Многоуровневая близость

      Неловко ли ей было? — мягко сказано. Амайя хлебнула травяного чая, что ей приготовил Ран — и почувствовала странный сгусток теплоты в горле, который опустился вниз, проталкиваясь через внутренности, залег на дне желудка и пророс как семя. Так ее тело откликается на заботу соулмейта. Судя по его довольной ухмылке — он тоже не обделен частичкой света, которая касалась его души при виде нее.       Ран стоял, прислонившись к плите бедром, и смотрел за тем, как она пьет. От столь пристального внимания у нее разрумянились щеки. Она боялась, что подавится или — того гляди — захлебнется от волнения, но подобного конфуза удалось избежать благодаря благословению богов, не иначе.       Наконец, закончив с чаем, она прочистила горло и решилась на вопрос:       — Что стало с тем человеком, которого вы преследовали?       Затравленная, робкая интонация выдавала ее с потрохами — она боялась его как личного демона, который отвечал за организацию ее пыток в аду. Брат этого человека вывихнул запястье Рэйден — это не шутки. А ее соулмейт просто стоял и смотрел…       — Это единственное, что ты хочешь знать после пробуждения?       Он выглядел как король на пиршестве. Соулмейт ее обладал веселым, беззаботным нравом, но это лишь на первый взгляд. Волк в овечьей шкуре — вот кто он есть. Возможно, утешала себя Амайя, обстоятельства их встречи — не самое худшее, что могло быть.       По крайней мере, она увидела его темную сторону. А столкнись они где-нибудь в другом месте — кино или кафе — он бы наверняка с ней мило кокетничал; поддавшись его обаянию, Амайя бы втрескалась в него по уши, решив, что его подлинные желания на ее руке — какая-то злая шутка судьбы.       А затем, когда бы он выпустил зубки, вгрызаясь в ее шею, как некормленый зверь, она бы умерла от разочарования. Может быть, это слабое утешение, но оно не лишено доли истины: ее соулмейт — монстр. Но если она это знает, то у нее есть шанс обойти его ловушки и сбежать.       Удивительно просто. Чем судьба не шутит. Амайя не думала, что, повстречав предначертанного, будет разрабатывать план побега. Соулмейты должны нежиться друг с другом днями напролет, а не…       Ран бесцеремонно вырвал ее из размышлений.       — Молчать будем?       Лицо Амайи — спичка, укушенная огнем. Она с натугой улыбнулась, усилием воли посмотрела на него и улыбнулась, словно ничего страшного не произошло; словно это не она гоняла чаи на кухне криминального авторитета.       — Ты не ответил на вопрос.       — Как и ты — на мой.       — Ему удалось сбежать?       — Разумеется, нет. Мы нагнали его при помощи наших людей и отпиздили. О, не делай такое лицо. Ему посчастливилось, что ты врезалась в него, поэтому мы были с ним нежнее, чем обычно.       В ум Амайи врезалось лишь два слова: «чем обычно». Значит, подобная практика — не редкость, а данность. Мурашки всколыхнулись на ее коже, будто подул северный ветер.       — За что вы его так? — тон, полный сострадания к незнакомцу, смешил Рана, но он упорно не подавал виду.       — Ты задаешь странные вопросы, милая. Он оплошал — он заслуженно получил пизды.       — Никто не заслуживает быть избитым!       Рывком Амайя вскакивает с места, едва ли не переворачивая стул. На лице — лихорадочное переплетение разношерстных эмоций. И истерия, и беспомощность, но отчетливее всего — непринятие. Непринятие сущности соулмейта, его серой, недоступной ей морали.       — А ты, я смотрю, сделалась мировым судьей.       Амайя помотала головой. Он ловко парировал ее ответы, но это не отменяло его жути… Возможно, ей было бы интересно разговаривать с ним при других условиях, но они имеют то, что имеют — никаких иллюзий. Он предстает перед ней словно нагой. Голая душа его заставляла ее трепетать — и от ужаса, и от — стыдно признаться! — покалывающего кончики пальцев возбуждения. Он — типичный гопник из подворотни, убивающий и грабящий людей, добровольно потонувший в пучине насилия и с таким образом жизни смирившийся. О таких людях мама говорила: обходи их стороной за тридцать ри. Но Амайе не повезло. Амайя не может игнорировать собственного соулмейта.       — Не вам решать, кого можно бить, а кого — нет.       — Но и не тебе, пришедшей из другого, чистого мира, нас судить, не правда ли?       Амайя ахнула: а ведь он в чем-то был прав… Хаксли говорил, что не желающие зла точно так же причиняют боль, как и желающие. Каким бы проповедником Амайя не сделалась — она тоже вершит зло, просто в меньших масштабах, чем ее соулмейт. В его мире границы морали стерты, но она живет в закономерностях и четко обозначенных условностях. Разве она вообще имеет права рассуждать о том, в чем совершенно не смыслит? Меньше всего на свете ей хотелось заделаться подлой лицемеркой. Она вовремя притормозила, но, если он вновь надавит на незажившую рану — польется кровь, а вместе с ней — обвинения.       Ран жестом пригласил ее за стол — и она повиновалась, стараясь не думать о последствиях твердого отказа. Разве Хайтани вообще возможно отказать? Интересно, как там Рэйден? Несмотря на черную кошку, пробежавшую между ними, Амайя не желала ей зла, ведь сама Рэйден воплощением зла не являлась. Ее просто кто-то обидел — и она обозлилась на мир, не более того.       Соулмейт склонился перед ней, как перед святой — и у нее от ужаса в зобу дыханье сперло. Он положил голову на ее колени — и ее руки непроизвольно погладили всю длину его волос; сердце держалось на последнем издыхании, угрожая вот-вот разорвать грудную клетку. Ее тело принадлежит лишь ей, но что за черт управляет ее руками?       — Представь ситуацию: над тобой совершили насилие в детстве. Ты не могла дать отпор, а он наслаждался твоими криками и слизывал слезы. Разве обидчик не заслуживает аналогичного его преступлению наказания? Ты осудишь отца, который решил отомстить за свою дочь?       — Приведенный тобой пример, безусловно, ужасен, но… вершить самосуд нельзя. Это отчаянная мера. Такими вещами должна заниматься полиция.       Амайю трясло. Неуверенная ни в чем, она подбирала слова. Философия, что она исповедовала на протяжении пятнадцати лет, вмиг показалась ей бессмысленной — и осколками стекла рассыпалась у ног. Если он стал причиной краха ее мировоззрения в первый же день, то что будет дальше?       — Наивный ребенок. Думаешь, полиция все решит? — он потерся щекой о ее колено и промурлыкал себе под нос:        — Сколько тебе, милая?       Но она расслышала. В ее груди сладостью горячего шоколада растекалось тепло. Ее слух отзывался на каждый хриплый стон, издаваемый соулмейтом; она отчего-то застыдилась своего возраста. Совсем малолетка для него?       — П-пятнадцать.       Он оправдал ее худшие ожидания, но вопреки словам не отстранился. Ее рука замерла на его макушке.       — Какой ужас.       — Тебя это останавливает?       — Немного, — признался он, хитро прищурившись. — Будет тебе шестнадцать, мы развлечемся. Совсем ведь скоро, если я не ошибаюсь?       Да, скоро, — вторила она его словам, покрываясь холодным, липким потом. Он принудит ее к близости?       — Знаю, о чем ты думаешь, но не бойся. Тебе нужно кому-то доверять.       — Например, тебе?       — Почему бы и нет? — он пожал плечами, повернул голову к ней и мягко ощупал ее живот. Даже через ткань школьной рубашки холод его руки доходил до нее. — Я не худшая кандидатура. Тебе бы вес набрать.       — Стресс не позволяет.       Амайя прикрыла глаза. Она не может припомнить, когда в последний раз ей было настолько легко общаться с другим человеком. «А чему ты удивляешься? — язвил внутренний голос. — Он твой предназначенный как-никак».       — Как у тебя дела в школе?       — Оценки хорошие.       — Я спрашиваю не об этом. Одноклассники обижают?       От щек Амайи отхлынул здоровый румянец. Вот как… а она сразу и не сообразила. Худобу, связанную со стрессом, он принял за проблемы со школой — прессинг от одноклассников в первую очередь. Она сама выдала ему все карты. Впредь, насколько это возможно, следует держать язык за зубами.       — Все хорошо, — соврала она, для убедительности изобразив мечтательную улыбку на губах.       — Настолько, что одноклассницы бегают за тобой?       Амайя сокрушенно опустила голову. Он ее раскусил. Она проиграла. Есть же агрессивно настроенная по отношению к ней Рэй — очевидное доказательство ее проблем в школе. Если бы у нее были друзья, то они бы заступились за нее. Но их не было. Пора бы сдаться, но Амайя упрямо продолжала двигаться по круговороту лжи по часовой стрелке:       — Да. Они жить без меня не могут, сам понимаешь.       — Шути, пока можешь.       — Звучит как угроза.       — Безобидное предупреждение.       Ран отстранился от нее — и укол разочарования, пронзивший ее, был сравним со смертельным ядом. Тем самым, из-за которого выхаркиваешь ткань собственных легких и отходишь в мир иной с пеной во рту.       — Скажи мне, Амайя, ты на самом деле понимаешь, кто я такой?       Ее имя из его уст — восхитительный звук. Она порывисто кивнула.       — Наш разговор дал мне ясное представление о… роде твоей деятельности, если это можно так назвать.       — Ты принимаешь меня со всеми грехами?       — Я… не знаю. Все это произошло так внезапно.       — Я дам тебе время на раздумья.       «А что потом?» — не могла не задаться вопросом Амайя. Разве он отпустит ее, если она скажет прямо — она не готова становиться подле него на дорожке преступности? Ран уходит и, глядя в его спину, Амайя думает лишь об одном: и все-таки спокойствие превыше всего.