O'vers

Юнги откашливается за спиной Чимина ровно в тот момент, как закрывается входная дверь. И в этот момент Чимин чувствует себя самым провинившимся в мире человеком, вместе с тем выигравшим в лотерею ни больше ни меньше, чем выспаться в этой жизни. — И куда, позволь спросить, ты дел наших детей? — хрипло интересуется Юнги. Разница между этим «ты» и «наших» неприятно скребет по ушам. А ещё Чимин совершенно не обманут расслабленным видом Юнги и его спокойным тоном. Юнги по уши в близнецах, это его дети едва ли не больше, чем самого Чимина. И пусть в любви и преданности этого компактного, мягкого на вид человека, который сейчас застыл на пороге спальни в одном нижнем белье, можно утонуть — настолько их много. С ответами на важные для него вопросы следует быть крайне осторожным и предельно честным, иначе можно неслабо огрести. — Они отправились на выходные к Кимам, — говорит Чимин. — Мы обсуждали это на прошлой неделе. Что они хотят понянчиться с малышами, потому что ждут альфу. — Мне казалось, это был абстрактный вопрос. — Ты был не против. — Ты не сказал, что вы договорились на эти выходные. И тут Чимину приходится сдаться. Для Юнги близнецы уже неотъемлемая — довольно весомая — часть его личного микрокосмоса. И стоит их убрать, как вся система, в которой на протяжении долгого времени они с Чимином были только вдвоём, словно начинает крениться куда-то на сторону. — Я хотел сделать сюрприз, — тихо сознаётся Чимин. — Прости, что не сказал. У тебя были какие-то планы? Юнги с непониманием хмурится. «Хотел сделать сюрприз?» — шевелятся его губы. А спустя несколько мгновений сужаются его глаза, и Юнги с легким недоверием так же беззвучно добавляет «твою ж мать». У Чимина предательски дергает в животе. Потому что то, насколько Юнги компактный и мягкий на вид, ни капли не приглушает его природы. Он и со своими торчащими наружу рёбрами, нечесаным хаосом волос и помятым лицом — непререкаемый глава их маленькой стаи. — Сюрприз, значит, — ехидно тянет он, облизывая Чимина масляным взглядом. — Ты уже и в душ успел сходить? Вообще-то да, Чимин заскочил, пока ждал Сокджина, чтобы чем-то занять время. Но и тоже да, черт возьми: в процессе он не мог не подумать, как было бы потом сладко залезть к горячему сонному Юнги под бок и превратить их по-родительски короткую суматошную утреннюю нежность в долгую, томную и предельно горячую. Еще Чимин думал, что неплохо было бы выспаться в тишине и покое без двух моторчиков, рассекающих по дому на крейсерской скорости. Или заскочить куда-нибудь на шопинг. Или наоборот проваляться эти два дня на диване с кино и пиццей, назло любой продуктивности и модной сейчас идее озверевшего саморазвития. У Чимина было много идей, чем они могли бы заняться без детей вместе или по-отдельности. Но все, что он способен сейчас видеть — это потемневшие глаза Юнги и его медленный глубокий вдох. А в следующий момент Юнги врезается в Чимина и вместе с ним — в стену. — Юн… — вырывается у Чимина, но он не в состоянии закончить, потому что давится воздухом, потому что его вздергивают на руки и уже покусывают и вылизывают с урчанием поверх метки, и это всегда, абсолютно всегда, самая чувственная и нужная вещь, которая только возможна между ними. — Ну эй, я тяжелый, — мычит Чимин зачем-то, сам не знает зачем, потому что все вместе ярко и просто охренительно, и как он только живет без, когда этого не происходит. — Ты что-о? — рычит Юнги, который чуть подкидывает его ещё для удобства, чтобы затем снова вдавить в стену. Окей, думает Чимин, он сказал, чтобы получить вот это. Когда Юнги на взводе и включает командный тон, то это отдельный сорт Юнги, перед которым Чимин готов стелиться шёлковой безвольной травой. Сейчас в их повседневной жизни, в одном доме с малышами, Юнги в основном спокоен и терпелив, заботлив и внимателен. Ему не нужно повышать голос или требовать к себе уважения — дети и без того смотрят на его божественную сущность огромными восторженными глазами. И Чимин сам в восторге от этого тихого неоспоримого авторитета без кнутов и пряников. Но тем острее прошивает удовольствием, когда Чимин вспоминает, каким Юнги может быть твёрдым, упрямым, настойчивым и требовательным. — И сколько у нас времени? — бормочет тем временем Юнги вперемешку с поцелуями в шею. — До завтрашнего вечера. — Кла-а-асс. Заранее извиняюсь, если немного не сдержусь. — Ну как не сдержишься, так завтра на себе сам мелких таскать и будешь, — замечает Чимин. Ему на самом деле очень хочется, чтобы Юнги не сдерживался. Но вовсе не для того, чтобы сбагрить на него детей. Он тоже ужасно соскучился, катастрофически. — Легко, радость моя, — урчит Юнги. — В спальне или прямо здесь? Вопрос, конечно, интригующий. Не то чтобы в спальне все ожидалось предсказуемо и благоразумно, но Чимину вдруг надо совсем вне шаблона. Тем более, что рядом со своим «партнер ин крайм» он способен и готов на любые преступления. Чимин не без труда отлепляется от Юнги, выворачивается кошкой к стене лицом и, утыкаясь в неё лбом, притягивает Юнги к своей спине. — Здесь, — шепчет он сбивчиво, потому что Юнги в это время уже пробует губами и зубами его загривок, и это тоже круто, как-то непозволительно круто для тех, кто в семейной жизни уже черт знает сколько лет, а теперь ещё в добавок и с детьми. — И быстро. А потом в спальне и медленно. Юнги за его спиной улыбается, Чимин не видит и не слышит этого, просто знает. — Слушаюсь и повинуюсь. Стоит отдать ему должное, пока Чимин носит близнецов под сердцем, Юнги (как и обещал) потакает абсолютно всем его желаниям и прихотям, до абсурдного. За редким исключением моментов, когда следует своим собственным. К примеру, его совершенно не оторвать от живота Чимина. И настолько не-, что Чимин порой чувствует себя лишним в этом внезапном любовном треугольнике. — Хён, — как-то решает пожаловаться он, — ты проводишь с ним времени больше, чем со мной. Где справедливость? Юнги вздыхает, трется носом о выпирающую из-под кожи чью-то пятку или локоть, лижет на пробу поверх и прыскает, то ли оттого, что эта пятка-локоть приходит в движение и ныряет от прикосновения вглубь, то ли от недовольного сопения Чимина над головой. — Не понимаю, о чем ты. Все клевета и вранье. Я с тобой прямо сейчас. — Я вообще-то выше, если ты не заметил, — возражает Чимин и дергает Юнги за отросшие волосы на затылке. — А ты пришёл с работы и уже битый час обнимаешься исключительно с моим животом. — Малыш, но он же часть тебя, не ворчи. Он в буквальном смысле квинтэссенция тебя в самой вкусной форме. И меня, — с довольным видом добавляет Юнги. А после звонко целует гладкую натянутую кожу над пупком и наконец перебирается на этаж выше, к Чимину. Чимин молча смотрит на него исподлобья. «Не ворчи» видите ли, будто он тут главная истеричка в семье. Да даже если и так, кто ему запретит? Разве что слабый голос разума, который на все штормы настроения и так пилит нервы Чимина без конца и края: мол, не еби мужу мозг, он счастлив, ты только посмотри на его блаженную котячью морду. У него будет не один мальчишка, а сразу двое. Да как он вообще не лопнул от гордости, когда узнал, и ещё сто раз потом, пока все их друзья не узнали, что у Чимина будет двойня. — Хочешь что-нибудь? — тычется Юнги ему в нос. — Что угодно. — Да, — отвечает Чимин, едва успевает открыть рот, — тебя. Юнги на мгновение зависает, а затем его глаза и губы растягиваются в улыбке: — Медленно и нежно? — Как будто сейчас можно как-то по-другому. — А за живот в процессе держаться разрешено? — Юнги! — едва ли ни подскакивает Чимин, пока эта зараза ржёт, напоминая звуком простывшую гиену, чтоб ему пусто было. И лишь после того, как Чимин получает от кого-то из малышей по печени и с шипением зажевывает маты подушкой, Юнги спохватывается и по новому кругу начинает мурлыкать над его животом, наглаживая большими ладонями и укутывая своим запахом. — А я все равно буду, — тянет он. — И ничего ты мне за это не сделаешь. Чимину нечего здесь возразить. Юнги попробуй запрети, когда давно и напрочь «все мое и ты тоже». А ещё потому, что какой смысл запрещать то, что нравится самому, ну глупость же. — К тому же это все для вашего же удобства и безопасности. — Что опасного может с нами произойти в нашей ж кровати, хён? Ну кроме тебя, разумеется. Юнги фыркает, тем самым показывая абсурдность такого заявления, и нарочно тянется к уху Чимина без спешки и суеты: — Я про то, чтобы твоей спине не было слишком тяжело, малыш. Если ты, допустим — ну вдруг — захочешь опереться на колени и локти. Догоняешь? Чимин с чувством облизывает губы и догоняет. В его в голове взрывается маленький прицельный заряд, но искры от него рассыпаются ожогами по всему телу. — Выслуживаешься? — бормочет Чимин, а у самого руки трясутся, как бы то, что он себе напредставлял, сбылось и побыстрее. Юнги в последнее время его так бережёт, что на стенку лезть хочется. Но ещё больше хочется лезть на Юнги, только за компанию с малышами Чимин боится его раздавить. — Выебываюсь, — тянет наглец. — Получается? — Когда у тебя что-то не получается, ты говоришь, что так и задумывалось. — Тактика победителя. — Пока что ты скорее напоминаешь мне злодея, которого главный герой обломает в конце фильма. — В смысле? — Слишком много пиздишь. — Ах ты маленький… — И совсем я не маленький, не заговаривай мне зубы. — Ой все. В тактике победителя Юнги, оказывается, немало подлых (пусть и приятных) приемов, о которых его неродившимся детям знать еще пока рано. Родившиеся же дети, вернувшись от Кимов, первым делом облепляют Юнги, который присаживается к ним на корточки, и наперебой мяукают что-то на своём марсианском. Обтираются об его запах, улыбку и тихие смешки и только после этого — но сразу, не медля ни секунды, — тянут две пары загребущих ручек к Чимину. — Очень, конечно, вас понимаю, господа, не отец, а капец. Но могли бы и разделиться ради приличия, — ворчит Чимин. Юнги не дает ему поднять их обоих разом и одного из малышей берет на руки сам. Тот все равно вертится, хватает Чимина за футболку, тянет за нее, нетерпеливо тянется. И в конце концов они вчетвером, как дураки, оказываются тесно прижатыми друг к другу посреди просторной прихожей. — Мой любимый букет, — ухмыляется Юнги, утыкаясь носом то в детские макушки, то в щеку и губы Чимина. По ходу его взгляд цепляет свой же след на плече Чимина рядом с резинкой ворота, и Юнги добавляет легкий поцелуй еще в него. — Надеюсь, когда-нибудь я тоже смогу почувствовать этот букет, — бормочет Чимин без лишней грусти. — А если нет, то и ладно. От этого я не стану любить вас меньше, так и знайте. — Мы пахнем нашим домом, Чимин-и, — шепчет Юнги ему в висок. — Мне кажется, это единственное, что имеет значение.