* * * * * *
Порыться в старых, можно сказать, антикварных вещах не сильно помогло немцу с его «скучной» проблемой. Вообще, можно сказать откровенно — совершенно не помогло. А старинного хлама в чулане Брагинского было навалом. При том совершенно разношёрстного хлама. Начиная семнадцатым веком и заканчивая чем-то из девяностых или же двухтысячных. Какая-то фарфоровая посуда, медали, как имперские, так и советские. Старая военная форма, флаги разных исторических эпох. От флага Российской Империи, до флага РСФСР. Ещё было два интересных флага — Имперского флота и Советского. Одним словом, чуланчик Ивана — рай для историофилов. А на вид, это помещение казалось очень маленьким, но стоило только заглянуть внутрь, как оно, будто магическим образом расширялось. Но среди всего этого раритета, Гилберта больше всего привлекла старая тетрадка, с кожаной обложкой. Немного пролистав её, немец понял, что записи там, в основном советского периода. От раннего РСФСР, до позднего. Байльшмидт взглядом зацепился за очень интересную страницу и принялся читать: «Лето 1944 года. Я нашёл её, наконец-то нашёл. Наташа была еле живая. Мне казалось в тот момент, что если бы я опоздал ещё хоть на минут десять, она бы… Сейчас мы в полевом госпитале. Ей уже ничего не угрожает, по крайней мере «извне», а в голове у неё, как и у меня, наверняка каша. Каша из чьих-то криков, мольбы и плача. За эти годы я всё никак не привыкну к такому ужасу. Любого обычного человека это свело бы с ума, но я и так уж на голову болен, куда больше то. Мне больно смотреть на её лицо. Она так морщится во сне… Видимо регенерация идёт долго, хотя это объяснимо. Когда у тебя каждый день, каждый час, умирает человек сто-двести, особенно быстро силы не восстановишь и раны не залечишь. Мы отстояли Минск, Наташа сейчас со мной, и честно, это то единственное, что удерживает моё сознание в относительном «порядке». Я не имею права отступать сейчас, особенно, когда мои люди стоят на смерть за меня. Более того, я не имею права жаловаться, не в это время, определённо. Мне осталось вытянуть Ольгу из этого кошмара. Я уверен, она сейчас не в лучшем состоянии. До сих пор не могу себе простить то, что позволил этой поганой немчуре так близко подобраться к своей семье. Как бы это не было ужасно, но я бы и в Бога снова поверил, если бы это помогло мне скорее продвинуться к Берлину. Хочу стереть гадкую ухмылку, с лица этого малолетнего немчонка фанатика, который решил, что устроить мировую войну — замечательная идея. Определённо, Людвиг получит то, чего добивался, послав своих людей на мою землю. Пока я жив, я могу это гарантировать. Однако уже совсем скоро светает, а я вот сижу и пишу это, совсем непонятно, для чего. Возможно для того, чтобы в будущем, которое обязательно настанет, найти эту тетрадь и ненадолго вспомнить былое. Хотя мне кажется и без этой старой тетрадки я ничего не забуду. Даже если захочу забыть весь этот кошмар, не смогу. Мне будет стыдно даже подумать о возможности забыть. Стыдно перед Олей, Наташей, да перед всеми. Всем миром, но особенно — перед моими людьми. Нужно держаться, потому что я должен. Ради своей семьи должен.» Прочитанное повергло немца в некий ступор. Хотя, честно говоря, он ожидал увидеть здесь что-то по военной теме. Ожидал, но не думал, что это его так сильно впечатлит. И непонятно, что больше зацепило немца — то болезненное ощущение беспомощности и страха, после прочитанного или волнение русского за сестру, ярко прослеживающееся в этой «записке». Возможно и то и то одновременно. Тем не менее осадок остался, как и пища для будущих размышлений. Однако, роясь в личных вещах русского, Экс-Пруссия не заметил, что время близилось к шести вечера и Ванька уже закончил свои дела по хозяйству. Удивительная невнимательность. Быстро скрыв следы своего «рысканья в чужом прошлом», прусс как ни в чём не бывало поплёлся на кухню. На ней, предположительно и находился сейчас Иван. И это оказалось чертовски верное предположение. Запыхавшийся, он пил воду, стараясь таким образом «поправить водный баланс в организме». Заметив Гилберта, Иван первым начал разговор: —О, Гил, ты как, не сильно заскучал весь день дома сидеть? — совершенно невинным образом и без «укола» молвил русский. —Ксе, ещё чего. Мне никогда скучно не бывает, потому как у меня много важных дел, вообще-то. — ёрничал прусс, откровенно лукавя. —Ха-ха, ну что же, я рад за тебя, немчура. Однако у меня есть интересное к тебе предложение. — русский пристально посмотрел немцу в глаза, ожидая какой-либо реакции. —Если это не план по захвату мира, то я пасс. — отшутился немец, но заинтересованность взгляда своих алых глаз скрыть от русского не смог. —Ну ты не гони лошадей, пока рановато такой план озвучивать, он ещё «сыроват». Но как доработаю — тебе первому зачитаю, немчуга мой. — русский вздохнул и, как-то осторожно приобняв немца, продолжил — Я хотел предложить пойти к небольшой озеру. Оно тут у нас рядышком, даже ближе, чем лес. На улице сейчас красота, да и солнце садится, так что можешь сильно не нервничать — не сгоришь. Ну так что, пойдём? — голос у русского был заманчиво расслабленный, что ещё больше подкупило немца, который только и ждал спадения жары, дабы выбраться на улицу. —Агх, ладно, уговорил, Брагинский, веди меня к этому своему озеру. — очень быстро сдался прусс, под натиском России.* * * * * *
Добирались до водоёма они недолго, однако пока шли уже успело стемнеть. Но казалось, что обоих «путников» это не сильно волновало. Особенно Брагинский, казалось, не думал ни о чём, странно улыбаясь. Хотя почему же странно? Скорее обыденно. —Ну, думаю, мы пришли. — констатировал русский. Немец ничего не ответил, на это заявление, засмотревшись на ночной вид этого, определённо нового для него, озера. Лунный свет плавно отражался на водной глади, а от слабого ветерка мирно шелестели камыши. Гилберт невольно задумался о чём-то очень важном, потому и не сразу обратил внимание на Ивана. Но в итоге то обратил. Русский довольно быстро стянул с себя майку, оголяя рельефный торс. На спине у него было заметно большое количество шрамов, а также сильно выделялся шрам на шее, полученный им ещё в детстве. Также быстро Ваня стянул с себя и шорты. А немец самым бесстыжим образом пялился на русского. Хотя, будем честны, он уж точно имел на это право. Так вот, любуясь Ванькиными шрамами, Гилберт совершенно выпал из реальности, не заметив, что предмет его нынешних любований, вообще-то окликнул его: —Алё, гараж, ты долго ещё пялиться на меня собрался? — Брагинский как-то странно ухмыльнулся, а прусс от этой ухмылки и от стыда, готов был под землю провалиться. —Да больно ты кому-то нужен, чтобы на тебя пялиться, Брагинский! — скрывая смущение от того, что его спалили за таким постыдным делом, ответил немец. —Так тебе-то и нужен. Ладно, раздевайся, давай, а то я что, один буду купательный сезон открывать? — это определённо был риторический вопрос. И русский первым сиганул в воду, не дожидаясь немного охреневшего немца. А потом к нему как-то неторопливо присоединился и Гилберт. Вода была прохладной, отчего пруссу было неуютно, поначалу. Однако чуть позже он смог привыкнуть к этому холоду. А Ивану, кажется, совершенно не было дела до холодной воды. Вот вы думаете, что эти два товарища совершенно мирно плавали и не пытались утопить друг друга при любой удобной возможности? Как бы ни так. Они дурачились, словно дети, брызгаясь водой друг в друга. И со стороны можно было подумать, что им не восемьсот с чем-то и тысяча с чем-то лет, а все двенадцать, а то и десять. —Ванька, ну ты и сволочь! —А сам-то не лучше, дурак… В какой-то момент Иван нырнул под воду, и Гилберт потерял его из виду. Он не всплывал достаточное количество времени, чтобы немец начал слегка нервничать. —Ой, да брось, Брагинский. Таким образом ты точно не помрёшь! — а в ответ тишина и мирный шелест камышей. В какой-то момент прусс решил было нырнуть следом за своим «глупым русским», только вот не успел. Неожиданно вынырнувший за спиной немца Иван, как-то плавно прижался к нему, приобняв, а после сказал: —Хреновая у тебя реакция, если честно. Был бы я человеком — раз сто помер, пока ты тут раздумывал. — тяжело дыша, выпалил русский. —Ты!.. Dummkopf, чего это прижимаешься так близко? — смущённо и возмущённо ворчал немец, говоря каким-то странным полушёпотом. —Да так же теплее, вон ты как дрожишь весь. — парировал русский — Смотри-ка, сколько звёзд сегодня… — как-то мечтательно произнёс он, смотря на небо. Перед глазами Гилберта предстала действительно живописная картина. Целая яркая карта звёздного неба. Завораживающая и в каком-то смысле таинственная. Так бы они и стояли дальше в обнимку, по пояс в воде, смотря на это звёздное небо. Однако первым эту идиллию нарушил Брагинский: —Знаешь, пойдём домой, а то холодно уже. — посмотрев на увлечённо смотрящего немца, проговорил русский. —Да, пора уже. — отвлекаясь от созерцания неба и посмотрев Ивану в глаза, ответил прусс.* * * * * *
Вернулись домой наши товарищи быстро, очень уставшими и несколько сонными. Гилберт кое-как затолкал Ивана в ванную. Потому что не дело ложиться спать грязным, особенно после купания во «всяких там водоёмах.» После всех водных процедур они ещё какое-то время сидели на кухне, попивая липовый чай. Да-да, тот самый чай, который Иван, обычно, заваривает «по полгода», особенно если хочет надолго удалиться от неприятных гостей хоть куда-то. Вот у всех же бывало так, что тяжело выгнать гостя, пускай и не очень приятного? Так вот Брагинский и нашёл такое необычное решение этой своей проблемы. Правда оно не всегда работало, но это уже «ненужные детали». После того как русский с немцем успешно «погоняли чаи», было совместно приятно решение наконец-то идти ложиться спать. Всё же время было уже позднее, а сил на какие-то ещё дела попросту не было. Да и, честно говоря, им не хотелось ни то что делать что-то, а даже просто двигаться. Потому наши товарищи не столько дошли, сколько «доползли» до спальни. Поудобнее устроившись, Иван крепче приобнял расслабленного и не менее уставшего немца. А Гилберт больно и не возражал, даже как-то сам ближе прильнул к русскому. Всё же вечером прусс может позволить себе немного показать русскому то, что он на самом деле чувствует. Небольшая вольность в конце дня, определённо. Положив голову Ивану на грудь, Гилберт как-то сонно спросил русского: —Так, когда там Наташа к нам приехать должна, м? Ты вроде — зевок — говорил что-то подобное утром… —Да, она обещала в понедельник заглянуть к нам дня на два… А с чего это ты спрашиваешь? — не менее сонно ответил Брагинский. —А просто так. Захотелось, вот и спросил. — и немец окончательно провалился в сон. Вслушиваясь в спокойное дыхание своего прусса, Иван полушёпотом произнёс «в темноту» следующее, понимая, что Гилберт его не услышит: —Какой же ты чудной у меня иногда. С этими словами русский окончательно уснул.