Я требую адвоката!

В книжке про уход за комнатными растениями обнаружилась тысячная купюра. Кто же у нас такой растяпа? Кто-то из своих, наверняка, ведь никто другой не стал бы брать эту книжку в библиотеке. Стервятник сунул купюру в карман, решив спросить у стаи. Если владелец не найдется, можно будет с чистой совестью оставить себе. Он ждал адвоката в кладовке, пытаясь восполнить пробелы в знаниях о кактусах. Не складывалось ни с одним, ни с другим. Руднев хамски опаздывал, а пробелов то ли не оставалось, то ли издание оказалось так себе. Бездарное убийство вечера всё сильнее злило. Почему принцесска не приезжает? Наводит красоту? Смущен ночным визитом, и не решается показаться на глаза? Занят? Приболел? Ему наскучила Изнанка? Его утомило общество Стервятника? Попал в аварию по пути? Помер? Почему Птица до сих пор не разжился мобильным, чтобы атаковать его звонками и сообщениями? Страшно хотелось его увидеть. Ладно, на Изнанку можно в следующий раз, времени еще полно. Но увидеть очень надо – до узлов в кишках. Может, он снова придет ночью в полусне? Хорошо бы пришел… Ровно в одиннадцать Стервятник с трудом преодолел желание швырнуть книгу в стену. Будь в его руках другой предмет, швырнул бы, но с книгами так нельзя. Тем более, если они о растениях. Больше здесь делать нечего, пора уходить. Можно замутить внеплановый картежный вечер, отыграть у Валета свою жилетку. А то очень уж самодовольно тот в ней щеголяет. Но мысль о картежном вечере вызывала кислое уныние. Не хотелось ни играть, ни ощипывать засохшие листья, ни экспериментировать с эликсирами, ни шляться по коридорам, заставляя народ расступаться и ёжиться. Хотелось клюнуть носом выемку между ключицами, угадав ее под наглухо застегнутой рубашкой. Потереться лбом о тыльную сторону кисти. Лизнуть уголки губ. Сделать последнее он, наверное, не решился бы, но даже от фантазии об этом в солнечном сплетении сжималось и ёкало. И даже злость откатила, но ненадолго. Это пренебрежение отвратительно. Даже принцессам не подобает опаздывать на три с лишним часа. А что, если вызвать такси, и поехать к нему? Может, чья-то заначка меж страниц – это намек? Ральф сейчас у себя, придется лезть в кабинет Акулы. И завтра же озаботиться покупкой собственного телефона. Он еще сильно сомневался в удачности своей идеи, но уже запирал кладовку снаружи, шагал по пушистому свежему снежку, обстукивал снег с ботинок на крыльце, ковырялся отмычкой в акульем замке, и тыкал когтем в кнопки старого стационарного телефона. Два раза натыкал номер Руднева, но тот не ответил. После чего набрал такси. Поездка по ночному городу оказалась до чудесного приятной. Через сонные огни, круговороты снежинок под фонарями, влажные глянцевые перекрестки. Стремительно и гладко, как в полете. Почему в Доме никто не знает, что Наружность вовсе не чудовищна? Почему никто не рассекает по опустевшим дорогам мимо мигающих желтым светофоров? Девушка с фиолетовыми волосами удачно входила в подъезд красивой многоэтажки, и он вошел с ней. В лифте они встретились взглядами в зеркале, и она улыбнулась ему. Ей понравился его макияж, в отличие от таксистов, которые каждый раз смотрели косо. Он улыбнулся ей в ответ, и подарил одно из перышек, закрепленных на лацкане пальто. Она вставила перышко в свою шапку, и вышла на этаж ниже, чем выходить ему. А перед дверью рудневской квартиры он особенно сильно усомнился в удачности своей затеи. Адвоката запросто могло не быть дома. Или он мог спать. Или… быть с любовницей! Последняя мысль заставила его со всей дури нажать на звонок. Дверь распахнулась таким мощным рывком, будто ее пытались вырвать вместе с коробкой. Руднев явился в домашнем виде – джинсах и футболке, как ночью. Лицо перекошено яростью, в левом кулаке зажат платок в крови. Свободной рукой он втащил Птицу в прихожую, вдавил его хребет в стену. Запер дверь, и зарычал волчарой: - Ты совсем оборзел? Птица не ждал счастливых обнимашек с порога, но этот прием все же оказался несколько прохладнее предполагаемого. - Добрый вечер, - сказал он с достоинством. – Я вам сильно помешал? Руднев резко крутнулся на девяносто градусов, и ушел вглубь квартиры. Не выставил вон – уже победа! Стервятник добропорядочно разулся, оставил пальто в шкафу, и прошел за ним. В гостиной на столе были разбросаны какие-то листы, расчерченные непонятными окружностями и линиями, а на кофейном столике, неподалеку от фотографии лысого дядьки и оплывшей черной свечки, валялся эффектный кинжал, испачканный кровью. Руднев быстро перевернул фотографию дядькой вниз, но в этом не было необходимости, поскольку кинжал заинтересовал Птицу куда больше. - Чем это вы тут занимаетесь? – осведомился он. – Наводите порчу? Вызываете духов? Изгоняете бесов из самого себя? Вы продолжайте, пожалуйста, я посижу в уголке, не буду мешать. - Я одного бестолкового щенка не могу изгнать, какие уж тут бесы? Он вроде бы не слишком злился. Не так, как показалось сразу. Стервятник осторожно подобрался к нему, взялся за левую руку. Ощутил жар румянца на лице, и подосадовал на яркий свет. Выключить бы его, и зажечь свечку. Руднев напрягся, но не воспротивился. Позволил разжать себе кулак и заглянуть под платок. Порез был неглубоким и коротким – символическим. Но все равно неприятным. - Никогда не понимал, почему всякие ведьмы и колдуны режут именно ладонь, - сообщил Стервятник. – Это же неудобно. Нормально руки не помыть, и заживать будет долго. Есть ведь много других мест. – Он медленно провел пальцами по венам, и скользнул на внешнюю сторону предплечья. – Хотя бы это. Потом прикрыл рукавом, и забыл. Собственный голос казался ему чужим. Искаженным, и звучащим издалека. Сердце бухало, заглушая его. И какой же, елки-палки, яркий свет! - Спасибо, - выдавил Руднев глухо. От прикосновений он твердел, будто они его замораживали. – Впредь, когда соберусь поработать, буду сначала консультироваться с тобой. Стервятник бросил испачканный платок на пол, и коснулся пореза губами. Он ждал, что Руднев брезгливо отдернется и побежит за антисептиком, но тот совсем окоченел. Впал в некую вертикальную кому. Всё это было какой-то дичью. Неспособность отпустить его руку и отойти, в сочетании с желанием сбежать и спрятаться под одеяло. Сунуть лицо в ведро со льдом, чтобы не пылало, а потом спрятаться. Прихватить зубами вырез футболки, и дернуть с хрустом. Скинуть свою одежду, и обвить его тело лианой. Занять его тело собой, чтобы оно стало общим. Остаться сегодня в Доме, и лечь спать, чтобы не мучиться так. - Можно, я вас поцелую? Собственный робкий вопрос ошарашил его. И самим своим наличием, и этой трусостью, которой никто не ожидал бы от Монстра Дома. Там играть роль просто – в Доме они все, как слаженный хор. Если даже запнешься, другие сгладят заминку, и выступление продолжится во всем блеске. Здесь он один на один с неизведанным и новым. И человек, из-за которого он заболел, этот взрослый опытный мужчина совершенно не помогает ему! - Не смей, - ответил Руднев на его вопрос. Сам виноват, не надо было спрашивать. Кто вообще о таком спрашивает? Но поцелуй в губы – это вам не лобызание ручек. Это уже вторжение, шаг в чужой личный круг. Вставание на одну ступеньку. Тут можно и в табло получить, если человек не готов. А получить в табло от Руднева – это совсем не то же самое, что от Ральфа. Это было бы очень обидно. Слегка охладившись, Птица все-таки спросил: - Почему? Руднев вышел из вертикальной комы. Отстранился, и – да! – пошел за антисептиком. Вернулся пахнущий спиртом и заклеенный пластырем. Встал посреди комнаты в воинственной позе, вскинул подбородок, и выдал: - Потому что это какой-то бред! Заявление было довольно внезапным, и похожим брызги талой воды из-под колес проехавшей машины. - Ты подумай сам! – продолжил он с давлением. – Посмотри получше на меня и на себя. Не замечаешь никаких несоответствий? Уж куда там. Несоответствия громоздятся, как обломки бетонных плит на месте снесенного здания. Но уподобляться тому зданию Стервятник не собирался. - Замечаю, - ответил он спокойно. – Вы успешный, образованный, привлекательный мужчина, к тому же маг. Я невежественный, никчемный, фриковатый пиздюк, к тому же инвалид. Торчок, алкоголик, вор, депрессивный мрачный тип, позёр, врун, трус, урод. Наблюдая, как Руднев корчится от этих слов, он внутренне смеялся. - А еще я в детстве кидал кирпичи в кота. Представляете? Как вспомню – не верю! - Я делал кое-что похуже. - Нисколько не сомневаюсь. Руднева так крепко и напоказ ломало, что Птице стало его жалко. Несоответствия, будьте они неладны! Ему нужно держать марку, а не ударяться в эксперименты. Он не может позволить себе бред. Ему надо на Изнанку, чтобы перекинуться, сменить ипостась. Там он позволит себя поцеловать. - Мне уехать? – спросил Стервятник ласково. Так ласково спросил, что чуть не прослезился. Адвокат нервно рассмеялся. - А ты тащился сюда, чтобы предложить мне массаж простаты? Стервятник шагнул в его сторону, и умилился тому, как этот могучий видный господин отступил на шаг назад. Заяц в волчьей шкуре. - Могу предложить массаж чего-нибудь другого. Головы, например. По-моему, голова у вас сильно напряжена. Руднев взглянул на него как-то очень устало, а потом взялся за телефон. - Вызову тебе такси, - сообщил он. - А если я не уйду? - Вышвырну. - А если останусь сидеть за дверью до утра? Несколько бешеных шагов по ковру, яростный пинок, и подброшенный ногой кофейный столик полетел в Птицу, как летают машины в фильмах-катастрофах. Тот шарахнулся и вскрикнул, испугавшись за колено, но столик, к счастью, чуть-чуть не долетел. Руднев возник рядом, его руки сдавили птичью шею, и слегка приподняли. - Ты совсем забылся, малец, - выдал злобный рот. Стоя на цыпочках и пытаясь вдохнуть, Стервятник размышлял, врезать ему коленкой в пах, или лучше не надо. Решил, что не надо. Что ответка может и убить. Что заяц способен гениально сыграть волка, просто пока поводы не те. Когда тело извивалось, паникуя, руки колотили по груди мучителя, он уже не размышлял. Организм считал, что сейчас умрет, и лил слезы. Бился, синел, пытался хрипеть, а потом начал обмякать, и тиски отпустили его. Ноги подкосились, не удержав, и хватать ртом воздух пришлось на полу. В поплывшем сознании возникла мысль, что этот выпад Руднева выглядел совсем по-настоящему. Живое зверство в глазах, реальная дрожь остервенения, неподдельно отказавшие тормоза. Он не стремился попугать, а на самом деле потерял контроль. Вернув его, он ушел в другую комнату, и щелкнул замком. - Истеричка! – Стервятник хотел орануть ему вслед, но горло смогло только жалким образом просипеть. Высказавшись, он прислушался, не щелкнул ли замок снова. Наверное, Руднев не разобрал характеристику. Наверное, это хорошо. Размазав крашеные слезы, Птица поковылял на кухню – попить водички. Прыжок от летящего стола был вредоносным – в дефектный сустав застреляло. Руднев, конечно, сволочь. Получит он свой массаж простаты, и еще какой! Будет вспоминать его… до следующего массажа! Не добравшись до кухни, Птица наткнулся на застекленный шкафчик с красивыми бутылками, достал одну, и хлебнул из нее. Жидкий огонь приятно обдал нутро. Хлебнув еще пару раз, он почти успокоился. А как там буйная принцесска? Проведать его, или выждать немного? Руднев быстро вернулся сам. Молча забрал у него бутылку, поставил на полку, и протянул плоский квадратик, зажатый между двумя пальцами. - Хочешь? Давай сейчас. Не взглянув на Стервятника, он отошел к столу, и стал сгребать с него листы с окружностями и линиями. Сгреб, бросил на стул, расстегнул ширинку, и лег грудью на стол. Вынул из кармана джинсов маленький тюбик, положил на край. - Она не для того, но сгодится, - буркнул он, и нетерпеливо оглянулся на шокированного гостя. – Чего ждешь? Я хочу сейчас. Стервятник не шевелился. Руднев рявкнул: - Тебя заставить?! Онемевшие ноги сами похромали к нему. Яркий свет, раздражавший Птицу ранее, вдруг стал густым и красным. В мозгу заклубились плотные жирные облака. Он рывком стянул с Руднева штаны и трусы, уверенный, что это глюки, иллюзии, дурман, морок. Что он словил приход от удушья, или коньяк был каким-то особенным, или колдун колдует колдовство. Член его, однако, принял всё за чистую монету, и крепко встал. Был неумело обряжен в резинку, обильно вымазан скользкой гадостью из тюбика. И тут в Птице переключилось что-то. Облака в его мозгу преобразовались в черные тучи, грянул гром. Злость вспенилась, как горная река. Душить его можно? Столами швыряться? Заставлять ждать часами? Смотреть свысока? Всё можно, и это тоже. С разбегу вдолбить член в неподготовленный зад, который членов не знал – нормально. Физически – очень трудно, но мы приложим усилия. Поднажмем. Прорвемся. Руднев рычал и грыз свою руку, цеплялся за стол. Прогибался, пытаясь облегчить дело. Боль заволокла его почти зримой дымкой. Что ж, пусть будет так. Отправлять Птицу к паре толстосумов, которые долбили его по очереди, было можно? Его зад так же прежде не знал членов. У толстосумов их было много – один живой, и несколько искусственных. Об этом ли стоит думать, получив желаемое тело? Ни о чем другом Птица подумать не успел – слишком быстро кончил. Отвалился безвольно, как бочонок, сброшенный с горы, и такой же пустой. Не понимающий, хорошо ему, или плохо. Руднев не двигался. Он дышал хрипло и тяжело, как будто на ребра навалена гора камней, его плечи тряслись. Самое главное – он всё стерпел, позволил. Будто считал, что заслужил, или – о! – хотел именно этого. А, может быть, сам и заставил. А теперь лежал на столе, не одеваясь, не сдвигая ног, словно ждал разрешения пошевелиться. Тогда Стервятник сказал ему подняться, и узрел возбуждение. И просьбу во взгляде – то ли увидел, то ли сочинил. Чтобы вспомнить, чему учили его упыри в ту долгую ночь, он встал на колени, и подключил рот. И нафантазировал благодарность.