1001 ночь, или Морская сказка

Рескатор проснулся в своей каюте. Это было жилище холостяка, обустроенное им так, чтобы обретать тут убежище от холодного и сурового внешнего мира. Каждая вещь здесь имела свою историю, была исполнена красоты и изящества, словно напоминая о том, что в жизни есть место не только бурям и сражениям, но и тонкому искусству, гармонии линий и красок. О том, что удел человека — не только вечная борьба за существование, но и умение творить, менять мир вокруг себя, воплощая в нём то самое лучшее, что Создатель вдохнул в своё, подчас такое неразумное, детище. Много лет он провел в море, лишь иногда ненадолго сходя на землю. Каюта стала его домом, его отражением. Почти всегда, исключая нечастые разговоры с друзьями или старшинами экипажа, он был здесь один, наедине с собой. До недавнего времени. С тех пор, как сюда стала приходить Анжелика с серой стайкой гугенотских детей, все изменилось. Открывая по утрам глаза, он начинал слышать её голос. Некоторые из её слов врезались в память так, словно их выжгли каленым железом. «В день, когда на Главной площади Королевства казнили Учёного графа, у Юной Графини родился второй сын». Почему-то он ни на минуту не сомневался, что так оно и было. Одна, с двумя младенцами на руках… Оставалось только догадываться, насколько её жизнь была тяжелее рассказанной ею сказки. Она могла бы обвинить его во всех своих несчастьях, превратив в отрицательного персонажа, и в начале повествования он мысленно готовился к такому повороту сюжета, запрещая себе поддаваться пустым надеждам. Но в её истории всё было с точностью до наоборот. «Ну и пусть. Когда я умру, на небесах я встречусь со своим любимым Учёным Графом». Любовь к нему, её первому мужу, единой нитью сшивала все её истории. Это было невероятно, в это было невозможно поверить. И он не верил… поначалу. Считал, что это не более, чем преувеличение для красоты сюжета. В какой момент всё изменилось? Он не смог бы сказать точно. Может быть, в тот день, когда он увидел отпечаток лилии на её нежной коже? «Ей выжгли клеймо… Я знаю, что такое застенок, знаю леденящий ужас тех мест, где фабрикуют боль и унижение… Страх, который может внушить жаровня с лежащими в ней странными, докрасна раскаленными инструментами… Для женщины это тяжкое испытание! Как она его перенесла? За что, за какое преступление? За участие в мятеже? Если так, то кто помог ей сбежать из темницы? Зачем она вообще ввязалась в эту кровавую кашу? Из-за смерти ребёнка? Или… из-за своей поруганной чести?» Сколько бы он ни закрывался от своих горьких предположений, пришлось, в конце концов, признать, что, скорее всего, они были правдой. Иначе чем объяснить тот почти животный страх, который вызывают у ней его прикосновения, его объятия? Сколько терпения пришлось проявить вчера, чтобы она не убежала от него, как от огня! Снова осторожно приручать ее, как в первое время после их свадьбы… Можно подумать, Судьбе доставляет удовольствие проводить его второй раз по той же дороге. Чем больше он думал о тех ранах, что нанесла его жене жестокая жизнь, тем горше становилось у него на душе. Он чувствовал, как, вопреки его желанию оставаться беспристрастным, объективным в своих суждениях, ярость и ревность змеей вползают ему в сердце и мутят разум. «Неужели ты не могла жить так, чтобы сохранить себя для меня?» Он заставил себя встать и заняться повседневными делами, но мысли все равно возвращались в тот же бесконечный изматывающий дьявольский круг. Второй особой, которая периодически занимала мысли графа де Пейрака, была дочь Анжелики, эта маленькая рыжая девочка. То обстоятельство, что Анжелика упорно отрицала существование отца своей дочери, наводило на мысль, что она появилась на свет в результате насилия. Но, с другой стороны, видя, как она нежна и ласкова с этим ребёнком, он никак не мог окончательно согласиться с этим выводом. Где, в таком случае, Анжелика черпает силы, чтобы улыбаться ей и так пылко любить? У него не было ответа на эти вопросы, но теперь стало понятным, зачем она связалась с гугенотами. Только в их общине, где любые стремления плоти заковывались в жёсткие религиозные рамки, она могла чувствовать себя в безопасности. Был ли это осознанный выбор? Вряд ли. Скорее, инстинктивный. Она нашла человека, который смог защитить её от всего мира, но при этом и сам через какое-то время не смог устоять перед красотой Анжелики, и даже религия не помогла ему в борьбе с собой. «А потом она бросилась ко мне искать спасения. К человеку, которого наверняка считает виновным в гибели нашего сына». Ни разу она не обвинила его в этом, хотя могла бы. Сначала он думал, что причиной тому равнодушие, но вчера понял, что Анжелика всегда любила его детей… До сих пор, вспоминая её порыв, он начинал чувствовать жар в груди и в той руке, на которой ее прохладные губы запечатлели поцелуй благодарности. А ведь он дал ей всего лишь неясную надежду, не более того… Да, она любила всех своих детей. Самым же удивительным было то, что, потеряв их, она не закрыла свое сердце стеной холода и отчуждения, как это часто бывает с людьми, пережившими потерю близких, а, напротив, продолжала дарить детям, пусть и чужим, заботу и тепло своей души. Как теперь рассказать ей о том, что Кантор жив? Простит ли она ему инсценировку его «смерти»? У него не было ни ответов, ни уверенности. Одно он знал точно — несмотря ни на что, пора играть последний акт этого затянувшегося спектакля. *** Еще когда Анжелика входила в каюту, Рескатор показался ей каким-то не таким, как всегда, и вот теперь она поняла, что же изменилось — он сбрил бороду. Она в очередной раз дала себе обещание ни в коем случае не оставаться с ним наедине и пресекать все попытки увлечь её на зыбкую почву откровенных, рвущих душу на куски разговоров. «В его присутствии я говорю то, что не следует, и делаю то, что не должна». С каждым днем становилось все труднее сопротивляться тому чувству, которое, помимо её воли, рождалось в сердце, тем неожиданно воскресшим желаниям, которые заставляли кровь быстрей бежать по жилам. Она вообще не пошла бы сегодня на встречу с капитаном, но гугеноты точно не отпустили бы детей одних. Неясное предчувствие завладело ею. «Что-то случится, и всё изменится. Никто не сможет остаться прежним: ни он, ни я…». Сегодня они поменялись ролями — Рескатор сидел в кресле напротив дивана и оглядывал свою юную публику, а Анжелика разместилась с торцевой стороны его рабочего стола, как бы замыкая ряд слушателей. На коленях у неё уютно устроилась Онорина. — Когда Учёный Граф сидел в темнице и знал, что его скоро казнят, — начал пират своё повествование, — он не боялся смерти. Он лишь жалел о том, что те тайны, которые он выведал у земли и у звёзд благодаря своему уму, окажутся похоронены вместе с ним. Он жалел о том, что его знания не успели принести пользу этому миру. Когда он произносил эти слова, у Анжелики что-то как будто оборвалось внутри. «Это так похоже на Жоффрея, то, что он говорит. Но как такое возможно?..». Тем временем, рассказ продолжался. — Перед казнью Учёного Графа пытали, заставляя признаться в колдовстве. Палач растягивал его на дыбе, и бедная хромая нога Учёного Графа скоро догнала по длине свою соседку. Под коленом у него образовалась ужасная рана. Дети смотрели на облаченного в чёрное пирата глазами, полными страха. Малыши жались к старшим. Анжелика покрепче обняла дочь, но это был скорее инстинктивный жест. Мысли её были далеко, и с каждой услышанной фразой уносились все дальше. — В утро казни Учёного Графа привели на площадь перед Главным Собором Королевства, и он стал молиться. Он просил Бога даровать ему жизнь, чтобы его таланты не пропали вот так попусту. Молиться можно по-разному. Учёный Граф пел свою молитву. Золотой Голос Королевства, как его часто называли в прошлом, звучал в последний раз. После пыток у него было мало сил, но пел он очень громко, надеясь, что Бог услышит его. «Откуда… откуда он это знает?». — И, представьте себе, случилось чудо. По дороге на казнь стражники, охранявшие Учёного Графа, завели его в кабачок и тайными ходами увели к реке, а казнить вместо него повезли какого-то уже давно мёртвого человека. Ночью, когда стража спала, Учёный Граф убежал, а, вернее сказать, — уплыл, потому что не то что бежать — даже ходить он мог с большим трудом. Поняв, что все самое страшное в рассказе закончилось, Онорина сползла с колен матери и забралась на диван к остальным детям. Анжелика посмотрела на Рескатора, и внезапно кусочки разрозненной мозаики сложились в цельную картину. Перед нею и детьми сидел сейчас граф де Пейрак и рассказывал им свою историю. Она узнала его! Понемногу перед её глазами воссоздавались давно забытые черты: твёрдый волевой подбородок; чувственные губы, левый уголок которых из-за шрама казался всегда чуть приподнятым; руки патриция, некогда украшенные перстнями, а сейчас — свободно лежащие на подлокотниках кресла; вся его высокая и худощавая фигура… Его ироничная манера разговора… то, что он приехал за ней в Кандию… ушёл со Средиземного моря ради неё… и… разве случайно он оказался под стенами Ла-Рошели? «А ведь я уже однажды узнала его… но разве можно вылечить многолетнюю хромоту?». Не в силах до конца поверить в происходящее, Анжелика с волнением продолжила внимать невероятному рассказу. — Он не мог больше называть себя своим титулом, завещанным ему славными предками, ведь для всех он умер в день казни. Так Учёный Граф стал Изгнанником. Бог оказался настолько милостив к несчастному Изгнаннику, что не только сохранил ему жизнь, но и дал возможность обрести свободу. Но за это Учёный Граф лишился голоса. Он стал нем, и не мог произнести ни слова. Ещё Бог послал ему навстречу двух преданных друзей: Святого Отца и Верного Слугу. Святой Отец помог им добраться до берега моря, а Верный Слуга на руках доставил Изгнанника в страну Кровожадного Султана. В этой стране жил старый добрый друг графа, Умелый Целитель. Умелый Целитель целый год лечил Изгнанника. Постепенно зажили все раны от чудовищных пыток, и — самое главное — Целитель так хорошо вылечил его израненную ногу, что Изгнанник перестал хромать. Умелый Целитель вернул ему и голос. Изгнанник теперь мог говорить, но — увы! — петь у него уже не получалось. Анжелика жадно, с исступлением смотрела на Рескатора. Нет, Жоффрея… Её муж больше не был хромым. Да, он потерял свой прекрасный голос, но он был жив, он был совсем рядом с ней. Чудо, о котором она мечтала столько долгих лет, свершилось! Она перестала осознавать, что он рассказывал дальше. Постепенно всё новые и новые фрагменты общей картины занимали в ней свои места. Он освобождал рабов и пленных на Средиземном море. Он выстроил свое состояние на торговле серебром. «Он разговаривает с женщиной на её языке», — с некоторым раздражением вспомнила она слова Эллис. Конечно! Он и в этих варварских краях остался собой. Неудивительно теперь, что он пообещал ей найти Флоримона. И этот вчерашний поцелуй, при одном воспоминании о котором что-то сладко замирает в животе и жар заливает щеки. Никогда ни один мужчина не целовал её так! Ведь она почти узнала его, и если бы не Онорина… Поцелуи Жоффрея! Разве могла она их забыть? Она вспомнила, как была ошеломлена, когда он поцеловал ее впервые, и как погрузилась в незнакомое ей прежде блаженное беспамятство. Еще долго она, совсем юная в ту пору женщина, предпочитала это сладкое головокружение неге обладания. Лежа в его объятиях, сливаясь с ним в поцелуе, она испытывала блаженство полного растворения в любимом, это неизъяснимое блаженство, которое мужчина дарит любящей его женщине. Она повернула голову и стала смотреть на него. Он что-то говорил, дети что-то отвечали, но смысл вопросов и ответов по-прежнему ускользал от неё. Внезапно она поймала себя на том, что улыбается. Не зная, насколько уместна её улыбка в этот момент рассказа, она отвернулась к кормовым окнам. «Он единственный, ЕДИНСТВЕННЫЙ мужчина, достаточно сильный, чтобы соединить свою жизнь с твоей», — так говорил ей Осман Ферраджи в тиши марокканского вечера. Тогда это звучало, словно приговор: её мужу, её любви и ей самой, и она отчаянно пыталась отгородиться от пугающей воли звёзд. Только сейчас она осознала истинный смысл этого предначертания. Линии судьбы сплетались вокруг неё в совершенно невообразимый узор, и ей начало казаться, что она спит и видит волшебный сон. Чтобы вернуться в настоящее, она заставила себя прислушаться к рассказу. —… доложили Кровожадному Султану и Волшебнику Средиземного моря, что все беглецы погибли в пустыне. Сначала Волшебник хотел броситься в пустыню, чтобы найти останки своей любимой, но потом понял, что это бессмысленно. Он вернулся на корабль и покинул Средиземноморье, как и обещал Подлому Главарю Пиратов. Он больше не мог называть себя Волшебником Средиземного моря. Он переплыл через океан, обосновался в Новом Свете и стал снова именовать себя Учёным Графом, ведь в этих землях никто не знал его историю. А даже если бы и узнал, это не имело значения, ведь Тщеславный Король и его стражи были далеко и не могли причинить ему вреда. И вот, в один прекрасный день, его разыскали сыновья. «Здравствуй, отец, — сказали они. — Наша матушка в опасности. Только ты можешь спасти её». Невозможно описать словами, как обрадовался Учёный Граф, когда узнал, что его жена оказалась жива. Тут же он взошёл на борт корабля и на всех парусах отправился к берегам Королевства. «Может быть, Флоримон и правда смог найти его, своего отца? Или это просто сказка для детей?», — задумалась Анжелика. И тут она осознала, что заставил сделать её этот человек, и её начала охватывать безудержная ярость. Даже в батистане, будучи выставлена нагой под десятки похотливых мужских взглядов, она не испытывала такого всепоглощающего чувства обнажения, как сейчас. От невыносимого стыда за своё прошлое, которое она так наивно поведала мужу, у неё начали пылать щеки, и она закрыла лицо холодными ладонями. «Неужели это ОН так поступил со мной?!». Могло ли быть так, что она обманулась в своих догадках? *** Граф де Пейрак предполагал, что его рассказ станет для Анжелики потрясением, но реальность превзошла все его ожидания. Излагая события своего прошлого на немного упрощённый сказочный лад, он иногда кидал на жену беглый, изучающий взгляд. Поначалу он видел застывшее в её глазах недоумение, затем её полностью отрешенный от происходящего вид. Он понял тогда, что Анжелике нужно время, чтобы осознать и принять то, что он сейчас говорит. Что ж, он даст ей его… Единственными его слушателями остались дети, и переключил на них все свое внимание. Многие из них только недавно вступили в отрочество — то самое время, когда душа ребенка ищет наставничества, высокого примера, чтобы, следуя за ним, формировать самоё себя. Именно в этом возрасте попал к нему Кантор… Немного испуганные грозным видом Рескатора и рассказом о тех мучениях, которые пришлось вынести Учёному графу, по мере повествования его юные слушатели постепенно осмелели и начали задавать вопросы — о его работах в Африке и о том, где и как искать природные сокровища. Он рассказал им, как Изгнанник благодаря своему таланту и труду превратился в Волшебника Средиземного моря, как узнал о втором замужестве своей жены, как из любви к ней не стал разрушать своим внезапным появлением её, по его представлению, счастливую жизнь, как выкупил её на торгах в батистане, но не успел открыть своего лица. Продолжая краем глаза следить за Анжеликой, он заметил в какой-то момент улыбку на её лице, и у него немного отлегло от сердца. Но даже улыбаясь, она продолжала оставаться погруженной в себя и вряд ли слышала хоть какие-то из его слов. Как можно короче он рассказал последнюю часть своей истории, и перед тем, как произнести завершающую фразу, ещё раз взглянул на Анжелику. Она сидела в кресле, закрыв лицо ладонями. «Нам предстоит трудный разговор, и неизвестно, чем он закончится. Но я обещал ей вчера, что у сказки будет счастливый конец…». — Стоило ему только причалить к берегу, как он увидел свою жену, устало бредущую по пляжу ему навстречу. Когда они встретились, это был очень счастливый день. Их Любовь смогла победить и смерть, и расставание, и тех врагов, которые хотели их разлучить, потому что Любовь — это самая великая сила во Вселенной, когда мы верны ей. Рескатор встал, и дети с радостными возгласами повскакивали с мест. — Значит, продолжения уже не будет? — прозвучал разочарованный голос Тома. — Нет. Эта сказка закончилась, но в мире есть много других интересных историй, — с этими словами капитан подошёл к столу, взял с него холщовый мешочек и протянул Северине. — В честь завершения наших с вами встреч, юные судари и сударыни, примите от меня небольшой подарок. Вы можете полакомиться им сегодня после ужина вместо квашеной капусты. Дети столпились вокруг Северины, и каждый норовил заглянуть в мешочек и посмотреть, что же там лежит. — Это засахаренные фрукты! — громко сказала Северина. — Идемте скорей вниз и разделим их на всех поровну, — и, посмотрев на Рескатора, добавила: — Спасибо вам большое, монсеньор, за угощение и за сказку. — Идите, — кивнул капитан, — и возьмите с собой Онорину, мне нужно кое-что сказать госпоже Анжелике наедине. Против всяких опасений с его стороны, своенравная малышка не стала возражать и без лишних пререканий ухватила за руку Северину. А, может быть, ей захотелось поскорее получить свою долю сластей… Гомонящей компанией дети покинули каюту, и в неожиданно наступившей тишине стало слышно, как звенят их счастливые голоса и стучат маленькие башмаки по палубам и лестницам корабля, постепенно удаляясь и затихая. Человек в маске взял кресло и повернул его к столу. Сев в него, он стал неотрывно смотреть на Анжелику. Её вновь одолели сомнения. Быть может, все, что он говорил — совпадение? Возможно, он был знаком с Жоффреем и узнал от него подробности его прошлого? Или этот человек — всё же её муж, и он настолько огрубел от многолетних скитаний по всем морям белого света, что не смог предугадать последствий своего дурного розыгрыша? А может, он просто больше не любит её? Она почувствовала, что не в силах более смотреть на его ненавистную черную маску. Уж лучше знать правду, какой бы она ни была, чем блуждать в мо́роке бесконечных предположений. Собравшись с духом, она произнесла имя, в котором все эти долгие годы для неё сливались воедино воспоминания о пережитом когда-то давно ослепительном счастье любви и поселившаяся в сердце неизбывная боль разлуки, произнесла его так, словно это было заклинание, способное сотворить чудо — вызвать к жизни человека, который с течением времени превратился для неё в легенду: — Жоффрей… Он поднёс руку к затылку, и кожаная маска упала ему на колени. Затем он снял косынку, и на свет появилась шапка чёрных кудрей, правда, куда более коротких, чем раньше. Всё-таки это был он… Понемногу Анжелика вспоминала черты этого возродившегося из небытия лица: тонкий, правильный нос, полные, насмешливые губы, точеные контуры скул и подбородка, четко выступающие под матовой, как у многих уроженцев Аквитании, кожей, и знакомые линии шрамов, по которым она давным-давно, в ушедшие времена, иногда ласково проводила пальцем. Она подалась вперёд, несмело протянула руку и коснулась поврежденной части его лица. Колдовство не развеялось — её пальцы встретились с тёплой плотью. Он хотел накрыть её руку своей, но она одернула её, словно ожёгшись. — Вы!.. Вы просто невозможный человек! Зачем… зачем вы устроили всё это представление? Он улыбнулся. Уж лучше пусть она возмущается, чем смотрит на него этим блуждающим взором, будто на существо из потустороннего мира. — Однажды Раймондин захотел узнать тайну субботнего дня своей жены, прекрасной феи Мелюзины, и не смог избежать наказания за свой поступок. Увы, чужие ошибки редко учат нас не совершать своих, точно таких же. Она посмотрела на него, как ребёнок, который не знает, за что его так сильно обидели. Казалось, на секунду в её глазах промелькнуло понимание, но в следующий миг она резко встала со своего кресла и стремительным шагом направилась к двери. У самого выхода она вдруг замерла, будто бы вспомнив о чем-то, и, медленно развернувшись, сделала два шага обратно, по направлению к нему. — Скажите мне… — надежда и тревога смешались в её взгляде. — То, что вы рассказали о… наших сыновьях — это… просто сказка для детей или Флоримон… «Значит, кое-что из моего рассказа она всё-таки услышала». — Это правда. С ними всё в порядке, они учатся в Гарвардском колледже, недалеко от Бостона. — С ними?.. Они?..— ничего не понимая, она смотрела на мужа. Граф подошёл к ней и, взяв за руку, усадил на диван. — Да, они. Флоримон нашёл меня около трех лет назад, а Кантор намного раньше. Мы встретились во время битвы у мыса Пассеро. Он стоял на борту тонущей галеры и кричал мне: «Отец, отец!». Каким чувством он смог узнать меня, неизвестно. Мне было намного легче — ведь он унаследовал ваши незабываемые зелёные глаза. То, что говорил ей муж, целительным бальзамом ложилось на её многолетнюю незаживающую рану, заставляя поверить в невозможное — Кантор, её милый мальчик, её маленький трубадур, был жив! Жив! И в то же время услышанное было просто чудовищно. Анжелика хотела подняться с дивана и уйти, убежать от этого страшного человека, который, наверное, никогда по-настоящему не любил её, но силы оставили её — видимо, слишком много потрясений случилось с ней за один вечер. Обида и возмущение немыми слезами затуманили ей взор. Сколько она выплакала их по своему потерянному ребёнку, а он, оказывается, все эти годы жил с отцом! Быстрым движением Анжелика стёрла мокрые дорожки с щёк и посмотрела на графа де Пейрака. — Почему вы не вернули его назад? Неужели вы совсем не думали о том, что испытает мать, потеряв сына? Он встал, прошёлся взад-вперед по каюте и, наконец, ответил: — Думал. Но Кантор не хотел возвращаться во Францию. Его свободолюбивую натуру не прельщала придворная жизнь. Но, может быть, это была не главная причина, по которой я оставил его при себе. Вы ведь в то время были замужем за маршалом дю Плесси, и мне казалось, что вы вполне счастливы. Я не хотел вот так неожиданно воскресать и заставлять вас метаться между прошлым и настоящим. А самое главное… вы знаете, он ведь очень похож на вас, наш Кантор. С первых минут нашего знакомства я привязался к нему. Он словно воплощал собой нашу любовь, которую я считал безвозвратно потерянной. Она пыталась осознать то, что он говорил, но мысли прыгали с одного на другое, никак не желая укладываться у неё голове.. «Но ведь я же искала его, я всегда его любила. Почему он решил, что наша любовь потеряна?». «Он вырастил Кантора. Какой он теперь? Неужели я действительно смогу его увидеть?». «Если бы я не вышла замуж за Филиппа! Вот она, расплата за совершенные мной ошибки…». «И всё-таки, как можно быть таким бессердечным! И тогда, и сейчас…». Граф видел, что она слушала, но как будто не понимала его. Её взгляд бесцельно скользил по каюте, упорно не желая останавливаться на нем. Как же сильно он задел её… — Я знаю, было нечестно отнимать у вас Кантора, — тихо добавил он в завершение своей речи, — но тогда я не мог поступить иначе. Он присел к ней на диван, аккуратно приподнял её подбородок, и их взгляды встретились. — Прости меня. Чёрные пронзительные глаза Жоффрея смотрели ей прямо в сердце, пытаясь проникнуть сквозь нагромождение мучительных сомнений, невысказанных обид, недоверия и боли туда, где, несмотря ни на что, ещё теплилась крохотная искорка надежды... — Анжелика, — начал было он, но в этот момент раздался стук в дверь. — Абдулла? — рассерженный тем, что их прервали, громко произнёс граф, но ответа не последовало. Стук повторился. Он нехотя поднялся с дивана и отворил дверь. На пороге стояла бледная и взволнованная Абигайль, а за её спиной маячила фигура Никола Перро в меховой шапке. Гугенотка на секунду смешалась, увидев перед собой человека с незнакомым лицом, но, быстро сообразив, кто перед ней, заговорила: — Монсеньор, госпожа Анжелика, у нас пропала одна из девушек. Язон уже провел по нашей просьбе перекличку экипажа, все матросы на месте. Только вашего мавра нигде не видно, и я боюсь за нашу Бертиль из-за него. Сегодня на прогулке он так смотрел на неё… — девушка покраснела и опустила голову. Капитан вышел из каюты, осмотрелся и ещё раз кликнул Абдуллу. Убедившись, что мавра действительно нет поблизости, он произнёс, обращаясь к Абигайль: — Отправляйтесь на нижнюю палубу и постарайтесь успокоить её близких. Мы обшарим весь корабль и найдём её. «Лишь бы не было слишком поздно», — пронеслось в голове у Анжелики.