1001 ночь, или Морская сказка

Маленьких слушателей с каждым днём становилось все больше. Старшие уступали младшим место на диване, а сами присаживались на сундуки или прямо на пушистый восточный ковер. Дети гугенотов, воспитанные в строгости, смотрели во все глаза на роскошное убранство капитанской каюты, на множество загадочных и непонятных для них вещей, размещённых на столе и в шкафах, но никогда и ничего не пытались взять в руки или даже просто потрогать. В отличие от Онорины, которая, будучи самой младшей в этой компании, быстро уставала от неподвижной позы. В первые дни у неё ещё хватало терпения сидеть смирно, а когда она освоилась, то, немного послушав мелодичную мамину речь, через некоторое время скидывала свои сабо и забиралась на диван с ногами. За спинами друзей они строила всевозможные конструкции из диванных подушек, лазила по спинке мебели и, забираясь на стоящие у входа сундуки, разглядывала палубу, паруса и море за витражными окнами, поочерёдно прижимая нос к стеклам разного цвета. Рассказывая свою историю, Анжелика краем глаза следила за ней и была от души благодарна суровому пуританскому воспитанию других детей, у которых не возникало намерений повторить за маленькой чертовкой её передвижения. Она замечала, что Рескатор тоже внимательно наблюдает за девочкой, и полагала, что и он не в восторге от подобного поведения. — Ты обещала мне сидеть тихо и ничего не трогать, — напомнила Анжелика дочери перед тем, как отправиться в ежедневный поход с нижней палубы на верхнюю. — Хорошо, — ещё раз подтвердила Онорина, обиженно сморщив нос. До чего же скучные существа взрослые! Имеют столько блестящих игрушек, сами не играют и другим не дают! *** — Никогда ещё Жестокого Маркиза так не унижали. Он положил руки на горло мадам Шоколад и вознамерился задушить её и выбросить в пруд. Но когда она положила голову ему на плечо, он вдруг вспомнил свою маленькую кузину, с которой иногда играл в детстве, и его руки разжались. «Я не буду вас убивать, мадам, — сказал он. — Но ваш поступок заслуживает наказания». Маркиз избил её хлыстом, словно она была одной из его охотничьих собак, насильно запер в монастыре и уехал в столицу, как будто и не женился на ней вовсе. Рескатор покачал головой и отвернулся к окну, словно вид кружащихся в небе чаек был для него намного интереснее того, о чем рассказывала Анжелика. Она же ещё вчера заметила, что каждый раз, когда она говорит о Филиппе, капитана охватывает раздражение, которое он пытается скрыть за показным равнодушием. Интересно, почему? — В монастыре мадам Шоколад подружилась с послушницей, которая приносила ей еду, — продолжала Анжелика, внимательно разглядывая жёсткий профиль кожаной маски на фоне светлого неба. — Оказалось, что когда-то давно, будучи нищенкой, эта послушница приходила в таверну Красной Маски. Там она всегда могла получить немного еды, как и другие нищие. Послушница помогла мадам Шоколад убежать из монастыря. Через две недели после свадьбы она, одетая, как самая настоящая принцесса, шла по главной аллее Королевского Парка, а за ней шли её дети. Когда мадам Шоколад заметил Король, который прогуливался в парке вместе со своими придворными, он с интересом спросил: «Кто эта прекрасная незнакомка?». Жестокий Маркиз тоже увидел свою новоиспеченную супругу. Он сначала удивился, а затем разозлился. Но, по правилам этикета, он должен был представить её Королю. Потому Маркиз вышел вперёд и голосом, полным ненависти, произнес: «Познакомьтесь, сир, это моя жена». Вот так мадам Шоколад стала Прекрасной Маркизой, а её детям была пожалована честь играть с юным Дофином. Она исполнила обещание, которое когда-то дала самой себе, и даже скрытые под жемчужными ожерельями и кружевной отделкой ее платья синяки и ссадины не могли омрачить радость этого дня. И только Жестокий Маркиз по-прежнему злился на свою жену. Однажды она спросила его: «Почему вы стали таким злым человеком?». «Потому что никто никогда не любил меня, даже мои мать и отец», — ответил ей Жестокий Маркиз. Прекрасной Маркизе стало жаль своего мужа. «Я любила вас, когда была маленькой, — сказала она, потом подумала немного и добавила: — и сейчас люблю». «Я не верю вам, — сказал Жестокий Маркиз. — Тот, кто любит, не делает подлости другому». — Этот Маркиз очень гадкий! — заявила Онорина, спрыгивая на пол каюты с кровати и с негодованием топая ножкой по ковру. — Я побью его палкой! — Онорина, мы же договорились, — укоризненно произнесла Анжелика. — Я тоже не представляю, как можно любить такого злого человека, — произнесла одна из девчушек Каррер, та, что помладше. — Любовь выбирает нас, а не мы её, — негромко проговорила молодая женщина. — Кто знает, что связывает одно сердце с другим? — У этого Маркиза не было сердца! — упрямо насупилась Онорина. Анжелика ничего не оставалось, как подхватить её на руки и усадить себе на колени. Ей показалось, или Рескатор насмешливо дёрнул уголком рта? — Время шло. Придворные и Тщеславный Король восхищались Прекрасной Маркизой, и постепенно Жестокий Маркиз стал замечать, что его жена умна, красива и добра. И однажды случилось чудо: сердце Жестокого Маркиза оттаяло, и он полюбил ее. Анжелика снова провалилась в воспоминания. Смерть Кантора, промокший до нитки Филипп, скакавший к ней несколько дней без остановки, ожерелье Плесси на её шее, его такое невозможное, невероятное признание в любви… Ваши зеленые глаза преследуют меня повсюду. Я могу отругать вас, побить, но вы все равно поднимаете свою головку, словно цветок после бури. Это выше моего понимания. Не могу скрыть своего удивления, видя такую твердость в женщине. В тот день, когда я увидел вас улыбающейся в ответ на гнев короля, я понял, что никогда не смогу победить вас. И в глубине души я горжусь тем, что вы моя жена. Как тесно переплелась её боль от потери сына и радость от осознания, что Филипп её любит, как часто в её жизни горе и счастье шли рука об руку. Она сжала губы так, что её рот превратился в одну тонкую изломанную линию. Проклятый Рескатор, да кто дал ему право так истязать её? Став невольной причиной смерти её сына, теперь он вынуждал её вспоминать самые печальные страницы жизни, и она снова и снова блуждала по бесконечному лабиринту своего прошлого, где лицо Жоффрея сменялось лицом Филиппа, а в ушах звучали звуки гитары маленького пажа. Или это последний Тулузский трубадур пел ей о любви, всходя на костер?.. Анжелика так сильно сдавила дочь в объятиях, сама не осознавая этого, что Онорина недовольно вскрикнула, вырвалась из материнских рук и поспешно влезла на обратно на диван, зло посверкивая на неё оттуда своими чуть раскосыми тёмными глазенками. — Что же было дальше, мадам? — скучающим тоном осведомился капитан. — Ваш рассказ, должен заметить, приобретает всё более сказочные черты, превращая жестокое чудовище в прекрасного принца, ледяное сердце которого исцеляется любовью, — он хмыкнул. — Весьма банальный и избитый сюжет, вы не находите? Глаза Анжелики потемнели, как вздымающий волны за бортом «Голдсборо» океан. С трудом удержавшись, чтобы не бросить ему в ответ какую-нибудь колкость, она продолжила: — Их счастью не суждено было продлиться долго. Так уж случилось, что Тщеславный Король тоже полюбил Прекрасную Маркизу. Он отправил Жестокого Маркиза на войну, и тот погиб. Дети загомонили. Одним было жалко Маркиза, потому что он исправился и стал достоин любви прекрасной принцессы, доставшейся ему в жены, другие, наоборот, говорили, что и поделом ему за все его злые выходки, а третьи считали, что мадам Шоколад сама виновата — ведь она тоже поступила нехорошо. — И вообще, не надо было красть ларец с ядом, — метко вставила реплику Северина, воспользовавшись секундным затишьем в гомоне своих друзей. — Нет Короля, и горя нет. Понимая, что не сможет ответить сразу всем, Анжелика никак не реагировала на эти высказывания. Каждый из детей был в чём-то прав, и она со спокойной улыбкой ожидала, пока волнение уляжется, и мало-помалу голоса детей стихли. — Почти год Прекрасная Маркиза жила одна в Белом Замке, оплакивая своего мужа. А потом Король приказал ей явиться ко Двору. Она была поражена, что почти из пяти проведённых при Дворе лет получилось едва ли пара фраз для её истории. После смерти Филиппа ей было почти нечего вспомнить, кроме интриг, грязи, лжи, предательства и смертельного одиночества. Прожитые годы, начиная с ее второго замужества, представились Анжелике чередой непоправимых ошибок, одна хуже и глупее другой. В то же время, за каждым из принятых ею судьбоносных решений чувствовалось дыхание рока… Пока она рассеянно отвечала на вопросы детей о том, что интересного было в Королевском Парке или о том, как жил Король, её мысли бродили там, по роскошным анфиладам Версальского дворца, где она едва не потеряла себя. — Когда Прекрасная Маркиза вернулась ко Двору, Тщеславный Король подвёл её к маленькому и очень красивому замку в своём Королевском Парке и сказал: «Этот замок я построил специально для вас. Я хотел бы, чтобы вы всегда были со мной рядом. Для вас я готов завоевать весь мир». «Я никогда не смогу быть с вами, Ваше Величество, — ответила Прекрасная Маркиза. — Ведь вы приказали казнить моего первого мужа, которого я очень сильно любила». «И отправили на верную смерть второго», — с горечью добавила она про себя. Тщеславный Король очень удивился, что Прекрасная Маркиза до сих пор помнит о событиях, со времени которых минуло десять лет. «Не думайте, что у меня совсем чёрное сердце, — сказал Король, медленно вспоминая прошлое. — В последний день я изменил приговор. Вместо казни я решил заточить вашего первого мужа в темницу. Может быть, через некоторое время я выпустил бы его, но он сбежал от стражи, и его не смогли найти. Полиция донесла мне, что он утонул». «Нет, он не умер! — воскликнула Прекрасная Маркиза. — Если он смог убежать, значит, он жив! И я обязательно его найду!». Впервые за много-много лет в её душе зажегся робкий огонёк надежды. «Я запрещаю вам покидать столицу», — сказал Тщеславный Король и поставил стражу на всех воротах города. Но Прекрасная Маркиза обвела Тщеславного Короля вокруг пальца. Сбежав из столицы по подземном ходу, который показал ей её старший сын, и обхитрив полицейских, которых отправил за ней в погоню Король, она устремилась вслед за своей мечтой. Её ждал долгий путь, но она была счастлива той надеждой, которая переполняла её сердце. Так Анжелика закончила сегодняшний рассказ. Только когда дети встали и направилась к выходу, она увидела, что Онорина не прячется под горой подушек, как она думала вначале, а спит, положив руки под пухлую щёчку. Отправив малышей на нижнюю палубу с Севериной, она собиралась взять на руки сладко спящую дочку и пойти следом. — Скажите, госпожа Анжелика, вы никогда не жалели, что покинули Двор? — Рескатор открыл ларец, стоящий перед ним на столе, и знаком пригласил её подойти ближе. — Вы не скучаете по блеску драгоценностей? Он поднял жемчужные бусы с застежкой из позолоченного серебра — восхитительные жемчужины молочного цвета, отливающие всеми цветами радуги. Продемонстрировав ей это сокровище, он положил его на стол и взял другое — длинное ожерелье, в котором жемчужины были с золотистым отливом, все одинаковой величины, одинаковой яркости, и казалось чудом, что их так много собрано вместе. Это ожерелье можно было десять раз обернуть вокруг шеи, и все равно оно спускалось бы до колен. Анжелика бросила на эти чудеса недоумевающий взгляд. Они составляли резкий контраст с ее убогим платьем из бумазеи, её черным суконным корсажем, надетым поверх блузы из грубой ткани, и как бы подчеркивали перемены, произошедшие в её судьбе. В своем наряде простолюдинки она вдруг почувствовала себя неловко. «Жемчуга?.. Я носила такие же прекрасные, когда была придворной дамой, — подумала она и тотчас же поправила себя: — Ну, пожалуй, не совсем такие же…». — Может быть, вы желаете вернуть себе прежний облик? Окружить себя слугами, жить в роскоши, развлечениях? «Разумеется, приятно было жить в богатстве и иметь прекрасные вещи, но вместе с тем это было и тяжким бременем. А теперь я свободна». — Хотите, я подарю вам одно из этих ожерелий? — спросил Рескатор. Анжелика посмотрела на него почти с ужасом. — Нет, монсеньор. Достаточно и того, что вы взяли нас на борт. Он небрежно бросил жемчуг обратно в ларец и с громким хлопком захлопнул крышку. — Почему вы покинули Двор? — вдруг резко спросил он. — Вам, видимо, недостаточно было моего недавнего объяснения? — с недоумением отозвалась Анжелика. Его неверие отчего-то задело её. — Я давно уже не в том возрасте, когда верят в сказки, — его губы искривились в саркастической ухмылке. — Сожалею, монсеньор. В следующий раз я, на всякий случай, буду сочинять две истории — для детей и взрослых отдельно, — не скрывая иронии, ответила она. — Согласитесь, трудно поверить в то, что фаворитка Его Величества, властительница Двора, которая, если верить вашему рассказу, долго и трудно шла к этой цели, не гнушаясь ни тяжёлой работой, ни коммерцией, ни шантажом, смогла так легко оставить налаженную спокойную жизнь, полную славы и почестей, развлечений и удовольствий, и броситься в погоню за призраком… — Все сокровища мира ничего не стоят, когда в жизни нет любви! — запальчиво воскликнула она. — Почести, развлечения — что всё это для одинокого сердца?.. Только в детской сказке Версаль прекрасен, словно волшебная страна, а в жизни… Фасад из мрамора и золота, расписанный лучшими художниками Королевства, за которым прячутся худшие из человеческих пороков! Версаль, где с милой улыбкой подсыпают яд в ваш бокал, где в галереях мужья улыбаются женам, а в покоях со смехом изменяют им, где днем молятся Богу, а ночью продаются Дьяволу… Её голос звенел от этих откровений, вырывающихся из глубины души. — Вы интересовались жизнью разных народов — вот вам традиции французской знати, — закончила она едко. — Блестящая обёртка с дурно пахнущим содержимым… — Очаровательное царство распутства, вполне под стать любовнице короля Франции, — продолжил он ей в тон. Анжелика разозлилась. Он вывел ее из себя, бросая ей в лицо ненавистное звание, которым она была обязана лишь клевете придворных. И главное — он посчитал её одной из тех честолюбивых придворных интриганок, которых она искренне презирала! — Я никогда не была любовницей короля! Неужели вы так и не поняли, что однажды отказав Его Величеству, я до сих пор скрываюсь от него? Или вам не хватает этого? Смотрите, что слуги короля сделали с его так называемой любовницей! Она принялась остервенело, всеми десятью пальцами рвать шнуровку своего корсажа, распустила ее, стянула книзу рубашку и обнажила плечо. — Смотрите, — повторила она. — Они заклеймили меня королевской лилией! Рескатор встал и подошел к ней. Он осмотрел след от раскаленного железа с вниманием ученого, исследующего некую интересную редкость. При этом он ничем не выказал чувств, которые вызвало у него ее признание. — В самом деле, — сказал он наконец. — А ваши гугеноты знают, что приютили у себя висельницу? Анжелика уже жалела о своем необдуманном поступке. Палец Рескатора как бы между прочим гладил маленький, жесткий шрам, но даже от одного этого легкого прикосновения ее бросало в дрожь. Она попыталась было вновь стянуть на себе рубашку и корсаж, однако он удержал ее, крепко стиснув ее руку выше локтя. — Они знают об этом? — Один из них знает. — Во французском королевстве так клеймят только проституток и преступниц. Она могла бы сказать ему, что клеймят также и гугеноток и что ее приняли за одну из них. Но ею уже начала овладевать паника. Та самая, столь хорошо знакомая ей паника, которая парализовывала ее всякий раз, когда ее пытался обнять желающий ее мужчина. — Ах, да какая вам разница! — сказала она, пытаясь освободиться. — Думайте обо мне все, что вам угодно, только отпустите меня. Однако он вдруг прижал ее к себе, как в первый вечер после отплытия, прижал так тесно, что она не могла ни поднять голову к его жесткой кожаной маске, ни упереться ладонями ему в грудь, чтобы оттолкнуть его. Он сжимал ее только одной рукой, но рука эта была тверда, как стальной обруч. Другой рукой он коснулся горла Анжелики и его пальцы медленно скользнули вниз, к ее груди, угадывающейся в раскрытом вороте рубашки. — Вы надежно прячете свои сокровища, — прошептал он. Прошло уже несколько лет с тех пор, когда ее в последний раз ласкал мужчина, и притом ласкал столь дерзко. Она вздрагивала от прикосновений его властной руки, которая со спокойной неторопливостью удостоверялась в том, что ее тело нисколько не утратило своей красоты. Анжелика была не в силах пошевелиться и едва дышала. С нею произошло что-то странное: по ее телу вдруг разлился жар, и в то же время ей показалось, что сейчас она умрет. Однако внутреннее сопротивление оказалось сильнее. Она с трудом выговорила: — Оставьте меня! Отпустите! Ее запрокинутое лицо исказилось, точно от боли. — Я внушаю вам такой ужас? — спросил Рескатор. Он больше не прижимал ее к себе. Она попятилась к стене и бессильно прислонилась к ней спиной. Он изучающе смотрел на неё, медленно приближаясь. — Мама, а где Северина? И Лорье, и Бартеломи, и Тома, и Джереми… — Онорина сидела на диване и озадаченно озиралась по сторонам, продолжая перечислять своих друзей и подружек. Пока она говорила, Анжелика успела наспех привести в порядок свое платье. — Все уже ушли, милая. И нам с тобой пора, — в её голосе сквозило волнение и отчасти — страх, потому что она совершенно не ожидала от себя этой странной слабости и желания уступить этому пирату, раствориться в его объятиях, чтобы… чтобы… Господи, как же вовремя проснулась Онорина! Ещё несколько мгновений наедине с Рескатором, и что стало бы с ней? Все время, пока Анжелика укутывала дочь в шерстяной платок, она чувствовала затылком пристальный взгляд капитана. Сумбурно попрощавшись, она уже почти переступила порог каюты, когда её догнал его голос: — Я надеюсь, мадам, вас не слишком задели мои расспросы, — может быть, впервые он говорил без обычной присущей ему иронии. Анжелика удивлённо обернулась на пирата в маске, и когда её взгляд встретился с блестящими чёрными глазами — тем единственно живым, что хоть как-то выражало чувства этого странного человека, — она ощутила сладкую тянущую боль где-то в животе… — Мама, идём! — Онорина тянула её за руку. Так ничего и не ответив на это завуалированное извинение, женщина дала увлечь себя наружу. Дойдя до двери в твиндек, Анжелика отправила дочку к друзьям и поднялась на полубак. Что это было, что с нею сейчас произошло? Этот так хорошо знакомый ей трепет, который она ощутила при прикосновении нежных умелых мужских пальцев… Ведь она его узнала: это было пробуждение чувственности, желание предаться страсти… С ним ей не было бы страшно, она была в этом уверена. Она подставляла лицо порывам холодного ветра, пытаясь успокоить так не вовремя растревоженные чувства. И Боже, кем? Беспринципным пиратом, который видел в женщинах только игрушки для удовлетворения своей похоти, тупых одалисок, с которыми можно было вести себя, как с красивыми дикими животными, лаская или наказывая их, в зависимости от сиюминутно возникшего желания. И с ней он поступил точно так же, сначала пытаясь купить её расположение баснословно дорогими украшениями, а потом — оскорбляя самым гнусным образом! Но тогда почему он единственный, кто смог одним прикосновением пробудить её давно заледеневшее тело?.. Анжелике вспомнился недавний сон, в котором она видела Османа Ферраджи. «Зачем ты убегаешь от своей судьбы?» — спрашивал он её. Помнится, он и в жизни говорил нечто похожее. Но если это действительно её судьба, то почему, почему она должна быть такой? *** От размышлений о своих чувствах к капитану Анжелику отвлек Ле Галль. Она заметила, что он занимался какими-то таинственными расчетами, используя при этом карманные часы и компас, и вопросительно посмотрела на него. — Море нынче вечером спокойно, хотя это, может статься, и ненадолго, но — странное дело! — вокруг совсем не видно других судов, — начал объяснять Ле Галль. — И я воспользовался затишьем, чтобы попытаться, наконец, определить наши координаты. — Мы очень далеко от Азорских островов? Ле Галль устремил на нее снисходительный взгляд. — Не знаю, обратили ли вы внимание, что на днях боцман ничего мне не ответил, когда я спросил его об Азорских островах. А между тем, если мы плывем в Вест-Индию, то Азорские острова должны быть как раз на нашем пути. Я бы не удивился, даже если бы корабль прошел мимо острова Вознесения, что свидетельствовало бы о том, что мы держим курс прямо на юг. Но идти, как идем мы, прямо на запад — это весьма странный путь для тех, кто хочет попасть на Большие Антильские или другие тропические острова!.. И потом, посмотрите же, какая тут вода — точно молоко, — настаивал Ле Галль. — А вы заметили утром, каким перламутровым стало небо? Это северное небо — я вам ручаюсь! А какой тут туман! Густой, будто снег. Во время равноденствия этот путь чрезвычайно опасен, и ловцы трески в эти дни никогда им не ходят. А вот мы почему-то выбрали именно его. Спаси и сохрани нас, Боже!.. В голосе Ле Галля зазвучали похоронные нотки. Однако Анжелика напрасно таращила глаза — она не видела никакого тумана, только на северо-западе белое небо почти сливалось с морем, и их разделяла только едва различимая, красноватая линия горизонта. — Буря и туман будут нынче ночью… или завтра, — угрюмо закончил Ле Галль.