Вязь

      Серые сумерки были бездыханны. Холодец из душ монотонно гудел низкими частотами, словно старый трансформатор. Бесцветные деревья уныло клонили ветви к земле, под которой едва прощупывались вены бытия. Верона почувствовала под пальцами сырость, в воздухе — затхлость. Подорвалась, заметалась, рыская руками перед собой. Казалось, потеряла зрение. Перед глазами никак не прояснилось.       — Шах… Пожалуйста… Пожалуйста, где…       — Я рядом. Я с тобой.       Пальцев коснулось тепло — оно, будто огонь по сухой траве, расползлось по всему телу, словно силами наполнило. Вернул четкость мир. А напротив было родное лицо. Шахрур поменялся, стал будто бы еще больше. Пламя разгорелось в глазах, на руках — высветило вены. Но улыбка сияла совсем как прежде: наглая, смелая, нежная. Все сомнения смыло.       — Это посмертие. Нельзя застревать, иначе беда будет… — Верона осторожно сплела пальцы с джинном, а после тесно прижалась. Ей не хотелось видеть. Только чувствовать: энергию, тепло, запах. Чувствовать, что они вместе, что они такие же, как раньше. Но стоило открыть глаза, как собственная ладонь отчего-то медленно высыхала до синюшности, словно в кровь добавили чернил.       — Мы найдем выход. Наши души принадлежат нам — это главное. И мы теперь далеко. Можем полететь еще дальше, если потребуется, — Шахрур наклонил голову и посмотрел на свои ладони, — пока хватает сил. Следом за нами никто не пойдет. Ты молодец, Верона.       Ведьма вздохнула, ощущая себя комаром в сметане. Бытие казалось застывшим. Словно не хватало энергии ни чтобы взмыть вниз, ни упасть вверх. Они застряли в сердцевине.       — Не сможем. Нам нельзя остывать полностью, — выдохнула Верона. — Есть люди. Маяки. Они видят нас, мертвых. Мы видим их… Нам смогут помочь. Нужно только найти.       — Тогда найдем их здесь. Ты хорошо слышишь сердца, ruuhii. Я пойду за тобой. Защищу тебя от темноты. Вставай.       Шахрур поднялся с колен, — а за ним медленная взвесь серой пыли. К Вероне протянулась раскрытая ладонь. И когда ведьма взялась, когда встала следом — еще больше форм проступило в замыленном, блеклом пейзаже: мрачные, узкие силуэты близко стоящих домов, изрешеченные окнами фасады, бесконечные этажи. У подножий туда-сюда сновали тени живых — и тех, кто топтал вместе с Шахом и Вероной одну изнанку. И каждый хотя бы раз смотрел наверх — отрешенно и смиренно. Там, зацепившись за шпиль исполинского небоскреба, застыло обесцветившееся солнце.