O'vers

— Слушай, а тебе там… не задувает? Чем бы это ни было, звучит крайне интригующе. Чимин даже не пытается вернуть на место уползшие под челку брови, когда оборачивается. Чтобы обнаружить, что Юнги смотрит куда-то не совсем понятно куда расфокусированным взглядом и как будто сказал это сам себе. Если вообще осознал, что сделал это вслух. — «Там» — это где? Юнги заторможено смаргивает задумчивую пелену, вскользь облизывает губы, отводя глаза. — В шортах, — роняет он с самым обычным видом. Звучит странно, звучит абсурдно. И настораживающе звучит тоже. Насколько по десятибальной шкале Юнги может сейчас думать о том, что ни с первой, ни с десятой попытки у Чимина нет для него никаких особых новостей? Сразу становится как-то неловко, что ли, что Чимин в шортах этих дурацких, в совершенно бесстыдной майке с ребрами наружу, лишь наспех умытый и босиком. — Ты сейчас о чем? О том, о чем я думаю, или о чем-то своем? — А о чем ты думаешь? — поднимает взгляд Юнги. Тоже в общем не то чтобы эталон для подражания — в одной широкой футболке поверх боксеров, с острыми голыми коленками, узловатыми руками и темным взглядом из-под спутанной челки. — О том, что сложно замерзнуть рядом с таким горячим парнем, — улыбается Чимин кривовато. Ему не хочется начинать этот разговор, потому что у него нет ответов ни на какие вопросы, только его огромная любовь и желание, чтобы она и дальше оставалась с ними. Юнги протягивает ему руку, и Чимин, не задумываясь, вкладывает в нее свою, вздыхая то ли обреченно, то ли с облегчением. После чего его тут же утягивают на колени, а горячие ладони скользят по бедрам до края злосчастных шорт, а затем под них. Былая неловкость лопается как мыльный пузырь, моментально растекаясь по коже колючими искрами. — Еще мысли? — хрипло шепчет Юнги, подтягивая Чимина за зад ближе и плотнее. — Какие, блядь, еще мысли… — шипит в ответ Чимин, которому от резко придавившего возбуждения приходится сглотнуть набежавшую слюну на середине короткой фразы. Не говоря уже о моментально отъехавшем перед этим мыслительном процессе. И с одной стороны Чимин рад, что смысл в «не задувает» Юнги именно такой, как сейчас происходит — душный, томный и сладкий. А с другой… — Судя по твоей первой реакции, ты думал не об этом. …Чимин стонет — что и требовалось доказать. — Хочешь поговорить? — спрашивает он и мстительно толкается там, где и без того его держат надежно и многообещающе до полумесяцев от ногтей на нежной коже. — Я. Хочу. Все, — отвечает Юнги. — Кроме того, чтобы заставлять тебя что-то делать… Хотя, — прищуривается он, — зависит от способа. Он еще ни разу не поцеловал Чимина, даже носом в щеку не ткнулся, хотя губы облизывает так, что не оторваться, и это слишком удручает, особенно на фоне того, как нестерпимо хочется, чтобы поцеловали, а мысли из головы смыло совсем. — У меня есть право не отвечать, господин офицер. — А у меня тогда право поступить по-своему, — кивает Юнги, и его пальцы проскальзывают под шорты глубже, так что у Чимина перешибает дыхание. Он пытается сам дотянуться до губ Юнги, но тот уворачивается, ныряя лицом ему под челюсть, и там несильно прихватывает зубами. — Юнги-я-а… — скулит Чимин. Это капитуляция, потому что даже без боли и намерения подчинить со стороны Юнги, Чимин бессилен перед желанием ему принадлежать. — Чимина-а… — со смешком передразнивает подлец, широко зализывая едва заметный розовый след от укуса. — Или это ты так поощряешь меня продолжать? — Я не… Что он «не», Чимин сказать не успевает, потому что в этот момент на столе звонит телефон. И Юнги, высвобождая одну руку, бормочет «айн момент», чтобы добраться до него. Решить — разочарован он этой заминкой или обрадован — Чимину не дают. Время от время мыкая, Юнги слушает, что вещают ему сплошным текстом в трубке, а вместе с этим смотрит на Чимина прямо, и его пальцы наконец забираются настолько далеко, насколько, по-видимому, планировали с самого начала. «Ты это серьезно?» — без звука произносит Чимин. Уголок рта у Юнги дергается в намеке на ухмылку, но так в нее и не превращается. Сам Юнги лишь медленно моргает в качестве согласия, а когда открывает глаза, те черные, как две дыры в вечность. Пальцы едва касаясь, без нажима гладят, Чимин задерживает дыхание, и время вокруг них двоих со скрипом притормаживает. Что ж, думает Чимин, а если и так. Мы ведь в одной лодке, разве нет? И вместо того, чтобы зажиматься и увиливать, подается прикосновению навстречу. Сжимает зубы, проглатывая стон, утыкается Юнги в плечо для верности и выдыхает с четко отмерянной осторожностью, чтобы себя не выдать, но зато прицельно Юнги на ухо. — Джун-а, а мы не могли это вечером на месте обсудить? — сипит Юнги в трубку. — Да не простыл я, проснулся только, отъебись. Судя по тому, как он коротко закатывает глаза, завершить разговор так просто не удается. И Чимин даже на секунду чувствует себя хозяином положения, губами прихватывая чужую мочку с колечками и ныряя кончиком языка в ухо. Но это мимолетное торжество длится ровно до той поры, пока Юнги с резким выдохом не сжимает пальцы там, где до этого гладил, прихватывая короткими ногтями. — Чё-о-о-рт, — не сдерживается Чимин, потому что от неожиданности и остроты ему очень хорошо и очень плохо одновременно, прямо очень. — Мне пора, Чимин проснулся, — бросает Юнги, и телефон, отложенный нетвердой рукой, летит мимо стола на пол. Впрочем, сейчас это совсем не важно. И даже если звонок так и не завершен, то тоже мягко говоря похер. Важно зависнуть в моменте, когда уже можно, но еще не–, когда руки трясутся от того, как нужно и хочется, когда все так на грани, что кажется, вы глазами можете доебать друг друга до логического завершения. Юнги не без труда разжимает пальцы и гладит с извинением, которое сейчас как издевательство, невесомо, словно самую хрупкую в мире вещь. Чимин дышит ртом и так же осторожно касается его в ответ, перебирая волосы на затылке. — Только не говорите, что вы собираетесь продолжить допрос, господин офицер. Юнги несколько секунд смотрит на его разомкнутые влажные губы и побежденно вздыхает: — Я бы и хотел, но это выше моих сил. Хотя некое подобие наказания Чимин все-таки получает. Вернее, Чимин думает об этом как о наказании: что Юнги не позволяет ему вывернуться из одежды тут же, а настойчиво возвращает в кровать, сам раздевает, раскладывает, без конца ловит на подлете жадные руки, честно отвечает на все поцелуи, но ни в какую не поддается на уговоры «быстрее», «сильнее» и «ну же». — Знаешь, твой запах изменился, — говорит он, когда Чимин уже почти дремлет, уткнувшись ему в подмышку. Иногда, в моменты когда они так близко, еще мокрые и взмыленные после секса, Чимину кажется, что он почти чувствует запах моря, которым пахнет Юнги. И это лучший запах на свете, даже если он существует лишь в воображении Чимина. — Потому что я пахну тобой больше, чем собой? — бурчит Чимин немного невнятно. — Нет, ты всегда пахнешь смесью нас обоих, — целует Юнги его в бровь и продолжает водить носом по коже, вдыхая запах и щекотно выдыхая. — Но теперь она стала слаще. — Думаешь, мне стоит перестать есть пироженки из той итальянской кондитерской? — Думаю, что куплю тебе все пироженки в мире, которые ты захочешь. — Тогда я перестану влезать в любимые брюки, дверь и, возможно, даже в нашу кровать. Так себе подкат, хён, — фыркает Чимин и вдруг резко замолкает. А Юнги продолжает целовать его в лоб, водит носом между бровей, не давая собраться там беспокойной складочке. Чимин заново вспоминает его недавнее «не задувает?» и «никакого "давай здесь"», а еще как невыносимо долго и тщательно он выцеловывал живот Чимина, прежде чем опуститься ниже, — и тянет шепотом: — О-о-ой…