Ты в моей власти, крошка.
Вы обе в мое власти…
Ей стало мерзко. Кем он себя считал, если думал, будто бы может так на неё смотреть? — О, молчунья заговорила! Приятно наконец слышать твой голос и ещё более приятно понимать, что ты занималась, раз смогла избавиться от своего отвратительного акцента. — Стыдно вам, как учителю, не знать, что жители Северной Кореи говорят на таком же языке, как и жители Южной. — А вот над вежливостью и субординацией ты не работала, — он подошёл почти вплотную, но Сэбёк не почувствовала ни капли страха. Учитель был ниже и слабее, и, если бы у неё была возможность, она выбила бы его в нокаут с первого же удара. — Хотя у вас там, наверное, этих слов даже не знают. Все взгляды в классе были устремлены на них, и в большей части из них Сэбёк видела откровенную насмешку. Да, все издеваются над «шлюхой с Севера», даже учитель. Как, блять, смешно! Но вдруг посреди грубости, злобы и ненависти Кан неожиданно наткнулась на понимание. Минё смотрела на неё с другого конца класса так, будто чувствовала то же, что и она, — учитель не просто злил её, она была готова разорвать его на части при первой же возможности. — Сложно научиться этим понятиям, когда учит кто-то типа вас, сэр. Минё не сдержала смешка. — К директору! Немедленно!***
Сейчас, вспоминая об этом, Сэбёк не жалеет ни об одном своём слове. Да, ей пришлось провести остаток дня у директора, но, как сказала Минё, учитель всё-таки получил выговор с внесением в личное дело за оскорбление ученика по национальному признаку. Директору всё-таки удалось разбудить Джиён, но она почти сразу уехала и две недели просто не появлялась в школе. Выдохнув, Кан ещё раз проверяет свой телефон — по-прежнему в чёрном списке. Она пытается убедить себя, что всё хорошо, что они с Джиён даже не дружили, чтобы так по ней грустить, но сердце всё равно болит сильнее, чем ей когда бы хотелось. Сэбёк никогда в этом не признается, но она на самом деле немного скучает по улыбке Джиён, её тонким, холодным пальцами, обхватывающим запястье, голосу.По всему, чёрт возьми…
Она не появляется в «Игре», хотя Ильнам, очевидно, с нетерпением ждёт её, чтобы обсудить новый вид кофе, не звонит, не пишет. Кажется, совсем немного, и Сэбёк начнёт казаться, что Джиён никогда не существовала, а всё произошедшее — всего лишь странная галлюцинация, вызванная стрессом и недосыпом. — Ужин готов. Девушка послушно садится за стол, пододвигая к себе тарелку с лапшой. Мама смотрит на неё с беспокойством, но у Сэбёк просто нет сил, чтобы всё ей рассказать. Она многое пережила — болезнь сына, смерть мужа, побег с Севера, ей не стоит знать, что старшая дочь, — её поддержка и опора, — не может перестать думать о девушке, которая платит её по двести тысяч вон за то, что они иногда прогуливаются вместе. Госпожа Кан заслуживает видеть свою дочь ответственной и самостоятельной девушкой, а не отвратительной лесбиянкой. — Это очень вкусно, мам. Спасибо. — Пожалуйста, милая. У тебя всё хорошо? — Да, не волнуйся. — Это из-за того, что вчера случилось в школе? — Мам… — громко говорит Сэбёк, но силы вдруг покидают её, и она снова опускает голову. — Пожалуйста, не думай об этом. У меня всё хорошо. — Я хочу помочь. — Я сама со всем справлюсь, — она с трудом выдавливает улыбку. — У меня всё отлично, не бойся. Сэбёк надеется, что мама не видит, как сильно дрожат её руки, а дыхание с каждой секундой становится всё громче и громче. Ей больно, да, но даже думать об этом тяжело, не говоря уже о том, чтобы с кем-нибудь поделиться. Она быстро доедает лапшу, наскоро благодаря маму и целуя Чоля, и уходит в свою комнату. Взгляд сам собой цепляется за ту самую книгу на верхней полке — очередное напоминание о Джиён. Ей хочется достать записки, перечитать каждую по несколько раз, просто снова почувствовать кончиками пальцев бумагу и хотя бы на секунду вернуться в то время, когда она ещё не повела себя так глупо. Сэбёк не злится, нет, знает, что виновата, но легче от этого не становится. Хочется просто упасть лицом в подушку и не двигаться несколько дней. Снова проверяет телефон — несколько милых сообщений от Али, не очень смешной анекдот от Гихуна и напоминание о графике уборки от Ильнама, но ни слова от той, с кем Кан действительно хочет поговорить. Сэбёк чувствует, как что-то влажное и тёплое скользит от глаза по щеке и резко стирает это рукой. Она не настолько жалкая, чтобы плакать только потому, что какая-то девушка не отвечает на её сообщения. В жизни много поводов для слёз, но этот не из таких. Кан шёпотом ругается себе под нос и, до носа укрывшись одеялом, быстро засыпает.***
На восемнадцатый день без Джиён Сэбёк становится, кажется, в сто раз хуже, чем раньше. Она остаётся в «Игре» с Гихуном, чтобы помочь ему убраться после особенно тяжёлой смены, и он смотрит на неё самым жалостливым и понимающим из своих взглядом, будто бы знает, почему в последнее время Кан выглядит настолько уставшей и срывается почти на каждого, у кого хватает смелости с ней заговорить. Чтобы не видеть его, Сэбёк отворачивается, со злостью продолжая натирать тряпкой и так идеально чистую поверхность стола. — Всё хорошо?Отлично, блять!
— Да. Почему ты спрашиваешь? — Ты выглядишь очень уставшей. — Я выгляжу потрясающе. — Эй, — он подходит со спины, осторожно касаясь рукой плеча. — Пойдём со мной, я знаю, что мы должны сделать. Сэбёк не сопротивляется, когда мужчина усаживает её за ближайший к кухне столик и ставит рядом чашку травяного чая. Она согревает руки, и пар вкупе в приятный ароматом на самом деле успокаивает, и девушка позволяет себе расслабиться. Это были сложные дни, Кан заслуживает просто выпить чаю и поболтать с кем-нибудь приятным. — Я недавно встречался с бывшей женой. — Ого, круто. Как всё прошло? — Она дала разрешение увидеться с дочерью на выходных. Думаю, свожу её в парк аттракционов. Когда мы жили вместе, она просто обожала кататься со мной на карусели. — Ты молодец, это большой шаг. — Да, — улыбается он. — Спасибо. Кстати, у меня сегодня небольшой юбилей, пятьсот дней без алкоголя и триста без сигарет. Сэбёк видит, как он старается, чтобы снова, оттолкнувшись от дна, выплыть на поверхность. Помимо «Игры», старик устроил его в фирму своего приятеля на неполный рабочий день, и он каждый день ходит туда с широкой улыбкой. Даже его жена это, кажется, понимает, раз впервые за два года позволила увидеться с дочерью. — Я очень рада за тебя. — Я хочу сказать, что какой бы дерьмовой ситуация не казалась на первый взгляд, из неё всегда есть выход. Особенно, если рядом те, которые хотят помочь. — Думаешь, ты сможешь? — Хотя бы попытаюсь. Примерно минуту Сэбёк молчит, не зная, стоит ли ей доверять, но затем опускает голову и резко выдыхает: — Я очень сильно обидела человека, который, кажется, мне дорог. — Кажется? — Я не знаю. Я не хотела привязываться, потому что мы в любом случае разойдёмся, но теперь, когда мы на самом деле разошлись, я скучаю. Это действует мне на нервы. Что мне делать, Гихун? Кан не видит в его глазах жалости, только бесконечное понимание. — Когда-то давно я тоже сильно обидел человека, которого на самом деле любил. Мою жену. Она ушла, а я долго злился, потому что боялся. А знаешь чего? Попросить прощения. Я думал, что попросить прощения — значит, признать ошибку, а это то же самое, что признать себя слабым, но я ошибался. Когда ты извиняешься, то показываешь, насколько сильны ты и твои чувства к этому человеку. Ты не всегда хочешь это признавать, да, но, поверь моему опыту, лучше сказать об этом, чем потом жалеть, что промолчал и потерял, возможно, лучшую часть своей жизни. — А если она не простит? — Это её право. Ты сделала шаг, показала, насколько серьёзны твои чувства, но в любом случае, только ей решать, чем всё закончится. Уважай это право. — Когда ты стал таким умным? — Сам удивляюсь, — смеётся Гихун. — Можно тебя обнять? Он тёплый, сильный и пахнет тем же чаем, что они пили несколько секунд назад, и Сэбёк слабо обнимает его, на секунду утыкаясь носом в свитер. Это больше напоминает надёжные объятия отца, в которых Кан тонет как в море, окружающем остров Чеджу. Гихун гладит её по голове, путаясь пальцами в коротких чёрных прядях. — Всё будет хорошо, слышишь? Мы всегда рядом, чтобы помочь. — Спасибо.***
Джиён приходит в школу на двадцатый день, когда Сэбёк уже готова лезть на стену от безысходности. Она просто входит в класс, будто приходила каждый день, кивает учителю и устраивается за своей партой, не обращая внимания на насмешливые взгляды одноклассников. Кан не сводит с неё глаз, но всё равно не подходит. Странно, но сил просто нет. Рука сама по себе тянется к ручке, а затем выводит на вырванном тетрадном листе несколько неровных, но искренних строчек. Сэбёк не пишет, насколько хреново чувствовала себя всё это время, когда чувство вины съедало её по кусочку, медленно и мучительно, а просто просит прощения. Да, она облажалась, но ей очень жаль, и, если Джиён хочет, она готова извиниться лично, глядя в глаза. Ей удаётся подбросить записку в рюкзак, когда она на несколько секунд оказываются рядом у выхода из школы. Ответ приходит через три часа. От кого: «Джиён» «Жду тебя завтра в восемь вечера в скейт-парке в квартале от Кальмара».Получилось…