Я требую адвоката!

На полке в спальне Руднев нашел кольцо. Из черненого серебра, сплетенное в виде косы, завязанной замысловатым узлом. Дешевка, но симпатичная. Очень маленького размера - непонятно, налезет ли хоть на мизинец. Видимо, вечером Птица побросал украшения на эту полку, а утром одного недосчитался - оно закатилось за светильник. Хотя, больше похоже на то, что он специально оставил кольцо за светильником, вроде как на память. Ох уж эти дети. Руднев сходил на кухню, и бросил побрякушку в мусорное ведро. Крышка ведра как-то особенно громко хлопнула, когда он нажал на педаль. Он закрыл окно, чтобы дождь не шумел. Полюбовался размытой застекольной темнотой, и задернул шторы. Прошелся по всей квартире, везде закрыл и завесил окна. Везде выключил свет. Телефон тоже выключил, и даже домофон. Теперь он почувствовал себя уединившимся. Отгородившимся. Он забрался с ногами в угол дивана в гостиной, завернулся в свой белоснежный пушистый плед. Расположился с максимальным удобством, закрыл глаза, и отправился в путь. Он оказался в темной просторной комнате, заставленной узкими кроватями со спящими подростками. На одном из них он задержал взгляд дольше, чем следовало, и тот сразу проснулся. Заметил гостя, сел рывком. Руднев быстро уложил его обратно, прижал палец к его губам. - Спи, - шепнул он. – Я не к тебе. Птица посмотрел на него с нежностью, и заснул. Руднев аккуратно вышел из комнаты, и увяз в густой черноте. В коридоре не было ни окон, ни ночников – ни малейших источников света. Нашарив стену, он медленно побрел слепцом, скользя ладонью по крашеной штукатурке. Он шел очень долго. Много раз поворачивал, забредал в тупики, натыкался на ступеньки, ведущие вверх, чуть не падал со ступенек, ведущих вниз. Иногда ему казалось, что он идет по стене, придерживаясь за паркетный пол. Иногда – что по потолку, перешагивая через длинные лампы. Иногда ему было не за что придерживаться, и тогда он выставлял вперед руки, ощупывая неизвестность перед собой. Один из участков пути был серпантином, словно Руднев забрел в башню, где вместо лестницы скат. На другом участке он шел по рыхлой, свежевскопанной земле. На третьем ему слышались звуки шоссе, на четвертом с визгом пронесся невидимый поезд. По внутренним часам ночь уже должна была завершиться, но зрение никак не возвращалось. Рудневу требовалось найти знакомое место, чтобы сориентироваться. Требовалось сцепление с Домом. Не так много мест в этом здании было ему знакомо. Фойе, медицинское крыло, склад хлама, кабинет Ральфа. Локации, в которых он бывал, и которые мог как-то воссоздать. Остановившись, он положил обе ладони на стену, глубоко вдохнул, и попытался расставить вокруг себя элементы кабинета Ральфа. Письменный стол с облезлым лаком и сигаретными ожогами, оконную раму с краской, отслаивающейся хлопьями. Диван с обивкой в потертостях и дырках, пожелтевшие обои в бледный ромбик. Полки со старыми изданиями по педагогике и детской психологии, наверняка никогда не открываемыми. Дверь в спальню, за которой однажды было весело и безумно. Вместо крашеной штукатурки под ладонями возникла сухая шершавая бумага. Медленно ощупав стену, Руднев нашел линию стыка обойных листов, потом еще одну. Наткнулся на отрывающийся клочок, дернул его, и ромбики начали проступать из черноты. Это было похоже на то, как глаза привыкают к темноте. Сначала из ничего выплывают основные очертания, постепенно к ним прибавляются новые детали. И – вот он, кабинет, освещенный уличными фонарями и половиной луны. Пыльный, заброшенный, без запаха курева и следов жизни. С пробоинами в полу, рухнувшими полками, разбросанными порванными книгами. Диван выглядел почти не изменившимся, а с его торца на корточках сидела маленькая девочка, и пристально смотрела на пришельца злобными старушечьими глазами. Руднев мрачно усмехнулся, сразу узнав ее. Эта старуха угощала его крепким чаем, когда он приезжал к ее мужу, птичьему деду. Одно время Ральф очень хотел ее найти, и, может быть, однажды найдет. Он покинул кабинет уверенным и бодрым. Теперь он был совсем близко к цели – осталось пройти по прямому коридору, отсчитывая двери. Коридор оставался в кромешной темноте, но нужную спальню Руднев обнаружил легко. С готовностью ступил в нее, и на широкой кровати, состоящей из трех сдвинутых обычных, нашел старика. Тот сидел посреди своего космодрома, заваленного подушками, скомканными одеялами, одеждой, какими-то бутылками, коробочками и пакетами, и курил трубку. Шарообразные белые фонарики, разбросанные по кровати, освещали слои его нелепого наряда – многочисленные рубашки и жилетки, напяленные друг на друга, петли бус и броню значков. Клочки седых волос торчали из-под плешивого красного полотенца, намотанного чалмой. - Знаешь меня? – спросил Руднев, подходя ближе. Дым трубки почему-то пах болотом и подгнившими фруктами. - Уж наверно, - фыркнул старик раздраженно. – Не первый раз заявляешься. Маленькая грязная ручонка нырнула в тряпичные залежи, повозилась там, и вынырнула пустой. В неосвещенных углах спальни что-то зашуршало и задвигалось, будто проснулись и активировались крысы. Руднев гадливо поежился, и решил поторопиться. - Тогда дай мне то, за чем я всегда прихожу, и снова попрощаемся, - сказал он сурово. Старик растянул большой беззубый рот. - А ты за разным приходишь, - ухмыльнулся он. – У меня ведь много чего есть в подарок. Особенно для выскочек вроде тебя, которым подавай то, о чём другие не помышляют. Руднев нетерпеливо мотнул головой. - У меня нет на это времени, - отрезал он. - Время у нас у всех бесконечно, - возразил старик. – Только большинству оно ни к чему. На что ты убил двадцать лет, Колдун? Приблизился к цели, или только устал? Твой Патрон тебя обманул – поманил миром мечты, и бросил в твоем паршивом. Если бы он тогда не пропал, где бы ты сейчас был? Кем бы ты был? Руднев поморщился, почувствовав себя на бездарном спектакле. Эти исполнители желаний нигде и никогда не могут без закавык и пафоса. - Второй раз на этом круге ты меня не встретишь, - подсказал старик сухо. – Подумай хорошо, чего ты на самом деле хочешь. Я могу подарить самое невероятное, поэтому мысли так широко, как только умеешь. Руднев понимал, что он прав. Взять у него шестеренку и стереть Птицу – самое бессмысленное, что он может сделать. Разница между двумя видами самоубийства лишь в том, что если Птица уйдет с шестеренкой, никто не будет по нему плакать. Никто не увидит его таким жалким, каким может быть только самоубийца. Такова птичья гордость. Старик извлек из постельного завала длинное белое перо, и задумчиво подул на него. - Разве твой успех не важнее его каприза? – спросил он, прищурившись. Конечно, важнее! Но Руднев слаб, и не готов плакать по Птице. Куда проще стереть его, и жить по-прежнему. Уже завтра можно жить так, как если бы никогда не приезжал в Дом. - А разве мне нужны подачки? – вопросом на вопрос ответил он, решив похорохориться. – Чего заслуживаю, того я сам добьюсь. А чего не добился – того не заслужил. Старик рассмеялся смехом мультяшного кота, издевающегося над мультяшной мышью. - Дело твое, - хрюкнул он, пряча перо. – Быть дураком – природное право каждого. Он положил трубку на взявшийся невесть откуда глиняный поднос, и снял с шеи одно из ожерелий. На толстую замусоленную нить были нанизаны десятки шестеренок, тускло поблескивающих в свете фонариков. Неожиданно ловко развязав узел, он снял крайнюю, и завязал нитку снова. - Здесь подобает перейти к списку вопросов теста, но мне лень. Забирай, и уматывай. Хотелось бы верить, что больше тебя не увижу, но ты как-то странно сцеплен с Домом. На многих кругах тебя заносит. Но в этот раз ты хотя бы не притащил к нам своего отвратительного ученика – и на том спасибо. Роман Аркадьич приходил сюда с Рудневым? Хотя, чему удивляться? Эта маньячная душонка льнет ко всему больному и изъеденному. Старик закрепил подарок на прочном шнурке, вручил гостю, и снова присосался к трубке. - Не забудь выбраться с Изнанки, прежде чем заходить в третью, - ухмыльнулся он. – Иначе рискуешь увидеть что-нибудь неприятное. Руднев не стал ничего говорить. Сунул добычу в карман, и покинул старика. Пустота, которую он ощущал, была похожа на далекий космос. *** Он проснулся в своей гостиной, взмокший от жаркого пледа. За неплотными шторами угадывался ранний летний рассвет. Синеватый воздух казался мутным. Отбросив плед, Руднев сел на диване, вытянул ноги, затекшие от скрюченной позы. У стены стоял парень со стервячьим лицом, но не Стервятник. Он выглядел чуть младше, и гораздо невиннее. Одетый в обычную пацанскую одежду – джинсы и футболку с изображением гоночного авто. Рудневу захотелось получше его разглядеть, поэтому он встал, и включил свет. Гость улыбнулся ему чистой детской улыбкой. - Зачем ты выбросил мое колечко? – спросил он дружелюбно. Руднев сглотнул. Парень казался таким легким и жизнелюбивым по сравнению с братом, что защемило сердце. Интересно, Птица изменился после его смерти, или они изначально были совсем разными? - Не знал, что оно твое, - ответил Руднев. – Извини. Я его достану. - Да пустяки, - отмахнулся Макс. – Он думает, что память имеет ценность. Хочу, чтобы ты его разубедил. Желтые глаза лучились солнцами. Такие же желтые глаза Птицы были холодными, как поделочные камни. Никогда еще присутствие фантома не разливало в Рудневе игривую беззаботную радость, а сейчас разлило. Захотелось пробежаться по траве, сорвать яблоко с дерева, и вонзить в него зубы. Фантом пропал, а легкость осталась. Как будто он ребенок на летних каникулах, проснувшийся в деревне. Откуда ему вообще знать, что чувствуют дети, проснувшиеся летом в деревне?.. А еще Руднев сообразил, что, стерев себя, Птица бросит на этом круге не только его, но и Макса. И что Макс, возможно, станет его постоянным гостем. И что это, наверное, было бы неплохо. Руднев надел длинные латексные перчатки, и перекопал мусорное ведро. Благо, оно было почти пустым. Вымыл колечко с мылом, побрызгал его антисептиком, и спрятал за светильником на полке в спальне. Там, где нашел его вчера. Что теперь? Душ, кофе, новый день? Почему Стервятник оставил дорогую памятную вещь? Она ему больше не нужна? Руднев обмер с пакетом кофейных зерен в руке. Зачем Птица оставил ему кольцо брата? Попрощался с ними обоими? Пакет выпал из руки, зерна рассыпались, раскатились по полу, ускакали под мебель. Руднев лихорадочно нащупывал Птицу, и тот ускользал. Магия лучше сочетается с сосредоточением, чем с паникой. К тому моменту, когда чертов суицидник был найден чистящим зубы, Руднев едва не получил новый инфаркт. Трясясь, как выловленный из ледяной воды утопающий, он тяжелыми шагами метался по квартире. Сердце никак не вставало на место. Сейчас же поехать в Дом, отдать эту паршивую шестеренку, и спровадить ненормального сосунка из своей жизни. Забыть эти бредовые полгода, нелепые шевеления, постыдные чувства. Поиграл, и хватит. Осталось одеться, и переложить железку из кармана в карман. *** Склад хлама неожиданно опустошили. На полу валялись бумажки, обрывки веревок, щепки, шурупы, и тому подобный мелкий мусор, а всю рухлядь вывезли на свалку, или куда-то еще. Помещение стало очень просторным, гулким и неуютным. Руднев зачем-то вспомнил, что этот выпуск – последний для Дома, то есть скоро всё здание станет таким же, как этот бывший склад. А потом на его месте возникнет обнесенный забором пустырь. От Птицы тянуло тишиной. Он медленно ходил по помещению, не глядя ни по сторонам, ни внутрь себя. Замороженный, бессмысленный, обложенный ватой, как будто под сильным транквилизатором. Может, и проглотил чего, Руднев не стал выяснять. Это уже не имело значения. - Птах, - позвал он, но тот не обернулся. Руднев подкрался, обнял со спины. Уткнулся лицом в волосы, воняющие дешевым куревом. Весь день бы так стоял, и нюхал. Прирастал бы грудью к позвонкам. Сущность-утешитель обволакивала его своим теневым покрывалом. Ласка Тени по-прежнему вызывала глубинный восторг, но теперь он познал ласку Птицы. Живое всегда выигрывает у бесплотного. - Ко мне приходил Макс, - тихо сообщил Руднев, хотя не планировал этого делать. Тельце в его объятиях дрогнуло, напряглось, и промолчало. - Сказал, что вещица, которую ты оставил за светильником - его. Тельце дернуло головой, неприятно ударив Руднева по зубам, и снова промолчало. - Он мне очень понравился - позитивный мальчуган. Птица резко выкрутился из его рук, отшатнулся, развернулся с перекошенным злостью лицом. - Ты можешь заткнуться?! - рявкнул с надрывом. Зато больше не замороженный, как под таблетками. Зато проснувшийся. Губы дрожат, подбородок задран, в недрах глаз вихри. Поза такая, будто сейчас вызовет на дуэль. Руднев достал из кармана шестеренку на шнурке, и протянул ему на раскрытой ладони. Справился с желанием бросить ее на пол, и сбежать без оглядки. Всю половину вечности, в которую ошарашенные глазищи жрали железку, прежде чем холодная рука сцапала ее, Руднев не дышал. Он понял это, когда пытался отдышаться, пока Птица тащился в угол, чтобы сесть там на пол, уткнуться лицом в коленки, и впасть в анабиоз. Теперь точно можно бежать. Нужно и необходимо. - Руди, куда тебя несёт?! - окрикнули его в спину. Он уже почти добрался до выхода, и всего этого Дома у него осталось только на пару-тройку шагов. Руднев обернулся, когда взялся за дверную ручку. - Не тяни, ладно? - попросил он, не уверенный, что его слышно. - Уходи сегодня, лучше прямо сейчас. Как только я уеду. Он выскочил на улицу, будто в кладовке на него бросились крокодилы. Весь путь до машины крокодилы наступали ему на пятки, а потом он дал по газам, и они отстали.