Я требую адвоката!

В феврале озверели морозы. Нижняя часть оконных стекол заросла снежно-ледяными холмами, щели с мизинец толщиной забились обрезками старых штанов и свитеров, содержимым древних мягких игрушек, рваными носками. Помещения наполнились чиханием, сопением, стенаниями и проклятиями. Даже Рыжий тепло оделся, перестав красоваться изображениями налитых задниц и крепких членов на корсете. Третья группа провела ряд ожесточенных митингов в кабинете Ральфа, требуя обеспечить им лампы для обогрева растений. Стервятник колотил себя кулаком в грудь, и стучал палкой по столу, клянясь, что если их цветник погибнет, то он убьет себя на этом самом месте, и Ральф споткнется о тело утром, когда выползет из спальни, зевая, и почесывая волосатое брюхо. Первая группа дружно слегла с простудой, ангиной и ипохондрией, вторая приостановила трахательный марафон, а в четвертой развернулись приготовления к торжественным проводам Черного в шестую. Табаки, руководивший процессом, настолько измучил народ указаниями и придирками, что стая единогласно проголосовала за то, чтобы проводить его тоже. Смертельно обидевшись, он снял с себя обязанности координатора, и возмущенно уехал из спальни. Продержался минут десять, вернулся, и удвоил старания. - Оно того стоит, Бледный, - успокаивал Сфинкс Слепого, заползшего под кровать, и обмотавшегося одеялом с головой. – Относись к этому, как к последней битве. В детстве ведь было еще страшнее! - Не скажи, - стонал из кокона вожак вожаков. – Когда они нас избивали, хотя бы можно было бить в ответ. - Криво же! – верещал дурным фальцетом Табаки на весь этаж. – Криво вешаете, бультерьерьи дети! Македонский и Горбач, закрепляющие над дверью транспарант «Счастливого пути», испуганно втягивали головы в плечи. - «Счасливого пути»!!! – завизжал Табаки. – О, боги мои всевышние, «т» пропустили!!! Какой окаянный неуч это писал?! Снимайте скорее! Самого виновника кипиша из спальни выпроводили – готовили сюрприз. Черный слонялся по Дому, раздавал приглашения, принимал поздравления. Вокруг него уже росла группка сопровождающих Псов, надевших праздничные ошейники в честь своего нового вожака. Лица их светились гордостью и самыми радужными предвкушениями. Наконец, они перестанут быть жалкой обезглавленной сворой. В третьей Черному и его обретенным щенкам налили душистой можжевеловой настойки. - Как они радуются, что избавятся от меня, - ухмыльнулся Черный, опрокинув жидкость в горло. – Сфинкс вообще готов каждого встречного целовать в пупок. Стервятник смаковал свой стакан можжевеловой, потягивая микроглоточками. - Меня сегодня поцеловал в ухо, - признался он. – Любопытно, что его злопамятность распространяется только на тебя. Я ведь тоже колотил его с полной самоотдачей. И другие колотили. - Вы были безвольными дурачками, - засмеялся Черный с некоторым даже самодовольством. – А я был конченным кромешным долбаёбом, - закончил он, помрачнев. Ральф спасался от мороза горячей ванной и спёртым у Акулы вискарём. Сам Акула спешно взял отпуск, и угнал куда-то на юга. По этому поводу воспитатели провели сожжение чучела предателя ночью во дворе. Янус поделился запасами могильного спирта, и ему позволили присоединиться. Лорд, коротавший бессонницу на подоконнике, силился рассмотреть их веселье через разрисованное морозом стекло. Вскоре ему это надоело, тогда он перебрался в коляску, и сменил локацию. Место спальни с сопящими состайниками занял Лес. Лорд медленно пошел по хвойному ковру, раздвигая тяжелые еловые веера. На тенистой полянке он встретил Колдуна, сидящего в одиночестве на твердой кочке. Колдун выглядел лет на восемнадцать, был стройным и изящным, как молодой жеребец, и растерянным, как Фазан на вечеринке Крыс. - Приветствую, - сказал ему Лорд. – Стервятника выбросило, или он отлучился в кустики? - Выбросило, - ответил Колдун нервно. - Я так и знал, - Лорд присел на кочку невдалеке. – Видимо, поэтому меня сюда потянуло. Если хотите, могу вас вывести. Колдун кивнул: - Пожалуй. Одному здесь как-то неуютно. - Хорошо. - Погоди. Старик, которого Рекс ищет, хотя бы существует? Или это легенда? Лорд засмеялся, как смеются люди, рассказывающие о каком-то болезненном переживании из прошлого. - Еще как существует, - подтвердил он. – У меня каждую ночь звон в ушах – после дня, прожитого под его вопли. Колдун непонимающе нахмурился, и он пояснил: - Это наш дорогой одностайник Шакал Табаки. Вернее, его изнаночная ипостась. Колдун нахмурился еще сильнее. - И Рекс знает? - Конечно, знает. Но найти Табаки в соседней спальне – слишком простое испытание для исполнения заветного желания, правда? Колдун мотнул головой. - Черт знает что… - пробормотал он. Лорд поднялся с кочки, и протянул ему руку, дабы обходительно помочь встать. - Слепой хочет с вами поговорить, - сообщил он. – Заглянете к нам на днях? - Со мной? - Нет, конечно. С Лосем. Ему понравился прошлый сеанс. Колдун взялся за его ладонь, приняв любезность. - Хорошо. Пойдем отсюда. *** - Какая конференция длится полторы недели? Стервятник сидел в углу огромного дивана, завернутый в лохматый белоснежный плед. Вокруг простилалась гостиная рудневской квартиры – просторное помещение, слишком стильное и продуманное, чтобы быть уютным. Зато здесь, в отличие от Дома, было тепло, а в пледе так вообще почти жарко. Сам Руднев сидел в кресле напротив, и пытался сосчитать тонкие серебряные колечки в птичьем ухе. Он уже несколько раз начинал и сбивался, несчастные колечки то сливались, то раздваивались, то свет падал на них как-то неясно, то Птица дергался, то адвокат моргал некстати. - Восемь! – рявкнул Стервятник, утомившись от его бесплодных попыток. – Стыдно, Андрей Константинович! Малышня умеет считать до десяти! Руднев снова моргнул. Действительно, очевидно, что восемь. И какие сложности у него возникали? - А в другом шесть, - милостиво подсказал Стервятник. – Никак не соберусь сделать еще дырок для симметрии. - Понятно, - принял информацию Руднев, и потер глаза. Он все думал о том, что узнал от парня с аристократичной осанкой, который на Изнанке мог ходить, но выглядел как жертва неудачных пластических операций, а в реальности был на диво красив, но в инвалидной коляске. Тот парень, Лорд, сообщил ему, что искомая Рексом шестеренка находится у мальчишки, живущего в Доме. А это значит, что он, Руднев, может заставить мальчишку ее отдать. Заставить так же, как Половцева сунуть руку под лезвие деревообрабатывающего станка, или фигуранта дела поменять показания в суде, или бабку у церкви, верещавшую, что он одержимый, и требующую позвать экзорциста - заткнуться. Как заставил много кого сделать много чего, в принципе. Он этим всю жизнь занимался – легко и обыденно, и без морально-этических метаний. Но. Получив свой билет на новый круг, Рекс сразу же уйдет. Даже не станет дожидаться выпуска. Он два года ждал, зачем ему эти несколько месяцев? Получив шестеренку, он моментально исчезнет. Причем, исчезнет вместе с подаренным Надежде цветком, с коробкой из-под печенья, с подписью, поставленной в журнале охраны на входе в здание, где расположен офис. Вместе со всеми следами своего пребывания в этом мире, со всеми воспоминаниями других о себе. И это какая-то ерунда, какой-то бред, а Руднев не любил бреда. Он любил порядок, правильность и разумность. И если Рекс сейчас исчезнет, прихватив свою подпись в журнале охраны, то это будет неправильно. Это будет по-дурацки, как ни крути. - Я задал вам вопрос, - ледяным тоном отчеканило нелепое костлявое существо, завернутое в плед. – Я не знаток конференций, но мне казалось, что они длятся пару-тройку дней. Не полторы же недели! Руднев летал в Дрезден – сначала по делам, а потом погулять, развеяться. Поколесил немного по Европе, хлебнул воздуху. Вернувшись, сразу поехал в Дом, в кладовку, в очистительный Лес. Чтобы отдохнуть по-настоящему. В этот раз что-то пошло не так – Рекса выбросило меньше, чем через сутки. Тот сказал, что это ничего, и Изнанка непредсказуема. Что никогда не знаешь, проведешь там годы или минуты. Однако такой короткий вояж – явно не то, что ему нужно от колдуна. А значит, Руднев разочаровал его в этот раз, и это отвратительно. - Я сейчас чуть-чуть не понял, - Руднев даже приподнялся в кресле, впечатленный неслыханной наглостью. – Ты требуешь от меня отчета? - Вы часто заставляете меня ждать вас. Это дурная традиция, с ней надо что-то делать. Адвокат пожал плечами. - Надо – делай. Меня все устраивает. Он вспомнил вдруг, что где-то в недрах кухонных шкафчиков у него завалялся сверток из коричневой бумаги. Который он принес домой, выгрузил из портфеля, и забыл. А не пришло ли его время? Руднев ушел на кухню, включил чайник. Откопал сверток, развернул, осторожно понюхал. Мелко нарезанная сухая трава слегка пахла чем-то теплым и древесным, напоминающим о парной в бане, и о березовых лавках. - Сколько насыпать? – прокричал он вопрос, зависнув с ложкой над заварочным чайничком. Кричать не было нужды – Птица стоял в проеме, вместе с пледом, прильнувшим краями к полу. От этой жаркой упаковки у него даже зарозовели щеки. Зарумянившаяся мумия с поплывшей черной краской вокруг глаз, с гнутым шнобелем, похожим на часть костюма бабы-Яги. Свою палку он оставил в гостиной, и стоял на одной ноге, чтобы меньше опираться на чахлую. Не человек, а ходячий шарж. - Четыре ложки без горки на этот объем хватит, - подсказал он со знанием дела. Руднев насыпал четыре ложки, залил кипятком. Дух парной и березовых лавок многократно усилился, к нему добавилось что-то сладковатое, похожее на липовый цвет. И что-то тонкое на задворках, вроде свежей сирени. Захотелось улыбнуться и поднять голову – как когда солнце выглядывает в просвет между тучами, не покидавшими небо с незапамятных времен. Такое вот прикосновение простой невинной радости. - Ну, если глюков наловлю… - Да не будет от них глюков. Немножко расслабитесь, и все. Это совсем мягкий сбор. Неужели я дал бы вам что-то забористое? Забористое я лучше продам. Охочих в Доме достаточно. Рекс забрался на высокий барный стул, сложил руки на стойке. Его пушистая мантия свалилась с одного плеча, и он не стал ее поправлять. Наблюдая за ним со стороны, Руднев не замечал реакции на благодатный дух, распространившийся по кухне. А внутрь он не лез, не желая нервировать. Наполнив две чашки, он сел напротив, и выжидающе застыл. - Ну? – поторопил он, кивая на птичью чашку. Рекс светанул зубами в подленькой улыбке. - Нет, я хочу, чтобы вы пили первым. Адвокат умилился, разгадав его замысел. Тест на доверие, надо же. - Вот Ральф хлебал без вопросов… Руднева легонько ткнуло в бок. Этого быдлана монохромного, значит, угощали тем же? Ну-ну, запомним. Он отпил из чашки, и Рекс сразу же отпил из своей. Вкус оказался невыразительным, как у ромашкового чая, зато в колени хлынула приятная слабость, и по телу заструилась звенящая ручьями нега. Жесткий барный стул вдруг стал невероятно удобным, освещение и температура – идеальными, собственное тело – безупречно гармоничным и послушным. А как приятно одежда касалась кожи! И как красиво рвался огнями вечерний город за окном! - Почему у тебя глаза желтые? – спросил Руднев Птицу. После второго глотка он улегся подбородком на кулаки, и захотел поговорить. - Мутация, - хмыкнул Рекс. - У людей не бывает желтых глаз. Только если они ведьмаки. - У птиц бывают. - Я видел индуса, у которого один глаз рыжий, как ржавчина, а другой белый, как будто без радужки. Но у них там вообще мутантов пруд пруди. - Как интересно. Руднев залпом допил отвар, и его тело наполнилось миллиардами пузырьков. Часть из них лопалась с невыносимо милой щекоткой, а часть стремилась ввысь, приподнимая его самого. Ни в одном углу его чердака не завалялось мыслей о клиентах, Романе Аркадьиче, Радзинском, и прочей нечисти. Ни одного воспоминания о работе, прошлом, или падающих ценах на нефть и газ. Никакой суеты. Никаких дел и планов. Никаких часов и календарей. Только простая первобытная радость, и, изучающие его, круглые желтые фонари. - На тебя эта штука не действует, да? – догадался Руднев, замечая в фонарях только насмешливый интерес, а никак не благодать. - Я из нее давно вырос, - весело подтвердил Рекс. Руднев спрыгнул со стула, поднырнул под стойку, и, распрямившись в рост, стащил его с сиденья. - Пошли, - бормотнул он, и торопливо поволок Рекса за руку. Тот поспевал с трудом, но не возмущался, а посмеивался. В спальне Руднев толкнул его на кровать, и с разбегу прыгнул следом. Матрас принял адвокатский организм упругим облаком. Нереально удобный матрас – он никогда таким не был. Покрывало, будто сшитое из лепестков незабудок, обласкало кожу. Птица отодвинулся на самый край. - Не вздумайте ко мне приставать, - строго предупредил он. – Можете приставать потом, когда отпустит. В здравом уме. Руднев и не собирался. Ему и так было хорошо. Но он приполз на птичий край, скрючился эмбрионом, уткнулся лицом в костлявый бок, и стало еще лучше.