1001 ночь, или Морская сказка

Не только дети заметили, что Маниго и Берн прячут в бывшем хлеву оружие. Абигайль тоже видела, что они затевают что-то недоброе, и на душе у неё становилось все тревожнее. Несколько раз она порывалась подойти к Берну и поговорить с ним, но каждый раз останавливалась в последний момент. Ночью, когда плотники закончили свою работу и ушли, вся вода была вычерпана, и корабль, наконец, перестало швырять из стороны в сторону, ей не спалось. Она расчесывала волосы и думала о Габриэле Берне, о тех муках, в которых пребывала его душа. Она очень сильно хотела помочь ему выбраться из опутывающего его мрака, но в то же время никогда не решилась бы навязать своё внимание мужчине — это было бы слишком стыдно, слишком непорядочно. Она стала молиться Богу о своём любимом. Всеми силами души она просила дать ему прозрение, чтобы он не совершил непоправимой ошибки. Она знала его, как прекрасного человека, и молила Господа разогнать то наваждение, которое застило ему взор и изменило до неузнаваемости. Какой-то шум заставил её прервать молитву. Она открыла глаза и увидела, как мэтр Берн осторожно крадется мимо спящих гугенотов в сторону хлева. Она поняла, что именно сейчас он совершит роковую ошибку, и страх заставил её забыть о привычной скромности. — Мэтр Берн, — шёпотом позвала она. Торговец настороженно обернулся, и она тихо, как только могла, поднялась со своего места и направилась к нему. — Абигайль?! Почему вы не спите? — также шёпотом спросил он. — Я прошу вас, не ходите туда. Она смотрела на него своими чистыми, испуганными глазами, и неяркий свет фонарей создавал свечение вокруг её распущенных по плечам волос. На мгновение ему показалось, что сама Дева Мария спустилась с небес в круг смертных и пытается удержать его от неверного шага. — Вы же порядочный человек, мэтр Берн. Почему вы позволили злу одержать вверх над собой? — Вы ничего не понимаете! Наоборот, я собираюсь сразиться со злом, чтобы не дать ему одолеть нас. Она молча смотрела на него, не зная, какими словами разубедить его. — Возвращайтесь на свое место и ложитесь спать, — строго продолжил он. — Предоставьте мужчинам разбираться, что правильно, а что нет. Она пристыженно опустила голову и осталась стоять посреди твиндека. Тем временем, мэтр Берн достиг двери в хлев и уже начал открывать её. С отчаянием думая, что хуже всё равно уже не будет, Абигайль рванулась за ним. Но как только она перешагнула порог, резкая боль в затылке погрузила её в беспамятство. *** Ночью буря вернулась. Анжелика решила еще раз сходить в хлев и проверить, всё ли оружие забрал оттуда Никола Перро — какая-то неясная тревога требовала, чтобы она пришла в эту каморку. Пол опять ходил ходуном под её ногами, гремел гром, и даже тесный коридор под орудийной палубой неведомо откуда заливало водой. Она почти достигла цели, когда из открытого люка над головой раздался голосок Онорины: — Мама! Анжелика принялась взбираться к ней по узкому трапу, но чем выше она поднималась, тем длиннее становилась лестница, и льющиеся сверху потоки воды не давали ей открыть глаза. — Мама, ты здесь? «Почему Онорина в хлеву? Ведь я оставила её в нашей каюте!..». В конце концов, неимоверным усилием ей удалось разлепить веки, и она проснулась. Дочка стояла, приоткрыв дверь в переборке, и обиженно смотрела на неё с порога. — Мама, почему ты ничего не отвечаешь? Я думала, тебя нет! — Я здесь, здесь, просто я спала. Сон развеялся, но чувство тревоги не прошло. Одевая Онорину, Анжелика перебирала в памяти события вчерашней ночи, и постепенно её неясные опасения и предположения приобрели чёткое направление. «Рано или поздно Жоффрей узнает (если уже не узнал) о том, что протестанты задумали захватить корабль в свои руки. И тогда я должна буду что-то предпринять, чтобы не случилось непоправимого…». *** Берн пришёл в себя от обжигающей боли, вызванной падением на пол. Доли секунды ему хватило, чтобы понять — зайдя за оружием, он угодил в ловушку. От сильного удара по голове он потерял сознание, и теперь, судя по затхлому и сырому воздуху, его бросили в трюм. Он вскочил на ноги, рассчитывая побороться за себя, и увидел, что какой-то человек — вероятно, один из тех, что устроили засаду в хлеву — грубо скидывает с плеча бесчувственное женское тело. Инстинктивно он подхватил его, узнавая в бледной, с запрокинутой в беспамятстве головой женщине Абигайль, и в тот же миг дверь в их узилище захлопнулась. «А её зачем приволокли сюда? Неужто она зашла в хлев вслед за мной?». Он опустился на пол вместе со своей ношей, аккуратно отвёл волосы с её лица и слегка потряс за плечо: — Абигайль! Абигайль!.. Она не приходила в сознание. Берн огляделся. Единственный фонарь, стоявший на полу, давал слабый красноватый свет. Помещение было абсолютно пустым: голый пол, голые стены, покрытые липкой влагой. Он снял с себя камзол, придерживая женщину то одной, то другой рукой, бросил его на пол и уложил её сверху. Рано или поздно она очнется. Итак, следовало признать, что затея с захватом корабля провалилась. Кто предал их? Испанцы? Женщины — эти пустоголовые болтушки, делающие вид, что ничего не знают, но вечно следящие за всем вокруг? Теперь уже не важно… Он не строил иллюзий относительно своей дальнейшей участи. Морской закон суров: посягнувший на власть или жизнь капитана карается смертью. Внезапно с его глаз будто спала пелена. Он понял, что, будучи ослеплен собственной ревностью и желанием отомстить, потерял свое природное чутье, чувство удачи или неудачи будущего предприятия. Но к чему была эта ревность? Разве не догадывался он ещё в Ла-Рошели, что под скромным платьем служанки в женщине, разбудившей в нем плотские желания и мучительные, неизвестные ему доселе чувства, скрывается знатная дама, владеющая утонченной речью, грамотным и изящным письмом, для которой распоряжаться и повелевать окружающими её людьми было столь же естественно, как умываться по утрам? Разве мог он надеяться составить ей достойную партию? Настало время признать, что это были лишь его бесплодные иллюзии. Воспользовавшись ситуацией, Маниго втянул его в свои алчные планы, которые обернулись в итоге полной катастрофой. «Почему Абигайль хотела остановить меня? Она что-то знала?». Повернувшись, Берн стал смотреть на девушку. Какая-то трогательная хрупкость исходила сейчас от неё, словно проступив сквозь привычный образ скромной дочери пастора в строгом накрахмаленном чепце. Он склонился к ней и осторожно потрепал по щеке, невольно ощутив, насколько нежная у неё кожа: — Абигайль… Она открыла глаза и посмотрела на него с необыкновенной нежностью. — Габриэль?.. И тут же, окончательно очнувшись, смутилась и принялась озираться по сторонам. — Простите, мэтр Берн. Где мы? — В трюме. Нас схватили и бросили сюда, вероятнее всего, по приказу капитана, — он помог ей сесть. — Почему вы хотели остановить меня? Вы что-то знали? — Я знала, что вы прячете оружие под сеном и собираетесь совершить что-то очень нехорошее. Я хотела помешать вам. — Вы кому-то говорили о своих подозрениях? — перебил он её, чтобы снова не выслушивать нравоучений. — Нет… — она покачала головой и ещё раз оглянулась по сторонам, пытаясь осмыслить произошедшее. — Что же теперь будет с вами? Берн невесело усмехнулся. — Скорее всего, то же, что и с мавром. — Нет! Не говорите так! А… как же ваши дети? Они останутся совсем одни… — Буду ли я говорить или молчать, от этого ничего не изменится. А дети… у них есть наша община и моя тётка, и… вы, если вас выпустят отсюда живой. Она прижала ладони к губам, сложив их в молитвенном жесте и устремила на него полный отчаяния взгляд. «Женщины!.. Им всегда сложно принять неизбежное», — подумал Берн, глядя на неё со странной смесью раздражения и сочувствия. — И что же теперь делать? — прошептала Абигайль. — Надо попытаться поспать. Какие бы испытания ни готовил нам завтрашний день, к ним надо быть готовыми. Она опустила голову, не желая спорить с мужчиной. «Как можно спать, когда на сердце такая мука?». Ещё раз оглядевшись вокруг, она заметила, что сидит на мужском камзоле. — Ваша одежда… вам не холодно? — Нет, — Берн раздражённо повел плечом. — Ложитесь. Спите. *** Их разбудил звук открывающейся двери. Вошли матросы, внесли два ярко горящих светильника, соломенный тюфяк и пару табуреток. Следом появился капитан корабля. — Абигайль? — бровь графа де Пейрака удивленно-насмешливо поползла вверх. — Не ожидал встретить вас здесь. Неужто и вы решили взять в руки оружие? — Оставьте её, она ни в чем не виновата, — вмешался Берн. — Я спрошу вас, когда сочту нужным, — граф смерил его предупреждающим взглядом и снова посмотрел на Абигайль. Она встала с пола и выпрямилась. — Я пыталась удержать мэтра Берна от опрометчивого поступка, но безуспешно. — И какой же поступок он собирался совершить? — сверлящий взгляд капитана, казалось, был способен прочитать все её мысли, и, желая противостоять ему в попытке помешать ей защитить дорогого для неё человека, она обрела неожиданную твердость духа. — Я не знаю точно, монсеньор. Я только знала, что в хлеву было кем-то спрятано оружие, и не хотела, чтобы мэтр Берн ходил туда, там его могла подстерегать опасность. Поэтому я поспешила за ним, чтобы предупредить. Граф окинул её долгим оценивающим взглядом, а затем произнес: — Сожалею, что вам пришлось провести ночь в столь неприятных условиях. Один из моих матросов проводит вас в твиндек. — Я хочу остаться здесь. — Вот как? Для чего же? Собрав всю смелость, на которую только была способна, и постепенно заливаясь краской до самых ушей, Абигайль ответила: — Если вы решите казнить мэтра Берна, я хочу провести с ним его последние часы. — Я всегда стремился исполнять желания женских сердец, — немного помедлив, ответил граф. — Пусть будет так. Если вы передумаете — постучите в дверь, и вас выпустят. — Кто достал вам оружие? — жёстко спросил он, обращаясь теперь уже к Берну. Торговец пытался отмалчиваться, но постепенно капитану удалось выудить из него всю интересующие его сведения. «Это, наверное, и есть то, что называют допросом», — думала Абигайль, опускаясь на тюфяк. Она улавливала только отрывочные фразы из этой беседы, понимая одно — каждый вопрос и каждый ответ лишь приближают неотвратимое будущее. Закончив расспросы, капитан ушёл. Габриэль Берн посмотрел на Абигайль и сел напротив неё. — Зачем вы остались? Вам не место здесь, в этом холоде и сырости. — Я не могу оставить вас одного. И потом, может быть, я уже никогда больше не увижу вас. В её глазах отразилось страдание. Это была не та Абигайль, его соседка по Ла-Рошели, к которой он привык. Привык настолько, что перестал замечать вообще — её присутствие стало таким же естественным и неуловимым, как воздух, которым люди дышат, но не задумываются о нем. Неожиданно он увидел, что она — живой человек, женщина с присущими ей страхами и надеждами, и при том женщина очень красивая. «Какое место я занимаю в её жизни? В её сердце? Почему ей так больно расстаться со мной?». — Почему вы так переживаете за меня? — Потому что… потому, что я люблю вас. Он потрясенно заглянул в её глаза, и перед его внутренним взором промелькнули образы прошлого: угловатая девочка-подросток, стремительно скрывающаяся в своем доме, стоило только ему появиться на улице; стройная девушка — лучшая подруга его жены, держащая её за руку на смертном одре; молодая женщина, которая вместе с тётушкой Анной выхаживала маленького Лорье… «Я был слеп… и глух…». Никогда она не сказала бы ему этих слов, если бы не призрак скорой смерти, стоящий у него за спиной. Он бережно привлёк её к своему сердцу, и Абигайль склонила голову ему на плечо, боясь поверить, что всё это — не сон, одновременно жуткий и прекрасный. Впервые за много дней мэтр Берн испытывал давно потерянное чувство, что в его жизни происходит что-то правильное — то, что и должно происходить. *** Держа за руку Онорину, Анжелика почти дошла до орудийной палубы, когда заметила Абигайль, поднимающуюся по лестнице откуда-то снизу. Очень непривычно было видеть её без традиционного чепчика — её волосы были заплетены в длинную косу. Поприветствовав друг друга, они подошли к двери в твиндек. — Если не секрет, Абигайль, где вы были в такую рань? — Ах, мадам, это целая история, — грустно отозвалась гугенотка. — Давайте войдем внутрь, я приведу себя в порядок и всё расскажу вам. Послушать Абигайль собралась добрая половина протестанстской общины, озадаченная загадочным исчезновением Берна, Маниго и её самой. — Мэтр Берн, господин Маниго и некоторые другие ларошельцы задумали захватить корабль, на котором мы плывем, — начала рассказывать Абигайль, и по толпе гугенотов пробежали удивленные и испуганные возгласы. Впрочем, были и такие, для которых это сообщение не было новостью. — Недовольные капитаном матросы из команды помогли им достать оружие. Они прятали его там, — она махнула рукой в сторону бывшего хлева. — Монсеньор Рескатор как-то узнал об этом, и сегодня ночью там была устроена засада. Мэтр Берн попал в неё, и я тоже, когда хотела помешать ему пойти туда. Она перевела дух и продолжила: — Господин Маниго услышал шум и понял, что их вероломный план раскрыт. Утром он сам пришёл к монсеньору Рескатору, чтобы остальные наши единоверцы не были схвачены. Он взял всю вину на себя. Меня капитан отпустил, а мэтр Берн и господин Маниго остались в трюме, под стражей. — И какая же участь ждёт их? — упавшим голосом спросила Сара Маниго. Абигайль хотела ответить, но у неё перехватило дыхание, и она смогла лишь горестно покачать головой, закрыв лицо руками. Подавленные неожиданно тяжёлыми новостями, гугеноты разошлись по своим уголкам. Абигайль тоже направилась к себе, украдкой стирая выступившие на глазах слезы. — Почему вы так расстроены? — тихо спросила её Анжелика, заинтригованная поведением подруги. — Ведь граф де Пейрак отпустил вас, да и с вашим отцом и кузеном всё в порядке… — А Габриэль Берн! — дрожащим голосом воскликнула девушка. — Госпожа Анжелика, неужели вас не волнует его участь? Неужели вы забыли, что он приютил вас в своем доме, что только из-за вас… Ее глаза смотрели на Анжелику почти с ненавистью. Черты тихой кротости вдруг исчезли с ее лица. И тут Анжелика поняла. — Абигайль, так вы полюбили его? Взволнованная девушка спрятала лицо в ладонях. — Да, я люблю его! Уже столько лет… Я не хочу, чтобы он погиб, лучше разлука, чем это. «Как я глупа, — подумала Анжелика, — ведь она была мне подругой, а я и не замечала, что у нее на сердце. Вот Жоффрей понял все в первый же вечер, когда увидел Абигель на «Голдсборо». Он прочел в ее глазах, что она влюблена в мэтра Берна». Абигайль подняла залитое слезами лицо. Ужасное предчувствие взяло верх над присущей ей скромностью. — Я хотела остаться с ним там, в трюме… Но потом пришёл Маниго, и Габриэль велел мне идти наверх и позаботиться о его детях… О Господи, я не переживу… Вы слышите эти шаги, эти удары молотка наверху? Я уверена, они готовят виселицу для него. Ах! Я покончу с собой, если он умрет. И тут обе невольно вспомнили, как в такой же утренний час они с ужасом увидели качающееся на рее тело мавра Абдуллы. В то утро они воочию убедились в том, что хозяин «Голдсборо» умеет вершить суд быстро и необратимо. — Всё это плоды вашей фантазии, Абигайль, — сказала наконец Анжелика, призвав на помощь все свое самообладание. — Не может быть и речи о том, чтобы его повесили. А плотники всего лишь приводят в порядок то, что разрушила вчерашняя буря. — Проводите меня к монсеньору графу, — схватив Анжелику за руку, попросила Абигайль, и её глаза загорелись решимостью. — Я буду просить за него. — Я тоже пойду, — выступила из тени старая тётушка Анна. — Он, как-никак, мой племянник. У выхода их остановили жены Маниго, Мерсело и Каррера и, узнав, что они собираются сделать, присоединились к просительницам. — Но ведь с вашими мужьями все в порядке, — попробовала возразить Анжелика, глядя на Марселлу Каррер и её подругу Мерсело. — Ну и что, — переглянувшись, ответили женщины. — Берн и Маниго — опора всей общины. Без них наши мужья немногого стоят. *** Жоффрей де Пейрак был на капитанском мостике, и рядом с ним стоял один из его людей — тех старшин, что были на памятном совещании в кают-компании — и отдавал в рупор команды. Неотрывно глядя на мужа снизу вверх, Анжелика поднималась к нему от твиндека, преодолевая разделявшие их палубы и лестницы, и за ней следовала небольшая процессия из протестантских женщин. Оставив их на юте, она взобралась на мостик. — Женщины хотят поговорить с вами, мессир граф. Каждый раз, когда он видел её устремленный к нему взор, полный обожания и любви, ему казалось, что это чудо, неожиданный дар Небес. Сегодня в этом влюбленном взгляде была изрядная доля тревоги. — К сожалению, с нами больше нет второго капитана, и поэтому я не смогу уделить им много времени. — Так значит, Язон… умер? — Ночью, — ответил граф с лёгким кивком, и в его глазах на краткий миг отразилась боль потери. Непроизвольным движением она взяла его руку в кожаной перчатке и слегка сжала её. «Язон плавал с ним ещё на Средиземноморье. Наверняка он был одним из тех редких людей, которых Жоффрей мог бы назвать своим другом…». — Идемте, мадам, время не ждёт, — напомнил он ей, так же легко пожимая в ответ её ладонь. Они спустились на ют, и Анжелика встала чуть в стороне, не с мужем и не с гугенотками. — Монсеньор, мы знаем, что наши мужчины замыслили преступление и должны быть наказаны, — заметно волнуясь, начала Сара Маниго, выходя чуть вперёд перед остальными женщинами. — Но мы хотим попросить вас не лишать их жизни. — А если бы им удалось осуществить свои преступные замыслы, как вы думаете, каковы были бы мои шансы остаться в живых? — жестко ответил граф де Пейрак, каменея лицом и на глазах превращаясь в безжалостного пирата.— Неписанный закон моря требует, чтобы я повесил их. И я не сомневаюсь, что они поступили бы со мной точно так же. — Но ведь этого не случилось! — возразила ему госпожа Маниго. — Сжальтесь, монсеньор, они — наша единственная опора и защита в том неизведанном краю, куда вы нас везете. Не лишайте нас этого… — Как вы правильно заметили, в том краю, куда я вас везу — если вы решите остаться там — вам понадобится защита, и я буду вынужден вооружить ваших мужей. Кто поручится мне, что выданное мною оружие не обернётся против меня же? — Они уже раскаиваются в содеянном, — ответила ему Абигайль. — Мы попросим их поклясться на Библии, что они не будут более замышлять против вас ничего дурного, — тут она шагнула вперёд и рухнула на колени, и остальные женщины вслед за ней сделали то же самое. — Пожалуйста, монсеньор, смягчите ваше сердце. Ведь и вы знаете, что такое разлучиться с любимым человеком. Представьте же, каково потерять его навсегда!.. Ещё когда он увидел их делегацию, решительно идущую в его сторону по палубам корабля, он сразу понял, о чем они будут просить его. Прогнать их было бы слишком грубо с его стороны, но и выходить за рамки обычной вежливости он не собирался. — Ваши попытки разжалобить меня бесплодны. Вы — люди, за которых я несу ответственность и на своём корабле, и там, куда мы плывем. Вам, женщинам, возможно, трудно понять, что, в первую очередь, должны уважаться дисциплина и справедливость, а иначе воцарится анархия, и ни вы, ни я не сможем создать ничего прочного, значимого на этой земле, оставив после себя только бесцельно растраченную жизнь. Новый Свет не позволяет мне быть слабым и поддаваться чувствам. Он посмотрел поверх их белых чепцов и встретился глазами с Анжеликой. Она тоже безмолвно просила его… — Я сообщу вам своё решение завтра утром, — произнес он, не желая продолжать разговор, развернулся и поднялся обратно на капитанский мостик. Внимание женщин перекинулось на его жену. — Госпожа Анжелика, спасите наших мужчин! Только вы можете это сделать, — с жаром взывала Абигель. — Вы одна знаете его сердце и найдете слова, способные смягчить его решение. — Встаньте, Абигайль, Сара, — она протянула им руки. — Я постараюсь уговорить его. Иначе как я буду смотреть в глаза детям? *** День казался бесконечным. Стараниями плотников и матросов примерно к обеду «Голдсборо» удалось привести в более-менее рабочее состояние. Перекошенные реи были выпрямлены и укреплены, паруса заштопаны, такелаж распутан, между бушпритом и грот-мачтой натянули два кливера, и после обеда пассажирам разрешили выйти на палубу. Почти всё время прогулки протестанты молились. Анжелика спустилась к ним, чтобы забрать Онорину. Когда ларошельцы вернулись в твиндек, Жоффрей собрал на палубе почти весь экипаж корабля. С печальной торжественностью моряки проводили в последний путь капитана Язона. Тело его, завернутое в парусину, поглотил равнодушный и безжалостный бескрайний океан. «Какая жестокая насмешка судьбы, — с горечью отметил про себя граф де Пейрак, — жизнь старого морского волка принадлежала морю, и море же принесло ему смерть…» *** Уложив Онорину спать, Анжелика вышла на ют и обмерла. На нижней рее грот-мачты в наступивших сумерках виднелись раскачивающиеся тела повешенных. Несколько долгих минут потребовалось ей, чтобы унять дрожь и понять — среди них нет знакомых ей силуэтов. — Это испанцы, — раздался рядом голос Жоффрея. — Давайте зайдём в каюту, незачем вам смотреть на них. — Обычный портовый сброд из Кадиса и Лиссабона, без чести и совести, — продолжал граф, усаживая Анжелику на диван и присаживаясь рядом. — А протестанты? Как вы собираетесь поступить с ними? — едва придя в себя, она тут же ринулась в наступление, не в силах и дальше выносить изматывающую неопределённость. — Почему вас так заботит их судьба? — нахмурился он. — Я очень хорошо помню, каково это — знать, что любимый человек должен умереть… Когда-то я точно так же просила короля пощадить вас, с той лишь разницей, что я так и не смогла встать перед ним на колени. Прошу вас, Жоффрей, любимый мой, не лишайте их жизни… Он долго молчал, не сводя с неё пристального взгляда. Одному Богу известно, что ему было бы совсем нелегко повесить «ее» протестантов. Конечно, они себе на уме, но им нельзя было отказать ни в мужестве, ни в выносливости, и они, в конечном счете, заслуживали лучшей участи. Тем не менее, наказать их было необходимо. За всю свою полную опасностей жизнь он много раз убеждался в том, что слабость — причина тяжелых неудач и бесчисленных поражений. Чтобы спасти человеческую жизнь, надо вовремя отсечь загнивающий орган. Не зная, как истолковать его молчание, она соскользнула с дивана и, обхватив его ноги дрожащими руками, уткнулась лбом ему в колени. — Я так боюсь, что этот поступок подорвет мою любовь к вам, что мне никогда не удастся забыть, по чьей воле они лишились жизни. Между нами окажется кровь и горе моих друзей! Если бы она не предупредила его о возможности бунта, могли погибнуть его друзья, многие из верных ему людей, он сам. Эти слова уже почти сорвались с его губ, но он удержал их. Она ведь и сама всё понимала… Жоффрей опустил руку ей на лоб, побуждая поднять голову, затем медленно погладил по волосам. Пережитые ею страдания осели на них благородным серебром, но какой прекрасной оправой стали эти светлые пряди для изумрудного свечения ее глаз! Воистину, такой оправе позавидовали бы богини Олимпа. Её красота стала такой завораживающей, потому что за этими глазами прятались сокровища духа, которые она стяжала на своём тернистом жизненном пути, пройдя сквозь пламя и лед. Всматриваясь в неё, он мог бесконечно открывать новые грани её души. Ему не удавалось познать ее не потому, что она низко пала, а потому что она необычайно высоко поднялась. Все объяснялось этим. — Вы не знаете, — продолжала она, умоляюще глядя на него, — ведь именно дети Берна предупредили меня о спрятанных мушкетах. Подумайте, каким бесчеловечным уроком окажется для них смерть их отца. Не вы ли говорили им о великой силе любви… Неужели эти слова обернутся для них обманом? — Жизнь редко бывает похожа на сказку, мадам, и вы сами отлично это знаете. — Но вы можете сотворить для них это чудо! — проникновенно сказала Анжелика. Восхищение и преданность, которыми светились ее глаза, не были притворными. Это был взгляд ее юности, когда она беззаветно и пылко отдавала ему свою любовь. Он понял: кроме него для нее на земле никогда не было никакого иного мужчины, она верила в него почти так же, как иные верят в Бога. Его охватило чувство радости. В эту минуту он мог бы простить кого угодно. Наклонившись, он подхватил её и усадил к себе на колени. — Рядом с вами я не узнаю́ сам себя, — укоризненно произнес он. — Зато я наконец-то узнаю́ вас, мой благородный рыцарь, — ответила Анжелика, обвивая руками его шею. — Не считайте, что ваша партия выиграна, — он слегка отстранил её от себя, чтобы видеть её лицо. — Что же вы предлагаете делать с этими вашими торговцами? Ведь дурной пример заразителен. Получив свободу, они станут ждать подходящий момент для реванша. Мне же совершенно не нужно, чтобы здесь, на этой полной опасностей земле, среди нас появились новые враждебные элементы. Я мог бы, конечно, избавиться от них: высадить с семьями на пустынном берегу, подальше к северу, например. Но это обрекло бы их на такую же верную смерть, как и виселица. А покорно отвезти их — в благодарность за измену — хотя бы до Бостона или Плимута, я не могу, даже ради вас. Я потеряю уважение не только своих людей, но и всего Нового Света… Глупцам здесь не прощают. Она на минуту задумалась. — По-моему, их женщины предложили вам неплохое решение — пусть поклянутся вам в своей верности на Библии. Вера заставила их покинуть землю предков, лишившись всего, кроме собственной жизни. Они не нарушат подобную клятву. В крайнем случае, — она лукаво улыбнулась, — их жены проследят за этим. Жоффрей рассмеялся, и она с невероятным облегчением осознала, что Любовь одержала очередную победу над Смертью.