Бэдтрип

Бетонная лестница, неаккуратно окрашенная белым, спускалась к пляжу неровным зигзагом. Серые тучи, сбившись в неопрятные комья, скрыли небо, сделав его похожим на плохо заштукатуренную стену, под которой темнел синим тяжелый покров еле движимого моря. Едва заметный, но достаточно неприятный ветер приносил щекочущий запах дыма и протяжные звуки музыки со стороны гостиницы. Агата, расстелив на песке газету, села, вытянула на холодном песке ноги. Достав из кармана кожаной куртки штопор, она стала возиться с бутылкой вина, которую до этого, ничуть не скрываясь, несла в руке. Её круглые синие очки съехали на кончик носа. - Как ты её спрячешь, когда мы пойдем в кафе? - спросила Элиза, глядя, как она достаточно уверенно выкручивает пробку. - Пронесу всё в себе, - хвастливо сказала Агата, легко посмеиваясь. - Ты сможешь стоять на ногах? - Да, это ведь только бутылка. Оно не сильно алкогольное, его хватит только на то, чтобы немного поднять настроение. «Куда уж тебе его поднимать», - мрачно подумала Элиза и села рядом, на свободный лист газеты. - Агата, у меня на ногах порезы, - вдруг решила признаться она, - глубокие, совсем свежие. И много шрамов. Агата только сделала большой глоток из бутылки: - Не от хорошей жизни. Я ведь говорила. - Агата, ты помнишь Роберта? - Какого Роберта? - Какого-нибудь, - пожала плечами Элиза, - любого. Вспомнила имя, пока была в ванной. - Ничего нет в голове, - кратко ответила Агата. Элиза села удобнее, подтянув колени к груди, скрыв их под широким свитером, и перевела взгляд на стайку голубей, которые неподалеку то жались друг к другу, то ходили кругами по желто-серому песку. Вспомнив, что у неё с собой есть бутерброд, который она прихватила на всякий случай, Элиза вынула его из кармана и, разорвав упаковку, принялась кидать кусочки хлеба птицам. Голуби недоверчиво осматривались, важно качая головами, и клевали с видимой неохотой и даже ленцой. - Наглые птицы, - сказала Агата, воткнув наполовину опустевшую бутылку в песок,- жирные, не едят, а всё равно клянчат. Судя по тому, что её речь стала медленной и приобрела неуместно высокие нотки, она была уже достаточно пьяна. - О, смотри, - она указала пальцем на приближающийся черный силуэт, - к нам идет, я уверена в этом. Женщина, кутающаяся в черную шаль, концы которой неряшливо волочились по песку, производящая крайне неприятное впечатление, действительно направлялась в их сторону. Когда она оказалась рядом, впечатление не улучшилось. Сутулая фигура, длинный подбородок, торчащий вперед, синее от холода и опухшее, вероятно, от многолетнего алкоголизма лицо — ничего не вызывало жалости. Элиза предпочла скрыть свои эмоции, Агата же презрительно оскалила зубы: - Чего надо? - Вы ведете себя невоспитанно, - сказала странная женщина голосом приличного, но бедного человека и сурово насупилась. Последнее хоть и вышло у неё комично, однако это не могло сгладить чего-то неприятного, что сквозило в чертах женщины. Молодой возраст при отсутствующем, пустом взгляде и болтающиеся кисти рук, торчащие из складок шали, заставляли думать о голоде и вынужденной нищете. - Ну и что? - Агата заметила, что женщина неодобрительно смотрит на её раскинутые по песку ноги, и раскинула их еще шире. - Вы пьете в публичном месте. - Ты сама разве не пьешь? Я же вижу, что синячишь по-страшному. Проваливай отсюда. Элиза, желавшая то ли остановить конфликт, то ли отстраниться от происходящего, все-таки выбрала второе, хотя внезапное хамство Агаты совсем не радовало, и вернулась к кормлению голубей. Странная женщина продолжала стоять на своем. - В вашем поведении должна быть мораль, а вы сидите, как проститутки. «Это уж слишком», - подумала Элиза, оценив свой внешний вид, однако не вмешалась, а просто покосилась на ругающихся. - А вот нет в нас морали, поэтому давай, катись уже. - Во всём есть мораль, - женщина упорствовала, буравя Агату пустым взглядом. Возможно, Элиза так бы и продолжала кормить голубей и делать вид, что её это не касается, однако женщина довольно ощутимо, склонившись так, что стала совсем сутулой, ухватила Элизу за плечо. Ей пришлось посмотреть на женщину. Та бессмысленно глядела перед собой, не разжимая пальцев, и отчетливо, с горловым бульканьем произнесла: - Никому нельзя доверять. Агата, не выдержав то ли наглости, то ли абсурдности ситуации, наконец вскочила: - Знаешь что, мразь, шла бы ты к черту! С неожиданным проворством она оттолкнула женщину, та упала на песок и окончательно запуталась в складках шали. - Пойдем, - Агата ухватила Элизу за руку и потащила к лестнице, - поищем кого-нибудь адекватного. Не то что бы она сама выглядела адекватной, однако делать было нечего. - Всё же не надо было ей хамить, - нерешительно бормотала Элиза, - ушли бы в другое место. Агата с возмущением цокнула языком и закатила глаза. - Мы ведь сейчас идем не на чайный вечер? - Элизу беспокоило, не выгонят ли Агату, когда она снова начнет буянить. Да и песок, попавший в башмаки, не добавлял комфорта. - Туда и идем, всё верно. Резко остановившись, Агата пристроила очки на вырез платья и, поискав что-то в глубоком кармане, спрятала лицо за красным оперением. - Держи свою сову, - в руку Элизы легла маска, облепленная мелкими коричневыми перьями. - Прямо здесь надевать? - А почему нет? - У меня очки. - Надень очки поверх маски. Воспользовавшись моментом, Элиза всё же вытряхнула из обуви песок и только потом надела маску. - Красота, - лаконично откомментировала Агата. Весь оставшийся путь она почему-то была серьезна и сосредоточенно молчала. В кафе их пустили, не обратив даже внимания на то, что Агата слишком заметно пошатывалась и говорила чересчур развязно для трезвого человека, которого и пыталась изображать. Элизе, хоть она и была трезвой и спокойной, стало за неё стыдно. Агата, понимающая, что привлекать лишнее внимание нежелательно, выбрала столик в дальнем углу, где темнел легкий полумрак, и это чрезвычайно радовало Элизу, потому что в кафе тоже были красные стены, которые в сумраке не так сильно раздражали. Они пили чай и молчали, их освещал только желтый куб настенной лампы. Маска Агаты обильно топорщилась длинными алыми перьями, под маской багровел маленький рот, сейчас не расплывавшийся в улыбке на пол-лица, а почему-то нервно сжатый. Однако Агата хотя бы ни с кем не ругалась, поэтому Элиза без всякого волнения пила чай, который только пах жасмином, а вкусом напоминал дешевый пакетированный, и пыталась найти что-то приятное в окружающей обстановке. Складывалось впечатление, что в Пятом Плато предпочитали только красные стены и заунывные, медленные мелодии, потому что то, что сейчас играло, Элиза не включила бы в кафе никогда. Всё в этой музыке было неуместно — и минорное фортепиано, и редкие глухие ударные, и детский хор, поющий про луну и плаху. Агату это не беспокоило, а Элиза чувствовала себя несколько неуютно. За окнами догорал вечер, блестела эмаль чайника, чай был откровенно плох. - Ты посмотри, - пробормотала уже успокоившаяся Агата, - ещё один. Человек, который шел к ним, казалось, не слышал этого недовольного замечания, был скорее молод, чем стар, и постоянно поправлял высокий цилиндр. Усевшись, он безвольно растекся по стулу, хотя не был пьян, и замер, уткнувшись взглядом в пространство, будто не видел, что здесь есть кто-то кроме него. - Мы могли прийти в шляпах, а не в масках? - Элиза смирилась с тем, что сегодня они встречают только тех людей, что не в себе. - Могли. Но в магазине были только маски. Откуда ты такой пришел, молодой человек? - Агата щелкнула пальцами перед его лицом. Тот дернулся, словно очнулся от глубокого раздумья: - Я? Один здесь, решил сесть с вами. Если бы он улыбался, то можно было счесть, что он планирует знакомиться, однако он был уныл, растерян и апатичен. - И как мы тебе? В голосе Агаты явно слышались издевательские нотки. - Не знаю. Не могу пока сказать. - Я настаиваю на ответе. Лучше бы Агата не настаивала, потому что мужчина в цилиндре ответил грубо и без обычной для таких знакомств лести: - Она обычная, но хорошая, а ты красивая и гнилая. «Господи, сейчас опять начнется», - Элиза придвинула к себе крупный чайник в цветной горох и попыталась за ним спрятаться. Она определенно не любила участвовать в чужих ссорах. Агата и мужчина в цилиндре вяло ругались, детский хор продолжал петь про луну и плаху. - Почему это я гнилая, а она нет? - Я не виноват, что вы такие разные. - ...когда прелые листья дрожат на воде... - Слышишь его, Элиза? Вы бы с ним хорошо сошлись, оба молчите, а если говорите, то мало и невпопад. - Конечно, - согласился мужчина, не заметив издевки в словах Агаты. - ...когда лунные блики касаются плахи... Чай остыл и стал совсем мерзок, Элиза ерзала на диване, стараясь втянуть голову в плечи и стать совсем незаметной. - Зачем же ты к нам подсел, - тягуче и пьяно ругалась Агата и так же пьяно жестикулировала, - если ты такой хам? - Я к ней подсел, к вам обеим, то есть. - ...погребенный шагает навстречу беде... Мужчина еще сильнее расплылся на стуле, демонстрируя, что не собирается никуда уходить. Агата размахивала руками, угрожая опрокинуть чашки: - Так к ней или к нам обеим, а? - Только к ней. - ...он уходит ко дну, растворяясь во мраке... Неожиданно распрямившись, мужчина вмиг растерял прежнюю несобранность, склонился над чайником и зашептал в лицо Элизе: - Она смотрит за тобой, смотрит, смотрит... - Кыш! - Агата с силой хлопнула ладонями по столешнице, жалобно звякнули чашки. - Пошел отсюда вон! - Я, пожалуй, сама пойду, - тихо пробормотала Элиза и вышла из-за стола, спрятав маску в карман. «Как же надоело, как же всё это надоело, - с легкой злобой оглянулась она на застывшего над чайником мужчину и ухмыляющуюся Агату, - ругайтесь сами, без меня». - Надоело, - сказала она уже вслух, когда вышла на улицу. Ей не было страшно за Агату, которую могли выгнать или забрать в полицию. В конце концов, это ведь только её проблемы, никто не заставлял её напиваться. А даже если её просто выгонят, то дорогу она найдет. Наверное, ближе к утру. «Да пусть хоть всю ночь в кустах спит, - думала Элиза, - постоянно шумит и раздражает, пусть хотя бы немного будет тихо». Она шла по обочине ночного шоссе, которое, плавно изгибаясь, вело к гостинице, белела длинной дугой дорожная разметка. За узким кубом отеля терялся в сумраке черный шпиль маяка и тусклыми точками светились далекие теплицы. На улице не было никого, только один раз мимо Элизы незаметно проехал грузовичок и так же незаметно исчез в дымчатом мраке. Волны лениво покачивались, лаково-черное море отражало рассеянный свет редких фонарей. Казалось, что оно так и останется спокойным, однако спустя час, когда Элиза вернулась в номер, море уже заметно волновалось: волны, накатываясь друг на друга, разбивались о скалистое побережье и падали на камни смесью брызг и белой пены. Элиза сидела в кресле возле открытого окна, поджав под себя ноги, и медленно, лениво проводила пальцами по бархатным лепесткам цветов, торчащих из вазы толстым пучком. Красные, белые и фиолетовые бутоны покачивались на ветру. Вздрогнув, Элиза застыла и отняла руку. Что-то неуловимо знакомое, что-то из старой жизни проскочило мимолетным кадром в её голове, и сейчас она, сосредоточенно зажмурившись, пыталась вернуть этот кадр. Бледный, взлохмаченный парень, с заметно покрасневшими глазами и в медицинских перчатках. «Роберт», - поняла Элиза. Роберт мялся, нервничал и старательно проговаривал слова, скрывая дрожь в пальцах: - Хорошо, что наши желания так совпали. Я давно хотел, еще с тринадцати лет, с тех самых пор, как одноклассницу сбила машина. Она умирала прямо там, на дороге, а я думал, что она нравилась мне, когда была жива, и не перестала нравиться даже изуродованной, лежащей в луже крови. - Ты ведь понимаешь, что с моей стороны тоже будут условия, - Элиза слышала свой голос будто издалека. - Понимаю, конечно, - нервно оглядывался Роберт, - я всё принес, как ты и говорила. Голоса исчезли, пленка закончилась, и Элиза устало откинулась на спинку кресла. Воспоминания начали возвращаться, однако этот отрывок ничего не прояснил. «Надо просто подождать, - подумала она, - со временем я всё пойму». Крупные, вывернувшиеся лепестками наружу бутоны — красные и фиолетовые пятна — рвано качало ветром. Сзади них, за узкой рамой окна, наталкивались друг на друга волны и клубилось темное небо.