Сухая гроза

К тому, что Эдди был помолвлен, практически женат, Лив относится весьма спокойно; будто бы даже сочувствует, что у них с Энн все разладилось. Парня это немного задевает, однако Гематит, распустившаяся над плечом фотографа словно цветок, скалит пасть и гадюкой бросается вперед, запуская зубы в предплечье журналиста. Красный симбиот грызет его сквозь ткань футболки, мотает головой, как бы пытаясь отхватить кусок его руки, пока сама Лив гладит сидящую у нее на коленях Соню, тихонько кудахчущую от удовольствия. Шер, распушив перья, сидит на спинке дивана, а Веном с помощью птичьего корма надеется выманить из-под кресла облезлого голубя. Птаха, к удивлению Брока, выжила, не летает, однако улепетывает по полу весьма бодро; сейчас голубь жмется к стене, сидя за ножкой кресла; черный симбиот может легко его схватить, но вместо этого выжидается, призывно трясет пачкой с кормом и зернышками возле кресла. — Ну, давай же, выходи, — бархатисто, практически ласково просит Веном, — смотри, сколько тут всего вкусного… птички же любят пшеницу? Или ты больше любишь хлеб? Хм… как на счет вчерашнего тоста? — Оставь ты его в покое, — советует Эдди, стискивая зубы; Гематит продолжает кидаться на него, биться об плечо журналиста лбом и носом, а Оливию словно не волнует; ей все равно? Или она наоборот поощряет негодницу? Брок мнительно щурится; между прочим, у них с Энн все давно закончилось, а Лив хранит у себя футболки бывшего, который распоряжался ее объективом, как своим. — Гантеру нужно поесть, — упрямится Веном; журналист машет рукой в попытке стряхнуть Гематит, висящую на рукаве его майки; красный симбиот глухо рычит, мотается из стороны в сторону, но не отпускает; Оливия, развалившись на диване с видом томным и ленивым, покачивает ногой в носке с рисунком из желудей и белок и чешет шею Сони. Шер спит, свесив гребешок набок, опасно кренится и может свалиться в любой момент. — Ты… ты назвал его Гантером? — схватив позавчерашнюю газету, Брок скручивает ее в тугую трубочку и тычет ею в челюсти Гематит; уловка работает: красный симбиот выплевывает дырявый, обслюнявленный рукав и принимается остервенело терзать газету. Обрывки бумаги летят в разные стороны как конфетти, Лив лукаво щурится и облизывает улыбающиеся губы, пока Эдди пыхтит, пытаясь отбиться от Гематит наполовину изодранной газетой. — Он просто вылитый Гантер. Взгляни на него, — Веном тянет парня к креслу, вынуждает его нагнуться; колени журналиста ударяются об пол, шея выгибается, и Брок оказывается практически прижатым щекой к вытертому, исцарапанному паркету. Испуганно охает Лив, диван скрипит, когда девушка садится, квохчет и машет крыльями проснувшаяся Шер. Голубь под креслом роет лапами, шарахается к самой стене; в темноте лишь поблескивают круглые птичьи глаза. Эдди не видит Гантера, видит только больную птицу, которой и без домогательств Венома несладко. Его бы лучше к ветеринару… но для этого Гантера, то есть голубя, нужно достать из-под кресла, но он слишком боится, чтобы даться им в руки. — Он боится, а вы пугаете его еще больше, — Лив, усадив Соню на одну из диванных подушек, поднимается на ноги, — если он болен, то вряд ли будет есть. Лучше поставьте для него воды. Или хотя бы подождите, пока он немного успокоится. — Как же выздороветь, если не есть? — изумляется Веном. — Может, дать ему шоколадку? Шоколад поможет от чего угодно. — С птицами это не работает, — вздыхает Оливия, — если бы я знала, что он… еще здесь, то купили бы какие-нибудь витамины для птиц. И… и клетку, наверное. — Мы не запираем друзей в клетку, — гордо изрекает черный симбиот, — поэтому Соне и Шер можно сидеть на диване. И на столе. — Да, а следы их художеств приходится отмывать мне, — жалуется Эдди, выпрямляясь; зато Лив наклоняется, убирая локоны за уши, чтобы самой посмотреть на голубя. — Твоя же квартира. Тебе тут порядок и наводить, — деловито объясняет Веном; журналист от возмущения заходится кашлем. — А ты тут живешь! И не только здесь — в моем теле прописался! — Интересно, — язвительно тянет Гематит, — а когда он жил с Энн, собирал свои носки, или они у него валялись так же, как здесь? — Эй, здесь их законная территория, — напоминает Брок, — и вообще, мои отношения с Энн не касаются космической слизи, не важно, какого она цвета. Гематит ехидно скалится и продолжает: — Что же такого надо сделать, чтобы девушка разорвала помолвку? — Очень мощно облажаться, — душевно поясняет Веном, — на ее месте любая послала бы этого неудачника. — Лив, не слушай его, — Эдди краснеет, лицо у него горит, как ошпаренное кипятком; за ту ситуацию ему до сих пор стыдно, но разве Брок не получил сполна за свой прокол? — Энн уволили из-за него, — счастливо болтает черный симбиот, — и самого Эдди тоже погнали с работы. И я считаю, что поделом ему, засранцу… — Вот уж действительно: засранец, — соглашается Гематит, — эгоист, только о себе и думал. — Так, заткнитесь оба, — требует журналист и поворачивается к девушке, которую больше интересует голубь, нежели парень, разрываемый душевными терзаниями. — Ливи, ну, хоть ты им скажи!.. — Что? Они же правы, — взгляд Оливии пронзительно зеленеет, — прямо как тогда, когда уговаривал меня оставить Гематит. Наверное, не хотел быть одиноким. Одно дело — отношения, но когда рядом кто-то, такой же, как ты, это совсем другое. — Ты чего?.. — тянет Эдди, опешив. — Ты же знаешь, я… я не нарочно… и вы с ней так поладили. Я думал… мне показалось… — Все нормально, Эдди, — Лив улыбается немного грустно, но ласково, и от ее улыбки, теплого взгляда, у него сдавливает сердце, — в конце концов, последнее слово было за мной. — И ты решила остаться со мной, — воодушевленно верещит Гематит, вытягиваясь в длину порядочного питона, и в несколько колец обвивается вокруг девичьих шеи и колен. — Мамочка меня любит! И я ее люблю! Моя, моя, моя, моя мамочка! Только моя, никому не отдам! — И моя, — щупальца Венома обхватывают Оливию поперек туловища, оплетают по рукам и ногам, симбиоты рычат и щелкают зубами, пока фотограф сдавленно хихикает. Под натиском их объятий, она падает, пытается что-то сказать, но не может из-за душащего ее смеха. Эдди, глядя на них, чувствует себя немного лишним.