснению, по крайней мере с моей стороны, а то, что это случилось аккурат после расставания, хотелось списать на желание Вселенной не оставлять меня одну. Во рту становится по-мерзкому кисло. Хоть я и явно являюсь той, кто в кинематографе и литературе называется «ненадёжным рассказчиком», подсылать Инуи было подло. Риндо был незаменим, всё то, что он дал мне, все физические и моральные составляющие наших отношений, если говорить деликатно, если ограничиться простой речью, — его член, деньги и медовые речи, всё это навсегда останется со мной, а Сейшу не сможет дать того же, и речь даже не о члене и деньгах. Сглатывать кислую слюну и ощущать, как она течёт по сухому горлу, противно. Но слушать Инуи и говорить на совершенно отстранённые темы отнюдь таким не было. Мы провели вдвоём ещё несколько десятков минут, пока голова Коко, с завязанными в хвост волосами, не пролезла в щель двери, напоминая, что им пора идти. Сейшу улыбается извиняюще, вызывая во мне необъяснимый материнский инстинкт. Хаджиме возвращается в коридор, а я запускаю пальцы в тициановское золото его волос. Хотелось сказать ему, чтобы он не писал и не звонил мне, чтобы он не улыбался так, смотря на меня, чтобы забыл. Но я не могла, не смела. Я была слишком самолюбива и тщеславна, чтобы остаться одной, без капли мужского внимания. Мне нравилось флиртовать, закидывать ногу на ногу в чёрных колготках, обнажая узкие бёдра, подкуривать и смотреть откуда-то из-под ресниц. И мне не было стыдно за это. Излишне сердобольные назвали бы меня шлюхой, я же верила в то, что всё в мире субъективно. Поэтому и поцелуй на щеке Инуи оставляю излишне слюнявый, по-птичьи наклоняя голову на бок. — Это за цветы, мой любимый бывший друг сердца. И за то, что чуть не вышибла тебе мозги. — Он смотрит на меня как на прокажённую и больную, а я лишь отмечаю, что он на пару сантиметров ниже Хайтани. И то, что глаза у него не зелёные, а с голубым отливом. Сцепляю руки в замок у себя за спиной и отступаю на шаг. — Номер у меня тот же. До встречи?***
sound: tv girl — cigarette out the window Я выныриваю из-под одеяла нехотя, морщусь, закрывая шторы в своей комнате. Планы на сегодняшний день были едва ли не наполеоновские, но желания на них было едва ли с горку. Мама с Чифую забрали меня вчера, вскоре после ухода Сейшу, мама злилась и тут же тушевалась, брат же гладил меня по волосам и говорил, что я красотка с этой повязкой, я же вяло ударила его в плечо. Накидываю на себя халат, присаживаясь перед коробкой вещей, которую привёз Риндо. Футболки, штаны, толстовка, причём явно не моя, а самого Хайтани, даже блядская кружка с зубной щёткой. Меня вдруг охватывает злость, я хватаюсь за кружку с щёткой, быстрым шагом подбегая к окну и открываю его настежь. Ноги в тапках ступают на маленький балкон, а посуда и щётка летят куда-то в сторону улицы. — Осторожней, мандачьё! — кричит какой-то мимопроходящий уёбок, на что получает хриплое «нахуй иди» и средний палец. Рука ползёт в карман халата, выцепляя сигарету. Трясущиеся руки поджигают кончик, а голова опускается вниз. Меня трясёт то ли от злости, то ли от жалости к самой себе. Даже курить не хочется, затяжка отдаёт рвотой в моём рту. Глаз начинает щипать, но слёзы не идут, и кажется, будто всю жидкость из организма выкачали, оставив сухую оболочку. Недокуренная сигарета вываливается из пальцев, а я захожу обратно в комнату. Казалось, что Хайтани просто пытался избавиться от любого напоминания обо мне. Интересно, он спалил бы кровать? Выкинул бы ванну? Продал квартиру? Всё это отдавало детским желанием забыть о чём-то и не более. Я глубоко вздыхаю и трясу волосами, стягивая их в хвост. Небольшой путь в ванну, мимолётный взгляд в зеркало. Повязка выделяется на бледном лице, обкусанные губы и покрасневшие крылья носа, волосы топорщатся в стороны, я кажусь себе блеклой копией самой себя недельной давности. Беру хвост в руку, замечая секущиеся концы, и вспоминается, как я ходила с каре пару лет назад. Первое, что делают многие девушки после расставания — отрезают волосы и меняются до неузнаваемости, может стоило так и поступить? Первым делом, отмываю тело от больничной пижамы и того, что осталось на мне, когда Риндо обнимал меня, а после выпиваю кофе и на автомате собираюсь. Ехать в Роппонги к психотерапевту, как пить дать, не хочется, но какова вероятность, что я встречу его прямо там. Стягиваю волосы в низкий пучок, натягиваю толстовку и брюки, большие чёрные наушники подключаю к плееру, а после ползу под кровать. Мой скейт, пыльный и покоцаный, лежит всё там же. От чего-то вновь захотелось встать на доску, и, разогнавшись до максимума, проехаться по ровным улицам. Доске уже больше четырёх лет, поэтому приходится слегка побить ею по полу, чтобы узнать, щёлкает ли она ещё и не высохла ли дека. Уголки губ ползут вверх, когда я слышу щёлканье, даже подвески не захватила ржавчина, и колёса катятся спокойно, только чуть подкрутить не помешает. Небольшая коробка с инструментами лежит тут же, там же подшипники и другие подвески. Маленький фиолетовый мультитул подарила мне мама вместе с этим самым скейтом, жаль, что прокаталась я от силы год. Когда с корректировкой доски покончено, натягиваю на себя большую ветровку, а после вылетаю из квартиры. Перепрыгиваю по две ступеньки, чтобы быстрее добраться до ровной поверхности, тут же бросая доску на землю. Ноги привычно становятся на деку, левая — ведущая, правой отталкиваюсь от асфальта, плавно начиная катиться по улице. Дорога до станции метро занимает десять минут, я еду мимо разномастных вывесок под Джастина Тимберлейка, ощущая, как едва тёплый ветер бьёт в лицо. Поездка на поезде до Роппонги и госпожи Одзаки проходит быстро благодаря музыке в наушниках и удивительной способности отключать мозг, смотря в окно. Казалось, будто я была в этом районе сто лет назад, а не на прошлой неделе. Видеть эти улицы было тяжело, так, что сводило где-то в груди. От станции до здания психиатрической клиники точно так же еду на скейте, идти в кабинет страшно, но необходимо. Я не знала, прорвёт ли платину в виде эмоционального блока этот сеанс и не знала, молить об этом или опасаться. Госпожа Одзаки удивлённо приподнимает брови при виде меня, но я искренне рада и благодарна за то, что сеанс со следующей недели она перенесла на сегодня, в то время, когда все находятся рядом с семьями. Осторожно ставлю доску рядом с дверью и устало падаю в мягкое кресло. Женщина поправляет очки, складывая ногу на ногу, рука изящно изгибается, а рыжие волосы светятся при попадании солнечных лучей. Она прокашливается, сбрасывая с левой ноги туфлю на каблуке, явно уставшая от нерадивых пациентов, меня в том числе. Разговор идёт ровно и спокойно до момента, когда я подхожу к одному из главных событий за последние дни. — Мы расстались. Кажется, я должна чувствовать злость и плакать, но я. не могу, потому что надеюсь, что он снова заедет и скажет, будто это всё было глупой шуткой и неудавшимся розыгрышем. И в то же время я понимаю, что нет. Я плакала только тогда, когда он говорил всё это, а после — плотина, которую никак не прорвёт. Я в принципе никогда не была особо эмоциональным человеком, в детстве была обычным спокойным ребёнком, с периодическими вспышками злости, и это всё. Я не знаю, что должна чувствовать и должна ли вообще. Я даже не знаю, скучаю ли я за ним или за его присутствием в моей жизни. — Она смотрит на меня, делая глоток кофе из кружки со слащавой надписью «любимой мамочке». До этого я как-то и не задумывалась, сколько ей лет. Может тридцать пять или ближе к пятидесяти. Прожить долгую жизнь для меня казалось сном и пыткой, прошедшие семнадцать, почти восемнадцать, лет моей жизни были сумбурными, и я не могла представить, что ещё должно произойти. Война, катаклизм, может метеорит упадёт прямо на Японию? Хуйня, всё хуйня. — Ты не обязана чувствовать вину за то, что чувствуешь слишком много или слишком мало. Можно не реагировать на эту ситуацию на протяжении месяцев, а после утонуть в эмоциях. Даже если этого не будет, не стоит переживать на этот счёт, и я сейчас не обесцениваю твою проблему, просто. ты молода и прекрасна, помни об этом. — Я устало выдыхаю, продолжая слушать то, что госпожа Одзаки говорит мне на этот счёт. С ней мне было общаться намного легче, чем с моим психологом, и под конец приёма я чувствую, как напряжённые плечи расслабляются. Она спрашивает меня о таблетках и дозировке, на что я отвечаю, что придерживаюсь всех правил, тут же кидая в ответ вопрос об их нарушении. — Я же могу, ну скажем, немного выпить с подругами? Ну, типа, не сорвёт ли мне голову от этого? Не хотелось бы лежать в больничке. — Она отвечает, что запретить мне не может, но настоятельно не рекомендует, так что всё на мой страх и риск. Рисковать я не любила и не хотела, но пропустить пару бутылок было жизненно необходимо моему изнывающему от расставания сердцу, но, если честно, препираться с пьяной Юзухой можно только будучи такой же. Женщина качает головой, и мне даже становится её жаль из-за своих тупых вопросов. Мы прощаемся, и я честно обещаю подумать об употреблении алкоголя. Жалко, что только этим не ограничится. От клиники до следующего пункта назначения путь занимает около пятнадцати минут. Парк Сакуразака как место встречи нравился мне намного больше, чем грязные подворотни, где я покупала амфетамин. Знакомый дилер моего прошлого дилера колебался от одной крайности к другой, торгуя исключительно героином и травой, а колоться мне, естественно, не хотелось. Зип-лок с десятью граммами индики украдкой ложится мне в руку, в этот же момент передаю две купюры с изображением Итиё Хигучи номиналом пять тысяч йен. Мне не хочется оправдываться, да я и не собиралась, единственное, чего я хотела — отпустить всё, что произошло, и расслабиться. По пути из парка до станции заезжаю в магазин, покупая упаковку бумаги для самокруток и новую зажигалку, удовлетворённо отмечая, что сделала все необходимые дела, и единственное, чего мне сейчас хотелось, скрутить косяк и плотно затянуться. Меня даже не расстраивал начинающийся дождь. Небо заволакивали тёмные, практически чёрные тучи, вынуждая смотреть на них, не отрывая взгляд, через окно в вагоне. В детстве мне всегда нравилось сочетание такого неба и тёмно-зелёной листвы. Было в этом что-то завораживающее, хотелось только и делать, что дышать разряженным перед грозой воздухом. До того, как мне исполнилось тринадцать, мы всей неполной семьёй часто ездили на неделю в Миуру к моей многоуважаемой бабуле, и нашим любимым времяпрепровождением была аренда велосипедов и неспешная поездка в Хамаморойсо, в частности к маяку Моройсозаки. Пляж с каменным берегом, об который вечно бьются волны, и невероятный вид на гору Фудзи. Я была влюблена, искренне и совсем по-детски, а бабуля только покачивала головой, говоря, чтобы я была осторожнее, ведь исо-онна мастерски превращается в камни и легко может съесть меня. Всё это не вызывало во мне ничего, кроме раздражения и смеха, и я продолжала ездить туда, одна или с мамой и Чифую. После кончины бабушки её дом пришлось продать, и больше я не видела белый Моройсозаки, но вид грозового облака над Сагамским заливом я не забуду никогда. В груди почему-то начинает щемить при воспоминании морского воздуха, и резко становится тяжело дышать. Прихожу в себя только когда проезжаю свою станцию, а обратный поезд будет только через полчаса. Я нервно кусаю губы, смотря на небольшие капли на земле. Оставаться и ждать не хотелось, попасть под дождь не хотелось ещё больше. Приходится глубоко вздохнуть и выйти из метро, трясущимися руками поджигая сигарету. Всего одна станция от моей и как меняется вид: вместо аккуратных пятиэтажек — двухэтажные здания, первый этаж которых занимали магазины. Держу скейт в левой руке, правой убираю волосы, попадающие в рот, медленно проходя по улицам. sound: choker — petrol bliss — Бу! — неожиданное прикосновение к плечу вызывает шипящее «блять», рука машинально тянется к карману. Ещё неделю назад там привычно лежала телескопка, сейчас же там пусто. Я даже не знаю, где она, возможно, так и лежит в той ебучей церкви. Разворачиваюсь, чтобы увидеть золото волос и виноватую улыбку Сейшу. Ладонь тянется к его лицу и не сильно бьёт по лбу парня, он же только кивает, смотря на доску в руках. — Повязка не мешает ездить? — Нет, если есть хотя бы небольшое количество серого вещества в голове, инстинкт самосохранения и осторожность. Что ты тут делаешь? — опускаю скейт на землю, снимая наушники свободной рукой. Инуи одной держит обычный чёрный зонт, другая же занята небольшим пакетом. Он ярко мне улыбается, и, есть такие люди, чья улыбка столь заразительна, что хочется тоже улыбнуться. Сейшу был одним из них. — Живу. Мои прошлые проблемы с родителями достигли апогея и я свалил в бывший магазин Шиничиро, потому что никто так и не арендовал здание, как и квартиру на втором этаже. — На имени Сано его голос трагически затихает. Я не так много знала о его семье, но о заскоках его родителей знала достаточно. Непонятное желание навязать Инуи мечты, которые они также навязывали почившей Акане, вызывали во мне раздражение. Будто первая попытка провалилась и время повторить всё заново, они не думали о том, каково их сыну. Госпожа Одзаки, вероятнее всего, назвала бы это посттравматическим синдромом или чем-то в этом роде, я же назову это ебланством. Неудивительно, что и без того вспыльчивый Инупи послал их нахер. Мы говорим ещё пару минут о том, почему я оказалась здесь и своём самочувствии. — Так что, ты пойдёшь домой в дождь? Потому что я мог бы пригласить тебя на ужин, пока не закончится гроза, только с условием, что готовишь ты. — Было бы неплохо, если честно. Мама на работе, Чифую, наверное, как обычно в какой-то жопе, так что…. — пожимаю плечами и поджимаю губы, на что Сейшу кидает ёмкое «я понял», подставляя мне руку, которой держал зонт. Я поднимаю доску, левой же рукой хватаюсь за его локоть, становясь под зонт. Дождь усиливается, пока мы неспешно идём к его дому. В прошлый раз, когда я попала под дождь, Риндо потратил на меня больше, чем моя мама, вероятно, получала за год. А ещё он дал мне чистую футболку и заказал пиццу. И вновь эти мерзкие мысли, что я предаю его, которые я с огромными усилиями пытаюсь отогнать. Он же сам говорил проводить мне больше времени с друзьями и жить своей жизнью. Он же сам бросил меня, больше я ничем ему не обязана. Больше нет. Подниматься в квартиру пришлось с заднего входа, сам же вид заброшенного магазина вселял обоснованное чувство грусти. Старую дверь Инуи открывает с второго раза, пока я держу над ним зонт, осматриваясь вокруг. В доме тепло, особенно после прохлады на улице, пришедшей вместе с бурей. Небольшой диван прямо возле двери, в этой же комнате находился и холодильник с небольшой мойкой и плитой, чуть дальше — небольшой коридор, с дверьми по обе стороны, по всей вероятности, ведущие в ванную и спальню. Места было мало, но едва ли я могла назвать квартиру не уютной. Тут и там виднелись небольшие горшки с цветами, мягкий ворсистый ковёр подле дивана, и это было даже мило. Я стаскиваю ботинки, мысленно благодаря за сохранение сухости носков. Сейшу ставит пакет на стол, прося разобрать его, пока он переоденется, что я послушно исполняю. Небольшая пачка лапши, свежее мясо, парочка луковиц и несколько упаковок чипсов, едва ли можно было ожидать от Инуи желания готовить. Стаскиваю куртку с плеч и распускаю волосы с намерением собрать их заново в более приличный пучок, который от моих похождений совсем растрепался. — Уже придумала, что можно приготовить? — я разворачиваюсь, всё ещё пытаясь сделать что-то с причёской, и качаю головой. Моих знаний хватало чтобы приготовить что-либо, но с таким небольшим набором выбор был невелик. Раздумываю несколько секунд, смотря куда-то сквозь Сейшу, и всё же прихожу к какому-то варианту. — Как насчёт вечера итальянской кухни? Кроме пасты с курицей ничего не лезет в голову. — Он отвечает согласием и начинает помогать мне с готовкой. Ставлю отвариваться спагетти, пока Инупи мелко нарезает лук, приступая к мясу. Сковородка оказывается на плите, мелко нарезаное тут же отправляется туда, следом за ним лук, а после я, какая удача, нахожу остатки сливок, которые добавляю прямо к мясу. Готовка не занимает много времени, а беседа идёт плавно и гладко, отвлекая от самостоятельно сваренной каши в голове. sound: nuq — say never Впоследствии, дождь всё не кончается и Сейшу не остаётся ничего, кроме как достать банку пива, предусмотрительно предложив и мне. Жаль, что придётся отказаться, принимая вместо этого банку колы. Он рассказывает больше о родителях и их ненормальной фиксации на прошлом, я же рассказываю о проблемах с головой, делая равноценный обмен в откровениях. Не хотелось быть молчаливой слушательницей, пока мне рассказывают столь личную информацию. Инуи округляет глаза и смотрит на меня своим щенячьим взглядом, я же пожимаю плечами, добавляя, что совсем недавно меня бросили и я, вроде как, расстроена. — На самом деле я не ебу, что должна чувствовать. И это так, нахуй, сложно. — Я прикладываю ладони к лицу, устало тру глаза и вздыхаю. Тянусь к рюкзаку на диване, доставая пакет с травой. Раз уж откровения зашли до такого, то почему бы и нет. Аккуратно достаю бумагу, выкладывая на неё небольшое количество, после чего скручиваю, проводя языком, скрепляя всё. — Ты не против? — Прошу. — вставляю косяк меж губ, поджигая зажигалкой. Тяжёлый дым поступает в лёгкие, приходится на пару секунд задержать его там, перед тем как выдохнуть обратно. Кидаю взгляд на Инуи, залажу с ногами на стул и тяну руку с тлеющим подобием сигареты в его сторону. Я могла ожидать вежливый отказ, но не того, что он тянется ко мне, а после делает точно такую же затяжку. Мы передаём косяк друг другу, продолжая говорить. Несмотря на расслабляющий эффект индики, я помню только периодический громкий смех и плывущие по телу нежные волны, такие, что в последствии уносят нас на диван. Ноги Сейшу закинуты на кофейный стол, стоящий рядом, свои же я сгибаю в коленях, откидываясь на подлокотник. Вспышки молний освещают его лицо, удивительно контрастируя с светлой кожей и розоватым шрамом. — Он слишком плох для тебя. Банально, но так. Это как… представь, что ты новая вагонетка, а он разваливающиеся рельсы. Типа того. — Я смеюсь, представляя вагонетку с своим лицом. Это можно было бы описать как похабную шутку, но мне не особо этого хотелось. Я качаю головой, приговаривая, что он долбоёб и накурило его больше, чем меня, потому что ни про какие вагонетки и рельсы я и не думала. В голове впервые за эти пару дней была сплошная пустота, казалось, что я буквально вижу белое, ничем не заполненное, пространство. — Он моё любимое воспоминание. Есть так много того, что я хочу сказать, но я даже, блять, не знаю откуда начать. — Я отворачиваюсь к окну, не имея смелости смотреть на Инуи. Я эгоистично вываливала на него свои личные переживания, куда больше, чем он на меня, и сейчас, да, мне правда было стыдно. Единственное, на что я надеялась, так это на то, что весь диалог не вызовет у него каких-то негативных чувств. Он не был обязан слушать это, высказывать поддержку в мою сторону и утешать, понимание этого было абсолютно чётким, несмотря на затуманенный каннабисом мозг. — Нужно отпустить это. Хочешь… я могу кое-что сделать. С твоего согласия. — Я разворачиваюсь обратно к нему, удивлённо поднимаю брови и хмурюсь. А он начинает так заливисто смеяться, что это вызывает у меня ответный смех. Так я оказываюсь в небольшой ванной, сидя на стуле перед зеркалом. Сейшу накидывает на мои плечи полотенце, выискивая ножницы в ящике. Ноги будто бы сводит судорога, но я только сглатываю, когда слышу первый щелчок. Что-то падает с меня мёртвым грузом, а я не могла сказать, были ли это переживания, или мои собственные волосы. Через зеркало смотрю на его сосредоточенное лицо и только минут через пятнадцать — волосы были по плечи и видеть себя без локонов чуть ниже лопаток было, как минимум, непривычно. Как максимум, я напоминала саму себя два года назад. — Тебе бы голову помыть. Справишься? — Да, конечно. Спасибо. — он кивает, забирая стул обратно на кухню, я же скидываю толстовку, оставаясь в одной футболке. Воду едва ли можно было назвать горячей, а настроить нужную температуру было выше моих сил. Вода из душа льётся на затылок, смывая маленькие волоски, оставшиеся после стрижки, а я чувствую, как меня медленно начинает отпускать. Когда волосы полностью намокают, пытаюсь положить шланг с душевой лейкой на дно и всё даже идёт нормально, до того момента, как она не переворачивается на скользком акриле, обливая с головы до ног. — Блять, блять, блять. — Всё окей? — Сейшу заходит в тот момент, когда я пытаюсь стереть воду с лица и отряхиваюсь, борясь с болью в шее от неудобного положения головы. Отвечаю, что в рот это всё ебала, на что он тяжко вздыхает, подбирая лейку. Его ладонь касается поясницы, вынуждая вновь наклониться. Пальцы зарываются в мокрые пряди, пробираясь к коже головы, он медленно втирает шампунь, вспенивая его и аккуратно смывая. Я складываю руки на бортике ванной, прикрывая глаза от его действий. Если бы пришлось сказать, что это было неприятно, я бы соврала. Казалось, ещё пару минут такого времяпровождения и я засну прямо так. Полотенцем он промакивает волосы и довольно улыбается, осматривая работу. — Можешь лечь на моей кровати, а я займу диван. Уже двенадцать. — Спасибо и прости, что лишила кровати. — Виновато поджимаю губы, в то время как Инуи щёлкает меня по носу, говоря, что мне не стоит об этом думать, и вообще он рад провести вечер с кем-то, помимо Коко. Он отдаёт мне футболку и шорты, чтобы я могла переодеться, а после мы вновь возвращаемся к остаткам пасты и говорим на отвлечённые темы. Я даже удостаиваюсь чести увидеть его небольшую коллекцию обуви на каблуках, что было неудивительно, учитывая его помешаность на Шиничиро. Только к двум я всё же устраиваюсь на мягком матрасе, пока Сейшу укрывает меня одеялом. — Я… рада, что мы снова общаемся. И я правда надеюсь, что мы снова вернёмся к статусу друзей. — Если ты так хочешь. Спокойной ночи. — Отвечаю ему тем же, и он выключает свет, оставляя меня лежать в темноте. Я хотела этого, хотела вновь чувствовать себя нужной. Мне нравилось проводить с ним время, смеяться вместе с рассказов о Коко и всматриваться в зелёно-голубые глаза. Возможно, было ошибкой вновь сближаться с ним. Но я любила ошибаться, а особенно любила ошибки с светлыми волосами.