01. Вопрос Жизни и Смерти!

      Колесо запутанных дней двинулось дальше. Прошло, может, пару суток, а, может, и несколько недель. Было зимнее утро, но утро в Межмирье оставалось всё так же неизменным и будет таковым ещё долгие века.       Смерть одиноко зашёл на террасу. Мрамор на полу был мокрым, с горгульей этажом выше вниз капала вода, где-то собрались маленькие лужицы — да, так начиналось каждое утро в Межмирье, потому что каждую ночь здесь бушевал шторм.       Смерть подошёл к балюстраде. Положил ладони на холодный камень, вдыхая свежий воздух. Тут пальцы его коснулись воды. На старом мраморе ограды, к сожалению, уже были небольшие неровности и ямки, в коих поутру скапливалась влага.       Смерть удивлённо посмотрел на свои руки. Снова коснулся плёнки воды, по лужице разошлась короткая рябь. Одна капля осталась на его пальце. Он перевернул руку, наблюдая, как жидкость перетекает на его ладонь.       «Мокрая», — заметил он. Странно, раньше он этого не ощущал. Точнее, он уже давно этого не чувствовал.       Смерть вернул каплю в холодное море. И тут увидел отражение своего запястья во всё той же лужице на балюстраде. Его тонкая рука пропадала в зеркальном портале воды. Оконце. Он отражался.       На устах появилась улыбка.       Смерть посмотрел на утреннее молочное небо, на золото рассвета и чернь воды океана. «Цвета, — заметил Смерть, — я снова их вижу». За четыреста пятьдесят лет он забыл, что мир имеет окрас, запах, ощущение. Но вот уже несколько дней чувствовал это так проникновенно, будто снова оказался близ своей общины.       Он приятно вздохнул и облокотился на древко косы. Кажется, в своих душевных переменах он запамятовал, что ему не нравилось это орудие. Что ж, косе суждено остаться с ним на какое-то время.       На террасу зашёл Люцифер.       — Я — живой? — тихо спросил Смерть у него.       Тот оценивающе посмотрел на ученика:       — Я бы сказал — да, — честно ответил учитель, но сомневаясь. Так бывает, когда задают уж больно простой вопрос — появляются мысли о вероятности, и очевидный ответ кажется не таким правдоподобным. — Да, — твёрже сказал Люцифер, — по всем законам существа — ты живой.       Но Смерть интересовался о другом. Уже несколько дней он чувствовал трепещущее живое вдохновение, такое могло побудить героя к великому подвигу или ужасной ошибке. Вдохновение пребывало в каждой клеточке его мозга, мысли порой рифмовались:       «Наверное, глупо писать откровения на белой бумаге», — но он пока что успешно их игнорировал.       Смерть опечалено вздохнул, переводя взгляд вдаль.       — От чего человек пишет стихи? — спросил Смерть.       Учитель не придал вопросу большого значения. Его ученик часто интересовался смертными, потому что забывал, как это «быть человеком».       — Настоящая поэзия, друг мой, — Люцифер стал рядом, — это душевная боль. Иногда человека переполняют эмоции. Переживания, заставляют чувствовать сердце. И тогда человек ищет, как поведать о своих мучениях словами, как записать символами всю необъятную любовь, горе, страх. Такие стихотворения звучат, как нотная запись. Оно — есть запечатанный душевный порыв, будто поэт коллекционирует самые тонкие настроения.       Смерть опять рассеял взгляд, а Люцифер, сложив руки в карманы чёрного плаща, запрокинул голову. Он тяжело вздохнул, вспомнив недавнюю беседу со Светлыми Богами.       «А паренёк взрослеет», — улыбчиво заметил Арай. Люцифер лишь пожал плечами.       «Знаешь, по опыту людей, могу сказать, что, когда подросток скрывается от родителей — он замышляет что-то, что они не одобрят».       «На что ты намекаешь?»       «Наркотики, деньги, девушка, что-то незаконное… Смерть уже дважды скрывался от взора Божьего, чую, здесь что-то неладно. Ты бы разобрался, пока дело не дошло до Фемиды», — предупредил Светлый.       Люцифер хмыкнул, да, все симптомы были на лицо — Смерть влюбился. Тут он мог начать нравоучительную беседу, что Хранитель должен избегать подобных чувств. Что любовь делает человека неосторожным. И что в его должности, любить смертного — бессмысленно. Он — Смерть — проживёт ещё тысячи лет, а она — некая возлюбленная — скончается через несколько десятилетий.       У врача не должно быть чувств к пациенту — он должен быть рассудительным, беспристрастным. Люцифер мог предупредить, что любовь будет мешать жить. Но он ничего не сказал.       Смерть влюбился в первый раз за пятьсот лет, было бы очень эгоистично лишать его такого счастья. Если Хранитель и сделает какие-то выводы из этих обманчивых чувств, то он должен сделать это сам. И Люцифер был уверен, что его ученик не допустит ошибок. Ведь если это, действительно, его ученик, то он и без слов уже знал, о чём молчал учитель.       Но когда Смерть собирался уходить на вызов по привычному инфаркту в понедельник утром, Люцифер все же сказал:       — Осторожнее, друг мой.       «Пятисотлетний подросток…»              Чья-то жизнь прерывалась в Риме. Смерть пришёл рано. Старушка на кровати ещё мучилась в агонии, но родственники уже оплакивали её кончину.       Незримой чёрной фигурой он подошёл к окну, достал брегеты, сверив время до последней терминальной стадии. И взглянул на улицу.       Рим был светло-песочного цвета, солнечного, даже в этот зимний день. Редкие деревья сбросили листву, лишь их скелеты здесь напоминали людям о сезоне года. Смерть улыбнулся. Это было какое-то волшебное утро.       В этот момент он увидел Её. Она шла по другую сторону улицы, ведя за руку маленького ребёнка. На Ней была светлая туника, лёгкая шаль. Глаза Её так же оставались отражением неба. А вот цвет волос изменился. Не знай Смерть Её ауру, усомнился бы в том, что это Летта, ибо волосы Её стали чёрными.       Какова же ирония. При виде Летты сердце Смерти сбивалось с ритма, замирало, стучало невнятно и несмело; от одной её случайной улыбки, он умирал, и, только смотря на Неё, Смерть чувствовал себя живым. Мир расцветал рядом с Ней.       Позади него, в комнате на втором этаже, умирающая старушка стала задыхаться, кто-то из её внуков испуганно крикнул. Это отвлекло Смерть, и он потерял Летту из виду. Зло фыркнул, когда человек так не вовремя умер…       — И куда теперь? — спрашивал молодой образ старушки. После смерти душа выбирала телесный образ того, в ком находилась всю жизнь, но в разных временных промежутках. Часто он забирал стариков, чьей душе оставалось восемнадцать. А иногда образ детей был на двадцать лет старше их самих.       Но Смерть медлил с ответом, то и дело выглядывая из окна её дома, всматриваясь в толпу.       — Кого ты ищешь? — умерев, люди становились смелее, ведь им больше ничего не угрожало.       Смерть устало потёр глаза, а призрак, как по инструкции, стал задавать надоедливые вопросы:       — Сколько тебе лет?       — Четыреста восемьдесят два, — не задумываясь, ответил Смерть, всё ещё вглядываясь в улицу.       — Легенды рассказывают, что ты был с начала времён. А кто был до тебя?       — Я и был с начала этого времени. Просто люди забыли, когда оно началось.       Он тяжело вздохнул, поправив чёрный капюшон. Всё, она окончательно скрылась, наверняка уже пройдя несколько кварталов.       — Я тебя помню, — вдруг удивился призрак, — я уже умирала? — последнюю фразу она сказала, недоверчиво спрашивая.       — Да, уже пять раз.       — Точно, теперь вспомнила. Я уже в пятый раз дожила до старости, — улыбался юный образ. — Удивительно. Так получается, что моей душе тоже около пятисот лет?       — Получается так, — Смерть равнодушно смотрел в окно.       Он вёл этот диалог уже в мириадовый раз. Пугало то, что это не скоро закончится. Люди всегда повторяются. Он мирно ожидал вопросы от образа, пока думал, что делать с этой душой.       — А ты ничуть не изменился. Остался таким же холодным и молчаливым, как и в прошлый раз, — образ стал возле Смерти, пытаясь найти глазами, куда тот смотрел. — Неужели тебе не тягостно наблюдать, как другие живут, веселятся, любят, заводят семьи? Неужели тебе не тягостно следить за жизнью других, вовсе забыв о своей?       Этот вопрос не входил в обычный список от призраков. Смерть глубоко вздохнул. Конечно, ему было это в тягость. Как и любому человеку, ему было присуще чувство эгоизма и самолюбия, иногда даже зависти. Но он давил в себе эти чувства, напоминая себе, что он Хранитель.       Смерть не обижался на слова образа. Он слушал, анализировал и спокойно ответил:       — Что ж, пойдём, тебя ждёт шестая жизнь.       — Может быть не надо? — испуганно спросил призрак.       — Надо-надо. Научишься в следующей жизни не врать и не воровать у соседей.       — Но, клянусь, я исправилась! — зарекалась душа.       — Для профилактики, — зло улыбнулся Смерть. Однако сейчас у души была два пути: либо шестая жизнь, либо четвёртый круг Ада. Так что он действовал в интересах призрака.       Они переместились в странную пустынную местность. Рядом стояли ровные ряды из палаток, по форме напоминающие конусы, обтянутые плотной тканью. Люди собрались в ожидании дитя.       — Эх, ну, пока у меня есть время, расскажи, кто она? — в какой-то палатке слышались женские крики, — через пять минут я снова буду младенцем и ничего не вспомню.       Смерть, не понимая, спросил:       — Ты о ком?       — О девушке, что ты искал из моего окна.       Смерть аж опешил, если простая смертная так быстро что-то заподозрила, то что уж думать о Богах?       — Пускай, я обычный человек, но мне почти пятьсот лет. Ты думаешь, я не узнаю влюблённый взгляд?       — Не неси чепухи, — предупредил Смерть.       Но призрак окончательно потерял страх:       — Ей скоро суждено умереть?       Смерть, не видел смысла в этом разговоре, но всё равно ответил:       — Нет. Однако она ведёт такой образ жизни, что постоянно в шаге от того, чтобы умереть. И я не желаю этого, — призрак услышал в интонации последней фразы: «И я боюсь этого».       — И что? — чуть весело спросил образ. — Умрёт, начнёт опять с начала. И повториться всё, как встарь.       — Увы, это не её путь. Ей не дано пойти дальше.       — Почему?       — Какими бы ни были её замыслы, она остаётся убийцей, воровкой, предательницей и лгуньей. Этот набор очень большой, с таким во второй раз не попадают на Землю — с таким с аплодисментами встречают в Аду.       Он ненадолго замолчал.       — Однако я всё равно ищу с ней встречи, пускай и страшусь, что она станет для нас последней.       Образ чувственно вздохнул, вытерев чуть «мокрые» глаза от умиления. Но тут же прекратил, встретившись со злым взглядом Смерти, которому тот научился у Люцифера.       — Тебе пора, — подытожил Смерть, отправляя душу в новую жизнь. — Удачи, — сказал он на прощание, прикладывая палец к губам младенца.              Смерть во все времена был богоподным тёмным существом, мистической легендой или героем жуткой сказки, таким же реальным для людей, как Кощей Бессмертный. Что можно чувствовать от встречи с таинственной личностью, вера в существование которой поддаётся сомнению, а от малейшей её тени появляется извечный страх?       Нет, ужаса Летта не почувствовала, наоборот была воодушевлена, как от встречи с кумиром. Что испытывает начинающий художник, когда его работу хвалит мастер? Что ощущает молодой поэт, чьи строки цитирует знаменитость? А о чём думает юная девушка, воочию увидев любимого вокалиста?       Увы, во всех этих ситуациях, вторая персона остаётся картинкой, предметом вожделения, нереальным персонажем, которым можно восхищаться, любоваться, которого можно нежно любить и тепло вспоминать. Но как бы приятны ни были эти чувства, девушка грустно вздыхала, понимая, что они такие же нарисованные, как чёрная легенда об этом чёрном человеке.       Странно, но она всё равно вспоминала его по вечерам. Смотря на прекрасное сияние луны, Летта мысленно возвращалась к их встрече. Рядом со Смертью было так холодно, спокойно и тихо, что память о нём помогла ей уснуть. Главное, было не вспоминать час разлуки. Ведь, когда он ушёл, пришло одиночество, и душа тосковала по умиротворяющему ощущению, как по оторванной частице самой себя.       И, к сожалению или к счастью, человеческие разум и психология устроены так, что, выбрав идеальный полюбившийся эскиз, он начинает искать его в реальной доступной жизни. Увы и ах, но полюбив картину, люди ищут похожий пейзаж.       Убедившись, что безответственные стражники «сожгли» её тело, Летта вернулась в швейную лавку. Там было уже трое братьев. В благодарность незнакомке, они не стали задавать лишних вопросов.       Летта купила у них простые женские наряды. Примеряя лёгкий сарафан и жилетку, она увидела в отражении чёрный парик. Вспомнила, что, как минимум, четверо видели её седину в палаццо Цезаря. А девушка с сединой — весьма редкая примета. Это следовало исправить.       — Чем вы красите одежду? — спросила Летта, свободно укладывая волосы на голове, прикидывая лучшую причёску.       Третий брат сразу понял для чего ей краска:       — В соседней лавке продаётся хна и басма. Девушки любят краситься в чёрный, но не знаю, возьмёт ли цвет Ваши волосы, госпожа. — На седине краска держалась нестойко.       Летта грустно вздохнула, а когда торговец отвернулся, внимательнее всмотрелась в зеркало. Волосы её блекло замелькали разными цветами, будто подсвечиваясь изнутри. Рыжий, белый, русый, чёрный и так по нескольку раз.       — Значит, чёрный, — решила Летта.       — Как Вы это сделали? — удивился третий брат, украдкой увидев это превращение.       — Что? — не понимая, спросила седая Летта. — На улице карета проехала, а Вы уже обвиняете меня в колдовстве? — возмутилась девушка, сложив руки на груди. — Продайте меня ещё этот парик.              Десять лет назад Летта уже была в Риме. В тот раз она выбрала роскошную богатую жизнь. Что для мага найти деньги? Но минуло десять лет.       Может, из-за прошедших скитаний она больше не хотела быть у всех на виду, может быть, ей просто это надоело, как цвет волос или цвет костюма, и она делала выбор по принципу «такого у меня ещё не было», а может быть, в этом выборе была как-то скрытая цель. В любом случае Летта устроилась няней в дом богатой семьи. Сдала Пророка в конюшню, там же спрятала оружие. Коня давно нужно было переподковать.       — Няня? — мальчика лет шести, что едва дотягивался до руки девушки, звали Тиберий.       — Что, Тибр? — но Летта редко произносила его имя полностью, потому что душу мальчика звали точно, как реку, на которой основали Рим, а не «Тиберий».       — Почему Вас зовут Дека́та? — Забавно, что мальчик обращался к няне на «Вы», когда его родители надменно не замечали людей ниже себя по статусу. Но Летта относилась к своему воспитаннику с уважением, а он отвечал взаимностью. Хотя, вряд ли увидев на пути брюнетку с уверенной гордой поступью и тяжёлым взглядом, кто-нибудь обратился бы к ней на «ты». Нет, случайный прохожий мог попробовать, но больше одного раза у него вряд ли получилось бы.       — Потому что я родилась десятой в семье, — соврала девушка. На её чистом листе появлялась новая биография.       — Оно Вам не идёт, — честно сказал юнец, не задумываясь.       — Да? А какое бы Вы мне дали имя?       Мальчишка почесал лоб, и вместо ответа спросил совершенно другое. Он сейчас был в том возрасте, когда количество вопросов в день превышало число года.       — А почему именно «Деката»?       — Имя происходит от латинской цифры. Вчера мы с Вами выучили, как звучат первые двадцать. Давайте, расскажите мне их.       Мальчик сразу пожалел, что спросил, и стал, загибая пальцы, медленно вспоминать вчерашний урок.       Неожиданно в проулке на них налетел нищий — тощий паренёк лет четырнадцати, грязный и в лохмотьях. Он встрепенулся, но случая не упустил. Летта заметила манёвр и схватила его руку, когда та полезла за деньгами в её карман.       — Простите… — нищий стал плакать, он упал на колени, зная, что вот-вот его сдадут полиции.       Но Летта сама достала несколько монет из кармана.       — Поднимайся и уходи отсюда, — велела девушка, — на часть этих денег найди лекаря матушке, остальные потрать на еду. И впредь не воруй, сам знаешь, что останешься без пальцев, — пригрозила Летта.       Мальчик задыхался от радости, смотря на серебряные монеты в своих руках. Он кивал в благодарности и тут же поспешил уйти с этой улицы.       — Откуда у Вас деньги, няня? — Тиберий взял её за руку, и они продолжили путь, — матушка Вас взяла за еду и ночлег… Вы воруете у моей матери?       — Конечно, нет, Тибр. Ужасная клевета. — Как было объяснить, что это монеты из её личного награбленного запаса от местных богатеев? Не совсем честный заработок. — Но, если Вы никому об этом не скажете, я куплю мешочек орехов, — пришлось подкупить ребёнка, чтобы он не сказал лишнего родителям.       Тиберий радостно заулыбался, кивнул и сам потянул няню в сторону лавки со сладостями и вкусностями.       Как Вы заметили, мальчишка отличался особенной любознательностью, поэтому стоило Летте отпустить его руку, чтобы расплатиться за угощение, Тиберия потянуло в неизведанный переулок, где что-то интересно трещало.       — Тибр? — забеспокоилась Летта, не обнаружив никого подле себя. — Тиберий! — громче позвала она полным официальным именем. Когда опекуны употребляют полное имя, следует насторожиться, ибо никогда оно не звучит просто так.       Мальчик не откликался. Он уже далеко убежал. Не будь Летта магом, она бы испугалась до ужаса, что потеряла воспитанника. Но колдунья тут же пошла по его следу.       В том переулке было много пара, он был заставлен выварками и котлами — это место было задним двором для больших лавок, где ремесленники выделывали кожу, вываривал ткани, дерево. Жарко тут было и отвратительно воняло. Из кузницы доносились тяжёлые удары и противный скрежет металла, от которого по телу проходили мурашки — кто-то точил лезвие.       — Ты потерялся?.. — хрипло спросила сгорбленная фигура в полутумане у маленького мальчика.       Тот, пискнув, отшатнулся назад, но всё равно кивнул:       — Я хочу к няне, — голосок его трясся.       — Пойдём со мной… — предложила калечная фигура, напоминавшая мистическую кикимору. Кикимора уже протягивала грязную вонючую руку мальчику. — Я отведу тебя… Пойдём…       Летта появилась, как всегда, в подходящий момент, резко отгородив Тиберия от противной неприятности.       — Прочь! — пригрозила Летта, — убирайся, иначе в этот раз тебе отрубят не пальцы, а голову! — от её пристального взгляда, человек сгорбился ещё больше. И как побитая собака, хромая, поспешил уйти от неё подальше.       Второй нищий за десять минут. Летта негодовала. Один чуть её не обокрал, второй решил продать мальца в рабство. В затуманенном переулке почти не было людей, поэтому Летта позволила себе выругаться.       — Я понимаю, что просить Вас забыть эти слова — бессмысленно, — она недовольно вздохнула, вспомнив, что за спиной стоял Тиберий. — Но прошу, хотя бы не при родителях.       Закатив глаза, няня отдала мальчику купленные лакомства.       — У Вас очень доброе сердце, няня, — сказал он, выбирая вкусные орешки, — но очень злой язык.       На это Летта только фыркнула, ещё не отойдя от злости. С бедностью ей ещё придётся разбираться, а пока они выходили из сумрачного переулка. Стоило им подойти к кузнице, как Тиберий снова дёрнул её за руку и показал пальцем на тёмный клинок:       — Смотрите! — очаровано говорил мальчишка.       Летта посмотрела в ту сторону, куда показывал воспитанник. Но первым делом она увидела не красивое оружие, а того, кто его натачивал.       Было жарко и душно, оттого подмастерье стоял без рубашки. Для кузнеца мужчина был слишком молод. Вдоль мускул правого плеча проходил старый глубокий шрам. Летта невольно, как любая женщина, любовалась его крепким телосложением, гордой осанкой, чёткими чертами лица и уверенными сильными движениями. Даже его ухмылка на одну сторону лица, не смогла её засмущаться. И было в той улыбке что-то звериное, коварное, обнажающее клыки — привлекательное.       — Нравится клинок? — спросил брюнет у Тиберия.       Тибр, спрятавшись за ногу Летты, утвердительно кивнул. Незнакомец решил дать подержать необычное оружие мальчишке, но Летта остановила его на первом шаге:       — Вы считаете, можно давать ребёнку клинок, который и Вам небезопасно держать в руках?       Незнакомец от удивления улыбнулся. Полуулыбка на его лице была привычной в хорошем настроении. Он улыбался правым уголком губы, было в этом что-то насмешливое и циничное.       Между ними двумя повисло небольшое напряжение, такое бывает, когда оба знают некую тайну, но не знают наверняка, известна ли тайна другому. Летта видела, что клинок сделан из сплава с не самыми хорошими для магов свойствами. И Летта видела, что обладатель кинжала — не самый обычный человек.       Незнакомец убрал оружие в ящик и подошёл к мальчику уже с другим предметом. Он присел рядом с ним и подкинул в руках раскладной нож:       — Матушка же не против подарка за хороший вкус? — мужчина, улыбаясь, бросил взгляд на Летту.       Но та не успела ничего ответить. Тиберий, сосредоточенно рассматривая резную рукоять, спокойно забрал себе нож и так же просто сказал:       — Деката — моя няня.       — Няня? — было видно, что незнакомец приятно удивился.       Он оглянулся на прилавок, вспомнил, что у него сейчас перерыв, да и он вовсе тут не работает. И ему уже пора идти в сторону площади.       — Такой красивой няне и её воспитаннику не место в столь премерзком переулке, — на секунду отвлекаясь, он взял свою рубашку с крючка на столе. — Тут бродят страшные люди.       — Вы, например, — съязвила Деката, недоверия обольстителю.       — Я проведу вас до площади. — Он взглянул на Декату с провоцирующей ухмылкой, — зовите меня Николло, — и не отрывал взгляда, пока девушка не ответила взаимным смешком.       Тиберий взял её за руку.              Они толком не успели поговорить, так обмолвились несколькими словами о политике и погоде. Летте нравились умные люди, поэтому была совершенно не против общения с Николло. Но на площади в весёлого брюнета врезалась маленькая девочка. На вид несколько старше Тиберия, лет восемь-девять.       — Папенька! — крикнула она, сразу вскинув руки к его шее. Русая бестия тут же оказалась в его объятьях. Кажется, она не видела отца весь день, потому что, соскучившись, повторяла: «Папенька-папенька», рассказывала, что она сегодня увидела в парке. Она обнимала его, что-то показывала руками, один раз зацепившись за кулон на его шее — так резко, что чуть не порвала ниточку.       — Хорошо-хорошо, — как-то по-доброму сказал ей Николло, что даже Летта улыбнулась этим чувствам, — сейчас пойдём домой, ты мне всё-всё расскажешь.       Девочка радостно кивнула. Николло был вынужден проститься с новой знакомой. Она провожала их взглядом, пока они не скрылись в направлении улицы с лавками.       — Няня, — Тиберий дёрнул её за руку и указал на землю, — гляньте, какой красивый.       Мальчик поднял с плитки деревянный купон и передал его Декате. Всё-таки малышка порвала ниточку, а её отец даже не заметил пропажи украшения.       — Да, Вы правы, очень красивый, — подтвердила Деката, проводя подушечкой пальца по высеченным рунам на ромбовидной маленькой деревянной пластинке. — Нужно будет вернуть его владельцу. Но сначала я отведу Вас домой, — на этой фразе мальчик расстроился, — да-да, мой господин, дневной сон ещё никто не отменял.              В обед Летта не пошла в торговый квартал. Тиберий уговорил её остаться и почитать ему сказки. Ну, как было отказать этим щенячьим глазкам. Пока мальчик спал, для Декаты по дому нашлись дела. Хоть она и нанималась няней, иногда приходилось помогать прислуге.       Забавно, как если бы у профессионального киллера было хобби вязать шарфики. Только в прошлом месяце костюм Летты был залит кровью, а сейчас, белоснежный фартук едва ли был испачкан мукой. Она, улыбаясь, пекла пироги, напевая что-то милое, делала салаты. И даже в этом была превосходна.       Только к вечеру, уложив Тиберия спать, Летта покинула богатый дом. Пошла на знакомую улицу, по пути поздоровавшись с одним из братьев-портных. Уже темнело. Люди зажигали фонари и свечи. Летта зашла в таверну.       Там было шумно. Отовсюду слышался смех. Пьяные восклики. Весёлая музыка. Даже в понедельник вечер был праздничным. Летта уверенно шла к дальней части таверны, где было спокойнее всего. Но и тут её ждали неприятности в виде не совсем трезвых мужчин:       — Вы только посмотрите, какая одинокая Богиня!       Незнакомец ещё не успел подойти к Летте, как она тут же указала на столик возле себя:       — Почему же я одинокая? Я с ним, — уверенно сказала девушка о молодом человеке.       Пьяный мужчина хмыкнул, посмотрел на брюнета за столом и решил, что поищет более доступную девушку.       — Со мной? — переспросил Николло, узнав сегодняшнюю знакомую.       — В крайнем случае, к Вам, — уточнила Летта, доставая из кармана туники деревянный кулон.       Николло изменился в лице, если секундной ранее его украшала похотливая улыбка, то сейчас появился серьёзный взгляд. Он провёл рукой по шее, точно убедившись, что кулона на нём нет. Задумался, опять ухмыльнулся и подвинулся вдоль лавки, освобождая девушке место за столом.       — Эй! Нам ещё кубок, — свистнул он подавальщику. — Присаживайтесь, — настаивал он, — раз Вы со мной.       И Летта села рядом.       — Что означают эти символы? — у неё мастерски получалось делать вид, что она ничего не знает, в то же время, зная больше дозволенного.       — Это? — брюнет забрал из её рук кулон, цокнул языком, проводя по высеченным линиям пальцем. — Это руническая формула. Сильный знак от сильной ведьмы. Я получил его очень давно, в поселении викингов.       Летта приподняла брови, сделав удивлённое лицо.       — Да, раньше я много путешествовал, — продолжил Николло, — эти руны — феу, ансуз, йера и манназ — сами по себе могут ничего не значить, но, когда ими воспользовалась старейшина рода, кулон стал магическим компасом, — он говорил тихим таинственным голосом, таким читают старые сказки и древние легенды. — По её словам, кулон ищет родственные души…              Смерть был в самом хорошем расположении духа. Только что он забрал ещё одну душу, чьё тело умерло от старости, и отправил счастливицу в новую жизнь. У хозяина таверны родилась дочь.       Смерть спустился по деревянной лестнице и, услышав знакомый смех, остановился на последней ступеньке. Казалось, это самый счастливый вечер в его жизни, но судьба-злодейка думала иначе.       В следующую секунду Смерть настороженно свёл брови, увидев, как Летта мило улыбается незнакомцу, что откровенно с ней заигрывал.       — Как это родственные души? — с поддельным интересом спросила Летта.       Смерть хмыкнул, незримо подошёл ближе и сел напротив, вальяжно положив ногу на ногу. Ему тоже было «интересно» послушать.       — По словам старейшины, владелец кулона неизбежно должен его потерять, но только чтобы кто-то, предназначенный ему судьбой, нашёл этот кулон. Так он сводит нужных людей, сводит людей из семьи. Он ищет родственников, которые давным-давно расстались или которые ещё не встретились. Он ищет тех, кто предназначен судьбой, с кем Боги уже назначили встречу. Может быть, мы уже были знакомы в прошлой жизни, — воодушевлённо сказал Николло.       На что Смерть неслышно возмутился: «Это вряд ли. Летта в этой жизни впервые. А ты, мой недруг, здесь в последний — девятый — раз».       — Что ж, раз Вы, действительно, владелец кулона, тогда, — она снова поспешила отдать чудную вещицу.       Но Николло остановил её, задержав руку девушки:       — Нет-нет-нет, по преданию, кулон нужно передать тому, кто нашёл его. Он Ваш, — сказал парень с лестной улыбкой. — Давайте помогу, — предложил Николло, завязать разорванную ниточку.       Летта повернулась к нему полубоком, переложила распущенные чёрные волосы через другое плечо. Николло бережно завёл за её шею кулон, нарочно касаясь пальцами нежной кожи.       Смерть недовольно посмотрел в потолок. «Ты решил, что я скучно живу?» — спросил он у Бога, зная, что тот не ответит. Ему вдвойне было противно за ними наблюдать, ведь он никак не мог помешать. Оставалось лишь сложить руки на груди, дырявить Николло злым взглядом и терпеливо ожидать, пока кто-нибудь случайно не свернёт тому шею.       Всё это время Летта чувствовала странный холод, хотя в таверне неоткуда было взяться сквозняку.       — Вы чувствуете это? Пахнет грозой, — заметила Летта, вдохнув необычный воздух. — Это странно.       Николло увлёкся ухаживанием, уже почти свободно обнимая девушку.       — Почему?       — Дождя быть не должно, — верно сказала она.       — Если начнётся ливень, — он убрал чёрную прядь с её ключицы, совершенно не спеша убирать руку с её плеча, — можете остаться у меня.       К счастью, на лестнице появилась маленькая девочка. Она едва доставала до деревянных поручней. Спускалась, весело прыгая по ступенькам. Завидев папу в зале, она тут же бросилась к нему.       Смерть облегчённо вздохнул, когда Николло наконец освободил Летту от своего внимания.       — Кто это у нас такой хороший? — мило улыбнувшись, почти пропела Летта, беря дочь Николло на руки.       Девочку звали Рианнон, в честь Богини лошадей и ветра. Жена хозяина таверны заплетала ей роскошные длинные косы, днём она гуляла с детьми в парке, а по вечерам общалась с любимым папочкой. Она была счастливым ребёнком.       Но взгляд Летты изменился, стоило Рии её обнять. На этом хороший вечер закончился.       Летта увидела в её сознании страшные картины из раннего детства. Рианнон сама почти забыла это, разум помнил лишь алые вспышки: кровь, огонь, крики, ужас. Но её детское сознание было полностью открыто для Летты, и она прочитала его, как жуткую сказку. Почувствовав отголоски воспоминаний девочки, Летта не сдержала жалостливого вздоха, потому что увидела в этом маленьком ребёнке часть своей истории. Страничку биографии, что давно вырвала и спрятала от себя самой. Рассказ о том, как человеческая жестокость отняла у неё детство.       В этот момент весёлость Рии сникла, она загрустила, крепче обняв брюнетку. Летта погладила её по густым волосам, поцеловала в лоб.       — Всё хорошо, — заверила Летта, — расскажи папе радостную весть.       Рианнон тут же встрепенулась и начала тараторить, что у них по соседству появился малыш. В это время Летта встала из-за стола и поспешила к выходу.       — Постойте, — крикнул ей вслед Николло. И уже дочери, — пойти узнай, как они её назвали, хорошо?       Рианнон кивнула и вприпрыжку пошла на второй этаж, а Николло кинулся догонять девушку.       — Деката!       К сожалению, Николло успел найти её на улице.       — Что случилось? Почему Вы ушли? — беспокойно спросил он, взяв её за руку, ибо иначе она отказывалась останавливаться.       Голос Летты стал холодным:       — Что случилось с её матерью?       — Умерла при родах, — тут же соврал Николло. — Я вдовец.       Как же грустно слушать ложь, зная правду.       — Достаточно, — она тут же пресекла эти выдумки на ходу. Но Николло всё ещё не отпускал её запястья. — Я не знаю, почему судьба свела нас. Если бы не этот кулон, я бы и не захотела знакомиться со столь наглым лжецом.       Николло не понимал о чём она, поэтому требовал объяснений.       — Рианнон не Ваша дочь, — уверенно заявила Летта. — И мать её умерла не при родах. Я была в Скандинавии тогда, и это я дала имя дочери вождя викингов. Мир тесен. — После этих слов Николло, наконец, отпустил её руку, повинно склонив голову. — Я знаю о «пожаре», — двусмысленно произнесла она. — Как мне с Вами общаться, если даже «Николло» не Ваше имя?       — Но и Вас зовут не Деката, — тут же подметил брюнет.       Теперь была очередь Летты рассеянно искать слова, ведь Николло только начинал:       — Вы недавно в Риме, но у Вас уже есть дом и достаток. У Вас поддельная биография, имя и личность, а самом деле нет ни рода, ни племени. Уж кому, как не мне это заметить? Вы же маг? — тише спросил он, чтобы не привлекать внимание прохожих. — Хоть это мы не станем скрывать? Тогда Вы должны понять, почему я назвал не своё имя, ибо поступаете так же.       Летта испытывающе смотрела в его тёмные глаза, пытаясь найти в них правду. Но её там не было, как и доверия. Она останется для него «Декатой», а он для неё — «Николло». И сколько бы времени они не провели рядом, как бы не казалось, что они стали ближе, они всё равно будут держать нож наготове.       — Магам нужно держаться вместе, — сказал Николло, только бы остановить Летту. Но сегодня она остаться не могла. Она молча развернулась, уходя прочь из торгового квартала.              Она пришла завтра. Трудно теперь сказать, кого кулон свёл на самом деле. Её и Николло или Тиберия и Рианнон. Ибо Тиберий с самого утра не умолкал о девочке с красивыми косами. Он не оставил Летте выбора, и они пошли знакомиться с юной красавицей.       — Вы верите в судьбу? — сказал Николло, облокотившись на стену рядом с Леттой.       Та обиженно посмотрела в его сторону. И лишь когда он отошёл, повернувшись к ней спиной, Летта взглянула на него оценивающе.       Они были очень похожи: Летта и Николло. Как минимум, стилем жизни, ведь имя «Николло» означает «Никто».       И пускай она знала о Николло больше, чем он думал у него получается скрывать, в нём оставалось что-то таинственное... Неразгаданное за печатью сокрытого имени. К таинственному Летта давно испытывала родственные чувства...              Судьба знакомила Смерть с новой эмоцией — с ревностью. Люди продолжали умирать в Риме (кстати, в последнее время исключительно от старости), Летта зачастую находилась неподалёку, а Николло вечно крутился рядом с ней. Пока что неуверенно и отстранённо, это успокаивало Смерть.       Теперь точно наступила зима. Даже в центре Рима иногда гулял холодный ветер. Утро четверга было обыденным. Летта с Тиберием сидели в таверне — до часа дня тут было тихо и мирно, почти как в семейной кухне. Собирались только самые близкие люди, о завтраке которых владелец таверны заботился собственноручно и охотно садился с ними за один стол.       Летта была непревзойдённой актрисой. Роль скромной няни ей давалась как нельзя лучше. Никому и в голову не приходило, что под приветливой маской скрывается наёмный убийца. Они свободно пускали её в свои дома. Братья-портные с радостью делали скидки постоянной покупательнице. Кузнец рассказывал добрые истории. Хозяину таверны всегда было приятно видеть её у себя в гостях.       Но больше всего ей были рады дети, а ведь их обмануть труднее всего. Интуиция у малышей развита лучше, чем у взрослых, особенно чутки младенцы, те сразу начинают кричать, стоит к их люльке подойти плохому человеку. А к Летте детей так и тянуло.       Сейчас же она пристально следила за игрой двух, ну, очень молодых людей.       — Шахматы? — с улыбкой спросил Николло, спустившись к ним в зал.       Да, Летта учила Тиберия тактике и стратегии, Рианнон схватывала эти предметы не хуже своего друга. Им нравилось, когда няня приносила новые игры: карты, нарды, шашки, сегодня шахматы. Они охотно слушали поучительные биографии о полководцах и великих сражениях. Часто дети просили рассказать о Македонском. Казалось, они уже знали его жизнь лучше самого Александра Великого.       Но сейчас они были полностью увлечены игрой.       «Слон на Е4».       «Я убила твою пешку, теперь могу убить слона», — весело сказала Рианнон, радуясь, что может выиграть.       Тиберий был умнее — он не озвучивал возможные ходы, а только действительные. Мальчик видел, что чёрный ферзь противника был открыт. Забрав чёрного ферзя, он обеспечил бы себе победу в три хода. Но Тиберий был, правда, умным, поэтому всего лишь переставил последнюю пешку вперёд.       Рианнон, как и угрожала, забрала его слона, поставив шах и мат. Друг улыбнулся ей в ответ. «Давай ещё раз, теперь я чёрными», — предложил он, и дети снова стали расставлять фигуры.       Тиберий поддавался девочке. Он знал, что, если выиграет — Рианнон обидится и уйдёт. А он не хотел, чтобы она уходила.       Летта улыбалась хитрости своего воспитанника, сидя чуть поодаль.       — И кого Вы из него выращиваете? — спросил Николло, слишком близко наклонившись к уху Летты. — Полководца?       — Императора, — серьёзно ответила брюнетка, даже не поведя глазом в сторону собеседника.       Через несколько минут Николло ушёл в кузницу. Зал таверны стремительно покинули массовочные персонажи, оставив Летту наедине с детьми. День обещал быть хорошим.       Но вскоре вниз спустилась жена владельца таверны (назовём её Клауди, на случай, если наши герои ещё раз с ней встретятся) с младенцем на руках. Она куда-то спешила, а малышку было не с кем оставить. Увидев Декату, Клауди просияла от радости.       — Можете с ней посидеть? Я быстро, пожалуйста, — умоляла молодая мать. — Она очень спокойная, она не доставит проблем.       — Конечно, — улыбаясь, ответила няня, забирая дитя.       Тибр и Рия продолжали тихо играть, а Летта качала на руках ребёнка. Ей начинала нравиться эта спокойная городская жизнь без погонь и опасностей. Ей давно нужен был отпуск.       Но никакие выходные не могли усыпить её бдительность. Летта насторожилась. Дыхание младенца было чересчур спокойным. Девушка аккуратно развернула светлое одеяльце, тут же прижав пальцы к своим губам.       — Поиграйте пока наверху, — она попросила других детей уйти, чтобы случайно их не испугать.       Цвет кожи малышки был ненормально бледным. Она беспомощно закрыла маленькие глазки, сжала кулачки и медленно задыхалась.       Стоило весёлому детскому топоту стихнуть на лестнице, Летта почувствовала холод, как от резкого ветра в самый разгар грозового ливня. Однако все двери и окна в таверне были закрыты, а за окном же ярко светило солнце.       Летта поднялась на ноги, почувствовав на себе чужой взгляд. Совершенно неприятно ощущать подобное в пустой комнате. Пустой ли?       Особенный мороз исходил от лестницы. И знакомая тёмная сила. Ибо там незримо, за гранями Бытия, стоял Смерть.       — Нет, — Летта закачала головой, прижав младенца к груди.       Летта не видела Смерть, лишь ощущала его присутствие и поняла, за чьей душой он пришёл.       — Нет-нет-нет, — стала повторять девушка, положив младенца на стол. Как она могла позволить умереть человеку, который ещё не начал жить?       Летта быстро осмотрела девочку, открывала её крохотные глазки, рассматривала ротик в поисках случайно съеденных монет, прощупала животик. Но причина такого состояния была в самой девочке. Или от холода, или от неудачного прикосновения, нервная система в её организме дала сбой, а слабое хрупкое тельце не справилось с этим. Почему? Такую случайность в те времена люди объяснили бы волей Богов, а ближе к двадцать первому веку писали бы некрологе что-то о генетике.       Летта села обратно на лавку. Прижала голову дитя к своей груди, так чтобы девочка слышала биение её сердца. Сегодня она не умрёт. И если Летта так решила, значит, так и будет.       Девушка гладила коротенькие тонкие волосы на затылке младенца, что-то шептала в тишину, зная, что дитя слышит эхо заклинания в её грудной клетке. Стук сердца стал для магии подобно метроному.       Через двадцать ударов младенец зевнул. Через сорок ударов непонимающим большими глазами посмотрел на черноволосую девушку. На сорок пятый удар одарил беззубой улыбкой и захихикал. Летта улыбнулась в ответ. От этих радостный полных жизни детских глаз на душе стало несказанно тепло и хорошо.       Но ощущение холода не исчезло, а напротив усилилось. От этого Летта неспокойно оглядывалась по сторонам, ведь точно знала, что более в этом доме никто умереть не должен.              Смерть стоял за её спиной. Как же велик сейчас был соблазн нарушить все правила и законы, просто выйти из граней и сесть рядом с ней. Вновь дотронуться до её ладони. Безмолвно поведать о своих чувствах. Ведь так много ошибок человек совершает по любви.       Смерть был готов остаться с ней. Забрать её в Межмирье. И разделить с Леттой всю вечность. От этих поступков его отделяла лишь секунда.       Тут судьба свернула по другому пути. На лестнице снова послышался детский радостный шум.       — Можно мы друзей позовём? Можно? — весело прыгала Рианнон. Она хотела показать шахматы всем детям с квартала.       Конечно, няня Деката была не против. Тиберий тут же выбежал во двор, приглашая детвору в пустующую таверну.       — Только тихо, — шёпотом предупредила Деката, прикладывая палец к губам и покачивая на руках младенца, — девочка спит.       Малышня с улицы шла ровным строем за Рианнон по проверенным не скрипучим дощечкам. Это были дети из семей ремесленников и торговцев. На ком-то была рваная и старая одежда, на ком-то маленькая, кто-то донашивал за старшими, и рукава на его рубашках всегда были длиннее рук. Редко на этих сорванцах были новые одёжки. Даже если они были из благородной семьи, их бы не выпустили на улицу в дорогой одежде, ибо детвора возвращались в неизбежно рваном.       Но сейчас, когда няня попросила вести себя хорошо, детей словно подменили. Они стали идеальными и прилежными. Около двадцати послушных ребятишек окружили Декату, одними глазами прося рассказать интересную историю.       Смерть всё так же оставался подле Летты. Он видел её нежную улыбку, искренний блеск в голубых очах… И сделал шаг назад, потому что от него не скрылось её секундное мечтание. Каким бы самоотверженным и целеустремлённым человеком ни была Летта, она оставалась человеком, хуже того, она была красивой и умной женщиной, что, будучи в компании маленьких детей, грезила о собственной семье. Порой у неё появлялись мысли навсегда остаться в Риме, обзавестись собственным домом, начать жить как человек. Жить и строить только свою жизнь!       Жить! Как вдохновенно звучало это слово, отразившись на её лице доброй улыбкой.       Жить! Как отрезвляюще прозвучало это для Смерти. Вот, о чём молча предупреждал Люцифер. С ним Она не сможет Жить!       Им вместе ни завести семью, ни построить дом, ни встречать каждый день рассветы, у них не будет детей. Правила, законы, работа, отсутствие времени и постоянно умирающие люди никогда не дадут Смерти такой свободы. С ним его возлюбленная не будет счастлива.       Летта тихо рассказывала мифы о Богах, о Марсе и Юпитере, бережно покачивая дитя на своих руках. А Смерть отошёл обратно к лестнице, но уходить не спешил. Он незримо сел там на ступеньках, позволяя себе минуту полюбоваться картиной несбыточной мечты. Точно зная, что больше не разрешит себе такой вольности, не станет более приближаться к ней. Ибо в каждый раз у него бы появлялось желание стать ей ближе, мысль о том, что он может быть любимым ею, приводила в восторг. Но с тоской приходило понимание: «Смерти нельзя быть любимым, как бы велика ни была его любовь».       — О, Деката опять в окружении спиногрызов, — низкий голос принадлежал кузнецу, что пришёл перекусить в свой обеденный перерыв. Вслед за ним зашёл и подмастерье.       — Они к ней так и тянутся, — лестно сказал Николло.       — Просто я люблю детей, — ответила Летта с приятной улыбкой.       — Так пора своих нянчить, Дека, а не с чужими возиться, — кузнец говорил с добротой, как представитель старшего поколения в семье, что уже заждался внуков. А вот подмастерье не упустил возможности пошло пошутить. Или не пошутить:       — Я всегда хотел сына, — он опять одарил Летту провоцирующей ухмылкой, но в этот раз она смущённо отвела взгляд.       «Осторожно, твой ферзь открыт», — предупредил Тиберий свою подругу, но той надоело выигрывать. И её белый ферзь свалился от удара другой фигуры. Тиберий поставил шах королю.       «Нет», — Смерть даже поднялся на ноги. Конечно, он предполагал, что мысли о семье в женской голове перетекают во влечение, но не так же спонтанно?       «Нет, ты же умная, красивая девушка! Почему из всех смертных ты выбрала того, от кого гнилью несёт за километр? Да, он красив, умён, силён, — Смерть признал, что любая женщина в Николло видит, если не мужа, так защитника. — Но ему уже готовят камеру на седьмом кругу Ада!».       Николло тоже заметил этот смущённый жест, покрасневшие щёчки, виноватую улыбку. Он тоже почувствовал, как крепость ледяной королевы начала рушиться.       Смерть был несказанно рад жалостливому звуку умирающей души, ибо, если бы он остался здесь — Николло бы не дожил до окончания трапезы.              Привычка вырабатывается в среднем двадцать один день. Тоже самое и при общении с людьми. Если несколько недель почти непрерывно видеться с одним и тем же человеком, то к нему невольно начинаешь привыкать. А если это уверенный в себе черноволосый мужчина с обаятельным взглядом, то в него можно ещё и влюбиться.       Минул месяц. Потеплее одевшись, Деката собрала детей на прогулку. Сегодня они шли к реке. Рианнон и Тиберий взяли няню за руки, и они весело пошли гулять на набережную.       С северо-запада дул холодный ветер — единственный признак зимы в Риме. Не было ни снега, ни мороза, днём можно было свободно ходить в тёплой тунике. Няня оставила детей играть возле воды. Здесь был длинный песчаный берег в отличие от противоположного, где всё сплошь было застроено деревянными и каменными причалами для торговых и военных кораблей. Этот берег же можно было назвать зоной для «людей» или «отдыха». Близились праздники, поэтому в городе было тихо — все готовились, делали наряды и украшали дома.       Однако Летта недолго скучала в одиночестве.       — Дека, доброе утро, — тихо поздоровался мужчина.       — И тебе доброе утро, Ник, — ответила она.       Летта настолько к нему привыкла, что спокойно обращалась на «ты», и самое страшное, ей стало приятно, когда Николло перестал звать её на «Вы». Возможно, кулон не ошибся, сведя их вместе, и они, действительно, были родственными душами.       — Ого, где ты их нашёл? — удивилась Летта, взяв букет фиолетовых цветов. Тут были разные: и сиреневые солнышки, и пурпурные кисточки, и вытянутые колокольчики цвета аметиста, но девушка точно знала, что все эти полевые цветы давно уже должны были отцвести.       — Скорее «как», — уточнил Ник, намекая на магию.       От сладкого забытого аромата на лице Летты появилась нежная улыбка, а в глазах — живой солнечный блеск. Это была лучшая благодарность для Николло, лучше тысячи «спасибо».       Его приход наконец-то заметила дочь. Рианнон, подбежав к папе, зачарованно посмотрела на красивый букет. Детские ручки и носик так и потянулись к цветам.       — Из них бы получился волшебный венок, — улыбаясь, пропела она. Ну, как было отказать таким просящим глазкам?       — Ты не против? — Летта сначала уточнила у собирателя подарка. Тот снисходительно кивнул.       — Что думаешь насчёт празднества? — невзначай спросил Ник, когда дети отошли.       — Я вряд ли на него пойду, поэтому предпочитаю не думать. — На вопросительный взгляд друга, Летта пояснила. — Вечером дом опустеет: родители Тибра уйдут на закрытые торжества, прислуге дадут выходные, а кому-то нужно будет сидеть с мальчиком. Поэтому я пропущу танцы на площади.       На эти слова Ник печально вздохнул, словно у того были на предстоящий праздник большие планы.       Рианнон и Тирб были заняты кропотливой работой целых полчаса. Затем они торжественно преподнесли этот фиолетовый венок своей няне. О, а надевали венец на неё, словно короновали.       — Это самая прекрасная корона, — похвалила Деката детей, любуясь отражению в воде. Фиолетовый венец на чёрных волосах, белая туника на стройном теле — Николло тоже был согласен, что её образ прекрасен.       Тут в её голову пришла интересная мысль. Летта сняла с себя венок и позвала к себе детей, серьёзно так говоря:       — Знаете, есть традиция пускать венок по воде. Незамужние девы опускают венки в воду и следят, кто их достанет, ибо это обязательно должен быть их суженый.       Рия тут же захлопала в ладоши, точно хотя осуществить эту традицию. Все лучшие моменты в жизни всегда происходят случайно, без особых раздумий, как сейчас, когда няня с детьми подходила к воде.       — А желание загадывать можно? — спросила Рия, берясь за венок.       Летта бросила взгляд на Ника и ответила:       — Можно. Давай вместе его опустим? Готова? — они досчитали до трёх, и сиреневый венец поплыл по воде.       — Он уходит! Бежим! — испугалась девочка и потащила няню вперёд вдоль берега. Мальчики тоже побежали за ними. Но быстрое течение уносило венок всё дальше, а в один момент его закрутило, и он покосился к другой стороне широкой реки.       — Где он? — грустно спросила Рианнон, потеряв венок из виду.       Летта остановилась у самого края воды, ища маленький фиолетовый предмет глазами. Посмотрев на пристань у другого берега, взгляд её замер. По коже прошёлся привычный холодок. Но кроме зацепившегося за что-то фиолетового венка девушка ничего не увидела.              Смерть стоял на краю пустого причала. Кроме него ни в этом мире, ни за гранью здесь не было ни души. Он стоял там незримой чёрной фигурой, и лишь холодный северный ветер касался его чёрного балахона. В руках его была изогнутая коса, острый край которой был опущен в воду. Подобно крючку, он поймал сиреневый венок, что так одиноко плыл по реке.       Поблизости никто не умирал, кроме, пожалуй, его самого. Смерть пришёл сюда, чтобы попрощаться. В последний раз взглянуть издалека на её светлый живой силуэт, услышать счастливую песнь души. О, она сейчас играла так громко и радостно, что могла бы своей любовью вдохновить весь мир. Так бывает, когда любишь одного человека. «И это, чёрт возьми, к сожалению, не я», — то ли зло, то ли тоскливо подумал Смерть.       Он ещё раз посмотрел на тот берег, залитый солнечным светом. Черноволосая девушка в белёсой тунике остановилась у кромки воды и смотрела прямо на то место, где должен был в тени стоять Смерть. В этот момент, когда их взгляды мельком пересеклись, любая жизнь потеряла звук. Лишь на мгновение показалось, что меж этими двумя фигурами разделился мир: на два берега, на свет и тень, на чёрное и белое, на смерть и жизнь.       Но Смерть уже принял решение. Он отпускает её. Если мы сорвём цветок, как бы чиста ни была вода в хрустальной вазе, он быстро завянет. Если мы поймаем птицу, то обрекаем её на одинокую смерть в холодной клетке.       Так пусть живёт и забудет о его существовании, пусть радуется. Пусть будет счастлива. Смерть поднял косу. Сиреневый венок снова продолжил путь. И это великолепное мгновение единства разорвалось…       — Вон он! — крикнул Тиберий, найдя глазами сиреневые цветы. И прежде чем его няня успела что-то сказать, мальчик прыгнул в воду.       Смерти уже не было на причале ни в этом мире, ни за гранью.       — Тиберий! Вода холодная! Быстро на берег! — скорее беспокойно, чем зло, кричала Летта.       Мальчик вернулся через несколько минут. Его зубы дрожали, губы чуть посинели, но в глазах было счастье, ведь свою задачу он выполнил:       — Рия, твой венок, — стуча нижней челюстью, он важно протянул девочке мокрые цветы.       Няня поспешила укутать героя своим тёплым платком. Он чувствовал гордость за то, что достал венок. Ведь, как сказала его няня, тот, кто возьмёт венец — верный суженый.              Вечером Смерть прожёг пространство в свой кабинет в Межмирье. Вода омывала коридоры и на этом этаже, такие высокие были волны, таким страшным был шторм.       В этой комнате было слишком тихо, даже треск поленьев смолк, стоило рядом появиться Смерти. Тот же до боли сжимал древко косы, ибо отпустить не значило забыть.       Смерть никогда её не забудет, она останется для него мечтой на века, воспоминания о ней станут картиной истинной любви. Но мысли о том, что она когда-нибудь умрёт, что ему придётся забрать её душу, душу её мужа и детей — разбивали ему сердце. И холод от осколков льда растекался по артериям и венам, наполняя их немой тоской, злобой и печалью.       Он стоял напротив зеркала. Это одинокое отражение ему предстоит видеть веками. Одинокое, монохромное, чёрно-белое с мёртвыми глазами. Кажется, мир вокруг снова терял окрас… Как же ненавистно ему было своё жалкое отражение.       Тут же, сжав зубы, Смерть яростно замахнулся косой. Зеркало разлетелось вдребезги, покрывая пол тысячью осколков. Но в каждой зеркальной песчинке продолжали отражаться его белые глаза. И коса, как назло, осталась целой.       Тогда он замахнулся ею, выбрав целью письменный стол. Всё без толку. Коса лезвием пронзила дерево. Стол был испорчен, а орудие Смерти было, как и прежде, невредимым.       Без сил он сел в кресло. Несколько минут просто бездумно смотрел в потолок. Но мысли раздражающе зажигались в голове, как огонёк от старой зажигалки. Всё чиркались и надоедливо возвращали его в уныние.       Тогда он махнул на всё рукой, подвинул к себе поломанный письменный стол, нашёл ручку и записал то, что так отвратительно мешало ему думать.              «…Я держу твою руку.       Дыхание твоё собираю по каплям,       Вдыхаю твой запах       И каждый стук сердца       Запомню на долгие-долгие годы.       Целуй меня в губы, никто не узнает,       Чем мы заплатили за нашу свободу       За тонкие крылья над головами,       За тонкие крылья.              Наверное, глупо, писать откровения на белой бумаге,       Которое мне не простят, не забудут       Ни Боги, ни люди, ни время, ни память.       Терновым венком наградят и отпустят.       И пулею вслед перекрестят…»              Если бы только люди знали, от какого отчаяния, от каких боли и страданий пишутся красивые стихи; если бы они знали, что только эти рифмы и строки отводили поэтов от пропасти, отговаривали от шага в Бездну; если бы они догадывались, что только эта тлеющая мечта, записанная чёрными чернилами, заставляет кого-то жить — люди бы боялись читать стихотворения. Боялись бы ходить в галереи, выставки, ибо всюду бы видели особенную человеческую боль. Прекрасную боль.       Цинично ли видеть в чьих-то страданиях совершенство искусства?       Смерть не успел дописать до точки, его звала следующая душа. Лёгким движением он достал намертво застрявшую в столе косу. Ручка упала на пол. Он ещё допишет это произведение. И напишет ещё ни одно.              — Помоги ему! Ты же видишь, как он мучается, — возмущался Арай на очередной встрече с Люцифером. Они сидели несколькими этажами выше, мельком до них донёсся звон битого стекла.       — Нет, друг мой, он должен осознать это сам, — уверенно сказал Люцифер, выбирая какой картой лучше походить. — Если я вмешаюсь, помогу, то он влюбится снова и через несколько веков опять будет страдать. Нам же не нужны такие проблемы? — Он положил на стол пиковый туз, они с Богом уже заканчивали незамысловатую игру. — Он должен познать это чувство сам. И эта девушка навсегда станет для него напоминанием о смертной любви, даже когда она канет в небытие. Её имя, друг мой, станет для него именем Жизни! Что будет возвращать его снова и снова… Ведь ты, Арай, воскресил его тело, а Она — кем бы она ни была — воскресила душу.       Арай, задумавшись, смотрел на свои карты.       — Интересно… — протянул он, кладя на стол козырную даму треф, — кто эта женщина?       Люцифер смерил его предупреждающим взглядом:       — Арай, подглядывать некрасиво.       Тот повёл бровью. Они оба услышали, как Смерть прожёг пространство на Землю.       — Подслушивать тоже, — заметил Бог, уже зная, чем займётся на выходных.       — Умоляю, Арай, ты хоть ему на глаза не попадайся. Он и так на взводе. Узнает, что за ним следят — жди беды.       Арай усмехнулся заботливому тону друга, но ведь целью его наблюдения был совсем не Смерть…              Когда чем-то увлечён — время проходит незаметно. Уже прошли февральские иды, близился праздник Луперкалии (14-15 февраля, что сейчас именуется днём всех влюблённых). Но в те времена это был праздник плодородия и очищения и, поверьте, те языческие обряды, что проводили жрецы в пещерах, показались бы современному человеку, вырезающему сердечко из красной бумаги, совершенно дикими.       Сердечки в этот день тоже вырезали, но только у ягнят и собак. Город был украшен всевозможными яркими лентами, особенно главная площадь, где сегодня должно было пройти ещё одно знаменательное событие — коронация Цезаря и передача в его руки единой власти. Но почему-то диктатор отказался от короны…       День был, действительно, не его. Цезарь, как верховный жрец, обязался принести на алтарь первую жертву. Но когда он разрезал грудь ягнёнка, там не оказалось сердца.       «Злой знак», — испуганно заметил один из сенаторов. «Ох, не к добру», — заметил второй. «Какая же тварь и без сердца?» — сказал третий, уже пророча смерть Цезарю.       В любом случае Луперкалии были открыты. Это празднование, увы, не сохранило до современности точных сведений. В разные года оно описывалось по-разному, полностью завися от изощрённой человеческой фантазии. То мужчины в этот день, принося жертву Луперку, должны были разделать тушу на шматки кожи и весь вечер бегать и бичевать женщин, этим очищая их. То молодые уходили в лес, и как хорошо, что у них не хватало времени записывать свои обряды.       Но неспроста Италия славится своими карнавалами. В этот день, правда, разделывали туши животных, но только чтобы дополнить звериными элементами свои костюмы для танца на главной площади.       Летта уже укладывала Тиберия спать. Этой ночью ей предстоит просидеть у его кровати, слушая отголоски плясок из города. Точнее, она так думала, ибо вскоре в дверь дома постучали.       — Я посижу с ними, идите, — почти с порога сказала Клауди, — идите развейтесь. Николло уже там. Идите, пока есть время, — велела женщина, проходя в дом.       За руку она вела сонную Рианнон, а на своих качала спящую дочь. Где-то с час назад её посетила прекрасная мысль сделать благое дело. Совесть ей не позволяла просто наблюдать, как две влюблённые души проводят этот праздник порознь. Поэтому Клауди тут же обязалась посидеть с дочкой отца-одиночки и взяла работу няни на себя. Среди людей тоже есть амуры. Няню долго уговаривать не пришлось.       Ох, судьба любит интриги, ибо взгляд Летты упал на лёгкое чёрное платье.       После заката город превратился в сказку. Везде горели фонари и свечи, их свет проходил через яркие витражи. Силуэты людей смешались с животными — на ком-то были накидки из домашнего скота, кто-то размахивал собачьим платком, на ком-то были целые черепа. Их тени отплясывали свой звериный танец.       Пройдя через танцующий хоровод, на Летте оказалось ожерелье из волчьих клыков.       На главной площади были высокие костры и уйма голосящего народа. На ступеньках зданий расположились музыканты, задающие ритм хаотичной весёлой толпе. Рядом с ними же разливали напитки, это было что-то интереснее обычного вина, недаром шамана у костра шатало ещё с утра, и он всё ещё тянул ритуальную песню.       — Ты сумела сбежать? — спросил знакомый голос у самого уха девушки.       Она улыбнулась Николло.       — А ты, гляжу, здесь с самого начала?       Ник пытался перевести дух после оживлённого танца. На его плечах болталась накидка из лисьих шкур. Было жарко, очень хотелось её снять вместе с вспотевшей рубашкой.       — Этот праздник не для бесед, — тут же улыбнулся Ник и потянул свою спутницу в центр площади ближе к свету костра.       Зря, она выбрала именно такое платье. Это было что-то вроде лёгкого халата, два края чёрной ткани плотно завязывались на поясе, запа́х формировал треугольный вырез на груди. Но ткань была воздушной, а танцы — порывистыми и страстными. Свет огня танцевал меж людей. Их песни разносились на весь Рим. Люди теряли обувь в быстрых плясках, разбивали ноги в хороводах вокруг костра. Остановить их мог только нескорый рассвет.       Летта готова была танцевать с Ником часами, кружиться в безудержном веселье. Когда они касались друг друга, сцепляли руки, обнимали, было чувство, что пламя разгорается в них самих. Что-то сжигало их изнутри. Плавило внутренности, вот-вот бы сожгло их заживо. Это была бы для них самая приятная смерть.       Летта улыбнулась, наконец, признав, что получает от этих танцев удовольствие. Совсем не замечая, что узел на поясе ослаб и вырез на груди стал гораздо глубже первоначального.       У самого костра какая-то девушка, чьи волосы едва ли отличались от цвета ржавого огня, взяла шамана за руку, завлекая его в хоровод, насилу прекратив его хриплую песню.       «Одинокая птица..!» — громко пропела девушка первые слова, и как по цепочке они перешли на уста других.       «Ты летишь высоко, — пели уже хором, долго протягивая ударные гласные, в особенности «о» и «е» давались народу весело и гулко. —       В антрацитовом небе безлунных ночей,       Повергая в смятенье бродяг и собак,       Красотой и размахом крылатых плечей.              У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда.       Тебя манит незримая миру звезда…       А в глазах у тебя неземная печаль.       Ты сильная птица, но мне тебя жаль», — пели человеческие голоса.              Тут Ник остановился. Казалось, затих весь мир, даже песня, что тянулась так близко, доносилась до их ушей будто из соседнего города. Даже треск высокого пламени, чей свет играл на её бледной коже, стал немым.       Ник подошёл ближе, пальцами осторожно касаясь бликов на её вздымающейся неспокойной груди. Они дышали неровно, после сумасшедших танцев. Пальцы медленно скользили вверх по её рёбрам. Его прикосновения были холодными, от ледяных пальцев по горячей коже проходил мороз, а в грудной клетке бешено стучащее сердце сжигало лёгкие.       Летта приблизилась в ответ и движения её показались нерешительными. Их головы оказались опасно близко. Губами они ощущали тёплое дыхание друг друга. В этот момент Летта была счастлива, счастлива, что влюблена.              «Одинокая птица, ты летаешь высоко…       И лишь безумец был способен так влюбиться.       За тобою вслед подняться,       За тобою вслед подняться,       Чтобы вместе с тобой       Разбиться       С тобою вместе.       С тобою вместе».              Напиток оказался для кого-то предельно весёлым, сердце какого-то старца не выдержало такой крепости. Поэтому Смерть тоже посетил Луперкалии.       Внимательные глаза тут же нашли пламенную пару. Две чёрные фигуры, две влюблённые тени. Он не хотел здесь оставаться, но…       Он улыбался, видя искреннюю радость в глазах Летты. Любовался её лёгкими движениями, слушал звонкий смех. И когда веселье пары внезапно остановилось, сложив руки на груди, он возмущённо обратился к Пророку:       — И как ты можешь такое допустить? — спросил Смерть коня, что сбежал из конюшни.       Конь фыркнул, никуда больше не собираясь идти. Они стояли возле музыкантов, и кажется, Пророк пришёл сюда с одной единственной целью — выпить.       — А тебя какая кобыла бросила?       Конь уныло выпустил воздух через ноздри и опустил голову.       — Топай к хозяйке. Ещё не хватало, чтобы ты копыта откинул от вина с опием, — Смерть задумался, да, этот факт объяснял всеобщие порывы любви. И уже почти заталкивал коня на площадь. Да, он уже попрощался со своей мечтой, желал Летте счастья, но эгоизм и тень надежды задевали в нём что-то человеческое. Было жалко портить идеальную картину таким именем, как Николло.              Пророк неспешно пошёл к хозяйке. И дошёл на самом интересном моменте. Они почти поцеловались. Влюблённые закрыли глаза, уже едва коснулись губ друг друга, как тут меж их головами появилась голова лошади.       Пророк нагло оттолкнул Летту, полностью встав между Николло и своей хозяйкой. Только к девушке он стоял лицом, а вот лицо Николло оказалось очень близко к хвосту лошади.       — Эй! — зло возмутился Ник на коня.       Летта же с любовью погладила шерсть на голове скакуна и, извиняясь, сказала парню:       — Прости, я уже давно обещала ему прогулку. — И снова коню, — и вычесать тебя не мешало бы…       Они вдвоём — Летта и Пророк — ушли обратно в конюшню. Тут сейчас было тихо, лишь доносились заглушённые звуки с площади. Летта взяла щётку и бережно стала чистить своего защитника, всё думая о том, что могло произойти. Прошло несколько минут, словно опомнившись, она поправила взъерошенные волосы и завязала почти упавшее платье.       В конюшне было темно — блеклый свет луны был единственным освещением. Тяжело вздохнув, она коснулась лбом шеи коня, будто общаясь с ним невербально.       — У этого вечера есть две концовки, — тихо произнесла девушка, гладя чёрную гриву Пророка. — Нику надоест бродить в одиночестве по площади и через пятнадцать минут он придёт сюда… Тогда, — она мило улыбнулась, — нам можно будет не идти в лес с молодёжью.       Конь фыркнул и посмотрел в дальний угол конюшни, где, сложив руки на груди, стоял Смерть. Им двоим не нравилось такое развитие событий.       Летта тоже оглянулась. Ощущение чужого присутствия преследовало её всю зиму. Как и прежде она ощутила холод и почувствовала запах грозы.       Девушка закачала головой, отмахиваясь от противных мыслей.       — Или я могу переодеться, и мы на этот вечер сбежим из города, — сказала Летта Пророку. После чего её конь сам подвинул к хозяйке седло.       Её костюм с глубоким капюшоном был в одной из сумок, спрятанных в конюшне. Девушка быстро сменила откровенное платье на брюки и мантию. Но полностью снарядить коня она не успела. Седло так и осталось лежать на лавке.       А Ник, зайдя в конюшню, увидел лишь удаляющуюся фигуру Призрачного всадника.              Через месяц, как и пророчила Летта, Цезаря убили. 15 марта 44 года до нашей эры ему нанесли двадцать три ножевых ранения. Последний удар от предателя был самым болезненным, именно такие наносят близкие люди — они знают, куда бить. «И ты, Брут?» — в отчаянии сказал Цезарь и умолк навеки.       О его смерти тут же узнал весь Рим. В городе стало неспокойно, многие уехали сразу после похорон диктатора, что, кстати, тоже состоялись неудачно — заговорщики сожгли его тело.       Родители Тиберия также поспешили собирать вещи. Для ребёнка реформы и революции — неблагоприятная среда, потому весну они провели в загородном доме. Он находился близ гор Лацио (точнее, посередине полуострова, между Римом и Неаполем, западная часть). Свежий воздух, тишина и отдалённость от большого города должны были пойти на пользу воспитания Тиберия. Няню семья взяла с собой, что расстроило Николло, ведь у него пока не было денег на такую дорогую поездку.       Но он писал ей письма. Раз в неделю Деката получала от него длинные сообщения. Он писал ей обо всём. О праздниках, что устроил Октавиан — приёмный сын Цезаря — в Риме в честь былых побед диктатора, о политических заговорах, о том, что возле таверны зацвели розовые цветы, Рианнон разрисовала мелками их лошадь, и по вечерам скучала по любимой няне. И только в конце он писал, как скучает сам.       Но весна стремительно прошла, наступило самое лучшее лето в жизни Летты. Так она его не проводила уже очень давно — а именно беззаботно.       В пятницу ей разрешалось взять Тиберия на конную прогулку, и они наперегонки бежали к морю. Собирали цветы, ловили ветра. И конечно, писали ответное письмо в Рим. Тиберий сам сочинял несколько строк.       На обратном пути, ближе к вечеру, Деката учила воспитанника идти по звёздам. Рассказывала, как они меняются с движением планеты, как по ним всегда можно найти дорогу домой.       Каждую неделю она ждала эту волшебную пятницу. Но больше её любила лишь первую и третью субботу месяца, ибо в эти дни ей разрешалось самой покинуть поместье.       «Разрешалось», — будто Летте важны были какие-то правила. Она их соблюдала, лишь пока ей это было выгодно.       Каждую вторую субботу Пророк шёл на север, вверх, ближе к границе с Римом, где их уже ждал Николло. Он был рад любой возможности её увидеть, он с трепетом ждал этих коротких свиданий раз в несколько недель — стоило Нику увидеть её глаза, как он понимал, что потерян, что безумно влюблён.       Но в третью субботу августа Летта не пришла. Она направила Пророка к морю, где обычно гуляла со своим воспитанником. Одиноко прошлась по песчаной косе. Пророк уныло мыл копыта, затем вовсе скучающе отошёл от берега. Песок сменился травой и камнями, ровная дорога перешла в возвышенность. Тут конь вовсе остановился.       «Ну, что с тобой?» — заботливо поинтересовалась Летта у грустного Пророка. Тот даже не фыркнул в ответ. Летта спешилась. Поправила светлую лёгкую накидку. Погладила его по чёрной гриве. Пророк был для неё не просто питомцем, он был её верным другом, товарищем. Он всегда оказывался в нужном месте в нужное время, за что и получил своё имя.       Более того, это был конь её отца. Пророк был с Леттой с самого детства, с самого начала и по сей день.       «Отдохни немного», — прошептала ему Летта, дотронувшись лбом до его шеи. Пророк был старше своей хозяйки, и лишь благодаря её магии оставался молодым и выносливым гарцуном. Но иногда, как сейчас, возраст давал о себе знать. И Пророк уставал.       «Отдохни», — ещё раз сказала Летта, приобняв своего друга.       Только потом она поинтересовалась, куда же тот её привёл. За спиной растягивая лёгкую полупрозрачную шаль, что нежно развивал тёплый ветер, Летта осмотрела вечерний пейзаж. Это был крутой холм, что, как нередко бывает у моря, оканчивался таким же крутым и опасным обрывом. Сухая трава щекотала ноги, вдали мелькали одинокие мотыльки, птицы низко парили над водой — к дождю. Летта поднялась выше. Сейчас ветер дул с суши, он тоже будто подталкивал её идти дальше — к морю вместе с ним. Поток воздуха поднимал шаль, что запуталась на её руках, превратившись в белоснежные крылья. Она бежала всё выше, вперёд к солнцу, навстречу с закатом, как свободная белая птица.       Но тут летнее тепло исчезло, кожа ощутила заблудившийся северный ветер, как раз тогда, когда Летта подошла к самому краю. Девушка задумчиво смотрела вниз на большие острые белые камни, на застрявшие в породе засохшие коряги, на то, как об эту страшную скалу разбиваются солёные волны, пеной и брызгами омывая её основание. Она слушала чаек, ветер что-то шептал ей на ухо, как и шум воды, заходящее солнце прямо напротив немного слепило глаза.       Летта улыбнулась этой красоте. И медленно приподняла правую ногу над обрывом, собираясь сделать шаг.       — Не нужно, — тут же предостерёг её строгий голос сзади. — Не торопите свой смертный час.       Девушка обернулась, на лице её была радость, ибо в нескольких шагах от неё стоял Смерть.       — Я соскучилась, — призналась Летта, этим объясняя своё поведение. Она не собиралась прыгать, нет. Так она лишь позвала его.       — У Вас очень рискованный способ приглашать на встречу, — голос его оставался холодным, но как бы ни было опасно это свидание, он был ему несказанно рад.       — Я бы написала письмо, но Вы не оставили адреса, — Летта не выпускала из рук прядь распущенных волос, что ветер развивал в направлении моря. Игриво прикусывала губу и, кажется, кокетничала. Это как-то само получалось, — хотя на кой мне это, ежели Вы всегда были рядом?       Тут Смерть насторожился, а Летта не медлила с объяснениями:       — Или Вы будете скрывать, что всё это время следили за мной? Точно знаю, всю зиму Вы наведывались в Рим, — Летту немного забавляла эта неловкость, в которой оказался Смерть, но отчего-то засмущалась и она.       — Вы меня видели?       Летта улыбнулась и отрицательно закачала головой:       — Нет, увы, — она опять прикусила губу. — Но слышала. Некоторые Ваши слова мне были даже очень лестны. Уверена, что Пророк с Вами в заговоре, иначе мне не объяснить оскорбление Ника на Луперкалиях.       Она услышала, как Смерть усмехнулся:       — Я не хотел его обидеть, мне просто повезло.       Усмешка перешла и к Летте.       — Когда Вы меня впервые услышали? — осторожно спросил Смерть, вспоминая, что же он наговорил больше чем за половину года.       Летта задумалась, приподняв голову к небу. Решила рассказать всё с самого начала:       — Вечером, когда нашла кулон, — она оттянула на шее ниточку, что до сих пор носила. — Я не сразу поняла, чем Вы так возмущены. Но наблюдать за Вашей ревностью было интересно.       Смерть на секунду потерял дар речи. Она играла на чувствах, была автором великолепной композиции в исполнении судеб и эмоций. Иначе не объяснить, почему видя его досаду, она всё равно шла в объятья Ника.       — Всё это было Вами подстроено?       — Отношения с Николло? — уточнила девушка, — мне нужно было писать биографию Декаты. И чем серьёзнее заворачивался этот сценарий, тем чаще появлялись Вы, — она сказала это несколько тише, словно это и была главная причина такого поведения — всё ради ощущения его присутствия, душевного спокойствия и умиротворяющего холода.       Смерть не знал, что сказать, что ему сделать и как правильно поступить. Он давно смирился с верностью их вечной разлуки, но как это пояснить ей, увидев мечтательный огонёк в девичьих глазах? Они почти открылись друг другу. Действительно, стояли на опасном краю. Летта вернула его мысли на правильный, однако, тоскливый путь:       — О чём Вы тогда говорили? О последней — девятой жизни? — эти слова единственные оставались ей непонятными и показались настолько важными, чтобы разрушить романтику.       Смерти было проще рассказать о своей работе, чем о своих сомнениях. Говорить с ней уже было прекрасно и неважно о чём, о любви или бытие. Выслушав лаконичные объяснения, Летта уточнила:       — Значит, жизнь дана нам, дабы очистить душу. А что случилось с тем человеком?.. — ей стало неудобно указывать на то, что его убила она, ибо речь шла о Римском психопате.       Но Смерть понял её без этих слов:       — Он умолял дать ему ещё один шанс. Поклялся, что искупит грехи, и я отправил его в третью жизнь. — Он опередил её вопросы, точно зная, о чём она думала. Сделав шаг навстречу, Смерть продолжил, — нет, нам не встретиться в следующей жизни, ибо Вам не суждено вновь оказаться на Земле. Да, у Вас благие цели. Вы спасаете чужие души, но какой ценой? Средства достижения мира себя не оправдают. Посудите сами. Вы лгали, крали, обманывали и предавали. Убивали. Да, Ваши намерения чисты, но путь их достижения необычайно грязен. Ответьте сами себе, будь у Вас шанс начать жизнь с чистого листа, Вы бы написали себя иначе?       Да, так много можно исправить на свежем листе, переписать, подобрать эпитеты. Но почерк, увы, останется неизменным… Особенно у неё. Летта не ответила «нет», но она знала, что никогда не скажет «да»:       — В мире полном насилия, естественно взяться за нож.       — Это Ваша последняя жизнь, — предупредил Смерть, обводя рукой летний пейзаж, озарённый светом алого заката. Он предупреждал, что впредь она может этого не увидеть. И сказал серьёзно, — не тратьте её на погоню за призраком.       Как и в прошлую их встречу Летта тут же вскинула руку вперёд, пытаясь задержать таинственного незнакомца.       — Постойте! — сказала она, когда тот развернулся, чтобы уйти.       Но в этот момент мелкие камешки посыпались под её ногами, падая вниз по отвесной скале. Она потеряла равновесие, стоя на самом краю, и эмоциональная фраза тут же перешла в испуганный крик. Эта секунда длилась вечность. Целую вечность она падала вниз, вот-вот бы разбив кости об острые камни, представляла, как умрёт, уже чувствуя на губах тёплую кровь. Тело тут же напряглось и в одночасье онемело, она вскинула руки куда-то вверх и вперёд, пытаясь за что-то схватиться, удержаться, и в тоже время не чувствовала собственных конечностей. Она закрыла глаза, чтобы пропустить эту бесконечную секунду.       И тут же оказалась в его объятиях. Он успел поймать её.       Если прошлое мгновение было отвратительно долгим от страха и жути, то это не хотелось отпускать. Летта не открывала глаз, только бы не спугнуть этот миг. Смерть чувствовал, как её испуганное сердце пробивает уже его грудную клетку, он также ощущал своей кожей её тёплое частое дыхание. И забыв про все законы, он крепче обнял черноволосую девушку, отводя от края и даруя покой.       Представьте себе самый тихий сон. В лесу только что закончился первый весенний дождь, пахло мартовской грозой. Туман нежно обволакивал высокие вековые деревья. Сквозь приглушённый зелёно-голубоватый сумрак пронизывались одинокие солнечные лучи. Было слышно лишь пение ветра, его шорох в густом лесу, его завывания в глубоких пещерах. Это и была музыка души — его души — холодной и умиротворяющей.       — Уже в третий раз я спасаю Вам жизнь, — тихо сказал Смерть, отчасти развеивая собственную магию.       — Я бы выжила. Я не настолько слаба, как Вы думаете, — Летта не убирала головы с его плеча и говорила медленно, будто только что проснувшись.       — Я так не и думаю, — Смерть ответил на выдохе и открыл глаза. Там далеко на горизонте было видно тонкую яркую полоску — солнце почти скрылось.       Смерть холодной рукой провёл по её волосам. Что же чувствовал бессмертный, наконец, касаясь своей возлюбленной? В первый раз обнимая её? И в последний…       Поправив чёрный локон, заведя его за ухо девушки, он опустил голову, чтобы поцеловать её в висок.       — Жизни можно избежать, — прошептал он ей на ухо, — но смерти — никогда. Так живите, милая, живите. Не упустите свой шанс…       Летта всё ещё стояла с закрытыми глазами, поэтому не видела, как Смерть улыбнулся, вновь проведя ладонью по её волосам. Чёрные… Ему больше нравились серебряные.       Но вот солнце исчезло за горизонтом. Подул тёплый ветер уходящего дня. Летта прижала руки к груди, почувствовав внутри пустоту. Она вновь осталась одна…              Мы видим то, что хотим видеть и наоборот. Так и присутствие Арая на этом же берегу осталось незамеченным. Он немного забылся с делами в Раю, но вот вспомнил о своей угрозе проверкой. Кто же та невероятная девушка, что пленила сердце Хранителя?       Арай стоял чуть поодаль от высокой скалы и, когда перевёл взгляд на женскую фигуру в белой тунике, наконец, увидев Её, то был поражён. Настолько, что произнёс по словам:       — О… мой… Бог… — удивлённо сказал Всевышний, узнав эту девушку.              Летта не просто не пришла на встречу с Николло. Она ещё передала записку, что ей нездоровится, но приезжать к ней не надо. В следующую вторую субботу объяснительное письмо говорило, что хозяева не разрешили ей уйти. Список уважительных причин затем дополнялся: «Совестно покинуть больного Тиберия», «Семья готовится к празднику», «Кухарка сломала руку, помогаю прислуге». Николло эти записки уже начинали злить, но он продолжал искать способ уехать с дочкой из Рима.       Наступила вторая неделя ноября. Утром понедельника Летта села за письменный стол, лениво взяла перо, придумывая очередную отговорку, почему не может приехать на этих выходных к границе. Это было неправильно, она тянула откровения, хотя следовало лишь признаться, что она больше не хочет его видеть. Что чувства к Николло остыли, да и более того, их никогда не было.       Совесть не позволяла ей написать то, что нужно было сказать в глаза. Разбить ему сердце чернильными строками было бы чудовищно даже для неё. Летта назначила встречу на песчаной косе в эту субботу.              Ник получил послание только через три дня. В четверг он долго ходил по Риму, точнее сказать, бегал и метался, ведь, наконец, появился шанс увезти дочь из города. При новой Главе Республики цены, да и курс валюты, скакали по кривой, как по сломанным качелям. Они были весьма непостоянными, но временами выгодными. Если вчера в хлебной лавке за обычную лепёшку можно было продать себя в рабство и остаться при этом голодным, то сегодня за эту же лепёшку можно было выкупить весь рабовладельческий рынок. Главное было поймать момент, пока он не поймал тебя.       Николло возвращался от юристов с несколькими расписками, на лице его была искренняя улыбка — дело было почти закончено. Но вдруг он насторожился. Появилось забытое чувство преследования. Ник недоверчиво посмотрел на стражников у дома напротив. Может, дело было в той большой сумме, указанной в расписке? Человек с полным кошельком всегда излишне насторожен и видит опасность даже там, где её нет.       Постарался спокойно пройти несколько кварталов, но обернувшись, он увидел тех же стражников. А по другую сторону улицы ещё четверых. Нет, солдатам из республиканской армии вряд ли нужны деньги обычного горожанина. Если только им нужен не сам горожанин…       Ник свернул в переулок. Сомнений не осталось, когда солдаты последовали за ним. Кто-то узнал и доложил о его неблагочестивом прошлом. Иначе, зачем дюжине вооружённых мужчин нападать на честного работника кузнечной лавки, к тому же и отца-одиночку?       Он только облегчил солдатам задачу, заведя себя в тупик. Его тут же окружили. Правда, они ещё не знали, что связались с магом. Или знали?       Резкий порыв ветра повалил стражников с ног. Нескольких солдат откинуло в стену.       — Кто послал вас? — угрожающе раздался голос Николло над упавшими воинами.       Ответ он ожидал получить совсем не в такой форме. В этот момент кто-то сзади ударил его плетью по спине. Шипя от злости, Ник перевёл своё внимание на другого смертника. Этот жест для остальных стал подобием пушечного залпа на старте важного забега. Солдаты кинулись на мага, вдесятером пытаясь заломить ему руки и не умереть при этом.       Один мужчина тут же упал на пол, схватившись за горло — он задыхался. Другому расщепило ногу, и он упал возле друга, неистово вопя от боли. А третий успел завести руки мага в металлические кольца кандалов-колодок, и желание Ника взорвать тому мозг так и осталось желанием.       — Можете почувствовать себя простым смертным, — прозвучал чей-то высокий голос из тени.       Ник дёрнул скованными руками. Даже ветер призвать, увы, не получалось, а тем более расплавить металл. Вскинув брови, он непонимающе посмотрел на, казалось бы, обычные железные колодки, всё ещё пытаясь взорвать стражнику мозг. Его взгляд полный отрицания и недоумения обычно сопровождается простым человеческим: «Что за?..»       — Моё новое изобретение, — сказал тот же высокий голос, Ник наконец вспомнил, кому он принадлежал. Высокомерному алхимику с конца торговой улицы. Они мельком пересекались однажды. — Мой господин искал с Вами встречи.       А верный алхимик всегда был рад услужить своему патрону. Теперь, когда Ник не мог колдовать, его повязали, как мальчишку. Колодки, что удерживали руки на расстоянии сантиметров двадцати, прочно закрутили гайками, пока заключённый не сломал хлипкую временную застёжку. Под локти его вели два амбаловидных солдата, картину завершал тёмный мешок на голове. Ника специально вели по каменистым ухабистым тропинкам, дабы он спотыкался; несколько раз роняли, как беспомощного; врезались им во все углы — неоригинальная человеческая месть за причинённые им увечья. Эти поступки лишь веселили Ника, но в очередной раз слепо упав на грязную землю, он понял, что сбился с курса, запутавшись в поворотах.       Как бы хорошо Николло не знал Рим, через полчаса такой ходьбы он мог лишь догадываться в городе он ещё или уже далеко за.       Ступеньки особенно радовали солдат. Их забавляло, как пленник оступался и скатывался вниз, как сейчас упав на холодный каменный пол. Они подняли его за плечи. Уронили на стул. Неизвестные ещё не начали пытки, а Нику уже разбили губу.       Наконец ему позволили видеть. Это была маленькая комнатка где-то под землёй. Тут не было окон, зато был небольшой очаг с выводной трубой (примитивная печь). Из мебели был только стол посередине, два стула, на одном из которых сидел Ник. Мало ли где-то мог быть этот подвал.       Что касается живых, то возле маленькой лестницы, ведущей к выходу, стоял один стражник. Возле стола самодовольно стоял тощий алхимик, губы искривляла тоненькая противная улыбка.       Алхимик относился к типу людей, которым хочется выбить все зубы, только бы стереть эту мерзкую улыбку с лица. Когда алхимик издал короткий смешок, Ник понял, что простого удара по зубам будет мало, такого нужно придушить.       — Где же твой хозяин? Меня приволокли, а Брута долго ожидать? — голос Ника был злым и раздражённым.       — Брут? — переспросил алхимик, как-то по-птичьи поведя головой. Да, эту шею определённо хотелось свернуть. — Вы уверены, что нам нужен именно он? — тощий обратился к кому-то возле очага. Теперь и Ник увидел там тёмную фигуру, увлечённую чтением маленькой книжки. — Его ум не внушает доверия.       Тот пропустил слова слуги мимо ушей. Подошёл к столу. Напротив Ника сел рослый широкоплечий мужчина в привычном для него военном обмундировании. Его образ давно стал в Риме символом отваги и верности, ведь этот человек так много сделал для Цезаря и его народа. Перед Ником сел Марк Антоний, положив книгу на стол.       — Обсудим дело, — прозвучал его низкий уверенный голос.       — Как я давно не слышал таких слов, — ответил Ник, вытирая тыльной стороной ладони кровь с разбитой губы, — только, кажется, раньше люди находили меня, а не волокли к себе.       — Я искал уб… — начал Марк.       — Я с этим завязал, — резко предупредил Ник, перебив его. Но про себя улыбнулся человеческому лицемерию. Каково это днём улыбаться кому-то в сенате, а ночью подбирать для него наёмника?       Собеседник упрямо продолжил:       — Я искал убийцу, что всегда качественно выполняет свою работу. Раз ты уже здесь, обсудим дело. Ты наверняка наслышан о Чёрном всаднике? — цель оказалась покрупнее, чем сенатор.       Ник не собирался отвечать. Вести спокойный дружеский диалог мешали, как минимум, скованные руки.       — Как Вы обо мне узнали?       — А вот Чёрный всадник наслышан о многих, — невозмутимо продолжил полководец, указав на книгу. — И о тебе, и обо мне.       — Я думал, всадник уже мёртв, — недоумевал Ник. Алхимик недовольно закатил глаза.       — Я тоже так думал. Ведь это я нашёл её бездыханное тело в темнице. Сегодня, между прочим, годовщина.       — Её? — ещё больше удивился Ник. Вечер становился всё интереснее.       — Да, её. Я посчитал подробности о трупе излишними, ведь более о ней ничего не представлялось узнать. Однако вообрази моё удивление, когда я увидел её на городской площади. Живую, невредимую.       — Быть может, обознались? — голос заключённого оставался раздражённым.       — Я предположил такое. Но на всякий случай выставил за ней слежку. Вести были весьма утешительными, я уже стал забывать о странной девушке, как тут один из моих шпионов принёс это, — Марк положил руку на книгу. — Надеюсь, ты дневник не ведёшь? Для наёмника это очень опасная привычка.       Антоний взял книгу в руки, пролистал, оставив где-то на середине. Это был блокнот Летты, тот самый, в который она записывала все свои планы и свершения. Он был спрятан в кармане возле седла, и был украден на Луперкалиях. Но девушка не заметила его пропажи, приняв решение забыть о прошлом.       Марк Антоний долго его читал. Он узнал, что некоторым победам в былых войнах обязан именно Чёрному всаднику. Узнал о заговоре Брута, о становлении Октавиана. Марк бы мог использовать этот сборник компромата против остальных, если бы так много страниц не было посвящено ему — «честному, доброму» человеку. Летта знала о его алчном стремлении к власти и полной готовности убить Октавиана, что стал на его пути к желаемому.       «У Цезаря мало шансов выжить, ибо среди его друзей много врагов. Увы, пока они действуют не сообща. Один нальёт в бокал яду, другой предложит вместо вина опий», — писал Чёрный всадник за день до инсценирования своей смерти. Ровно год назад родной сын налил в кубок отца аконит, а лучший друг предложил испить из отравленной бутылки.       — Тут и про тебя есть несколько страниц, — ухмыльнулся Марк. — Она называет тебя своим экспериментом 2.7.              Дневник Летты был оформлен строго, там были только сухие лаконичные заметки, из которых Марк Антоний узнал, что человек, скрывающийся под именем Николло, на самом деле, наёмник Тени. Некогда это было знаменитое сообщество убийц в центральной Европе, но оно быстро распалось. Его организация была ошибкой с самого начала, ибо как может существовать группа людей, где каждый способен на хладнокровное убийство за выгодную цену? Особенно, если среди профессиональных убийц находились психопаты.       В один прекрасный день сообщества Тени не стало, оно исчезло, как шары на бильярдном столе после первого правильно удара. Точнее, прекрасным тот день был лишь для белого шара, что остался на поле; для того, кто держал нож.       Так Ник остался единственным наёмником из страшной группировки, ибо он был тем самым психопатом, которому порой не нужен был даже повод для убийства. Он получал от этого удовольствие. А брать деньги за свою работу было вдвойне приятно.       Деньги — единственное, что сдерживало Ника от необдуманных убийств. Он бы с радостью убивал всех подряд, каждого прохожего, но в таком случае его работа теряла ценность. Он был зависим от неё. Еле доживал до очередного задания, до криков жертвы, до тёплой крови и слёз. Особенно ему нравилось, когда цель сопротивлялась. Поэтому он, не раздумывая, взял заказ на убийство собственного клана.       Это была интересная работа. Ни одна жертва до этого не оказывала ему достойного сопротивления, а тут, правда, пришлось попотеть. Его впервые ранили, хотя по сравнению с тем, что сделал Ник, эту рану можно было считать царапиной. К концу страшного вечера перед его ногами лежало пятнадцать голов некогда сильных наёмников.       Так Ник присвоил себе имя клана и впредь стал работать один. Ненадобность делить заработок стала приятным бонусом. Есть неоднозначный совет: «Если хотите полюбить свою работу, сделайте её своим хобби». Ник жил своей работой, был профессионалом в своём ремесле.       За прошедшие пять лет от его рук умерло более сотни людей, что уже говорить про всё время его карьеры. В январе 50-го года ему перепал очень дорогой заказ. Сразу несколько покупателей желали смерти одному человеку, Ник не мог им отказать. Задумался лишь над анонимным письмом, где предлагали уничтожить всю деревню неподалёку, способ оплаты был расписан ниже. Ник был не против кровавой бани, но боялся, что не успеет. Как и с просьбой выведать некоторую информацию у жертвы до убийства.       Решив, что всё обдумает на месте, Ник взял тёплую одежду и отправился в Норвегию, в последние викингов, вождя которых предстояло убить. Прибыл он рано утром, ему не нравилось это время суток, Ник привык работать ближе к вечеру, когда нормальные люди собирались ложиться спать, теряли бдительность и силы. Поэтому при дневном свете наёмник осмотрел деревню, нашёл дом вождя. Трудно было не заметить трёхэтажное богатое здание. Понаблюдав за движением людей в окнах, Ник понял, что спальня на втором этаже с восточной стороны. Прислушавшись к толпе на улице, он узнал, что вождь дома, никаких походов и набегов, морских и сухопутных пока не предвещается, праздников тоже, значит, вождь, соблюдает нормальный режим дня. «Повезло», — подумал наёмник, задумавшись, чтобы он делал, окажись его цель на корабле.       Это было не последним везением. Он чуть не расхохотался, узнав, что во всём этом большом трёхэтажном доме живёт исключительно семья вождя: вождь, его жена и дочь. Не было никакой охраны, ибо хозяин дома считал, что поборет любого врага собственной силой. Ник мог свободно зайти через парадную дверь. Но ради приличия дождался темноты.       При свете луны Ник подогнал лошадь к восточной стороне большого дома. Когда во всех окнах погас свет, он забрался в окно спальни.       Комната была заставлена охотничьими трофеями викинга. На полу и стенах висели шкуры животных, из них же и было сделано одеяло на двуспальной кровати. На небольшом столе у противоположной стены стояли ещё тёплые свечи.       Ник тихо подошёл ближе по каменному полу, чтобы не разбудить свою жертву. Вождь был беспомощен, как и его жена, что спокойно спала на левой стороне кровати. Ник сейчас мог просто взять нож и всадить его в горло устрашающему воину, что, казалось, выбрали вождём лишь за физическую силу.       Это было бы слишком скучно. Он цокнул языком, оглядывая будущую пыточную. Улыбнулся, найдя на потолке прочные деревянные балки, через которые почти сразу перекинул несколько верёвок, оставив их спокойно свисать до нужного момента.       К богатырю Ник пока не подходил. Пускай сон силача был непробудным, наёмник оставался осторожным. Он пошёл на левую сторону, связал руки его жене и только потом начал представление.       Женщина вскрикнула, когда её стащили за волосы с кровати. Сразу начала вырываться. После того, как она громко произнесла имя мужа, Ник закрыл ей рот рукой и приставил к шее острый нож, от чего женщина резко дёрнулась.       — Заткнись, — приказал ей наёмник, — а ты не двигайся, — он обратился к вожаку, что проснулся от криков жены. — Если хочешь, чтобы она осталась жива, — Ник демонстративно провёл лезвием по её шее, по коже потекла тоненькая полосочка крови, — делай всё, что я скажу.       Мужчина застыл на полушаге, собираясь наброситься на наёмника. Но остановился, что-то злостно шипя сквозь зубы.       — Чего ты хочешь? — прохрипел воин.       — Чтобы ты привязал себя вон к тем верёвкам, — спокойно ответил Ник, указывая вправо вооружённой рукой.       И стоило ему отвести нож от горла женщины, как её муж кинулся вперёд, нападая на врага. В этой драке вождь бы одержал победу, ибо даже среди его собратьев немногие превосходили его по силе и мощи. Не было человека, что был ему равным в бою. Но Ник не был человеком.       Жена в тот же миг упала без сознания, а вождь, что в порыве ярости уже представлял, как впечатает этого наглеца в стену, неожиданно стал задыхаться. Схватился за горло, мир перед глазами начинал темнеть. Мужчина хрипло кашлял. Последнее, что он увидел, прежде чем закрыть глаза — скучающая ухмылка наёмника.       Очнулся он, уже будучи привязанным к тем верёвкам, что заблаговременно подготовил Ник. Балка легко выдерживала вес вождя, поэтому Ник подтянул канат так, чтобы воин практически висел в воздухе, касаясь пола лишь пальцами ног.       — Я уж боялся, что ты не проснёшься, — улыбнулся Ник, — думал, перестарался.       Ник повернулся к столу, чтобы зажечь несколько свечей. Работать всегда удобнее, когда видишь, что делаешь. Возле стены сидела заплаканная испуганная женщина. Её светлое ночное платье было испачкано кровью. Она трясла головой, беззвучно шептала, судорожно повторяя молитвы.       — Что ты с ней сделал, ублюдок?! — брызжа слюной, выкрикнул вождь.       Ник ответил, не оборачиваясь, увлечённо раскладывая на столе клинки:       — Она проснулась раньше, мы с ней немного развлеклись. Но она так громко кричала, что я отрезал ей язык, — его голос был абсолютно спокойным, будто не произошло ничего сверхъестественного.       Вождь же после этих слов стал сыпаться проклятиями, пытался вырваться из пут. Ник слушал, кивал головой, думая: «Так меня уже называли. Это правда. За это я сломаю ему ребра. А это что-то новенькое, надо запомнить».       — Она вырывалась, поэтому весь язык отрезать не получилось, лишь кончик, — Ник улыбнулся плачущей жертве, подмигнул, намекая, что мучительная ночь будет долгой, отчего женщина, заскулив, сжалась у стены.       — Я возвращаюсь к своим условиям. Ты делаешь, что я скажу — она не чувствует боли.       Воин перестал дёргаться, осознав, что крепкие путы зачарованы. Повинно склонил голову и спросил:       — Чего ты хочешь?       Ник весело и одобрительно кивнул, доставая из кармана письмо:       — Для начала, ты должен честно ответить на вопросы из этой бумаги.       Звучало просто, если бы вопросы не касались важных вещей. Это письмо требовало разглашения семейных и военных тайн, страшных секретов, что хранились ни одно поколение. Услышав, что хотят от мужа, жена стала мычать и качать головой, моля его одними глазами молчать. Он и сам не решался отвечать.       — Хоть пытай — не скажу, — грозно заявил воин.       Ник усмехнулся:       — Тебя пытать бесполезно, поэтому я оставил её в живых. — Он поднял женщину за запястье и прижал её ладонь к столу, — рассвет ещё не скоро, поэтому я начну с малого. Сначала руки, затем лицо. Я изувечу её на твоих глазах, изнасилую, сломаю кости, сниму кожу… — он красочно представил хороший вечер, — о, когда я закончу, от неё ничего не останется. И милая даже не сможет закричать, — он улыбнулся ей, проверяя немое заклинание. И снова обратился к её мужу. — Знаешь, что будет дальше? Ты продолжишь молчать, я отрублю ей пальцы. Она начнёт дрожать, плакать от мучительной горячей боли, не в силах издать ни малейшего звука. Ты снова вспомнишь несколько тяжёлых проклятий, но я не остановлюсь. — Ник взял со стола клинок, женщина тут же в страхе попыталась отшагнуть назад, но маг не собирался её отпускать.       — Стой! — крикнул воин.       — Так останови меня, — тихо ответил Ник, водя лезвием над племенем свечи. Ему же не нужно, чтобы жертва быстро умерла от потери крови. Рану следует прижечь. — Ответь на вопросы, и я прекращу её страдания.       Чем были бы угрозы, если не выполнять обещанного? Ник всегда держал своё слово. И сейчас, воистину наслаждаясь процессом, он провёл раскалённым острым металлом вдоль женского указательного пальца. Ему нравилось, как шипела кровь, как жертва беспомощно пыталась вырваться из мёртвого хвата, он слушал, как она задыхается от боли, не замечая горячих слёз. Ник дал ей время отдохнуть, снова нагревая металл. Женщина упала на колени, прерывисто дыша.       — Ответ? — спросил Ник. Но воин продолжал молчать, прикусив губу.       Ник пожал плечами и продолжил. Он завёл острие в проделанную рану, проворачивая его под маленькую фланговую кость. Он так увлёкся, будто хотел оставить себе с этого вечера сувенир на память, и им должна была стать именно эта косточка.       — Да и иди сюда… — сказал убийца, ковыряясь ножом в тонком пальце. Горячее лезвие разрезало сухожилия, изничтожало мышцы, со скрипом проходилось по кости при неосторожных движениях мясника. Рука женщины непроизвольно дрожала, когда металл разрезал нервы, сама женщина уже еле всхлипывала. Замутнёнными глазами она посмотрела на столешницу, и не знала, что хочет сделать первым: закричать от боли и ужаса или вырвать от извращения. Её кожа побледнела.       Мясник радостно засмеялся, сумев достать победную среднюю фалангу. И отрубил ненужный изувеченный палец, как обычный кусок мяса.       Женщина упала в обморок.       Магу это не понравилось. Он принялся приводить её в чувства.       — Нет-нет, ты должна быть в сознании, чтобы твой муж смог увидеть всю алую палитру мучительной боли, — острая улыбка на правую сторону лица, сейчас больше напоминала дьявольский оскал.       — Ну, что? Ответ? Или следующий палец? У тебя есть ещё девять попыток. Хотя… — он взглянул на грязный от крови сувенир, — я там с языком не закончил.       Вырываться было бессмысленно, но женщина продолжала дёргаться. Наёмник схватил её за волосы, больно приложил об стол. Стал за её спиной, чтобы мужу в этот раз было видно операционный процесс.       Воин дал слабину. Осталось ещё пять вопросов. Через час пыток он ответил второй раз, ещё через полчаса жестоких побоев разгадку получила третья тайна.       — Довольно, оставь её. Я всё скажу. Отпусти… Отпусти её, — взмолился вождь.       Но Ник продолжал коварно улыбаться, водя раскалённым металлом по коже жертвы.       — Условия звучали иначе, — напомнил он. И воин сдался. Он открыл ему все свои тайны, даже те, что не были указаны в письме.       Ник хмыкнул. Посмотрел на замученные тело, затем на нож в руке. «Отпусти», — воин не надеялся напомнить наёмнику о таком качестве, как совесть. Её у него не было, как и стыда. Воин вспоминал данное им обещание.       Ник поднял женщину, как разбитую куклу. У неё не было сил стоять, поэтому на ногах она держалась только из-за крепких объятий убийцы, что, как и прежде, улыбался ей. Он поправил её спутанные волосы на другое плечо, чтобы поцеловать женщину на прощание. Она искала в его тёмных глазах хотя бы каплю сожаления, но Ник не знал и этого чувства.       Он продолжал коротко смеяться, вдыхая страх и ненависть своих жертв. Этим запахом он подкармливал чудовищ, живущих внутри его плоти. При каждом новом вдохе, новой жалостливой эмоции несчастных, чудовища получали порцию райского насыщения. И дрались за неё, как голодные собаки за свежий кусок мяса, изнутри царапая ребра хозяина — этот звук и был его смехом — эхом рёва сдерживаемых демонов в грудной клетке.       Ник убрал нож. Даже отпустил побитую пташку, но, когда в глазах воина промелькнула тень благодарности, наёмник добил улетающую птицу.       Всё произошло быстро, вождь не сразу сумел осознать случившееся. Дав женщине надежду, Ник ненадолго отвёл руку, но стоило ей сделать неуверенный шаг в сторону, как он вновь прижал её спиной к себе и резко вонзил острие ножа в мышцы её нижней челюсти. Клинок свободно пронзил плоть, входя в ротовую полость так, будто для него не было никаких препятствий. Меньше чем через мгновение он прошёл дальше, разрезая мягкое нёбо. Ник воткнул нож ей в голову по самую рукоять, небольшое лезвие размером с ладонь стукнулось о внутреннюю поверхность её черепа, насквозь пронизывая мозг.       Женщина упала на пол, будто марионетке обрезали нити. Разбитая фарфоровая кукла больше не двигалась. Её муж от шока не мог дышать, в глазах читался немой кричащий вопрос: «Ты же обещал?!»       — Она больше не мучается, — спокойно ответил наёмник, подходя к столу с ножами. Пока его вторая жертва содрогалась над первой, он считал письма. Убить, в его работе было мало, нужно было ещё доказать, что ты всё сделал, чтобы получить оплату. И тут всё зависит от покупателя. Для кого-то хватало громкого слуха, для кого-то нужна была голова, как трофей. Ник пересчитал заказы. Взял нож и подошёл к подвешенному воину.       — А ты у нас нарасхват, — наёмник приятно улыбнулся, разглядывая многочисленные татуировки на теле вождя, знаменитые шрамы. Ник прошипел, приложив палец к своим губам. После этого воин больше не мог говорить.       — Тс, не разбуди никого, — посмеялся Ник. Проверил зачарованные верёвки. И приступил к очередной пытке. Сначала наметил лезвием, оставляя тонкие красные полосочки, контур понравившейся фигуры, затем, вклиниваясь ножом под дерму, стал вырезать боевую татуировку.       В первые минуты воин проявлял выдержку. Скрипел зубами, злился, сжимал кулаки. Но, когда нож дошёл до коршуна на спине, вождь стал извиваться на верёвках, как рыба, что достали из воды. Недолго, правда, вскоре боль вытеснила любые силы, и он обездвижено повис в пыточной, пока с него живьём снимали кожу.       Близился рассвет, Ник заканчивал с работой. Вырезав последний нужный рисунок, он ослабил узлы на крепеже, всё равно вождь ему уже ничего не сделает, а убивать его в таком положении наёмник не желал — не любил повторяться. Он отошёл сложить человеческие ткани на столе.       Как тут Ник услышал какой-то шум позади, будто крысы бегали из угла в угол. Как же он удивился, увидев нечто побольше крысы. Из-под кровати вылезла девочка, лет трёх. Мелкая, тощая, с густыми русыми волосами.       Она пряталась там все эти часы. Ночью ей приснился кошмар, и она пришла к маме, укрывшись с головой рядом с ней под одеяло. А когда пришёл Ник, она прошмыгнула под кровать. Ей было страшно пошевелиться, вскрикнуть, когда пытали её родителей. Ей было страшно закричать, поэтому она зажала рот рукой и забилась под самую стену, чтобы её никто не видел.       А в эту минуту девчонка решилась бежать. Она медленно выползла на каменный пол, оглядываясь на наёмника. Проползла ещё несколько метров на четвереньках и тут поняла, что на неё смотрят. Ник, сложив руки на груди, наблюдал за маленьким сюрпризом.       — Риа, беги! — крикнул отец девочки.       Дочь тут же побежала к открытой двери. Ник бросился за ней, но тут на него самого набросилось окровавленное чудовище. Это вождь, собрав последние силы, порвал верёвки и повалил врага, нападая с его же оружием. Он ранил Ника в правое плечо, но более ничего не успел сделать. Маг откинул вождя в стену и, держась за горячую рану, украдкой проследил, куда бежит девочка.       — Дурочка, — он улыбнулся клыками. — И почему вы всегда бежите на чердак? Облегчаете мне работу.       Ник вернулся к вождю, ведь он ещё не закончил. Снял со стены двулопастную секиру. Оценивающе подержал её в руках и подошёл ближе к воину, которого уже магически уронил на пол.       — Не тронь её, — прошипел воин.       — Я передам ей «привет», — вождь порядком разозлил Ника. Ранил, да ещё и бранился. Держать секиру теперь было неудобно, поэтому первый удар не убил воина.       Мясник замахнулся ещё раз. Тяжёлая лопасть проломила гортань, мышцы шеи, но застряла в позвонках. Словно из старого пня доставая топор, Ник опёрся на труп ногой, вытаскивая секиру.       Замахнулся в третий раз. Теперь лезвие застряло в стыке на каменном полу, а отрубленная голова покатилась к стене, как сдутый мячик.       Никуда не спеша, наёмник сложил свои вещи. Убрал тяжёлую голову и обрезы кожи в мешок. Подошёл к окну, под которым ещё стояла лошадь, и сбросил окровавленную ткань вниз. Повезло, что сейчас зима и доказательства не пропадут раньше времени.       Тут он вспомнил о девчонке и поднялся на третий этаж. Здесь было холодно, как и на улице, потому что девочка открыла дверь на балкон. Её открывали только летом для вдохновляющих речей её отца, но чаще я для сушки белья. Зимой дверь была забита. Содрав себе ногти, девочка сумела выдрать несколько железных гвоздей и отворить себе щёлочку на улицу.       Теперь бранился Ник, ибо девчонка звала на помощь, и её услышали. Он это понял по влетевшей в окно стреле. Дом начинали брать штурмом, это не входило в его планы. Входную дверь уже таранили, в доме не осталось целых окон.       Ник выломал дверь на балкон. Девочка, всхлипнув, прижалась к деревянным перилам. А наёмник ощутил на себе десятки взглядов лучников и колко почувствовал места, куда через мгновение влетели бы стрелы. Но он не растерялся и тут же схватил девчонку, подняв перед собой за запястье. Маленькая девочка была такой лёгкой, действительно, как кукла, только из мяса и костей. Лучники сложили оружие, опасаясь попасть в малышку.       Но Ник и так их не замечал. Он видел только огонь факелов, блеск мечей и копий. Девочка испугалась, услышав его злой смех. Он не оставлял дела на полпути, все заказы должны быть выполнены.       Факелы в тот же миг вспыхнули ярче, столбы пламени хотели прорезать небеса. Не все воины смогли удержать горячий предмет, и непокорный огонь сбежал из их рук, будто был живым существом. Искры перелетали на одежду, дерево и множились, разрастаясь в собственный костёр.       Воин внизу стал бить себя по плащу, пытаясь как-то потушить огонь, но он был как саранча в поле — неудержимым и смертельным. Как саранча из преисподней. Воин вспыхнул, как соломенное пугало. Кричал от жара и мучительной непередаваемой боли, которую чувствовал лишь Ник.       Он ощущал, как плавится его кожа, горят волосы, лопаются глаза, и среди этой вони он различал сладкий запах страха неизбежной смерти. Последней паники, за которой следовал короткий безмолвный вздох. Через пятнадцать секунд останавливалось сердце, а ещё через полминуты выключался мозг. После чего воин перестал быть Нику интересным. Магу доставляло удовольствие именно эта секунда, когда душа покидает чьё-то тело, когда оно перестаёт чувствовать боль, когда страх эхом разносится в пустом сознании и канет в небытие.       Но это мгновение было очень коротким, существо наркомана требовало больше, ещё и ещё!       Огонь переходил на дома вслед за горящими солдатами. Начался хаос, и Ник был его дирижёром. Для него это была потрясающая симфония из треска огня, переходящего по клеточкам кожи, из криков мужчин, женщин, стариков и детей, из шума рушащихся зданий и чарующего предсмертного эха, что он слушал бы и слушал…       Отлично, теперь можно было уходить. Он совсем забыл про девчонку рядом с собой, что тряслась от ужаса. Как же оставлять такую малютку… в живых. Ник поднял её вверх за руку, рассмотрел. И выставив за балкон, разжал кисть. Падение с третьего этажа должно быть для неё смертельным.       Всё. Отряхнув руки, будто весь день возился с пылью, он улыбнулся хорошей работе и спустился вниз. Но тут его ждала неожиданность. Ник запамятовал о снежной зиме и, соответственно, сугробах, в один из которых упала дочь вождя. Девчонка была ещё жива. Он мог оставить её умирать от холода, но решил взять её с собой «на десерт», надо же как-то развлекать себя в пути.       Пришлось подняться, забрать шерстяное одеяло, забрызганное кровью её родителей. Ник завернул детское тельце, обездвижив руки, и перекинул через седло.       Наёмник Тени был единственным, кто выбрался из созданного Ада. Как обычно.              Но и ему иногда полагалось есть. Благо на следующее утро на загородном перекрёстке нашлась таверна — удача для путника. Здесь было несильно людно, зато тепло и имелась еда. Ник привязал лошадь с грузом у входа и, не снимая чёрного плаща, прошёл к барной стойке. Работник занимался обычным делом — от скуки протирал столешницу, но, как и прочие люди в этом заведение, замер, стоило чёрной фигуре появиться на пороге. Ибо за путником следовал ужас.       Негромкий шум от редких разговоров всё же вернулся, правда, сменились темы диалогов, обсуждения свелись к незнакомцу. Тот же спокойно попросил сытный обед.       Вскоре его персона вовсе перестала привлекать внимание, стоило ему разговориться с работником таверны. Услышав человеческий смех и голос, люди перестали придумывать незнакомцу мистическую сущность.       Поев, Ник задержался ещё на полчаса, слушая байки мужчины по ту сторону стола. Нравились ему забавные люди, они казались добрыми и наивными, пока не просили его об услуге. Ведь такие люди знают всё и про всех, все сплетни и слухи. Возможно, они это делали не со зла, но в их речи в определённый момент мелькала фраза:       — Когда же он уже сдохнет?       А Ник только её и ждал, подкидывая столовый нож в руке. Работник рассказывал о лидере местных воров, что регулярно забирал из таверны почти всю прибыль. Этот вор как раз сидел за столом возле окна со своей бандой.       — Могу с этим помочь. Только, что я получу взамен?       Работник знал, что перед ним сидит наёмник. Здесь это было в порядке вещей. За один столом сидели воры, а другими — контрабандисты, куртизанки, бандиты, убийцы, за дверью — больные и уроды. Редко к таверне подходили нормальные люди. Поэтому часть денег работник хранил в тайнике. И эта сумма оказалась достойной оплатой.       — Отлично, — согласился Ник, — и бесплатная выпивка.       Лидер банды что-то эмоционально рассказывал своим товарищам, настолько, что встал со стула. Остальные залились смехом. В этот момент Ник и метнул в его спину столовый нож.       — Эх, всё равно вставать придётся, — закатив глаза, сказал Ник.       Нож застрял в поясничной области, чуть левее позвоночного ствола. Конечно, вся банда тут же вооружилась. Но Ник, не обращая на них внимания, подошёл к жертве, провернул нож внутри его плоти, так, что лезвие разорвало кишки и несколько крупных сосудов. Достал клинок и задрал голову бандита, схватив за волосы свободной рукой, полоснул ножом по шее, разламывая тупым лезвием хрящи гортани. Когда тело свалилось на стол, Ник вытер нож об его пиджак и обратился к остальным:       — Кто следующий?       Желающих было много, но судьба не хотела этой драки. Один из воров в этот момент пугливо указал в окно:       — Лови, убегут! — крикнул он, первым бросившись к выходу. Кто-то отвязал и спугнул их лошадей. Какая досада. Все ушли.       Ник не беспокоился за свою лошадь. Она не из пугливых, раз вчера спокойно стояла в центре ужасного пожара.              Иногда приходится выбирать меньшее из зол. Так поступила и Летта, выбрав спасти две империи вместо маленькой деревни. Утром она переместилась на место бойни, горячий пепел смешивался с грязным снегом. Ветер поднимал прах, развевая его вместе с новыми небесными снежинками. Деревня стала призраком, монохромной зарисовкой жизни… Девушка винила себя, что не успела вернуться в знакомый край. Но слезами не вернуть умерших.       Она повела Пророка по следам убийцы. Возле таверны оказалась аккурат, как Ник напал на бандита. Убийца сотен человек был у неё как на ладони, а клинок ещё ближе. Секунда раздумий стояла между ней и справедливой местью. Один удар мог избавить человечество от такой ошибки, как наёмник Тени. Но… Всегда есть какое-то «но».       После первого убийства в шестнадцать лет, Летта искала иные способы устранять человеческую жестокость. Она пыталась проникнуть в разум безумца, расплести дефектные связи. Увы, для двух предыдущих подопытных это закончилось расплавленными мозгами. Спасительная формула была не идеальна и требовала доработок.       Летта спешилась. Привязала Пророка у замёрзшего корыта. Как бы неуместна сейчас была забава, но конь, решив напиться, примёрз губами и языком ко льду. Хозяйка не сразу освободила глупое животное из ледяного плена, сначала отвязав других лошадей. Когда банда выбежала из таверны, Чёрный всадник направился ко входу.       Два наёмника в один день, работник посчитал это удачей. А вот Ник, сидя к входной двери спиной, насторожился, вслушиваясь в решительные шаги. Чёрный всадник шёл к нему, на ходу снимая перчатки. Ник чувствовал от него угрозу и опасность, крепче сжимая рукоять ножа.       Когда Чёрный всадник подошёл достаточно близко, Ник резко развернулся, занося вооружённую руку. Но другой наёмник тут же схватил его за запястье мёртвой хваткой, останавливая смертельный удар. Опережая последующие нападения, Чёрный всадник выкинул руку вперёд, касаясь холодными пальцами лба наёмника.       В таком положении они застыли на несколько минут. Даже трактирщик боялся пошевелиться и нарушить разборки двух магов-убийц.       К удивлению Летты, её подопытного не трясло, как остальных, сердце билось так же спокойно и общее состояние оставалось в норме. Сознание мага было закрыто, некоторые замки ей было не взломать, так имя и правдивое прошлое осталось при наёмнике. Но эта информация ей была сейчас не к чему.       Летта искала в его разуме совесть, стыд, сочувствие, сострадание — что-то, что способно нанести душевную травму. Не найдя таких качеств, их пришлось создать. Формально, она поделилась с наёмником частью своей совести. И чудесным образом, его душа не отторгала новый объект, проявив полную толерантность, как при пересадке идеально подходящего органа.       Летта убрала ладонь. Ник пришёл в себя, резко вдохнув, будто вынырнув из проруби. Он закашлялся. Недоумевающе посмотрел сначала на нож, потом на мёртвое тело, и только потом на чёрную фигуру перед собой, что лёгкими движениями надевала перчатки. Он встал со стула, ноги отчего-то дрожали, и он не мог уверенно держаться в вертикальном положении. А через мгновение и вовсе стоять, ибо, справившись с перчатками, Летта одарила наёмника головокружительным ударом, от которого тот потерял сознание и сломал нос, упав лицом на пол.       Чёрный всадник одёрнул манжеты. Хоть какую-то физическую боль она должна была ему нанести за его поступки. Она же женщина.       Эксперимент был ещё не окончен. Летта ненадолго вышла из таверны, вернувшись уже с дрожащим свёртком на руках. Она положила спящую малышку на лавке возле стены, чтобы та не свалилась вниз во сне. Расправила грязное одеяло и нежно поцеловала в лоб, забирая боль воспоминаний.       После чего дождалась пробуждения морального урода и скрылась за дверью, оставив перед этим щедрые чаевые работнику таверны.              Ник сразу схватился за голову, что звенела как чугунный колокол от пушечного удара. Потом навёл резкость на кровь на полу. Кровь принадлежала не ему. Взгляд пошёл дальше по красной дорожке к трупу, чьё тело изувечил он. А ведь у того человека была добрая одинокая мать, дети, жена, пускай он был вором, он был кормильцем семьи. Почему Ник не думал об этом раньше?       Те чудовища, что жили в его плоти и питались человеческой болью, стали грызть хозяина изнутри, кусать и рвать, что придётся, за его ужасные поступки. Казалась, хуже этого и быть не может, как тут проснулась девочка. Она медленно села на деревянной лавке, протёрла сонные глазки, потянулся и осмотрелась. Найдя взглядом Ника, сидящего на полу, она спросила:       — А где мама?       Мама, которую он зверски пытал и убил, всадив нож в голову. А голова её отца лежала в кожаном мешке, привязанном к седлу лошади. Он спалил всю её деревню. Кажется, те чудовища добрались до сердца и лёгких, потому что Нику стало больно дышать. В глазах появилось что-то мокрое, он вытер пальцами скопившуюся воду — слёзы были ему непривычны.       Воспоминания нахлынули одни за другим, как он убивал, мучал, пытал, лишал жизни хороших людей ради сомнительной выгоды. Как изничтожил собственный клан, убил тех, кто воспитал его, кормил и дал цель в жизни, просто отрубив головы…       Ник, робея, подошёл ближе к девочке. Одеяло было испачкано кровью, что он пролил.       — Почему ты плачешь? — спокойно спросила девочка, тянясь к нему на руки. Ник решил, что девочка сильно ударилась головой, раз не помнит прошлую ночь. — А что с тем дядей? — она указала на труп.       — Не смотри. Он очень устал, — было тяжело отвечать, будто ком застрял в сухом горле. Ник сел рядом, девочка тут же обняла его, как самого родного человека.       Ник опешил. Нерешительно сомкнув руки за её спиной.       — Папа, а мы поедем домой? — тише спросила девочка, прижимаясь головой к его плечу.       После этой фразы Ник признал, что он плачет. На его счету сотни и тысячи жертв, целые деревни и кланы, и особенный отпечаток в его душе оставила вчерашняя ночь. Он обнимал сиротку, которую не убил лишь по счастливой случайности. Он придумывал способ её умерщвления в пути, он сбросил её с третьего этажа, перед этим убив на её глазах мать и пытая отца. Он — монстр. Психопат. Но она обнимает его и называет отцом… Чудовища в грудной клетке, скуля, умирали, от душащих чувств.              Летта осталась довольна своей работой, записала изменения в эксперименте, добавив семь незначительных пунктов. Она заперла наёмника наедине с совестью и ужасным прошлым. Однако, отчего-то в следующий раз эта методика не сработала. Так Ник стал единственным выжившим подопытным, оставшись в её блокноте под номером 2.7.       Последующие пять лет были весьма загруженными. Проверив стабильное состояние подопытного через месяц, Летта отправилась дальше помогать миру. И безымянный наёмник позабылся в её памяти. Колдунья не сразу узнала его в Риме. Приобретённая человечность начисто перекрыла в нём жестокость, а заклинание Летты давно потеряло её магический след. Он стал приветливым соседом, хорошим отцом, порядочным работником и законопослушным гражданином. Лишь воспоминания Рианнон напомнили Летте о страшном пожаре в деревне викингов.              — О том, что Чёрный всадник жив, известно не многим. Но раз он жив, то продолжит препятствовать власти. Будет лучше, если он навсегда останется мёртвым, — продолжил Марк Антоний. — И пока эта проблема незаметна, предпочитаю разрешать её тем же путём.       — Даже если бы я взялся за это дело, как бы я нашёл призрака? — возмутился Николло.       Собеседник оказался подготовленным:       — Раньше темницу охраняло два стражника, — он указал на дверь. — Одному повезло быть обладателем феноменальной памяти и навыков художника. Прах второго, увы, уже развеяли вместо Чёрного всадника.       Марк щёлкнул слуге пальцами, и тот принёс кусок пергамента. Ник облокотился на стол, чтобы разглядеть эскиз, и тут понял, что онемел, узнав портрет Декаты.       — Вижу, ты уже знаешь, где её искать, — заметил Марк.       — Если она и есть Чёрный всадник, то эта девушка Высший маг. Идти на такого с голыми руками — самоубийство, — Ник пытался сохранить иллюзию, что он не знаком с целью. Хотя это было бессмысленно. Шпионы Марка неоднократно видели их вместе.       Антоний снова щёлкнул пальцами, слуга начал суетиться:       — Об этом я тоже позаботился. Смотри, что мои люди нашли в твоём ящике, — на стол положили чернёный клинок, тот самый, что он ковал при первой встрече с Леттой. — Повтори, — приказал Марк алхимику, не в силах вспомнить странные колдовские слова.       — Это уникальный закалённый клинок с серебряной гравировкой на рукояти и вставками заговорённых камней. Из подобного состава я сделал колодки, они направляют всю магию заключённого на себя и рассеивают дезактивированным потоком. Но этот процесс пассивный, работает лишь тогда, когда маг пытается применить свои силы. И если убрать воздействие металла, способности вернутся почти незамедлительно без ощутимых последствий. Ежели воспользоваться данным клинком, в нём будет быстро конвергироваться энергия из всех частей магического резерва, с последующим мгновенным выведением силы из колдуна любой категории. Истощённый магический резерв восстанавливается от нескольких дней до нескольких лет, а может и вовсе утратить способность генерировать энергию.       — Зачем же тебе ковать клинок на Высшего мага, если ты завязал? — Марк выжидающе скрестил руки на груди.       — Для себя, — ответил Ник сквозь зубы, — для себя.       Антоний повёл бровью.       — Тогда заключим сделку, — он подвинул стул ближе.       Ника начинал смешить этот диалог, ведь он уже решил с отказом:       — Вы считаете, что сможете со мной расплатиться? — наёмник Тени за копейки не работает — это раз, Ник лучше бы убил себя, чем её — это два.       Теперь смеялся Марк Антоний:       — Принесёшь мне её голову, и твоя дочь останется жива. Как её зовут? Рианнон, кажется? Красивая девочка, роскошные косы. Мастеру будет печально колотить для неё гроб.       Если бы ни эти колодки, он бы тут же свернул Марку шею. За эти слова он готов был порвать его на части, как одичавший волк. Ника поставили перед выбором, в котором не было варианта без чьей-то смерти. Он не мог допустить, чтобы по его вине погибли самые близкие для него люди.       Алхимик подошёл к хозяину, шепнул дельную мысль: «Вы уверены, что если пустить одного наёмника на другого, они, объединившись, не пойдут против Вас, мой господин?»       «Увы, наёмник Тени уже не тот, — заметил его патрон, и тут его осенило, — а ты мог бы снять заклятье?»       Марк передал слуге книгу, тот вычитал всё об эксперименте и утвердительно кивнул: «Да, но мне нужно его имя».       Его выпытывали долго. Ник был нужен Марку живым, поэтому избивали заключённого вполсилы, щадяще.       — Можно язык отрезать, — рассуждал Марк, наблюдая за кровавым представлением, — но тогда он не сможет ответить на вопрос… Хотя, на человеке есть и другие выпирающие элементы…       Но угрозы смерти, увечий и побоев были бессмысленны. Ника не пугала боль, тогда Марк сменил тактику:       — Приведите девчонку.       — Стой! — тут же крикнул Ник, вырываясь из рук солдат.       — Приведите его дочь, — так же спокойно повторил Марк, вальяжно сидя в стуле возле очага.       — Нет! — Ник упал на колени, сам не осознавая, что готов был молить о её пощаде. А богатая фантазия наёмника уже рисовала кровью картины, делая новые и новые наброски того, что можно сделать с телом маленькой девочки, что бы её крик ужаса не смолкал. — Кол, — прошептал бывший наёмник.       Марк Антоний перевернул страницу дневника и переспросил:       — Что?       — Моё имя — Кол, — уже уверенно сказал заключённый, подняв на полководца злой взгляд.       Алхимик тут же занялся делом. Пока два солдата держали мужчину за плечи, он стал за его спиной и положил руки на его голову. Выбивать что-то, что врастало шесть лет, всегда больно. Заклинание уже пустило корни, разрослось ветвями, сплелось с другими веточками, и тут его грубо выкорчёвывают, ломая и деревья рядом — это как долотом выбивать имплантат из кости.       Но Кол не кричал, нет, просто из его носа на пол стекала кровь, и её объёма было достаточно, чтобы насытить одного вампира. Когда алхимик убрал руки, Кол, наконец, разжал зубы и спокойно вздохнул полной грудью, впуская свежий и прохладный воздух внутрь.       — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Марк, даже прервав чтение.       Алхимику тоже стало любопытно, и он склонился над подопытным, боясь, что спалил тому мозги. В этот момент заключённый резко и сильно ударил головой назад, что бедному алхимику сломало нос. Тощий колдун взвыл от боли, побледнел и упал в обморок.       — Лучше, — соизволил ответить Кол, испачканные собственной кровью губы вытянулись забытым звериным оскалом, — теперь мне лучше.       А в груди от мёртвого сна проснулись дикие голодные твари, что требовали новой порции смерти. Они бросались на горизонтальные прутья клетки, они скреблись и рычали, эхо чудовищного рёва вновь стало его смехом.       «И пусть нечестный, что снова прочитает эти строки, выполнив задуманное, предаст сию рукопись огню, дабы более ни одну живую душу не искушали пророчества мои. Аминь», — Марк Антоний смотрел на эпилог на последней исписанной странице дневника. Летте оставалось лишь заменить «нечестный» его именем. Неужели она предрекла, что он выкрадет её дневник и так воспользуется этими знаниями?       Марк Антоний закрыл книгу и, не решаясь, поднёс её к пламени.              Назначенный день наступил быстро, так не заметим, как придёт и Судный день. В субботу на закате Летта уже любовалась уходящим солнцем на песчаном пляже. Волны были спокойными, будто вода качалась в еле дрожащем сосуде. Шум прибоя смешался с холодным ветром. Подол светлого платья Летты был мокрым, ведь она решила прогуляться босыми ногами по прозрачной воде, в которой отражались первые звёзды. Пророк устало шёл позади.       Как тут Летта почувствовала знакомые приметы. Она, ловя тёплой шалью морозный воздух, обернулся назад.       — Вы же насовсем попрощались, — Летта улыбнулась Смерти. Но тот никак не ответил, даже не повёл головой в её сторону, всё смотря куда-то вдаль на город за холмами. Летта догадалась, — здесь кто-то умирает?       — Пока нет, — задумчиво сказал Смерть. На горизонте показалась фигура на чёрном коне, — но одному из вас сегодня суждено пасть, и я приду по его душу. — Теперь он посмотрел на неё. — Уходите отсюда. Бегите, пока он Вас не настиг.       Летта тоже всмотрелась в силуэт приближающегося всадника. Она узнала Ника, но почувствовала от него что-то чужое, так ощущается опасность и угроза. Летта боялась, что случилось самое страшное — её заклинание утратило силу.       — Обещайте, — голос Смерти был голосом северного ветра, — обещайте, что не станете с ним биться. Это сражение будет для Вас последним. Обещайте, что уйдёте и не дадите себя убить, — он переживал за неё, страшась, что этим вечером у неё есть все шансы покинуть мир живых.       — Я никогда не умру, — уверенно и гордо заявила Летта, беря Пророка за поводья. Она была в длинном платье и сюда ехала, сев на одну сторону седла. Длинное платье и погоня — звучит весьма неудобно. Поэтому первым, что она сделала, это разорвала подол с обеих сторон выше колена и только потом забралась в седло. Бежать — было самым разумным решением.       Пророк встал на дыбы, словно готовясь к великому заезду, заржал и, ударив копытами землю, бросился галопом вдоль берега. Разрывом в минуту мимо Смерти промчался Ник. Он стремительно набирал скорость, догоняя старого коня пока между ними не остались непреодолимые десять метров, будто участники погони держали дистанцию.       Но возвышение на окончании косы сравнило шансы на победу. Пророк замедлил шаг, взбираясь наверх. Как тут его ноги вовсе ослабли, как если бы в коня вылетела отравленная стрела. Это Нику надоело гоняться за жертвой, и он магически ранил её скакуна. Тот не удержал равновесие, сделал неосторожный шаг вправо и одним копытом вышел за край земли.       — Пророк! Осторожно! — крикнула всадница, стараясь вывести коня обратно на ровную поверхность, но тот уронил вниз уже второе заднее копыто. Передними он старался как можно дольше удержаться на краю, и уже медленно скатывался вниз по пологому сыпучему краю. Ему повезло, что он оступился ещё на самом начале скалы, здесь спуск ещё не представлял смертельной опасности, пускай и делал жертву уязвимой.       Летта успела достать меч из ножен на седле и выкарабкаться обратно на скалу. Бросив благодарный взгляд на верного товарища, она, подняв меч, стала в боевую позу. Пророк же приняв тайную информацию от хозяйки, поспешил обратно в город.       Погода начала портиться.              — Чудесный вечер, — прозвучал низкий голос за плечом Смерти. Хранитель незримо переместился на скалу. Теперь же, когда рядом с ним учитель, Смерть не мог никак помочь возлюбленной.       Люцифер появился как раз, когда второй маг, приняв мнимые условия дуэли, тоже спустился с седла, доставая меч.       «Я не собираюсь с тобой драться», — громко предупредила брюнетка.       «Добрая, милая Деката. Зачем же тебе меч?» — зло ухмыльнулся Ник, занося оружие тяжёлым ударом.       Их клинки скрестились, Летта выдержала сильный натиск противника. В холодных, как сталь, глазах девушки блестела уверенность и решительность.       «Инстинкты», — Летта ответила на вопрос, следующими двумя ударами доказывая, что не в первый раз держит оружие в руках.       — О, Дьявол… — по слогам произнёс Люцифер, медленно опустив руки, прежде скрещённые на груди. Он пришёл сюда лишь по просьбе Арая, точнее по его уговорам: «Ты должен её увидеть! Она Её точная копия!» Но Люцифер не ожидал, что при виде прекрасной воительницы потеряет дар речи.              — Я не собираюсь с тобой драться, — повторила Летта, защитив себя от очередной атаки. Сталь блестела при столкновениях, звон металла нагнетал обстановку, как барабанный бой.       Летта оказалась сильнее, чем рассчитывал наёмник. Он еле удерживал двуручный меч, под натиском её клинка. По рукам прошла одиночная судорога. И в этот момент девушка выбила оружия врага. Меч отлетел в сторону.       Люцифер, что незримо стоял у подножья скалы, как и его ученик, решил немного отойти, ибо меч приземлился в шаге от него. «Предлагаю, сменить угол обзора», — Люцифер перешёл на другую «трибуну».       — Я не хочу причинять тебе боль. Надеюсь, ты поступишь так же, — переводя дух, сказала Летта. Она подняла свой клинок, указывая на Ника. И как дополнительный знак отказа от дуэли, девушка, взяв рукоять двумя руками, выкинула меч в сторону моря. Тот же воткнулся в землю у обрыва.       Летта планировала эту встречу, как трагичное расставание. Сейчас был подходящий момент, чтобы развернуться и уйти.       Но Ник не мог её отпустить. Поднялся сильный ветер, такой, что редкие деревья поодаль начали скрипеть, накреняясь вниз. Такой ураган снёс бы всё на своём пути, а Летта лишь поправила выбивающиеся пряди волос. Ей не нравилось, когда её не слышали. Жухлая трава на обрыве пригнулась от переменившегося ветра, что теперь должен был сбить её противника с ног.       Но тот лишь ухмыльнулся этому манёвру.       — Это всё, что ты можешь?! — его насмехающийся голос донёсся до неё сквозь сильный поток воздуха. В море ударила молния, и гром заглушил его отвратительный смех.       Тучи клубились над обрывом, ветер нагонял высокие волны на скалу. Эту местность вмиг покинула любая живность: рыбы поспешили уплыть с мели, птиц сносило вдаль, животные разбежались от начинающегося дождя. Летта прожигала противника взглядом, почти буквально. Но, глубоко вздохнув, разжала кулаки и стала медленно подниматься вверх. Летта не хотела убегать от него. Не её стиль. Она должна была всё решить здесь и сейчас. Или образумить его или, к сожалению, убить. Там на обрыве будет проще столкнуть врага вниз.       Ник шагал следом, пока между ними не оказался ею брошенный меч.       Погода испортилась окончательно, когда Ник попытался испепелить противницу, как это уже делал раньше. Это была бессмысленная игра. Он направлял сильный поток магии на Летту, она с лёгкостью подавляла его колдовство и наносила ответный удар, что так же просто останавливался от взгляда Ника. Замкнутый круг, от которого чернели небеса.       Нику первому надоело играть в гляделки, и он кинулся вперёд. На пути, доставая меч из земли и занося его над головой. Всё произошло слишком быстро. В мгновение он оказался рядом с Леттой, а она только и успела скрестить запястья на траектории удара. С её магией это создало прочный щит, и меч врезался в невидимый барьер над её головой.       Но в тот же момент в боку что-то разошлось резкой горячей болью. Летта сделала тяжёлый вдох, отчего в глазах появились одинокие слёзы. Она непонимающе посмотрела на Ника, что стоял так близко. Она не верила, что он это сделал.       Бессильно опустив руки, Летта коснулась его сомкнутой ладони, что всё ещё держала предательский кинжал, вошедший в её плоть по самую рукоять. Девушка задыхалась, но больше от досады, чем от боли.       Ник опустил её меч, что послужил ему хорошим обманным манёвром. И Летта упала на колени, зная, что у неё больше нет сил с них подняться. Они уходили из неё, будто вода из взорванной дамбы. Волосы мгновенно поседели, не было даже той капли магии, что поддерживала чёрный цвет. Из них будто вытекла краска, оставив пустые стеклянные полоски. Они поблекли, как и её кожа.       Казалось, последние силы девушка потратила на то, чтобы упасть на спину, а не на живот. Иначе бы у неё не было шанса достать клинок. Белое рваное платье медленно заливала тёмная кровь.       Её убийца подошёл ближе, и когда Летта собрала капли сил, чтобы вытащить из себя нож, Ник грубо вернул его обратно. Отчего девушка жалобно вскрикнула.       — Запомни на будущее, — с мерзкой улыбкой сказал он, — никогда не давай людям второй шанс. Человека нельзя исправить, если он этого не желает. Он продолжит ошибаться, только тебе от этого будет больнее.       Убийца провернул нож в руке, разрывая её кишечник. Болезненный крик Летты застыл на вдохе.       — Кол… — девушка произнесла его имя обескровленными губами. С лица убийцы исчезла улыбка. Это было его настоящее имя.       Избавившись от её заклятья, наёмник потерял бдительность. Его сознание осталось открытым, и Летта воспользовалась моментом, давно увидев всю истинную сущность противника.       — Знаешь, мы даже чем-то похожи, — тихо продолжила девушка, лёжа на холодной земле. — Ты, как страшное воплощение всей моей жестокости, — она говорила с ним, как с родным братом, что пришёл попрощаться с больной сестрой. Она бережно взяла его тёплую руку, ласково улыбалась. — Ты — мой свободный демон.       Она откинула голову назад, потому что мир поплыл перед глазами, смешавшись с кровавой жизнью Кола.       — Что бы ни случилось, знай, что с Рианнон всё будет хорошо, — Летта закрыла глаза, смотреть и говорить одновременно стало тяжело. — Пророк спасёт её. Он справится. Я помогла ему…       Ещё когда тот скатился со скалы, колдунья открыла ему портал и переместила в Рим. Должно быть он уже нашёл девочку, и они мчались к воротам из города.       Кол убрал руку с клинка. Он оскалился, ругая себя за то, что не может убить жертву. Демон на его левом плече был готов спустить внутренних чудовищ с цепей, ярко рисуя в сознании способы её умерщвления. Он призывал удушить её, сломать шею, выпотрошить, зарезать, отрубить голову.       А ангел на правом плече, рыдая от горя, вспоминал их первую встречу, прогулки, танец на площади, свидания за городом.       Если бы Летта бранилась, проклинала его словом, было проще вонзить ей нож в горло, но она не держала на него зла, в её голосе не было ненависти. Когда Летта рассказала о Рианнон, Ангел бросился на левое плечо душить Чёрта.       Но в этот момент, когда Кол задумался, Летта, сжав зубы, выдернула из себя клинок, тут же направлял лезвие на своего врага. Чёрт отбросит Ангела со взглядом: «Я же говорил!» Кол зло фыркнул, зажав новую рану на левой руке. Так, царапина, но теперь он без магии.       Раздражённо Кол выхватил оружие и резко занёс его над шеей Летты, но рука остановилась в нескольких сантиметрах от цели. Противостояние внутренних сил начинало бесить убийцу. Прорычав, наёмник воткнул нож в землю.       Затем встал с колен и взял жертву за ногу. Летта чуть не отключилась, пока её тащили к обрыву. Она пыталась цепляться за траву, сопротивляться. Но это лишь усиливало боль. Девушка просто закрыла глаза.       Что творилось в голове убийцы не объяснить, но пнуть тело в пропасть он тоже не смог. Кол нагнулся к ней, взял под руки и поднял перед собой. Ноги совсем не держали Летту, будто они были не её. Качнувшись на краю скалы, девушка испуганно схватилась за воротник убийцы. Если бы не его крепкие объятья, она бы упала.       Летта стала первой его жертвой, что улыбалась перед смертью, оставалась спокойной. И это раздражало Кола, потому что её улыбка и искренний добрый взгляд мешали сделать должное.       — Мы чудовища, Кол. Нам нельзя оставаться на этой Земле. — Летта слышала, как кричит её душа. Она знала, что умирает, а ещё знала, скольких несчастных убьёт Кол, если выживет сегодня. Она должна была забрать его с собой. Начался мелкий холодный дождь.       — Замолчи, — прошипел наёмник.       — Я уже была здесь, — Летта положила голову ему на грудь, слушая сердце. — Так же стояла у обрыва. Чуть не упала… — девушка тепло улыбнулась воспоминанию и подняла взгляд на Кола. — Это был лучший день в моей жизни… Но я жалею, что не решилась тогда на это…       В глазах Кола читался вопрос, но он не успел его озвучить. Летта, забыв о боли, потянулась вверх, обнимая его за шею и целуя в губы. Убийца чуть не разжал руки от удивления, но через мгновение лишь крепче прижал её к себе. В её поцелуе было столько жизни, чувств, что, казалось, возвращали утраченное колдовство. Это дурманило до беспамятства. Кол на секунду забыл, обо всём, просто наслаждаясь, увы, последним поцелуем.       Летта наклонилась назад. Они стояли на самом краю…              — Красиво, — подытожил Дьявол, когда пара израненных магов упала вниз.       Смерть не ответил, молча переместившись на относительно ровный камень под обрывом. Здесь уже не было никакой романтики.       Падая, Летта первой получила удар о спину. В этот момент она расцепила руки. Кола откинуло правее. Он сломал себе верхние конечности, влетел головой в камень. Но тело его продолжало катиться по склону, пока не насадилось на сломанный ствол высохшего дерева. Коряга пронзила Кола насквозь, будто штырь. Убийца несколько секунд ещё пытался ухватиться за торчащую ветку из живота. Но это было бессмысленно. Ствол дерева стремительно окрашивался в красный цвет. Кол начал задыхаться. Издал последний сдавленный стон. И вот его руки обмякли, и голова безжизненно склонилась вниз.       Смерть обрезал нить его души.       Летта же скатывалась ровно к воде. На её пути было несколько больших камней, об которые треснулся её череп. Один острый камень сломал ей ребра, а от удара об другой у неё порвалась ткань лёгкого. Но девушка сумела ухватиться поломанной рукой за корень дерева. И вовремя, потому что в следующий миг в скалу врезалась штормовая волна.       Девушка еле удержалась, сжавшись на каменистом уступе. Когда вода ушла, Летта попыталась вдохнуть. Грудная клетка больно сжималась. Девушка выкашляла сгустки крови и воду, наконец сделав хриплый вдох. Она выжила, но…       Обессиленно Летта легла на спину. Посмотрела вверх, на высокую скалу, на тяжёлый путь и воду, что касалась её разбитых ног. Ей не выбраться отсюда.       До незримых, стоявших за гранью, донёсся её безумный смех. Вот, как закончится её жизнь — её поглотит море. Она чувствовала железный привкус на губах, вспоминала тысячи случаев, когда избегала смерти. Закончить вот так? Это её рассмешило.       Кровь стекала по мокрым седым волосам. Летта смотрела в чёрное небо. Даже если она не захлебнётся в морской воде, состояние её было плачевным.       «Повреждение коры лобной и теменной доли коры больших полушарий. Обширные внутричерепные кровоизлияния. Порваны жевательные мышцы. Открытый перелом плечевой и лучевой кости левой руки, малоберцовой кости левой нижней конечности. Закрытый перелом бедренной кости с повреждением крупных артерий. Вывих правого плечевого сустава. Многочисленные порезы на кистях. Перелом остистых отростков грудных позвонков. Разрыв стенок кишечника. Повреждение селезёнки, печени и поджелудочной, смешение с кровью токсичных биологических жидкостей. Резаная рана стенки брюшной аорты, обильное внутренне кровотечений. Коллапс лёгкого. Повреждена иннервация на всех уровнях нервной системы, перебиты связи двигательных центров.       И этот список можно продолжить ещё на три страницы, проще перечислить то, что осталось в целости. Она сохранила зрение. Не понимаю, как она ещё может двигаться», — подумал Смерть, зная, что в этот раз не может ей помочь. Мешали важные свидетели. И произнёс вслух: «Одна минута».       Сейчас она умрёт? Нет, она сделает одолжение Вселенной и Судьбе. Она позволит себя убить. Летта разжала кисть, оставив в покое мокрый корень.       Вода ушла от её ног, там, вдали закручивалась новая высокая волна. Летта слышала её шум, её приближение. Улыбаясь, девушка закрыла глаза и больше не сопротивлялась.       Ударив, волна откинула тело девушки на камни, это проломило её череп, но часть сознания оставалась включённой. Её закружило в холодном морском потоке. С дозволения хозяина тела слабые лёгкие наполнились водой, и, когда волна оттащила Летту от берега, она начала тонуть, зная, что в этот раз ей не всплыть со дна.              Пророк мчался по осеннему полю. За его шею держалась испуганная маленькая девочка с пышными русыми косами. Конь, как всегда, пришёл вовремя, подобрав её за несколько минут до нападения. Однако вражеские солдаты начали погоню.       Пророк был уже близ деревни, которую в этот день по счастливой случайности посетила семья Тиберия. Сам мальчик гулял в поле за воротами.       Конь заржал, привлекая его внимание. И вдруг замер. Пророк больше не мог бежать. Его оставили силы.       Тибр не понимал, что происходит, мальчик испугался, но пришпорил лошадь, подгоняя её к коню няни. Когда с седла упала перепуганная Рианнон, Тиберий окончательно запутался.       — Давай руку! — крикнул мальчик, увидев приближающегося наёмника. Девочка забралась в седло позади него.       Но как двум детям было укрыться от вооружённого врага, пускай и человека? Пророк тоже решил, что их шансы на спасения малы, поэтому с силой развернул себя в сторону наёмника. Он напрягся, разбежался, удары копыт поднимали пыль. В нём было стремление самоубийцы — отчаянного героя, не хватало лишь яростного огня в глазницах.       Пророк налетел на всадника, выбив его из седла. Встал на дыбы и приземлился копытами на ноги врага. Он оставил его в живых, но преследовать этот человек уже никого не сможет.       Лошадь с детьми скрылась в деревне. Лошадь врага убежала прочь. Пророк остался в поле наедине с холодным ветром, что нёс плохие вести. Несколько минут конь не двигался, не сводя взгляда с далёкого морского горизонта.       Он почувствовал, что Она ушла. Он знал это, как и то, что скоро уйдёт за Ней. Когда магия покинула старого коня насовсем, он склонил голову, преклонив колено. Пророк до конца остался Ёё верным товарищем, другом, рыцарем, что провожал королеву в последний путь.              Ветер унёс его печаль, навсегда оставив там, на холодной земле осеннего поля. Поток воздуха развеял полупрозрачные пепельные волосы призрака, что только что появился на белом камне внизу скалы. Смерть позаботился о её душе. Но Летта словно не замечала его, как Кола и Люцифера, что стояли за её спиной. Она смотрела в морскую даль, в её глубины, ещё чувствуя ею брошенное тело.       — Твой вердикт? — уточнил Люцифер у Хранителя. Тот печально выдохнув, ответил что-то невнятное. — Значит, я забираю обоих, — обрадовался Дьявол прибавлению в Аду.       Море успокаивалось. Шторм стал утихать, как только умерла колдунья. Тучи разошлись, освобождая утреннее светлое небо. Летта увидела блекнущую луну. Солнце позади медленно пугало мрак. Девушка слышала только это, только звук сменяющегося дня, что навсегда оставлял в прошлом страшную ночь.       — Рассвет… — тихо прошептала колдунья, зная, что видит его в последний раз. Она даже не могла насладиться им напоследок, призрак не ощущал ни холода, ни тепла. Её голос смешался с шумом прибоя и через мгновение исчез с последней утренней тенью.