***
Скаю казалось, что мир вокруг него накренился, пока тело отказывалось двигаться. Он видел себя и все произошедшее будто со стороны: высокий холм в Эраклионе, он — у его подножия, а наверху — Сильва. Человек, вырастивший его, воспитавший, сделавший воином и солдатом, показавший, что такое семья и любовь. И вот теперь он смотрит на то, как тот, что заменил ему отца, болтается в петле. Всегда ему казалось, что уж он то сумеет защитить своих близких, ведь именно этому его учил Сильва, но сейчас Скай не мог сделать даже шага, даже просто крикнуть, чтобы солдаты отца остановились. Андреаса. Не отца. Отцом ему был Сол Сильва. Парень думал, что хуже быть уже не может: что может быть страшнее разрывающей изнутри боли, когда хочется вырвать себе сердце и никогда больше не открывать глаза. Хочется умереть, поменяться местами. Почему он, а не я? Почему он должен был умереть? Как он мог оставить того, кого любил, бросить в одиночестве? Как посмел?! КАК? И каждый вдох разрывает грудную клетку, принося новый виток боли. Словно сейчас он вдохнет, а потом рухнет на землю и его тело разорвется на куски. Но когда Андреас вывел вперед Фару, по щекам которой текли слезы, а запястья были в крови и закованы в браслеты, Скай побежал. К ней. Спасти хоть кого-то из тех, кого любил всем сердцем. Спасти хотя бы эту часть своей семьи. Но как бы быстро он не бежал, к Фаре не приближался. Скорее, наоборот, отдалялся, спотыкаясь на каждом шагу. А потом заметил эти проклятые голубые глаза Розалинды. Женщина улыбалась, приближаясь к Фаре, но глядя прямо в глаза молодого специалиста. А затем вдруг резким движением словно нырнула в грудь Фары и вырвала ей сердце. Крик женщины смешался с его нечеловеческим воплем, который, кажется, был способен оглушить. Никогда раньше Скай не чувствовал такого ужаса, который полыхал в каждой клетке тела, мир сузился до двух тел, самых дорогих его сердцу. И тогда он сделал единственное, на что был способен — метнул меч, как кинжал, пока из горла вырывался вопль, который будто помогал клинку лететь. Когда сталь пронзила грудную клетку Розалинды, Скай улыбнулся, вытирая щеки одним резким движением от слез. Он лишь раз моргнул, лишь на мгновение отвел взгляд от женщины, а когда снова посмотрел туда, на него с укором смотрели такие родные карие глаза. — За что? — обескровленные губы сложились в грустную улыбку, и Скай пожалел, что не вогнал меч себе в сердце. — НЕТ! МАМА! — Скай, очнись! — чьи-то руки трясли парня, и он открыл глаза, в ту же секунду отбрасывая от себя другого человека. Ривен с трудом удержал равновесие, непонимающе глядя на друга, хотя и не был уверен, что они все еще друзья. — Тебе приснился кошмар. — Кошмар, — эхом отозвался Скай, будто и не понимая, кто перед ним и с кем он вообще говорит. Он сел на кровати, вытирая лицо руками и будто делая первый вдох за долгое время. — Кошмар. Ривен. — Да уж точно не Сожженный, — отозвался парень, все еще удивленный реакцией соседа. — Ты звал мать. — Мать? — Скай всего на мгновение вернулся в кошмар и тут же содрогнулся. Мать. Фара. Хотя, она действительно иногда вела себя так, будто была его матерью, пусть и старалась казаться отстраненной, в отличии от Сола. — Не важно. Это был их первый разговор за долгое время с тех пор, как арестовали Сильву, и оба парня скучали по дружбе, которую потеряли, оказавшись по разные стороны баррикад. Хотя, кажется, никто из них сознательно и не выбирал стороны. — Мы больше не говорим? — А разве есть причины? — вопрос Ривена ранил, но ни одного, а обоих. — Нет. — Ты выбрал Блум, а я — Би. Все просто, да? — Ничего простого, — Ривен сел на свою кровать, понимая, что заснуть больше не сможет. Когда Скай закричал, это отбросила его назад, в то время, когда на школу напали Сожженные, и он, даже не задумываясь, ринулся к другу. И Скай, кажется, тоже это понимал. — Я не выбирал Блум. Я выбрал семью. — Даулинг вернется, — Ривен слишком хорошо его знал, даже слишком для друга. Хотя, они были и ближе, чем просто друзья. Они могли стать братьями, если бы не было Розалинды. — Она ведь всегда возвращается. — Если вообще жива, — резко отозвался принц и тут же покачал головой, напоминая, что Ривен ни в чем не виноват. По крайней мере, ни в чем, что касалось Андреаса, Сильвы и Даулинг. — Спокойной ночи. Когда он отвернулся, снова ложась и накрывая себя одеялом, на глазах выступили слезы. Кровать Ривена скрипнула, но оба парни знали, что не спят. Однако, до звонка будильника никто так и не проронил ни слова..8.
17 февраля 2022 г. в 05:30
Луна была раздражена. Тонкие губы сжаты, руки крепко сцеплены в замок и заведены за спину, как когда-то, в бытность студенткой Алфеи. Вот только раньше они с Розалиндой были в совершенно иных отношениях, и тогда директриса имела право приказывать. Но это право она утратила в ту же секунду, когда женщину короновали, вот только Розалинда, похоже, так не считала.
— Мне кажется, ты забываешься.
Они были одни в кабинете директрисы, который еще совсем недавно принадлежал Даулинг, и Луна вдруг поймала себя на мысли, что принять сторону бывшей наставницы было ошибкой. Но задумываться об этом сейчас не стоило, и королева сконцентрировалась на диалоге.
— О чем ты?
Этот обманчиво ласковый тон был хорошо знаком женщине. Когда-то она в открытую удивлялась, как Фара может постоянно быть рядом со своим командиром, быть с ней настолько близка, что Алфея заполнилась слухами, ведь сама Луна не видела в их директрисе ни капли человеческого. Розалинда всегда напоминала бездушную машину, которую ничего не волнует и ничто не трогает.
— О том, что я больше не твоя ученица. Давно нет. Я — королева, Розалинда, и ты не имеешь права мне приказывать, — льдисто-голубые глаза опасно блеснули, но Луна этого не заметила, привычно ощущая лишь уверенность в том, что никто не посмеет ей противостоять. — И я не собираюсь быть марионеткой в твоих руках, и тем более не оставлю в них свою дочь.
— А что ты можешь сделать? — блондинка скользнула змеей, обходя стол, и лишь усилием воли королева не сделала шаг назад. — Бросить мне вызов? И чем это кончится? Думаешь, корона добавляет тебе сил?
Улыбка, коснувшаяся тонких губ, была настолько устрашающей, что Луна ощутила внутри только бесконечный ужас. Нет, эта женщина не внушала просто страх, от ее мощи дрожали колени и пересыхало во рту, тело казалось натянутой пружиной, и королева ощущала себя глупой маленькой девочкой. Той, которую легко разменяют.
— Фара была права, — Луна не знала, что делает, она, чуть ли не впервые, не думала над словами. Внезапно вся правда ее положения обрушилась на королеву лавиной, заставляя сделать шаг вперед, будто подгоняемая бурей внутри. — Ты — монстр, тебя было нельзя выпускать. Все это время…
— Да, все это время Фара была права. Но вы ее не слушали, не слышали, — фея коснулась запястья, и Луна рухнула на колени, пока боль разрывала ее изнутри. Перед глазами мелькали самые страшные события, страхи, которые годами она прятала внутри, выстраивая идеальный барьер. Но Розалинда пробила его играючи, словно его и не было. — Она была лучшей среди вас, не заслуживающей вас. Фара…она могла стать самой могущественной феей, быть вместе со мной, но выбрала правильность. Сильву. Мальчишку, который был даже не в состоянии ее защитить.
— Отпусти меня, — прохрипела женщина, но понимала, что здесь будет финал. Ей не сразиться с Розалиндой, она намного слабее. Свет ринулся на зов своей королевы, но его было недостаточно. Внезапно она поняла, как себя чувствовала дочь, но было поздно. Голова дернулась вверх, глаза в глаза, и она видела в их голубизне свою смерть. А потом ее ослепило, Розалинда вскрикнула, выставляя барьер, но делая несколько шагов назад и отпуская Луну.
Королева вскочила на ноги, оборачиваясь и понимая, что смотрит в глаза дочери. Губы сами невольно складывались в улыбку, в глазах мелькнула гордость. Луна всегда знала, насколько Стелла талантлива, всегда, и сейчас ее дочь, наследница, готова бросить вызов одной из самых могущественных женщин мира.
— Стелла, — Розалинда, кажется, не удивилась, она напоминала исследователя, который ждет следующего шага от своей подопытной. — Мы обе знаем, чего ты заслуживаешь. И ты можешь получить это сейчас.
Ей было так больно, как еще никогда в жизни. За пазухой горел холодом стали клинок, который годился лишь для одной цели. Боль смешивалась внутри Стеллы с гневом, злостью, обидой, желанием справедливости. Свет становился все ярче и жарче, напоминая раскалённую лаву, но это было лишь начало. Она слишком долго была изгоем в собственной семье, слишком долго мечтала о простой любви, которую не нужно заслуживать. Но в их семье это было невозможным.
— Директор Сильва говорил правду. Королевская кровь проклята, — она призвала всю свою мощь, и Розалинду отшвырнуло к стене. Стелла знала, что не смогла бы победить новую директрису, но сейчас чувствовала такую мощь, такую силу, которая текла, будто кровь, по венам, что складывалось ощущение, будто ей подвластно все. — Не так ли, мама?
— Стелла, дочка, остановись, — только теперь Луна начала понимать, что свет стал ее врагом, впервые в жизни. — Что ты делаешь?
— То, что должна была, мама, — принцесса плакала, беззвучно, тихо, лишь крупные капли текли по лицу, выдавая истинные эмоции. Кинжал скользнул в руку, тот, что когда-то подарила Луна. — Ты сказала, что однажды этот кинжал спасет меня. Но только спасать меня нужно от тебя.
Боли она не почувствовала — заорала Стелла. Так, будто клинок вошел в ее тело, а не в тело матери, будто это она умирала, глядя в глаза самого близкого человека. И единственное, что чувствовала в этот момент Луна — ошибка. Все это была огромная ошибка. Стелла не заслуживала этого. Она любила свою дочь, но лишь так, как умела. Проблема была в том, что Луна не умела любить.
— Прости, — сорвалось с губ вместе с каплей крови, стекшей с уголка губ. Дочь прижимала ее к себе одной рукой, а второй вгоняя кинжал еще глубже.
Стелла знала, что сделала все правильно, знала, что Розалинда никогда не скажет, что здесь произошло, но сейчас об этом не думала. Она вообще не могла ни о чем думать — все мысли были залиты бесконечной болью. Несмотря на то, что делала мать, то, как вела себя, как уничтожала каждым действием, фразой, жестом, Стелла ее любила. И сейчас эта любовь убивала ее.
— Я умираю с тобой, мама.