Нам вместе быть...

      Вернувшись в Лондон из Абердина, и Шарлотта, и Френсис вели тихую уединённую жизнь. Леди Франклин, узнавшая об их возвращении, дважды присылала обоим приглашения на ужин. И они воспользовались этим приглашением. После того, как сэр Джон отбыл в экспедицию, его жена не устраивала многолюдных званых вечеров, но часто приглашала в дом одного-двух гостей из числа представителей Адмиралтейства, с которыми сотрудничал её муж в ходе подготовки экспедиции, а также тех, с кем у неё и сэра Джона установились наиболее тесные дружеские отношения.       Оба раза, когда Крозье и Шарлотта присутствовали на ужине в доме леди Франклин, за столом, кроме них, не было никого из приглашённых — только сама леди Джейн да София Крэйкрофт, которая была по-прежнему мила и вежлива с Френсисом, но стала проявлять к нему какое-то насмешливое унизительное сочувствие. Она так же, как в своё время Шарлотта, убеждала Крозье не переживать о своей неудаче, говорила, что он — жертва обстоятельств, которые были выше него… Но отчего-то в её тоне Френсису всегда слышалось лёгкое презрение. Как будто она хотела сказать: «Вы неудачник, Френсис. Вы притягиваете к себе невезение. Вы жалкий, хоть и не виноваты в этом». При других обстоятельствах подобное отношение больно ранило бы самолюбие Крозье. Но теперь ему было наплевать на то, что думает о нём мисс Крэйкрофт. Главное — что думает по этому поводу миссис Фицджеймс. А её мысли были ему известны, и теперь он полностью верил ей. Знал, что она не только любит его, но уважает, восхищается им и считает самым лучшим и достойным её любви. Чего в свете этого знания стоило скрытое презрение и лживое сочувствие мисс Крэйкрофт? Даже Шарлотта не считала нужным обращать на них внимание, хотя отлично замечала и тон, и отношение Софии к Френсису. Но они были в её глазах столь мелкими и ничтожными, что Шарлотта их полностью игнорировала, подавая Френсису пример, которому тот с удовольствием следовал.       Сочувствие леди Джейн, в отличие от притворной жалости Софии, было искренним. Её слова поддержки не отдавали фальшью, и оба они, и Френсис, и Шарлотта, смогли оценить это. Именно потому они воспользовались повторным приглашением леди Джейн, не желая огорчать её отказом и проявляя искреннюю благодарность к её благородному желанию поддержать человека, которого все вокруг считали законченным неудачником.       Больше ни с кем ни Френсис, ни Шарлотта не поддерживали отношений до тех пор, пока не вернулся Джеймс. До переселения в новую квартиру супруги Фицджеймс успели нанести визит Барроу-младшему, а также лейтенанту Баретту и его жене Этель — рыжей хохотушке с удивительно бледной мраморной кожей и россыпью весьма милых веснушек на щеках. В эти вечера Френсису приходилось скучать в одиночестве. Впрочем, на следующий день, а точнее, в следующую ночь, Шарлотта так вознаграждала его за терпение, что он чувствовал себя полностью удовлетворённым.       Сменив место жительства, Фицджеймсы решили, как и было задумано ранее, совместить новоселье с днём рождения Джеймса. Гостей, впрочем, было немного. Помимо Барроу и Баретта с женой, Джеймс пригласил только лейтенантов Джеффри Стоукса и Томаса Смита. Разумеется, Шарлотта была звездой этого вечера и не могла пожаловаться на недостаток мужского внимания, что, несомненно страшно бесило Френсиса, вынужденного скрывать свою ревность и бешенство при виде того, как увиваются вокруг миссис Фицджеймс эти молодые нахалы.       Сам Джеймс, глядя с улыбкой на эти «безобразия», наоборот не проявлял никаких негативных эмоций, отдавая почти всё своё внимание Этель Баррет, которая недвусмысленно давала понять, что восхищена коммандером Фицджеймсом. Если бы подобные знаки внимания она раздавала Френсису, Шарлотта уничтожила бы её своими меткими ядовитыми остротами. Но, поскольку дело касалось Джеймса, она лишь многозначительно улыбалась и вежливо болтала о пустяках со всеми, отвлекая на себя внимание мужа Этель, лейтенанта Баретта, который, кажется, действительно увлёкся ею, чем вызвал ненависть капитана Крозье, которую тому пришлось тщательно скрывать. Впрочем, никто не выходил за рамки приличий, и вечер удался. Хозяева дома были веселы и внимательны со всеми. Их умению вести разговоры, интересные и приятные для всех, Френсис завидовал всегда. Сам он подобными талантами не обладал, однако супруги Фицджеймс смогли незаметно и непринуждённо вовлечь в общий разговор и его. Гости засиделись допоздна и разошлись по домам, довольные друг другом и хозяевами.       Не испортил праздника даже один маленький инцидент, случившийся за столом, когда уже прозвучало несколько тостов в адрес именинника и его прекрасной жены. Барооу, уже слегка захмелевший, задумчиво изрёк:       — Кто-нибудь объяснит мне, отчего так получается? Как только речь заходит о самом красивом мужчине военно-морского флота Её Величества, рядом обязательно возникает фигура капитана Крозье. Когда это звание носил Джеймс Росс, вы, капитан, были рядом с ним. Теперь оно перешло к нашему Джеймсу — и вы снова тут как тут. Это случайное совпадение или закономерность?       Шутка получилась двусмысленной и фривольной. Крозье задохнулся от наглости, с какой был сделан столь дерзкий и грязный намёк. Шарлотта среагировала мгновенно. Пока он думал, что ответить этому мерзавцу, она промурлыкала самым любезным тоном, сопроводив свои слова приветливой улыбкой — одной из тех, какие, по воспоминаниям Френсиса, не сходили с её уст во время памятного разговора с Хэйвудом в доме у Франклинов.       — Это получается оттого, что капитан Крозье обладает хорошим вкусом и умеет выбирать друзей как с эстетической, так и с духовной точки зрения. А ещё капитан Крозье — достойный человек, поэтому его друзьями всегда оказываются достойные люди.       Френсис бросил на неё быстрый благодарный взгляд. Ему показалось, что Шарлотту трясёт от возмущения и что она едва сдерживается. Джеймс пришёл ей на помощь, провозгласив:       — Я хочу выпить за достойных людей — моих друзей, собравшихся сегодня здесь, за этим столом.       Как бы ни был пьян Барроу, у него всё же достало ума не продолжать более эту тему. Он переключился на комплименты в адрес миссис Баретт, и больше ничто не омрачило вечера. Хотя шутку свою он не забыл и впоследствии иногда провозглашал её в обществе наигранно-театральным голосом. Впрочем, признания она так и не получила — капитан Крозье не пользовался широкой популярностью в свете, а шутить о безвестных личностях неинтересно. И его, и Росса все давно уже списали со счетов и позабыли, как ненужный хлам. А фривольные намёки в сторону такого простого, прямолинейного и бесхитростного человека, каковым являлся капитан Крозье, казались совершенно неуместными даже тем, кто никогда не питал к нему симпатии.       Любуясь Шарлоттой, бросившейся на его защиту, Френсис и думать забыл о Барроу и вскоре совершенно перестал его замечать. Шарлотта была для него королевой, звездой, центром его Вселенной — и мысль, что она принадлежит ему, кружила голову, наполняла душу восхищением и благодарностью. Какое ему дело до тупого самовлюблённого паяца с его дурацкими шутками и гнусными намёками, когда за прекрасным вечером его ждала восхитительная ночь — горячая, страстная, неистовая?       Лёжа перед сном в постели, Джеймс вспомнил о бестактности своего высокопоставленного приятеля. И удивился, что этот пошлый намёк не вызывает у него возмущения. Странным показалось ему лишь огорчение, которое он испытал от реакции Френсиса, хотя реакция эта была самой что ни на есть естественной и оправданной. Впрочем, Джеймс уже понял, что время от времени с ним творятся вещи, необъяснимые для его рассудка. Он уже перестал удивляться этому и наблюдал за самим собой, как бы со стороны, с примесью лёгкого интереса — что ещё выкинет его сознание в очередной раз? Сам факт, отражённый в шутке Барроу, без пошлого смысла, который тот придал своему намёку, отчего-то был приятен Джеймсу. Продолжать мысль он сам себе запрещал и вскоре уснул, согреваемый необъяснимым теплом, разливавшимся в душе.       Наутро Джеймс, как и планировал, отправился в Брайтон. Он вёз с собой подарки самых близких людей — Шарлотты и Френсиса. Великолепный кожаный несессер, который вмещал в себя всё, необходимое блестящему коммандеру для ухода за собственной внешностью, был совместным презентом от них обоих. Кроме того, Шарлотта преподнесла ему пару изысканных запонок, а Френсис — два тома трудов сэра Джона Росса о его полярных экспедициях. Он вручил эти книги со словами: «Можете считать меня патологическим оптимистом, Джеймс, но я надеюсь, что знания, почерпнутые из этих книг, вам ещё пригодятся. А если нет... Они интересны сами по себе». Джеймс рассчитывал вернуться достаточно скоро, поэтому взял с собой лишь одну книгу «Экспедиция с целью изучения Баффинова залива». Второй том, повествующий о втором путешествии сэра Джона Росса в поисках Северо-Западного прохода он рассчитывал прочитать по возвращении.       Получив в подарок дорожный несессер, Джеймс пошутил:       — Тонкий намёк? «Поскорее отправляйся в путь, Джейми»?       Улыбка сбежала с лица Шарлотты, взгляд потух. Она схватилась за горло, словно что-то там, внутри, мешало ей говорить, и выдавила из себя:       — Никогда… Никогда ни я, ни Фрэнк не думали ничего подобного. Правда, Френсис? — она обернулась к Крозье.       Тот кивнул. Вид у него тоже был мрачным.       — Джейми, ты по-прежнему считаешь себя лишним? Думаешь, что твоё присутствие…       Она внезапно умолкла и отвернулась. Джеймс мысленно обругал себя последними словами и, подойдя к ней сзади, обнял за плечи.       — Лотти… Прости меня, Лотти. И ты, Френсис. Я — идиот. И шутка получилась дурацкая. Я не хотел обидеть вас. Простите меня. Я ведь знаю, что вы так не думаете.       — Правда, знаешь? — Шарлотта повернулась к нему и пытливо заглянула в глаза.       — Правда, — ответил он. — Просто… К этому трудно привыкнуть.       — Джейми. Нам действительно будет не хватать тебя. Мы будем скучать, Джейми. Разве любовь — это только постель? Она шире, намного шире. И семья — это не только люди, которые спят вместе. Мы все — одна семья. Я так чувствую, Джейми. И надеюсь, что вы — и ты, и Фрэнк — тоже почувствуете это.       — Я постараюсь, — пообещал Джеймс. -- Надеюсь, разлука поможет мне осознать это.       В чемодане Джеймса, помимо прочих вещей, лежало письмо Шарлотты к отцу и гостинцы, которые она передала для него — упаковка прекрасного индийского чая самого высшего сорта, а также коробка сигар, которые Джордж Крейн любил, но мог себе позволить очень нечасто.       Две недели, в течение которых Джеймс отсутствовал, пролетели для Шарлотты и Френсиса совершенно незаметно. Впрочем, его присутствие в доме никогда не смущало их, благо расположение комнат давало всем иллюзию уединения. Зато отсутствие Джеймса за столом ощущалось обоими довольно остро — им явно не хватало его блеска и остроумия. Джеймс странным образом сочетал в себе несочетаемое — высокий аристократизм с душевностью, наносное высокомерие с благородством и внутренней теплотой. Шарлотта давно уже поняла, что некоторой заносчивостью, высокомерием и отчаянной храбростью её Джейми маскирует ранимость и утончённую душу. Это — его способ защиты и противодействия миру, которому Джеймс постоянно доказывал, что он — лучше многих, что он — полноправный член общества и что его происхождение никак не влияет на его личные качества.       Оба — и Шарлотта, и Френсис — откровенно скучали по Джеймсу, не стыдясь признаваться в этом друг другу. Френсис не чувствовал при этом ревности. Он понимал Шарлотту, точно так же, как и она, ощущая некоторую пустоту в отсутствие Джеймса. Его отъезд утвердил всех в мысли: они действительно — семья. Они — родные по духу люди и нужны друг другу, необходимы, как воздух.       Джеймс в разлуке с ними испытывал те же чувства. Он был чертовски рад встрече с Уильямом, с Бет, с племянниками, которые не отходили от него ни на шаг всё то время, пока он гостил в доме брата. Их откровенные задушевные разговоры с Уильямом согревали. Однако Джеймс чувствовал, что, несмотря на это, ему катастрофически не хватало рядом тех двоих, оставшихся в Лондоне, которые были его самыми близкими и родными людьми. Ближе Уильяма, как это ни странно и ни прискорбно было признавать.       Джеймс отказывался верить в объективность этих чувств, считая, что их испытывает только он, а Шарлотта с Френсисом наслаждаются свободой в его отсутствие. Однако, по возвращении в Лондон, ему пришлось убедиться в обратном. И Шарлотта, и Френсис были так откровенно рады видеть его, что не поверить в их искренность было невозможно. Слава Богу, Джеймс умел отличать фальшь и наигранность. Ничего подобного не было в радости, с которой эти двое встретили его.       — Мы так соскучились по тебе, Джейми! — воскликнула Шарлотта, повисая у него на шее и покрывая поцелуями его щёки.       — Чертовски рад видеть тебя, — заявил Френсис, пожимая ему руку, и Джеймс видел в его глазах искреннюю, неподдельную радость.       Вечером, за ужином, когда Джеймс рассказывал подробно, в лицах обо всех встречах и разговорах в Брайтоне, Шарлотта, воспользовавшись короткой паузой, произнесла:       — Как хорошо, что ты приехал. Мы так скучали без твоих рассказов…       — Бедняги, — притворно посочувствовал Джеймс, пытаясь скрыть благодарность, которую вызвали у него в душе её слова. — Некому было развлекать вас…       На что Френсис, не поддержав его шутливый тон, серьёзно ответил:       — Было ощущение пустоты. Нам действительно не доставало тебя, Джеймс.       Джеймс судорожно сглотнул и произнёс более хрипло, чем хотел:       — Мне вас тоже не хватало там, в Брайтоне.       — Ты убедился, что я была права, говоря, что мы — семья? — спросила Шарлотта, не сводя с него пристального взгляда.       — Да.       — И поверил в это?       — Да.       — Я люблю вас, мальчики, — говоря это, Шарлотта вдруг задохнулась от переполнившей её нежности. — Я люблю вас, дорогие мои, чудесные мальчишки.       Отчего-то ей на глаза навернулись слёзы. Раньше она не отличалась подобной плаксивостью.       «Чудесные мальчишки» встали со своих мест, подошли к ней и с двух сторон заключили в объятия. Шарлотта распростёрла руки, обнимая их и уже не скрывая катившихся по щекам слёз.       — Ну что же ты плачешь, сестрёнка? — голос Джеймса звучал непривычно нежно.       — От счастья, что вы у меня есть, — тихо ответила она.       Френсис, стеснявшийся таких проявлений чувств, с лихвой вернул Шарлотте и нежность, и благодарность, оставшись с ней наедине. Вскоре эти чувства захлестнули обоих, превратившись в ураган страсти, бушевавший почти всю ночь, утомивший обоих и подаривший сладкий сон в объятиях друг у друга.       Рано поутру Френсис, по успевшей уже выработаться привычке, проснулся и собрался было неслышно отправиться к себе через дверь, соединявшую их комнаты. Обычно Шарлотта в такие моменты только сонно ворочалась, не открывая глаз, иногда бормоча что-то невнятное и пытаясь рукой найти и обнять ускользнувшего Френсиса. Не нащупав его рядом, обнимала подушку, утыкалась в неё и продолжала спать дальше.       Френсису нравилось смотреть на неё — тёплую, разомлевшую, податливую. Во сне она казалась совсем ребёнком — по-детски припухшие губы и мягкие щёчки будили в его сердце щемящую нежность. Но при этом она оставалась женщиной — соблазнительной и манящей. Её податливость и томная нега вызывали нестерпимое желание гладить, ласкать, мять в руках этот нежный воск, чтобы истомить её тело до полного расплавления в огне его страсти… И Френсис с сожалением покидал спальню, унося с собой этот жар, который весь день сохранял и поддерживал в себе, чтобы на следующую ночь излить его на любимую Лотти, так явственно и неприкрыто жаждущую его ласк.       Но сегодня всё было по-другому. Френсис стоял рядом с кроватью, любуясь в утреннем полумраке спящей Шарлоттой, когда она внезапно открыла глаза и резко села в постели. Было заметно, что она ещё не совсем проснулась и изо всех сил пытается сделать это. Пошарив рукой рядом с собой и не нащупав Френсиса, Шарлотта часто-часто заморгала глазами, наводя резкость в поисках любимого. Вот она заметила его, улыбнулась и, точно змейка, выскользнув из постели, метнулась к нему. Она бросилась ему на шею, и Френсис подхватил её, замирая от счастья, когда её нагое тёплое, мягкое, но сильное тело крепко прижалось к нему. Шарлотта впилась губами в его губы и одарила поцелуем, от которого Френсису захотелось немедленно повалить её обратно в постель. Но Шарлотта, будто дразня его, прервала поцелуй и прошептала ему на ухо:       — Сбежать хотел, как обычно? Не выйдет!       От её ли дыхания или от прикосновения губ к уху, по телу Френсиса пробежала дрожь. Он почувствовал, как плоть его восстаёт — и он ничего не может с собой поделать. Шарлотта, чувствуя это, победно улыбнулась, погладила рукой его член под плотной тканью накинутого на голое тело халата и прижавшись покрепче, потёрлась об него.       — С днём рождения, любимый.       Этот тихий бархатистый голос сводил Френсиса с ума. Он едва сумел выдавить:       — Спасибо, любовь моя… — задыхаясь от захватившего его целиком желания.       Руки Френсиса лихорадочно обшаривали её обнажённое тело, страстно лаская каждый его изгиб, каждую выпуклость и впадинку. К рукам присоединились губы — Френсис покрывал быстрыми страстными поцелуями её всю, сверху донизу, постепенно склоняясь всё ниже и, наконец, оказался перед Шарлоттой на коленях. Теперь его губы касались самых чувствительных мест — нежной кожи живота и ниже, ниже… Шарлотта тихонько застонала, запустив пальцы в волосы Френсиса, не замечая, с какой силой прижимает к себе его голову. Внезапно Френсис с силой сжал её бёдра, развернул Шарлотту вполоборота и усадил её на край кровати. Она послушно поддалась импульсу его сильных рук. Усадив Шарлотту, Френсис развёл в стороны её ноги, покрывая горячими поцелуями внутреннюю поверхность бёдер и распаляя себя тем, что оттягивал момент прикосновения к заветному месту, которое — он знал — так жаждет его ласки. Прикосновение, которое доведёт обоих до экстаза. Голова кружилась от открывшегося перед ним зрелища, мозг туманился от смешанного запаха их общей похоти…       Френсис сбросил халат и отшвырнул его в сторону. Шарлотта откинулась на спину, открываясь ему навстречу. Он положил руки ей на бёдра, зная, что сейчас она будет извиваться и пытаться прекратить его сладкую пытку. Но Френсис намерен был довести её до полного изнеможения. Его язык коснулся заветного бугорка. Шарлотта вздрогнула и вцепилась руками в его волосы. Френсис ласкал её всё сильнее, она вырывалась всё неистовей. Вырывалась молча, уже привыкшая к необходимости не шуметь и соблюдать «приличия». Но от этого сила её страсти не становилась меньше. И Френсис чувствовал это. Её протяжный шёпот:       — Фрэ-э-энки-и-и-и… Пожалуйста… — был мольбой о пощаде, сигналом, что она на грани и больше не может сдерживаться.       Френсис оторвался от неё и тяжело поднялся с колен. Шарлотта подвинулась на кровати, давая ему место. Он навис над нею, тяжело дыша, наслаждаясь её нетерпеливой мольбой. Её широко разведённые ноги и умоляющий взгляд красноречиво свидетельствовали о том, насколько желанным был для неё Френсис, как жаждала она принять его в себя — и уже одно это могло привести в экстаз. Едва его головка прикоснулась к влажному горячему отверстию, Шарлотта подалась вперёд, обвилась вокруг него руками и ногами и, задавая направление рукой, стала жадно вбирать в себя его член. Френсис рвался ей навстречу мощными толчками, пытаясь удовлетворить её жажду, максимально дать ей то, чего она хочет. Он быстро проник на полную глубину и задвигался в ней в такт движениям её бёдер. Вот Шарлотта, в очередной раз приподняв их, замерла, запрокинув голову и прикрыв глаза. Волна дрожи, пробежавшая по её телу, передалась Френсису. От вида её разметавшихся по подушке волос и закушенной губы его пронзило чувство острого удовольствия. Френсис замер на вытянутых руках, ощущая блаженное приближение облегчающего наслаждения. Новая волна накрыла Шарлотту. Она тихонько застонала — и под этот стон Френсис излился в неё, ощущая дикую радость от того, что их содрогания сливаются в унисон, что блаженство у них общее — одно на двоих, что он смог доставить ей такое же наслаждение, которое испытывал сам.       Он дождался, когда затихнет последняя волна, сотрясающая тело Шарлотты и только потом вышел из неё и упал рядом. Он давно уже перестал чувствовать неловкость от того, что в такие моменты пот с его лица капал на неё. Или что его семя оставляло мокрые следы на её простыне. Впервые заметив, что он смущается подобным, Шарлотта тогда сказала ему:       — Фрэнки, не думай об этом. Не отвлекайся на глупости. Всё это – часть тебя. Нормальные проявления твоего тело. Раз я люблю тебя, значит, люблю всё, что относится к тебе. Люблю, а не брезгую. Понимаешь?       Френсис понимал с трудом. Но он верил Шарлотте. Верил, когда она вытирала ладонями пот, струившийся по его лицу. Когда с благодарностью целовала его обмякший после близости член. Когда с тихим смехом быстрым движением пыталась вынуть изо рта волосок, оказавшийся там после того, как она целовала его грудь. И эта вера помогла ему преодолеть смущение, мешавшее получать полное удовольствие от слияния их тел.       Сейчас они лежали рядом, полностью удовлетворённые и счастливые. Единственное, что омрачало это счастье — необходимость расходиться по своим комнатам. Утро всё более властно и требовательно заглядывало в их окно сквозь опущенные занавески.       — С днём рождения, любимый, — вновь произнесла Шарлотта, поворачиваясь на бок и целуя Френсиса.       — Ещё одно такое же поздравление? — улыбнулся он. — Я согласен. Давай повторим!       — Жадина, — улыбнулась она. — Слишком много сладкого вредно.       — Ничего не вредно! — притворно обиделся он, изображая ребёнка, выпрашивающего у матери конфету.       — Вредно. Если постоянно есть сладкое, перестанешь испытывать от него удовольствие, — назидательно сказала Шарлотта, садясь в постели.       — Я бы не перестал, — проворчал Френсис, любуясь линиями её обнажённого тела.       Он уже протянул руку, чтобы погладить его, но Шарлотта, озорно улыбнувшись, вскочила с постели и тихим заговорщическим шёпотом произнесла:       — Обещаю продолжение сегодня вечером. Если, конечно, именинник будет в состоянии.       — Будет-будет, — пообещал Френсис. — Он только об этом и думает в последнее время.       — Маньяк, — засмеялась Шарлотта, запахивая на себе халат из тончайшего китайского шёлка — подарок Джеймса.       — Наверное… Нет, правда. Я не понимаю теперь, как раньше жил без всего этого. Без тебя…       Шарлотта подошла к постели, села на краешек и склонилась над Френсисом.       — Спасибо, что ты у меня есть, — тихо и проникновенно сказала она, глядя ему в глаза. — Что ты дал себе труд родиться. И что нашёл меня.       Она поцеловала Френсиса, и поцелуй этот перевернул ему душу так же, как предыдущие поцелуи будоражили тело. То, как он потом поцеловал её, было безмолвным, но удивительно красноречивым ответом на слова, вырвавшиеся из самой глубины её души. «Я люблю тебя». Ему не нужно было произносить этого вслух. За него всё сказали его губы, руки, каждая клеточка его тела. И Шарлотта услышала это, поняла, точно так же безмолвно отвечая: «Я люблю тебя».       — Ещё один такой поцелуй, — произнесла она тихим, воркующим голосом, от которого под кожей Френсиса словно пробежал табун мурашек, — и мы останемся в этой постели на весь день.       — Я был бы этому только рад, — усмехнулся он.       — А Джейми? Он будет одиноко сидеть за столом и неотрывно смотреть на дверь нашей спальни?       — Ты нарисовала ужасную картину, — Френсис посерьёзнел. — Мы не можем допустить подобного.       — Конечно нет.       Шарлотта тоже отбросила шутливый тон, поднялась и направилась к окошку. Она распахнула занавески и впустила в спальню солнце, просеянное сквозь листву деревьев маленького сада, в который было обращено окно спальни. Ветви колыхались от лёгкого ветерка, листва трепетала, и солнечные блики трепетали вместе с нею на стенах и на полу. Шарлотта распахнула окно — и утренняя свежесть хлынула в комнату, смешиваясь с запахами их недавней страсти, поглощая их и наполняя помещение ароматом травы и листьев, покрытых росой.       Лёжа на боку, подпирая голову рукой, Френсис любовался движениями Шарлотты. Как же она прекрасна! Иногда он до сих пор не верил, что такая женщина принадлежит ему, что она — его женщина. Чем заслужил он такое счастье? И что могло вызвать у неё такую любовь? Подтверждения её любви Крозье получал постоянно, и всё же продолжал воспринимать каждое из них, как чудо.       Отойдя от окна, Шарлотта направилась к комоду. Выдвинув один из ящиков, она достала оттуда небольшой свёрток, завёрнутый в подарочную бумагу. Френсис успел заметить у неё в руках ещё что-то под этим свёртком. Он хотел встать, понимая, что сейчас его будут официально поздравлять с днём рождения. Но Шарлотта была проворнее и оказалась рядом с кроватью, когда Френсис только успел свесить ноги на пол, частично прикрывшись одеялом, словно стыдясь своей наготы. Шарлотта улыбнулась ему, озорно и понимающе. Её закушенная губа и смеющиеся глаза будили у Френсиса непреодолимое желание обхватить её, повалить на кровать и целовать, целовать всю, до головокружения, до исступления, до потери рассудка… Но он сдержал свой порыв.       Шарлотта подняла с пола и протянула Френсису халат, сброшенный им в порыве страсти. Он с благодарностью принял его, откинул одеяло и оделся, сразу почувствовав себя более уверенно.       — Ты готов принимать поздравления? — спросила Шарлотта, дождавшись, пока он завяжет пояс.       — Готов-готов, — проворчал Френсис, стоя напротив неё и любуясь её струящимися по плечам волосами, в которых словно запутались солнечные искры, отчего вокруг головы Шарлотты светился тонкий золотистый ореол.       — В таком случае, капитан Френсис Родон Мойра Крозье. Я поздравляю вас с днём вашего рождения. И желаю вам счастья и здоровья, любви и процветания. Всего, чего вы заслуживаете — и ещё больше.       И добавила уже совсем другим, тихим и проникновенным голосом:       — Спасибо, родной, что ты родился. Иначе… Как бы я жила тут… без тебя?       Внутри у Френсиса что-то дрогнуло. Он сделал шаг вперёд и молча обнял Шарлотту, не в силах произнести ни слова.       — Лотти… Лотти… — он почти в беспамятстве прижимал её к себе, покрывая поцелуями, а его руки лихорадочно гладили её, запутываясь в волосах.       — Фрэнк… Френки…       Её голос медленно возвращал его к реальности.       — Лотти…       Она приложила пальцы к его губам, словно останавливая мучительные попытки подобрать слова, которых в его душе скопилось так много, что невозможно было отыскать нужные.       — Любимый…       Она прижалась к Френсису, пряча лицо у него на груди. Одна рука Шарлотты по-прежнему была занята свёртком, зато второй она обняла его сзади и теперь поглаживала его ягодицы.       — Ты — мой самый лучший подарок, — наконец Френсис нашёл в себе силы сказать хоть что-то. — И я не понимаю, за что мне достался такой приз.       — За то, что ты самый лучший, Фрэнки.       Шарлотта выпрямилась и прикоснулась губами к его щеке, которая уже требовала встречи с бритвой. Слегка отстранившись, она высвободила руку и протянула Френсису свёрток:       — Это тебе лично от меня. Будут ещё подарки, но это я хочу подарить тебе сейчас, чтобы официально ты явился к нам уже в моём подарке.       Френсис принял свёрток из её рук и развернул его. Внутри оказался шикарный модный галстук из чёрного атласа. Пока он разворачивал подарок, Шарлотта открыла небольшую коробочку со словами:       — Но это — не главное. Галстук — лишь повод, чтобы подарить тебе вот это…       Френсис взял коробочку из её рук. Внутри на чёрном бархате блестела булавка для галстука — украшение в виде малюсенького золотого кораблика, точь-в-точь такого же, который Френсис подарил ей на день рождения и который красовался у неё на шее постоянно. Булавка была явно изготовлена на заказ, специально, как символ их с Лотти единения, как аналог обручального кольца у супругов.       Френсис понял это мгновенно — и задохнулся от переполнивших его чувств — в который раз за сегодняшнее утро. Да, такого дня рождения у него ещё никогда не было. Он неотрывно смотрел в глаза Шарлотты, и она не отводила взгляда.       — Моя.       Он не спрашивал, он утверждал — и сердце Шарлотты наполнилось ликованием. Френсис, её Фрэнк больше не сомневался в этом. Как хорошо, что ей в голову пришла идея подарить ему этот символ их принадлежности друг другу!       — Твоя. А ты — мой.       — Твой.       Его сильные руки обхватили Шарлотту и крепко прижали её, а губы впились в её рот уверенно и властно.       — Я буду носить её всегда, — сказал Френсис, отпуская, наконец, Шарлотту.       — Так же, как и я твой кулон, — ответила она.       — А если…       Он хотел спросить: «А если это будет слишком бросаться в глаза?» Но она опередила его:       — Для выходов в свет мы сделаем исключение, Фрэнк. Мы ведь не станем подставлять под удар Джеймса? Если бы не забота о его репутации, я бы не побоялась носить твой подарок везде и всюду, ни от кого не скрываясь.       — А если Джеймсу будет неприятно увидеть такое наглядное проявление наших чувств? — засомневался Френсис.       — Фрэнк… Он живёт в этой квартире. Скажи, чего он не знает о нас с тобой?       Френсис горько усмехнулся. Время от времени он всё ещё продолжал чувствовать свою вину перед Джеймсом. Шарлотта правильно истолковала эту улыбку и вновь прильнула к Френсису:       — К тому же, он знает об этом подарке. Прежде, чем заказать его, я спросила у Джеймса, не будет ли ему неприятна такая демонстрация.       — И что он ответил?       — Сказал: «Лотти, когда ты начнёшь верить мне? Если я сказал, что вижу в тебе только сестру — это значит, что я не ревную тебя к твоему обожаемому Фрэнку. Тем более что он мой друг и заслуживает твоей любви. Как и ты его».       При этом Шарлотта так достоверно изобразила мимику и интонации Джеймса, что Френсис невольно улыбнулся, в который раз отмечая их внешнее сходство.       — Ты ведь не чувствуешь ревности, когда я надеваю на палец обручальное кольцо для выхода в свет? — Шарлотта встревоженно заглянула ему в лицо.       — Нет, — Френсис говорил искренне. — Я понимаю, что в нашем положении это необходимо.       «В нашем! Он сказал — в нашем!» Внутри у Шарлотты всё ликовало. Фрэнк не отделяет себя ни от неё, ни от Джеймса. Они все — действительно близкие, родные друг другу люди, объединённые не только общей тайной, но и взаимной любовью.       — Спасибо, Фрэнк… — Шарлотта погладила его по щеке. — Мы ведь делаем всё, чтобы Джейми не чувствовал себя обделённым. И будем делать впредь. Ну, мы же не виноваты, что любим друг друга. Никто не виноват, что всё так сложилось. Кроме отцов наших, разве что…       Френсис прижал её к себе и погладил по волосам:       — Всё правильно. Но от этого не легче.       — Угу, — она уткнулась в его халат на груди.       — Лотти… — Френсис позвал её и легонько потормошил за плечи. — Лотти…       Он взял её лицо в свои большие сильные ладони и заглянул ей в глаза.       — Не грусти, Лотти, — Френсис осторожно коснулся губами её щеки, глаз, губ, подбородка. Когда он нежно чмокнул кончик её носа, Шарлотта не выдержала и улыбнулась.       — Ну вот и хорошо, — сказал он. — Ты — мой самый лучший подарок. И я не хочу, чтобы мой подарок грустил. Не в этот день, Лотти.       — С днём рождения, Фрэнк, — вновь повторила Шарлотта, обнимая его за шею и целуя в щёку.       Странно, но ей была приятна его небритость. Как будто наличие щетины на щеках Френсиса было той интимной подробностью, которая принадлежала только ей, ей одной и о которой никто другой не знал, потому что её капитан всегда был безупречно выбрит перед всеми остальными. Это была такая же интимная подробность, как и веснушки у него на спине, как дорожка волос, ведущая от пупка вниз, как… На этом месте Шарлотта заставила себя остановиться, понимая, что ещё немного — и Френсис останется здесь до обеда. С сожалением вздохнув, она отстранилась. Кажется, Френсис понял, о чём она подумала, потому что тоже постарался погасить в себе порыв, влекущий его к Шарлотте.       В своё короткое «Спасибо» он сумел вложить столько чувства, что ей не нужно было ничего объяснять. Там было всё — любовь и сожаление о том, что пора расставаться, нежность и благодарность, там было и «Уже скучаю», и «Жду вечера», и что-то огромное, светлое, чистое, что возносило обоих до недосягаемых высот.       — Поспи ещё, — нежно сказала Шарлотта, подходя с Френсисом к туалетному столику.       — Ты тоже, — ответил он, отодвигая столик ровно настолько, чтобы протиснуться к двери, замаскированной тяжёлыми занавесями.       — Хорошо, — сказала Шарлотта, зная, что уже не ляжет спать. — Приходи, когда выспишься.       — Часам к десяти вечера? — улыбнулся он.       — У-у-у… — протянула Шарлотта. — Это настолько ты не высыпаешься?       — С тобой, пожалуй, поспишь, — улыбнулся Френсис, целуя её в губы.       — Так я тебя совсем замучила? — непонятно было огорчилась ли Шарлотта в шутку или всерьёз.       — Я очень рад этому. И хочу продолжения «мучений», — улыбнулся Френсис.       Улыбался он нечасто, и Шарлотту всегда окатывала волна нежности при виде щербинки между его передними зубами.       — Спи, мученик, — она легонько подтолкнула его к двери.       — И ты спи, «мучительница».       Френсис толкнул дверь и, протиснувшись между стеной и отодвинутым туалетным столиком, скрылся за ней. Он запер дверь со своей стороны, Шарлотта подвинула столик на место и уселась перед ним, вглядываясь в своё отражение в зеркале. Может быть, и правда ещё поваляться? Но спать ей не хотелось. Шарлотта задумалась, перебирая в памяти неприличные подробности сегодняшней ночи и утра. Её взгляд туманился, на губах играла загадочная улыбка. Посидев так какое-то время, Шарлотта поднялась и дёрнула за шнурок колокольчика, призывая миссис Мэдисон. Нужно было привести себя в порядок и подготовиться к официальной встрече с Френсисом в гостиной их квартиры. День рождения Френсиса только начинался, и Шарлотте хотелось сделать этот день незабываемым для него.       Стоит признать, что это ей удалось. Не только ей — им всем, вместе. Когда Френсис позвонил в дверной колокольчик, миссис Мэдисон направилась в прихожую с достоинством королевы, изо всех сил борясь с улыбкой, которая так и норовила растянуть её губы, вредя как её собственной величавости, так и торжественности момента в целом. Впустив Френсиса в прихожую, миссис Мэдисон чуть более пафосно, чем ей самой хотелось бы, произнесла:       — Добрый день, капитан Крозье. Одну минуту.       И, повернувшись к нему спиной, скрылась за дверями гостиной, оставив изумлённого Френсиса одного в полутёмной прихожей. Не успел он как следует подумать о том, что всё это значит, как дверь перед ним распахнулась, и миссис Мэдисон объявила куда-то вглубь гостиной голосом, каким на официальных балах церемонимейстер объявляет о приходе самых важных гостей:       — Капитан Френсис Крозье!       После чего экономка отступила в сторону, давая возможность Френсису войти в комнату, что он и сделал, испытывая при этом некоторое смущение.       Солнце с улицы заливало гостиную мягким приглушённым светом, который, благодаря полуспущенным занавескам на окнах, не казался чересчур ярким. Зато парадный фартук и кружевной чепец на самой миссис Мэдисон были настолько ослепительно-белыми, что Френсис зажмурился, бросив на неё быстрый вопросительный взгляд. Однако ему не пришлось долго любоваться нарядом экономки. Навстречу Френсису уже шли Джеймс и Шарлотта.       Джеймс протянул руку:       — Добрый день, Френсис. С днём рождения тебя!       Крозье крепко пожал протянутую руку, после чего мужчины обнялись, похлопывая друг друга по плечам. Крозье был ниже ростом, и отчего-то этот факт делал их объятия в глазах Шарлотты особенно трогательными. Она стояла рядом с Джеймсом и улыбалась, пока мужчины обменивались рукопожатиями, объятиями и любезностями.       — Ох, Френсис, какой же вы красивый, — выдохнула Шарлотта, когда пришла её очередь поздороваться с капитаном Крозье.       И действительно, Френсис постарался от души. Он успел ещё немного поспать, покинув Шарлотту достаточно ранним утром, и теперь выглядел бодрым и свежим. Судя по его гладко выбритым щекам и тщательно уложенным волосам, он успел также сходить в парикмахерскую. Штатский сюртук, брюки и великолепный новый жилет сидели на нём безупречно. А модный галстук — подарок Шарлотты — украшала булавка с крошечным золотым корабликом — точной копией кулона, красовавшегося на открытой шее самой Шарлотты.       — Благодарю вас, — он был действительно смущён. — Я… старался.       «Господи, ну до чего же он мил! — одновременно подумали «супруги» Фицджеймс, глядя на слегка покрасневшего Френсиса. — Какие чудесные у него веснушки!»       — Миссис Мэдисон. Можете накрывать на стол, — распорядилась Шарлотта.       Экономка с достоинством поклонилась и величественно покинула гостиную, дав наконец возможность Шарлотте броситься Френсису на шею со словами:       — Поздравляю, Фрэнки!       — Поздравляю, Фрэнк! — Джеймс подошёл к ним, держа в руках длинную коробку, покрытую тёмно-синим бархатом. — Это тебе от нас с Лотти.       Подавая коробку Френсису, Джеймс открыл её. Внутри, как Френсис и предположил, оказалась великолепная подзорная труба. Френсис бережно вынул её, подержал в руке, словно примеряя, насколько она удобна, и с удивлением отметил, что и по весу, и по тому, как она легла в его ладонь, эта подзорная труба ничем не отличается от его старой, потёртой, заслуженной трубы, пережившей с ним не одну экспедицию. Держа подарок на руке, словно пытаясь определить его вес, Френсис вопросительно взглянул на Джеймса.       — Да-да, она имеет такой же объём, вес и форму, как твоя старушка, — подтвердил Джеймс. — Чтобы тебе не нужно было заново привыкать к этому предмету. Твоя ведь совсем уже разболталась. Да и стекло в ней, насколько я знаю, треснуло.       — Спасибо… — Френсис удивлённо качнул головой.       Надо же. Джеймс подумал даже о том, чтобы ему было легко привыкнуть к новой подзорной трубе, чтобы она как можно меньше отличалась от старой. Он быстрым движением раздвинул её и заглянул в окуляр.       — Ого! — невольно вырвалось у него. — Вот это оптика!       — Самая лучшая, какую смог найти, — улыбнулся Джеймс.       — Спасибо… — ещё раз выдохнул Френсис, складывая трубу.       Разглядывая её со всех сторон, он заметил гравировку: «Капитану Ф. Крозье от коммандера Дж.Фицджеймса».       — Вот это подарок! Не ожидал. Стоило ли, Джеймс?       — Тебе не нравится? — в голосе Джеймса было столько разочарования, что Френсису захотелось ударить себя.       — Ну что ты? Наоборот. Слишком нравится. Думаю, стоило ли тебе так тратиться на меня. Тем более что неизвестно, удастся ли мне ещё хоть когда-нибудь выйти в море.       — Удастся. Конечно, удастся. И, конечно, стоило. Нам с Лотти очень хотелось сделать тебе приятное.       — И вам это удалось, — растроганно ответил Френсис.       — А это, — вмешалась Шарлотта, — дополнение ко всем прочим подаркам, — и она вручила Френсису большущую коробку с конфетами.       — Ну, задарили, — улыбнулся Френсис широко и как-то совсем по-детски. — Спасибо вам.       Его слова шли от самого сердца — и это чувствовалось. Шарлотта любовалась любимым — улыбка со щёлочкой между передними зубами, веснушки на покрасневших от удовольствия щеках. Сейчас она испытывала к Френсису какую-то непонятную, трогательную, почти материнскую нежность. Ей было так хорошо оттого, что она смогла доставить ему радость. Она и Джеймс — милый Джейми, её самый лучший в мире брат.       Чтобы скрыть свой внезапный порыв, Шарлотта улыбнулась озорно, сверкнув глазами и по-деловому спросила:       — Ну что? Будем поздравлять именинника по-ирландски?       — О, нет, только не это! — Френсис, уже сложивший подарки на стол, шутливо поднял руки. — Пощадите. Я слишком стар. Мне не пережить подобных поздравлений.       Джеймс вопросительно взглянул на Шарлотту:       — А по-ирландски — это как?       — Берём именинника за ноги и стучим головой об пол столько раз, сколько ему лет, — широко улыбаясь, поведала Шарлотта.       — Плюс ещё один раз — на счастье — добавил Френсис. — Но, думаю, для трупа это уже не принципиально.       — Неужели правда? — Джеймс в изумлении уставился на Крозье.       — Чистая правда, — подтвердил тот.       — Какой кошмар, — расхохотался Джеймс.       — Как сказала миссис Мэдисон, узнав об этом: «Ну и дикий же народ!»       — Не обижайся, Френсис, но с этим трудно не согласиться, — продолжал похохатывать Джеймс.       — Да я и не обижаюсь, — улыбнулся тот в ответ.       В этот момент дверь в столовую распахнулась, и миссис Мэдисон пригласила всех к столу таким тоном, будто среди присутствующих находился по меньшей мере герцог Букингемский. Разложив по тарелкам суп и рыбу, экономка величественно удалилась. Джеймс достал из ведёрка со льдом бутылку шампанского и, откупорив её, наполнил бокалы. Водрузив бутылку на место и изящным жестом приподняв свой бокал, Джеймс уже собирался сказать первый тост в честь именинника, как вдруг Шарлотта внезапно побледнела, не говоря ни слова, прикрыла рот рукой и пулей вылетела из-за стола. Мужчины в тревоге переглянулись и, поднявшись со своих мест, устремились следом.       Примчавшись за Шарлоттой в спальню и не найдя её там, они бросились к туалетной комнате, откуда доносились характерные звуки — судя по всему, Шарлотту неудержимо выворачивало на изнанку. Оба, и Джеймс, и Френсис, кинулись к ней на звуки рвотных спазмов и извергаемой из её горла жидкости. Оказавшись на пороге туалетной комнаты, мужчины увидели Шарлотту, стоявшую к ним спиной, согнувшуюся почти пополам над умывальным тазом и самозабвенно блюющую в него.       — Лотти, тебе помочь? — Джеймс первым ввалился внутрь.       Шарлотта предостерегающе выставила назад и приподняла левую руку, правой вцепившись в край тазика.       — Нет… Воды… Принесите… — прохрипела она в перерыве между двумя спазмами.       Френсис бросился на кухню за водой. Примчавшись обратно с полным графином воды и стаканом в руках, Френсис увидел, что рвота у Шарлотты, слава Богу, кажется, прекратилась. Она стояла ровно, по-прежнему спиной ко входу, заметно дрожа, и Джеймс поддерживал её за талию.       — Лотти, вот вода, — позвал Френсис.       — Спасибо, — дрожа и запинаясь, сказала она. — Слейте мне… на руки… кто-нибудь.       Джеймс взял у Френсиса графин и стал лить воду в её подставленные лодочкой ладони. Несколько раз плеснув водой в лицо, Шарлотта снова выпрямилась и оглядела себя.       — Пить, — попросила она.       Френсис подал Джеймсу стакан. Тот наполнил его остатками воды из графина и протянул Шарлотте. Она выпила, всё ещё заметно дрожа. Пару раз её зубы стукнули о край стакана. Джеймс взял стакан из рук Шарлотты, поставил его на столик, и, обнимая Шарлотту за талию, повёл к выходу, где её подхватил, встав с другой стороны, встревоженный Френсис. Вдвоём они усадили Шарлотту на кровать, подсунув ей под спину подушку и уселись рядом, пытливо заглядывая в её побледневшее лицо, не пытаясь скрыть своего беспокойства.       — Лотти, что случилось? Отчего всё началось?       — От рыбы… — простонала Шарлотта, хватаясь за горло. Казалось, одно воспоминание об этом продукте способно вызвать новые спазмы и вновь вывернуть наизнанку все внутренности.       Мужчины удивлённо переглянулись.       — Но ты ведь её даже не попробовала… — растерянно произнёс Джеймс.       — Хватило вида и запаха, — слабо проговорила Шарлотта. — Не напоминай. А то я снова… — И она судорожно сглотнула. — Дайте ещё… воды.       Френсис сходил в уборную за графином, выплеснул остатки воды в стакан и поднёс его к губам Шарлотты. Та жадно выпила, придерживая стакан своей ладонью поверх его руки.       — Надо послать за доктором, — сказал Френсис.       — Не надо, — Шарлотта удержала его за руку, в которой был стакан.       — Но тебе ведь нехорошо, — вмешался Джеймс. — Пусть доктор осмотрит тебя, назначит лекарство…       — Я уже в порядке, — голос Шарлотты звучал твёрже. — А доктора — не надо. Думается мне, что миссис Мэдисон разбирается в подобных болезнях не хуже любого доктора.       — Миссис Мэдисон? — Джеймс перевёл возмущённый взгляд с Шарлотты на Френсиса. — С каких это пор миссис Мэдисон стала у нас светилом медицины?       — Это и не обязательно, Джейми, — мягко сказала Шарлотта, беря Джеймса за руку. — Миссис Мэдисон — женщина, и этого достаточно. Она утверждает, что я беременна. И что тошнота, рвота и непереносимость некоторых запахов — при беременности нормальное явление.       После этих слов в комнате повисла напряжённая тишина. Мужчины сидели, потеряв дар речи, бросая недоумённые взгляды то на Шарлотту, то друг на друга. Каждый пытался что-то сказать, но слов было так много, что они теснились в горле, так и не попытавшись вырваться наружу. Поглядев на них какое-то время, Шарлотта внезапно откинулась на подушку и расхохоталась — громко, заливисто.       — Ну и ну! — она хохотала всё сильней и заразительнее. — Видели бы вы сейчас свои лица! Ой, не могу!       Шарлотта буквально заливалась хохотом. Её щёки покраснели, глаза превратились в узкие щёлочки, из них по щекам катились слёзы.       — Мальчики… Чего… вы… испугались? — задыхаясь от смеха, спросила она. — Не вам же… в конце концов… рожать. Эх, вы… Папаши!       Мужчины переглянулись и наконец поняли причину её безудержного веселья. Каждый увидел лицо другого, представил себя — и вот они уже оба залились хохотом, вторя звонкому задорному смеху Шарлотты.       — Лотти… Неужели это правда? Не могу поверить, — тихо и проникновенно произнёс Френсис, когда они все отсмеялись.       Он бережно положил свою большую ладонь Шарлотте на живот и заглянул ей в глаза. Она накрыла его руку своей ладонью и серьёзно ответила:       — Миссис Мэдисон говорит, что почти уверена. Но пока не может дать стопроцентной гарантии.       — Почему? — поинтересовался Джеймс.       — Потому что все признаки присутствуют, — ответила Шарлотта, — но срок ещё слишком мал, и живот незаметен.       — А когда это станет заметно? — нетерпеливо спросил Френсис, поглаживая Шарлотту по животу.       — Не знаю. Позже. Со мной такое случилось в первый раз, если что.       — Дай Бог, не последний, — широко улыбнулся Джеймс.       Шарлотта улыбнулась и шутливо ударила его кулачком в плечо.       — Ты чего дерёшься? — обиженно протянул он. — Раньше ты меня никогда не била. Точно, беременная, — поддразнил он Шарлотту.       — Почему же ты раньше не сказала? — не поддержал их игру Френсис.       — Я хотела, чтоб наверняка. Чтобы точно знать. А то испугаю вас до полусмерти, а окажется, что никакая это не беременность. Что тогда с вами делать?       — Испугаешь? — воскликнул Джеймс. — Да она просто радовать нас не хотела!       Он театрально простёр руки к Френсису. Тот сидел рядом с Шарлоттой, будто оцепенев, машинально поглаживал её животик и напряжённо думал о чём-то. Казалось, мысли Френсиса унесли его так далеко, что реальность для него полностью исчезла. Внезапно он сполз с кровати, встал перед Шарлоттой на колени и, совершенно не стесняясь Джеймса, поцеловал её живот.       — Лотти, — тихо сказал он. — Спасибо, Лотти. Спасибо, родная. Лучшего подарка ты мне сделать просто не могла.       Он уткнулся лицом в её платье, обнял колени, и замер так, словно не мог надышаться ею. Шарлотта запустила пальцы в его волосы и тоже замерла, не в силах вымолвить ни слова. Увидев, как Джеймс сделал движение, чтобы встать с кровати, она потянула к нему руку, словно призывала к себе. Джеймс послушно придвинулся к Шарлотте. Она обняла его и притянула его голову к себе на плечо.       — Не уходи, Джейми. Официально это будет твой ребёнок. Ты здесь не чужой и не лишний, — тихо, но твёрдо произнесла Шарлотта.       — Спасибо, — прошептал Джеймс, и голос его прозвучал так, будто он только что услыхал об отмене собственного смертного приговора.       Посидев так, лаково поглаживая волосы своих «любимых мальчишек», Шарлотта через какое-то время заявила уже совсем другим тоном:       — Ну, так мы будем сегодня обедать или нет? Там, наверное, всё уже остыло. Миссис Мэдисон рвёт и мечет. Она ведь так старалась. А вы… Как вам не стыдно? Что вы тут устроили?       — Мы устроили? — мужчины переглянулись, искренне удивляясь нахальству, с которым она переложила всё «с больной головы на здоровую».       — Конечно, вы. А кто же ещё? — Шарлотта улыбалась гаденькой улыбкой пай-девочки, незаметно для взрослых подстроившей пакость. — Вот пожалуюсь на вас миссис Мэдисон — будете знать.       — Злюка, — Джеймс выскользнул у неё из-под руки и встал с кровати. — Френсис, хватит её целовать! Эту вредину… Она собирается наябедничать на нас миссис Мэдисон, — протянул он голосом капризного ребёнка.       Френсис поднял голову и неохотно поднялся с колен.       — Пускай ябедничает, — ответил он с лёгкой улыбкой. — Ей теперь вообще всё можно.       — Вот так, — торжествующе заявила Шарлотта, показав Джеймсу язык.       Тот в ответ скорчил ей рожу, и оба захохотали. Френсис медленно возвращался из потока своих мыслей. Известие о том, что Лотти ждёт ребёнка — его ребёнка! — поразило своей неожиданностью. Оно было странным, волнующим, тревожным, но одновременно будило в душе какую-то необъяснимую, тихую радость. У него будет ребёнок. Сын или дочь… Сейчас это неважно. Его продолжение. Плоть от плоти. То, чего он так сильно хотел все годы своего одиночества, не отдавая себе в этом отчёта. И вот теперь известие о беременности Лотти так умилило его и так… напугало? Теперь, когда призрачная мечта становилась осязаемой, обретала плоть и кровь, ему внезапно сделалось тревожно. Вдруг эта новая жизнь изменит их с Лотти отношения? Вдруг из них исчезнет то, чем он так дорожит сейчас?       Ребёнок… Его ребёнок будет носить фамилию Джеймса. Узнает ли он когда-нибудь правду о своём настоящем отце? Шарлотта всегда заботилась о том, чтобы всем, кого она любит, было хорошо и спокойно. Позаботится ли она о том, чтобы рассказать их продолжению об отце? Хватит ли у неё смелости? А у него? Ведь он не будет иметь на своего ребёнка никаких прав…       Но, несмотря на все вопросы, терзавшие мозг и сердце Френсиса, главным чувством, перекрывающим все страхи и тревоги, всё же была радость. Она росла, ширилась, пульсировала в висках, требовала выхода в громком крике, чтобы весь мир узнал — он станет отцом! ОН! СТАНЕТ! ОТЦОМ!       — Мальчики. Идите, поешьте вдвоём. Когда миссис Мэдисон поменяет блюда — позовите меня. А я пока приведу себя в порядок, — сказала Шарлотта совершенно будничным тоном.       — Ну нет, — заявил Джеймс. — Я сейчас же скажу миссис Мэдисон, чтобы убрала со стола эту…       Шарлотта предостерегающе подняла руку.       — В общем, сейчас всё будет. Против супа ты ничего не имеешь?       — Нет, — улыбнулась Шарлотта.       — Тогда ждите меня здесь, я сейчас всё устрою.       Джеймс метнулся в столовую. Когда он вернулся, чтобы позвать Френсиса с Шарлоттой, они тихонько целовались, позабыв обо всём на свете.       — Это ещё что такое? — с притворным возмущением воскликнул Джеймс. — Кто начинает с десерта? Марш за стол. Оба!       — Побьём его? — задушевно спросила Шарлотта, глядя на Френсиса, не выпускавшего её из объятий.       — Непременно, — ответил он, отстраняясь от Шарлотты.       — Если догоните, — хохотнул Джеймс, бросаясь от них наутёк.       Френсис и Шарлотта с хохотом помчались вдогонку. В столовой миссис Мэдисон торопливо ставила новые тарелки. Рыбы на столе не было, поэтому весь дальнейший обед прошёл без эксцессов. Всем троим было весело и уютно друг с другом. Пирог с черникой в исполнении миссис Мэдисон был великолепен и божественно таял во рту.       В конце обеда Френсис громогласно поблагодарил миссис Мэдисон за устроенное ею роскошное пиршество. Экономка смешалась, на миг утратив своё напускное величие и покраснела от удовольствия. Но в следующую минуту уже сумела взять себя в руки и величественно ответствовала голосом, полным обычного достоинства:       — Это моя работа, капитан Крозье.       — Я и благодарю вас за прекрасно выполненную работу, — сказал Френсис, чем вызвал новый прилив удовольствия у миссис Мэдисон и новый румянец на её щеках.        Джеймс непрестанно шутил. Шарлотта подхватывала его шутки. Френсис откровенно хохотал и наслаждался этим представлением. Его здесь любили. Ему были рады. И, что самое удивительное — его благодарили за то, что он родился и считали этот день праздничным. И он испытывал ответное чувство любви и горячей признательности к ним обоим — и к Джеймсу, и особенно к Шарлотте, за то, что они смогли стать для него настоящей семьёй. Семьёй, которая вскоре пополнится новым членом — его и Лотти продолжением. Это ли не счастье?       И пускай он не попал в экспедицию, пускай он упустил шанс прославить своё имя. Если альтернативой этому была любовь Шарлотты, он, Френсис Родон Мойра Крозье, себя неудачником не считает. Нет, не считает. Наоборот — теперь он знал, что вытянул счастливый билет, и судьба наконец-то улыбнулась ему.       Поздно вечером Френсис уходил к себе — в квартиру, расположенную на одной лестничной площадке с жилищем Джеймса и Шарлотты. Миссис Мэдисон заперла за ним дверь и отправилась на кухню. Вода для купания миссис Фицджеймс уже была нагрета и ждала на плите своего часа. Экономка успела убрать в туалетной комнате Шарлотты, и теперь там всё сияло чистотой и пахло фиалковым мылом.       Шарлотта подошла к Джеймсу и взяла его за руку:       — Спасибо, Джейми. Ты был, как всегда, неотразим, — устало произнесла она, упираясь лбом в его плечо.       — Я старался, — улыбнулся он.       — Мы ведь сумели устроить ему праздник? — Шарлотта подняла глаза на брата.       — Думаю, да, — он потрепал её по щеке. — Особенно ты постаралась. Твой сюрприз превзошёл все наши задумки.       — Поверь, это не входило в мои планы, — вздохнула Шарлотта.       — Но подарок и впрямь получился шикарный, — улыбнулся Джеймс.       — Однако тебе грустно, — Шарлотта снова виновато уткнулась лбом в его плечо.       Джеймс промолчал. Врать Шарлотте не было смысла — она всегда чувствовала его настроение и понимала буквально с полувзгляда. А ему сейчас действительно было грустно — и он не знал, отчего.       — Мне кажется, ты понимаешь меня гораздо лучше, чем я сам себя понимаю, — Джеймс склонил голову и прикоснулся щекой к макушке Шарлотты.       — Это потому, что я люблю тебя, Джейми. Любовь — это ведь не только постель.       — Тогда скажи, отчего мне грустно сейчас?       — Наверное, оттого, что ты немного жалеешь, что это — ребёнок Френсиса.       Шарлотта взяла руку Джеймса и положила её к себе на живот.       — Но это и твой ребёнок тоже. Почувствуй это. Я люблю вас обоих, Джейми. Я так вас люблю…       — Я знаю. И я… постараюсь. Тем более что для всех это будет мой ребёнок. А любовь к собственному ребёнку не сыграешь — её нужно почувствовать.       — Думаю, Френсис тоже страдает. От невозможности признать малыша и дать ему своё имя.       — Бедный Френсис, — искренне посочувствовал Джеймс.       — И ты тоже бедный. Вы оба — мои бедные мальчики, — вздохнула Шарлотта.       — Все мы бедные, — горько улыбнулся Джеймс, осторожно убирая руку с её живота. — Потому и держимся вместе.       — Мы держимся вместе, чтобы поддерживать друг друга. И по возможности делать жизнь каждого более счастливой. Приносить друг другу радость. Но иногда причиняем боль.       — Я предпочту испытывать боль рядом с вами, а не вдали от вас, — тихо произнёс Джеймс. — Да и не боль это вовсе. Всего лишь грусть. Это пройдёт, — сказал он, погладив её по голове. — Спокойной ночи, Лотти.       — Спокойной ночи, Джейми.       Придя в свою спальню, Джеймс разделся и улёгся в кровать, закинув руки за голову. Ему не спалось. Он лениво думал о том, что сейчас происходит у него за стеной, в спальне Шарлотты. Копаясь в душе, анализируя малейшие оттенки собственных ощущений, Джеймс пришёл к выводу, что действительно не завидует происходящему там. Он не обманывал себя, утверждая, что сумел побороть телесное притяжение к Лотти. Но, кажется, вместе с ним он убил тягу к женщинам вообще, в принципе. «Перестарался ты, друг мой Джеймс, явно перестарался», — думал он, лёжа в темноте спальни.       Может быть, это и есть причина его зависти к Френсису? К Френсису Крозье, который оставит своё продолжение на Земле, несмотря на то, что не сможет дать ему своё имя? Но разве дело в имени? А в чём, если не в нём? И что такое имя? «Фицджеймс»… Джеймс, сын Джеймса. Стоит ли передавать кому-то эту дурацкую кличку? А что стоит передавать? Гамбье? Хотел бы он называться Гамбье и всякий раз испытывать жгучий стыд при упоминании делишек собственного папаши? Может быть, как раз Фицджеймс — то имя, которое стоит оставить потомкам? Пусть даже в их жилах не будет ни капли его крови? Впрочем… В них будет кровь Лотти, а это всё равно, что его кровь. Господи, как всё сложно и запутанно!       А ведь Френсиса и впрямь жаль. Быть чужим в глазах собственного ребёнка — что может быть больнее? Слышать, как твоя плоть, твоё продолжение называет папой не тебя. Хранить печать молчания на устах и ни словом, ни намёком не дать понять малышу, кто его настоящий отец. Его собственные переживания не идут ни в какое сравнение с теми, которые должен испытывать Френсис. И если он ещё не осознал их сейчас, то обязательно испытает в будущем.       Эта мысль пронзила Джеймса, подобно молнии. Она моментально испепелила всю его грусть, заменив её сочувствием к Френсису. Конечно, в будущем он, Джеймс Фицджеймс сделает всё, чтобы ребёнок Лотти узнал правду о своём настоящем отце. Но это будет нескоро — только тогда, когда он станет достаточно взрослым, чтобы правильно воспринять эту информацию. «Что значит — достаточно?» — подумал Джеймс, вспомнив об отце Шарлотты. Когда именно наступает этот срок «достаточной» взрослости? В любом случае, он обязательно расскажет Френсису о принятом решении. Завтра же расскажет. Всё-таки Джеймс надеялся хоть немного облегчить переживания друга.       Впрочем, время для этих переживаний пока не пришло. Ребёнок ещё должен был появиться на свет и, как понимал Джеймс, случится это не скоро. «Лишь бы был здоров, — подумал он. — Лишь бы они оба были живы и здоровы — и он, и Лотти».       «И Френсис», — промелькнула короткая мысль в его засыпающем мозгу. «Конечно. И Френсис», — ответил он сам себе, окончательно проваливаясь в сон.       Тем временем Шарлотта, которой миссис Мэдисон помогла освободиться от платья и, главное, от ненавистного корсета, вымыться и приготовиться ко сну, закрыла за экономкой дверь на задвижку и отодвинула туалетный столик от другой двери — той, что соединял их с Френсисом комнаты. Она тихонько постучала условным стуком в дверь — и Френсис тотчас же появился на пороге, уже истомившийся в ожидании сигнала. Они оставили дверь приоткрытой и столик отодвинутым, как делали это всегда на случай, если Френсису придётся срочно ретироваться к себе. Он подошёл к Шарлотте и нетерпеливо обнял её. Она потянулась навстречу его ласкам и поцелуям, готовая дарить их ему в ответ. Вскоре их халаты были сброшены на пол, а сами они оказались в постели, обжигая друг друга бурными ласками, которые раньше показались бы Френсису верхом разврата. Сейчас он не стыдился своей похоти. Да и не похоть это была, не низменное стремление удовлетворить свои животные инстинкты. Это было желание отдавать любимой женщине то, что она так щедро дарила ему — и желание это окрыляло, доводило обоих до неистовства.       Однако сегодня, распалив Шарлотту до предела, Френсис вдруг остановился, поражённый одной мыслью.       — Послушай, Лотти… — он замер, лёжа на боку рядом с ней, изнемогающей от желания. — А мы не навредим этим… ребёнку?       Шарлотта замерла. Кажется, такая мысль раньше не приходила ей в голову.       — А как мы можем навредить? — спросила она, продолжая удерживать его руку у себя на лобке.       — Ну-у. Вдруг я проникаю туда и… задеваю его? — неуверенно спросил Френсис.       — Но ведь до сегодняшнего дня ничего плохого не случилось? — голос Шарлотты прозвучал жалобно. Мысль, что придётся отказаться от всего, что доставляло им столько наслаждения, пугала её и вызывала протест.       — Не случилось… — задумчиво произнёс Френсис. — У кого бы узнать?       — Я спрошу у миссис Мэдисон, — пообещала Шарлотта. — Но ты же знаешь, какая она. Думаю, она скажет, что любые сношения в этот период запрещены. Ещё и губы осуждающе подожмёт.       — Да уж…       Рука Френсиса, которую Шарлотта всё так же продолжала удерживать, машинально задвигалась, поглаживая нежный пушок. Шарлотта напряглась, внутренне содрогнулась и подалась бёдрами навстречу его ласке.       — Знаешь, что? — сказала она, чувствуя, что дыхание её постепенно начинает сбиваться с ритма. — Давай будем делать это неглубоко. От ласк ничего плохого не случится. А проникать в меня ты станешь осторожно и не до конца. Ты ведь сможешь себя контролировать?       Сможет ли он себя контролировать? Френсис не знал. До сегодняшней ночи в этом не было необходимости. Они оба мчались вперёд, к финишу, влекомые потоком, вернее, бурной лавиной страсти. Но теперь… Теперь ему нужно было позаботиться о безопасности — её и их будущего ребёнка. Сможет ли он контролировать себя ради подобной цели? Ещё бы он не смог!       — Давай попробуем, — хрипло прошептал Френсис, уже вновь распалившийся от того, что его палец проник в её горячее влажное отверстие и от мысли, что ей это нравится — вон как крепко прижимает она его руку и как нетерпеливо двигает бёдрами навстречу его пальцу.       Он раздвинул ноги Шарлотты и умостился между ними, целуя заветный бугорок, прикосновения к которому всегда доводили её до экстаза. Он ласкал и ласкал её, загораясь от её тихих стонов, от попыток вырваться, оттолкнуть его голову, от её вкуса и запаха — до тех пор, пока не ощутил, что она на пределе и что сам он уже закипает от переполняющей его страсти. А ощутив это, приподнялся над Шарлоттой, навис, опираясь на вытянутые руки и стал входить в неё медленно и осторожно, с благодарностью чувствуя, как она сжимает и разжимает кольцо мышц вокруг его члена. И — странное дело — он не врывался в неё с неистовой силой разогнавшегося до предела локомотива, однако ощущения от этого были не менее острыми. Его медленное и осторожное проникновение вызывало не меньше наслаждения. А вот нравилось ли это Шарлотте?       Френсис посмотрел на неё. Шарлотта лежала под ним, полузакрыв глаза, обхватив его руками и двигаясь в такт его движениям. Лицо её в этот миг выражало блаженство, как будто теперь она могла насладиться подробностями их соития, незамеченными ранее. Вот она вздрогнула, запрокинула голову и тихонько застонала. Её палец проник в ложбинку между его ягодицами, заставив Френсиса содрогнуться в ответ. Он ещё успел удивиться, что может полностью контролировать себя в момент, когда волна блаженства, связанного с облегчением, освобождением от переполнявшего член желания, накрыла его с головой. И тем не менее его разум оставался ясным всё то время, на протяжении которого тело тонуло в волнах удовольствия.       Френсису не было нужды спрашивать, было ли ей хорошо. Он научился определять это по её виду, по тончайшим нюансам мимики, даже по дыханию. И сейчас он видел, чувствовал, понимал — Шарлотта получила удовольствие, несмотря на то, что он был очень осторожен с ней и сдерживал свою страсть.       Френсис улёгся на бок рядом с ней и прикрыл глаза. Какое-то время они лежали молча, прислушиваясь к своим ощущениям. Шарлотта первой нарушила молчание:       — Фрэнки. Скажи честно. Тебе было хорошо?       — Да. А тебе?       — Да, — Шарлотта повернулась на бок и благодарно коснулась губами его груди. — Значит, мы можем и дальше… быть вместе.       — Мы в любом случае спали бы вместе, даже если бы запретили себе… всё это, — Френсис прижал её покрепче.       Шарлотта неожиданно всхлипнула:       — Я так боялась, что нам пришлось бы…       — Спать отдельно? Но почему? — Френсис действительно не понимал.       — Ну, если мы спим вместе… Тебе захочется… Ну… А нам нельзя. В общем, чтобы не вводить тебя во искушение.       — Думаю, если мне чего-то захочется, ты найдёшь способ удовлетворить моё желание. Ты ведь у меня такая изобретательная, — Френсис крепко поцеловал Шарлотту.       — И правда, — улыбнулась она, когда поцелуй был завершён. — Что это я? Конечно, я смогу… облегчить ваши страдания, капитан Крозье.       Френсис вздохнул с облегчением, увидев, что Шарлотта перестала беспокоиться и окончательно развеселилась.       — Ну а я в свою очередь сделаю всё, чтобы вы, мэм, испытали не меньшее удовольствие.       — Не сомневаюсь в этом.       Шарлотта обняла Френсиса и ещё крепче прижалась к нему.       — Давай спать, именинник?       — Давай.       Френсису действительно хотелось спать. Переживания сегодняшнего дня хоть и были приятными, но всё же утомили его. Ещё никогда его собственный день рождения не приносил Френсису столько приятных волнений. Да и заканчивался он прекрасно — его обнимала любящая и любимая, полностью удовлетворённая им женщина. Которая, к тому же, прошептала, крепко прижимаясь к нему и нежно касаясь губами его уха:       — Даже просто лежать рядом с тобой — удовольствие. Не меньшее, чем всё остальное.       Разве не стоили эти слова всех жертв, неудобств и лишений, которые ему приходилось и ещё придётся переживать из-за того, что именно она, Шарлотта Фицджеймс, стала избранницей его уставшего от одиночества сердца?