Dualis

      Перед тем как приступить, я долго (часа два, наверное) наводила порядок на чердаке — чтоб ничего не мешалось, не отвлекало и пыль не раздражала дыхательные пути. А может, я просто тянула время? То, что я собираюсь делать… если есть на свете ад, то душу мою ждет беспощадное пламя. В тысячный раз говорю себе: «Одумайся, несчастная! Нельзя идти против воли Господней! Бессмысленно. Глупо…» — а сама раскладываю на полу инвентарь.       Когда все готово и можно начинать, я замираю, стоя на коленях, и долго гляжу в одну точку. В тесной клетке квохтает упитанная курица. Нервно подрагивает свечной огонек.       Еще не поздно передумать…       Тут снизу доносится протяжный звук, мягко перетекающий в щемящую мелодию. «Играет…» — думаю я со сдавленным сердцем, и на глазах тут же выступают слезы. Музыка — единственное, на что ему хватает сил. Кажется, лишь она и поддерживает в нем последние искорки жизни... Соберется немного с духом — и за смычок. И все одна и та же душераздирающая мелодия — шедевр если не по технике, то по силе чувств.       Слезы текут все отчаянней, и вот я уже рыдаю в голос, согнувшись пополам на дощатом полу.

***

      Как нежданный толчок в диафрагму, пробуждение настает неприятно и резко — я дергаюсь всем телом, но тут же обмякаю. Просто ночной кошмар, и то какой-то смутный... Я облегченно продираю глаза, несколько секунд гляжу в потолок и лишь потом понимаю, что нахожусь в незнакомом месте. В памяти туманно восстает сцена перед обмороком — мне делается жарко, в висках стучит кровь.       Лео… это его квартира.       Маленькая гостиная подсвечена гирляндой оранжевых ретро-лампочек, протянутой меж полками на одной из стен. Перед кожаным диваном, на котором я лежу, — низкий стеклянный стол, за ним — широкий телек и игровая приставка, слева окно (зашторено, но за ним явно царствует ночь), справа открыта дверь. Я прислушиваюсь. Вроде тихо… хотя нет: слышу, как за стеной хлопнула дверца шкафчика. Приподнимаюсь на локте (в местах, не согретых моим телом, поверхность дивана неприятно холодна) и спускаю на пол босые ноги. Прощупываю карманы джинсов, но не нахожу телефона.       Я не успеваю обдумать положение вещей: за дверью мягко звучат шаги — и в комнату впархивает Лео, все так же одетый в непривычно белый костюм. Я вздрагиваю. Элегантно откинув волосы с плеча и уперев одну руку в бок, он встает в шаге от меня и смотрит сверху вниз:       — Ну, здравствуй, спящая красавица. Как ты себя находишь? — Голос вязкий, будто плавленый металл, ухмылка плохо замаскирована под приветливую улыбку.       В горле делается сухо, мелкая дрожь зарождается в мышцах. Тихо спрашиваю:       — Ты похитил меня?       Лео заливается искренним и оттого жутким смехом.       — Что за страшные слова, моя радость? Как и хотел, я привел тебя в безопасное место для разговора. Откровения, если угодно.       — Но… что ты сделал?       Он упоминал гипноз… Неужто Лео гипнозом заставил меня потерять сознание?! Жесть какая! Разве так бывает в реальной жизни? Боже правый, почему я не послушалась интуиции, с самого начала кричавшей, что с этим парнем что-то не так?!       Изящно поведя плечом, он отвечает:       — Ничего особого — пощекотал немного твою память, а она сделала все за меня.       Снова непонятные слова… Как быть? Поведение Лео в доме отца было откровенно пугающим — не хочу видеть, как недуг снова раскрывается во всей красе! Лучше не спорить…       Я надеваю подобие улыбки — понимаю, что выглядит жалко, но это лучшее, на что я сейчас способна:       — Что ж, ладно… Нам действительно пора поговорить. Но… когда закончим…       «Ты же не прикуешь меня к батарее, маньячина?!»       — …ты ведь пустишь меня домой?       Скользящим движением Лео опускается на диван — я тут же отсаживаюсь на другой край. Не обращая внимания на мой испуг (а может, радуясь ему), он клонится ближе и лукаво щурится:       — Пару дней назад ты желала провести со мной ночь, а теперь хочешь скорее уйти? — Прежде чем я окончательно сгораю от смущения и страха, он откидывается на спинку и тихонько смеется: — Шучу я, не делай такие глаза! Конечно, ты можешь вернуться домой — как только я поверю, что мы нашли общий язык.       Звучит совсем не утешительно.       — Хорошо. Слушаю, — глухо отзываюсь я.       Лео закидывает ногу на ногу и постукивает пальцами по колену:       — У меня мало времени, так что постараюсь не затягивать. — Он бегло смотрит на стенные часы — те показывают начало пятого. — Не удивляйся, но я начну издалека — с событий позапрошлого века. Помнишь историю о музыканте, который чудом исцелился от болезни, но покончил с собой? — Лео ловит мой взгляд, и я киваю. — На самом деле, о жизни и смерти того человека мне известно куда больше, чем я рассказал. Куда больше, чем кому-либо на свете. Его звали Грегори Дэвис, он родился в тысяча восемьсот десятом году в пригороде Лондона, во время описанных событий жил в Вест-Энде и играл в оркестре в одном из театров Ковент-Гардена — уж не помню, каком. Простая, счастливая жизнь: средний достаток, хорошая репутация, любимое занятие да родственная душа под боком — его младшая сестра Энн, которую он нежно называл Аннет. Брат и сестра любили друг друга сверх всякой меры, я бы даже сказал, что их чувства далеко заступали за границу викторианской морали, пусть они ни в коем случае не давали им волю. — Кривая ухмылочка заставляет меня поморщиться. — Итак, в возрасте двадцати семи лет Грегори узнал, что смертельно болен. Рак. С ним и сейчас все кисло, а в те времена шансов на исцеление практически не было. Склонный к фатализму музыкант отказался от борьбы за жизнь — впал в меланхолию, сутками напролет писал грустную музыку, пользуясь последним шансом оставить след в искусстве. Но Аннет не была такой бездеятельной: все сбережения тратила на врачей, прибегая к разным направлениям и практикам медицины, как традиционной, так и экзотической. Но все без толку — ее возлюбленный братец таял словно свечка. Не зная, что еще предпринять, Аннет стала усердно молиться. Тоже без толку. Ее охватило чувство несправедливости и безразличия высших сил. Тогда она пошла обратным путем — взялась за оккультные науки и, когда брату стало совсем худо, решилась на призыв демона. Бедняжка была готова душу продать за жизнь Грегори, но… — он хихикает, будто сказал забавную глупость, — …мы не совсем так ведем дела.       «Мы? Ах, да! Там, на кухне, Лео заявил, что он — демон… Вот же его несет!» — Мне не удается скрыть ироничную (и немного нервную) усмешку, но Лео не обращает внимания и продолжает размеренный, будто отрепетированный монолог:       — До чего люди недооценивают душу, раз предлагают ее в обмен на всякие мелочи! Демоны же, хоть и рады отхватить кусок пожирнее, вынуждены подчиняться закону равновесия, в каждом случае называя угодную им, но справедливую цену. Пришедший к Аннет демон по имени Зегал… — я вздрагиваю, услышав это слово, — …несколько веков не ступал на грешную землю — его ценой стало обретение физического облика на весьма скромный пятилетний срок. Самоотверженная Аннет без колебаний отдала бы гостю собственное тело, но это было невозможно: заключая сделку, она становилась «хозяйкой» демона и должна была им управлять. Но об этом позже… Перед девушкой встал выбор: втянуть в происходящее постороннего человека или пустить демона в самого Грегори. Она согласилась на второе, взяв с Зегала обещание, что он сбережет тело и не оставит у Грегори воспоминаний о своем присутствии. На том и порешили. Демон вселился в умирающего, усыпил его сознание и за неделю полностью изжил коварную болезнь. Теперь у него было молодое, вполне привлекательное тело и пять лет, чтобы веселиться в дольнем мире. Только — вот незадача! — Аннет не хотела, чтобы своим поведением демон порочил имя ее брата, всюду следовала за ним и не давала как следует развлекаться. В особенности — с женщинами. Раздосадованный Зегал был вынужден подчиняться. Конечно, ему нравилось вкусно есть, пить, знакомиться с искусством, любоваться порочностью людей и манипулировать ими, исподтишка провоцируя интриги и склоки, но этого было мало. С непривычки терзаемый позывами плоти, он обратил взор на свою «хозяйку». Аннет не была красива — откровенно говоря, она была типичная серая мышка: сухощавая, бледная, волосы тусклые, фигура как у мальчишки... Не чета тебе, Агнес. — Его тон вынуждает меня еще сильнее напружиниться. — Но демонов в первую очередь волнует душа, а душа у нее была лакомая, не безгрешная, конечно, но сильная — сделав Аннет своей любовницей, он мог вдоволь напиться ее энергией. Случайные связи — это забавно, но постоянные дают куда больше, если правильно выбирать партнера. Посему, уповая на задавленное влечение сестры к брату, Зегал пустил в ход всю свою искусительность, но Аннет не далась. Что ж, лиха беда начало! Демонам присуща целеустремленность — на смену похоти пришел пламенный азарт. Зегал не сомневался: у чопорной внешне и чувственной внутри леди нет против него ни единого шанса. Несколько раз он подбирался очень близко к цели, но, даже изнемогая от желания, Аннет находила силы сказать «нет». Озадаченный демон решил сменить тактику — сблизиться с ней, внушить доверие и чувство безопасности: в ход пошли изысканные манеры, которых он нахватался в обществе, проницательность да заумные речи. Стена дала несколько трещин, но падать не хотела. Год шел за годом, а Зегалу — позор! — никак не удавалось соблазнить Аннет. Это не укладывалось в голове, сводило с ума, делая предмет его дум все более вожделенным. Когда срок почти вышел, он оставил уловки и бросился к ней в ноги, показав свою страсть без утайки или прикрас. Тайное желание взяло верх: секундная слабость — и Аннет отдалась демону в обличии ее собственного брата. Конечно, это сломило бедняжку. Как после такого смотреть в глаза настоящему Грегори? Отчаявшись, Аннет решила все вернуть на круги своя, восстановить правильный ход вещей: она отравила Зегала и вместе с ним Грегори, который пять лет назад должен был умереть от рака. Она не понимала, что творит…       Лео хмурится и смолкает. Медленно встает, откидывает матовую дверцу настенного шкафчика, достает пузатый бокал и бутыль какого-то алкоголя, наливает и отходит к окну. Мне не предлагает: то ли погрузился в себя, то ли знает, что откажусь. Покачивая жидкость в бокале, он смотрит в темноту сквозь щель между шторами. Я терпеливо жду, когда он закончит свою странную сказку. Наконец Лео отпивает, причмокивает и продолжает вещать, все так же глядя в окно:       — По условиям сделки Зегал должен был беречь тело Грегори — раз тот умер до срока, значит, демон не справился, провалил сделку. И остался связан до тех пор, пока нерадивая «хозяйка» его не отпустит… — Снова глоток. — Сущности Зегала и Грегори будто слиплись — когда человек переродился в новом теле, демон последовал за ним, но, ослабленный, погрузился «в спячку». Шли годы. Грегори, теперь именуемый Лео, жил не тужил, пока трагичный случай не отнял у него родителей. Тоска, чувство вины и ненависть Лео к себе ослабили его дух и напитали пробужденного демона. Теперь этой парочке приходилось уживаться... Зегал чувствовал себя как зверь в клетке, гневался, перехватывал управление телом при каждом случае и нарочито стращал Лео, — тот подумал, что лишился разума, и обратился в клинику. Зегалу это не понравилось: он оказался в еще большей неволе. Усмирив негодование, он убедил Лео в своей реальности и предложил сосуществовать мирно. Они разделили время бодрствования: Лео правит телом днем, Зегал — ночью. Плюс-минус, конечно — тут нет строгих границ, — однако демону причитаются дополнительные три-четыре дня в период полнолуния. Жизнь «симбионтов» более-менее устаканилась, но оба остаются недовольны своим положением. Оба жаждут свободы, но дать ее может лишь человек, заключивший сделку. Человек, весьма кстати сидящий в этой комнате. — Лео залпом допивает остатки, поворачивается и буравит меня взглядом.