***
sound: the xx — islands Дни до нового года проходили медленно, и даже коротать их с Чифую было мучительно, поэтому на празднование я собиралась с необычайной скоростью, лишь бы выбраться из надоевших стен. Светло-голубая ткань юкаты была плотной, но казалась лёгкой и шёлковой. Пальцы оглаживали изображения на ткани — гейши в таких же юкатах повторялись по всей длине, на рукавах же можно было разглядеть переплетение из симэнавы и жёлтой омамори, обвитых ветками цветущей сакуры. Изначально во мне не было никакого желания надевать что-то подобное, но на вопрос «пойдут ли они в юкатах» Эмма, Юзуха и Хина отвечали одинаковое «конечно, это же новый год», поэтому мне пришлось сдаться и попросить маму отыскать что-то в её шкафу. Сейчас же, смотря на это «что-то», было легко сдаться. Легко встать перед зеркалом в полный рост, осторожно надевая дзюбан, саму юкату, а после оби. Последний тоже заслуживал внимания — красного цвета лён с изображением журавлей и листьев бамбука, он плотно перехватывал талию, а мама затянула его так, что мне было тяжело дышать. — Тебе она идёт больше, чем мне. Может, я не говорила, но с вашим папой мы познакомились на фестивале, когда я была в ней. — мама поджимает губы, убирая невидимые пылинки с моих плечей. Вижу, как её глаза начинают блестеть и увлажняться, поэтому кладу поверх её руки свою ладонь чтобы хоть как-то поддержать. Она вновь обращает внимание на меня, а не на собственное прошлое, тепло улыбается и качает головой. — Позовёшь меня, когда будете уходить. — Хорошо. — она уходит, в конце проводя пальцами по остриженным прядям, и цокает, вызывая у меня смешок. У них у всех была такая реакция. Эмма и Юзуха сказали, что я бестолковая дура, а Чифую сделал точно так же, как и мама. А мне было легче дышать. Пытаюсь перекрыть красноту купероза на лице лёгким слоем тонального крема, на правом глазу минимальный блеск и тушь. На левом — ставшая родной чёрная повязка. До следующего приёма у врача с последующей оценкой состояния около недели, чего я ждала слишком сильно. Отсутствие нормального обзора неимоверно раздражало. Стою с красной помадой несколько минут, но всё же не решаюсь, выбирая чуть более розоватый оттенок, волосы оставляю распущенными, добавляя только заколку с прикреплённым синим цветком. Чифую со своей юкатой возится дольше чем я, истерящий крик «мама» заставляет вздрогнуть и закатить глаза, откладывая традиционные гэта в сторону. Не хотелось бы навернуться с них и упасть лицом в снег-тире-грязь. Нервно поглядываю на часы, показывающие пол одиннадцатого, когда любимый брат покидает свою холостяцкую конуру, приговаривая, что он не виноват в том, что мы опаздываем. Я же отвешиваю ему лёгкий подзатыльник, натягивая ботинки под неодобрительный взгляд мамы, на что только пожимаю плечами, добавляя к этому своеволию чёрный шарф вместо белой шерстяной накидки. К храму мы приезжаем в одиннадцать, и я тут же вздыхаю, когда вижу огромную кучу людей. Единственный плюс толпы — я практически не ощущала холода несмотря на небольшой слой снега на земле. Чифую спешно покидает меня, оставляя у входа в храм, поэтому мне ничего не остаётся, кроме как ждать Юзуху или Эмму в стороне от главного входа. Косяк только подходит к середине, когда семейства Шиба и Мицуя появляются передо мной. Такаши тут же шикает на меня из-за курения при Луне и Мане, пытается узнать, всё ли со мной в порядке и оказывается утащенным младшими сёстрами. Хаккай же остаётся стоять рядом, пока его сестра нахально утаскивает из моих рук самокрутку и быстро затягивается, из-за чего тут же кашляет и недоумённо смотрит на меня. Я пожимаю плечами, а она качает головой, но всё равно делает новую затяжку. — Ты ебанулась. Кстати, я думала будет хуже, но выглядит как работа профессионала. — Юзуха кивает в сторону волос, а я машинально касаюсь пальцами коротких прядей. Я не рассказывала ей о пропущенной станции, дожде и руке Инуи на моей талии, поэтому о её реакции только смела догадываться. В груди зажигается огонёк предвкушения этого, который тут же вырывается вместе с дымом, когда я забираю косяк обратно. — Я передам Сейшу твой отзыв. — её брови тут же взлетают вверх, а недоуменное лицо Хаккая обязательно стоило бы запечатлеть. Я смеюсь, докуривая остатки и выбрасывая оставшуюся бумагу в урну. Шиба тут же хватает меня под руку и уводит в сторону входа, начиная выпытывать подробности. Из-за её детского желания посплетничать мы едва не упускаем Эмму в компании Майки и Доракена. Они обе окружают меня, оставляя в стороне своё сопровождение, и все допытывают разные подробности, на что я отвечаю, что все расскажу завтра на ночёвке. Подруги только вздыхают, направляясь к столику с эмами. Тут же я замечаю Хину, паникующего Такемичи и Такаши с Хаккаем. Ханагаки пытается спрятать свою эму, случайно отбрасывая её в сторону. Пытаюсь проследить за траекторией её полёта сначала в руки Чифую, а после из них мимо Нахои и Мучё к стоящим поодаль Майки и Доракену. От таких хитросплетений только начинает кружиться голова, поэтому я отвлекаюсь на то, что хотела бы написать. В мыслях была звенящая пустота, вынуждающая застыть с маркером над деревянной пластинкой. Всё, чего я хотела, было невозможно осуществить, а я даже не желала чего-то из ряда вон выходящего. Что-то в голове щёлкает и я наконец вывожу нужное — «не связываться с прошедшим временем». Улыбаюсь, глядя на надпись, но как-то вымученно. Точка в конце предложения получается крупной и жирной, а после превращается в линию. sound: the neighbourhood — unfair Шикаю, смотря на того, кто толкнул меня, и ожидаю извинений. Нахожу светлые волосы и зелёно-голубые глаза, словно мель в тропических широтах. Ты хочешь в ней утонуть, но не можешь. Инуи теряется и мнётся, глаза бегают от моего лица к надписи на моей эме, в толпу и обратно ко мне. Наклоняю голову и жду непонятно чего. — Когда действуешь неаккуратно и грубо — следует извиняться, малыш. Ты не знал? — он открывает рот и тут же закрывает. Уголки моих губ тянутся вверх, я качаю головой, возвращаясь к деревянной дощечке, которую передаю женщине, стоящей за прилавком. Она также улыбается мне, глазами скользит по мне и Сейшу, а после также тянется и забирает его эму, абсолютно пустую. Он рукой тянется за ней, но женщина быстрым семенящим шагом отходит от нас. На нём такая же традиционная юката, а чёрный верх так удивительно контрастирует с бледным цветом кожи и золотыми волосами. Заставляет засмотреться, и даже розоватый шрам не портит вид. Я поворачиваюсь к нему всем телом, а он отзеркаливает мою позу. — Даже не потребуешь назад? — Да хуй с ней. И я… извиняюсь, что толкнул. Ты так… тебе очень идёт голубой цвет. Если бы ещё не… это. — его рука тянется к повязке, пальцы проходят по ткани, а после ладонь ложится на мою щеку. Большой палец сначала поглаживает ткань, а после переходит на кожу. Я чувствую его тепло, запах моря и что-то колющее в затылке. Казалось, что ещё минуту и кислород у нас был бы общий, и если бы меня спросили, против ли я — то в ответ будет оглушающая тишина. В поджатых губах вижу сожаление, в полуприкрытых глазах что-то тягучее, подобное мёду. Оно тает на языке, вяжет и отдаёт комком в горле. Капкан захлопывается, а я будто вновь оказываюсь прижатой к столешнице на кухне. Кладу руку на заднюю часть его шеи, ползу ниже пальцами, ощущая мышцы на спине. — Никаких поцелуев сегодня, Сейшу. Это твоё наказание. — его пальцы застывают, а мои продолжают поглаживать лопатки и плечи. Толпа с обеих сторон усиливает давление, стирая понятие личного пространства в миниатюрном мире между нами. — Ты же не хочешь, чтобы сейчас за моей спиной появился Коко и повторил «это», не правда ли? Ощущаю себя ведьмой, когда моментально отстраняюсь и убираю руку из-за появления Хаджиме. Я киваю ему в знак приветствия, поспешно отворачиваясь и высматривая кого-то из подруг. Инуи смотрит на него так, словно не видит, а на вопросы отвечает как-то замедленно. Вижу Эмму, которая стоит рядом с ребятами из Свастонов и машет рукой, подзывая к себе. Я улыбаюсь ей, намереваясь подойти. Но оказываюсь лицом к лицу с Сейшу, он приближается к моему уху, исчезая из поля зрения и единственное, что я вижу, — светлые пряди. — По-це-луй. — шёпот разбирает слово на слога, превращает меня в покрытую кожей оболочку. Холод на кончиках пальцев. Сухость во рту. Взгляд к взгляду, его улыбка и мои приоткрытые губы из-за невозможности дышать через нос. Выдыхаю пар, который он вдыхает. — Шу-тка. Мы друзья, верно, Акира? Я же не идиот. — Конечно. Можешь перестать по-дружески держать меня за руку. Мы же увидимся завтра? — ты не идиот, ты дразнишь меня, отступая на шаг в сторону, словно играешь в го. Тысячи эпитетов крутятся в голове, на языке же сплошь — Гоби. Он утвердительно кивает в ответ на мой вопрос и отпускает. Я же мимикрирую под него, приближаясь к уху. — Я со-лга-ла. Рука обхватывает шею, прижимая к себе, пальцы давят на сонную артерию, бьющуюся словно муха в стеклянной банке. Губы находят кожу, оставляя поцелуй в углу его рта, а руки тут же опускаются по швам. Разворачиваюсь, чтобы не выказать красные щёки и спешу к Сано, которая взгляд и вовсе не отводила. До нового года пара десятков секунд, а мои руки руки оказываются на плечах подруг, крепко прижимая их к собственному телу. Три. Два. Один. Весёлый крик заглушает слова Эммы, а в руках Юзухи оказывается бумажный пакет с открытой банкой пива, которую она в порыве эйфории пытается залить мне в рот, заставляя меня откинуть голову максимально назад. Я смеюсь, давлюсь, но всё равно продолжаю улыбаться, вытирая не попавший в меня алкоголь ребром ладони. Голова непроизвольно поворачивается обратно по направлению, откуда я пришла, сознательно ищу его взгляд. Сейшу смотрит прямо на меня, а я наклоняю голову, бесшумно повторяя — со-лга-ла.***
sound: crystal castles — year of silence Гроза бушует где-то на границе сознания и на проводах за окном. Сначала нет ничего. Я пытаюсь нащупать хоть что-то, но натыкаюсь только на пустоту. Не вижу ни рук, ни пальцев, не слышу ничего. Ощущение пустого гиперпространства вокруг заставляет голову кружится и задыхаться, пока всё не взрывается белым, ослепляя и выжигая глаза из черепа. Вокруг цветы. Они простираются на многие километры вперёд, весь горизонт усеян ими. Лепестки гипсофил щекочут пальцы, когда я прикасаюсь к ним. Удушливый запах долетает до носа, вынуждая чихнуть. Лёгкое похлопывание по плечу, я поворачиваю голову, но никого не вижу. Мотаю головой, возвращаясь к белым цветам. Страшно пошевелиться, наступить на них, сломать, убить. Ещё одно похлопывание. Вновь оборачиваюсь, ловлю громкий смех прямо возле уха, влажный щелчок и «что ты хочешь сделать? убить меня?», произнесённое моим голосом. Мурашки ползут от кончиков пальцев к плечам. Его губы появляются на мочке уха, дарят поцелуй на шее. — Убить. Влюбить. Задушить. Любить. Можно? — голос произносит слова с задержкой в секунду, я смотрю на него, повернувшись всем телом. Он улыбается и поправляет очки, сползшие на переносицу, а мое сердце пробивает границу из тела, устремляясь вниз. — Можно? Желание коснуться его, стать одним телом и дыханием. Он не позволяет, просто разворачивается и уходит, вынуждая бежать за ним. Стебли под моими ногами ломаются и погибают, но я продолжаю, сгорая от желания почувствовать тепло его тела. Цветы не кончались. Ощущение времени сбоило и подводило, отсутствие отдышки приводило к ещё большему количество погибших цветов. Он резко останавливается, а я, не успевая затормозить, ударяюсь об его спину, падая назад. Боль поражает позвоночник, тело выгибается и резко попадает под воду. Толчок в грудь его рукой, погружение в тяжелую жидкость, не позволяющую всплыть или удержаться на ней. Один путь — вниз, один вопрос — где низ? Чувство свободного падения ощущается мерзко, хочется сглотнуть желчь, но оказывается невозможным, пока я не просыпаюсь, в ту же секунду принимая сидячее положение и включая лампу на тумбе рядом. Дрожь в руках, трудности с дыханием, онемевшее лицо — паническая атака накрывает плотной волной, останавливающей все мыслительные процессы. Привести голову в порядок занимает около пяти минут, к лицу приливает кровь. — Солнце, мне такая херня приснилась, просто жуть. Хочешь послушать? Риндо? — я поворачиваюсь к нему, тянусь рукой к телу, чтобы разбудить и вылить на него поток мыслей. Только его там нет. Тихое «блять» вырывается вместе с разочарованным выдохом. Утыкаюсь лбом в согнутые колени, обхватывая их руками. Чувствую мокрые дорожки на щеках, которые скапливаются на подбородке, чтобы потом упасть на одеяло. Лицо искажается в непривлекательной гримасе, а из груди то и дело просится всхлип. Вытираю слёзы ребром ладони, шмыгаю носом и тянусь к телефону. Я клялась, что не буду этого делать, но не вышло. Желание услышать его голос превышает вину за несдержанное обещание. Ступни ощущают тёплый пол на пути к окну, дождь на улице вымывает снег, пока молния освещает улицу. Влажные качели кажутся испачканными в липкой крови. Вызов идёт около десятка секунд, когда я теряю надежду и отстраняю телефон от уха, смотря на него с явным разочарованием, а после с удивлением. «Вызов» заменяется на отсчёт и я слышу его голос. — Привет? Что-то случилось? Или это случай обычной практики у девчонок напиваться, а после наяривать бывшим парням? — в словах слышится усмешка и шорохи на заднем плане, а мне становится больно от такой легкомысленности, хотя я не могла его винить. Ждать чего-то иного было глупо и наивно. — Привет, и нет, это тупой стереотип, я не страдаю таким. Просто мне приснился кошмар и в приступе паники я подумала, что ты рядом, а когда поняла, что нет, мне стало очень. грустно? — лбом прислоняюсь к холодной поверхности окна, смотря на пыльный подоконник, намекающий на уборку. Ногтём подковыриваю слой краски, пытаясь отвлечься от бьющегося в горле сердца. — Мы можем поговорить, если от этого тебе станет легче. Что тебе снилось? — голос Риндо приобретает ласковые нотки, заставляя меня улыбнуться и прикрыть глаза, представляя, как он сейчас выглядит. Скорее всего на кровати, в полной темноте, одним лишь источником света в виде сверкающих огней города. — Сначала была пустота, а потом появилось бесконечное поле из цветов. Мне не хотелось двигаться, они были везде, а я думала — сделаю хоть шаг и раздавлю всё. А потом появился ты, сказал что хочешь убить и любить, поцеловал в шею. И ушёл, не жалея цветы, мне пришлось идти за тобой, а ты ускользал от меня снова и снова, пока не остановился, заставляя меня упасть. Ты толкнул меня в что-то, напоминающее смолу. Не знаю, почему смола, но как ни старалась я выбраться и вдохнуть, у меня не получалось. Казалось, что я умирала. — высказанный на одном дыхании пересказ вынуждает глубоко вдохнуть, будто я вновь оказалась среди неизвестной жидкости. Приходится вернуться к кровати за стаканом с водой, делаю мелкие глотки, всё ещё ощущая горечь. Становится душно, поэтому возвращаюсь к окну, открывая его и ловя мелкие капли дождя на своём лице. — Наши сны — отражение наших мыслей. Ты скучаешь по мне, хочешь, чтобы я был рядом и всё в этом духе. Неудивительно, что тебе такое снится. — возмущённо давлюсь кислородом, облизываю пересохшие губы, пытаясь сказать холодным тоном «я не скучаю», но Риндо перебивает меня. — Это не стыдно признать. Просто скажи «я скучаю». Потому что я — да, и это нормально. — Ты… скучаешь по мне? — голос тихий и хриплый несмотря на бесполезные усилия. Но мне становится тепло. Горячая волна разливается в груди, заставляет улыбнуться собственному отражению в окне. Вспышка молнии освещает комнату. — Если я скажу, что скучаю, ты ответишь мне тем же? — Да. Помнишь нашу встречу? У меня не было злобных планов, желания затащить тебя в постель. Ты была весёлой, отличалась от тех, кто вешался мне на шею. Можно сказать, что я считал тебя своим партнёром по веселью. Но я знаю, как сложно для мужчины контролировать его слабости, и знаю, что партнёры не должны быть эмоционально вовлечены в друг друга. Но в тот день, когда я отвёз тебя в бар… Не знаю, виновата ли погода, но.. тогда я нашёл тебя пиздецки обворожительной. — мои руки тянутся к сигаретам, пальцы мелко трясутся. Его речь была похожа на удивительно быстрый, но всё же приятный петтинг. Сладкой патокой слова затекали в мой мозг, делая из него сахарную вату. — Да, я скучаю. Но всё это было к лучшему. Как ты себя чувствуешь? — Иногда мне больно. Как, например, сейчас. Но я в порядке, не волнуйся. Я пытаюсь оставаться счастливой. — «счастье» в словах вылетает изо рта вместе с дымом, растворяясь под тяжелыми каплями. Мы оба замолкаем, но в этой тишине нет напряжения. Мне нравилось слышать, как он дышит. Представлять в чём он, растрёпанные ли у него волосы. — О чём ты думаешь? — О тебе? О твоём теле, голосе. О тебе на мне, обо мне в тебе. Просто воспоминания прошедших дней. — внезапная откровенность, не свойственная обладателям значка «бывшие», сбивает с толку не только из-за неожиданности, но и из-за появившихся в голове картинок. Окурок остаётся в пепельнице на подоконнике, тело оказывается на мягком постельном белье. Бёдра сжимаются сами по себе, вызывают приятную волну снизу живота и резкий вдох — один собственный и второй из динамика телефона. — Как я выгляжу в твоей голове сейчас? Обнажённой? Завязаны ли мои волосы или они находятся в твоей руке, пока я стою на коленях перед твоими бёдрами? Много ли влаги в моём рту, проходит ли язык по всем чувствительным точкам на твоём члене? Расскажи мне, что бы ты делал, будь я… — «рядом» остаётся невысказанным, а тяжёлые вдохи и выдохи со стороны Риндо слишком отчётливыми. Мои пальцы лезут под кромку шорт и белья, скользят по складкам, пока не находят вход в влагалище. Я ощущаю лёгкую влагу собственной плоти, войти внутрь пальцем не составляет особого труда. Неровное дыхание заменяется тихими, но явными стонами. — Блять, как мне хочется сейчас оказаться под тобой, Рин. — Ты не представляешь, как сильно я хочу того же, принцесса. Хочу увидеть тебя на четвереньках передо мной, провести рукой по изгибу спины и, сцепив твои запястья вместе свободной ладонью, войти в тебя и остановиться, чтобы услышать твои недовольные вздохи, а потом слышать только удовлетворённые стоны при каждом толчке. — влажные щелчки в комнате какофонией сливаются с стонами Риндо. Мучительная пытка думать о нём в таком ключе и не иметь возможности прикоснуться, посмотреть на покрасневшее лицо и бусинки пота, выступившие на лице. — Ты так ахуенно выглядишь в моей голове, словно это наяву. Скажи мне, где твои пальцы, Аки? — Разве так сложно понять, где они? Я хочу тебя здесь, сейчас, пожалуйста, умоляю тебя. — стоны смешиваются с хныканьем, руку мелко начинает трусить, мне приходится отпустить телефон, закрыть рот рукой, чтобы никого не разбудить. Зубы впиваются в кожу рук, каждая капелька оргазма бьёт по голове. Из динамика лежащего рядом телефона доносится протяжный стон, оканчивающийся протяжным выдохом. — Я умру, если не увижу тебя сейчас. Мы можем?.. — Кажется, пробок в Роппонги не наблюдается, дай мне пятнадцать минут и я… блять, я вляпался рукой. — я смеюсь, кидая «жду тебя» в ответ и отключаюсь. На дрожащих ногах бреду в ванную, мою руки и умываю лицо. Если бы я только знала, что творила. Но тяга к нему была хуже, чем ломка от амфетамина, сопротивляться было едва ли возможно. На скорую руку принятый душ, новое белье и перебежки на носочках, чтобы ровно через пятнадцать минут увидеть «жду внизу» на экране телефона. Мне не было стыдно. Стыд — побочная реакция наших собственных сожалений, а за эти несколько месяцев я чётко выучила, что сожаления — слабость. А я не хотела быть слабой. Открывая дверь квартиры, спускаясь по лестнице или приближаясь к стоящей возле машины фигуре мне не было стыдно. Никаких приветствий, только его руки на моей талии и его губы на моих. Мокрый, влажный и горячий поцелуй вышибал землю из-под моих ног, вынуждая притягивать его ближе, обнимая за шею двумя руками, лишь бы не упасть. Лёгкий дождь не мешает, а только помогает, уменьшая жар. Мы меняем наше расположение, я оказываюсь сидящей на капоте, а Хайтани — меж моих раздвинутых ног. Его пальцы оказываются там, где несколько десятков минут назад были мои. Он кусает мои губы и мой язык, другая ладонь до синяков сжимает талию, пока указательный и средний пальцы входят в меня снова и снова. Мой язык проходится по его лицу, собирая дождевые капли. Меня хватает на две минуты, пока бёдра в исступлённом припадке не сжимают его ладонь, словно заодно с моим мозгом, не желающим отпускать его. Рин отстраняется, между нашими приоткрытыми губами ниточка слюны, связующая нас. Его пальцы, испачканные мной же, оказываются в моём рту, из его рта вырывается шипение, когда язык проходится по костяшкам и фалангам. Наши лбы сталкиваются вместе, наши глаза закрыты, а дыхание становится общим. — Ненавижу. Ненавижу тебя, за то, что ты всё ещё в моей голове. А себя за то, что не сопротивляюсь этому. Это нормально, как думаешь? — я качаю головой, не силясь что-то произнести. Мои губы усыпают его лицо лёгкими поцелуями и мне кажется я вижу, как он тает, словно рафинированный сахар. Аккуратно слезаю с капота, беру его за руку и веду к заднему сиденью. Он останавливается, поднимает мою голову, чтобы заглянуть в глаза. Его — отливают золотом. — В последний раз? — В последний раз. — его ложь вызывает такой же ответ. На улице ни души, Рин оказывается на заднем сиденье, я же оказываюсь на нём. Тела сливаются в одно, в машине жарко, не разрывая поцелуй руки тянутся к кнопке, открывающей окно. Мелкие капли попадают в салон, кажется, что они испаряются, только попадая на нашу кожу. Стягиваю с него куртку, ладонями провожу по мышцам на руках, снимаю с него футболку, открывая обзор на пресс и чернеющую татуировку. Разрываю поцелуй, оттягивая нижнюю губу зубами. Пальцы скользят по контуру тату, от плеча до нижней части живота. Ладонь пробирается сквозь спортивные штаны, обхватывая член. Медленные движения вверх-вниз, палец, очерчивающий головку, Риндо закидывает голову, открывая моим зубам доступ к его шее. Клыки царапают молочную кожу, язык проходится по кадыку и скулам, и от одного лишь вида Хайтани, с закинутой назад головой, хочется избавиться от собственной одежды. Когда моя ладонь покидает его плоть, он тянется вперёд, аккуратно позволяя мне слезть с него. Мои шорты снимаются одним движением руки вместе с нижним бельём, презерватив раскатывается по члену одним аккуратным движением. Голова упирается в крышу машины, латекс ощущается холодным. Чувствую, как член легко входит в меня, расширяя стенки влагалища. Из меня вырывается шипение, из Рина — стон. Первые движения медленные, отдающие звонкими шлепками влажных бёдер, и порой мне кажется, что эти шлепки — самая возбуждающая меня часть. Его пальцы впиваются в кожу ягодиц, помогая мне приподниматься. Ткань сиденья натирает колени до приятной красноты, мои ладони сжимают его щёки. Мне до боли хотелось видеть его глаза в тот момент, когда его член снова и снова входил в меня. Эмоциональная связь в сто крат усиливает электрический ток, проходящий по нервной системе. Он льнёт ко мне, крепко прижимает к груди, вынуждая ладонями схватиться за него и застыть. Его бёдра начинают биться о мои самостоятельно, стонать от долгожданной грубости в движениях приходится в его рот, когда он возвращается к поцелуям. В последствии стоны превращаются в крики, когда скорость и сила толчков увеличивается. Риндо останавливается, тяжело дыша. Пот скатывается по его лицу, проделывает дорожку от виска до подбородка. Губами прикасаюсь к щеке, запуская руку в мягкие пряди. Говорить не хочется, только смотреть на него, растерянно ожидая момента исчезновения, но этого не происходит. Путаюсь, правильно ли надеваю белье и шорты, пока Хайтани, в некоторой степени брезгливо, завязывает использованный презерватив, с полуспущенными штанами отправляя его в рядом стоящую мусорку. Открываю двери с обеих сторон, тянусь к сигаретам на переднем сиденье, пока руки Рина поддерживают меня за ягодицы. Подкуриваю, а после приглашающих постукиваний по бёдрам ладонями, головой откидываюсь на них. Смотреть на него снизу вверх как-то грустно, он выглядит таким же — уставшим, утомлённым какими-то неизвестными мне заботами. Курить лёжа неудобно, но пока его пальцы проходятся по моим волосам и скользят по лицу, меня это особо не волновало. Молчаливый контакт глазами, задувающий ветер и дождь, его печальные глаза. Сигарета истлевает быстро, а в салоне всё ещё тишина и его пальцы всё ещё на мне. Кажется, что я засыпаю. Медленно попадаю в сон под его внимательным взглядом, а он будто бы и не против. Когда я просыпаюсь, на улице светло и дождь уже не идёт. Двери закрыты, снаружи слышно голоса идущих на работу людей, внутри — тихое дыхание лучшего мужчины в моей жизни. Он уже не смотрит на меня, но его ладонь всё также в моих прядях. Последний раз затягивался и это шло вразрез с его словами в больнице. Сорвать как пластырь, проглотить слёзы и уйти, оставив на заднем стекле отпечатки пальцев. Решится на это так же не просто, как и прыгнуть с самой высокой точки земного шара. — Мне пора. — голос хриплый и дрожащий, а в его взгляде туман кислотным облаком выжигает меня из ткани мироздания. Приподнимаюсь, тянусь к нему, не спрашивая оставляю поцелуй на губах, на который он быстро отвечает, отпуская меня. Голова кружится, открываю дверь, боясь обернуться. Но бояться — стыдно, поэтому когда оказываюсь на улице вместе с ним, оборачиваюсь, закладывая волосы за ухо. Последующие слова произносятся без звука. — Я люблю тебя. Он вторит мне и мы расходимся вновь, едва ли испытывая желание обернуться. Звук мотора слышу только когда поднимаюсь на свой второй этаж. Чифую с заспанными глазами смотрит на меня осуждающе, качает головой, руками облокачиваясь на перила и взглядом провожая уезжающую машину. — Ты дура. — не спрашивает, утверждает. Останавливаюсь рядом, повторяя его позу, устало роняю голову ему на плечо. Он вздыхает, сжимает мою руку своей ладонью, ласково поглаживая костяшки подушечками пальцев. — Завидуешь? — я смеюсь, откидывая волосы назад, ощущая как взмокли корни. Чифую цокает, тянет меня за собой и под очередные причитания, что я не так его поняла, уводит обратно спать.