Диалоги

      Кошмары не уходят. Образы пугают, заставляют обливаться холодным потом. Что хуже всего? Он видит себя. Другого себя. Это ломает изнутри, выворачивает наружу. Жизнь после напоминает незарубцевавшуюся рану. Джеймс честно делал всё, что просили и требовали. Только сеансы психотерапии лишь усиливают боль. Неужели так и должно быть? И его удел лишь боль? Чувствовать и приносить?       Баки ворочается в постели. Слишком мягкой и большой, тело, привыкшее к холодным камням и криокамере, простестует. Почему он до сих пор жив? Мог бы давно покончить с этим, однако Джеймс Бьюкенен Барнс всегда был слишком упрям. Ему доставалось всё, чего он хотел: самая красивая девушка, о которой мечтал весь Бруклин, Сэнди, что работала в киоске с корреспонденцией, густо красила ресницы и обаятельно улыбалась; работа механиком — трудно устроиться без образования, но он с детства бегал в гараж отца и разбирал все что находил, а чтобы не получить ремня, собирал обратно.       Брюнет проводит живой рукой по протезу. Он рад, что вспомнил все это. Раньше у него был шрам на той руке, как раз от отцовского ремня. Воспоминания, вот самое дорогое, что у него есть. Только жить прошлым тяжело и больно.       Оказывается, в настоящем ты никому не нужен. Старый заржавевший элемент. Джеймс тяжело дышит, ерошит волосы и идет курить. На лестничной площадке тускло горит лампочка и девушка в спортивном костюме вдыхает никотин.       — Привет, — она выглядит слишком элегантно, в этой атмосфере серости безысходности. Не из его мира. Такая далекая.       — Добрый вечер.       Барнс тих и удивительно безразличен. Как будто постиг дзен или прочитал мастрид «Тонкое искусство пофигизма».       — Уже ночь.       — А вы наблюдательны.       Джеймс не хочет грубить, но уже слишком привык. Язык не поворачивается следовать всем расшаркиваниям. Сигарета не помогает. В квартиру возвращаться не хочется и тут стоять смысла нет. Он тянется к ручке собственной двери.       — Пока, Джеймс.       — Мы знакомы?       — Считай, что бабушка нас познакомила. До последнего ждала тебя.       — Только не говори, что я твой дедушка.       — Хорошо, можешь быть второй бабушкой. Их же в полном комплекте должно быть две.       — Черт, этого не может быть!       Джеймс оборачивается и злится. На себя. Снова.       — Да не бойся. Алименты требовать я не могу. Срок давности давно истек. Отец и сам не слишком участвовал в моей жизни.       — У меня был сын?       — Видишь, в эту игру на наблюдательность мы теперь играем вдвоем.       — Прости.       — О, не за что. Характер не сахар у нас у всех. Не думала, что смогу с тобой встретиться. А ты сам переехал сюда. Дедушка, я Сэнди номер два, хочешь познакомлю тебя с правнуками? Питеру три, Аманде пять.       — Я… я…       Джеймс не знает, что сказать. Что он не достоин? Что родство с ним слишком опасно?       — Можно, я тебя обниму?       Девушка встает с верхней ступени лестницы, на которой сидела. У нее стоят слезы в глазах. Правда похожа на Сэнди, цвет глаз и любовь к туши, которая сейчас некрасиво стекает по щекам.       Джеймс распахивает объятия и душу. Давно пора.