Impossible

I’ll take my chances While you take your time with this game you play Goo Goo Dolls, Let Love In

      Дни тянулись медленно, когда Гермиона оказалась в тюрьме на целых три недели. Это казалось чертовски долгим, всегда было скучно, хотелось есть, было больно и холодно, не говоря уже о том, что она снова стала грязной. Простые повседневные базовые потребности не удовлетворялись, и единственное, что Беллатрикс считала необходимым давать, — это запас воды и кусок безвкусного белого хлеба один раз в день. Гермиона задавалась вопросом, отнимут ли это когда-нибудь, но вряд ли Беллатрикс была настолько глупа, чтобы лишить её чего-то важного для выживания.       Со временем методы пыток продолжались, чаще всего ведьма полагалась на Круциатус и использовала кулаки, а не изобретала новые методы. Сначала казалось, что Беллатрикс устала причинять боль, но это было настолько смешно. Беллатрикс Лестрейндж не могло надоесть мучить людей. Какой абсурд!       Что отвлекало Гермиону больше, чем ежедневные сеансы пыток, так это то, что она не имела ни малейшего понятия о событиях во внешнем мире. Беллатрикс никогда не упоминала её друзей, если только дразнила девушку по поводу них, а сейчас она вообще не рассказывала об их местонахождении или о том, кто умер. Гермиона предпочитала интерпретировать это положительно. Наверняка ведьма злорадствовала бы, если бы кто-то из её близких был убит? Но затем девушка вернулась к реальности и напомнила себе, что все, кого она знала и любила, не могли остаться в живых. Это было просто невозможно, учитывая состояние волшебного мира.       — У-у-у, — услышала Гермиона, и внезапно перед ней оказалась Беллатрикс, пытающаяся привлечь внимание. — Наслаждаешься своим маленьким сеансом мечтаний? — она усмехнулась.       Гермиона покачала головой. «Пожалуйста, не сегодня».       — Чувствуешь себя одиноко?       На этот раз Гермиона проигнорировала её и смотрела в пол. Чего можно достичь, если рассказать Беллатрикс о своих чувствах? Скорее всего, она будет издеваться, прежде чем причинит невыносимую боль; разговор о страхах не изменит восприятия Пожирателя Смерти. Кроме, как заявить о своей чистокровности и поддержке Волан-де-Морта, ничего нельзя было сделать, чтобы изменить неизбежное. Отныне это безобразная клетка была её домом, и так будет до последнего вздоха.       — Не очень разговорчивая сегодня, дорогуша? Не обращаешь на меня внимания? — предположила ведьма. — Как ты думаешь, пара раундов Круцио тебя оживит?       — Я не игнорирую тебя, — тихо ответила Гермиона. — Я просто не знаю, что мне осталось сказать, чтобы ты не причинила мне вреда.       — Что ж, — начала Беллатрикс, наклоняясь к Гермионе, при этом тёмные кудри падали на лицо. Гермиона видела красивую женщину, но в глазах плескались только безумие и ярость. — Считай, что так, но я всё равно причиню тебе боль. Можешь говорить мне всё, что хочешь.       — Верно, — согласилась девушка. — Тогда хорошо. Я хочу знать, что происходит снаружи. Кто… — она замолчала на секунду, успокаиваясь, — кто мёртв?       Беллатрикс ухмыльнулась.       — Так вот, что у тебя в трусиках, точнее, в их отсутствии. Ты хочешь знать, что происходит в большом плохом мире волшебников.       Гермиона покраснела при упоминании о том, что раздета. Она старалась не позволять себе волноваться из-за комментария. «Я не виновата, что ношу это проклятое полотенце!» Она не стала высказывать вслух раздражение и ответила:       — Да, знаю.       Беллатрикс вздохнула.       — Тебе придётся быть со мной любезной, тогда я тебе всё-таки скажу. Заключим сделку?       — Нет, — твердо ответила Гермиона.       — Ты пытаешься меня разозлить? Потому что у тебя получается! — пригрозила ведьма, сверкая глазами.       Гермиона смотрела недоверчиво. Размышлять вслух о ведьме было опасным шагом, но девушке было любопытно, как темноволосая ведьма отреагирует, поэтому она заявила:       — Обычно ты злишься на меня только потому, что я говорю правду о своей жизни. Ты ненавидишь правду, потому что она заставляет тебя чувствовать себя виноватой, но сегодня ты злишься без причины. — Она немного помолчала, потом добавила: — Ты чем-то расстроена? — девушка не ожидала ответа Беллатрикс. Всё, чего хотелось, — это увидеть нервозность ведьмы.       Сверкнув глазами, Беллатрикс прижала девушку к стене и нависла над ней на коленях, поставив ноги по обе стороны от тела.       — Будь осторожна, моя маленькая грязная малышка, будь очень осторожна, — прошипела она.       Единственным признаком страха Гермионы было поверхностное дыхание и то, как тяжело девушка сглотнула. Беллатрикс, наклонившаяся над ней в такой непосредственной близости, сбивала с толку. Воображаемое отвращение никак не возникало, наоборот, в животе завязывались узлы по неизвестной причине. Находясь так близко к женщине, она могла видеть оттенки коричневого в глазах, и это мешало сосредоточиться на том, что перед ней был Пожиратель Смерти, а не просто привлекательная женщина.       «Чёрт побери!» — сердито подумала она. — «Сосредоточься!»       Это была не Гермиона. Беллатрикс, должно быть, что-то сделала с её разумом, потому что не могло быть, чтобы Гермиона почувствовала такое по отношению к ведьме по собственной воле, не так ли? Только не к ней. Кроме того, чувство было настолько сильным, что она не могла его игнорировать. Гермиона решила, что происходит что-то, чего она не может объяснить. Это не могло быть любовное зелье, потому что иначе она бы не осознавала отвращения и ужаса. Нет, что-то другое. Может быть, Беллатрикс решила применить на ней неизвестную тёмную магию.       — Теперь ты собираешься быть хорошей, вежливой, маленькой девочкой? — сказала Беллатрикс болезненно сладким голосом.       — Да, — неохотно пробормотала Гермиона, стараясь не двигаться слишком сильно. — Пожалуйста, расскажи мне, что происходит?       — Так гораздо лучше, — проворковала Беллатрикс, поглаживая щёку Гермионы большим пальцем. Кожа, к которой она прикоснулась, покалывала ещё долго после того, как женщина убрала руку. Темноволосая ведьма была так близко к Гермионе, что девушка могла чувствовать её запах. Пахло сладким шампунем с мёдом, и у Гермионы закружилась голова. Он был настолько другим от этого запаха сырости, с которым приходилось мириться, что девушка вдыхала снова и снова. Она попыталась делать это осторожно, чтобы Беллатрикс не заметила. С каких пор Беллатрикс Лестрейндж пахнет мёдом?       Гермиона старалась сохранять спокойствие и сосредоточиться на разговоре. Неохотно она перестала вдыхать запах ведьмы и выбралась из состояния, в котором находилась. Девушка посмотрела ведьме в глаза, посмотрела на её губы и поняла, что пропустила половину рассказа.       — Действительно, Тёмный Лорд настроен оптимистично.       Рискнув предположить, что Беллатрикс говорила о Волдеморте, Гермиона спросила её о единственном, что волновало, уверенная, что если бы это уже упоминалось, женщина бы поставила под вопрос её внимательность:       — Мои друзья в порядке?       — Ты не хочешь сначала узнать о волшебном мире в целом? — недоумённо спросила ведьма.       — Конечно, нет, — отрицала Гермиона. — Я хочу знать, в порядке ли Гарри, Рон. И… и семья Рона.       — Это для тебя важнее? — воскликнула ведьма.       — Да! Это всё, что меня волнует. Не пойми меня неправильно, я, очевидно, не согласна с тем, что ОН у власти, но я просто хочу знать, не пострадали кто-то, кого я люблю.       Беллатрикс склонила голову набок и откинулась назад, чтобы сесть на костлявые ноги Гермионы. Девушка могла сказать, о чём она думала. «Любовь? Ты снова об этом говоришь? Фу». Ведьма не могла понять, что в жизни есть более важные вещи, чем чистота крови, более важные чувства, чем одержимость и боль. Любовь сильна, как никакая другая магия. Она спасает жизни, придаёт храбрости и обеспечивает защиту. Любовь была всем.       Беллатрикс сидела на ногах, давление в сочетании с неудобным положением делали ситуацию затруднительной. Но Гермиона была слишком увлечена разговором, чтобы беспокоиться об этом. Если бы она попросила Беллатрикс подвинуться, то только бы спровоцировала её на дальнейшие действия, например, попрыгать вверх и вниз по слабым костям, пока они не сломаются, или взмахнуть палочкой и бросить проклятие.       — Если ты так говоришь. Нет. Никого, кого ты любишь, не поймали, — неохотно призналась женщина. — Хотя это вопрос времени.       Несмотря на последнее замечание Беллатрикс, на девушку нахлынуло облегчение. Однако она старалась не выглядеть слишком счастливой, чтобы не привести собеседницу в ярость.       — Верно, — пробормотала Гермиона в ответ.       Беллатрикс, казалось, ломала голову над тем, что бы сказать, разочарованная отсутствием эмоций у Гермионы, не дающей реальной причины для наказания. Через несколько секунд ведьма улыбнулась и захихикала:       — Ваш учитель-маггловед мёртв!       — Профессор Бербидж? — Она не слишком хорошо её знала, но видела сидящую в Большом зале во время обедов в Хогвартсе, и даже ходила к ней на занятия на третье курсе, когда использовала Маховик времени для посещения занятий по маггловедению. Не желая радовать Беллатрикс своим ужасом и отвращением, Гермиона изо всех сил старалась сохранить бесстрастное выражение лица. «Не реагируй. Не доставляй ей удовольствия».       Как и ожидалось, ведьма кивнула, разочарованная невыразительным лицом девушки, и не осознавая того, что творилось внутри. Гермиона научилась намного лучше скрывать свои эмоции.       — Она, как сообщается, ушла в отставку, что, конечно же, ложь. Тёмный Лорд убил её за то, что учила мерзкой лжи! О, и Грозный Глаз тоже мёртв, но полагаю, ты знала об этом, да?       Гермиона оцепенело кивнула, мучительно вспоминая путешествие по транспортировке Гарри в безопасное место, которое привело к смерти Грозного Глаза. Она всё ещё не могла поверить, что самый фантастический аврор своего времени убит самим Волан-де-Мортом.       — Да, я знала о нём.       Мечтательный вздох сорвался с губ Беллатрикс, когда та смаковала воспоминания:       — Это те имена, которые сразу приходят в голову. Все, кого ты знаешь, живы и летают.       А потом оказалось, что это не все плохие новости. «Гарри и Рон в порядке». Гермиона внезапно не смогла сдержать улыбки, расплывшейся по лицу. Пока что друзья выжили. Она задавалась вопросом, удалось ли им уничтожить какие-нибудь крестражи и насколько близко они подошли в поиске. Она хотела быть с ними, сражаясь за высшее благо, но, к сожалению, не было никакой возможности присоединиться в ближайшее время. Даже если удастся сбежать от Беллатрикс, девушка ослаблена и абсолютно бесполезна для Ордена. Кроме того, она не практиковала магию некоторое время и боялась, что навыки и способности получили серьёзный урон.       — Ты думаешь об этом мерзком предатели крови и мальчике Поттере, да? — Беллатрикс усмехнулась, похлопав собеседницу по лицу.       — Да, они мои друзья. Я люблю их.       — Я уже говорила тебе, что любовь не имеет значения, — снисходительно отметила ведьма, взмахнув палочкой и заставив несколько крошечных искр вылететь с конца. — Это для дураков.       Гермиона пожала плечами.       — Отлично.       — Отлично? — ведьма была явно смущена отсутствием протеста.       — Я не собираюсь с тобой спорить, — устало ответила Гермиона. Она чувствовала, как голод охватывает тело, и желание страдать на очередном сеансе пыток совершенно отсутствовало.       — О, но мне так нравится, когда мы ссоримся, милая, — тошнотворно соблазнительно прорычала Беллатрикс.       Низкие тона её голоса ужасно сказывались на сердцебиении Гермионы. Напрягаясь, девушка заставила себя сосредоточиться на разговоре, продолжая говорить о любви, потому что это была единственная область, в которой она могла перехитрить Беллатрикс.       — Я люблю своих друзей. Я люблю своих родителей. Я люблю читать и учиться, добиваться успеха, и быть счастливой, и… — она вспоминала, что ещё ей нравится, — зубную пасту.       — О да, я забыла о твоём фетише на зубы, — усмехнулась ведьма, сверкнув идеальными зубами.       Щёки загорелись, Гермиона не позволила себе больше пялиться, опасаясь того, что это может сделать с её телом.       — Это не фетиш, — огрызнулась девушка.       — Как скажешь.       Было очевидно, что Беллатрикс ей не поверила. Помня, что женщина — легилимент, она быстро убедилась, что посредственные барьеры устранены. Надеясь, что не дойдёт до той стадии, когда Беллатрикс станет любопытно, Гермиона хотела остаться в выгодном положении и быть готовой к тому, что старшая ведьма решит бросить в неё. Это время, чтобы быть сильной и держаться, как можно дольше.       — Это не то, — воскликнула Гермиона. — В любом случае, что ты любишь? Кроме споров со мной, — с горечью добавила она.       — Я уже говорила тебе, что я не очень люблю, — пожала плечами женщина. — Полагаю, я люблю служить моему Господину, но это всё.       Гермиона обдумала слова. Беллатрикс не сказала, что любит Волан-де-Морта, а только, что ей нравилось ему служить. Она не испытала к нему настоящих чувств, скорее, считала символом убеждений, которых придерживалась с детства, если чистокровное происхождение было чем-то значимым. Будь Беллатрикс воспитана, как магглорожденная или полукровка, она бы была увлечена Дамблдором, видя в нём спасителя, как и Гарри. «Забавно, — подумала Гермиона, — какие карты жизнь раздаёт людям». Мнения, сформировавшиеся так легко, иногда не могли быть изменены, а в случае Беллатрикс природа и воспитание тесно связаны, чтобы сформировать болезненные, безумные убеждения, вызывавшие страдание, боль и разрушения. «Как грустно».       — Не заставляй меня применять легилименцию, чтобы увидеть, что ты думаешь обо мне, — пригрозила Беллатрикс, вытаскивая Гермиону из её собственной головы.       — Я не говорю это вслух, потому что тебе не понравится, — терпеливо объяснила девушка, стараясь не волноваться, что ведьма снова вторгнется в разум.       — Я хочу, чтобы ты всё равно это сказала, — по-детски проинструктировала та.       Гермиона вздохнула и продолжила передавать свои мысли, не пытаясь подбирать слова. Она была слишком слаба, недостаток еды влиял на способность формулировать мысли и вообще на каждый процесс в мозгу.       В конце концов, Беллатрикс села перед ней, положив руку на подбородок. Она выглядела настолько погружённой в свои мысли, что Гермиона воспользовалась возможностью переставить свои ноги под ней. Ведьма устремила свои тёмно-карие глаза на девушку и сказала:       — Это правда.       — Ч-что?       — Если бы я была грязнокровкой, — сказала ведьма с отвращением, — я бы, вероятно, боготворила Дамблдора.       — О, — слабо ответила Гермиона, — я не думала, что ты согласишься.       Игнорируя этот комментарий, Беллатрикс продолжила:       — Короче говоря, я была такой же, как ты.       Гермиона нахмурилась.       — Это не плохо, понимаешь. Ты меня не знаешь. Не совсем. В целом у нас противоположные взгляды. Мы не такие уж и разные. Мы обе умны, да? И ты любишь, Беллатрикс, признаёшь ты это или нет.       Ведьма обдумывала это.       Одна секунда. Две.       И вот это случилось.       — Я люблю быть чистокровной. Я люблю своих сестёр. Я люблю дуэли, летать, если это не игра в квиддич, и всё контролировать.       «Наконец-то», — подумала Гермиона. — «Прорыв!» Беллатрикс была ужасным человеком, но человеком. В отличие от Волан-де-Морта, у неё всё ещё была душа. Бесчисленные преступления и зверства означали, что душа повреждена, но у неё не было времени выбрать другой путь в жизни. Или почувствовать раскаяние. До раскаяния труднее всего добраться, но возможно.       — Ты использовала множественное число, — в шоке пробормотала Гермиона.       — Что?       — Ты сказала сёстры. Не сестра, а сёстры. Ты до сих пор любишь Андромеду, — Гермиона размышляла вслух. — О боже, это значит, что ты… — она остановилась. Что это значит? Разум работал слишком быстро, и девушка не понимала, что стало таким откровением для неё.       — Я имела в виду сестру, — ответила Беллатрикс опасно низким голосом. — Почему я должна всё ещё любить Андромеду?       — Ты бы не сказала ничего подобного, если бы не имела это в виду, ты любишь её на каком-то уровне, возможно, совершенно бессознательно.       Мерлин, невозможно поверить! Для ведьмы признание способности любить было открытием, но забота о сестре, которую она считала предательницей, было ещё большим откровением.       Гермиона чувствовала, что не может позволить Беллатрикс замкнуться. Если бы она обратилась к пыткам, чтобы отвлечь пленницу от того факта, что призналась в том, что наносит ущерб персонажу, которого она изображает, то такой момент никогда не повторится в будущем.       — Не притворяйся, Беллатрикс, — мягко сказала Гермиона, рискуя называть её по имени. Когда темноволосая ведьма открыла рот, чтобы возразить, девушка продолжила, отвлекая и надеясь, что палочка не вытащена: — На данный момент здесь только я и ты. Я никому не скажу, вероятно, у меня не будет шанса, поэтому ты можешь мне доверять. Я могу быть грязнокровкой в твоих глазах, но я всё ещё человек.       — Тот факт, что ты грязнокровка, имеет бо́льшее значение, чем ты думаешь, — ответила Беллатрикс тихо. — Как ты думаешь, я когда-нибудь смогу сказать подобное перед своим Господином? Он убьёт меня, не задумываясь!       — Совершенно верно, — согласилась Гермиона, следуя указаниям. — Почему ты за него? Ты можешь иметь так много, Беллатрикс. Я держу пари, если бы ты перешла на другую сторону, Нарцисса бы обрадовалась. Андромеда простит тебя, и все будут восхищаться. Я могла бы тебе помочь.       Беллатрикс молчала и избегала взгляда. Она посмотрела вправо, сосредоточившись на какой-то части Гермионы. Рискнув, девушка медленно и осторожно положила свою руку на руку Беллатрикс. Шатко надавила, удивившись, насколько тёплой была рука ведьмы. Тепло нарастало, и внутри возникло жужжание, неописуемое чувство, которого Гермиона раньше не испытывала.       Гермиона следила за лицом женщины, но та не проявляла никаких признаков, кроме поднимающейся и опускающейся с каждым вздохом груди. Гермиона продолжила:       — Ты можешь контролировать ситуацию. Я всё равно здесь. Мне всё равно, Беллатрикс. Если ты захочешь быть на нашей стороне, я сделаю всё возможное, чтобы ты осталась с нами.       Беллатрикс зашевелилась и повернулась к девушке.       — Почему, Грейнджер? Почему ты мне поможешь?       — Потому что я не верю, что это действительно ты, — честно ответила Гермиона. — Я не знаю, что заставило тебя ненавидеть тех, кто тебя окружает, но так быть не должно. — Она сжала руку ведьмы, сдерживая вздох от толчка внутри, который вызывало прикосновение.       — Я не уверена, что твои друзья согласятся, — протянула Беллатрикс уверенно, но тревожный взгляд выдавал её. — Не все прощают так легко.       Гермиона покачала головой.       — Нет, они этого не сделают. Но перед смертью Дамблдор дал понять Ордену, что каждый заслуживает второго шанса. Если мы действительно верим, что кто-то изменился, если мы доверяем их слову, то мы должны принять их и простить. Прямо сейчас Орден — единственные люди, мнение которых небезразлично.       — А если я не хочу меняться? — сказала Беллатрикс почти небрежно.       Гермиона наклонилась вперёд.       — Я думаю здесь, — она коснулась свободной рукой груди ведьмы, где находилось сердце, — я думаю, глубоко здесь, ты хочешь.       Беллатрикс встала с нечитаемым выражением и освободилась от прикосновений девушки. Не оглядываясь, она запечатала камеру и снова оставила Гермиону одну. Девушка молча закрыла глаза и начала молиться. Она молилась за Чарити Бербидж. Она молилась за всех, кто пострадал от рук Волан-де-Морта.       Она молилась о любви.       1969 год, октябрь.       Родольфус имел всё, что Беллатрикс должна была хотеть от мужчины. Он был красив, умён, а главное — чистокровен. Последнее было тем, о чём действительно заботилась её семья, а значит, ей, в свою очередь, тоже приходилось заботиться. Ещё маленькой девочкой она знала, что это произойдёт, что ей придётся посвятить свою жизнь кому-то, кого, вполне возможно, она не будет любить и не полюбит никогда. И, несмотря на все блестящие, прекрасные черты Родольфуса, он не заставлял её сердце биться чаще и не вызывал покалывания в груди.       Тем не менее семья приказала, чтобы она вышла за него; не желая опозориться, она это сделала тихо. Особенно после того, как ситуация с Андромедой вызвала у них столько стресса, беспокойства и гнева. Беллатрикс совсем не привлекал Родольфус. Однако он не пытался уложить её в постель после свадьбы, что было большим облегчением, поскольку казалось ужасным. Она не думала, что способна на это. Только не с ним. Она не была хорошей женой, чтобы хвастаться этим на волшебных мероприятиях. Она сыграла свою роль, сделала то, что требовалось, но не собиралась ласкать его и сидеть дома, как машина для производства детей. Беллатрикс стремилась быть чем-то большим.       — Беллатрикс, дорогая, — сказал Родольфус, когда они сидели в гостиной. Она просматривала книгу под названием «Атака тёмных искусств», а он пытался починить палочкой сломанную застёжку на своём любимом чёрном плаще, что Беллатрикс упорно отказывалась делать сама. Для неё это было близко к категории домохозяйки.       — Да? — Она особо не обратила внимания на мужа, поглощённая чтением, даже не интересовалась разговором.       — У нас есть гость, который будет присутствовать в нашем доме в субботу вечером. Он придёт обсудить со мной некоторые важные дела, думаю, тебе будет интересно присоединиться к нам, — сообщил Родольфус.       — Что навело тебя на эту мысль? — нетерпеливо спросила Беллатрикс. Несомненно, это был какой-нибудь идиот, столь же обаятельный, как Люциус Малфой, последний интересный человек, с которым он счёл нужным познакомить её. Что ж, её родители и Нарцисса, возможно, были очарованы длинноволосым придурком, но она чувствовала, что никогда не вернёт эти четыре часа своей жизни.       Родольфус откашлялся в попытке заставить Беллатрикс сосредоточить своё внимание на нём, а не на странице книги.       — Он разделяет наши взгляды по ряду вопросов, и у него есть несколько идей, которые могут принести пользу обществу в политическом смысле.       Услышав это, Беллатрикс пристально посмотрела на мужа.       — У меня нет желания слушать, как сотрудник Министерства твердит о…       — Он не служащий Министерства, — прервал её Родольфус. — Он необычный талантливый волшебник, который считает, что может очистить общество от недостойных ведьм и волшебников.       Беллатрикс нахмурилась.       — Таких как?..       — Грязнокровки. Он верит, что с помощью последователей сможет привести всех достойных ведьм и волшебников к своему образу мышления. Наш мир снова станет чистым, и мы станем ещё более могущественными.       — Мы станем сильнее? — это привлекло внимание Беллатрикс.       Родольфус улыбнулся, довольный тем, что наконец смог заинтересовать жену.       — Да, мы, как верные последователи, были бы вознаграждены должностями, которых желаем, и обрели бы власть.       — И как он планирует это сделать? — Беллатрикс фыркнула, задаваясь вопросом, не был ли это какой-то безумный, бредовый дурак без чёртовой надежды достичь хоть чего-то в этой жизни.       — Это то, о чём он хочет поговорить завтра, дорогая. Не хочешь присоединиться к нам?       Беллатрикс спорила сама с собой. Это могло быть пустой тратой времени и усилий. Она не будет делать то, чего не желает, но и не собиралась быть откровенно грубой. В конце концов, она вышла замуж за Родольфуса, чтобы сохранить фамилию Блэк, чтобы родители ею гордились. Ей повезло в этом смысле, Родольфус не заставлял выполнять супружеские обязанности в спальне, но ей не стоило слишком сильно его раздражать в собственном доме. Посещение простой встречи с его знакомым не было слишком утомительным.       — Да, — ответила Беллатрикс.       — Да? — Родольфус просиял. — Замечательно. Я дам ему знать, он будет так взволнован, узнав, что женщина заинтересовалась его работой. Он упомянул, что к нему присоединяются в основном волшебники.       — Хорошо, учитывая, что меня отговорили присоединиться к Министерству, — сказала Беллатрикс, огорчённая тем, что родители запретили устраиваться на работу, сказав, что чистокровная женщина должна полагаться на мужа. После того, что случилось с Андромедой, она не спорила. — Я не вижу причин не воспользоваться возможностью, особенно, если это выполнение работы, в которую я верю.       — Совершенно верно, Белла. И я уверен, что если это окажется тем, о чём я думаю, я смогу убедить твоего отца разрешить тебе работать. Если ты отстаиваешь такие же, как он, убеждения и принципы, что может заставить его запретить?       Беллатрикс закатила глаза на вопиющую попытку вызвать у неё восторженную реакцию.       — Хорошо, Родольфус, не нужно переусердствовать. Я уже сказала: да.       — Но я серьёзно. Разве тебе это не нравится?       — Я буду счастлива, если это произойдёт. Боюсь, до тех пор счастье остаётся в ожидании.       Родольфус вздохнул.       — Тебе так трудно угодить.       Почувствовав начало спора, Беллатрикс закрыла книгу и встала, чтобы выйти из комнаты. Она думала промолчать, но внезапно стало интересно. Обернувшись, она спросила:       — Волшебник, о котором ты говоришь… как его зовут?       Родольфус снова улыбнулся.       — Волан-де-Морт.