И всё из-за одной только девушки?
Сэбёк думает, что встречала многих – обычных и не очень, красивых, умных, добрых, – но не одна из них не заставляла её чувствовать себя так, как Джиён. Рядом с ней мир будто становился ярким, наполнялся красками, пусть даже иногда и тёмными. Это тоже часть жизнь, которую надо принимать, как и всё остальное. Она бредёт по улице к своему дому, стараясь отгонять от себя неприятные мысли. Джиён обязательно ей позвонит, а если нет, то Джуён как-нибудь свяжется, чтобы всё объяснить. Но комок едва сдерживаемых слёз в горле совсем не помогает. Противный голос в голове шепчет, что Джиён заслуживает кого-нибудь лучше, внимательнее, опытнее. Кого угодно, кроме неё. Сэбёк хочет просто закрыться в своей комнате, упасть на кровать и уснуть, но её отвлекает приятный аромат вишнёвого пирога – любимого десерта отца и Чоля. Мама стоит у плиты, напевая что-то себе под нос, пока Чоль, сидя за столом, читает очередную энциклопедию. – Сэбёк! – Улыбается он, заметив её в дверях кухни. – Привет, милая. – Привет. Мама смотрит на неё тем самым «родительским» взглядом – понимающим и очень глубоким. Кажется, будто она знает всё и про Джиён, и про сообщения, и про тёплое чувство симпатии, недавно поселившееся в её груди. Это бесит, потому что у неё есть и свои проблемы, и она не должна решать ещё и то, во что вляпались её дети. – Малыш, ты не хочешь почитать в своей комнате? – Вы что, собираетесь секретничать? – Да, и ты не должен подслушивать. На секунду Чоль хмурится, будто желая поспорить, но потом неожиданно кивает. – Ладно, но я всё равно узнаю, о чём вы секретничали. – Конечно, малыш, – когда он уходит, мама кивает в сторону стола, и Сэбёк послушно садится на своё место, сжимая ладони в кулаки. – Ты чем-то расстроена? – Устала на работе. Мне нужно немного поспать, и я приду в норму. – Я знаю, что ты не хочешь волновать меня, Сэбёк, потому что думаешь, что у меня много своих проблем из-за побега и того, что случилось с твоим отцом, но… Мне больно смотреть, как ты из-за этого отдаляешься от меня, милая. Ты не должна стараться в одиночку, когда у тебя есть я и Чоль. Мы твоя семья, мы всегда на твоей стороне. – Я знаю, мам, – шепчет она, чувствуя, как короткие ногти впиваются в огрубевшую кожу на внутренних сторонах ладоней. Сэбёк знает, что может быть слишком чёрствой – ей многие об этом говорили, – но ей правда не хочется, чтоб кто-нибудь страдал. Она не умеет любить, не так, как другие люди, и ей жаль, правда, но с этим ничего нельзя сделать. – Я просто… не знаю. Я так растеряна. – Как и мы все. Многое поменялось, и я знаю, что ты хочешь лучшей жизни для Чоля, но это не значит, что ты должна ставить крест на себе. Ты можешь быть слабой с нами, потому что здесь ты в безопасности. Мы примем тебя любой. Она достаёт из духовки форму с дымящимся пирогом и ставит его на стол прямо перед дочерью, не переставая мягко ей улыбаться. Когда Сэбёк была младше, то мечтала, что, когда вырастет, будет такой же, как мама. Она казалась ангелом с большими невинными глазами, всегда наполненными любовью, и тёплыми руками, которые обнимали так крепко, что мир переставал казаться страшным. Сейчас её глаза стали печальными, а руки огрубели от постоянной работы, но Сэбёк до сих пор хочет быть на неё похожей.Она никогда не видела человека прекраснее.
– Что случилось? – Я не знаю. Мне кажется, я крупно облажалась с Джиён, и теперь она не хочет меня видеть. Я писала ей несколько дней, но она не отвечала и даже не читала. Я понимаю, что должна пойти к ней, но мне так страшно. Что, если она не хочет меня видеть? Я не представляю, что буду делать, если это случится. – Я понимаю. Это первая любовь, она всегда сложная. Ты не знаешь, как себя вести, и боишься ошибиться, потому что думаешь, что тогда тебя бросят. Я помню эти чувства. – Да? И кто был твоей первой любовью? – Твой отец, – улыбка на её губах становится грустной, но она всё равно продолжает. – Мы встретились, когда нам было столько же, сколько тебе сейчас. Это не было любовью с первого взгляда, скорее он меня раздражал. В то время я думала о другом – мне нужно было учиться, работать, и моя мама уже нашла для меня кого-то, но… Твой папа каким-то непостижимым образом делал мою жизнь ярче. Рядом с ним всё становилось таким невероятным, что мне постоянно хотелось ещё и ещё. Я сама не поняла, когда успела влюбиться. – Думаю, я знаю, о чём ты. – Твой отец говорил, что мы были «родственными душами». Он даже пытался как-то научно это обосновать. Я помню, как он рассказывал мне, что когда-то давно, во время Большого Взрыва, атомы, из которых мы состоим, были рядом, и поэтому теперь мы тянемся друг к другу. Он считал, что мы превращаемся в энергию, когда умираем, а потом это энергия становится частью другого живого существа. – Он всегда был странным. Сэбёк чувствует, как дрожит сердце, но пытается держать себя в руках. Она не позволяла себе плакать о нём на границе, при родителях, в школе, и теперь у неё просто не получается. И он был бы не рад увидеть, как его любимая дочь, его «рассвет» плачет. – Ну, тогда нам с тобой одинаково нравятся странные. Теперь, раз уж я рассказала тебе историю, может, и ты мне расскажешь? Если хочешь, конечно. – Мама встаёт, чтобы быстро заварить в огромной чашке какао и бросить туда зефир, и ставит её перед Сэбёк. – Мне кажется, тебе это сейчас нужно. – Спасибо. Я не знаю, что рассказать. Джиён не бесила меня, я даже не замечала её до конца марта. Она была просто девочкой из моего класса, такой же, как и все остальные, а потом… Мы просто стали общаться, и сейчас мне кажется, что она всегда была в моей жизни. Я не верю в судьбу или атомы, которые были рядом во время Большого Взрыва, но она будто бы нечто особенное. Я не знаю, я просто не понимаю. – Твой отец бы расплакался, услышав это. Он всегда был слаб перед такими милыми историями о первой любви. – Я не милая! – Я говорила не о тебе, а об истории, детка. Она очень милая. – Что мне делать? – Лучшее, что я могу посоветовать, – это поговорить с Джиён. Ты можешь любить её, в этом нет ничего плохого, но в отношениях всегда участвуют двое, и если твой партнёр не хочет, то ты не можешь его заставить. Сэбёк чувствует, как сладкое какао обжигает горло, и опускает взгляд в стол. – Это так сложно. – Всё, что связано с эмоциями, – сложно, но без них жизнь неинтересна. Я уверена, что ты знаешь, что делать. Помни, что мы всегда рядом и готовы помочь. – Спасибо, мам.***
От кого: «Джиён»
«Джуён только что уехала от меня. Прости, что заставила волноваться. Я чувствовала себя настолько уставшей все эти дни, что даже с кровати встать не могла, а про телефон вообще забыла».
«Наверное, это из-за экзаменов».
«Мне жаль, что я игнорировала тебя».
От кого: «Вы»
«Не извиняйся, это просто усталость, я понимаю».
«Я рада, что сейчас ты чувствуешь себя лучше».
«Я хотела поговорить с тобой перед каникулами, но ты куда-то торопилась, так что я хотела спросить – можем ли мы встретиться где-нибудь?»
«Мне нужно сказать тебе что-то важное».
От кого: «Джиён»
«Да, конечно, в любом месте в любое время».
«На самом деле мне тоже нужно о многом тебе рассказать».
От кого: «Вы»
«Встретимся на лестнице в заброшенном корпусе завтра в шесть».
***
Джиён пишет, что немного опоздает, и часть Сэбёк в очередной раз начинает паниковать, вопя во всю глотку, что она просто не хочет её видеть и не знает, как вежливо отказать. Кан на самом деле думает, что не заслуживает внимания такой потрясающей девушки, поэтому, когда она слышит шаги Джиён, её сердце замирает от предвкушения. Она выглядит так же, как и обычно – худи на размер больше, голубые бойфренды, расписанные вручную белые конверсы и скейтборд в рюкзаке, но на губах Сэбёк всё равно появляется улыбка. Они встречаются взглядами, и Джиён кивает в знак приветствия. – Ты хорошо себя чувствуешь? Волосы уже привычно растрёпаны, а под глазами синяки, но Джиён продолжает улыбаться, чуть обнажая зубы. – Лучше, чем последние пару дней, – она садится рядом. – В любом случае, врач сказал, что мне нужно больше гулять, чтобы восстановиться, и встреча с тобой – лучшее из того, что может случиться. Знакомое тепло снова подступает к щекам, и чтобы скрыть румянец, Сэбёк протягивает ей стаканчик кофе и пластиковый контейнер с оставшимися кусочками пирога. – Мама приготовила его вчера, и мне пришлось драться с Чолем, чтобы выбить для тебя несколько кусочков. Попробуй, он очень вкусный. – Ты что, пытаешься меня задобрить? Хочешь сказать что-то неприятное? – Наверное, я просто тяну время. Джиён пожимает плечами и впивается зубами пирог, с аппетитом проглатывая кусочек за кусочком. Сэбёк закусывает губу почти до крови, в голове репетируя речь, которую собирается сказать. Это всего несколько слов, но язык будто каменеет.Что, если Джиён уже не хочет их слышать?
– Передай своей маме, что она просто потрясающе готовит. – Обязательно. В воздухе повисает неловкое молчание, и отвратительный внутренний голос в голове Сэбёк вновь начинает вопить, что Джиён здесь только из вежливости. Она знает, что ей стоит наконец во всём признаться, но страх обнимает за плечи так крепко, что сердце едва не замирает. На этом всё может закончиться, и тогда Кан просто не знает, что будет делать. – Эй, я… я знаю, что сейчас не самый подходящий момент, но я хотела сказать тебе это последние пару недель. Ты можешь не отвечать мне сейчас, но просто хотя бы выслушай меня, ладно?– Кан переплетает свои пальцы, сжимая их до боли в костяшках, а потом продолжает: – Ты говорила, что я делаю тебя счастливой, и я думала, что это странно, но сейчас всё по-другому, потому что… Потому что… Ты тоже делаешь меня счастливой. Я не помню, чтобы за всю мою жизнь мне было бы с кем-нибудь так хорошо, как с тобой. Не знаю, любовь это или дружба, но я хочу, чтобы ты была со мной рядом. Джиён сглатывает. Между ними висит напряжение, и Сэбёк хочет просто сбежать, но она усилием воли заставляет себя остаться на месте. Она должна быть понимающей и вежливой, потому что Джиён заслуживает этого как никто другой, и она примет любое её решение. Это меньшее из того, что Кан может для неё сделать. – Я была бы счастлива быть рядом с тобой, потому что я люблю тебя, но есть кое-что, что ты должна узнать прежде, чем решишь, стоит ли связываться со мной. У меня… много проблем, если можно так сказать. Я сделала много всякого дерьма и, наверное, будь я на твоём месте, то сбежала бы. – Дай мне это решить, ладно? – Конечно. Просто я хочу рассказать тебе о своей жизни до нашей встречи, – она вдыхает больше воздуха в грудь. – Когда моя мама умерла, мне было плохо. Так плохо, что я думала, что слышу её голос, который требовал, чтобы я сделала то же самое. Папа не воспринимал всё всерьёз, пока однажды ночью не услышал, как я пытаюсь вскрыть балконную дверь. Тогда он отвёл меня к маминому психиатру, и тот решил, что я социопатка. Он прописал мне такие же лекарства, как и маме, которые, как он говорил, сдерживали порывы агрессии, но они, как оказалось, блокировали вообще все эмоции. Я не чувствовала ничего – ни радости, ни грусти, ни боли. В то время я начала творить глупости, – она закатывает рукава, и тихое «блять» непроизвольно слетает с губ Сэбёк. Весь мир неожиданно сжимается до белых рубцов на её руках, от запястья до локтевого сгиба. Они глубокие, как будто резали ни раз и ни два, и это заставляет дрожать. Почему она не сказала раньше? Сэбёк бы не стала осуждать. – Мне хотелось почувствовать хотя бы что-то, если не моральную боль, то физическую. Это длилось почти год, пока я из-за переезда не сменила школу. Тот парень, который вызвал на меня директора, тогда преподавал у меня математику. Он всегда относился ко мне не так, как к другим ученикам, и это льстило. Я была дурой, мне хотелось внимания, а он давал мне его. В общем… – Он тебя изнасиловал? Если бы этот урод был здесь, Сэбёк бы без зазрения совести свернула его жирную шею, но он сейчас отдыхал дома, и всё, что она могла – рычать от злобы и бессилия. Она разберётся с ним, обязательно, просто не сейчас. – Не думаю, что это может считаться изнасилованием. Он сказал, что любит меня, и я поверила. Он дарил мне шоколадки, цветы, даже стихи писал, и тогда это казалось чем-то достаточно искренним, чтобы поверить. Я думала, что тоже люблю его, что он заберёт меня от отца, и мы поженимся, а потом я рожу ему детей, но, когда я была в душе, отец прочитал нашу переписку. Он, конечно, сказал этому парню, что если ещё раз увидит нас вместе, то отрежет ему яйца, но я знаю, что он до сих пор думает, что это я соблазнила его., потому что мне нравится доставлять людям неприятности, и я законченная эгоистка. В любом случае, после этого психиатра пришлось сменить, и оказалось, что он поставил мне не тот диагноз. Хотя папа до сих пор думает, что я просто хорошо притворяюсь. Мне выписали новые лекарства, и эмоции вернулись, но я оказалась к ним не готова. Это как когда в душе ты просто поворачиваешь кран, не настраивая температуру, и на тебя начинает литься кипяток, – на её губах появляется слабая улыбка, будто она до сих пор хочет показать Сэбёк, что всё хорошо, но её начинает слабо трясти. – Я искала способы как-то подавить это и связалась с компанией Доксу. Первое время казалось, что наркотики помогают, но они делали меня просто агрессивной сукой, и я творила херню и с другими людьми, и с собой. Я помню, как в квартире Доксу наглоталась риталина, вытащила из его бритв лезвия, и порезала руки от запястий до локтя. Я положила несколько лезвий на разные края ванной, потому что потому что подумала, что могу выронить одно и случайно смести рукой пару других. Тем более, чем больше, тем ведь лучше, верно? Я почти потеряла сознание, когда Минё выбила дверь и перевязала меня. Все были так пьяны, что ничего не соображали, и она на руках тащила меня до ближайшей больницы, пока я била её руками и ногами, потому что хотела сдохнуть. Блять, я до сих пор не могу смотреть ей в глаза… – Почему… почему твой отец ничего не сделал? Джиён снова пожимает плечами. – Может, он не знал, а может, подумал, что так его проблемы со мной решатся естественным способом. В любом случае, ещё пару месяцев после этого я тусовалась с компанией Доксу, пока не избила Пёнки. Он… она напомнил мне учителя, и я была так пьяна и напичкана наркотой, что вряд ли бы поняла, что это просто глюки. Минё вытащила меня на улицу, чтобы остальные не убили меня, и… В общем, отчасти из-за неё я тогда и рассказала отцу о наркотиках. В лечебнице я встретила Джуён, и она помогла мне. Она нашла для меня хорошего доктора, но иногда мне всё ещё становится плохо, и тогда я пропадаю – два дня, неделя, двадцать дней, я никогда не знаю, как долго мне будет плохо, и что я могу сделать с собой в этот период. И никогда не буду знать. Мне жаль, Сэбёк. Сэбёк чувствует, как боль и ужас наполняют её тело. Никто не заслуживает такой жизни, тем более Джиён. Она хочет помочь, но слов просто нет, и тогда Кан делает то, что подсказывает сердце, – осторожно берёт её левую руку и прижимается губами к белыми рубцам, целуя их так нежно, как может. Она скользит поцелуями по самому глубокому и длинному, когда видит, как капли начинают падать на светло-голубую ткань джинсов. Она поднимает голову, чтобы увидеть, как по щекам Джиён текут слёзы, и сама едва сдерживает всхлип. – Это не твоя вина. Это никогда не было твоей виной. – Я нестабильна, и в этом всё проблема. Я не могу ничего тебе пообещать, потому что почти себя не контролирую, и я не могу просить у тебя того же. Поэтому, если ты хочешь уйти, то сделай это сейчас. Я не обижусь, я пойму, правда. Будь я на твоём месте, то ушла бы раньше. – Я… Я не хочу уходить, но я боюсь, что сделаю что-нибудь не так. – Мы можем сделать то же, что я сделала с Джуён, когда мы только познакомились. Давай мы месяц попробуем жить так, как раньше – будем видеться, общаться, и если твои чувства не изменятся, то… мы можем… быть вместе, я думаю. – Разреши мне помогать тебе, пожалуйста. Я хочу быть рядом, когда тебе будет плохо. – Хорошо. Я буду звонить вам с Джуён, обещаю. Боже, я так люблю тебя… Сэбёк осторожно обнимает её за плечи, позволяя зарыться лицом в свою куртку. Она не знает, что будет дальше, сможет ли она справиться с этим, но, если у неё есть хотя бы один шанс, она им воспользуется. Кан хочет, чтобы люди, которых она любит, были счастливы, и Джиён – одна из таких людей.