Нам вместе быть...

      Леди Джейн Франклин допустила ошибку, непростительную для светской дамы — не проконтролировала список гостей, приглашённых в её дом на званый вечер. Если бы гостей приглашала она одна — всё было бы в порядке. Но в последний момент сэр Джон внёс в список имя нового участника экспедиции — сэра Роберта Хэйвуда. И теперь, глядя поверх голов в другой конец зала, флегматично интересовался у жены:       — Как ты думаешь, дорогая, они не подерутся?       — Кто? — Леди Франклин с тревогой проследила за взглядом мужа и только теперь поняла, какую непростительную оплошность она допустила.       В противоположном конце комнаты Шарлотта Фицджеймс непринуждённо болтала с интендантом из Адмиралтейства. Неподалёку, как всегда в последнее время, маячила мрачная фигура Френсиса Крозье. И к этой группе с обычным самодовольным видом, нахально улыбаясь, приближался коммандер Хэйвуд. Леди Франклин на крейсерской скорости ринулась наперерез, однако по пути её задержал второй секретарь одного из отделов Адмиралтейства — фигура не слишком влиятельная, однако требующая к себе внимания. Во всяком случае, просто пробежать мимо, отделавшись какой-то дежурной любезностью, леди Джейн не могла, а потому вынуждена была задержаться и со стороны наблюдать за неуклонным сближением этих двоих, грозившим вылиться в безобразный скандал. Впрочем, у неё ещё оставалась надежда на то, что миссис Фицджеймс — женщина воспитанная, умеющая держать себя в светском обществе и не заинтересованная в скандалах вокруг своей особы. Подтверждением тому служило приветливое выражение лица и милая улыбка, не сходившая с уст Шарлотты во время её разговора с сэром Хэйвудом.       Леди Франклин не могла со своего места слышать, о чём они говорят, к тому же, ей приходилось концентрироваться на разговоре с собеседником. Однако она продолжала следить за развитием ситуации, бросая быстрые взгляды в сторону Шарлотты, от которой, хвала Господу, отходил интендант, закончивший беседу. Всё-таки будет лучше, если её встреча с Хэйвудом состоится без свидетелей.       Сэр Роберт Хэйвуд подошёл к Крозье, нагло улыбаясь во весь рот и фамильярно произнёс:       — Добрый вечер, капитан Крозье. Вы, как обычно, в дурном расположении духа?       — Должен же кто-то уравновешивать ваше непомерное веселье, — буркнул Крозье, не скрывая неприязни.       — Да будет вам, Френсис. Жизнь прекрасна. Почему бы нам и не порадоваться её дарам? Тем более, когда прекрасное — рядом.       И добавил, слегка понизив голос и бросая красноречивый взгляд в сторону Шарлотты:       — Не познакомите меня со своей спутницей?       Крозье набычился, с неприкрытой ненавистью взглянул на Хэйвуда и уже хотел было грубо рявкнуть: «Нет!», однако поймал взгляд Шарлотты, которая улыбнулась ему успокаивающе и чуть прикрыла глаза, будто давала согласие на знакомство. Мягкий взгляд тёмно-карих глаз из-под длинных пушистых ресниц подействовал на Крозье умиротворяюще. Он недовольно поджал губы и нехотя произнёс:       — Шарлотта, разрешите представить вам сэра Роберта Хэйвуда, капитана «Эребуса».       Хэйвуд вытянулся перед Шарлоттой и дёрнул подбородком в знак приветствия.       Крозье продолжил:       — Миссис Шарлотта Фицджеймс.       — А-а-а, — радостно протянул Хэйвуд. — Ваш муж командовал «Эребусом» до меня! Мне приятно сообщить вам, что, осмотрев судно, я остался полностью доволен его руководством. Он прекрасно справлялся со своими обязанностями.       С этими словами он бесцеремонно схватил руку Шарлотты и поцеловал её. Та брезгливо содрогнулась, продолжая, однако, любезно улыбаться.       — Именно поэтому его от них и отстранили, — ответила она самым доброжелательным тоном, сохраняя на лице выражение, которое успокаивало леди Франклин, издали следившей за их беседой.       — Ну, очевидно, руководство посчитало, что ваш муж будет более полезен в другом месте, — бодро заявил Хэйвуд.       — Разумеется, — улыбка Шарлотты стала ещё более приветливой. — Тем более что нашёлся человек, который принесёт экспедиции значительно больше пользы. Более смелый, более опытный… Хотя о его талантах мало кто знает. Но это не беда. Видимо, нужен толчок, чтобы их достойно проявить. Правда, обычно человек сначала должен проявить себя, чтобы заслужить очередное звание. А не наоборот.       — Миссис Фицджеймс, — Хэйвуд продолжал улыбаться, не спуская с Шарлотты глаз, взгляд которых, однако, стал ледяным. — Не стоит завидовать чужим успехам. Вопросы продвижения по службе офицеров Её Величества находятся в компетенции Адмиралтейства.       — Разумеется. Тем более что работа Адмиралтейства оплачивается из казны Её Величества, а племянник казначея почему-то прозябает в звании лейтенанта. Непорядок! Вот коммандер - другое дело. Тем более, коммандер, не праздно болтающийся где-то в безопасных тёплых водах, а героически участвующий в открытии прохода, столь необходимого его родине.       В глазах стоявшего рядом Крозье на миг вспыхнуло восхищение. Эта отчаянная девчонка не побоялась высказать вслух то, о чём думала, но опасалась говорить вслух вся команда от начальника экспедиции до последнего матроса. Вот почему Джеймс просил присматривать за женой! Она и впрямь смела до дерзости. Вон как перекосило эту мерзкую холёную рожу!       — Миссис Фицджеймс. Я советовал бы вам быть поосторожней в выражениях. Иначе ваша несдержанность может сильно подпортить карьеру вашего супруга.       — Вы угрожаете мне? — Шарлотта слегка наклонила голову набок, с неподдельным интересом вглядываясь в собеседника.       У леди Джейн отлегло от сердца. Хэйвуд стоял к ней спиной, и она не могла видеть выражения его лица. А Шарлотта излучала любезность и доброжелательность, озаряя пространство вокруг самой чарующей улыбкой, на которую только была способна, говоря при этом:       — Так вот в чём проявляется ваш героизм, коммандер Хэйвуд?       В два последних слова было вложено столько презрения, что Крозье вновь не смог скрыть восхищения во взгляде.       — Вы собираетесь бороться с женщиной? Очень по-мужски. Поступок, достойный чести морского офицера.       — Ещё не хватало! — злость душила Хэйвуда. В противовес сияющему спокойствию Шарлотты, он окончательно терял лицо и, сознавая это, бесился ещё сильнее. — В моих силах сделать так, чтобы вас и вашего муженька раздавили, как тараканов и без моего участия.       — Мальчик пожалуется папеньке? Или дядюшке? Мальчик привык решать все проблемы за счёт их денежек? — просюсюкала Шарлотта, не меняя выражения лица.       Со стороны казалось, что эти двое ведут настолько приятную беседу, что их уже можно назвать друзьями.       — Так мальчику и звание купили за денежки? В подарок ко дню рождения…       — Вы пожалеете… — прошипел Хэйвуд, едва сдерживая дрожь побледневших губ.       — Боже, храни флот Её Величества, если им будут командовать те, кто покупает звания за деньги!       — Шарлотта, — Крозье тронул её за руку.       Но Шарлотту уже было не остановить.       — Может быть, и титул вам купили за деньги? Сэр Роберт Хэйвуд, — издевательски произнесла она, продолжая излучать приветливую доброжелательность. Контраст между выражением её лица и тем, что она говорила, доводил Хэйвуда до белого каления. — У этих новых дворян довольно своеобразные понятия о чести, вы не находите? — обратилась она к Крозье.       — Шарлотта, достаточно, — тихо произнёс он, сильнее сжимая её руку в тщетном призыве остановиться.       Френсис чувствовал, как дрожит её рука. Он понял, что Шарлотту трясёт от злости и ненависти и что она уже на пределе.       — Простите, коммандер Хэйвуд, — сказал он, — но нам нужно найти мисс Крэйкрофт. Она обещала Шарлотте показать свой новый альбом.       «Господи, что за чушь я несу?!» — подумал Крозье, буквально оттаскивая Шарлотту от Хэйвуда, пока они оба не вцепились друг другу в глотки на глазах у почтенного собрания. Он схватил с подноса бокал с шампанским и сунул его в руку Шарлотте, краем глаза наблюдая, как Хэйвуд лихорадочно осушал свой бокал, крупными жадными глотками, точно шакал на водопое. Сам он поискал глазами поднос с более крепкими напитками. Виски — вот то, что ему нужно, чтобы успокоиться. Крозье сделал глоток и оглядел зал в поисках Софии. Раз уж он сказал этому ублюдку, что им нужно увидеться с ней, стоило хотя бы сделать вид, что это правда. Однако Софии нигде не было видно. Он обернулся к Шарлотте. Та задумчиво сидела на стуле, держа в руках бокал с шампанским, из которого уже сделала несколько небольших глотков.       Крозье ещё раз приложился к стакану, с удовольствием отмечая, что Шарлотта, по всей видимости, уже приходит в себя и ощущая приятное тепло, разливающееся по его собственному телу вместе с янтарной жидкостью.       Взгляд Шарлотты из отсутствующего становился всё более осмысленным. Она посмотрела на Крозье и виновато произнесла:       — Простите, Френсис. Кажется, я обеспечила вас врагом на всю экспедицию.       — Ничего страшного, Шарлотта. Поверьте, он и так не питал иллюзий по поводу моего к нему отношения. Лишь бы он не захотел отомстить Джеймсу…       — А что он сделает? В звании Джеймса не понизят. А командование… Для «Клио» это всё равно последнее плаванье. Новый корабль Джеймсу вряд ли дадут. Так что будет снова болтаться на берегу в ожидании чуда, — вздохнула Шарлотта.       — А вы… Вы молодец! — Крозье улыбнулся, одобрительно глядя на Шарлотту и салютуя ей стаканом. — Кажется, теперь я понял, что имел в виду Джеймс, когда просил присматривать за вами.       И он отпил ещё глоток виски. Шарлотта отсалютовала бокалом в ответ и тоже пригубила шампанское.       — Он имел в виду, что иногда я становлюсь невыносимой и говорю вещи, не принятые в приличном обществе. И на этот раз тоже не сдержалась, — вздохнула она.       — Зато с каким лицом вы это говорили! Он полностью проиграл этот поединок, — заключил Крозье.       — Зато выиграл битву, — горько улыбнулась Шарлотта.       — Может быть, уедем отсюда? — предложил он.       — Ну уж нет, — в её глазах блеснул огонёк злого азарта. — Раньше этого мерзавца я отсюда не уеду.       Крозье был согласен с ней. Поэтому ему пришлось до конца выдержать этот скучнейший вечер, не идущий ни в какое сравнение с теми, что он привык проводить в доме Фицджеймсов. Он наблюдал за тем, как София мило болтала с Хэйвудом, кокетничала с ним и строила глазки — и не испытывал ревности. Его самого этот факт страшно удивлял, но тем не менее… Ревности не было, сколько он ни пытался отыскать её в своей душе. Была лишь досада — неужели она не видит, не понимает, с каким ничтожеством кокетничает, на кого тратит своё внимание?       Факт отсутствия ревности ещё больше утвердил Френсиса в его подозрениях — он влюблён в Шарлотту. Причём, настолько, что прежняя любовь к Софии уже не кажется ему любовью. Вдруг пришло осознание факта, очевидного для всех, кроме него — София была с ним так же мила и любезна, настолько же доброжелательна и участлива, как со всеми. А он-то, дурак, принял всё это на свой счёт. Но… разве Шарлотта не относится к нему точно так же? Крозье не знал ответа на этот вопрос, но что-то в глубине души подсказывало ему, что отношение Шарлотты — не дежурная вежливость. Однако это могло быть дружеское, сестринское участие, небезразличие к его судьбе. Кто дал ему право мечтать о чём-то большем? Тем более что совесть никогда не позволит ему так поступить с Джеймсом, которого Френсис искренне считал своим другом. И, тем не менее, фантазии всё чаще уносили его в места запретные, мучительные, но невыразимо приятные и притягательные. Любовь к Шарлотте боролась в нём с долгом и честью, и борьба эта отражалась в напряжении, которое Френсис испытывал всякий раз, оказываясь рядом с Шарлоттой — будь то у неё дома, в театре или на званом вечере у общих знакомых.       Шарлотта не могла не чувствовать этой напряжённости и, будучи женщиной проницательной, очень быстро осознала её причину. А осознав, задумалась о том, на что раньше не обращала внимания. Она вдруг представила, что Френсис исчез из её жизни, навечно, навсегда — и испугалась по-настоящему. Появившаяся совсем недавно привычка постоянно чувствовать его поддержку, его молчаливое, но надёжное присутствие рядом, переросла в нечто большее. Шарлотта знала — он любит её. Но никогда не сделает первый шаг. Ведь для него она — жена Джеймса. Поэтому ей самой придётся решать, ответить ли на его чувства. Но для этого прежде всего пришлось бы рассказать ему всё о себе, о них с Джеймсом… Вывалить на него эту грязь и надеяться на то, что он, как порядочный человек, сделает вид, что ничего не произошло, что нет в её рассказе ничего мерзкого, постыдного и ужасного, что и не грязь это вовсе, а дело житейское. Имеет ли она право на подобные признания? И, главное, может ли рассчитывать после них на хорошее к себе отношение?       Признаться, Шарлотта боялась реакции Френсиса на рассказ об их с Джеймсом грехопадении. Ведь он — прекрасный, чистый, честный и порядочный человек. Он достоин лучшего. Гораздо лучшего, чем любовь женщины, погрязшей во лжи, с которой он даже не сможет построить нормальную семью. Ведь он так одинок и так мечтает о собственном доме, в котором его будут окружать женская забота и весёлый детский смех… Господи, папа, папа, что же ты наделал? Почему не сказал обо всём раньше?       В конце концов, Шарлотта решила, что Френсис имеет право узнать правду. Чтобы не терзаться угрызениями совести по поводу своих чувств к чужой жене. Может быть, узнав всё, он охладеет к ней и перестанет мучить себя. Он уедет далеко и надолго. И, вдали от неё, один на один справится с этой блажью. А она… Ну что она? Поплачет, пострадает… Наверное, заведёт собаку — добродушного пса с выразительными глазами. И назовёт её Френсисом… Раз уж ей не суждено быть рядом с человеком, которого она полюбила несмотря на разницу в возрасте, отсутствие броской внешней красоты и высокого положения в обществе. Как говорится. Не «благодаря», а «вопреки». А Джеймс… Джеймс поймёт её. Тем более что Джеймс и сам искренне любит Френсиса — Шарлотта знала это наверняка. Он сам сказал ей, что лучшего друга у него ещё не было. Друга, на которого можно положиться во всём. ***       День отправки экспедиции неуклонно приближался. И чем стремительней он надвигался, тем хуже чувствовал себя Френсис. Умом он понимал, что ему необходимо оказаться как можно дальше от Шарлотты, но его душа рвалась на части при мысли о расставании с ней. В её присутствии он был мрачен и немногословен. Уходя о неё, возвращался домой и глушил свои терзания виски. Капитан Крозье плохо спал, был нервным и раздражительным. Тем более что некоторые вопросы подготовки экспедиции вызывали у него полнейшее неприятие. Крозье ругался, возражал, но ничего поделать не мог. В частности, с поставкой дешёвых консервов, в первой же партии которых он обнаружил некачественно запаянные банки. Однако его возражения не были восприняты всерьёз, а прошибать головой стену у него сейчас не было ни желания, ни сил. Френсисом внезапно овладела апатия — гори всё огнём и будь, что будет. Тем более что никого, кроме него это не волновало — ни Франклина, ни тем более Хэйвуда. Они были озабочены лишь тем, чтобы поставщик уложился в сроки, и вся партия консервов оказалась на кораблях до отплытия.       Впрочем, и в сроки они не укладывались. Чтобы не потерять год, им нужно было покинуть Англию значительно раньше. Всё в этой экспедиции пошло наперекосяк с тех пор, как отстранили Джеймса. И Крозье махнул на её подготовку рукой. У экспедиции есть начальник — пусть он и беспокоится. А его дело — вести корабль туда и тогда, когда прикажут.       Но, несмотря на затянувшиеся сборы и на мучения последних дней, Крозье хотелось отодвинуть момент расставания с Шарлоттой как можно на более долгий срок. И, хотя дата отплытия была прекрасно известна обоим, её приход поразил их своей «внезапностью» и жестокой неотвратимостью. Шарлотта ждала Френсиса на прощальный ужин, который миссис Мэдисон приготовила с особым старанием, щедро приправив его слезами, которые она не считала нужным сдерживать. Дальше тянуть с признанием было невозможно. Сейчас или никогда. ***       Френсис пришёл к Шарлотте чуть раньше обычного. Сборы были окончены. Все необходимые личные вещи перевезены на борт «Террора». За квартиру уплачено хозяевам на три года вперёд. К шестой склянке ему необходимо вернуться на корабль. Неделю назад, пятого мая сэр Джон Франклин получил в Адмиралтействе официальные инструкции, в которых подробно и обстоятельно описывались цели и задачи экспедиции, её приблизительный маршрут и порядок действий самого Франклина, как начальника данного грандиозного предприятия. Завтра, двенадцатого мая, «Эребус» и «Террор» покидали Вулвич и направлялись в Гринхит, где была назначена церемония торжественных проводов героических полярников, отправлявшихся в нелёгкое путешествие во славу своей родины Англии и Её Величества королевы Виктории. Впрочем, большинство по-прежнему продолжало считать эту экспедицию едва ли не увеселительной прогулкой. Хуже всего, что, судя по всему, так думал и сам сэр Джон Франклин, а такая беспечность руководителя, как считал Крозье, грозила экспедиции серьёзными и весьма неприятными последствиями. К тому же, капитан Крозье был недоволен её организацией. Продовольствие на корабли поставлялось в спешке, производители едва успевали выполнить заказ в срок. Последняя партия голднеровских консервов поступила на суда буквально сегодня днём. Из-за этих проволочек выход экспедиции слишком задержался. Крозье считал, что они должны были сняться с якоря месяц назад. А теперь у них в запасе слишком мало времени до того момента, когда море покроется льдами, и нынешний год можно считать потерянным.       Терзаемый этими мыслями, перспективой полного душевного одиночества, необходимостью расставания с Шарлоттой и муками совести по поводу своих, мягко говоря, неуместных чувств к ней, Крозье давно уже прибегал к привычному средству борьбы с меланхолией, однако делал это всегда после встреч с Шарлоттой. К ней он являлся трезвым, как стёклышко. Одно её присутствие рядом напрочь заглушало его душевные терзания, которые наваливались на него с утроенной силой после расставания с ней.       Вот и сейчас он шёл в дом Фицджеймсов с острым чувством близкого расставания, потери чего-то очень важного в жизни и одновременно с тихой щемящей радостью в сердце от возможности видеть Шарлотту, быть рядом так близко, что можно вдыхать её запах, смотреть в глаза, слышать удивительно глубокий грудной голос, озаряться внутренним светом, видя улыбку на этих прекрасных губах и, главное — в её чудесных карих глазах… Чёрт! Его опять понесло. Капитан Френсис Крозье мысленно одёрнул себя и постучал в знакомую дверь, которая открылась перед ним почти сразу же.       Его здесь ждали — это чувствовалось. И от этого приятное тепло разлилось в душе. Миссис Мэдисон приняла из его рук фуражку и шинель с таким благоговением, словно касалась святыни. Тем не менее, подавая ужин, она сохраняла обычное присущее ей достоинство, ничем не выдавая своих истинных чувств.       Шарлотта была мила и приветлива. В её поведении Френсис не находил никакой наигранности — ни искусственной весёлости, ни попыток сделать вид, что ничего особенного не происходит. Когда они уселись за стол, аппетит у Френсиса отсутствовал напрочь, несмотря на то, что он не ел весь день. Он попытался отдать должное стряпне миссис Мэдисон, которая сегодня превзошла саму себя, но кусок не лез в горло. Заметив это, Шарлотта ласково прикоснулась к его руке и сказала:       — Френсис, пожалуйста, съешьте хоть что-нибудь. Завтра на корабле ничего подобного вас уже не ждёт. Вы будете вспоминать о сегодняшнем ужине и жалеть об упущенных возможностях. Не огорчайте миссис Мэдисон — она так старалась для вас.       Это прикосновение и улыбка сделали своё дело. Шарлотта просила его, а её просьбам Крозье отказать не мог. Он через силу прожевал первый кусок и вдруг почувствовал, что действительно очень голоден. Он ел с аппетитом, видя, что этим доставляет Шарлотте истинное удовольствие. Она и сама отдала должное ужину, чтобы не портить Френсису аппетит своим кислым видом. Миссис Мэдисон и впрямь постаралась на славу. Когда она убирала со стола перед тем, как подать кофе, Крозье сказал:       — Миссис Мэдисон, спасибо вам за прекрасный ужин. Мне будет так не хватать вашей стряпни на корабле.       Экономка вздохнула и едва не расплакалась. Шарлотта, чтобы не испортить атмосферу вечера горечью расставания, пошутила:       — Френсис, может быть, вы зачислите миссис Мэдисон к себе на корабль в качестве личного кока?       — И оставлю вас без столь вкусной еды? — подхватил Крозье. — Нет, на это я пойти не могу. Да и захочет ли сама миссис Мэдисон?       По лицу экономки было видно, что она готова сказать: «С вами, капитан, я поплыву куда угодно». Однако вслух она произнесла с достоинством:       — Думаю, командование капитана Крозье не одобрило бы эту затею.       — Вы абсолютно правы, миссис Мэдисон, — улыбнулся Френсис. — И это очень жаль.       Шарлотта зажгла лампу. Тёплый майский вечер наполнял комнату запахами цветущих деревьев и нежной зелени, лёгкий ветерок колыхал занавески открытого окна, у которого Шарлотта остановилась, вглядываясь в сумерки. Крозье подошёл и встал рядом, любуясь её профилем, теряющим чёткие очертания в неверном свете лампы.       Шарлотта повернула к нему лицо и неожиданно произнесла:       — Френсис… Я хочу задать вам один вопрос. Ответьте на него откровенно. Всё равно вы завтра уплываете… И ваша откровенность вас ни к чему не обяжет.       Крозье внутренне напрягся.       — Я… слушаю вас, Шарлотта.       — Какие чувства вы испытываете ко мне?       Вопрос был задан прямо в лоб, без обиняков и туманных намёков. И ответа он требовал такого же прямого и откровенного. Вот сейчас… Сейчас он ответит ей правду — и на этом всё закончится. Наверное, она нарочно выбрала этот прощальный вечер для того, чтобы порвать с ним. Чтобы отнять последнюю иллюзию, которой он тешил себя. Ну что же… Значит, так тому и быть. Он не станет лгать и изворачиваться.       — Вы и сами догадываетесь, Шарлотта. Я люблю вас. Но я никогда бы не стал говорить вам об этом, если бы вы сами не спросили. Лгать вам я не могу. Простите меня за мои дурацкие неуместные чувства. Я понимаю, насколько они постыдны, насколько всё, что я чувствую, непорядочно и бесчестно по отношению к вам и к Джеймсу, которого я считаю своим другом. Я надеюсь лишь на то, что экспедиция поможет мне избавиться от наваждения и приведёт мой рассудок в порядок. Простите меня ещё раз…       — Френсис… Я хочу вам кое-что рассказать. Вы должны знать это. Только дайте слово, что мой рассказ останется тайной, которую вы не выдадите никогда и никому.       — И Джеймсу? — спросил Крозье.       — Ему как раз можно, — Шарлотта опустила голову. — Он — единственный, с кем вы можете это обсудить.       — Я даю слово, что всё, услышанное от вас, останется между нами, — пообещал Крозье.       — Тогда… давайте присядем, — Шарлотта взглядом позвала его за собой.       — Хотите кофе? — спросила она, когда Френсис осторожно уселся на краешек дивана.       — Нет, спасибо.       Шарлотта подошла к входной двери, распахнула её, убедилась, что за ней никого нет и закрыла поплотнее. Она уселась рядом с Френсисом на диван, так близко, что их колени едва не соприкасались, и тихо заговорила, глядя в одну точку перед собой:       — Начать, пожалуй, надо с Джеймса. Он — незаконный ребёнок, плод преступной любви его отца — английского посланника в Рио-де-Жанейро и какой-то тамошней аристократки. Надо сказать, что он — не единственный плод любовных утех своего папаши. Его законная жена, надо отдать ей должное, всегда принимала участие в судьбе отпрысков своего непутёвого муженька и старалась пристроить их в приличные семьи. Так случилось и с Джеймсом. Ему придумали приёмных родителей, которые якобы умерли и отдали на воспитание Конингемам, которые, хвала Господу, относились к нему хорошо и растили, как собственного сына.       Шарлотта перевела дух и продолжила, всё так же не глядя на Крозье.       — Перед свадьбой Джеймс сказал мне об этом, чтобы я знала, за кого выхожу замуж и не обольщалась насчёт его положения в обществе. Надо ли говорить, что меня это никак не могло остановить. Он прославил свою придуманную фамилию непридуманным геройством, и носить её я считала честью. Ну во-от… Мы поженились и провели вдвоём бурный медовый месяц…       Шарлотта невольно улыбнулась, вспоминая о том счастливом для них времени.       — А потом… Потом мой отец решил, что я уже достаточно взрослая женщина, чтобы со мной можно было разговаривать на подобные темы.       Она снова вздохнула и помолчала, словно набираясь решимости.       — Он сообщил мне, что я — не родная дочь своих родителей. И что настоящими моими родителями являются… — она сглотнула. Френсис напрягся, уже почти догадываясь о том, что услышит. — Являются английский посланник в Рио-де-Жанейро и какая-то местная дама. Вот так я и узнала, что Джеймс — мой брат.       Сумерки за окном сгустились. Лампа на столе отбрасывала пятно света, освещая лишь часть комнаты. Лица обоих, и Френсиса, и Шарлотты, оставались в тени. Он смутно видел, как Шарлотта закусила губу, отчего стала действительно немного похожей на Джеймса. Затянувшаяся пауза показалась обоим гнетущей. Шарлотта бросила быстрый взгляд на Френсиса. Тот молча смотрел на неё, ожидая продолжения. Кажется, он боялся не только пошевелиться, но даже вздохнуть, чтобы не спугнуть её откровенность.       — Нам нужно было решить, что делать дальше. Развестись? Но для этого нужна очень веская причина. Разумеется, наша истинная причина была более чем веской. Но… Мы подумали, что если разгласим её, на наших жизнях можно поставить крест. Большой и жирный. Нас перестали бы принимать в обществе. Двери всех домов были бы закрыты для нас. И, что самое главное — это стоило бы Джеймсу его карьеры. Вы можете осудить нас за трусость, Френсис… но мы решили оставить всё, как есть. Для всех мы — муж и жена, хотя живём, как брат с сестрой. Мы живём во лжи, и по сути это — грех. Но мы не готовы стать изгоями в обществе.       Крозье коснулся руки Шарлотты и медленно произнёс:       — Я не осуждаю вас, Шарлотта. Ни вас, ни Джеймса. Вы ни в чём не виноваты. Вы — жертвы обстоятельств. Я благодарен судьбе, что встретил вас на своём пути.       — Мы — дети порока, Френсис, — перебила его Шарлотта. — Рождённые в грехе и вынужденные жить во лжи. Когда мы решили оставить всё, как есть, я спросила Джеймса, что будет, если кто-то из нас влюбится. Ведь мы не сможем создать семью с любимым человеком. Джеймс ответил, что после меня вряд ли сможет полюбить другую женщину….       «Как я его понимаю!» — подумал Крозье.       — А если я полюблю, он не станет препятствовать нашим встречам с этим человеком. И, если у нас появится ребёнок, он признает его своим.       Шарлотта, до этого смотревшая в пространство перед собой, взглянула Крозье прямо в глаза:       — Френсис, я вылила на вас это ведро помоев не просто так. Я хочу, чтобы вы поняли — связавшись со мной, вы вынуждены будете жить в грязи, во лжи и в пороке. Вам так нужна семья — свой дом, любимая жена, дети… Со мной вы будете лишены всего этого. Встречи украдкой, необходимость вечно скрываться от посторонних взглядов, невозможность засыпать и просыпаться в объятиях любимого человека… Вот что вас ждёт, если вы пойдёте на поводу у своих чувств. И даже не сможете дать своё имя собственному ребёнку. Именно поэтому я не рассказала вам раньше. Вы уедете — и у вас будет время обдумать всё услышанное сегодня. Обдумать и понять, что я недостойна вашей любви, выкинуть из головы и из сердца эти чувства… Даже если вы решите, что мы с Джеймсом недостойны вашей дружбы — я пойму и это. И приму, как должное. Вы честный и порядочный человек. Эта грязь должна вызвать у вас отвращение. Сказанное мною поможет вам излечиться от охватившего вас наваждения.       Не отрывая взгляд, Крозье медленно помотал головой.       — Это не блажь и не наваждение. Я действительно люблю вас, Шарлотта. Но здесь важно другое. Любите ли вы меня?       Вновь эта закушенная губа… Она сведёт его с ума. И взгляд, такой честный, прямой и открытый, лишённый обычной женской игривости и насмешки, лукавого кокетства… В этом взгляде — боль. И что-то ещё, отчего по телу Френсиса пробегает дрожь. И голос. Глубокий бархатный голос, произносящий слова, которых он до этого не слышал ни разу в жизни:       — Я люблю вас, Френсис.       Господи! «Я люблю вас, Френсис»! Да за это он готов вынести всё, что угодно, всё, о чём она только что говорила и даже больше — только бы быть рядом с нею, с женщиной, которая так просто и бесхитростно ответила на его чувства.       — Тогда… — он попытался сделать так, чтобы его внезапно охрипший голос по крайней мере не дрожал. — Тогда всё остальное неважно. Я готов принять всё, о чём вы говорили — лишь бы быть с вами.       Он опустился перед ней на колени, взял её ладони в свои и спрятал в них лицо. Он содрогнулся всем телом, почувствовав, как она склонилась над ним, как её щека коснулась его волос. Он не скрывал дрожи, обнимая её бёдра и замирая от счастья, когда её тонкие пальцы запутались в его коротко стриженых волосах. Он целовал её колени, когда она гладила его плечи…       — Френсис… — услышал он её сдавленный вздох. — Френсис….       Он поднял голову. Шарлотта взяла его лицо в свои ладони и, глядя прямо в глаза, произнесла:       — Френсис. Я прошу вас… Не будем поддаваться порыву. Обдумайте всё за время экспедиции. Я приму любое ваше решение. Приму и пойму. Если вы, вернувшись, захотите быть со мной — я буду счастлива. Если нет — надеюсь, мы сможем остаться друзьями. В любом случае, я буду ждать вас. Я буду ждать вас так, как никто никогда не ждал.       Чёрт! Тысяча морских дьяволов ему в печёнку! Ну почему всё случилось в самый последний вечер, когда время летит так быстро и совсем скоро эти проклятые шесть склянок! Если бы у него было хоть немного времени… Он доказал бы ей свою любовь и серьёзность своих намерений. Но теперь… Теперь уже слишком поздно.       Крозье поднялся с колен и взглянул на часы.       — Вам пора? — искреннее сожаление в голосе Шарлотты было одновременно и бальзамом, и ножом по сердцу.       — Да, — глухо произнёс он.       — Я не собиралась ехать в Гринхит, — сказала Шарлотта, встав с дивана. — Но леди Джейн была столь любезна, что пригласила меня поехать туда вместе с ней и мисс Крэйкрофт. Поэтому я буду присутствовать на церемонии.       — Спасибо, — сдавленно произнёс Френсис.       Он прикрыл глаза и сжал кулаки, неимоверным усилием воли заставляя себя покинуть этот милый уютный дом и женщину, от которой впервые в жизни услышал признание в любви.       — Мне пора…       Они вышли в прихожую. Шарлотта зажгла лампу на столике в углу. Крозье надел шинель и попытался как можно скорее застегнуть пуговицы ставшими вдруг удивительно непослушными дрожащими пальцами. Когда ему это наконец удалось, он взял с вешалки фуражку и взглянул на Шарлотту. Её сердце пронзила острая боль. «Господи… Глаза, как у больной собаки…» — подумала она.       — До свидания, Шарлотта, — неуверенно произнёс Крозье.       Она сделала шаг вперёд и повисла на нём, до боли сведя руки у него на шее. Они были одного роста, но Крозье был более крепким, коренастым и от этого казался крупнее и увереннее неё. Он крепко прижал Шарлотту, их губы оказались так близко друг от друга… Они так и не поняли, кто из них первым начал этот долгий, пронзительно-горький, мучительный и сладкий поцелуй. Они не знали, сколько он длился. Но оба испытали острое сожаление, когда он закончился. И не менее острое сожаление от невозможности продолжения.       — Берегите себя, Френсис, — торопливо прошептала Шарлотта, беря со столика заранее приготовленный свёрток из плотной бумаги и засовывая его в руки Крозье— Только возвращайтесь! Пожалуйста, я прошу вас — возвращайтесь живым!       — Я… вернусь, — пообещал Френсис, не замечая свёртка в руках, не в силах оторвать взгляд от лица Шарлотты. Он резко повернулся к ней спиной, понимая, что больше не может выносить муку прощания, дрожащей рукой открыл засов, на удивление быстро справившись с этой задачей и шагнул за дверь, которую Шарлотта автоматически заперла за ним, плохо соображая, что делает.       Когда Шарлотта медленно, точно сомнамбула, вернулась в гостиную, ноги её подкосились, и она рухнула на колени перед диваном, прижавшись лицом к месту, где недавно сидел Крозье, ещё хранившему тепло его тела.       Дура! Ну какая же она дура! Почему она оставила это признание на самый последний вечер?! Что ей стоило сказать обо всём раньше? Сказать и услышать в ответ всё то, что она услышала сейчас? И продлить этот поцелуй, истерзать Френсиса своими губами, довести его до экстаза, чтобы увидеть в этих глазах вместо боли искорки счастья… А теперь они оба будут мучиться несколько лет, вспоминая этот вечер и сожалея о том, что могло бы быть, но так и не произошло. И, если с ним что-то случится… Если он не вернётся… Она никогда не простит себе, что не дала ему этой капли счастья, которого он так жаждал всю жизнь, но так и не смог испытать. Ну что ей стоило?!. Дура!!!       Шарлотта дала волю слезам, обнимая диван, на котором совсем недавно сидел Френсис, чутко улавливая дрожащими ноздрями его ускользающий запах, пытаясь запомнить его навсегда — любимый отныне запах, смешанный с ароматами майской ночи.       Френсис шагал по тёмным улицам в сторону Вулвича, проклиная и корабль, на который ему так не хотелось возвращаться, и эту злосчастную экспедицию — всё, что отделяло его от Шарлотты, воздвигало между ними непреодолимую преграду и не давало сделать то единственное, чего ему сейчас так страстно хотелось — остаться с ней. Просто остаться с ней — только и всего. Господи, неужели он так о многом просит? Неужели его желания настолько трудновыполнимы? И чем он хуже прочих, если не имеет права на простое, обыкновенное человеческое счастье? Ему почти сорок девять. Большая часть жизни уже прожита. А что он видел в этой жизни? «Значительно больше, чем дано увидеть многим», — сказал на это внутренний голос. Действительно, больше. Но он бы с удовольствием поменял это «большее» на возможность оказаться сейчас рядом с Шарлоттой. Просто рядом, даже не в одной постели! Чтобы избавиться от чувства заброшенности, ощутить свою нужность, почувствовать её тепло, которое он ощущал, только находясь рядом с ней — и ни с кем больше. Тепло, которое может дать только любимая и, главное, любящая женщина. То, которого он раньше не знал и, испытав сегодня, вновь лишался на долгие годы.       Шарлотта… Лотти, как ласково называл её Джеймс. Сам он, Френсис Крозье, так ни разу и не назвал её вслух Лотти. Но теперь он имел на это право. Не имел возможности. Френсис на ходу горько усмехнулся. Он был старше Лотти — страшно подумать — на двадцать семь лет! Но он не чувствовал этой разницы в возрасте. Рядом с Шарлоттой он ощущал себя её ровесником, а иногда просто мальчишкой, неопытным юнцом. Он, суровый капитан, всегда умевший держать в ежовых рукавицах команду, состоявшую из людей с самыми разными характерами, признавал право этой девочки командовать им. Впрочем, он понимал, что Шарлотта, ценя это право, никогда им не воспользуется. Он знал — Шарлотта уважает его и никогда не позволит ни себе, ни другим смеяться над ним.       Френсис подумал о поцелуе, вкус которого до сих пор ощущал у себя на губах. Первый в его жизни поцелуй, подаренный любимой и любящей женщиной. Он вспомнил свою подружку Клэр, с которой поцеловался единственный раз за отцовским сараем, прощаясь перед отъездом в Лондон, когда собирался наняться юнгой на судно, мечтая о карьере моряка. Помнится, они тогда неловко чмокнулись губами, оба мучительно покраснели и Клэр пообещала его ждать. Больше они никогда не виделись…       Шарлотта тоже обещала его ждать. Не повторилась бы с ней история с Клэр… Хотя поцелуй с Шарлоттой он запомнит, пожалуй, на всю жизнь. Эти жадные, горячие, требовательные губы, одно прикосновение которых обдало его жаром. А ведь это было не просто прикосновение, не невинный детский чмок. Их сближение было стремительным и напористым. Её язык — настойчивым и властным. Инициатива исходила от неё — Крозье лишь повторял её действия, следуя её желанию. Этого оказалось достаточно, чтобы даже при одном воспоминании об их поцелуе, кровь горячей волной устремлялась вниз. Ах, Лотти, Лотти… Что же ты наделала? Как ему теперь жить без этих губ?       Френсис Крозье не считал себя совсем уж неопытным по части поцелуев. Теоретическую подготовку по этому вопросу он получил ещё в первом плаванье. Тогда шестнадцатилетний мичман по имени Джошуа Стронг, стоивший из себя бывалого морского волка, презрительно спросил Френсиса:       — Небось, и целоваться-то не умеешь, малявка?       Крозье гордо выпятил грудь и заявил:       — Умею. Я уже целовался с девушкой. Она меня провожала и обещала ждать.       Стронга эти его слова безмерно позабавили.       — Небось, чмокнул подружку в щёчку на прощание? Так это не поцелуй. Целуются не так.       — А как? — юный Френсис даже не обиделся и не стал спорить со Стронгом. Ему было интересно узнать, как это происходит на самом деле.       — Целоваться надо так, чтобы засасывать её губы посильнее, — авторитетно заявил Стронг. — И шуровать языком у неё во рту, тогда ей захочется дать тебе.       — Что дать? — не понял Френсис. На что Стронг откровенно расхохотался и щёлкнул его по носу:       — То самое дать, малявка. То, зачем вообще бабы существуют.       Проверить полученные знания на практике Крозье попытался лишь в шестнадцатилетнем возрасте. Место для этого он выбрал заведомо неудачное. Пытаясь поцеловать свою первую шлюху в портовом борделе, Френсис услышал от неё насмешливое:       — Нет-нет-нет, дорогуша! Никаких поцелуев. Разве ты не знаешь, что со шлюхами не целуются?       — Почему? — наивно поинтересовался он.       — Потому что поцелуи возбуждают, — она скривила губы, — а я на работе. Вас слишком много, чтобы от каждого возбуждаться.       Крозье запомнил это на всю жизнь. Тогда он, несмотря на отвращение, всё же достиг цели и не зря потратил деньги — он был молод и организм настойчиво требовал своё. Но с годами Френсис всё реже пользовался услугами жриц любви — только когда становилось совсем уж невмоготу. Если такое случалось на корабле, приходилось работать рукой — он не вступал в отношения с мужчинами, презирая содомитов, неспособных удержать свою похоть до ближайшего порта. От подобных порывов обычно спасался работой, нагружая себя до такой степени, чтобы ничего уже не хотелось.       Однажды ему всё же удалось проверить на практике свой теоретический багаж. Девчонка в портовом кабаке ему действительно понравилась. Она оказалась ирландкой, и они неплохо поладили тогда. Френсис целовал её, она не возражала и, громко хохоча, давала советы, совершенствуя его навык.       Этим опытом практика Френсиса Крозье и ограничилась. Впрочем, он не задумывался о том, правильно ли действовал во время поцелуя с Шарлоттой. Он знал — этот поцелуй был важным для них обоих. Её «Я буду ждать вас» было раз в сто сильнее любого признания в любви. И Крозье сейчас отдал бы что угодно, чтобы не плыть в эту чёртову экспедицию и иметь возможность остаться рядом с Шарлоттой. Тем более что призрак одиночества и душевной пустоты вставал перед ним со всей грозной неумолимостью.       Капитан Крозье поднялся на корабль, принял доклад вахтенного офицера и спустился в свою крохотную каюту размером пять на шесть футов, больше напоминавшую гроб, чем обиталище живого человека. Он положил свёрток на койку и развернул бумагу. Френсис знал, что найдёт там и уже заранее улыбался подарку. Как он и предполагал, внутри оказалась жестянка с его любимыми конфетами. Самыми близкими людьми Френсиса Крозье были те, кто знал его секрет, его маленькую слабость — Россы и Фицджеймсы. Те, о ком он уже начал тосковать, ещё не успев покинуть Вулвич. ***       Экспедиция отправлялась из Гринхита девятнадцатого мая. За несколько дней до отплытия все гостиницы этого небольшого городка были до отказа набиты провожающими. Местное население пользовалось случаем, чтобы заработать денег, сдавая комнаты вновь прибывающим лондонцам. Такого наплыва посетителей Гринхит не знал за всю историю своего существования, несмотря на то, что в данное время процветал не только как оживлённый порт, но и как курорт, весьма популярный у столичных жителей.       Незадолго до отплытия в Гринхит приехал Джеймс Кларк Росс. Он прибыл один, без жены и показался Френсису несколько бледным и усталым. На вопрос друга, не случилось ли чего, Джеймс ответил:       — Ты разве не получил моё письмо?       — Нет.       «Вот чёрт!» — с досадой подумал Крозье. Проклятая почта лишила его возможности увезти с собой в плаванье клочок бумаги, который он мог бы перечитывать в моменты, когда тоска станет нестерпимой.       — Чёрт! — реакция Джеймса ничем не отличалась от его собственной. — Ну, ничего не поделаешь. Я писал тебе, что маленький Джейми заболел дифтерией. Где он только её подхватил? Это была ужасная неделя. Тот не отходила от его кроватки и буквально валилась с ног. Мы очень испугались…       Крозье помрачнел.       — Но теперь всё самое страшное позади. Если бы опасность ещё угрожала Джейми, я бы не приехал. Ну, а Тот… Ты сам понимаешь…       — Конечно, понимаю. Обними её за меня. Её и малыша Джейми.       Они проговорили всю ночь, вспоминая свои прошлые экспедиции и обсуждая качество подготовки нынешней.       — Как же мне жаль, что не ты возглавляешь наше весёленькое предприятие! — в который раз посетовал Крозье. — Боюсь, что без тебя мы вряд ли достигнем результата. Во всяком случае, не так быстро, как это представляется Франклину. И ещё вопрос — какой ценой.       — Но ведь есть ты, Френсис, — ободряюще воскликнул Росс. — Твой опыт, твои знания, навыки. Ты ведь непревзойдённый полярник, Френсис!       — Что толку? — в голосе Крозье звучала досада. — Кто станет слушать какого-то ирландца, когда есть такой знаменитый полярный исследователь, как сэр Джон? Правда, он больше полагается на Божью волю и не старается подкрепить Господнее участие какими-то своими действиями… Раз с нами Бог, можно больше не вникать во всё остальное. И запастись молитвенниками гораздо важнее, чем проверить качество поставляемой провизии.       Крозье горько усмехнулся.       — Как всегда, богохульствуешь, старый скептик? — Росс добродушно потрепал друга по плечу.       — А что мне ещё остаётся? — буркнул Крозье, делая очередной глоток из стакана с отличным ирландским виски, который привёз Росс, зная о предпочтениях Френсиса. И, помолчав, продолжил:       — Мало сэра Джона… У нас теперь есть такое ценное приобретение, как сэр Роберт Хэйвуд. Сплошная храбрость и энтузиазм. «Вперёд! Ни шагу назад! Родина нам приказала — и мы сделаем это!» Ну, завтра ты будешь иметь удовольствие всё это услышать. Не только во всём поддерживает Франклина, но, думаю, будет подбивать его на всяческие авантюры. А ты ведь знаешь — Арктика не терпит авантюристов. Там нужно действовать тонко и с умом. А этот проболтался всё время в Средиземном море под южным солнышком — и теперь думает, что может руководить полярной экспедицией на основании звания, купленного на деньги знатного родственника.       — Ну-ну, Френсис, полегче. Тебя и так не особо жалуют. А за такие высказывания…       — Что? Что они мне сделают за мои высказывания? Я уплываю в чёртову дыру в экспедицию под командованием двух идиотов, Джеймс. У меня есть шансы оттуда вернуться?       — Френсис, мне кажется, ты слишком мрачно смотришь на вещи.       — Может быть. Наверное, виной всему моя обычная меланхолия. Ты же знаешь… Вот, если бы экспедицию возглавил ты, ничего подобного бы не было.       — Знаю, Френсис, знаю. Но и ты пойми меня. Я дал слово. Если бы тебе пришлось выбирать между экспедицией и Софией, что бы ты выбрал?       «Софией? — мысленно Крозье усмехнулся, но виду не подал. — София… совсем недавно я бы отдал всё на свете, чтобы быть с ней. А сейчас…»       Перед его мысленным взором встала Шарлотта, так явственно, что всё тело заныло от непреодолимого желания прикоснуться к ней. Крозье отчётливо ощутил вкус их единственного прощального поцелуя на губах…       Джеймс не торопил его с ответом, прихлёбывая виски из стакана и по-своему расценивая задумчивость друга.       — Конечно, не экспедицию, — ответил, наконец, Крозье. — Хотя… Возможно, София сама бы потребовала, чтобы я в неё отправился. Она так же честолюбива и тщеславна, как леди Джейн.       Росс вопросительно взглянул на Крозье. Неужели Френсис начал прозревать и замечать некоторые черты характера мисс Крэйкрофт, которых раньше в упор не видел? Может быть, долгое путешествие излечит его от этой пагубной и безнадёжной страсти? А может, даст возможность повысить свой общественный статус и сделает более привлекательным в глазах Софии? Звание рыцаря — хороший повод не обращать внимания на ирландский акцент.       — Во всяком случае, я собираюсь отсидеться на вторых ролях и предоставить возможность постоять у руля тем, кто испытывает в этом насущную потребность, — сказал Крозье.       — Смотри только, чтобы потом тебе в одиночку не пришлось разруливать то, что нарулят эти двое, — предостерёг Джеймс.       — Боюсь, что мне в любом случае придётся этим заниматься, — Крозье сделал большой глоток из стакана. — Зато мне не придётся ругаться с ними, подтверждая свою репутацию вздорного зануды, пока они командуют в своё удовольствие.       Росс покачал головой и залпом допил свой виски. Ему не нравилось настроение друга, не нравилось всё то, что он рассказывал о подготовке к экспедиции… Росс втайне уже сожалел, что отказался возглавить её. Может быть, и вправду, окажись он у руля, всё было бы не так плачевно, как видится Френсису? Но, вспомнив о недавней болезни сына, об измученных, наполненных страхом глазах Тот, о счастье, испытанном им самим, когда доктор сказал, что опасности больше нет — отбросил все сожаления. Для него теперь нет ничего важнее семьи. И пускай кто-то попробует упрекнуть его за этот выбор!       На прощание друзья крепко обнялись. Завтра, вернее, уже сегодня, у них не будет такой возможности. Ну а пока… Пока Джеймс постарался вложить в эти дружеские объятия всё тепло, которого, он знал, так недоставало Френсису. Пускай ему повезёт! Пусть он вернётся, как можно скорее, прославив своё имя, даже оставаясь в тени Франклина. Росс знал — Френсис понимает его без слов. Они научились этому — слишком многое их связывало.       Проводив друга, Крозье прилёг на койку. Ну вот. Ещё один кусок кожи оторван — с болью, с кровью. Теперь он остался по-настоящему один, погружённый в самый страшный вид одиночества — когда вокруг полно людей, а поговорить, чтобы излить душу и быть при этом понятым, не с кем.       Крозье забылся коротким тревожным сном, не давшим ему ни отдыха, ни успокоения. ***       Солнечным днём 19 мая 1845 года на пристани Гринхита собралась огромная толпа. Настроение царило праздничное, что, однако, никак не могло избавить капитана Френсиса Крозье от его привычной меланхолии, прочно овладевшей им в последние дни перед отплытием. Ни оживление, царившее на площади у причалов, ни яркая толпа провожающих, ни сияющие блеском пуговиц и эполет парадные мундиры лордов Адмиралтейства, руководителя экспедиции сэра Джона Франклина и корабельных офицеров, участвующих в церемонии, включая его самого, не могли развеять мрак в душе капитана «Террора». Единственное, что согревало его сердце — взгляды Шарлотты Фицджеймс, долгие и красноречивые. Иногда Шарлотта отводила глаза, делая вид, что её интересует царящая вокруг суета, но снова и снова поворачивалась в сторону Френсиса, неизменно встречая его напряжённый взгляд. Хорошо, что она стояла рядом с мисс Крэйкрофт — пускай все думают, что капитан Крозье неотрывно пялится на Софию — свою безответную любовь. Духовой оркестр играл бравурные марши, солнце ярко светило, толпа шумела — но ничего этого для Френсиса Крозье не существовало. Единственной реальностью для него сейчас была Шарлотта — её глаза, губы, выражение лица… Стоя по правую руку от сэра Джона, Крозье старался запомнить каждую деталь, каждый штрих, каждый оттенок её милого образа, чтобы наслаждаться и мучить себя этими воспоминаниями в течение долгого плаванья.       Но вот оркестр смолк. Гомон толпы стал тише. На помост, специально установленный для этой церемонии, поднялся сэр Томас Гамильтон, граф Хэддингтон, первый лорд Адмиралтейства. Его речь открыла длинную череду пламенных патриотических спичей, во множестве звучавших сегодня с этого помоста.       Крозье терзали смешанные чувства. С одной стороны, ему хотелось, чтобы эта высокопарная напыщенная трескотня прекратилась как можно скорее, с другой — чтобы она не заканчивалась никогда, давая ему возможность подольше любоваться Шарлоттой, которая — он это знал, чувствовал каждой клеточкой своего тела — испытывает те же самые ощущения.       Наконец, на импровизированную трибуну поднялся сам сэр Джон Франклин. Поблагодарив всех за напутствия и тёплые слова, он заверил присутствующих, что приложит все усилия для того, чтобы цель экспедиции была достигнута как можно скорее во славу Её Величества и их великой родины.       Накануне сэр Джон предложил Крозье выступить с речью вслед за ним, но Френсис отказался со словами:       — Сэр Джон, вы же знаете, что оратор из меня никудышний. Тем более, мой ирландский акцент испортит праздник и снизит накал момента. Думаю, коммандер Хэйвуд справится с этой задачей намного лучше меня.       Хэйвуда не нужно было просить дважды. Он с удовольствием согласился. И теперь, после выступления Франклина, его трескучий голос разносил над толпой расхожие штампы и пафосные обороты, вызывая в душе Крозье глухое раздражение. Однако всё на свете имеет свой конец. И речь Хэйвуда, к счастью, тоже. Когда он смолк, к вящему облегчению капитана Крозье и, судя по всему, всех офицеров, которых сэр Хэйвуд успел настроить против себя, повисла недолгая пауза, после которой оркестр грянул «Правь, Британия». Под звуки этого неофициального гимна сэр Джон Франклин торжественно поднялся на борт «Эребуса» и проследовал на капитанский мостик мимо выстроившихся на палубе матросов в парадной форме. Вслед за ним на «Эребус» рванул Хэйвуд, а уж потом капитан Френсис Родон Мойра Крозье поднялся на капитанский мостик «Террора», точно так же проследовав вдоль шеренги своих матросов в парадной форме, не занятых на вахте.       За капитанами на борт кораблей поднялись все двадцать четыре офицера и четверо врачей. Шарлотта не сводила глаз с Френсиса, который будто преобразился, ступив на борт корабля. Взгляд капитана Крозье стал жёстким и цепким. Из него исчезла грусть, хотя, возможно, она всего лишь спряталась подальше в глубине этих тёмно-серых с прозеленью, похожих на бурное море глаз. Шарлотта откровенно любовалась тем, как уверенно капитан Крозье отдаёт команды, сколько твёрдости и решимости слышится в его голосе, который до этого казался ей тихим и неуверенным, а сейчас был волевым и даже грубым. Ей нравился этот капитан, и Шарлотта до слёз жалела о том, что не может сказать ему об этом. Она напряглась, натянулась, как струна, мысленно посылая ему слова: «Я люблю вас, Френсис! Я восхищаюсь вами!» Сейчас она не боялась, что её взгляды будут истолкованы сторонними наблюдателями как неприличные и подозрительные. Жена коммандера Фицджеймса провожала взглядом «Террор», потому что не могла побороть отвращения от одного вида «Эребуса», на капитанском мостике которого стоял не её муж. Всё объяснимо, не так ли?       Вот «Эребус», а за ним и «Террор» медленно отвалили от причала. Оркестр заиграл громче. Публика на берегу всколыхнулась, послышались громкие вскрики дам, приветственные возгласы стали громче. Все махали руками и платками. Шарлотта тоже подняла руку с красным платком и замахала им изо всех сил. Она знала — красный — самый заметный цвет. И её платок Френсис будет видеть даже тогда, когда сама она сольётся с толпой. Душа Шарлотты обливалась слезами, остро ощущая пустоту, растущую по мере того, как увеличивалась полоса воды между причалом и «Террором». Но Шарлотта Фицджеймс умела скрывать свои чувства. Поэтому губы её улыбались, в то время как глаза неотрывно следили за фигурой на капитанском мостике «Террора». Шарлотта замерла, всей кожей чувствуя на себе удаляющийся взгляд Френсиса.       Силуэт «Террора» вскоре заслонил «Эребус», шедший впереди. Теперь провожающим виден был лишь "Юнион Джек", развевающийся на мачте "Эребуса" - флаг, сшитый собственноручно леди Джейн Франклин по старинной морской традиции. Полотнище, которым она так неосмотрительно укутала ноги своего мужа за несколько дней до отплытия.       Леди Франклин, София и Элеонора, дочь Франклина от первого брака, перестали махать платками и просто смотрели на удаляющуюся корму «Террора», пока Шарлотта, стоя чуть позади, всё ещё держала в поднятой руке красный платок, словно собственное, вынутое из груди сердце. Но вскоре и «Террор» был заслонён от глаз провожающих грузовым судном «Баретто Джуниор», перевозившим припасы экспедиции, предназначенные для дальнейшей погрузки на «Эребус» и «Террор» в заливе Диско, Гренландия.       «Ну вот и всё…» Шарлотта опустила руку и, скомкав платок, поскорее запихнула его в сумочку. Они с леди Джейн, Софией и Элеонорой вернулись в гостиницу. Дамы остались на банкет, организованный в честь отправки экспедиции для семей офицеров. Шарлотта отправилась в Лондон, не дожидаясь своих спутниц — на банкет её никто не приглашал, а идти туда за компанию с леди Джейн, всячески уговаривавшей её, Шарлотта сочла неуместным.       По возвращении в Лондон Шарлотта ощутила страшную пустоту — и в доме, и в душе. Дни стояли солнечные, май близился к концу, но Шарлотта будто не замечала ни яркого солнца, ни изумрудно-зелёной травы, ни цветущих деревьев, ни пения птиц. Миссис Мэдисон тоже пребывала в печали. Опустевший дом Фицджеймсов напоминал склеп. Единственное, что интересовало Шарлотту — это газеты. По ним она выискивала каждое упоминание об экспедиции, радовалась, каждый раз встречая имя Френсиса, которое, впрочем, попадалось на глаза очень редко, гораздо реже, чем имена Франклина и Хэйвуда.       Среди лавины статей об экспедиции Франклина порадовала её небольшая заметка о том, что бриг Её Величества «Клио» прибыл в Гонконг. Это означало, что Джеймс выполнил свою миссию по доставке документов командованию, что он цел и невредим и скоро отправится обратно. Милый Джейми… Только бы он благополучно вернулся домой. Сердце Шарлотты разрывалось от тоски и тревоги за него и за Френсиса. Пусть хотя бы один из них будет рядом, иначе она просто не выдержит...