Я требую адвоката!

Ураган в столовой начал стихать – люди выдохлись. Крысы перестали швырять посуду в воспитателей, смолкли крики, унялся Игги Поп. В разгромленном свинарнике повис дух обреченного принятия. Фазаны выстраивались в очередь с расстегнутыми для досмотра рюкзаками, под их колесами хрустели осколки тарелок. Табаки свернул гадания на бисере, и перебрался с обтертого об грязный пол покрывала в коляску. Лэри вынул изо рта болт, отводящий беду. Сфинкс и Слепой о чем-то мрачно беседовали под окном. Черный Ральф с отвращением на лице шмонал рюкзаки, и ни на кого не смотрел. Слона, рвущегося пи-пи, пропустили без очереди, и он умчался. Стервятник прикладывался к пузырьку со снадобьем в открытую, наплевав на приличия. Сидел за развороченным столом, и поглядывал на царящее безобразие равнодушно. На днях Акула вызвал его в кабинет для подписания бумажек. Совершеннолетие настало, Выпуск навис, и потребовались какие-то телодвижения для оформления наследства. Душеприказчик деда прибыл в Дом для выполнения обязанностей, и расположился в директорском кресле – самом приличном предмете мебели в здании. Его было не узнать. Он был тусклым и непрезентабельным, как монета, выкопанная из-под земли. Шагнув в кабинет, Стервятник так и подумал – Руднева выкопали из-под земли. Весь серый, запавший, какой-то даже ссутуленный. Костюм, побрякушки, укладка – всё было при нём, но не играло. Как будто труп нарядили и причесали для викторианской посмертной фотографии. Он перелистывал документы и тыкал пальцем в разные места, указывая, где нужно ставить подпись. Стервятник ставил, не глядя. Оба понимали абсолютную бессмысленность этой процедуры. Колюще-режущая тоска, выросшая лесом между ними, наверное, была видна со стороны. Наверное, даже Акула заметил бы ее, если бы не вырастил свой лес досады от того, что не удалось поживиться. Когда с бумагами было покончено, и адвокат начал технично собираться, Птица прочистил замороженное горло. - Андрей Константинович, можно вас еще на пару минут? – спросил он аккуратно. Руди шлепнул по столу визиткой, и, не поднимая глаз, двинул картонку в его сторону. - Все вопросы – через моего секретаря, - отрезал он. – Прошу простить, я тороплюсь. Он прошел мимо, слегка коснувшись Птицы своим смоляным одеколоном, и закрыл за собой дверь. Будь Птица порезвее ногами, он бы догнал Руди в коридоре или на улице, хотя понятия не имел, зачем. Он очень хотел догнать, схватить, задержать. Сказать ему было нечего, поэтому поимка выглядела бы очень глупо. Так что в этом плане даже к лучшему, что он не резв ногами. В изможденной от блокады столовой Стервятник встал из-за стола, с каменным лицом прошел мимо длинной очереди, состоящей уже не из Фазанов, и сунул Ральфу на проверку свой рюкзак. Тот символически заглянул в него, вернул обратно, и пропустил. В коридоре заглушка из употребленного напитка вдруг слетела с мозгов, и вместе с ней слетело равнодушие. Стало так паршиво, что хоть ори во всю глотку, но как-то беспредметно паршиво. Что-то душит в темноте, и не распознать, не оттолкнуть, не вырваться. Что-то неумолимо травит, и для двух пальцев в рот уже поздно. *** Приготовления к финальной Ночи сказок неслись по этажу бурлящей горной рекой. Народ возбужденно сновал туда-сюда, таскал мебель, посуду и еду, наряжался и перенаряжался, собирал чемоданы, разбирал, и снова собирал. Все были очень заняты и активны, очень вовлечены и при деле. Этаж гудел взволнованными голосами, громыхал передвигаемыми кроватями, пах бутербродами со шпротами, мигал блестками на праздничных платьях девчонок. Четвертая спальня пережила капитальную перепланировку, чтобы стать способной вместить в себя несметные орды гостей. Стервятник предоставил четвертой стремянку, и, решив, что этого вклада в подготовку достаточно, ушел на улицу. Погрузился в разнеженные летние сумерки, похожие на разбавленные маслом чернила. На ступеньках крыльца сидел в одиночестве Сфинкс, и Стервятник подсел к нему. От Сфинкса тянуло ароматизированным спиртом – успел хлебнуть чего-то крепкого, и, судя по всему, слегка облиться. - Еще один тюфяк не выдержал прощальной суеты, - заметил он меланхолично, покосившись на Птицу. – Ладно, можешь отсидеться здесь, если хочешь. - Спасибо, - кашлянул в ответ Стервятник, и они стали отсиживаться. Стрекотание цикад было таким настырным, как будто цикады занимали каждый квадратный сантиметр пространства, включая одежду, кожу и волосы. Рваные облачка придавали темному небу зловещий черепаший окрас. Мягкое тепло воздуха приятно оглаживало щеки. - У меня чувство, что я предаю Слепого, - сообщил Сфинкс придавлено, и потерся лбом об арматурину перил. Слепой в этот вечер выглядел таким разбитым и несчастным, что, вероятно, имел такое же чувство. Птица не знал, как прокомментировать это, и потому промолчал. Достал сигареты, сунул одну в рот Сфинксу, другую себе. Поднес пламя к обеим. Лысый одобрительно кивнул, затянувшись. Покурили в молчании. - Так что, есть жизнь в Наружности, а? – Сфинкс толкнул Птицу плечом после паузы. Он был взвинченным, подвижным, и каким-то поврежденным. Как ваза, идущая трещинами. - Ты ведь уже всё решил, - ответил Стервятник сухо. – Зачем теперь эта маета? - А ты до сих пор ничего не решил. Поторопиться бы тебе. Стервятник вытащил свою нагрудную шестерёнку из-под одежды, потянув за шнурок. Ласково помусолил ее пальцами, подергал, потрепал. Вообще-то его решение очевидно. Есть один-единственный верный путь, давно избранный и непреложный. А эта смрадная въедливая тоска – она от естественной человеческой слабости. Переходить из шкуры в шкуру всегда трудно. Сфинкс вон не сомневается в своем выборе, а как его корёжит. - Насчет твоей сказки, - сказал лысый, вставая. – Кто-нибудь другой может рассказать ее вместо тебя. Я, например. Сфинкс быстро ушел в Дом, и Птица не уточнил, о чем он. Сидеть на ступеньках одному было приятно, но через какое-то время приелось. Стервятник поднялся, и побрел по дорожке вдоль здания. Пойти сейчас наверх, присоединиться к выпускной суматохе казалось немыслимым. Благость тихого июльского вечера не отпускала. Постукивание трости по асфальту почему-то нежило слух. Ты спрашиваешь, есть ли жизнь в Наружности, Сфинкс? О, да, есть. Достаточно прокатиться на быстрой машине по ночному шоссе, чтобы ее заметить. Несчастный трус не захотел даже попрощаться. «Все вопросы – через моего секретаря». Он просил Птицу не тянуть, но тот затянул до последнего. Почему? Чтобы не бросать птенцов, проводить их, как положено? Чтобы самому довести домовскую историю до логического конца? Но Дом отверг его еще весной, когда закрыл Изнанку. И какие тут сантименты? Они с Домом уже попрощались. Так для чего ему было нужно это время на самом деле? Цикады вдруг начали раздражать. Как легко он отступился, этот трус! Даже не попытался удержать. А, может, это и есть любовь? Он просто услышал Птицу, и принял его желание. Не стал гнуть и перекраивать, навязывать постороннее. Просто сделал для него главное, и отошел в сторону. Он сказал, что Макс приходил к нему. Стервятник тогда психанул, и даже не спросил ни о чем. Макс умер, но продолжает существовать на этом круге. Он знает, что скоро брат оставит его здесь одного. Чтобы уйти к тому, который его не ждет, потому что и так целый. У которого и так все хорошо. Птица остановился перед дверью, ведущей на бывший склад хлама. Прильнул к ней лбом, закрыл глаза. Из распахнутых окон четвертой неслись звуки начинающейся вечеринки. Птица зажал уши ладонями. Он не сможет сегодня зайти туда, пусть Сфинкс расскажет его сказку сам. Ну почему нельзя сейчас взять его за руку? Почему он не подарил ни одного перстенька такому же фанату колец? Почему они ни разу не поцеловались? Птица позвал его мысленно, предложил потрогать свой разум. Чтобы сообщить, как сожалеет о том, что они ни разу не поцеловались. И как хочет взять его за руку. И как ему нравятся его перстеньки. Колдун не отзывался. Стервятник отлип от склада, и двинулся в обратный путь. Завернул за угол, проковылял по дорожке вдоль фасада, взобрался на крыльцо. Пересек холл, поднялся на лифте. В коридоре второго этажа было малолюдно – почти весь народ собрался в четвертой. У двери с буквой «Р» на стекле Птицу стала бить дрожь. Всё тело вдруг сделалось горячим, как будто началась лихорадка. Все звуки пропали, кроме грохота сердца. Он не успел постучать – кабинет отворился сам, явив Р Первого и старика-сторожа. - Я догоню, - сказал Ральф сторожу, и тот ушел. Ральф щелкнул выключателем – зажег свет, который уже успел погасить. - Что такое? – спросил он слегка встревожено. – Выглядишь так, как будто тебя бес душил. - Всё хорошо, - ответил ему Птица, не чувствуя губ. – Хотел сделать вам подарок. Он снял свою нагрудную шестерёнку, и быстро зажал ее в кулаке Р Первого. Тот нахмурился, разжал кулак, осмотрел дар, еще больше нахмурился. - Спасибо, конечно, но что это за ерунда? – спросил он в замешательстве. И Птицу вдруг отпустило. И дрожь, и жар, и болезненные скачки сердца пропали. Стало легко, как будто он сбросил с себя полдюжины тулупов, надетых один на другой. - Вас же пригласили на Ночь сказок, - улыбнулся он, посмотрев во внимательные черные глаза. – Чтобы разобраться, просто слушайте сказки. *** Черепаший узор неба подсветился яркой луной, сделавшись еще более мистичным, когда Птица вновь вышел на крыльцо. Стало заметно свежее, перила заблестели от росы. Ветерок шевелил листву, и нес куда-то обрывок пакета. Стервятник спустился со ступенек, прошел половину дорожки, и оглянулся на фасад. Почти все окна Дома были темны. Больше он не оборачивался. На нем был лучший сюртук и самые любимые украшения. Цилиндр на голове, рюкзак за плечами, Луис в одной руке, трость в другой. Особо тщательный макияж и отлично начищенные ботинки. При себе у него был всего один ключ вместо целой связки. Сначала такси петляло по городу, а потом помчало по шоссе. Черные утесы леса сжимали дорогу с обеих сторон. Волнующая ночная прохлада, влетающая в открытое окно, трепала волосы; сонно бормотало радио. Луис, расположившийся на коленях, казался чуть обеспокоенным. В конце пути Стервятник оказался перед большим двухэтажным домом, напоминающим о старых английских детективах. Свет уличных фонарей сползал по красному кирпичу и кудрям вьюнов на лужайку, одичавшую от заброшенности. Козырек над дверью бросал тень, делая вход похожим на темную дыру. Подсветив себе зажигалкой, Птица нашел скважину, и сунул в нее свой единственный ключ. Крепкая дверь бесшумно отворилась, впуская. Внутри пахло пылью, запустением и застоем. Стервятник медленно бродил по комнатам, везде зажигая электричество и открывая окна. Классический английский стиль окружал его красным деревом, тяжелыми портьерами, полосатыми обоями, «ушастыми» диванами. Руди понравится, подумал Птица, поглаживая мраморную каминную полку. Надо присмотреть место, куда поставить рояль. Руди ответил на звонок не сразу. Пришлось набрать еще раз, снова долго слушать гудки, прежде чем получить недоверчивое «да». Как будто маленький ребенок впервые трогает огромную собаку – так прозвучало это «да». Стервятник медленно выводил пальцем букву «Р» на пыльном мраморе. - Слушай, я приехал в свой дом, а тут ведь ни еды, ни полотенец, ни мыла, - непринужденно поведал он. – Я как-то не подумал об этом! Может, ты привезешь? На том конце провода что-то лопнуло. То ли воздушный шар, то ли трос, то ли нарыв. Дыхание в трубке стало свистящим, а потом оборвалось, и наступила тишина. - Ты врешь, - наконец, сказала трубка бессильно. Стервятник слегка озадачился. - В смысле? – уточнил он, мазком ладони стерев букву «Р». - Загляни в холодильник. Птица потопал в том направлении, где он вроде бы встречал сегодня кухню. Дом слишком большой, чтобы освоить его с наскока. Не отрывая от уха молчащий телефон, он обошел пол-этажа, и встал у холодильника. Тот неожиданно был включен, а внутри красовались коробки доставки ресторанной еды. Птица еще не был наверху, но понял теперь, что постельным бельем и мылом он тоже обеспечен. - Это… мило, - пробормотал он со смущенным удовольствием. – Ты меня ждал. Еще несколько часов назад он не помышлял о том, чтобы оказаться здесь, а его ждали. Он не знал о выпуске до сегодняшнего вечера, а Колдун знал. - В буфете вино, открой его, - сказал телефон. – Штопор в выдвижном ящике, в третьем снизу. От ширины улыбки у Птицы заболели щеки. - Мне придется положить телефон, - сообщил он. – Нужно больше рук. - Положи. Только сейчас Стервятник заметил среди заброшенности и грязи два сияющих чистотой бокала. Откупорив вино, он налил в оба. Снова взял мобильный, но вызов уже был завершен. Зато сразу за дверным проемом стоял Руди, и смотрел на Птицу такими глазами, какими, наверное, смотрят на того, кто спас тебе жизнь. - Не до краев же, боже, - простонал Руди, заметив бокалы. – Какой же ты дикарь. Стервятник взял бутылку, и жадно хлебнул из нее. Доковылял до Колдуна, и всучил ему, заявив: - Не нравятся бокалы – значит, будем без них. Подождал, пока Колдун сделает глоток, и поцеловал винные губы. Узнал, что они похожи на родник, источник какой-то силы, которая делает тебя всемогущим. С этой силой даже пол под ногами не нужен, даже воздух, наверное. Руднев от поцелуя нырнул в глубоководно-мистические пучины, и никак не мог вынырнуть. Может, наткнулся на сокровища, или русалки утянули его в страстный танец. Скорее, второе, и, судя по реакциям тела, одна юркая русалка уже шмыгнула ему в штаны. - В спальне идиотские обои, - сумев, наконец, выплыть, изрек Руди. – Душевая кабина мне тоже не нравится. Поменяем.