Нам вместе быть...

***       В один из пасмурных дней конца марта Джеймс Фицджеймс получил приказ явиться в Адмиралтейство. Вернулся он оттуда намного раньше, чем обычно возвращался со службы, кусая губы, с лицом белее мела и глазами, мечущими молнии. Заметив, что его трясёт от едва сдерживаемого гнева, Шарлотта стремительно поднялась навстречу, взяла за руку и с тревогой заглянула в глаза:       — Что? — коротко спросила она.       — Меня отстранили от командования «Эребусом», — отчеканил Джеймс побелевшими искусанными губами.       — За что?! — воскликнула Шарлотта.       — Не за что, а почему, — горько усмехнулся Джеймс.       — Ну-у… тогда — почему? — Шарлотта поглаживала руку брата, стараясь поймать взгляд, который он всё время отводил в сторону.       — Потому что это место оказалось более необходимым для одного незаконного отпрыска знатного семейства со связями, — лицо Джеймса на миг исказилось от ненависти. — Все ведь считают предстоящую экспедицию едва ли не увеселительной прогулкой. Так почему бы не добыть себе лёгкую славу, стать героем-первооткрывателем… и не купить себе это право на отцовские деньги?       — Но… это же… это же… — Шарлотта не находила слов от возмущения.       — Да-да, это мерзко, несправедливо, гнусно… Но кого это интересует? Его папаша сделал щедрое пожертвование на подготовку экспедиции — для Адмиралтейства это важнее.       — То есть, теперь у нас места в экспедиции покупаются за деньги? — в голосе Шарлотты было столько презрения, что Джеймс наконец поднял взгляд, чтобы увидеть выражение её лица. Оно вознаградило его за все пережитые до этого эмоции.       В её взгляде, полном омерзения, в презрительно изогнутых губах Джеймс нашёл и отклик собственному негодованию, и утешение. Она понимала его, разделяла его чувства, была с ним заодно. Джеймс не был одинок в своём гневе — и это помогало пережить его, хоть нисколько не смягчало.       — Выходит, так, — он устало опустился на диван. Шарлотта уселась рядом, держа брата за руки и поглаживая их мягкими успокаивающими движениями.       — И кто же он? — осторожно спросила Шарлотта.       — Некто Роберт Хэйвуд, баронет. Незаконный сын Фрэнсиса Бэринга, младшего брата сэра Уильяма Бэринга.       — Того самого? — спросила Шарлотта.       — Да-да, того самого. Пост главного казначея открывает широкие возможности не только для него, но и для всех его родственников, не так ли?       Шарлотта молча кивнула. Надежда на то, что ещё можно что-то сделать для восстановления справедливости, рухнула в одночасье. Против таких соперников они бессильны — Шарлотта понимала это. Но всё же спросила, хоть и знала ответ заранее:       — Ты разговаривал с сэром Джоном?       — Конечно, — в который раз горькая усмешка коснулась губ Джеймса. — Ты ведь понимаешь, что он мне ответил.       Шарлотта вздохнула.       — Он сказал, что нужно принять решение Адмиралтейства и смириться с ним, поскольку там лучше знают, в чём состоит государственный интерес. И что не нам менять столь высокие решения. «Вы молоды, Джеймс, у вас ещё всё впереди», — передразнил он отеческий тон Франклина. — Разумеется, никто не станет портить карьеру, выступая против таких фигур. Да и какая ему, в сущности, разница — что Фицджеймс, что Хэйвуд… Ни тот, ни другой не имеют опыта полярных экспедиций.       — А то, что коммандер Фицджеймс — герой и не раз доказал это делом, не считается? Кто такой вообще этот Хэйвуд? Что-то я ничего не слышала о его заслугах.       — А их и не было, — ответил Джеймс. — Мальчишка спокойно служил на «Верноне» в Средиземном море в звании лейтенанта, пока его дядюшке не пришла в голову блестящая идея укрепить его положение в обществе. За какие-то несуществующие заслуги ему срочно присвоили звание коммандера и не менее срочно вызвали сюда. Никто же не станет всерьёз связывать это событие с назначением дядюшки на пост главного казначея правительства Её Величества.       Джеймс иронично скривил свои красивые тонкие губы. Шарлотта едва не выругалась вслух и стукнула кулаком по дивану. Джеймс с интересом воззрился на неё.       — Какая у меня сердитая сестрёнка, — его глаза потеплели, губы тронула слабая улыбка.       Шарлотта шутку не поддержала. В её глазах блеснули злые слёзы.       — Джейми… Прости меня, Джейми…       — За что?       Джеймс взял её лицо в ладони, приподнял его и заглянул Шарлотте в глаза.       — Я принесла тебе несчастье, Джейми. После встречи со мной удача отвернулась от тебя…       По лицу Шарлотты покатились крупные слёзы, которые она так и не смогла удержать.       — Ты что, Лотти? — недоумение Джеймса было искренним и неподдельным. — Что ты говоришь? Не смей так думать!       Он стал целовать её лицо, губами осушая слёзы. Она обняла брата, положила голову к нему на плечо и постепенно успокоилась. Ей нужно было задать ещё много вопросов, главным из которых был:       — И что теперь будет, Джейми?       — Они подсластили мне пилюлю, — ответил Джеймс. — Сделали вид, что это вовсе не отставка. Сказали, что я должен доставить в Китай секретные документы для нашего посланника и военного представителя. Содержимое пакетов не должен видеть никто, кроме них. «Вы военный офицер, коммандер Фицджеймс, и будете служить там, где ваши услуги окажутся нужнее Её Величеству», — изобразил он второго лорда Адмиралтейства, который сообщил ему эту новость.       — Твари… — Шарлотта всё-таки не выдержала и выругалась вслух.       — Ну что ты, сестрёнка, — притворно возразил Джеймс. — Они были столь добры, что позволили мне не возвращать выплаченное наперёд жалованье за участие в экспедиции. Невиданная щедрость, ты не находишь?       Его губы вновь презрительно искривились, глаза метнули молнии.       — Ещё бы, — зло подхватила Шарлотта. — Их потери стократ компенсирует щедрость сэра Бэринга.       — Да будет так…       Джеймс поднялся с дивана и прошёлся по комнате, стараясь окончательно обуздать бушевавшие в нём чувства. После разговора с Лотти ему немного полегчало, но не настолько, чтобы принять случившееся.       — Когда тебе нужно отплыть? — Шарлотта постаралась не выдавать тревоги, но вопрос прозвучал напряжённо.       — Через неделю. Старушку «Клио» приготовились списать. Но решили, что для такой миссии у неё ещё хватит силёнок.       — Уже через неделю? — Шарлотта не скрывала разочарования.       Она уже привыкла к мысли, что придётся надолго расстаться с братом. Но впереди у неё ещё было больше двух месяцев. Теперь оказалось, что разлука совсем близко, а Шарлотта была к ней вовсе не готова. Заметив её состояние, Джеймс снова уселся рядом на диван, обнял Шарлотту и притянул её голову к себе на плечо.       — Не расстраивайся, Лотти. Месяца через три-четыре я вернусь. Им как раз хватит времени, чтобы отправить экспедицию без меня.       — А потом?       — А потом — неизвестно. Засунут в какую-нибудь дыру с глаз долой. Или снова буду болтаться на берегу на трети жалованья и мучить тебя своим присутствием.       — Джейми… — Шарлотта подняла голову и укоризненно взглянула на брата. — Не говори так, Джейми… Ты же знаешь, что это неправда.       — Ты уже перестала видеть во мне… — он запнулся. Любой её ответ мог причинить ему боль. Зачем он только спросил?       — Мне уже легче, — просто ответила Шарлотта. — А тебе?       — Иногда… Иногда мне ещё хочется отменить наше родство. Очень хочется. Но я стараюсь побороть в себе это…       Джеймс задумался. В последнее время одна мысль не давала ему покоя. Маленькая, неясная, неоформившаяся, однако возникавшая в мозгу с завидным постоянством. Мысль о том, что побороть в себе эту греховную тягу ему помогает, как это ни странно, присутствие в их жизни Френсиса Крозье. Джеймс понимал, что Френсис нравится Шарлотте, но, на удивление, не испытывал ревности, как например, к Данди с его неуместными ухаживаниями. Напротив, он воспринял Френсиса, как друга и потянулся к нему душой. Так что разлука с ним и крах надежд на долгое совместное плаванье отзывались в душе Джеймса болью не менее сильной, чем разлука с Лотти и обида на совершённую по отношению к нему несправедливость.       — Я люблю тебя, Джейми, — просто ответила Шарлотта. — Ты мой самый близкий и дорогой человек. Мы не можем быть мужем и женой. Но это неважно. Потому что любовь — это о душе. Тело… Мы ведь смогли обуздать наши тела. Но никто не запретит мне любить тебя…       Голос Шарлотты внезапно пропал, слёзы вновь брызнули из глаз, и она спрятала лицо на плече Джеймса. Тот бережно погладил сестру по голове, прижался щекой к волосам, вдохнул их знакомый, такой родной запах… И не ощутил обычного в таких случаях зова плоти. Горячая волна нежности залила его с головы до ног. Продолжая гладить её плечи, Джеймс тихо произнёс:       — Спасибо тебе, сестрёнка. Спасибо, что ты у меня есть. Неважно, в качестве кого. Главное — ты есть. И это прекрасно. Потому что… С кем бы я сейчас поговорил? Кто бы мне посочувствовал? Кто бы утешил? С тобой я не одинок.       — Это могла бы быть другая женщина, которая тебя любит, — то ли вздохнула, то ли всхлипнула Шарлотта.       — Не-е-ет, — протянул Джеймс. — Никакая другая женщина не может сравнится с моей маленькой Лотти. Мне никто не нужен, кроме тебя.       «И Френсиса Крозье», — Джеймс явственно услышал голос демона в своей голове. Демон произнёс эту фразу громко и отчётливо, после чего залился издевательским хохотом. «Заткнись!» — приказал ему Джеймс. Демон послушался, тем более что он уже сделал своё коварное дело — открыл Джеймсу глаза на некоторые вещи, которых сам Джеймс не замечал или заставлял себя не обращать на них внимания.       Сам Френсис пришёл к Фицджеймсам вечером, мрачный и расстроенный. Он заявил с порога:       — Я говорил с Франклином. Сказал, что ноги моей не будет в экспедиции, если вместо вас туда возьмут этого… этого…       Он взглянул на Шарлотту, безуспешно пытаясь подобрать слово, характеризующее новоявленного капитана «Эребуса» и достаточно приличное, чтобы его можно было произнести в её присутствии. Так и не найдя, махнул рукой и с досадой отвернулся.       — Дайте-ка угадаю, что он вам ответил, — усмехнулся Джеймс. — Что не нам менять решения руководства, что лордам Адмиралтейства виднее, кто и на каком месте принесёт больше пользы Отечеству, и чтобы вы не рисковали своей карьерой, отказываясь от такого шанса, который не представляется дважды. Не так ли?       — Всё так, — буркнул Крозье, всё ещё красный от гнева и досады. — И по-отечески добавил, похлопывая по плечу: «Френсис, не дурите. В этом деле замешаны люди намного сильнее нас с вами. Идя против них, вы ничего не докажете, а жизнь себе испортите. Поверьте, у Джеймса ещё всё впереди. В отличие от вас… Вас просто заменят на другого. А вы с вашим опытом необходимы мне. Как я буду искать проход с такими…»       Френсис вновь взглянул на Шарлотту и опустил слово, которое употребил сэр Джон.       — Френсис, он абсолютно прав, — сказал Джеймс. — Вы не должны из-за меня рисковать своей карьерой, которая далась вам с таким трудом. Мы же все прекрасно понимаем, что, когда речь заходит о повышении, порядочность, смелость и профессионализм учитываются в последнюю очередь, если речь идёт об уроженцах Ирландии.       — Не упускайте свой шанс, Френсис, — подхватила Шарлотта. — Иначе мы с Джеймсом никогда себе этого не простим. Правда, Джейми?       — Конечно, — отозвался Джеймс. — Вы же видите, как они «дорожат» людьми. Они не пойдут на ваши условия. Спишут вас, как неудобного. Возьмут более покладистого. А без вашего опыта экспедиции придётся туго. Тем более, с такими «руководителями».       Его губы изогнула презрительная усмешка. Френсис понимал, что все они правы. Но его чувство справедливости и долг дружбы протестовали против такого решения. Видя отражение этой борьбы на лице Френсиса, Шарлотта коснулась кончиками пальцев его руки и заглянула в глаза:       — Френсис, пожалуйста… Я очень вас прошу…       Это прикосновение на миг заставило Крозье позабыть обо всём на свете. Весь мир внезапно сузился и превратился в маленькую точку у него на руке, которой касались пальцы Шарлотты. Всё тепло мира сосредоточилось в этой точке. Ему хотелось только одного — как можно дольше сохранить это лёгкое эфемерное прикосновение на своей коже и ощущение тепла, разливающегося по телу — внутри.       — Френсис. Мы знаем, что вы — замечательный друг. Что вы — честный и порядочный человек. Не нужно нам это доказывать такой ценой. Достаточно того, что вы с нами и разделяете наши чувства, — сказал Джеймс.       Друг… Капитан Френсис Крозье тяжело сходился с людьми, и друзей у него было немного. Если честно — по-настоящему друзьями он считал только Росса и его жену. До недавних пор только с ними он мог быть откровенным, только с ними не стыдился быть собой. И вот теперь произошло почти чудо — он встретил друзей там, где вовсе не ожидал. В его душе вспыхнула надежда, что во время долгого плаванья во льдах он, Френсис Родон Мойра Крозье не будет одинок. Что рядом окажется родственная душа — человек, с которым можно говорить откровенно, ничего не опасаясь, совсем как с Россом в их лучшие времена. Странно, что лучшие времена капитана Крозье совпадали с периодами его ледовых экспедиций. Холод, голод, мрак, постоянный риск и угроза жизни — вот что наполняло эти его «лучшие времена».       Надежда на то, что следующая экспедиция не станет исключением, рухнула в одночасье, когда Крозье узнал, что Джеймс отстранён от участия в ней. Проклятое Адмиралтейство! Как же он ненавидел всех этих напыщенных тупиц, ничего не смысливших в тонкостях полярных исследований и считавших, что любой богатенький выскочка справится с командованием в этих условиях! И пусть Джеймс не имел опыта полярных походов, зато он был умён, храбр, находчив и умел командовать людьми, не вызывая в них злости и неприятия. Почему-то Крозье сразу решил, что новый капитан «Эребуса» будет начисто лишён всех этих качеств. И не только потому, что он не был личным другом Френсиса Крозье, а потому что объективно, никто слыхом не слыхал ни о каких заслугах новоиспечённого коммандера Хэйвуда.       Пока Френсис находился в доме у Фицджеймсов, ему было легче притерпеться к этой мысли. Но как только он ступил за порог их тёплого приветливого жилища в ветреную стылую мартовскую темень, тоска, словно поджидавшая на улице, накинулась на него, точно голодная волчица. Френсис Крозье трясся в кэбе, раздираемый этой тоской, так ненадолго отпустившей его и теперь настигшей вновь. Господи, кто только додумался назвать эту страшную тяжесть в груди столь нежным словом «меланхолия»? Он явно не представлял себе, что эта коварная болезнь может сотворить с человеком.       По возвращении домой рука Крозье привычно потянулась к дверце буфета. Там уже давно притаилась, поджидая его, початая бутылка виски, к которой он не притрагивался с того самого вечера, когда впервые побывал в доме у Фицджеймсов. В ней не было нужды. А вот теперь…       Крозье потянулся к дверце, но внезапно отдёрнул руку, на миг ощутив прикосновение к ней нежных пальчиков, которое пытался сохранить, удержать в памяти весь вечер. Да, виски поможет ему забыться. Но вместе с болью отступит и это тонкое, нежное, ни с чем не сравнимое тепло, пронизывающее руку в месте прикосновения и разливающееся по всему телу. Он не станет пить. Он выдержит эту тяжесть сейчас и будет терпеть её до самого отплытия в эту проклятую экспедицию, которую он уже ненавидел всеми фибрами души. Зато уж на «Терроре» ничто не удержит его от выпивки. Ничто и никто. Нужно будет только позаботиться, чтобы запасов виски ему хватило как можно на дольше. Ну а пока у него есть возможность видеться с кем-то из Фицджеймсов, в данном случае, с милой Лотти, он не станет глушить алкоголем ни одно из чувств, которые дарит ему общение с этими людьми.       Френсис отправился спать в самом дурном расположении духа. Он не помнил, что ему снилось, но ощущения поутру были мерзкими. Начинался новый день, приблизивший разлуку с теми, к кому капитан Крозье успел привязаться всем сердцем за столь короткое время. И начинался он с привычной душевной боли, без которой ему удалось свободно пожить всего лишь месяц. ***       Следующие два дня Джеймс провёл в сборах, в передаче экспедиционных дел новому капитану «Эребуса» и в получении документов, связанных с его назначением на «Клио». Общение с сэром Хэйвудом влияло на Джеймса не лучшим образом. В первый же вечер он вернулся домой злым, раздражённым и язвительным и уж если упоминал о преемнике, то только с ледяной вежливостью в голосе, приправленной изрядной долей ядовитого сарказма. Коммандер Хэйвуд явно не собирался утруждать себя вопросами подготовки экспедиции, её снаряжения и укомплектования людьми, полагая, что всю эту черновую работу можно взвалить на плечи рабочей лошадки по имени Френсис Крозье, а его дело — сверкать улыбками и эполетами, разглагольствуя повсюду о том, что «Северо-Западный проход будет нашим уже в следующем году».       Пообщавшись с ним всего один день, Крозье возненавидел этого «напыщенного павлина», как он сам о нём выразился, до глубины души. Каждый раз видя перед собой его самодовольную рожу, капитан Крозье испытывал приступ бешенства, сопровождавшийся непреодолимым желанием врезать по этой холёной харе так, чтобы забить несколько зубов в глотку «мерзкого бабуина». К концу дня его трясло, и только вечер в компании друзей помог Френсису немного прийти в себя.       Следующий вечер был прощальным. Все трое, не сговариваясь, вели себя весело и непринуждённо, ни слова не говоря об экспедиции, о Хэйвуде, Адмиралтействе и прочем. Как будто нарочно задались целью провести время так, чтобы каждому из них было приятно об этом вспоминать.       Когда миссис Мэдисон накрывала на стол, Джеймс на полном серьёзе заявил, обращаясь к Крозье:       — Френсис, постарайтесь в моё отсутствие приходить сюда как можно чаще. Когда миссис Мэдисон знает, что вы придёте, её блюда получаются во много раз вкуснее обычного.       — Да-да, — подхватила Шарлотта с не менее серьёзным видом, — не лишайте меня удовольствия поесть повкуснее. Мне кажется, миссис Мэдисон старается исключительно для вас, Френсис.       Экономка поджала губы и метнула в их сторону красноречивый взгляд, однако не снизошла до ответа и удалилась на кухню, исполненная чувства собственного достоинства и благородного негодования. Как только дверь за ней закрылась, Джеймс и Шарлотта тихонько расхохотались.       — Нет, правда, Френсис, — сказала Шарлотта. — Стоит мне сказать, что вечером придёте вы, как она поджимает губы и начинает что-то ворчать о проклятых ирландских папистах. При этом краснеет и готовит так, будто ожидает с визитом как минимум её величество королеву Викторию.       Френсис улыбнулся:       — Ну, хоть у какой-то женщины я пользуюсь успехом. Несмотря на то, что «проклятый ирландский папист».       Весь вечер они болтали обо всём и ни о чём, хохотали по пустячным поводам и наслаждались атмосферой удивительного тепла и уюта, понимая, что это — в последний раз. Джеймс шутливо попросил:       — Френсис, очень вас прошу, в моё отсутствие, насколько это возможно, присматривайте за моей женой, чтобы она не натворила никаких безрассудств.       — Я? Безрассудств? Джейми-и-и… — укоризненно протянула Шарлотта, озорно улыбаясь при этом. — Ты разве не знаешь? Я — сама рассудительность и эталон примерного поведения.       — Знаю, знаю, — усмехнулся Джеймс, — потому и прошу Френсиса сдерживать эту так называемую «рассудительность» в рамках приличий.       — Обещаю, насколько это будет в моих силах, — Крозье, в отличие от них обоих, казался серьёзным. — И до тех пор, пока смогу находиться рядом. То есть, месяца полтора — не больше.       — Надеюсь, за это время она остепенится, — Джеймс притворно вздохнул. — Во всяком случае, не потакайте её затеям вроде того маскарада с переодеваниями.       — Ах ты, неблагодарный! — возмущение Шарлотты было столь искренним, что Крозье не понял, шутит она или нет. — Я же тебе помогала от души! И ведь помогла. Ты же сам одобрил эту идею! Более того — сам активно участвовал в этом маскараде!       Джеймс уже откровенно хохотал, глядя на притворно разъярённую Шарлотту.       — Ну, было, было — каюсь! Но ты бы и мёртвого уговорила…       Шарлотта тихонько рассмеялась и многообещающе произнесла:       — Ну всё, Джейми. Ты доигрался. Сейчас я открою Френсису твою страшную тайну!       — Ох, только не это! — Джеймс, продолжая улыбаться, театрально заломил руки. — Умоляю, Лотти, пощади!       — Ну нет. Ни о какой пощаде не может быть и речи.       И, повернувшись к Крозье, с удовольствием наблюдавшему за этим спектаклем, произнесла «страшным» голосом, понизив его до полной конфиденциальности:       — Представляете, Френсис, мало того, что этот тиран, — кивок в сторону Джеймса, — заставил меня переодеться в своё барахло, так он ещё и сам нарядился в моё платье!       — Правда? — Крозье с улыбкой поднял бровь.       — Неправда! — театрально воскликнул Джеймс. — Она сама заставила меня сделать это! Под угрозой избиения!       — Ах ты, лгун!       Диванная подушка полетела в Джеймса. Тот поймал её на лету и запустил в Шарлотту. Она с визгом увернулась и закричала:       — Френсис, помогите! Он меня убьёт!       Крозье с улыбкой наблюдал за обоими, как любящая матушка с умилением глядит на расшалившихся детей, сам, однако, стесняясь вступить в их игру. Шарлотта, делая вид, что целится подушкой в Джеймса, легонько запустила ею в Крозье. Он, немного растерянный, поднял подушку с пола и повертел её в руках.       — Френсис! — воскликнула Шарлотта. — Френсис, вы за меня или против? Кидайте её в Джеймса!       Вторая диванная подушка уже была у неё в руках.       — Огонь! — скомандовала Шарлотта. Крозье повиновался.       Обе подушки одновременно полетели в Джеймса. Он с хохотом отбился, подобрал их с пола и запустил обратно — одну в Шарлотту, другую в Крозье. Те ответили очередным дружным залпом, причём, Френсис уже полностью раскрепостился и принял участие в игре совершенно искренне, словно почувствовал себя ребёнком.       — Сдаюсь! Сдаюсь на милость победителей! — Джеймс поднял руки, продолжая беззаботно улыбаться.       — Ага! — воскликнула Шарлотта, оборачиваясь к Френсису. — Мы победили!       — Победили-победили, — Джеймс признал своё поражение. — Теперь на правах победителей можете выставлять свои требования.       — Признайся, как всё было на самом деле, — повелела Шарлотта.       — На самом деле это я предложил Лотти переодеть её в мальчишку, — смиренно сознался Джеймс, опустив голову.       — Вот. Вот видите, Френсис. Так кто из нас безрассудный и легкомысленный?       — Но это она силой заставила меня примерить своё платье, — со смехом закончил Джеймс.       — Нет, ну каков мерзавец, — сказала Шарлотта, обращаясь к Крозье. — Видите, Френсис, каково мне с ним приходится.       — Он — настоящий джентльмен. Сохранил честь мундира, даже оказавшись в положении побеждённого, — то ли в шутку, то ли всерьёз произнёс Крозье. — Вы можете гордиться своим мужем.       — Именно это я и делаю, — Шарлотта на миг посерьёзнела, но тут же расплылась в озорной улыбке. — Но видели бы вы, какая из него получилась симпатичная девчонка! Просто красавица!       — Охотно верю, — улыбнулся Френсис. — Жаль, что мне не довелось этого увидеть.       — И мне жаль, что не довелось увидеть вас на том знаменитом карнавале в Антарктиде.       — Ничего примечательного, — усмехнулся Френсис. — Я там играл обыкновенного лакея.       Разговор плавно перешёл на воспоминания Френсиса о его полярных экспедициях и Джеймса — о его восточных похождениях. Им было тепло и уютно втроём. Шарлотта позволила обоим снять мундиры и остаться в жилетах. Она сварила кофе, поставила на стол коробку с любимыми конфетами Френсиса и разрешила мужчинам закурить.       Конфеты были их маленькой семейной тайной. Никто не догадывался, насколько эти двое — и Френсис, и Джеймс — любят сладкое. Суровые мужики, закалённые военными походами и полярными экспедициями, они радовались, как дети, увидев на столе сладости. Поэтому Шарлотта, узнав любимый сорт конфет Френсиса, постоянно держала их в доме, получая искреннее удовольствие от возможности побаловать этого внешне сурового, а в душе такого мягкого и застенчивого человека, удовлетворив его маленькую слабость.       Шарлотта сидела на диване с чашечкой кофе. Джеймс уселся на полу у её ног, положив голову к ней на колени. Время от времени Шарлотта нежно проводила рукой по его волосам, отводя их назад. Иногда она брала конфету и клала её Джеймсу в рот, а он жмурился, как сытый кот и едва не мурлыкал от удовольствия, попутно успевая коснуться губами пальцев жены.       Крозье сидел на диване рядом с Шарлоттой, сохраняя, однако, дистанцию, приличную для нахождения рядом с чужой женой. Он с удовольствие отхлёбывал кофе и ел конфеты, наблюдая за супругами с двояким чувством. Смотреть на них было невыразимо приятно и в то же время мучительно. С одной стороны, он был бы не прочь оказаться сейчас на месте Джеймса, и осознание, что это невозможно, будило в душе лёгкую зависть и очень нелёгкую грусть. С другой — наблюдать за ними было так приятно и вызывало такое умиление, что все прочие чувства тонули в потоке нежности, которую будила в его душе эта пара. Френсису было так тепло и уютно, что уходить категорически не хотелось. Он понимал, что уже поздно, что нужно уйти и оставить супругов наедине друг с другом в эту их последнюю ночь перед долгой разлукой, но не мог заставить себя сделать это. Тем более что супруги не проявляли ни малейшего нетерпения. Казалось, им было так хорошо сейчас, что большего и не требовалось. Они могли бы просидеть так всю ночь, лениво болтая о пустяках или вообще ни о чём не разговаривая. Им было не в тягость молчать друг с другом. Всё было бы чудесно, если бы сердце Френсиса не сжималось от боли: «Последний раз. Это больше не повторится. Последний раз…»       Он всё-таки заставил себя поставить на стол пустую чашку и сдавленно произнести:       — Пожалуй, я слишком задержался. Мне давно пора было уходить.       На что Шарлотта, взглянув на часы, сказала:       — Френсис, уже слишком поздно. Куда же вы пойдёте? Вам не удастся найти кэб.       — Что ж, я сам виноват, что так засиделся. Пойду пешком.       — Пешком? — воскликнул Джеймс, поднимая голову с колен Шарлотты. — Это очень далеко. А на улице так мерзко… Оставайтесь у нас, Френсис. Я уступлю вам свою кровать.       Он кивнул на дверь своей спальни. Френсис с удивлением воззрился на него. Странно… Неужели он не хочет провести эту ночь с собственной женой. А если… Если он именно это и собирается сделать? И предлагает ему оказаться в роли третьего лишнего — невольного свидетеля, слушающего звуки, доносящиеся из супружеской спальни.       — Нет-нет, Джеймс, что вы? Я… я не собираюсь мешать вам.       — Вы нам вовсе не помешаете, — подала голос Шарлотта. — Поверьте, Френсис, если бы мы… ну, в общем… — она замялась. — Мы не поставили бы вас в неловкое положение. Джеймс уступит вам свою кровать, а сам ляжет спать здесь, на диване.       — Я не могу допустить, чтобы ночь перед дальней дорогой Джеймс провёл на диване, а не в собственной постели, — возразил Крозье, испытав странное облегчение от того, что супруги, кажется, не собираются проводить эту ночь вместе.       — Ну, хорошо, — вздохнул Джеймс. — Надеюсь, вас самого этот диван устроит? Он достаточно удобный, чтобы провести на нём остаток ночи.       — Вполне, — кивнул Крозье, всё ещё безуспешно пытаясь отыскать аргументы в пользу своего ухода.       — Тогда я сейчас постелю вам здесь, — сказала Шарлотта. — И… вы простите меня, если стол останется неубранным до утра?       — Шарлотта, — Френсис укоризненно взглянул на неё. — Ну что за вопрос?       Она улыбнулась и ушла к себе. Через несколько минут Шарлотта появилась на пороге с подушкой и комплектом постельного белья в руках. Джеймс тем временем подбросил дров в камин, чтобы тепла хватило до утра.       Шарлотта принялась стелить постель. Крозье наблюдал за ней, затаив дыхание. Нечасто ему доводилось видеть, как это делает женщина — хозяйка дома и хранительница домашнего очага. Было в этом ритуале что-то сакральное, недоступное для него. Френсису казалось, что он вторгается на территорию, вход на которую всегда был для него табу, несмотря на то, что он в последнее время страстно мечтал попасть туда. И, если раньше ему хотелось видеть в лице хранительницы и доброго духа своего дома Софию Крэйкрофт, то теперь он был заворожен, глядя на Шарлотту Фицджеймс в этой роли. Впервые в его груди зародилось сожаление о том, что Шарлотта — чья-то жена. И тут же — угрызение совести: «Она жена твоего друга! И твой друг. Как ты смеешь?!» Он знал, что не имеет права на подобные мысли. Но ничего не мог с собой поделать.       Шарлотта застелила постель, ещё раз сходила к себе и вернулась с пледом. После чего они все пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим спальням. Шарлотта не преминула пошутить:       — Миссис Мэдисон спокойно спит и не знает, какой сюрприз ждёт её поутру. То-то обрадуется!       Френсис думал, что в эту ночь ему не удастся уснуть. Непривычный, по-особому свежий запах простыней, вся атмосфера этого дома будили в его душе острое, болезненное чувство нежности к его обитателям. Френсис знал, чувствовал, что они готовы всем сердцем принять его в семью — как друга, как брата — они готовы щедро отдавать ему свою любовь и согревать теплом. Но что-то мешало ему просто, не задумываясь, принять их любовь и наслаждаться этим теплом. И сейчас он понял — что именно. Близость Шарлотты, её присутствие буквально за стеной, не давали ему покоя. Он не мог с чистой совестью назвать её своей сестрой, или даже дочерью — разница в возрасте позволяла. Он видел в ней не только друга или родственную душу, он видел в ней женщину — и это всё меняло, всё ломало и портило. Он ненавидел себя за это, но ничего поделать не мог.       Разумеется, он не собирался ей об этом говорить. Он не внесёт смятения в её душу, не станет своими руками ломать тот хрупкий мир, который судьба подарила ему напоследок, перед его отплытием в холод и мрак царства вечных льдов. Он выдержит эти полтора месяца, выполнит данное Джеймсу обещание — не покидать Шарлотту, быть рядом с ней и не давать ей тосковать. Он знал, ему будет тяжело — и совесть заранее мучила его. Но он сделает это, а после уедет и увезёт с собой то тепло, которое ему удалось получить рядом с этими чудесными людьми. Крозье знал, что впереди его ждёт беспросветная, мучительная тоска. Скорее всего, ему будет так плохо, как ещё никогда не бывало. Но это будет потом. А сейчас он вспоминал сегодняшний вечер, отчего по его губам бродила слабая улыбка и щипало глаза. Френсис боялся, что ему не удастся уснуть, однако совсем скоро, убаюканный плавным потоком мыслей, оказался в объятиях сна без сновидений. И это была последняя ночь, когда сон его был здоровым, спокойным и безмятежным.       Френсис Крозье пробудился рано от звона и громыхания посуды, вопреки всему чувствуя себя бодрым и отдохнувшим, не ощущая привычной тяжести в груди. Открыв глаза, он увидел, как миссис Мэдисон собирает со стола вчерашнюю посуду. Сев в кровати, он потёр пальцами виски и хрипло произнёс:       — Доброе утро, миссис Мэдисон.       Та вздрогнула, едва не выронив стопку тарелок, но быстро взяла себя в руки, обернулась и с достоинством произнесла:       — Доброе утро, капитан Крозье. Что бы вы предпочли съесть на завтрак?       — То, что едят обычно хозяева дома.       — Хорошо, — миссис Мэдисон с достоинством кивнула и прошествовала на кухню, доложив на ходу:       — Завтрак будет через полчаса.       — Где я могу умыться? — поинтересовался Крозье.       — Следуйте за мной, капитан Крозье.       Миссис Мэдисон показалась ему величественной и полной достоинства, как королева. На её фоне он казался себе маленьким и недостойным. Однако держалась она с гостем безупречно, обеспечив Френсиса всем необходимым для приведения в порядок. К моменту, когда Джеймс, а чуть позже и Шарлотта, появились в гостиной, Крозье уже был свеж, чист, аки агнец, гладко выбрит и даже помогал миссис Мэдисон накрывать на стол, отчего у величественной экономки на щеках проступил предательский румянец.       После завтрака Джеймс отправлялся в Адмиралтейство за инструкциями. Крозье ждали обычные дела по подготовке к экспедиции. Они договорились, что встретятся на вокзале незадолго до отхода поезда, который доставит Джеймса в Брайтон, куда он решил заехать всего на полдня, чтобы проститься с Уильямом и его семьёй. Шарлотта не захотела ехать с ним. Она лишь передала письмо для отца да гостинцы племянникам Джеймса. Брайтон был для неё невыносим. К тому же, она не хотела мешать встрече Джеймса с братом — у них и так было слишком мало времени.       В окна лился серый утренний свет. От вчерашнего настроения не осталось и следа. Всем было грустно. Френсис почувствовал, как тяжесть в груди наливается силой, набухает и привычно сдавливает сердце. Что ж, он знал, что это должно случиться. Судьба и так дала ему слишком многое, позволив эту короткую передышку.       Прощание на вокзале было недолгим. Все слова были сказаны, все объятия и слёзы — уже случились. Мужчины крепко пожали друг другу руки. Джеймс ещё раз, теперь уже серьёзно, попросил Френсиса не оставлять Шарлотту. Тот, разумеется, обещал. Джеймс взял руки Шарлотты и поднёс к губам. У неё дрожали губы, но она сдерживалась.       — Береги себя, дорогой, — тихо произнесла Шарлотта, глядя Джеймсу в глаза.       — Ты тоже.       Он быстро огляделся по сторонам. Людей вокруг было мало и все они не обращали на них никакого внимания. Джеймс порывисто обнял Шарлотту и тут же отпустил. Шагнул к вагону, помахал обоим рукой и скрылся за дверью. Дежурный по станции ударил в колокол. Паровоз свистнул, выпустив струю пара, потоптался на месте и медленно двинулся вдоль перрона. Шарлотта и Френсис шли за вагоном и махали руками, не сводя глаз с Джеймса, машущего им в окно. Поезд набрал ход, и они постепенно отстали. Стоя на перроне, Шарлотта ещё какое-то время махала вслед удаляющемуся поезду, а после стояла, опустив руки, вглядываясь вдаль. Крозье не мешал ей, оставаясь у неё за спиной.       Когда Шарлотта обернулась, лицо её выражало привычную спокойную доброжелательность. Она взяла Крозье под руку, и они неторопливо зашагали к выходу.       — Френсис, вы заняты сейчас? Вам ещё нужно на службу? — голос Шарлотты был спокойным и будничным.       — Нет, на сегодня я покончил с делами, — ответил он.       — Тогда… Давайте прогуляемся немного. Я… я не хочу идти домой.       — Понимаю.       Они медленно шли по улице, и вечернее солнце, опустившееся ниже туч, теперь мягко освещало их лица. Она по-прежнему держала его под руку, а он всё время посматривал на неё сбоку, стараясь при этом лавировать между прохожими.       — Френсис… Я хочу сказать… вам совершенно необязательно нянчиться со мной и опекать меня, как настаивал Джейми. Я достаточно взрослая девочка, и если вам это мешает заниматься делами…       Шарлотта замолчала, покусывая нижнюю губу. «Совсем, как Джеймс», — машинально подумал Крозье.       — Шарлотта. Я не собираюсь мешать вам жить и как-то ограничивать вашу свободу. Вы ведь понимаете, что, давая слово Джеймсу, я не в соглядатаи к вам нанимался. Если вам наскучило моё общество…       — Нет-нет! — перебила его Шарлотта. — Вовсе нет. Это я боюсь, что надоела вам и отнимаю у вас слишком много времени. Но если это не так — я рада и… и прошу вас — давайте и дальше продолжим наши вечерние домашние посиделки. Если вы не против…       Конечно, Крозье был не против. Он только боялся, что теперь, без Джеймса, эти вечера станут для Шарлотты слишком скучными.       — Я ведь не слишком хороший собеседник, — посетовал он. — Боюсь, вам будет скучно со мной. Особенно теперь, когда нет Джеймса. Вы сами видели — я лучше умею молчать, чем говорить.       — Знаете, Френсис… Самые ценные люди — те, рядом с которыми можно молчать, не мучаясь от мысли, что нужно обязательно что-то сказать. С вами хорошо молчать, Френсис — о чём-то вместе или каждый о своём — неважно. Важно, чтобы вы были рядом. Хотя бы то время, что осталось до вашего отъезда. Вы ведь потерпите меня ещё немножко?       Шарлотта подняла на него взгляд, показавшийся Крозье чуть виноватым и улыбнулась своей удивительной мягкой улыбкой, которая ему так нравилась и вызывала в душе приливы тихой нежности.       — Это вам придётся ещё какое-то время потерпеть меня, — вздохнул он. — Но, если я вам надоем, вы можете в любой момент сказать мне об этом.       — Договорились, — в голосе Шарлотты он явственно услышал облегчение. — Значит, сегодня мы ужинаем у нас. Тем более что я уже предупредила миссис Мэдисон о нашем приходе, и к ужину она приготовит ростбиф, именно такой, как вы любите.       — Искусительница, — улыбнулся Френсис. — Разве я могу устоять против такого предложения?       — Ну, если бы устояли, я бы всё равно заманила вас вашими любимыми конфетами, — Шарлотта продолжала озорно улыбаться.       — Сдаюсь, сдаюсь, — Крозье чувствовал, как его губы по непонятной причине тоже расплываются в улыбке. Наверное, он выглядит сейчас полным идиотом. Ну и пусть. Тем более что он был уверен — Шарлотта вовсе так не думает.       — Вот завтра мы для разнообразия сходим в гости к Франклинам. Вы ведь тоже приглашены туда?       — Конечно, — ответил Крозье.       Мысль о встрече с Софией промелькнула в мозгу, не вызвав былой радости. Главное, что там будет Шарлотта. Главное, не показывать никому, что творится у него на сердце. А что в нём бардак и раздрай, у Крозье сомнений не было. Ничего, у него будет время навести там порядок и разобраться со своими чувствами. Впереди ночь. Ну а пока… Пока они с Шарлоттой сели в кэб, который довёз их до её дома. По квартире разносился божественный запах жареного мяса, миссис Мэдисон излучала доброжелательность, несмотря на суровый и несколько даже неприступный вид. Неловкость прошла. Они говорили о Джеймсе, вспоминали его рассказы, заполняя воспоминаниями пустоту, образовавшуюся после его отъезда. Им даже удалось на время забыть о той тяжести, которую оба носили в груди, он — с незапамятных времён, она — с момента отъезда Джеймса. Тяжесть эта навалится на них ночью. А сейчас, пока они сидели в тёплой уютной гостиной, наслаждаясь вкусной едой и милой болтовнёй, они не вспоминали о ней.       Всё было хорошо до тех пор, пока Крозье не покинул этот гостеприимный кров. Как только он вышел за порог, его накрыла волна смятения. Крозье отдавал себе отчёт — Шарлотта нравится ему не только как друг, как сестра, как родственная душа. Жена его близкого друга нравилась ему как женщина. И это было ужасно. Долг и честь велели ему немедленно прекратить визиты в этот дом. Но всё те же долг и честь напоминали о данном Джеймсу слове не бросать Шарлотту одну. Френсис терзался угрызениями совести и благодарил Бога, что скоро всё разрешится само собой — он попросту уедет, унося с собой эту бурю чувств. Как он будет жить с нею вдали от Шарлотты, Френсис не знал. Главное — взять с собой побольше виски.