Сухая гроза

Он паркуется возле белого забора, почтовый ящик выкрашен в лиловый, а ставни на окнах дома — темно-зеленые; крыша красная, черепичная, в птичьей ванночке важно умываются хлопотливые воробьи, а по газону крадется кошка, серая и зеленоглазая, которая, заметив Эдди, припадает на лапы, замирая. Кошка маленькая, ушастая, почти котенок; она недобро пушит усы и шипит, когда Брок подходит ближе. Веном, высунувшись, бросается на кошку, словно кобра, щелкает клыками и пытается схватить зверька всей пастью, но котенок опрометью бросается в кусты. Симбиот утробно рычит ей вслед, облизываясь на тонкий полосатый хвост с черным кончиком. — Мелкая и костлявая. Шерсти больше, чем мяса, — резюмирует он и втягивается обратно, под кожу Брока, — а воробьев даже на один укус не хватит. — Мы сюда не жрать пришли, — напоминает Эдди; Веном уязвлено рычит. — Конечно, тебе ведь обещали печенье, а мне до вечера терпеть. Вот если бы ты все рассказал Лив, то, может, и мне что-нибудь досталось бы. Мясо. Свежее, сочное… с кровью. — Замолчи, — цедит Брок, чувствуя, как урчит в животе. Из-за паразита он ест куда больше, чем обычный человек, а, находясь в форме симбиота, почти всегда голоден. Ему не важно, что есть, главное — чтобы пожирнее и побольше, а Веном любит мясо и сладости, однако при Оливии придется помнить о манерах и не пихать в себя все съестное пригоршнями; журналист подозревает, что рядом с Лив ему будет совсем не до еды. Чем ближе Эдди подходит к крыльцу, тем сильнее колотится сердце, как при тахикардии. Он сжимает в одной руке цветы и сборник рецептов, свободной ладонью приглаживает и тут же ерошит волосы, отдергивает футболку, чешет подбородок. Брок надеется, что их с Оливией планы друг на друга совпадают; его фантазия вовсю гуляет, заставляя хотеть большего, во рту сохнет, но Эдди тут же начинает захлебываться от слюны, когда дверь с висящим над ней летним веником из мимозы, незабудок и фиалок открывается, и Оливия выходит к нему навстречу, одетая в розовое платье и джинсовую жилетку, расшитую блестящими от пайеток розами. К воротнику приколот значок в виде кошачьей мордочки, а рядом пара других, поменьше — в виде ломтика пиццы и пакета молока. От девушки пахнет сахарной пудрой, шоколадом и ягодным чаем, у Эдди свербит в носу, а губы непроизвольно растягиваются в глуповатой восхищенной улыбке. Журналисту делается хорошо до легкости во всем теле уже от того, что он просто видит Лив; Брок прибавляет шаг, ловя взгляд девушки, в один шаг перемахивая через ступеньки крыльца. Оливия делает шаг к нему, Эдди, вместо того, чтобы галантно протянуть ей цветы, наклоняется, чтобы поцеловать девушку в щеку, но в этот момент она начинает тянуться к нему, приподнимается на носочки, Брок неловко поворачивает голову, и молодые люди на долю секунды соприкасаются губами. Поцелуй выходит случайным, неловким и смазанным, однако его оказывается достаточно, чтобы симбиот взревел, беснуясь в теле носителя. — Еще, Эдди! — требует он. — Поцелуй ее еще! Я хочу еще! Брок молчит; он шокировано смотрит на Лив, очаровательно розовевшую щеками; девушка, стеснительно улыбнувшись, отступает на шаг, накручивая на палец кудрявый локон, и бросает на Эдди взгляд из-под ресниц. — Привет, — тихо говорит Оливия; на ее шее чувственно бьется жилка; Эдди хочется прижаться к ней губами, провести по сахарной коже языком, но вместо этого он неуклюже сует девушке герберы, позабыв о книге. — Это тебе. Красивым девушкам нужно дарить цветы, а ты — самая красивая в Нью-Йорке. В мире. Ну, для меня. Плевать на остальных. Вот, — Брок вздыхает, наморщив лоб; кажется, он ведет себя как полный лопух, но Лив улыбается и принимает букет. — Это очень мило. Знаешь, если постараться, то герберы могут пустить корни. Будет здорово, если они прорастут, правда? Даже… как-то романтично. — Ага. Пусть только попробуют не прорасти, — Эдди угрожающе хмурится на цветы, рассмешив девушку; когда Оливия берет его за руку, чтобы увлечь в дом, Броку становится жарко.