Я требую адвоката!

Дракон, будучи колясником, не мог залезть на стремянку, но в остальном с ролью исполняющего обязанности вожака стаи Птиц справился. За время отсутствия Стервятника в спальне не засохло ни одного растения, не переночевало ни одной девчонки, не остыли иглы и пяльцы, никто не отравился снадобьем и не снял траур. Теперь Птицы носили двойной траур – хотя нельзя одеться в два слоя черного (вернее, можно, но это бессмысленно), их лица выглядели вдвое кислее, и дух над ними витал вдвое тяжелее. В коридорах Курильщик теперь шарахался от каждого из них, включая милого Красавицу. Дракон стал хранителем традиций, и даже их укрепителем. Для поддержания нужного тона он иногда даже разливал немного ацетона на покрывало, чтобы правильно воняло. Когда Папа вдруг появился, спальню разнесло в клочки. Конечно, Дом уже знал небесное чудо возвращения из Наружности (то есть, из мертвых), но одно дело, когда это происходит где-то в соседней спальне, и совсем другое – когда в твоей. За один час Птицы издали больше громких звуков, чем за всю историю своего существования. Даже Крысы за стенкой примолкли, растерявшись от того, что их обошли. На празднование Великого Возвращения были приглашены все, с кем когда-то делился кров - бывшие Чумные и бывшие Хламовные. Рыжего, в этом плане постороннего, не приглашали, но он почему-то прискакал одним из первых. Принес пакет сосисок, спёртых на кухне, и пожухлую от равнодушия драцену из библиотеки. Драцена сразу была обласкана подкормкой и пульверизатором, сосиски пущены на авторские хот-доги Табаки, и тот мастерил их единолично, не подпуская никого. Лорд, с которым прежде не водилось особой дружбы (и которого тоже не приглашали), крепко обнял Стервятника - ведь теперь они стали братьями по дурке. Народу в третьей в этот вечер набилось столько, что она бы лопнула, наверное, загляни в нее еще хоть один человек. Подумав об этом, Стервятник понял, что как раз одного человека на его празднике не хватает, и, захватив бутыль с Можжевеловой, поковылял к нему. Ральф впустил его с напускной хмурью на челе. - Я уж думал, не вспомнишь, - проворчал он, сдвинув брови. - Как можно? Ральф достал из ящика стола два стакана, и, поднеся их к лампе, изучал на предмет чистоты. Один оказался нормальным, а на дне второго высохло что-то желтоватое. - Что там у вас? - спросил он, тыкая в желтоватое пальцем. - Вёдра бухла, мешки травы, и беспорядочные пьяные сношения? Стервятник оставил бутыль на столе, и забрал у него оба стакана. - Главное, чтобы без кровопролития, правда? Ральф не мог не согласиться. Птица ушел со стаканами в ванную, и стал намывать их с жидким мылом. В забрызганном зеркале отражалось его растекшееся от благодати лицо. Никогда еще в кабинете Р Первого не было так хорошо. Никогда во всем Доме не было так хорошо. Когда он вернулся из ванной, Ральф стоял у окна с третьим мутным стаканом в руке, и смотрел в размазанную фонарями темноту. - Твой милый принц примчал, - сообщил он, указав подбородком на дорогу. - И двух суток не продержался в томительной разлуке. Эффектный черный автомобиль поблескивал своими глянцевыми поверхностями на обочине. - Подготовь еще один, - Ральф сунул Птице дополнительную посудину. - Я приведу его сюда. Если его намерения серьезны, он должен просить у меня твоей руки. Он ушел, а Птица, выполнив поручение, разлегся на его диване, и принялся изнывать от счастья. Вечер казался таким правильным и одухотворенным, как будто это был не вечер, а гениальное, признанное многими поколениями произведение искусства. Когда привели Руднева, тот выглядел каким-то запыхавшимся, хотя его здоровья вполне хватало, чтобы подняться на второй этаж без последствий. Он сразу нашарил глазами Птицу, влип в него взглядом, и задышал еще беспокойнее. Стервятнику захотелось подлететь к нему, воткнуться губами в щеку, но вместо этого он отвернулся к спинке дивана, на котором лежал, и воткнулся улыбкой в пыльную обивку. - Значит, говоришь, тебе не слабо? - Ральф стал разливать самопальное хвойное пойло по стаканам. Руднев дернулся лицом и телом, но мужественно подсел к столу, и взял свою порцию. - Сколько там градусов? - спросил Ральф у Птицы. - Понятия не имею, - ответил тот, не отлипая от диванной спинки. - За основу брался семидесятипроцентный спирт, но разбавлено сильно. - Хочешь сказать, что у тебя нет спиртометра? - не поверил Ральф. - Есть, конечно, - Стервятник сел, скинул ноги на пол. - Но мне не нравится оценивать свои творения цифрами. Он занял свободный стул у письменного стола, и троица накатила. - Мать моя... - Руднева перекосило так, словно он жевнул таракана. - Боже. Но никому не было дела до его гурманских проблем. Ральф сцепил пальцы на столешнице, браво расправил плечи, и тоном экзаменатора заговорил. - Итак, молодой человек, - обратился он к Рудневу. - Расскажите мне о себе. Чем занимаетесь, чем намерены заниматься в будущем, и, главное, какие у вас планы относительно моего воспитанника? Птица прижал руку ко рту, чтобы не всхохотать, Руднев же подключился к игре. - Оказываю услуги юридического и магического характера, - ответил он серьезно, и с некоторой торжественностью, как и надлежит при знакомстве с родителями. - Намерен продолжать в том же духе. Планы на вашего воспитанника самые что ни на есть далеко идущие. Последняя реплика слегка озадачила Ральфа, заставив гадать, шутит адвокат, или нет. Странные шевеления дергали Птицу. Хотелось непрерывно трогать Руднева, хватать за руку, тыкаться лицом в его плечо. Гордиться сантиметрами его тела и звуками речи. Внимание Р Первого к их с Колдуном отношениям смущало его, но и наполняло теплом. Сразу двое взрослых, которым на него не плевать - такого в его жизни еще не случалось. А можжевеловая настойка очень хороша, просто у Руднева испорченный вкус. Стервятник выпал из момента, отключился. Двое мужчин говорили о чем-то, периодически посматривая и кивая на него, но он не слушал. Тянул настойку, и плыл, плыл. Вечер стал похож на мягкий плед, в который так здорово завернуться в холода. Он стал похож на объятия, в которых всё окружающее рассыпается песком. Не осознав собственных движений, Птица придвинул стул вплотную к рудневскому, и положил голову на очерченное пиджаком плечо. Закрыл глаза, и поплыл не по поверхности, а вглубь. Плечо в первый миг дрогнуло, а потом расслабилось. Голоса мужчин стали звучать дальше и глуше. Прожурчала жидкость, звякнули стаканы. Щелкнула зажигалка, запахло куревом. Скрипнула оконная рама, потянуло нежностью молодой листвы и росистой травы. На плече стало жестковато, и Птица лег колени. Осторожная рука накрыла его, и чуть сжала пальцы. От этого сжатия хотелось заскулить. Погружение продолжалось. Если бы удовольствие было звуком, Птица бы оглох. Если бы любовь выражалась словами, он бы сказал этим двоим, что он о них думает. Если бы не дурка, он не узнал бы, что такое возвращение домой. - Эй, - позвали его насмешливо, и бережно потрясли. - Переезжаем в постельку. Стервятник с удивлением обнаружил, что заснул. Поясницу ломило от неподходящей позы. Он медленно распрямился, нашел свою бутыль пустой, время на часах поздним, Руднева пьяненьким, а Ральфа отсутствующим. Открытое окно впускало ночную прохладу и первых в этом году комаров. - Прыжок откладывается, - сказал Руднев, впрочем, без сожаления. - Мы ослабли. Глаза у него были подвижными и блестящими, губы улыбчивыми, речь быстрой. Всё тело - более живым и легким, чем у трезвого Руднева. Ничто человеческое колдунам не чуждо. Вернулся Р Первый, на ходу вытирая влажную ладонь о штанину. На его облике Можжевеловая почти не отразилась. - Проводишь Пташку в спальню? - предложил ему Руднев. Поднял Стервятника за локоть со стула, и легонько подтолкнул в его сторону. - Там сегодня угар до утра, - возразил Ральф. - Могу сдать в аренду свой диван. Тебе, кстати, тоже. Он раскладывается. Руднев ошалело рассмеялся. - Какую невероятную дикость я сейчас услышал! Однако ехать ему было страшно лень. Ждать такси, садиться в чужую машину, которые он терпеть не мог. Ага, чужие диваны, наверное, лучше. Старые, затертые, неизвестно что впитавшие в себя за годы службы в столь непростом месте. - Кровать, - заявил Руднев бескомпромиссно. - Сдай в аренду свою кровать. И постели чистое белье. Насчет крепости настойки Стервятник соврал. Спирт не так уж сильно разбавлялся, и в готовом продукте было намерено пятьдесят восемь градусов. То ли эти градусы сыграли роль, то ли Ральф был настолько счастлив снова видеть Птицу в Доме, то ли Руднев втихаря совершил колдунство, но воспитательская кровать была перестелена и отдана. Причем, Ральф имел такую радостную и торжествующую морду, словно именно это изначально замысливал, и вот теперь победил. В постели сонливость слетела с Птицы. Раздетое тело, с которым соприкасалось его раздетое тело, было заряжено магическими энергиями, от которых кровь дурела и бурлила, а мозг заливало чем-то густым и вязким, как та черная смола, сползающая по стенкам котла. Как рудневский одеколон, въевшийся в ухоженную гладкую кожу. - Я лег спать без душа, - пробормотал Руднев в торчащую птичью ключицу. - Что вы со мной сделали? Стервятник сунул обе пятерни в его волосы. Взлелеянные шелковые волосы, кажущиеся дорогими, как прочие детали рудневского имиджа. У него даже белки глаз и родинка на бедре выглядят дорогими. Родинка на бедре. На задней части, под самой попой. Птица знал, что она там есть. Маленькая и яркая, будто точка, поставленная карандашом для век. Он забыл о ней, а сейчас вспомнил. - Может, вы не спать легли?.. - прохрипел он, начиная путать, где верх, где низ. Руднев засосал его ключицу, а потом чувствительно прикусил. Опять начинаются синяки?.. - Хочешь трахнуть меня на кровати твоего воспитателя? Когда он сам - за тонкой стенкой? Где слышны все скрипы, стоны и хлюпанья? Мм... Жгучие африканские ветры, носящиеся между ними и вокруг них, шумели в ушах, поэтому Птица плохо слышал даже голос того, кто с ним на общей простыне. А всего того, что за стенкой, не существовало вовсе. Он одним движением выбрался из-под заряженного тела, другим движением перевернул его на спину. - Беспорядочные пьяные сношения, - прошептал он слова Ральфа, почему-то получив от этих слов острое удовольствие. - Вовсе не беспорядочные. Он соскочил с кровати, и, не зажигая свет, стал рыться в выдвижных ящиках большого комода. Руднев накрыл лицо подушкой, и сдавленно засмеялся в нее. - Ты знал, что они хранятся там, - веселился он, когда Птица вернулся с упаковкой презервативов. – Ты уже копался в его ящиках! - Смазки у него нет, - шепнул Стервятник, клюнув рудневское ухо. - Что лучше - слюна или гель для душа? Руднев замахнулся на него подушкой, но та была вырвана, и подсунута ему под зад. - Что тебе больше нравится, то и лучше, - прошептал он, легко сдаваясь. - Чудище малолетнее. - Вообще-то уже не малолетнее, - Стервятник гадал, придавят ли его адвокатские ноги, если он забросит их себе на плечи. И как в этой позе поведет себя его дурное колено, не воспротивится ли оно. На все раздумья ушло секунды две, а дальнейшее просто понеслось кубарем с горы.