Нам вместе быть...

      После возвращения Джеймса из Брайтона супруги Фицджеймс вели достаточно уединённую жизнь. Пару раз их приглашал к себе Барроу-младший, разумеется, без Крозье. Несколько раз они бывали в гостях у Барреттов и приглашали их к себе с ответными визитами. Чаще всего и их, и Крозье приглашала к себе леди Франклин — то на званый вечер, то на простой семейный ужин. Вначале все трое охотно принимали эти приглашения. Однако вскоре визиты в дом Франклинов стали их тяготить — и вовсе не потому что у Шарлотты за ужином случались приступы тошноты. Всё дело было в Софии Крэйкрофт, которая вдруг стала вновь оказывать знаки внимания капитану Крозье. Френсис недоумевал, пытаясь понять причину столь внезапно разгоревшегося интереса мисс Крэйкрофт к своей персоне. Шарлотта, как всегда, легко нашла объяснение, которое всем показалось единственно правильным.       — По-моему, её просто беспокоит, что ты перестал обращать на неё внимание, Фрэнк. Вот если бы ты продолжал обхаживать её, умолять, заглядывать в глаза — она бы в твою сторону и не посмотрела. А так… Охотнику стала безразлична добыча — и это обидно для добычи. Её больше не хотят. Вот она и пытается вернуть свою ценность в глазах охотника.       Разумеется, Шарлотта была права. Видя полное равнодушие там, где ранее пылал пожар страсти, София Крэйкрофт злилась и недоумевала. Он больше не любит её? Да как он посмел? Его равнодушие могло означать только одно — у Френсиса появилась другая женщина. Однако рядом с ним не было замечено никого, кроме Шарлотты Фицджеймс. Неужели?.. Не может быть! София уже готова была поверить в роман Френсиса с Шарлоттой, когда стало известно, что миссис Фицджеймс находится в интересном положении. Кроме того, Шарлотта делала всё, чтобы в обществе сложилось мнение о том, как она обожает своего супруга. Это было несложно — Шарлотта действительно любила «милого Джейми», ласковые нежные взгляды, обращённые на него, давались ей без всякого труда, а отличить сестринскую любовь от супружеской постороннему наблюдателю не представлялось возможным. Так что Софии пришлось отбросить свои подозрения относительно Шарлотты. Тем большую злость вызывало в ней равнодушие Крозье. Одно дело, когда тебя предпочли другой женщине и совсем иное — когда тобою просто перестали интересоваться, даже не найдя никого взамен. София прилагала максимум усилий, чтобы вернуть себе внимание Френсиса, отчего тот в её присутствии пребывал в постоянном напряжении, отражая настойчивые попытки втянуть его в разговор и вызвать проявление признаков прежней влюблённости.       Поначалу Шарлотта слегка подтрунивала над Френсисом по этому поводу, но видя, что каждый визит в дом Франклинов он воспринимает, как восхождение на эшафот, предложила:       — Фрэнк, что мешает тебе отказаться от этих визитов под благовидным предлогом?       Крозье воспринял эту идею с несказанным облегчением. Получив пару раз невнятные записки с отказом и ссылками на занятость какими-то срочными «делами» в ответ на приглашения к ужину, леди Франклин, женщина далеко не глупая, перестала приглашать Френсиса к себе. На просьбу Софии повторить приглашение, леди Джейн ответила:       — Ты же сама видишь, милочка — твои приставания отбили у него всяческую охоту посещать наш дом. В конце концов, разве не этого ты хотела, когда он донимал тебя своими предложениями руки и сердца? Подумай, какие неудобства ждут тебя, если он снова возьмётся за старое?       София вздохнула. Сейчас она была бы вовсе не прочь, чтобы Френсис «взялся за старое». Разумеется, она не собиралась принимать его предложение. Но осознание, что он любит её, было приятно и терять его вовсе не хотелось.       — Ничего, — утешила её леди Джейн. — Подожди, когда вернётся сэр Джон, а с ним и сэр Хэйвуд. Вот уж кто действительно подходящая для тебя партия.       София снова вздохнула. Конечно, из всех мужчин, посещавших их дом, ей больше всего нравился коммандер Фицджеймс. Но, к сожалению, он был женат. Более того — любил свою противную жену, которая, к тому же, была беременна. И рядом с которой постоянно увивался Френсис. Они даже квартиры снимали в одном доме! Однако доказательств их связи у Софии не было, а подозрения — это всего лишь подозрения. Приходилось смириться. Тем более что Фицджеймсы тоже перестали посещать их дом. Правда, сделали они это не так резко, как Френсис, а постепенно — их визиты стали всё более редкими, а отказы они мотивировали плохим самочувствием Шарлотты. Отказы эти воспринимались леди Джейн, как весьма обоснованные — со временем беременность Шарлотты проявлялась всё более явственно.       Довольно часто Шарлотта отправляла Джеймса на вечеринки к друзьям — к Барроу, Барреттам или на холостяцкие пирушки со Смитом и Стоуксом, чтобы он повеселился и развеялся.        — Ты не обязан сидеть возле меня, как пришитый! — говорила она ему.       — Да-да, — подхватывал Френсис, — это — моя святая обязанность.       Он неизменно отказывался, когда Джеймс пытался вытащить его с собой. Шарлотта не только не возражала, но даже требовала от Френсиса, чтобы он «развеялся» в компании с Джеймсом, но тот всегда решительно возражал:       — Вы же оба знаете, что я не любитель подобных увеселений. Я — домосед и «ночной колпак», мне гораздо приятнее провести вечер в домашнем халате в обществе милой Лотти.       После таких аргументов Шарлотте ничего не оставалось, как деланно смириться, ликуя в душе. Выпроводив Джеймса, они ужинали вдвоём, а после сидели рядом, обнявшись, говоря обо всём и ни о чём или просто молчали, прижавшись друг к другу, наслаждаясь этими мгновениями тишины и трепетной уютной близости, которую не променяли бы ни на какие увеселительные мероприятия.       После Френсис уходил к себе, миссис Мэдисон запирала дверь на ключ, помогала Шарлотте раздеться и совершить вечерний туалет и отправлялась к себе. А через какое-то время Френсис появлялся в спальне Шарлотты, полный нежности и горячего желания доставить ей как можно больше удовольствия.        Френсис регулярно получал письма от Росса, в которых Джеймс не переставал звать их в гости. Однако ещё летом Френсис сообщил ему, что Шарлотта чувствует себя не очень хорошо и не выдержит долгую тряскую дорогу. Когда же стало ясно, что Шарлотта действительно беременна, Френсис сообщил об этом Россу с тихой удивлённой радостью, словно не веря, что такое счастье возможно для него. Росс порадовался вместе с ним и оставил всякие попытки заманить его и Фицджеймсов к себе в Эйлбери. Во всяком случае, пока. Зато он продолжал писать письма Френсису, всякий раз адресуя в них несколько строк и Шарлотте.       Шарлотта заметила, что в последнее время ей часто хотелось спать — не только вечером, но и средь бела дня. Случалось, что, придя к ней в спальню, Френсис заставал Шарлотту зевающей, со слипающимися глазами. Тогда они просто укладывались в постель, и она засыпала у него на руке, трогательно и доверчиво прижимаясь к нему. Френсис не испытывал сожаления о не случившемся. В такие минуты его переполняла не страсть, а нежность к милой девочке, к тёплому комочку у него под боком, внутри которого уже зародилась и крепла новая жизнь. Иногда он воспринимал всё это, как чудо — и любовь к нему Шарлотты, и эту жизнь внутри неё, так странно меняющую облик и привычки любимой женщины.       Теперь, любуясь Шарлоттой в моменты близости, он уже явственно различал её небольшой, слегка округлившийся животик. Он целовал и гладил его с особой нежностью, старался удовлетворить её бережно. Оставаясь одна, Шарлотта иногда подходила к зеркалу и смотрела на себя в профиль, отмечая, как изменяется её тело. Время от времени у неё возникал страх, что теперь она некрасивая, и Френсису неприятно смотреть на неё. Но страх этот неизменно пропадал, когда Шарлотта встречала направленный на неё взгляд Френсиса, полный восхищения и любви. Он так откровенно любовался ею, что Шарлотте не нужно было спрашивать вслух, не противна ли она ему. Без слов всё было понятно. И Шарлотта ещё больше любила за это своего милого Фрэнки, самого лучшего мужчину на земле.       Однажды в конце ноября Шарлотта вышла в гостиную, где Френсис и Джеймс играли в шахматы, с таким удивлённо-сияющим лицом, что они оба невольно подняли головы и вопросительно уставились на неё. Шарлотта держала руку на животе, её глаза были широко раскрыты. Голос Шарлотты был тих и прерывался от изумления и восторга:       — Он… Он шевелится… Там…       — Кто шевелится? — не понял Джеймс.       — Ребёнок… Он… пошевелился во мне!       Оба замерли, изумлённо глядя друг на друга.       — А так… бывает? — с сомнением спросил Джеймс.       — Не знаю… Но он же… живой? Значит, должен шевелиться? Я пойду к миссис Мэдисон, — сказала Шарлотта и направилась в кухню к своему главному консультанту и непререкаемому авторитету в вопросах беременности.       Пока её не было, мужчины напряжённо молчали, бросая друг на друга тревожные взгляды. И, хотя Шарлотта отсутствовала всего несколько минут, ожидание показалось им вечностью. Вернулась она с лицом ещё более счастливым и сияющим, чем при первом появлении.       — Миссис Мэдисон сказала, что так и должно быть. И что теперь он будет толкаться всё сильнее. Вот если замрёт и перестанет — тогда надо бить тревогу.       Крозье, за всё время не проронивший ни звука, так же молча подошёл к Шарлотте, совершено не стесняясь присутствия Джеймса, опустился перед ней на колени и уткнулся лицом в её живот. Шарлотта погладила его по жёстким, светлым с рыжинкой и проседью волосам:       — Всё хорошо, Фрэнки.       И, уже обращаясь к ним обоим, с улыбкой спросила:       — Испугались, мальчики?       — Ещё бы, — с облегчением ответил Джеймс. — Эта беременность… Она похожа на какое-то волшебство. Непонятно, а потому тревожно.       — Не бойтесь, хорошие мои, — голос Шарлотты зазвенел от нежности и едва сдерживаемых слёз — в последнее время ей часто хотелось плакать. Её беспокоила такая несвойственная ей плаксивость. Но миссис Мэдисон объяснила, что это — тоже результат беременности, явление, часто сопутствующее оной, как тошнота или сонливость. — Не бойтесь. Всё будет хорошо.       Френсис поцеловал животик Шарлотты и поднялся на ноги, сам растроганный почти до слёз. Теперь он стыдился, что Джеймс мог заметить это его состояние. Но умница-Джеймс уже вновь сидел за шахматной доской и делал вид, что обдумывает очередной ход.       Однако далеко не всегда Шарлотта думала, что всё будет хорошо. Приступы плаксивости накатывали на неё редко, но внезапно, иногда заставая врасплох. Однажды вечером все втроём сидели в гостиной. Вдруг Шарлотта ощутила непреодолимое желание поплакать. Изобразив на лице смущённую улыбку и выдавив: «Простите, я скоро приду», она опрометью бросилась к себе в спальню и залилась горькими слезами. Обычно её слёзы в такие моменты были вызваны мыслью, что во время родов она умрёт. Шарлотта представляла, как её милые мальчики остаются одни, как они горюют по ней и тоскуют без неё. Ей вовсе не было жаль себя. Но она рыдала от жалости к Джеймсу и Френсису, представляя их горе. Вот и на этот раз. Шарлотта тихонько плакала, закрыв лицо руками, стараясь, чтобы никто в гостиной не услышал её всхлипов.       Обычно она успокаивалась быстро. Но не сегодня. Плакать было горько, но отчего-то и сладостно. Шарлотта терпеть не могла это состояние, всегда ругала себя после того, как оно проходило, но ничего поделать с собой не могла. Ей время от времени нужно было поплакать, словно справить естественную нужду. Время шло, а слёзы всё катились по её щекам и никак не хотели останавливаться.       Френсис и Джеймс, поболтав несколько минут о пустяках, смолкли, напряжённо прислушиваясь к звукам за дверью. Тишина становилась тягостной. Шарлотта всё не возвращалась. Мужчины переглянулись.       — Может, нам стоит сходить и посмотреть, как она там? — первым не выдержал Френсис.       Джеймс, уже с минуту покусывавший нижнюю губу, словно ждал этого вопроса, как сигнала к действию.       — Пойдём, — он решительно встал. Френсис нетерпеливо вскочил вслед за ним, и оба едва ли не бегом устремились в спальню Шарлотты.       Джеймс решительно постучал в дверь:       — Лотти, ты в порядке? — громко спросил он.       Услыхав стук и голос Джеймса, Шарлотта замерла. Быстро растерев ладонями слёзы по лицу, она ответила, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия:       — Всё в порядке, Джейми. Я сейчас приду.       Шарлотта лихорадочно поискала платок и, не найдя, тихонько высморкалась в уголок простыни. Может быть, они там, за дверью, услышали этот едва уловимый звук. А может, голос Шарлотты предательски дрожал и ломался. Только Джеймс не поверил ей. Он распахнул дверь спальни и, увидев сидящую на кровати Шарлотту, бросился к ней. Френсис не отставал, успевая на ходу заметить и влажное от слёз лицо Шарлотты, и её припухший нос, и покрасневшие глаза с мокрыми ресницами. Они с Джеймсом уселись по обе стороны от Шарлотты и, обняв её, спросили почти одновременно:       — Что случилось, Лотти? Отчего ты плакала?       Шарлотта энергично помотала головой и улыбнулась — на сей раз уже вполне искренне.       — Ничего не случилось, — теперь её голос звучал уверенно и вполне убедительно. — Вернее… Со мной теперь это иногда случается. Приспичит поплакать — и всё. Хоть что хочешь делай — пока не поревёшь в своё удовольствие — не отпустит. Миссис Мэдисон говорит, что такое с беременными часто случается. Вдруг накатит грусть — и только рёв помогает.       Френсису не нужно было объяснять, как «накатывает грусть». Он помнил о своих приступах меланхолии, которые сейчас прекратились вовсе, но раньше изводили его весьма чувствительно. Если и на Шарлотту «накатывало» такое же — он понимал, как ей тяжело.       — Ты чувствуешь грусть? Или что-то более тяжёлое и неприятное? Тоску? Душевную боль? — спросил он.       — Грусть, — ответила Шарлотта. — И жалость. Мне становится всех жалко — и себя, и вас…       — За что же нас жалеть? — Джеймс в задумчивости поглаживал Шарлотту по плечу, смотря прямо перед собой немигающим взглядом.       — За всё, — Шарлотта вздохнула. — Наверное, так выражается моя любовь к вам. В виде жалости.       Шарлотте не хотелось признаваться в своих мыслях о смерти. Зачем тревожить их, тем более что миссис Мэдисон говорила — такие мысли часто приходят в голову женщинам в её положении.       Как-то Шарлотта стала расспрашивать миссис Мэдисон о том, как проходят роды. Действительно ли это так больно, как говорят.       — Да, мэм, это больно, — ответила экономка. — Тем не менее, женщины со временем забывают пережитую боль и решаются рожать ещё и ещё… Но во время родов всегда кажется, что они больше никогда в жизни на это не согласятся. И не подпустят к себе мужчину на пушечный выстрел. Но всё проходит, и всё повторяется вновь.       — А часто женщины умирают в родах? — отчего-то Шарлотту очень интересовала эта тема.       — Случается, — вздыхала миссис Мэдисон, но тут же встряхивала головой и говорила строго и убедительно:       — Но вам, мэм, это не грозит.       — Почему? — простодушно интересовалась Шарлотта.       — Вы — крепкая, здоровая молодая женщина. Роды — это естественный процесс. Всех нас рожали матери. Если бы они все умирали в родах, человечество давно бы уже исчезло с лица Земли. Бог повелел женщинам в муках рожать детей, но ведь он радуется появлению каждой новой жизни.       Такие разговоры успокаивали Шарлотту, но, тем не менее, она иногда всё же уединялась у себя в комнате, чтобы поплакать всласть. Ей даже удалось убедить своих «милых мальчиков» не расстраиваться из-за этого. Но не получилось убедить их не обращать внимания на её слёзы. Теперь, всякий раз, когда Шарлотта отправлялась поплакать, кто-нибудь из них, чаще Френсис, а иногда и оба, шли за ней и сидели рядом, говоря слова утешения или молча поглаживая её по голове. И Шарлотта была им ужасно благодарна за это. ***       Однажды вечером в начале декабря, когда за окном промозглый ветер швырял в лицо редким прохожим горсти колючей снежной крупы, которая на мостовых и тротуарах превращалась в противную слякоть, все трое сидели в гостиной, радуясь тому, что им никуда не нужно идти в эту хмурую стынь. В камине потрескивал огонь, согревая теплом гостиную. Ярко горела лампа, вкупе с каминным пламенем создавая ощущение тепла, уюта и защищённости в противовес сырой холодной тьме за окном. Островок любви и безопасности посреди неприветливого враждебного мира вокруг.       После ужина мужчины, разомлев в тепле, сняли сюртуки. Шарлотта подбивала их избавиться также от жилетов и галстуков, но они пока стойко держались, не желая «терять лицо» перед своей дамой. Шарлотта задумчиво произнесла:       — Конечно, жаль, что из-за меня мы мало где бываем. Но в такой вечер это — скорее плюс. Не хотела бы я сейчас тащиться к кому-то в гости или в театр.       — Да уж, — подтвердил Крозье. — Как по мне, так лучше этого места нет не только во всём Лондоне, но, пожалуй, и во всём мире.       — Я, пожалуй, соглашусь с предыдущим оратором, — лениво протянул Джеймс в своей обычной аристократичной манере.       — Спасибо, мальчики, что утешаете меня, — Шарлотта улыбнулась им совсем по-матерински. — Но мы действительно ведём слишком уединённый образ жизни. И дальше будет только хуже. По крайней мере, до тех пор, пока я не разрешусь от бремени. А посему я предлагаю внести разнообразие в нашу слишком размеренную жизнь и устроить на Рождество маленький семейный маскарад.       — Маскарад? — мужчины переглянулись.       — Ну да, маскарад. Нарядимся в карнавальные костюмы и повеселимся как следует. Втроём.       — Так-так-так, сестрёнка… Кажется, я начинаю понимать, к чему всё идёт. Даже не думай! — Джеймс строго посмотрел на Шарлотту.       — Джейми! Ну пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — Шарлотта молитвенно сложила руки.       — Нет! И не проси, — Джеймс был непреклонен.       — Но мы же тут все свои, — не сдавалась Шарлотта. — А я так хочу, чтобы Фрэнк увидел это…       — А ты спросила Фрэнка, сам-то он хочет участвовать в этой затее?       — В маскараде? Почему нет? — отозвался Френсис, доселе молча наблюдавший за их диалогом. — Если никто, кроме нас не увидит предстоящего безобразия, я готов.       — Никто, кроме миссис Мэдисон, — заверила его Шарлотта. — Но уж её-то, надеюсь, никто из нас не стесняется?       — Пожалуй. Хотя, думаю, она будет крайне недовольна подобным зрелищем, — ответил Френсис.       — Она многое повидала в нашей семейке, привыкла ко всему. Переживёт и маскарад, — сказала Шарлотта. — Ну так как, Джейми? Ты согласен?       — Только ради вас, — недовольно буркнул Джеймс. — Говорят, беременным нельзя отказывать.       — Вот-вот! — оживилась Шарлотта. — А я и забыла про этот аргумент. Спасибо, что напомнил.       Она потянулась к Джеймсу и примирительно чмокнула его в щёчку.       — Умеешь ты уговаривать, - с притворным недовольством проворчал он, изо всех сил пытаясь подавить улыбку, предательски растягивавшую его губы.       — Джейми, даже Фрэнк не стеснялся в Антарктиде предстать перед всей командой в костюме лакея! — воскликнула Шарлотта.       — Но не в платье же! — парировал Джеймс.       — Но перед кучей посторонних людей, которые ниже его по званию! — не унималась Шарлотта.       — Некоторые офицеры наряжались в платья для театральной постановки, — флегматично заметил Крозье. — Они имели бешеный успех у команды.       — Наверное, вели они себя при этом достаточно непристойно, — заметил Джеймс.       — Нет, всё было в рамках приличий, — возразил Френсис. — Росс умел поддерживать дисциплину в любой ситуации. Хотя, не спорю, некоторые шутки были довольно фривольными. Но для поддержания боевого духа на корабле такие вольности иногда позволительны.       — Решено! — подытожила Шарлотта. — На Рождество у нас будет маскарад!       — Ладно, — вздохнул Джеймс с видом мученика. — Если с моим костюмом всё понятно, то кем нарядитесь вы с Френсисом?       — Ну, с моим пузом выбор невелик, — улыбнулась Шарлотта, поглаживая себя по животу. — Солидный мужчина в халате… Да, конечно! Я буду турецким султаном. Намотаю на голову тюрбан из полотенец, надену халат — и готово.       — А Френсис? — кажется, Джеймс загорелся этой затеей и теперь проявлял к ней живейший интерес.       — Бродягой-нищим в живописных лохмотьях, — хмыкнул Крозье.       — А вот и нет! — воскликнула Шарлотта. — Мы сделаем из тебя римского сенатора! Даже Цезаря!       Френсис саркастически ухмыльнулся:       — Ну какой из меня сенатор? Тем более — Цезарь?       — А вот увидишь — какой! — Шарлотта уже прокручивала в голове идею его костюма. — Сделаем тебе из простыни тогу — получится шикарно!       Френсис нахмурился. Идея не вызывала у него энтузиазма, хоть он и видел, что эти двое уже увлечены ею, как дети.       — Фрэнки… Ну пожалуйста… — Шарлотта просительно заглянула ему в глаза. — Ну не отказывайся… Я тебе такой лавровый венок сделаю — все боги Олимпа позавидуют.       Ну мог ли Крозье отказать, когда она так смотрела? Это было выше его сил. Раз уж даже Джеймс согласился…       — Ладно. Умеешь ты уговаривать, — сдался он.       Шарлотта взвизгнула, захлопала в ладоши и бросилась обнимать Френсиса. Разве эта её радость не стоила того, чтобы нарядиться в простыню и сыграть чёртова Цезаря? Чтобы порадовать милую Лотти он и не на такое был готов.       Приготовления к маскараду закончились быстро. Шарлотта соорудила себе тюрбан из полотенец и потратила неделю на вырезание из картона лавровых листьев, их покраску в золотистый цвет и прикрепление оных к проволоке, которую где-то раздобыл Джеймс и согнул по размеру и форме головы Френсиса.       Рождество тем временем неуклонно приближалось. Миссис Мэдисон с приходящей дважды в неделю служанкой навели порядок и чистоту в квартире Фицджеймсов и у Крозье. За неделю до праздника они украсили оба жилища омелой и остролистом. В гостиной Фицджеймсов появилась ёлка, которую мужчины специально купили, чтобы порадовать Шарлотту. Ёлка была небольшой, но запах хвои разносился по всему дому, создавая особое настроение — предчувствие праздника и тайное, совершенно иррациональное, но такое сильное ожидание сказочных чудес.       Для украшения ёлки понадобились игрушки. Их отправились покупать все втроём, а заодно и подарки к Рождеству, стараясь сделать это втайне друг от друга, чтобы не испортить сюрприз. Френсис терпеть не мог ходить по магазинам, а для Фицджеймсов, как ему показалось, эти походы доставляли истинное удовольствие. Даже Шарлотте, в её-то положении. Почему-то Френсис думал, что женщинам тяжело вынашивать ребёнка, носить внутри себя эту тяжесть. Но, глядя на Шарлотту, он убеждался в обратном. Кажется, растущий животик её вовсе не тяготил. Единственным неудобством для неё была необходимость рассчитывать траекторию движения, чтобы никто и ничто не задевало её драгоценную ношу.       Крозье вспоминал Тот, жену Росса, когда она носила под сердцем малыша Джимми. Её беременность была совсем непохожа на беременность Шарлотты. Тот округлялась и увеличивалась в объёмах вся — не только живот, но и руки, плечи, грудь… Даже лицо у неё располнело. А Лотти продолжала оставаться стройной, с тонкими изящными руками и ногами. Ни лицо её, ни тело не расплывались, увеличивался только живот. Ну, разве что грудь слегка отяжелела, да черты лица стали мягче. Во всём остальном Шарлотта проявляла прежнюю энергичность. Поэтому Френсису пришлось вытерпеть заходы во все лавки, в которые затаскивали его «эти неугомонные Фицджеймсы». Домой все вернулись усталыми, зато Шарлотта была довольна результатом. Правда, потом она пролежала в постели до ужина, зато на ёлке появились новые стеклянные игрушки и блестящая мишура в добавление к бумажным снежинкам и ангелочкам, которые Шарлотта вырезала накануне весь вечер.       Френсис тоже был доволен — ему удалось незаметно купить подарки для обоих, пока они были заняты выбором ёлочных игрушек. Впрочем, все они действовали по одной схеме: пока кто-то оставался вдвоём, третий уходил за подарками для них. Таким образом, секретность была соблюдена.       Весь день 24 декабря в доме царило напряжённое ожидание праздника. Из кухни доносились восхитительные ароматы, так что к вечеру у всех уже текли слюнки, несмотря на достаточно сытный обед. Миссис Мэдисон старалась изо всех сил и к вечеру совсем валилась бы с ног, если бы не приходящая горничная, которая согласилась помочь ей на кухне за дополнительную плату. Сначала миссис Мэдисон горячо возражала против участия Мэгги в приготовлении праздничного ужина, когда Шарлотта предложила этот вариант. Но теперь миссис Мэдисон была довольна помощью толковой расторопной девушки — без неё она совершенно выбилась бы из сил.       Мэгги помогла экономке накрыть на стол и отправилась домой в весьма приподнятом настроении, унося не только плату за помощь на кухне, но и небольшой подарок от Шарлотты — новый кружевной передник и небольшую коробочку с леденцами.       Спровадив горничную, Шарлотта, запахнув на себе китайский шёлковый халат, служивший основой её маскарадного костюма и обвязав живот шалью вместо пояса, вплотную занялась нарядами мужчин. Прежде всего, она облачила Френсиса в тогу, сооружённую из двух белоснежных простыней. Зная его стеснительность, она не заставила его снимать ни рубашку, ни брюки для достижения максимальной достоверности образа. Она лишь попросила Френсиса облачиться в сапоги, чтобы скрыть эти самые брюки, совершенно неуместные для великого Цезаря. Надев ему на голову «золотой» лавровый венок, Шарлотта осталась весьма довольна результатом. Подведя Френсиса к зеркалу в своей спальне, она улыбнулась его отражению:       — Ты прекрасен, о великий Цезарь, — пафосно произнесла она.       Крозье, чувствовавший себя несколько неловко, остался, впрочем, доволен своим видом. Он никогда не питал иллюзий по поводу своей внешности, считая её довольно простецкой, однако «тога» и венок привнесли в его облик что-то действительно величественное.       — Посидишь в спальне у Джеймса, пока я буду наряжать нашу красотку? — спросила Шарлотта, озорно улыбаясь. — А то, увидев тебя одного в гостиной в таком виде, миссис Мэдисон, чего доброго, подумает, что ты — единственный, кто сошёл с ума в этом доме. Вот когда мы вырядимся втроём, она только плюнет в сердцах, да обзовёт нас нечестивцами, но за доктором не пошлёт.       Шарлотта окончательно развеселилась, представив реакцию миссис Мэдисон. Френсис вздохнул. Во что он ввязался? Но отступать было поздно.       — Связался чёрт с младенцем, — тихонько проворчал он себе под нос, отправляясь с Шарлоттой в комнату к Джеймсу.       — Не ворчи, не ворчи, — веселилась Шарлотта. — В праздник можно позволить себе немножко сойти с ума и почудить.       — Вы-то с Джеймсом молодые, вам можно, — ответил Френсис. — А вот куда я за вами лезу, старый дурак?       — Ты что, Фрэнк? — Шарлотта остановилась и удивлённо посмотрела на него. — Какой же ты старый?       Её удивление было настолько искренним, что Френсис пожалел о сказанном. Она ведь действительно не считает его старым, не замечает их разницы в возрасте. Да и сам он рядом с ними чувствует себя молодым. Зачем же тогда он прибедняется и корчит из себя старика? Ведь это расстраивает Шарлотту. Вон как вытянулось у неё лицо и задрожал голос — вот-вот заплачет. Что же он наделал?       А Шарлотту и впрямь отчего-то сильно задели его слова. Неужели она не сумеет сдержаться, разревётся и испортит ему праздник? Ну уж нет! Шарлотта титаническим усилием воли взяла себя в руки и приказала не реветь. Она улыбнулась, взяла лицо Френсиса в свои мягкие тёплые ладони и со словами:       — Никакой ты не старый. Ты — мой самый молодой и сильный Фрэнки, — крепко поцеловала его в губы.       У Френсиса отлегло. Он долго не отпускал Шарлотту, всё углубляя поцелуй. А когда они закончили целоваться, выдохнул:       — Разве с тобой можно по-другому? С тобой и с Джеймсом. Приходится соответствовать.       И оба вошли в комнату Джеймса, полностью довольные друг другом. Джеймс поднялся из-за стола им навстречу и оценивающе взглянул на Крозье. Одобрительно покивал, разглядывая его со всех сторон и изрёк:       — Цезарь. Настоящий Цезарь. Фрэнк, ты рождён повелевать и властвовать.       — А вместо этого я бездельничаю и подчиняюсь. Бог решил, что я недостоин этого даже в пределах одного корабля.       — Значит, будем наслаждаться другой стороной власти — объедаться и пьянствовать, — Джеймс изо всех сил старался развеять мрачное впечатление от неудавшегося комплимента.       — И предаваться разврату, — по-деловому вставила Шарлотта, подходя к Джеймсу. — А по разврату и соблазнам у нас сегодня ты главный. Пусть Фрэнк побудет тут, пока я буду делать из тебя красотку-искусительницу. А то миссис Мэдисон, чего доброго, падёт перед ним ниц, признав в нём греческого бога.       С этими словами она взяла Джеймса за руку и увлекла за собой.       — Или, как ты и говорила, пошлёт за доктором, — ответил Френсис.       — Фрэнк, не скучай, — Джеймс картинно взмахнул рукой, словно расставаясь с Френсисом на несколько лет перед долгим походом. — Если хочешь, почитай — книги на столе. Процесс преобразования гусеницы в бабочку долог и мучителен…       — Да идём уже, гусеница! — Шарлотта сделала вид, что с усилием тащит Джеймса к двери, а он — что упирается, как может.       Френсис улыбался, глядя на эту сцену. Господи, какие же они милые, хорошие, трогательные дети. Он и сам рядом с ними становился ребёнком, переставая ощущать груз прожитых лет на плечах. И за это тоже был им чертовски благодарен.       Оставшись один, Френсис огляделся по сторонам. Он нечасто бывал в комнате Джеймса и никогда — в отсутствие хозяина. Теперь у него появилась возможность осмотреть его жилице пристально и внимательно.       Главным украшением комнаты, несомненно, являлись два портрета, висевшие над его рабочим столом — портрет Уильяма Конингема, написанный маслом на холсте и карандашный портрет Шарлотты, сделанный самим Джеймсом и висевший в рамке рядом с первым. Френсис знал, что это — самые дорогие для Джеймса люди — те, кого он любил безоговорочно и безраздельно. С Уильямом Конингемом, который был моложе Джеймса на два года, они жили, как родные братья. По рассказам Шарлотты, Френсис знал, что между ними установилось полное доверие. Уильям обожал своего названого брата, и Джеймс платил ему тем же.       Френсис внимательно вгляделся в молодого человека на портрете. Бледное аристократичное одухотворённое лицо, высокий лоб… Тонкие пальцы сжимают книгу. Уильям был красив какой-то утончённою болезненной красотой, вызывавшей трогательное желание защитить, оградить от всех житейских бурь и грязи реальной жизни. Наверное, портрет пробуждал в Джеймсе такие же чувства, как и сам оригинал.       Френсис перевёл взгляд на висевший рядом портрет Шарлотты, нарисованный карандашом и помещённый Джеймсом в гораздо более скромную рамку. Глядя на портрет, Френсис восхищался как самой Шарлоттой, так и мастерством художника, сумевшего так хорошо передать не только внешность его любимой женщины, но и её характер, внутреннюю суть. Любуясь Шарлоттой на портрете, Френсис неожиданно подумал: «Какой же он всё-таки талантливый мальчишка! Как щедро оделил Джеймса Бог, лишив того, что по-настоящему ценится в свете — законного происхождения и возможности гордиться своими предками. Или уж, на худой конец, не стыдиться их». Красивая внешность, ум, храбрость, находчивость, изобретательность, остроумие, плюс ко всему этому ещё и талант. Френсис видел и другие рисунки Джеймса, не только этот портрет. Джеймс показал их однажды, произнеся с лёгким сарказмом:       — Географическое общество не сочло их достаточно ценными. Вот, оставил на память.       Френсис не был знатоком изобразительного искусства. Он оценивал его с позиции «нравится-не нравится». Рисунки Джеймса ему очень нравились. Сам он так рисовать не умел, несмотря на то, что офицеров флота Её Величества обучали основам рисования, чтобы те могли изобразить то, что видели их глаза во время дальних путешествий. Френсис мог кое-как зарисовать внешний вид растения или животного, но до Джеймса ему было, как отсюда — до Земли Ван Димена.       Френсис решил последовать совету Джеймса и почитать, пока брат с сестрой развлекаются, готовясь к маскараду. Он подошёл к столу с лежавшей на нём стопкой книг. Прежде, чем рука потянулась к стопке, взгляд Френсиса упал на лист бумаги, лежавший на столе. Френсис считал гнусностью читать чужие письма, но внезапно заметил, что это было вовсе не письмо. Лист был исписан стихотворными строчками, во многих местах зачёркнутыми и исправленными. Господи! Мало ему рисования — он ещё и стихи пишет! Если они столь же талантливы, как и рисунки — у него нет слов. Почему Джеймс ни разу не сказал ему об этом? Повода не было? Не считал его тем человеком, который сумеет оценить его творчество?       Внезапно Френсису вспомнилась фраза, которую он мельком услышал на каком-то приёме, фраза, вовсе не относившаяся к Джеймсу, с которым он на тот момент даже не был знаком. «Как щедр Господь к этим бастардам! Эти мерзавцы всегда гораздо красивее и талантливее законных детей». Френсис ненавидел слово «бастард» по отношению к Шарлотте и Джеймсу, но, тем не менее, фраза всплыла в его мозгу, когда он подумал об их красоте и талантах. Впрочем, он тут же вспомнил Хэйвуда и решил, что к нему это утверждение не имеет никакого отношения, а значит, нет правил без исключений.       Френсис не стал читать набросок стихотворения, считая недостойным заглядывать в потаённые уголки души своего друга. Он взял со стола первую попавшуюся книгу, оказавшуюся трактатом по магнетизму, и углубился в чтение. Широта интересов коммандера Фицджеймса поистине впечатляла.       А сам коммандер Фицджеймс тем временем стоял перед зеркалом в комнате Шарлотты, рассматривая своё отражение в длинной шёлковой женской сорочке с кружевами. Шарлотта потребовала, чтобы всё было по-настоящему. Поэтому Джеймсу пришлось снять с себя всё, оставшись в одних подштанниках. Теперь же на нём красовалась рубашка Шарлотты, а сама Шарлотта убеждала его полностью переодеться в женскую одежду, включая нижнее бельё и чулки. Джеймс возражал, но сам чувствовал, что готов сдаться. В нём неожиданно проявился странный интерес: каково это — быть женщиной? Когда у него ещё выпадет возможность почувствовать это? Да никогда! Что-то смутное, стыдное, но невыносимо приятное шевельнулось у него в душе и отозвалось трепетом плоти, ощутившей внезапное возбуждение. Джеймс подавил в себе этот порыв, но согласился на уговоры Шарлотты, сделав вид, что идёт на это очень неохотно и только ради неё.       Удобная вещь — эта женская рубашка, думал Джеймс, радуясь возможности снять подштанники так, чтобы не было стыдно перед Лотти. Он бросил их на её кровать, а Шарлотта подала ему один за другим два шёлковых чулка. Когда Джеймс натягивал их, разглаживая каждый на ноге, Шарлотта не могла отвести глаз от этого завораживающего зрелища.       — Джейми, какие же красивые у тебя ноги! — воскликнула она, подавая ему подвязку и любуясь гладкостью его стройного мускулистого бедра, обтянутого шёлком, покуда Джеймс завязывал эту подвязку. Ей с невероятной силой захотелось погладить это бедро, ну хотя бы коснуться его. Но Шарлотта сдержалась, испытывая при этом глубокое сожаление и изо всех сил стараясь скрыть от Джеймса обуревавшие её чувства.       Когда с чулками было покончено, Шарлотта подала Джеймсу пышные женские панталоны до колен, в кружевах и рюшах. Надев их, Джеймс ощутил трепет, пробежавший по телу. Он был удивлён — неужели такая малость, как надетые им женские панталоны способны настолько взбудоражить его воображение? Но, тем не менее, это было так. Вся та часть его тела, которой касалась ткань панталон, находилась в состоянии лёгкого, но всё нараставшего возбуждения. Джеймс уже был не рад, что согласился на этот эксперимент с переодеванием. Но отступать было поздно — Шарлотта держала в руках корсет. «Слава Богу, что рубашка многое скрывает!» — подумал Джеймс, втискиваясь в этот панцирь. К счастью, процедура одевания и последующая шнуровка корсета заставили его напрочь позабыть о недавнем возбуждении. Теперь им владело лишь сочувствие к женщинам, вынужденным ежедневно таскать на себе эти чёртовы доспехи, хотя Шарлотта из жалости почти не затягивала шнуровку, чтобы «милый Джейми мог дышать и есть».       Платье, выбранное ею для Джеймса, было летним. Лёгкое, салатового цвета с золотистой вышивкой на корсаже и широкими кисейными рукавами на манжетах с небольшими рюшами, оно закрывало плечи ровно настолько, чтобы скрыть шрамы от когтей гепарда, оставляя открытыми часть груди и шею Джеймса. Застегнув ряд пуговиц на спине, Шарлотта отошла в сторонку и залюбовалась Джеймсом. Платье удачно скрыло ширину плеч и мускулистые руки Джеймса, оставив взорам шею, нежная линия которой, оттенённая каштановыми кудрями, казалась безупречной. При взгляде на эту шею у Шарлотты перехватило дыхание. Шутить и поддразнивать Джеймса не хотелось вовсе. Он и сам замер, в задумчивости разглядывая своё отражение.       — Джейми… — наконец выдохнула Шарлотта. — Это… потрясающе! Я сама не ожидала такого результата.       — Я тоже, — улыбнулся он, покусывая нижнюю губу, отчего казался Шарлотте ещё привлекательнее, и продолжая неотрывно вглядываться в зеркало.       — Я хотела собрать твои волосы и пришпилить букли, — сказала Шарлотта, становясь рядом и поглаживая кудри Джеймса. — Но теперь думаю, что мы просто расчешем их. И, возможно, украсим заколкой с цветком. Садись, — она придвинула стул, на который Джеймс послушно опустился, подбирая подол платья.       — Господи, как вы в этом сидите? — проворчал он. — Это же чертовски неудобно!       — Скажи спасибо, что я не надела на тебя кринолин, — ответила Шарлотта, берясь за расчёску. — Вот тогда бы ты узнал, что такое «неудобно».       — Ну спасибо, сестрёнка, — кажется, Джеймс постепенно привыкал к своему наряду и входил в роль. — А это платье меня не полнит? — жеманно поинтересовался он, придав лицу выражение, обычное для светской дамы.       Шарлотта улыбнулась и легонько стукнула его расчёской по затылку:       — Не капризничайте, мисс Джейн. Вы что, не доверяете моему вкусу?       — Доверяю, но… Нет-нет, эта заколка сюда совершенно не подходит, — продолжил кривляться Джеймс, когда Шарлотта попыталась прикрепить к его волосам заколку под цвет платья. — Давай-ка вон ту, с золотистыми лепестками, под цвет вышивки.       Шарлотта выполнила его требование. Заколка и впрямь смотрелась идеально.       — Знаешь что? — она не удержалась и провела кончиками пальцев по его шее, вызвав в теле Джеймса сладкую дрожь. — Такую красоту нужно подчеркнуть. Сейчас…       Она полезла в ящик своего туалетного столика и вынула из него шкатулку, в которой хранила немногочисленные драгоценности. Открыв её, Шарлотта достала скромное изящное колье с изумрудами, ранее принадлежавшее её покойной матушке, которое доктор Крейн отдал ей через год после смерти жены со словами:       — Теперь оно твоё. Вспоминай про маму, когда будешь надевать его.       — Я всегда помню про маму, — ответила тогда Шарлотта.       От прикосновения холодного металла к шее по телу Джеймса побежали мурашки. Но, чёрт возьми, каким же приятным было это прикосновение! Пока нежные пальцы Шарлотты справлялись с застёжкой, её горячее дыхание касалось шеи. Джеймс вдруг представил, что это Френсис стоит позади него и пытается застегнуть украшение непослушными дрожащими пальцами. От этой дурацкой неожиданной мысли его бросило в жар. Какого чёрта? Откуда в его голове вообще берутся подобные мысли?! Он совсем спятил от безделья тут, на берегу?       Усилием воли Джеймс подавил прилив возбуждения, охватившего его под влиянием «идиотской фантазии». Тем более что Шарлотта закончила заниматься его туалетом и уже тянула за руку со словами:       — Ну-ка, покажись, красавица!       Джеймс послушно встал и повернулся к ней. По восхищённому блеску её глаз он понял, что Шарлотта более чем довольна результатом.       — Прелесть! — воскликнула она, восхищённо глядя на Джеймса. — Посиди тут, пока я не позову тебя.       С этими словами она подошла к кровати, на которой её дожидался тюрбан, свёрнутый из полотенец. Водрузив на голову это сооружение, Шарлотта оглядела себя в зеркало и осталась вполне довольна. Взяв со стоявшего на столе блюдца уголёк, заблаговременно вынутый из камина, Шарлотта нарисовала у себя на лице пышные закрученные усы, козлиную бородку, а также широкие густые брови. Вернув остатки уголька на блюдце, она вытерла платком испачканные пальцы и повернулась к Джеймсу. Увидев её, он откровенно расхохотался. Шарлотта свела к переносице нарисованные брови и гаркнула:       — Не сметь потешаться над султаном! Не то на кол посажу!       Чем вызвала у него новый приступ хохота, который только усиливался от неудачных попыток Джеймса подавить его.       — Ладно, просмейся тут, — Шарлотта махнула на него рукой. — Я вытаскиваю Фрэнка в гостиную и зову тебя. А дальше уже ваш выход, мисс.       — Иди-иди, — Джеймс вытирал текущие из глаз слёзы. — Я посмотрю, сколько времени понадобится Френсису, чтоб проржаться, глядя на тебя!       Френсис, однако, оказался менее смешливым. Он лишь тихонько фыркнул и проворчал:       — Господи Иисусе…       После чего отложил книгу и поднялся Шарлотте навстречу. Шарлотта взяла его под руку, и они вместе направились в гостиную. По дороге она приоткрыла дверь в свою спальню и крикнула:       — Мисс Джейн, мы вас ждём!       — Мисс Джейн? — приподнял бровь Френсис.       — Ну а как ещё назвать Джеймса? — улыбнулась Шарлотта.       — Резонно, — согласился он.       В гостиной оба уселись на диван и устремили взоры на дверь, с нетерпением ожидая появление «гвоздя программы». Вот дверь распахнулась, и на пороге возник Джеймс. Даже у Шарлотты, готовой к этому зрелищу, оно вызвало новый приступ восхищения. Френсис же замер, будто громом поражённый. Эффект был потрясающим — на какое-то время он просто потерял дар речи и молча пялился на скромно улыбавшегося и периодически опускавшего глаза Джеймса, демонстрировавшего тем самым прекрасные длинные ресницы. Джеймс почувствовал, как краснеет от удовольствия, наслаждаясь произведённым впечатлением и от этого становясь ещё более привлекательным. Видя смущение, охватившее обоих её «мальчиков», Шарлотта пришла им на помощь. Она поднялась с дивана и двинулась к Джеймсу со словами:       — Ай, красавица! Ай, какая женщина! Ай, молодца!       Она произносила это с акцентом, разводила руками, качала головой и прицокивала языком, обходя Джеймса вокруг, словно лошадь на базаре.       — Что скажешь, Цезарь? — обратилась она к Крозье.       — Вы прекрасны, мисс, — пробормотал Френсис, пытаясь прийти в себя.       — Нас тут двое мужчин, — Шарлотта остановилась перед Джеймсом, комично поглаживая живот. — Выбирай, с кем хочешь остаться?       — А кто из вас меня любит? Кто замуж позовёт?       Кажется, Джеймс полностью вошёл в роль. Френсис изо всех сил пытался сделать то же самое. Он пафосно вытянул вперёд правую руку и произнёс:       — Великий Цезарь предлагает тебе стать его супругой.       — Вай, красотка! — Шарлотта встала между ними и комично развела руки. — За меня выходи замуж! За меня! У меня в гареме девяносто девять жён. Одной для ровного счёта не хватает…       И она снова сокрушённо покачала головой и поцокала языком, придерживая тюрбан.       — Нет, о великий султан, — Джеймс гордо выпрямился и бросил на «султана» презрительный взгляд. — Не пойду я за тебя замуж. Не хочу быть одной из ста твоих жён.       — Но ты будешь любимой женой! Самой любимой! — не сдавался «султан».       — Нет! У Цезаря я буду единственной женой. Он будет любить только меня. Меня одну…       С этими словами Джеймс отстранил со своей дороги «султана» и, неотрывно глядя «Цезарю» прямо в глаза, направился к нему. Отчего-то у обоих в этот момент перехватило дыхание. Френсис с тревогой ждал, что будет дальше. А Джеймс, решив воспользоваться всеми преимуществами своей роли подошёл к сидевшему на диване Френсису и уселся к нему на колени, обняв рукой за шею и продолжая неотрывно смотреть в глаза. Френсис напрягся и замер, боясь вздохом или неверным движением выдать странное волнение, охватившее его. Преодолевая гул крови в ушах, он выдавил из себя улыбку и заставил положить руку Джеймсу на талию. Френсис чувствовал, как его щёки краснеют. Ему было стыдно потому что он неожиданно испытал противоестественное, греховное, но такое приятное возбуждение от тяжести его тела на своих коленях, от его непосредственной близости к месту, неожиданно отреагировавшему на эту близость… Ему было стыдно за себя и перед Джеймсом, и перед Шарлоттой. «Что со мной? — вихрем промелькнуло у него в голове. — Неужели я из этих?.. Которые возбуждаются от мужчин? Стыд-то какой! Хоть бы Джеймс и Шарлотта ничего не заметили!» Френсис решительно взял себя в руки. Нельзя показывать, что с ним творится! Ни в коем случае нельзя. Он обдумает это потом, оставшись наедине с собой. А сейчас нужно хорошо сыграть свою роль, чтобы никто не догадался о его странной противоестественной реакции на столь невинную шутку.       — Да, мисс, — Френсис улыбнулся и фамильярно похлопал Джеймса по заднице. — Вы будете единственной любовью великого Цезаря.       — Вот так вот, — Джеймс показал Шарлотте язык и жеманно поднялся с колен Френсиса, чувствуя такое же смятение, как и он, но изо всех сил маскируя его уморительными ужимками и гримасками. — У тебя девяносто девять жён — ты не внакладе.       Глаза Шарлотты, всё это время с озорной улыбкой наблюдавшей за ними, оставались серьёзными. Кажется, смущение и смятение обоих не осталось для неё тайной. Но она ничем не выдала этого. И до конца отыграла роль, сокрушённо качая головой и приговаривая:       — Ай, зря, красавица, ай, зря! Напрасно не согласилась. Ну да ладно. На то он и Цезарь, чтобы везде побеждать. Будем веселиться. Ведь Рождество!       Последовавший за этими словами стук в дверь словно поставил точку в их странном, неожиданном для всех спектакле. Миссис Мэдисон появилась на пороге с докладом, что ужин накрыт, да так и замерла в дверях с полуоткрытым ртом, глядя широко раскрытыми глазами на представшее перед ней зрелище.       — Господи Иисусе… — прошептала экономка, прикрывая рот рукой. Глядя на её изумлённое лицо, все трое дружно расхохотались. Смех помог им избавиться от напряжения, сковавшего всех, разрядил обстановку и вернул всем ощущение лёгкости и непринуждённости. Они были благодарны миссис Мэдисон как за её появление, так и за неподдельное изумление, написанное у неё на лице.       — Не пугайтесь, миссис Мэдисон, — воскликнула сквозь смех Шарлотта. — Это всего лишь маскарад.       Экономка довольно быстро пришла в себя и, по обыкновению поджав губы, бросила недовольный взгляд в сторону Крозье:       — Ну, я понимаю, мои хозяева молодые, им бы только почудить. Но вы-то, вы, капитан… — с укором произнесла она. — Как же вы пошли у них на поводу?       Френсис смеялся вместе со всеми искренне и беззаботно.       — Ах, миссис Мэдисон, — ответил он. — Разве против них можно устоять? Они и мёртвого уговорят на свои авантюры и шалости. Да я рядом с ними и не чувствую своего возраста. Раз уж я связался с этой парочкой — нужно соответствовать.       Миссис Мэдисон укоризненно покачала головой, но внезапно улыбнулась и махнула рукой:        — Вы правы, капитан. Зная моих хозяев… Пора бы мне уже привыкнуть ко всему. Но вы, коммандер Фицджеймс… Вы… Вот уж чего от вас не ожидала… Вы — такая красавица!       За этими словами последовал новый взрыв смеха. Шарлотта схватила миссис Мэдисон за руки и расцеловала её в обе щёки, слегка испачкав сажей:       — Миссис Мэдисон, вы — прелесть! Я вас обожаю! С наступающим вас Рождеством!       Экономка из последних сил пыталась сохранять строгий вид, но ей это не удалось. Она расплылась в улыбке и с удовольствием расцеловалась со своей молодой хозяйкой.       — Ой, миссис Мэдисон, простите! Я испачкала вас, — сказала Шарлотта, отстраняясь и глядя в лицо экономке.       — Ничего, мэм. Я сейчас приведу себя в порядок. Ужин готов. Прошу всех к столу.       — Спасибо, миссис Мэдисон!       Все трое произнесли это с искренней благодарностью, чем несказанно порадовали экономку, которая, впрочем, покинула комнату с видом, полным обычного своего достоинства. А проголодавшиеся «дети», как она их мысленно называла, устремились к столу.       Роль хозяйки досталась Джеймсу. Довольно объёмный животик мешал Шарлотте нарезать блюда и раскладывать их по тарелкам. К тому же, как заявил Френсис, Джеймс был «единственной дамой за столом, поэтому кому же, как не ему, исполнять обязанности хозяйки».       — Я вам это припомню! — с улыбкой грозился Джеймс, разрезая запечённую индейку.       Он поддёрнул повыше пышные рукава, чтобы рюши на манжетах не пачкались в жир. Заметив, какие неудобства испытывает Джеймс, Шарлотта вовсе не прониклась сочувствием. Наоборот, подзадорила:       — Правильно-правильно, Джейми! Не вздумай испачкать мне платье!       Впрочем, всё обошлось. Джеймс справился. Френсис в нём ни капли не сомневался. Сам он думал, что, доведись ему резать эту проклятую птицу, он бы перепачкался жиром весь с головы до ног.       — А у нас на Рождество чаще всего готовили гуся, — сказал он. — С яблоками… Не знаю, было ли это действительно так вкусно, как вспоминается сейчас.       — Фрэнк, думаю, индейка не хуже гуся, — сказал Джеймс, передавая ему тарелку.       — Ещё бы! — воскликнул Френсис. — Гусь — блюдо для бедных.       На него, как на мужчину, была возложена обязанность разливать вино по бокалам. Когда всё было готово, Джеймс изящным движением приподнял свой и попросил слова.       — Позвольте мне в этот праздничный вечер выпить за нас с вами. Рождество — семейный праздник, и я счастлив, что отмечаю его со своей семьёй, с людьми, которые мне близки и дороги… — он задумчиво посмотрел на свет сквозь вино в бокале и тихо, проникновенно закончил: — С теми, кого я люблю. За мою семью.       Френсис с трудом проглотил ком в горле. Ах, как он был солидарен с Джеймсом! Он был готов подписаться под каждым словом из его короткой, прочувствованной, идущей от самого сердца речи. Он тоже был до слёз благодарен им — людям, ставшим его настоящей семьёй. И даже более, потому что родственные отношения не всегда крепки, а их семью связывали истинные чувства любви и дружбы — и не было для них ничего дороже этих уз.       Они выпили и какое-то время сидели молча, не в силах пошевелиться под наплывом охвативших их эмоций. Ну а после… После было весело. Они шутили, смеялись, беззлобно подначивали и поддразнивали друг дружку. Вторым тостом, который произнёс Френсис, был тост за Шарлотту — за «душу» их маленькой семьи, которая объединила их и согрела своей любовью. Шарлотта едва не расплакалась от нежности и благодарности к своим любимым «мальчишкам», но они рассмешили её, чмокнув с двух сторон в щёчки, и её слёзы так и не успели выкатиться из глаз.       Ужин завершился рождественским пудингом. Шарлотта, принимавшая участие в его приготовлении, не стала запихивать внутрь традиционные мелкие предметы — монетки, брелоки или колечки, дабы сохранить в целости зубы тех, кто будет этот пудинг есть. Вместо этого она написала на маленьких кусочках бумаги пожелания: «любви», «счастья», «радости», «благополучия», «богатства», «повышения в звании», «путешествий», «удачи». Свернув эти записки в трубочки, она щедро «нашпиговала» ими пудинг. И предупредила мужчин, чтобы были внимательны и не проглотили сюрприза. В куске Джеймса оказались записки с богатством и любовью, у Френсиса — со счастьем и удачей. Шарлотте досталось здоровье и повышение в звании, над чем все трое дружно посмеялись.       — Станешь мамой, — сказал Джеймс. — А это — безусловное повышение в звании.       После ужина настал черёд развлечений. Игра в фанты и шарады сопровождалась взрывами бурного веселья. Потом Шарлотта предложила сыграть в буриме. Френсис шутливо поднял руки:       — Тут я сдаюсь сразу! У меня нет ни малейшего таланта к стихосложению.       — Даже простейшую рифму не подберёшь? — улыбнулась Шарлотта.       — Даже простейшую, — кивнул Френсис. — Это вы у меня — талантливые ребятишки.       — Я — нет, — махнула рукой Шарлотта. — Это Джейми у нас поэт.       — Правда? — Френсис сделал вид, что не догадывался об этом. Тем более что узнал он эту подробность из жизни Джеймса только сегодня.       — О-о, да! А ты разве не знал?       — Нет. Кто бы мне об этом сказал?       — Я думала, что Джейми говорил тебе…       — Не было случая, — ответил Джеймс. — А просто так взять и ляпнуть ни с того ни с сего, без повода: «Знаешь, Френсис, я поэт», — как-то неловко и даже глупо…       — Ну, теперь случай представился, — заявила Шарлотта. — Знаешь, Фрэнк, Джейми — действительно поэт, причём поэт отличный. Когда он был вынужден лежать в лазарете после ранения в бою при Чженьцзяне… — Шарлотта с трудом выговорила это китайское название, но, тем не менее, Френсис отметил, что она помнила его, значит, специально заучивала, чтобы при случае всегда иметь возможность похвалить Джеймса в разговоре, — он написал целую поэму! «Круиз Корнуоллиса» — на десять тысяч слов, представляешь?       — Ну, поэма эта была несерьёзной, юмористической, — небрежно вставил Джеймс, — и опубликовал я её не под своим именем, а под псевдонимом…       — Под каким? — поинтересовался Френсис.       — Кажется, Том Боулайн, — всё так же небрежно ответил Джеймс. — Не помню точно…       Шарлотта с улыбкой смотрела на него.       — Зато я помню, — сказала она, поворачиваясь к Френсису. — Действительно, Том Боулайн.       — В таком случае, мне будет легко запомнить его, — сказал Френсис, — поскольку я знаю эту песенку. Постараюсь найти поэму и прочитать её.       — Фрэнк, тебе не придётся её долго искать, — улыбнулась Шарлотта. — Я раздобыла журнал, в котором опубликована поэма. И с удовольствием дам тебе её почитать.       — Бедный Фрэнки, — вздохнул Джеймс. — Тебе придётся мучиться над этим опусом — и ради чего?       — Должен же я знать всё о человеке, к которому навязался в родственники, — проворчал Френсис.       — Не стоит оно того, — будто про себя заметил Джеймс.       — Стоит, — упрямо набычился Френсис.       — Журнал я тебе найду позже, — вмешалась Шарлотта. — А сейчас, если хочешь, покажу тебе образчик салонной поэзии нашего Джейми. В Брайтоне дамы буквально рвали его на части — каждая умоляла написать что-нибудь ей в альбом. И нарисовать обязательно. Разумеется, я тоже не упустила эту возможность. Сейчас покажу.       Шарлотта поднялась с дивана и отправилась в свою комнату. Вскоре она появилась с альбомом в руках. Усевшись между мужчинами, она стала перелистывать страницы, время от времени улыбаясь, пока не нашла нужную.       — Вот, смотри, — показала она альбом Френсису.       В левом верхнем углу листа рукою Джеймса был нарисован портрет Шарлотты. Несколькими штрихами художник сумел передать всю прелесть оригинала. В правом нижнем углу в виньетке из цветов и листьев красовался вензель из начальных букв имени Шарлотты — вычурно переплетённые литеры «Ш» и «К». Всю остальную часть листа занимали написанные размашистым почерком Джеймса стихотворные строки: Нам вместе быть назначено судьбою. Мне руку через вечность протяни — И в долгий путь отправимся с тобою Сквозь ночи мрак в сияющие дни. Нам вместе быть. Ты в жизнь мою откуда Ворвалась, словно ветер в паруса? Теперь благодарить за это чудо Вовеки не устану Небеса. Я счастлив, что моя душа с тобою Слилась. Что в ней ты растопила лёд. Нам вместе быть назначено судьбою — Ничто любви меж нами не убьёт.       — Прекрасно… — сказал Френсис, чувствуя, как что-то горячее затопило его грудь, заставило сильнее биться сердце.       Он никогда не был знатоком, а уж тем более — ценителем поэзии. Но эти строки что-то затронули в его суровой душе. Вдруг появилось чувство, что они адресованы ему. Или будто это он написал их для Шарлотты — так точно отражали они всё, что он чувствовал по отношению к ней.       — Как видишь, Френсис, я оказался скверным пророком, — усмехнулся Джеймс. — Оказывается, судьбой нам было предназначено совсем не это.       — Будем считать, что ты написал их для Шарлотты от моего имени, — слегка смутившись, ответил Френсис.       — Хорошая мысль. Так и будем считать, — согласился Джеймс.       Они засиделись далеко за полночь. Джеймс варил глинтвейн. Шарлотта не любила глинтвейн, поэтому пила горячий чай, добавляя в него понемногу рома. Когда часы пробили полночь, она воскликнула:       — Ура! С Рождеством! Теперь можно разбирать подарки! Чур, я первая!       И она устремилась к ёлке, под которой на полу аккуратной горкой были сложены подарки в нарядной упаковке.       — Вот это точно мне! — воскликнула она, хватая широкую круглую картонку с крышкой.       — Угадала! — сказал Джеймс, с удовольствием наблюдая, как она торопливо снимает крышку и как бережно достаёт нарядный капор — самый модный в этом сезоне.       — Ух ты! — восторженно воскликнула Шарлотта. — Такой, как я и хотела! Спасибо!       Она хотела расцеловать своих «мальчиков», но Джеймс предостерегающе поднял руку:       — Нет-нет-нет! Не пачкай мою неземную красоту своей сажей.       Только теперь Шарлотта вспомнила, что она до сих пор пребывает в гриме турецкого паши.       — Пойду умоюсь, — сказала она. — А вы без меня не разбирайте подарки. Я хочу посмотреть на вашу реакцию.       — Тогда умывайся поскорее, — сказал Джеймс. — Мне уже не терпится узнать, что вы с Фрэнком приготовили для меня.       — Ладно-ладно, я быстро, — сказала Шарлотта, скрываясь за дверью.       Какое-то время мужчины молчали. Френсис убедился, что мысли их двигались в одном направлении, когда Джеймс задумчиво произнёс:       — Хорошая она у нас девчонка…       Френсис согласно кивнул, не говоря ни слова, как будто боялся, что со словами потеряется часть нежности, которая сейчас плескалась в его груди. Кажется, Джеймс понял его.       Через несколько минут Шарлотта появилась в гостиной, уже без тюрбана на голове и с чисто вымытым лицом. С её приходом вновь воцарилась атмосфера ровного негромкого веселья, которое помогло мужчинам выйти из задумчивости.       Первым делом Шарлотта примерила капор и завертелась у зеркала в простенке между окнами, с удовольствием выслушивая комплименты мужчин.       — Спасибо, мальчики, — она повернулась к ним, широко улыбаясь. — Это такая прелесть! Я давно такой хотела!       — Это всё Френсис, — заявил Джеймс. — Это от него подарок.       — Ну-у, если бы Джеймс не помог мне, я бы вряд ли смог выбрать эту вещь, — смутился Крозье. — Вы же знаете — я не знаток женских нарядов.       Шарлотта чмокнула каждого в щёку и, сняв капор, бережно положила его обратно в коробку. Мужчины тем временем извлекли из кучи подарков два одинаковых свёртка, на которых рукой Шарлотты были написаны их имена. В свёртках оказались одинаковые по качеству, но разные по размеру сорочки из изумительного тончайшего батиста и шарфы из белого кашемира, прекрасно подходящие к форменным парадным шинелям её капитанов.       — Никогда не носил таких рубашек, — усмехнулся Френсис.       — Вот и попробуешь, — ответила Шарлотта. — Знаешь, как приятно они касаются тела?       «Не приятнее твоих рук», — подумалось Френсису, но вслух он этого не сказал. Вместо него ответил Джеймс:       — Думаю, для Френсиса всё равно нет ничего приятнее твоих рук.       Крозье удивлённо взглянул на Джеймса. Как странно, что их мысли совпали…       Шарлотта тем временем распаковала ещё один свёрток. В нём оказалась пара прекрасных перчаток их тончайшей кожи с мехом внутри — подарок от Джеймса — которые сидели на руке так, будто Шарлотта в них родилась.       Мужчины в качестве подарков обменялись книгами. Френсис подарил Джеймсу кожаное портмоне, а Джеймс ему — чернильницу в виде бочонка с прислонённым к нему якорем.       — Надеюсь, ты всё-таки напишешь книгу о своих полярных экспедициях, — сказал он.       Френсис вздохнул. И Джеймс, и Шарлотта уже давно уговаривали его написать такую книгу. Он пытался. Иногда дело спорилось, строчки легко ложились на бумагу. Но чаще Крозье сидел за столом, грыз кончик пера, вспоминая подробности тех походов, но когда пытался оформить эти воспоминания в слова, получалось не то и не так. Возможно, это ему лишь казалось, но Френсис был недоволен и надолго забрасывал свои творческие экзерсисы.       Конечно, всем достались сладости, а мужчинам сверх того — пакетики отличного дорогого трубочного табака. Получив подарки, они радовались, словно дети и потом ещё долго сидели вместе, не желая расходиться, боясь потерять ощущение теплоты и единения, согревавшее их души и наполнявшие их любовью и нежностью.       Первой сдалась Шарлотта. Её глаза стали сами собой закрываться, голова отяжелела. Заметив это, Джеймс произнёс:       — А кому здесь пора баиньки? Кто уже давно должен спать в кроватке? Сладко-сладко…       — Выгоняешь? — Шарлотта потянулась и сладко зевнула.       — Нет, что ты? — Джеймс сделал невинное лицо. — Просто хочу прикрыться тобой, чтобы моё бегство ко сну не выглядело столь позорным.       — Стратег… — кивнула на него Шарлотта, обращаясь к Френсису. — Отпустим спать нашего мальчика?       — Отпустим-отпустим, — улыбнулся Френсис. — Признаться, я и сам уже не прочь…       — Тогда всем спать, — неожиданно энергично скомандовала Шарлотта. — Завтра встречаемся в столовой, чтобы уничтожить остатки ужина. Кто не успел — останется голодным до обеда!       — Напугала… — насмешливо протянул Джеймс. — Да я, пожалуй, до завтрашнего вечера не смогу ничего съесть.       — Посмотрим, — усмехнулась Шарлотта. — Не забывайте — завтра вечером все должны быть бодрыми и свежими. У нас гости.       Френсис вздохнул. После сегодняшнего задушевного вечера ему меньше всего хотелось встречаться с Барреттами, Стоуксом и Смитом. Но он понимал, что Шарлотте, которая уже не могла появляться в свете, нужно разнообразить общение. Поэтому был готов терпеть.       Сегодня ночью он даже не возвращался в свою квартиру — сразу остался у Шарлотты. Миссис Мэдисон давно спала, поскольку завтра ей предстояло вновь провести много времени на кухне. Но Джеймс на всякий случай всё же вышел в прихожую, открыл входную дверь, делая вид, что выпускает Френсиса, и закрыл её на замок и щеколду. Однако ему предстояло пережить ещё несколько моментов, тревожащих кровь и будораживших воображение.       — Лотти, ты заставила меня принимать участие в маскараде, — сказал Джеймс. — Теперь помоги мне освободиться от всего этого, — он приподнял подол платья.       Шарлотта зевнула и нехотя пробормотала:       — Ну идём, куда тебя девать? Не звать же на помощь миссис Мэдисон…       Видя, что она засыпает на ходу, Джеймс добавил извиняющимся тоном:       — Поможешь мне пуговицы расстегнуть и корсет развязать. С остальным я справлюсь.       Глядя на вялые, замедленные движения Шарлотты, Френсис неожиданно заявил:       — Иди спать, Лотти. Думаю, я сумею избавить Джеймса от его маскарадного костюма. Слава Богу, опыт есть…       Что-то внутри Джеймса полыхнуло огнём, затопило горячей лавой тело. Хорошо, что он уже стоял в дверях, куда не попадал свет лампы, и никто не заметил, каким жаром вспыхнули его щёки.       — Тогда спокойной ночи, мальчики.       Шарлотта подошла к Джеймсу и чмокнула его в щёку. Он был уверен — она заметила его смятение. Но ничего не сказала и медленно побрела в свою комнату. Френсис, который давно уже снял с головы «лавровый» венок, теперь сбросил и тогу из простыней. Он раскатал подвёрнутые рукава рубашки и, застёгивая пуговицы на манжетах, подошёл к Джеймсу. Тот быстро повернулся и направился к своей спальне, пытаясь на ходу унять нервную дрожь, предательски сотрясавшую его тело.       Придя в комнату, Джеймс остановился перед столом, повернувшись спиной к Крозье со словами:       — Давай, Френсис. Расстёгивай эти чёртовы пуговицы. Господи, как они это носят?       Френсис стал послушно расстёгивать платье. Он действовал неторопливо и без волнения, а Джеймса трясло от его прикосновений. Всю волю, все силы он направил на то, чтобы взять себя в руки и не дать Френсису почувствовать своё состояние. Кажется, это ему удалось. Между его пальцами и телом Джеймса находился корсет. Джеймс словно не замечал этой преграды, а для Френсиса она оказалась достаточным препятствием.       Но вот Френсис покончил с пуговицами и помог Джеймсу стянуть платье с плеч. Быстрым ловким движением Джеймс выскользнул из него, и платье с тихим шуршанием упало к его ногами. Джеймс бережно поднял платье, уложил на стул и вновь повернулся спиной к Крозье.       — Ещё немного, Френсис. Распутывай эти чёртовы шнурки! — воскликнул он.       Френсис стал послушно распускать шнуровку. Он действовал споро — было заметно, что занимается этим не в первый раз. Джеймс хотел пошутить на эту тему, но не смог выдавить из себя ни слова — горло сдавило, будто удавкой. Лоб покрылся испариной, тело продолжало дрожать.       Распуская шнуровку, Френсис коснулся спины Джеймса и явственно ощутил эту дрожь. Внезапно этот трепет будто передался ему, пробуждая странное волнение в крови. Френсис поспешил закончить дело, но от спешки его движения потеряли плавность и уверенность, стали суетливыми и лихорадочными. «Да что же это такое? — в смятении подумал Френсис. — Неужели женская одежда, надетая на кого угодно, способна так воздействовать на меня?»       Наконец шнуровка была достаточно ослаблена, и Френсис помог Джеймсу снять корсет. Джеймс с облегчение вздохнул и повернулся к Френсису лицом. Тот скорее ощутил всем своим существом, не облекая мысль в слова, насколько необычное и прекрасное зрелище представилось его взору. Высокий и статный Джеймс Фицджеймс стоял перед ним в рубашке из нежнейшего шёлка, с открытыми плечами и голой шеей, нежную чистоту которой оттеняло колье с изумрудами. На плече Джеймса явственно виднелись шрамы — Френсис знал, что это следы когтей гепарда. Шрамы эти уходили ниже и прятались за тканью сорочки. Их вид отчего-то вызывал у Френсиса особое чувство — приступ нежности и странного эстетического восхищения. Он едва удержался, чтобы не протянуть руку и не погладить эти шрамы. След от пули на левой руке Джеймса тоже заставил его сердце трепетать. Его бросило в пот. Френсис в который раз за сегодняшний вечер задался вопросом: «Что со мной? Не сошёл ли я с ума?»       «Только бы Джеймс ничего не заметил!» — эта внезапная мысль привела его в чувство. Он отвёл взгляд от шрамов на плече Джеймса и отважился посмотреть ему прямо в глаза — всего на секунду, а после опустил их в пол. Но и этой секунды было достаточно, чтобы заметить в его потемневших расширенных зрачках всполохи адского пламени — отблески пожара, бушевавшего у Джеймса внутри. Кажется, они оба не на шутку испугались. Эти игры с переодеваниями подвели их к довольно опасной черте, о существовании которой Френсис даже не подозревал. Он набрал в грудь побольше воздуха и выдавил из себя, стараясь придать голосу как можно больше непринуждённости:       — Ну вот, Джеймс. Дальше ты справишься сам. Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, Фрэнк, — сдавленно отозвался Джеймс. — И… Спасибо тебе за всё.       Господи, ну, зачем он это сказал? Сердце Френсиса сжалось и подкатило к горлу, когда он прохрипел в ответ:       — Не стоит…       После чего быстро развернулся и, задыхаясь, бросился вон из комнаты.       Остановившись в коридоре, он прижался лбом и ладонями к стене, пытаясь выровнять дыхание. Вскоре это ему удалось. Гул крови в ушах утих. Дрожь постепенно унималась. Когда к Френсису вернулась способность мыслить, он внезапно почувствовал стыд — жгучий, беспощадный. Что это было? Как он мог? Как ему теперь смотреть в глаза Лотти? Как возвращаться к ней в спальню? Имеет ли он право даже мысленно касаться её после того, как мысли его оказались столь грязными и развратными? Почему невинная игра в раздевание довела его до такой низости? О, Господи… Хоть бы Лотти уже спала!       Френсиса душило чувство вины и раскаяния, когда он, уняв нервную дрожь, открывал дверь её спальни. С кровати доносилось тихое посапывание. «Наверное, спит», — подумал Френсис, осторожно забираясь под одеяло со своей стороны. Но как только он улёгся, Шарлотта повернулась к нему и порывисто обняла. Это простое привычное движение вызвало в нём целую бурю противоречивых эмоций. Нежность и любовь к Шарлотте смешались с чувством стыда и вины перед ней, раскаяние и невозможность признаться во всём терзали душу.       Шарлотта какое-то время молча прижималась к нему, и от её близости, от успокаивающих прикосновений её рук нервная дрожь проходила, уступая место спокойствию и умиротворению.       — Правда, он красивый? — внезапно спросила Шарлотта, и от спокойствия Френсиса не осталось и следа.       — Да, — сдавленно произнёс он.       — Фрэнки. Не кори себя. Ничего страшного не случилось. Кто бы удержался, если бы такая красавица уселась к нему на колени? Ты ведь мужчина, Фрэнки. С нормальными мужскими инстинктами. Твоё тело отреагировало так, как и должно отреагировать. Ты ни в чём не виноват передо мной. Тебе нечего стыдиться и не в чем каяться.       Господи! Она всё поняла… Всё знает, всё видела и не винит его. Спасибо тебе, Господи, за этот подарок! За эту удивительную, умную, потрясающую женщину! За нежную, любящую Лотти…       Френсис глубоко вздохнул и спрятал лицо у неё на груди, испытывая облегчение и благодарность за её понимание и за прощение. Шарлотта гладила его по волосам — и это было так чудесно и так сладко. Чья-то маленькая ножка или ручка в её животе толкнулась в него, вызывая приступ восторга и умиления. Френсис никак не мог привыкнуть и, всякий раз ощущая эти толчки, воспринимал их, как чудо, великое и необъяснимое.       — Раздевать Джейми было приятно? — прошептала Шарлотта ему на ухо с интонацией похотливой и раззадоривающей.       Френсис не стал отрицать и оправдываться.       — Да, — хрипло прошептал он в ответ.       Ничего более не говоря, Шарлотта положила руку туда, где у Френсиса уже давно было горячо и тревожно. Его член, порывы которого Френсис пытался усмирить волевыми усилиями, всё никак не хотел успокаиваться. Ловким движением Шарлотта извлекла его из подштанников и сжала у основания. Он практически сразу занял боевую стойку.       — Думай о том, что ты только что делал, — прошептала Шарлотта.       И Френсис отпустил себя. Он разрешил себе вспоминать, как избавлял Джеймса от платья и от корсета, он позволил себе прикоснуться пальцами к его шрамам. Он мысленно целовал его нежную шею. А Шарлотта проводила рукой вверх-вниз по его члену, всё сильнее сжимая его и всё ускоряя темп. Вот её большой палец коснулся влажной головки. Френсис вздрогнул и застонал. Она продолжила ласки. Френсис напрягся. Тогда Шарлотта откинула одеяло и коснулась губами его побагровевшей головки. Френсис издал протяжный стон и, как только ощутил прикосновение её языка, дал волю своему вожделению выплеснуться наружу.       Когда Шарлотта вновь прижалась головой к его плечу, наваждение Френсиса прошло. Он уже не думал о Джеймсе. Всем его существом безраздельно владела Лотти — любящая, любимая, понимающая… Женщина, составлявшая смысл его жизни.       Оставшись один, Джеймс зажал рот ладонью, не давай стону отчаяния вырваться наружу. Его трясло, и он больше не сдерживал дрожи. Всё его существо рвалось вслед за ушедшим Френсисом — догнать, обнять, прижаться покрепче всем телом, ощутить, как его сильные руки до боли, до хруста в костях обнимают его… Джеймс закусил губу и откинул голову назад. Он закрыл глаза и стал медленно расстёгивать застёжку колье, представляя, что это руки Френсиса касаются его шеи. Поскольку Джеймс обладал прекрасным воображением, представить это ему не составило труда. Сняв колье, он продолжил гладить себя по плечам, спуская вниз сорочку. Когда она с тихим шорохом скользнула на пол, Джеймс так же нежно освободился от панталон. Его член давно уже встал в боевую стойку и теперь мучил Джеймса невозможностью реализовать разрывавшее его желание. Джеймс поставил ногу на кровать и стал медленно стягивать чулок, представляя, как руки Френсиса гладят его бедро, нежно развязывая подвязку и избавляя его от этой детали туалета, словно счищая её с ноги. Джеймс изнемогал от своих фантазий. Раздевшись, он опустился на кровать, раздвинул длинные стройные ноги и крепко сжал в кулаке возбуждённый до предела член. В своём воображении Джеймс позволил всё — и себе, и Френсису, отчего развязка наступила быстро и была фееричной. Он не позволил себе застонать, искусав губы почти до крови. Но почувствовал облегчение после разрядки.       Облачившись в ночную рубашку, Джеймс лёг под одеяло. Теперь у него не осталось ни малейшего сомнения — он любит Френсиса. Любит преступной, извращённой любовью, осуждаемой обществом, церковью, да и самим Френсисом. Разумеется, он не собирался никому говорить о своей любви. Он лишь думал, как теперь ему жить с этим знанием. Жить и смотреть в глаза своим самым близким людям — Фрэнку и Лотти, зная, что его любви никогда не дано осуществиться и постоянно ощущая стыд и вину за свою извращённую натуру.       Может быть, стоит бороться? Ведь сумел же он преодолеть свою страсть к Лотти, когда узнал, что она — его сестра. Возможно, и теперь он справиться, убеждая себя, что его любовь грязна и преступна? И что любить Фрэнка плотской любовью так же грешно, как Лотти? Может, и сейчас это сработает? Тогда ему помогло плаванье, далёкое морское путешествие. Сейчас ничего подобного ему не грозило. Джеймс по-прежнему сидел на берегу. Казалось, в Адмиралтействе о нём просто забыли. Значит, придётся бороться с собой самостоятельно. И начать нужно как можно скорее. ***       Вечер тридцать первого декабря все трое провели дома за тихим семейным ужином. Шарлотта задумчиво сказала, глядя куда-то в пространство:       — Каким же длинным оказался этот год… Сколько в нём всего случилось. Я вышла замуж, потеряла мужа, зато нашла брата. Встретила любимого человека, который подарил мне ребёнка. Проводила своих любимых мальчиков в море и встретила их обратно. И это всё — за один год!       — Я тоже благодарен этому году, — отозвался Френсис. — Он отнял у меня шанс прославиться, зато подарил взамен тебя. И это - лучшее, что случилось со мной в жизни. Я ничуть не жалею об утраченной возможности, потому что у меня есть ты.       Джеймс задумался, сжимая в длинных нервных пальцах бокал с вином, так и эдак поворачивая его, словно увлёкшись игрой света, отражённого в благородном напитке.       — Ну а я в этом году потерял шанс попасть в экспедицию и любимую жену. Зато получил отличную сестрёнку и замечательного друга…       Он поднял бокал и отсалютовал обоим.       — Ты получил гораздо меньше нас, — с сожалением констатировал Френсис.       — И гораздо меньше, чем заслуживаешь, — подхватила Шарлотта. — Но я люблю тебя. Очень-очень люблю. И всегда буду любить.       Её голос дрогнул. Френсис легонько сжал её руку и сказал:       — Моя дружба — не Бог весть что. Но она искренняя. И я благодарен за то, что ты — мой друг, Джеймс.       Джеймс тряхнул кудрями, словно избавляясь от охватившего его уныния и улыбнулся обоим.       — Вы словно утешаете меня. На самом деле я не считаю себя обделённым. У меня есть вы, я люблю вас — и это уже очень много. Сказочно много. Всё остальное приложиться. Я пью за вас, за мою семью, за то, что вы у меня есть.       Он осушил бокал до дна. Шарлотта, не сводившая с него глаз, пока он пил, поднялась со своего места, обняла его и прижала голову Джеймса к своей груди. Она нежно погладила его волосы, и Джеймс почувствовал, как напряжение медленно покидает его. А ощутив лёгкий толчок в её животе, улыбнулся и тихо произнёс, обращаясь непосредственно к животу Шарлотты:       — Привет, малыш. Я — твой дядя Джеймс. По совместительству — папа.       — И шалопай по совместительству, — хохотнула Шарлотта, отвешивая Джеймсу лёгкий шутливый подзатыльник.       Все трое облегчённо рассмеялись. Мужчины в который раз удивились, каждый про себя, умению Шарлотты создавать вокруг себя лёгкую непринуждённую атмосферу, в которой каждый чувствовал себя уютно и тепло. Её любовь не была навязчивой, она казалась незаметной, но окутывала их невесомым одеялом, согревающим душу и дающим ощущение покоя.       Именно эта атмосфера не позволила Джеймсу осуществить свой план по борьбе с охватившим его чувством. Решив как можно реже встречаться с Френсисом, Джеймс попытался проводить вечера вне дома — в компании молодых беззаботных офицеров флота Её Величества. Обычно он уходил в пять вечера, избегая традиционного чаепития и возвращался домой, когда Френсис с Шарлоттой уже спали. Шарлотта грустила, видя, как старательно Джеймс избегает встреч с Френсисом. Однако, хорошо понимая причину, делала вид, будто ничего необычного не происходит.       — Джейми надо развеяться. Ему скучно сидеть по вечерам в нашем курятнике. Я понимаю его. Тебе тоже не помешало бы встряхнуться, — говорила она Френсису.       — Для меня нет лучше места, чем здесь, рядом с тобой — неизменно отвечал на это Френсис. — И нет лучше развлечения. Я так долго мечтал об этом. Не отнимай у меня этого удовольствия.       Подобные разговоры неизменно заканчивались поцелуем и нежными объятиями. Но беспокойство за душевное состояние Джеймса не покидало обоих. Они понимали, что Джеймсу плохо, что-то грызёт и мучает его. Шарлотта догадывалась — что. Френсис чувствовал себя безотчётно виноватым, но не понимал причины этого чувства.       Впрочем, такое положение продолжалось недолго. Через пару недель «загульной» жизни Джеймс остался вечером дома со словами:       — Надоело мне это всё. Скучно и неинтересно. Хочется быть с вами. Придётся вам потерпеть моё присутствие. Классика жанра — надоедливый муж, мешающий любовникам насладиться обществом друг друга.       — Джейми, я тебя убью! — с негодованием воскликнула Шарлотта. — Ну когда и кому ты здесь мешал? Наоборот, все рады тебя видеть. Мы так переживали, что тебе неуютно в нашем обществе…       Джеймс пытливо посмотрел на Шарлотту. Убедившись в её искренности, он заставил себя взглянуть Френсису в глаза. Прочитал там подтверждение слов Шарлотты — и чуть не разрыдался от облегчения. К чёрту! К чёрту эту дурацкую бесполезную борьбу с собой! Он любит их и хочет быть с ними. Он так скучал по ним среди искусственного, чуждого веселья в офицерской компании. И его тоску по дому, по этим тёплым уютным вечерам в обществе родных и любимых людей не заглушал алкоголь. А развлечения с девочками вызывали у Джеймса лишь приступы отвращения. Оставив попытки бороться с внезапно нахлынувшим чувством, Джеймс успокоился. Будь что будет. Он не собирается никому ни в чём признаваться. Он не разрушит ничьего счастья. Лишь бы ему разрешили быть рядом с теми, кого он любит и наслаждаться их счастьем.       Он позволил себе проводить вечера, сидя на полу у ног Шарлотты и положив голову к ней на колени. Чувствовать тихую радость, время от времени ощущая лёгкие толчки детской ручки или ножки у неё в животе. Френсис обычно сидел рядом с ней на диване, обняв одной рукой за плечи, а другую положив ей на живот. И тоже замирал от тихой непонятной радости, чувствуя, как там, внутри, бьётся новая жизнь. Жизнь, которую породил он сам. В его голосе было столько новой, непривычной нежности, когда он, наклоняясь к животу Шарлотты, хрипло говорил:       — Привет, малыш. Я — твой папа.       И не стеснялся этого.       — А я твой дядя, — объявлял Джеймс с другой стороны.       — Я люблю их обоих. И ты обязательно полюбишь их, — говорила Шарлотта, улыбаясь тихо и счастливо и поглаживала обоих по волосам.       Они любовались Шарлоттой. Она, несомненно, нравилась им такой — более мягкой и женственной. На смену её энергичным порывистым движениям пришла плавность и какая-то особая необъяснимая грациозность, при том, что живот у Шарлотты продолжал увеличиваться и причинял уже ей некоторые неудобства.       Однажды Френсис застал её, стоящей боком перед зеркалом и критично разглядывающей своё отражение.       — Любуешься? — спросил он, подходя сзади и осторожно кладя руки ей на живот в надежде ощутить толчок маленькой ножки или ручки и нежно касаясь шеи Шарлотты губами.       — Угу, — мрачно ответила она. — Тебе не кажется, что я похожа на беременную тараканиху?       — Нет, не кажется, — твёрдо ответил он. — Разве что я похож на таракана. Тогда всё органично.       — Таракашка Фрэнки, — Шарлотта звонко расхохоталась.       Френсис уже привык к резким перепадам её настроения и неожиданным переходам от смеха к печали и наоборот.       — Лотти. Ты очень красивая. И тебе очень идёт беременность, — серьёзно сказал он, поворачивая Шарлотту к себе и беря её лицо в свои ладони. — Я тебя люблю. И не хочу, чтобы ты думала о себе плохо. Ты — самая красивая женщина на земле. И это не обсуждается.       Пока он говорил, Шарлотта неотрывно смотрела ему в глаза. А после счастливо улыбнулась и благодарно спрятала лицо на груди Френсиса. Он гладил её по волосам, по спине, прижимался щекой к макушке и тихо нашёптывал:       — Я люблю тебя, Лотти. Я люблю тебя, девочка моя. Спасибо, что ты у меня есть. Ты- лучшее, что только могло произойти в моей жизни.