Нам вместе быть...

      Уильям Конингем и доктор Крейн приехали около десяти часов утра. К тому времени Джеймс и Френсис уже полностью привели себя в порядок и выглядели безупречно, как и подобает офицерам флота Её Величества. Конечно, им не удалось смыть с лиц свидетельства горя – следы бессонных ночей и тяжких душевных мук. Зато они смогли скрыть эти муки от посторонних глаз, придав лицам одинаково бесстрастное непроницаемое выражение. Оба молили лишь об одном – чтобы им достало сил сохранить эти маски до самого конца, не дать посторонним увидеть то, что на самом деле творилось в их искромсанных, кровоточащих душах. Особенно это касалось Френсиса. Если Джеймс мог позволить себе проявления горя, Френсис должен был держать себя в жёсткой узде, тщательно маскируя истинные чувства ради сохранения репутации всех троих, включая покойную Шарлотту.       Гладко выбритые, тщательно причёсанные, оба в гражданской одежде – в чёрных траурных костюмах, в которых яркими ослепительно-белыми пятнами выделялись лишь кончики воротничков да полоски манжет – они застыли, как часовые, с каменными лицами, готовые перенести всё, что уготовил им сегодняшний день. Ранее, когда мужчины обсуждали, что надеть на похороны, Джеймс высказал сомнения по поводу того, уместен ли для Френсиса глубокий траур. Ведь он не являлся ни членом семьи, ни кровным родственником Шарлотты. Но Френсис сумел настоять на своём. Он мог позволить себе подобное проявление скорби, будучи близким другом Джеймса и его покойной жены, которая в прямом смысле слова вытащила его с того света, когда он валялся с дифтерией в Абердине, не видя смысла продолжать борьбу за свою никчёмную жизнь. «Она спасла тебя. А ты…» Френсис уже начинал свыкаться с болью, всякий раз пронзавшей его, точно раскалённый нож, как только эта мысль напоминала о себе. Теперь ему удавалось скрывать её от Джеймса, сохраняя бесстрастное выражение на каменно-неподвижном лице. И Джеймс согласился с его доводами, понимая, насколько важно для Френсиса таким образом отдать последнюю дань любви и скорби женщине, которую он боготворил.       Приезд родственников из Брайтона несколько нарушил холодную отстранённую торжественность обстановки и, как ни странно, частично снял напряжение. Они были искренни и, в отличие от Джеймса и Френсиса, не сдерживали чувств. Доктор Крейн не скрывал проявлений горя, а Уильям – искреннего сочувствия и желания поддержать брата. После того, как Джеймс пожал руку тестю и обнял брата, он представил им Френсиса. Уильям, знавший, какую роль капитан Крозье играл в судьбе Фицджеймсов, с особым чувством пожал руку капитана. Он внимательно заглянул в лицо Френсиса, пытаясь проникнуть сквозь маску бесстрастия в душу этого человека. Уильяму показалось, что он успел заметить во взгляде капитана мелькнувшие там на секунду нечеловеческую боль и отчаяние. Но, возможно, это ему только показалось, потому что в следующий миг эти серо-зелёные глаза уже не выражали никаких чувств. И их пустота была стократ страшнее бездны отчаяния, которую она была призвана скрывать.       Доктор Крейн надолго замер у гроба приёмной дочери, которую всё так же продолжал считать своей родной девочкой. После того, как он рассказал о её происхождении, Шарлотта отдалилась от него – он это чувствовал. Временами Джордж Крейн жалел о своей откровенности. Одна часть рассудка нашёптывала, что его маленькая Лотти вполне могла бы прожить и без этих знаний. На что вторая неизменно отвечала, что человек имеет право знать о себе подобные вещи. И скрывать их от него – безнравственно и несправедливо. Эта борьба шла внутри него постоянно и не давала доктору Крейну покоя. И вот Лотти ушла. И теперь ему до конца придётся переживать горечь от её отчуждения. Ни расспросить, ни оправдаться. Ничего уже не изменить.       Джеймсу пришлось отвлечься, чтобы отдать распоряжение миссис Мэдисон разместить прибывших в гостевых комнатах и накормить их завтраком. Что было дальше – Френсис помнил плохо. Приехал похоронный агент. Какие-то люди подняли гроб с телом, вынесли на улицу и погрузили на катафалк. Мрачная торжественность этого громоздкого сооружения почему-то наводила на него ужас. Шарлотта лежала там, внутри этой мерзкой колесницы, маленькая и беззащитная, а он не мог быть с ней рядом, чтобы оградить от всех воображаемых опасностей, грозивших ей на этом пути.       Френсис не помнил, как они приехали в церковь, как гроб установили на постаменте… Он помнил неясный гул голосов позади себя – церковь постепенно заполнялась народом. Не будучи родственником покойной, Френсис не мог стоять рядом с гробом. Эта нелёгкая обязанность легла на плечи Джеймса, рядом с которым застыли в скорбном молчании Уильям Конингем и Джордж Крейн. Френсис занял место в первом ряду, чтобы быть как можно ближе и к Джеймсу, нуждавшемуся в его поддержке, и к Шарлотте, с которой он простился наедине прошлой ночью, понимая, что другого шанса сделать это ему уже не представится. Он видел и слышал всех, кто подходил к коммандеру выразить соболезнования по поводу безвременной кончины его жены – но все эти лица и голоса слились в его мозгу в одно расплывчатое бледное пятно с дырой вместо рта, гнусавившего пустые, никчёмные слова соболезнования. Чёткими и ясными в этой реальности были только две вещи – лицо Шарлотты, резко выделявшееся на ослепительной белизне подушки и нестерпимое, нечеловеческое желание выпить. Френсис знал – стакан виски привёл бы его в чувство и дал силы пережить весь этот ужас. Но у него не было такой возможности. И он продолжал молча сидеть с неподвижным лицом, не узнавая никого вокруг и отчаянно напрягая последние силы, чтобы не завыть в голос, не рухнуть на колени и не разбить себе голову о каменный пол церкви. Если бы он мог умереть здесь и сейчас! Чтобы его похоронили рядом с Лотти. А если бы положили с ней в один гроб… Чего ещё ему более желать?       Росс примчался в церковь прямо с поезда, лишь на пару минут заскочив в ближайшую от вокзала гостиницу, чтобы оставить там вещи. Когда Френсис внезапно узнал это родное и близкое лицо в череде проплывавших мимо него чужих посторонних лиц, он будто очнулся, вынырнул на поверхность из того кошмарного омута, в который погружался всё глубже и безнадёжней.       - Джеймс… - беззвучно прошептал Крозье, поднявшись ему навстречу, когда тот внезапно вырос перед ним, заслонив собою поток чужих враждебных лиц. Враждебных – потому что от каждого нужно было скрывать то главное, что соединяло их с Шарлоттой и являлось причиной жгучего, безмолвного и от этого ещё более невыносимого горя. Появление друга, на которого можно опереться в своём несчастье, было подобно глотку свежего воздуха в удушающем смраде засасывающего Френсиса омута. Он пошатнулся, едва не свалившись обратно на сиденье. Росс подхватил друга под локоть и, пожимая руку, тихо сказал:       - Держись, Фрэнк.       И Френсис услышал его слова, в отличие от всех прочих слов, мертвенным шелестом звучавших под сводами церкви. Он ухватился за протянутую руку, словно за спасательный круг, который постепенно вытаскивал его на поверхность бытия из овладевшего им кошмара. Росс тем временем тихонько попросил, указывая глазами на Джеймса:       - Представь меня.       Это был отличный повод подойти к гробу поближе, и Френсис не замедлил им воспользоваться.       - Джеймс, познакомься, - обратился он к Фицджеймсу. – Это Джеймс Кларк Росс. А это – коммандер Фицджеймс.       - Я бы хотел познакомиться с вами при других обстоятельствах, - сказал Росс, пожимая руку Фицджеймсу. – Во всяком случае, я благодарен вам за то, что пригласили меня и дали возможность поддержать моего друга.       - Я благодарен вам за ваш приезд и за ваши намерения.       Они говорили тихо, так, чтобы никто из присутствующих не смог уловить слов. Уильям, стоявший рядом с Джеймсом, понимал, что происходит. А Джордж Крейн не вникал в их разговор, полностью погружённый в свои мысли.       Зато публика в церкви с интересом наблюдала за этой встречей. Росс был другом Крозье. И его присутствие на похоронах жены Фицджеймса вызывало у присутствующих некоторое недоумение. Все знали, что эти два красавчика не знакомы друг с другом. Но, может быть, они успели познакомиться заочно, по переписке, стараниями этого ирландца, так странно сблизившегося с семьёй Фицджеймсов? Во всяком случае, кое-кто подумал, что не зря посетил это печальное мероприятие. Теперь будет о чём поговорить в светских гостиных.       Крозье тем временем вернулся на своё место. Росс уселся рядом с ним. Одно его присутствие рядом придавало сил. Осознание, что этот человек примчался в к нему специально для того, чтобы поддержать, помочь справиться с горем, грело Френсису душу. Он вдруг перестал чувствовать себя одиноким посреди толпы чужих, посторонних людей, собравшихся здесь только для того, чтобы помешать ему как следует проститься с Лотти и беспрепятственно отдаться своему горю.       Мимо них, шелестя подолами траурных платьев, прошествовали леди Франклин и мисс Крэйкрофт с приличествующим случаю скорбным выражением на лицах. Они подошли к Джеймсу. Леди Джейн пожала ему руку и произнесла слова соболезнования. Френсис был благодарен Богу, что ему не приходится сейчас стоять на месте Джеймса и выслушивать все соболезнования, с которыми обращаются к нему эти люди. Он бы, наверное, сошёл с ума. Или разогнал всех к чёртовой матери. Бедняга Джеймс…       Леди Джейн и София тем временем направились к свободной скамье. Заметив, наконец, Крозье и Росса, леди Франклин на секунду удивлённо приподняла бровь, однако в следующий момент уже подходила к ним со скорбно-удручённым выражением на лице. Мужчины поднялись навстречу дамам и склонили перед ними головы. От двух пар цепких женских глаз не укрылся глубокий траур капитана Крозье. Приезд Росса тоже наводил на некоторые мысли.       - Здравствуйте, господа.       Леди Джейн склонила голову в приветствии. София молча присела в неглубоком реверансе.       - Сэр Росс. Я не знала, что вы так близки с Джеймсом и его покойной супругой, как капитан Крозье.       Френсис мысленно подобрался, сжимая зубы и пытаясь скрыть внезапно охватившую его злость. Росс бросил на него быстрый взгляд, словно говоря: «Спокойно. Мы справимся с этим».       - Мы познакомились с миссис Фицджеймс в Абердине, когда оба ухаживали за Френсисом во время его болезни. С коммандером Фицджеймсом я был знаком по переписке. Мне очень жаль, что поводом для личного знакомства послужило столь печальное событие. Но я не мог не поддержать коммандера и не проститься с его женой.       - Бедный коммандер Фицджеймс… - леди Джейн промокнула глаза краешком ослепительно белого кружевного платка. – Мы все так любили милую Шарлотту.       В течение этого короткого разговора София наблюдала за Крозье из-под опущенных ресниц. Френсис явственно ощущал на себе её взгляд и мечтал лишь о том, чтобы поскорее избавиться от столь неприятного внимания мисс Крэйкрофт. Он испытал некоторое облегчение, когда обе дамы проследовали на своё место, если в данных обстоятельствах вообще можно было говорить о каком-то облегчении. Опустившись на скамью, Френсис почувствовал, как Джеймс Росс на мгновение сжал и тут же отпустил его руку, и испытал к другу искреннюю благодарность. Как всё-таки важно иметь рядом человека, который знает о тебе всё, всё понимает, готов всё простить и поддержать тебя в самые невыносимые моменты твоей жизни.       Тем временем у кафедры появился священник. Лёгкий гул голосов затих, растаял под сводами церкви. Голос пастора, его слова не доходили до сознания Крозье. Теперь между ним и Шарлоттой не было людей, скрывавших её от его тяжёлого измученного взгляда. И он неотрывно смотрел на гроб, остро осознавая лишь одно – это последняя возможность видеть её. Последняя в его жизни. И Френсис снова погружался в омут отчаяния, тоски и вспыхнувшей с новой силой жажды – жуткого призрака, с которым – он знал – у него не достанет сил бороться.       Френсис понял, что всё закончилось, когда люди поднялись со своих мест, и гроб с телом Шарлотты снова скрыли от его глаз спины вставших на ноги Джеймса, Уильяма и доктора Крейна. Крозье и Росс тоже поднялись и подошли ближе. Джеймс выразил желание вынести гроб из церкви на своих плечах. Доктор Крейн, крепкий пожилой мужчина, заявил, что присоединится к нему. Френсис шагнул вперёд и встал позади Джеймса, у изголовья гроба, сказав лишь два коротких слова:       - Я тоже.       Росс, ни слова не говоря, встал с другой стороны, всем своим видом давая понять, что он тоже участвует в этом. Повинуясь знаку распорядителя церемонии мистера Гастингса, похоронные рабочие остались в церковном дворе, привычные к тому, что зачастую их обязанности брали на себя друзья и родственники покойного. Гастингс велел Джеймсу, как более высокому, поменяться местами с Френсисом и встать у изголовья гроба. По команде Гастингса мужчины бережно подняли гроб и водрузили его к себе на плечи.       Обычно в романах принято писать, что нет ничего тяжелее этой ноши на плечах скорбящего человека, который навек расстаётся со своей любовью. Но Френсис вовсе не почувствовал тяжести. Он шёл, как сомнамбула, ничего не ощущая и с трудом воспринимая происходящее. Чёрное месиво с бледными размытыми пятнами лиц, шёпот, шорохи, всхлипы… Светлый проём впереди – очевидно, выход. Позже, когда они с Джеймсом пытались вспомнить церемонию прощания, он признавался Крозье, что тоже не воспринимал окружавшую его действительность и делал всё, будто во сне.       Свежий воздух слегка прояснил затуманенное сознание. Теперь у них под ногами поскрипывал гравий. Чуть позже, когда пришлось сойти с дорожки и углубиться в лабиринт могил, скрип гравия сменился чавканьем грязи. И Френсис понял, что к нему возвращается способность воспринимать запахи, звуки и зрительные образы. Пахло мокрой землёй и свежей едва проклюнувшейся травой, с корнем вывернутой из этой земли и погибшей, не успев вырасти и войти в силу. Френсис ступал осторожно, боясь поскользнуться и чувствуя спиной напряжённый взгляд Джеймса, так же аккуратно ступающего позади.       Вот впереди показалась свежевырытая могила. Двое рабочих, ушедших вперёд, уже установили около неё табуреты и накрыли их траурным покрывалом. Ещё четверо шли позади процессии, неся крышку гроба, которую они продолжали держать всё то время, пока над телом покойной Шарлотты звучали траурные речи. Слава Богу, желающих высказаться оказалось немного. Ни Джеймс, ни доктор Крейн, ни тем более Френсис, не смогли бы произнести ни слова даже под страхом смерти. Несколько приличествующих случаю слов произнёс Барроу, да лейтенант Стоукс внезапно высказал столько сочувствия и поддержки Джеймсу, столь душевно отозвался о его покойной супруге, что все ощутили ком в горле и не смогли скрыть слёз. Френсис изо всех сил сжимал зубы и кулаки, в мыслях одновременно благодаря Стоукса и проклиная его за новый приступ боли, скрывать которую было тем мучительней, чем больше любопытных глаз наблюдали за каждым изменением его лица, каждым движением, жестом, взглядом. После речи Стоукса ему захотелось разрыдаться в голос, громко и отчаянно, упасть на гроб, укрыть своим телом свою Лотти, не отдавать её этим людям, которые хотят навеки отнять её у него… Но он всё сильнее сжимал зубы и кулаки, глядя прямо перед собой, запрещая себе малейшее проявление чувств.       Как только Стоукс умолк, небо над ними внезапно прояснилось, и в разрыве плывущих по небу низких туч показалось солнце.       - Это она улыбнулась нам на прощанье, - тихо сказал кто-то в толпе.       И тут Джеймс не выдержал. Его бледное осунувшееся лицо исказила судорожная гримаса боли, тело содрогнулось, ноги подкосились, и он, пожалуй, упал бы, если бы Уильям с одной стороны и Френсис с другой, не подхватили его за талию. Джеймс по примеру Крозье крепко сжал зубы и выпрямился, но Френсис, продолжавший поддерживать его, сквозь траурное сукно ощущал, как тело Джеймса время от времени сотрясают рыдания, спрятанные глубоко внутри и упорно рвущиеся наружу.       Близость к Джеймсу, возможность прикасаться к нему придала Френсису сил. Он вдруг почувствовал себя старшим, более взрослым и ответственным за этого мальчишку, который в течение нескольких дней практически в одиночку волок на себе груз ответственности и за похороны, и за порядок в доме, и за самого Френсиса. Волок до тех пор, пока силы окончательно не иссякли. Когда малейшее более или менее трогательное высказывание, событие, напоминание может выбить из колеи и лишить остатков мужества. Френсис незаметным движением легонько встряхнул Джеймса и похлопал его по спине. Тот повернул к нему лицо с закушенной до крови нижней губой и полными слёз глазами. Их взгляды встретились, и Джеймс, прикрыв глаза, благодарно кивнул Крозье: «Спасибо. Я держусь». На короткий миг Френсис ощутил какое-то странное облегчение. Но в следующее мгновение голос мистера Гастингса вернул его обратно в пучину боли:       - Прощайтесь с покойной, господа.       Френсис опустил руку, которой придерживал Джеймса. Уильям подвёл брата к гробу. Джеймс неловко нагнулся и коснулся губами лба Шарлотты. Выпрямившись, он застыл, растерянно оглядываясь по сторонам, пока Уильям целовал лоб Шарлотты. И лишь вновь ощутив руку брата на плече, обрёл подобие уверенности и позволил Уильяму отвести себя чуть дальше от гроба, над которым склонился доктор Крейн. Он долго всматривался в мёртвое лицо дочери перед тем, как коснуться холодными губами её лба, а после вновь подошёл к Уильяму. Френсис занял место рядом с Джеймсом. Он не имел права в последний раз поцеловать Шарлотту перед всеми этими людьми, для которых был всего лишь другом коммандера Фицджеймса. Но никто не мог запретить ему поддержать друга в его страшном горе, стоя рядом и подставляя плечо. Главное, чтобы никто не догадался, что самому ему сейчас до ужаса, до крика, до умопомрачения нужна опора в виде самого Фицджеймса, без которой он просто сойдёт с ума. Так они и застыли, подпирая плечами друг друга, не давая упасть, безмолвно свидетельствуя: «Я с тобой. Держись».       Священник прочёл короткую молитву и произнёс небольшое напутствие для собравшихся. Солнце вновь скрылось за тучами, когда крышка гроба навсегда скрыла от них Шарлотту. Первый же стук вбиваемого в крышку гвоздя разорвал мозг Френсиса в кровавые клочья. Гвозди забивали не в гроб – их вколачивали в него самого, в его тело, в его сознание… Безмолвный вопль, которому ни в коем случае нельзя было позволить вырваться наружу, сводил его с ума. Реальность вновь перестала существовать для Френсиса. Он не видел ничего, кроме крышки гроба, скрывшей от него всё, что составляло смысл жизни и не слышал других звуков, кроме стука молотка. Самым удивительным было ещё одно яркое ощущение, которое Френсис испытывал в тот момент. Он остро, отчётливо, резко чувствовал напряжение, исходящее от Джеймса, с которым стоял плечом к плечу. Они словно испытывали одну боль на двоих. Френсису казалось, что их ощущения слились в одно, и эмоции циркулируют в них по кругу, перетекая из одного в другого, словно в сообщающихся сосудах. И, даже находясь в состоянии прострации, сумел не только удивиться этому факту, но и мысленно зафиксировать своё удивление.       Мучительный стук молотка наконец прекратился. Могильщики засуетились у гроба, подсовывая под него верёвки. А Френсис всё никак не мог осознать, к чему вся эта суета. В его восприятии гроб колыхнулся и поплыл по воздуху, будто сам собой. Вот он завис над свежевырытой ямой и стал плавно опускаться вниз, унося от него спрятанную внутри Лотти. Лотти! А если она жива? Ели её хоронят заживо?! Мысль была безумной, но Френсис никак не мог отделаться от неё. Он хотел крикнуть: «Стойте! Что вы делаете?! Не смейте зарывать её!!!» Но рассудок всё же возобладал, и он, будто зачарованный, смотрел, как гроб уходит всё ниже и ниже, как касается дна могилы, как с глухим стуком падают на крышку первые комья земли… Лотти. Ей же будет там холодно и сыро? И страшно одной? Почему он не лёг рядом с ней, чтобы согревать её там своим телом?       Френсис безотчётно сделал шаг вперёд, не отрывая взгляда от притягивающей его бездны. Чья-то сильная рука крепко сжала его локоть.       - Фрэнк, - услышал он над ухом тихий, но властный голос.       Как ни странно, этот голос привёл его в чувство. Френсис огляделся по сторонам. Могильщики лопата за лопатой бросали в яму мокрую комковатую землю. Кое-кто из собравшихся уже медленно потянулся к выходу с кладбища. Те, кто остались, по очереди подходили к Джеймсу со словами сочувствия и поддержки…       Френсис отошёл в сторону. Магия соединения душ развеялась. Теперь Френсис думал лишь о том, что Джеймсу сейчас в сто раз хуже, чем ему. Доведись ему выслушивать то, что говорили все эти чужие, ненужные люди, он бы, пожалуй, сошёл с ума. Или с дикими воплями разогнал бы всех, повергая в ужас и вызывая жалостливое отвращение. А Джеймс мужественно терпел, из последних сил доигрывая принятую роль, напустив на себя холодное аристократическое достоинство, помогавшее скрывать истинные чувства.       Как только Френсис отошёл от Джеймса, рядом с ним возник Росс. Всё время, пока длилась церемония прощания, Росс наблюдал за другом со стороны, готовый в любую минуту прийти на помощь, если у Френсиса внезапно сдадут нервы. Возможно, Френсис неосознанно ощущал его поддержку, не отдавая себе в этом отчёта. Кто знает? К нему постепенно приходило понимание: Джеймс Росс – единственный человек, с которым он может прожить этот день до конца и не свихнуться окончательно.       Когда все наконец разошлись, они остались впятером у свежего холмика из земли – Джеймс, Уильям, доктор Крейн и Френсис с Россом.       - Пойдём, Джеймс, - позвал брата Уильям.       - Вы идите, - глухо отозвался Джеймс. - Я хочу побыть здесь ещё немного.       - Хорошо, - согласился Уильям. – Пойдёмте, господа.       Френсис в нерешительности взглянул на Джеймса. Ему хотелось остаться здесь, но он не знал, как тот отнесётся к его желанию. И Конингем, и Росс были посвящены в их тайну. А вот доктор Крейн…       Поймав это взгляд, Джеймс произнёс:       - Фрэнк. Ты побудешь со мной?       Френсис молча встал рядом, испытав прилив горячей благодарности к Джеймсу. Остальные так же молча побрели к выходу с кладбища.       Они стояли рядом, плечо к плечу, не сводя взгляда с земляного холмика, под которым упокоилась та, которую они оба любили. Они понимали, что вместе с Шарлоттой из их жизни ушло что-то огромное, светлое, неповторимое. Но оба чувствовали, что должны сохранить хотя бы часть этого тепла и света в своих сердцах, чтобы делиться друг с другом в её отсутствие. Ради неё. Они должны поддерживать огонь, который она зажгла в них и так безоглядно щедро отдавала своим «любимым мальчикам». Теперь её осиротевшие «замечательные мальчишки» стояли рядом, тесно прижимаясь друг к другу. Вдали от посторонних глаз они могли дать волю своей растерянности, беспомощности и трогательной неприкаянности. Острое чувство сиротства, проявившееся только здесь, на кладбище, охватило Френсиса и Джеймса с такой силой, что оба не смогли больше сдерживать слёз. Им некого было стыдиться, не на кого оглядываться. И они плакали безутешно, как дети, обняв друг друга за плечи, под промозглыми порывами сырого мартовского ветра.       Внезапно солнце на короткое мгновение вновь показалось в разрыве туч.       - Она рада, что мы смогли плакать, - тихо сказал Джеймс. – И подбадривает нас своей улыбкой – помнишь, как всегда это делала?       Френсис ничего не ответил, лишь сжал зубы и издал тихий мучительный стон, запрокинув голову к небесам, вновь затянувшимся тучами. Мысль о том, что Лотти улыбается им с небес, абсолютно не грела и не успокаивала его. Её не было рядом. И уже никогда не будет. В душе Френсиса росла и ширилась пустота – страшная, зияющая бездна, которую уже ничто не сможет заполнить. Ничто и никогда. Осознание, что дальше придётся жить с этой дырой в душе, наводило ужас. И Френсис знал только одно средство ослабить его, сделать менее ощутимым.       Они ещё какое-то постояли у могилы.       - Пойдём? – Джеймс тронул Френсиса за локоть.       - Да.       Где взять силы и решимость оторвать взгляд от этого холмика, повернуться к нему спиной? Спасибо Джеймсу – он сумел сделать это сам и едва ли не силком развернул Френсиса. Они медленно зашагали к выходу. Френсис спиной, всем своим существом мучительно ощущал, как с каждым шагом растёт расстояние между ним и могилой, как усиливается сопротивление, точно этот холмик позади притягивает его, не даёт уйти. Ощущение было реальным, физическим. И, если бы не Джеймс, Френсис, пожалуй, бросился бы обратно, упал на могилу и лежал бы на ней до тех пор, пока смерть не сжалилась над ним и не забрала к себе. Но Джеймс шёл рядом, и Френсис сумел побороть это наваждение.       - Сегодняшний вечер ты проведёшь с родственниками, - то ли спросил, то ли констатировал Френсис.       - Да.       - Я не приду.       - Хорошо, Фрэнк. Ты будешь с Россом?       - Да.       Они уже вышли за ворота кладбища. Два извозчика поджидали их. Слава Богу, все приглашённые уже разъехались. Не нужно было вновь выслушивать слова соболезнования, притворяться и «держать лицо». Они расселись по экипажам и отправились домой – в то место, которое теперь, без Шарлотты, уже не казалось домом, а больше походило на склеп. Впрочем, у Джеймса это ощущение развеялось, как только он переступил порог своей квартиры. Детский плач, которого он не замечал всё утро, теперь отозвался в груди новым приступом беспокойства.       - Миссис Мэдисон, - спросил он впустившую их экономку. – Эмили плакала всё это время?       - С перерывами, - ответила та, не скрывая беспокойства. – Она ела и спала. Но во время бодрствования постоянно плакала. И мы с Бет не можем понять причину.       - Дайте-ка, я осмотрю ребёнка, - вмешался доктор Крейн. – Я всё-таки врач. К тому же, дед. Пришло время мне познакомиться с внучкой.       - Да-да, конечно.       Мужчины разделись в прихожей и втроём направились в детскую. Бет Джопсон расхаживала по комнате, укачивая малютку Эми на руках. Миловидное круглое личико кормилицы за эти несколько дней осунулось и побледнело. Под глазами залегли тёмные круги от бессонных ночей. К тому же тревога о собственном малыше, оставленном на попечение матери, не отпускала Бет ни на секунду. Жалость к осиротевшей малышке, изводившей её своими криками, постепенно перерастала в раздражение. Добрая Бетти боялась этого злого чувства, но, понимая, что ребёнок ни в чём не виноват, ничего не могла с собой поделать. Она уже жалела, что ввязалась в это дело и готова была отказаться от денег, которые вовсе не были для неё лишними, только бы закончился этот кошмар. Суровый взгляд доктора Крейна, которым тот наградил миссис Джопсон, едва вошёл в комнату, только утвердил её в этом решении.       - Ну-ка, иди сюда, малыш, - в голосе Джорджа Крейна внезапно появились мягкие нотки, весьма удивившие не только Бет, но и Джеймса с Уильямом. – Давай знакомиться с дедом, крикуха.       Он умело взял из рук кормилицы орущий свёрток и прижал к себе, слегка покачивая. Крейн рассматривал личико малышки, которая постепенно успокаивалась. Ему хотелось увидеть черты дочери в этом маленьком комочке жизни. Но он не находил ни малейшего сходства девочки ни с Шарлоттой, ни с Джеймсом. Зато ясно видел в её лице другого человека – того, кто так близко жался сегодня к Джеймсу. Человека, которого его зять называл своим лучшим другом. Неужели этот болван настолько слеп и туп, что не замечает очевидных вещей? Тепло, разливавшееся в груди доктора Крейна, внезапно куда-то исчезло. Ребёнок у него на руках вновь заплакал.       Доктор положил свою ношу на стол и развернул пелёнки. Девочка закричала громче. Не обращая внимание на её крик, доктор осмотрел младенца, ощупал ручки, ножки, перевернул на животик и обратно.       - Пеленайте её, мэм, - велел он кормилице, закончив осмотр. И на немой вопрос Джеймса, стоявшего неподалёку, ответил:       - Внешне всё в порядке. Нормальный здоровый ребёнок. У вас достаточно молока? – обратился он к Бет. – Может, ей не хватает, и она кричит от голода?       - Не, сэр. Молока у меня много, и Эми ест хорошо. Если мне будет позволено высказать своё предположение…       - Ну? – поторопил доктор.       - Мне кажется, она тоскует. Может, чувствует, что осиротела. Она успокаивается на руках у коммандера Фицджеймса. И у капитана Крозье. Может быть, своим плачем она призывает их к себе?       - Глупости, - доктор Крейн скорчил презрительную гримасу. – Младенцы не способны чувствовать ничего подобного. Советую вам более щепетильно относиться к своим обязанностям. И не забивать голову ерундой.       Миссис Джопсон покраснела, опустила глаза и, торопливо запеленав громко орущую Эмили, принялась укачивать её.       - А можно мне её подержать? – спросил молчавший доселе Уильям.       - Конечно. Эми должна познакомиться с дядей, - ответил Джеймс.       Уильям осторожно, но со знанием дела принял ребёнка из рук кормилицы. Отец двоих детей, он имел опыт обращения с младенцами. К удивлению присутствующих, Эми стала постепенно успокаиваться.       - По-моему, ей больше нравятся мужские руки, - тихо произнёс Джеймс.       Словно в ответ на его слова, Эмили вновь разразилась криком.       - Но не все, - закончил Джеймс, забирая её из рук брата. – Идите в гостиную. Скажите миссис Мэдисон, пусть накрывает на стол. Я попытаюсь договориться с дочуркой.       Мужчины вышли из детской. Миссис Джопсон шмыгнула следом, виновато пробормотав:       - Я на одну минуточку, коммандер Фицджеймс.       Оставшись вдвоём с плачущей Эмили, Джеймс погладил её по головке и с нежностью произнёс:       - Ну что же ты, малыш? Что ты плачешь? Скучаешь по маме? И я скучаю по ней. И по папе скучаешь? Он скоро будет с тобой каждый день. И каждый день будет брать тебя на ручки. А пока придётся потерпеть. И успокоиться. Ты же помнишь меня? Я – твой дядя Джеймс. По совместительству – папа. И… шалопай по совместительству… - закончил он неожиданно севшим голосом.       В течение этого монолога Эмили словно прислушивалась к звуку его тихого мягкого голоса. Её крик постепенно затихал, сменяясь странными всхлипывающими звуками. Покрасневшее личико понемногу приобретало нормальный цвет. На виске перестала вздуваться тоненькая голубая жилка. Эмили умолкла. Джеймсу показалось, что она вся превратилась в слух, ловя каждое его слово, каждую интонацию. Поэтому он не умолк даже тогда, когда в комнату вернулась Бет Джопсон.       - Ну вот. Эми перестала плакать. Умница. Хорошо. Эми будет хорошей девочкой. Она не станет больше плакать. Она будет слушаться свою кормилицу. Будет хорошо кушать и спать. И вырастет большой и красивой, как мама…       Миссис Джопсон тихонько уселась в уголке и не сводила с Джеймса глаз. Воистину, он сейчас был неотразимо прекрасен в своей нежности. Его измождённое лицо озарялось любовью, от тихого ласкового голоса Бет содрогнулась, словно тысячи мурашек побежали у неё не по телу, а по душе. И ведь он действительно сумел успокоить малышку! Джеймс одной рукой держал Эми, а другой поглаживал её по головке в малюсеньком кружевном чепчике. Какое-то время девочка смотрела перед собой тем удивительным взглядом, который бывает только у новорожденных младенцев, а после смежила веки и уснула под тихие уговоры Джеймса.       Убедившись, что Эми крепко спит, Джеймс отнёс её в кроватку. Он укладывал её осторожно, почти не дыша, пытаясь не разбудить, чтобы не начинать всё сначала. Малышка беспокойно повозилась в люльке, но Джеймс продолжал тихонько говорить с ней, и она успокоилась.       Как только Джеймс с ребёнком на руках пошёл к кроватке, миссис Джопсон поднялась со своего места и направилась туда же. Она слегка покачала люльку, пока Джеймс укладывал малышку. Убедившись, что Эми уснула, кормилица опустила голову и тихо произнесла:       - Коммандер Фицджеймс. Мне кажется… Я думаю…       Бет мучительно, до слёз покраснела, подбирая слова, чтобы поточнее выразить свою мысль и окончательно смешалась под взглядом светло-карих глаз, ставших пустыми и холодными, как только коммандер перевёл их с малышки на неё. Джеймс молча смотрел на миссис Джопсон, не пытаясь помочь ей выбраться из этого словесного тупика. Он смотрел куда-то сквозь неё, и Бет казалось, взгляд его говорил: «Ну когда вы уже все оставите меня в покое?» Она набрала в грудь побольше воздуха и выпалила:       - Мне кажется, я действительно плохо справляюсь со своими обязанностями. И будет лучше, если вы найдёте другую кормилицу.       Взгляд коммандера из пустого и холодного сделался усталым, и Бет внезапно стало до слёз жаль этого измученного человека. Собственная усталость отошла куда-то на второй план. Сердце кормилицы содрогнулось от обычной женской жалости к нему.       - Миссис Джопсон. Я думаю, вы были правы, говоря, что Эмили скучает по тем, чьи голоса она слышала, находясь в… - он запнулся. – В утробе матери. И в этом нет вашей вины. Все мы вымотаны сейчас. Давайте не будем горячиться и принимать скоропалительных решений. Если у вас нет других причин отказаться от этой работы…       - Нет-нет, - поспешно ответила Элизабет, энергично помотав головой. – Но ведь доктор сказал…       - Доктор как приехал, так и уедет. А нам всем нужно успокоиться, чтобы наша общая… - Джеймс попытался подобрать слово, наиболее точно отражающее обстановку в доме и при этом не слишком драматизирующее её. – Общая нервозность не отражалась на ребёнке. Я понимаю, что последние несколько дней были не самыми спокойными. Но теперь у всех нас будет больше свободного времени, которое мы сможем посвящать Эмили. Миссис Мэдисон, капитан Крозье и я – все мы будем… чаще освобождать вас от необходимости успокаивать Эми. У вас будет больше возможностей для отдыха и для занятия вашим собственным сыном. Думаю, теперь нет препятствий к тому, чтобы вы привезли его сюда.       - Спасибо, - пролепетала миссис Джопсон, чуть не плача и молитвенно складывая маленькие пухлые ручки на груди. Даже сейчас её круглое личико оставалось миловидным, несмотря на готовность вот-вот разразиться слезами.       - Ну-ну… Миссис Джопсон. Не стоит так расстраиваться. Говорят, от этого может пропасть молоко? Это правда?       - Правда, - Бет изо всех сил постаралась взять себя в руки. – Но я не буду больше расстраиваться. Вы… Вы так добры, сэр.       - Я был знаком с вашим мужем, - сказал Джеймс, смутно вспоминая молодого капитанского стюарда с «Террора». – Надеюсь, он через год благополучно вернётся. А вы тем временем окажете мне неоценимую услугу, выкормив мою дочь.       - Да-да, конечно. Спасибо вам, коммандер Фицджеймс! Спасибо за всё.       Джеймс поморщился, как от зубной боли. У него раскалывалась голова и мучительно болели воспалённые глаза. Больше всего ему сейчас хотелось остаться вдвоём с Уильямом, причём по возможности занять горизонтальное положение. Но впереди у него маячил ужин «в кругу семьи», поэтому бурные изъявления благодарности со стороны миссис Джопсон вызывали непреодолимое желание поскорее сбежать отсюда как можно дальше.       - Советую вам отдохнуть, пока Эми спит, - сказал Джеймс, направляясь к выходу. – Сегодня ночью вряд ли кто-то будет в состоянии заменить вас.       - Да-да, конечно. Доброй ночи, коммандер Фицджеймс.       - Доброй ночи, миссис Джопсон. Доброй и спокойной.       В столовой Джеймса ждали. Ужин был накрыт. Доктор Крейн и Уильям сидели у стола, обсуждая брайтонские новости, будто нарочно обходя тему смерти и сегодняшних похорон.       - Ну наконец-то, - воскликнул Уильям при виде вошедшего Джеймса. – Успокоил?       - Ты же слышишь, - устало ответил Джеймс, опускаясь на стул.       - Я бы на вашем месте заменил няньку, - заявил доктор Крейн. – Эта явно не справляется со своими обязанностями.       - Я подумаю над вашим предложением, - Джеймс был слишком измучен, чтобы вступать в спор.       Есть ему совершенно не хотелось. Но он понимал, что нужно заставить себя проглотить хоть что-нибудь и не портить аппетит своим проголодавшимся родственникам. Поэтому все трое молча приступили к трапезе и какое-то время тишину нарушал лишь стук столовых приборов. После второй перемены доктор Крейн обратился к Джеймсу:       - Коммандер. Мне бы хотелось перед отъездом поговорить с вами кое-о чём наедине.       При мысли, что придётся снова тратить время и силы, которых уже не оставалось, на какие-то разговоры, Джеймс болезненно поморщился и сказал:       - Давайте тогда совместим это разговор с ужином. Если честно, у меня раскалывается голова. Я не спал несколько ночей и в данный момент мои умственные способности далеко не блестящи. Или отложим беседу до утра.       - Утром у нас не будет времени. Наш поезд уходит в девять часов, - сказал доктор Крейн.       - В таком случае, я вас слушаю.       - Мне бы хотелось поговорить конфиденциально.       - У меня нет секретов от Уильяма, - усталость наваливалась на Джеймса всё сильнее. Какого чёрта? Что нужно от него этому человеку?       Доктор Крейн побарабанил пальцами по крышке стола, словно раздумывая, стоит ли продолжать. Решившись на что-то, он посмотрел на Уильяма, который бросал на Джеймса тревожные взгляды и сказал:       - Ну что же… Думаю, ваш брат не слепой. И тоже хотел бы получить ответ на этот вопрос. Я желал бы знать, почему ваша дочь, - он сделал ударение на слове «ваша», - и моя внучка так похожа на вашего ближайшего, как я понял, друга?       «Ну вот. Началось…» - устало подумал Джеймс.       - Да какая вам, собственно разница? – равнодушно спросил он, потирая виски.       - Какая разница – мне?! – Возмущению доктора Крейна не было предела. – Шарлотта – моя дочь. Живая она или мёртвая – мне не безразлична её репутация, потому что это касается меня лично, как отца. Неужели вам безразлична ваша собственная репутация, как мужа? Вы всё это время закрывали глаза на то, что творилось у вас под носом? И человек, который… - доктор Крейн запнулся, подыскивая слово более приличное, чем то, что вертелось у него на языке. – Который… соблазнил её – по-прежнему ваш друг?!       Джеймс выпрямился. Его глаза, устремлённые на тестя, сузились, ноздри побелели и задрожали. Губы дрогнули и злобно искривились, словно Джеймс пытался сдержать хищный оскал. Когда он заговорил, в его голосе звучал металл.       - Доктор Крейн. Начнём с того, что Эмили – не ваша внучка. И вам это прекрасно известно.       Он выделил слово «ваша» точно так же, как это сделал доктор Крейн. Их взгляды схлестнулись и замерли, точно мечи в руках у равных по силе соперников. Не отводя глаз, Крейн медленно покивал головой.       - Значит, она всё-таки сказала вам… Глупая девчонка. И вы… вы не простили ей этого? Вы отвернулись от неё, позволив… позволив…       Крейн задохнулся от возмущения. Он сжал кулаки и сверлил Джеймса взглядом, полным ненависти и презрения. Джеймс равнодушно встретил этот взгляд. Его напускная холодность и спокойствие вызывали у доктора Крейна желание вцепиться в глотку этого лощёного аристократа, этого мерзкого негодяя, который отверг его дочь только потому, что она имела глупость признаться ему в своём происхождении. Уильям молча следил за их поединком с замирающим сердцем. Ему было жаль брата – Уильям видел, что нервы Джеймса давно уже на пределе.       Когда Джеймс заговорил, голос его звучал глухо. Было что-то жуткое в этих звуках. Доктор Крейн повидал в жизни многое. Но этот голос, звучавший, точно из могилы, заставил его содрогнуться.       - Глупая девчонка, говорите..? Вы хотели, чтобы она скрыла от меня, чья она на самом деле дочь? Она не могла этого сделать. Не могла взять такой грех на душу. А вот вы, доктор Крейн…       Тяжёлый взгляд покрасневших от бессонницы глаз впился в Крейна, отчего ему стало не по себе.       - Вы могли бы рассказать ей обо всём раньше или не говорить вовсе. Вы хотели, чтобы она утаила от меня правду. Боялись, что я, узнав обо всём, не женюсь на ней? Вы были правы. Я бы ни за что не женился на вашей дочери, зная, кто на самом деле её отец.       Горечь, звучавшая в словах Джеймса, заставила Крейна по-новому взглянуть на зятя. В вихре владевших его рассудком ненависти и возмущения вдруг образовался просвет. Проблеск здравого смысла озарил сознание внезапной догадкой. Крейн смотрел на усталое измождённое лицо зятя и узнавал в нём черты своей дочери, черты милой маленькой Лотти, знакомые ему с детства. Внезапная догадка пронзила его мозг. О, Господи! Где были его глаза? Как он мог не замечать раньше этого сходства? Ведь все вокруг наперебой твердили о том, как они подходят друг другу! Он должен был понять… Понять и рассказать им всё заранее. Или, взяв весь грех на себя, не говорить вовсе, как правильно заметил Джеймс…       - Вы… Вы тоже… Гамбье?       Это был, скорее, не вопрос, а утверждение. И, казалось, в голосе человека, его задавшего, не оставалось ни капли жизни. Горькая усмешка Джеймса была ему ответом.       Доктор Крейн внезапно обмяк, будто силы покинули его. Он опёрся локтями о стол и уронил голову на руки. Джеймс откинулся на спинку стула и продолжил тихим ровным голосом, из которого внезапно исчезли все эмоции:       - Мы прожили месяц, как муж и жена, прежде чем вы, доктор Крейн, соизволили проинформировать Лотти о её происхождении. Месяц… Знаете ли вы, чего нам стоило перестать быть друг для друга мужем и женой? Спасибо командованию, которое отправило меня к чёрту на кулички. Только разлука помогла мне окончательно почувствовать себя её братом. И я не собирался становиться препятствием на пути Лотти к счастью только потому, что мы с ней попали в безвыходное положение. Она полюбила достойного человека. И была с ним по-настоящему счастлива. Недолго, но… Но это было лучшее время в нашей жизни.       У Джеймса внезапно перехватило дыхание. Уильям положил руку на плечо брата и крепко сжал его. Какое-то время все молчали. Когда Джеймс заговорил вновь, его голос звучал деловито и буднично:       - Если ваша репутация, доктор, слишком сильно пострадает от слухов, вы всегда можете заявить, что Шарлотта на самом деле не была вашей дочерью. А склонность к блуду и разврату у неё в крови – яблоко от яблоньки, как говорится…       При этих словах Крейн вздрогнул, как от удара хлыстом. Резко выпрямившись, он метнул в Джеймса возмущённый взгляд.       - Коммандер Фицджеймс. Я совершил ужасную ошибку. Но это не даёт вам права считать меня подонком.       - Простите.       Джеймс прикрыл глаза рукой. Тусклый свет вызывал в них невыносимую резь, словно яркое беспощадное солнце. Голова гудела, как церковный колокол. Через этот гул он с трудом различил голос Уильяма:       - Джимми, тебе нужно лечь. Пойдём, я провожу тебя.       У Джеймса ещё хватило сил на то, чтобы выпрямиться и посмотреть доктору Крейну в глаза.       - Надеюсь, всё сказанное здесь, останется между нами?       И, получив в ответ взгляд, полный возмущения, удовлетворённо кивнул:       - В таком случае, спокойной ночи.       - Спокойной ночи.       Когда Джеймс с Уильямом покидали столовую, за стеной вновь послышался детский плач. Но у Джеймса уже не оставалось сил на то, чтобы вернуться в детскую и успокоить ребёнка. У него даже не было сил на то, чтобы самостоятельно раздеться. Уильяму пришлось помогать ему стаскивать обувь и снимать сюртук. Джеймс уснул, сидя на кровати, так и не расстегнув до конца жилет. Уильям уложил брата, заботливо укрыл одеялом и какое-то время просидел у его постели, глядя на измученное лицо дорогого Джимми. Но усталость взяла своё. Уильям понимал, что Джеймс будет спать долго. Он направился в свою комнату с твёрдой уверенностью – завтра он никуда не поедет. Пусть доктор Крейн возвращается в Брайтон один. А ему нужно быть рядом с братом. Джеймсу необходима его поддержка – Уильям это чувствовал. Они всегда понимали друг друга без слов. С самого детства.       Думая об этом, Уильям погрузился в тяжёлый сон. Всю ночь в его мозгу мелькали странные неуловимые образы, привнося ощущение смутного беспокойства. И фоном всех его сновидений звучал прерывающийся и вновь возобновляющийся детский плач. ***       Тяжело залезая в поджидавшую их извозчичью пролётку, Френсис поинтересовался у Росса:       - Где ты остановился? Куда тебя отвезти?       Росс назвал гостиницу, в которой оставил вещи и, глядя в измученное лицо друга, спросил:       - Может, мне лучше остановиться у тебя?       - Как хочешь, - ответил Крозье бесцветным голосом. – Место есть. Насчёт еды – не знаю, не уверен.       - Тогда, может быть, заедем куда-то, где нас могут накормить?       - Я не голоден. А ты можешь найти какую-нибудь харчевню, - Френсис смотрел перед собой остановившимся взглядом, несмотря на то, что экипаж жутко трясло на булыжной мостовой.       - Фрэнк. Тебе нужно поесть, - мягко, но настойчиво произнёс Росс.       Крозье наконец отвёл взгляд от невидимой точки, в которую смотрел всю дорогу и повернул голову к Россу.       - Джеймс. Сегодня я намерен напиться. Я давно этого хотел, но сдерживался. Ну… Ты понимаешь. Но сегодня я, наконец, сделаю то, что хочу. И никто меня не остановит. Ни ты, ни кто-либо другой. Если хочешь – присоединяйся. Если нет, я напьюсь в одиночку. Ты знаешь – мне не привыкать.       - Тогда сейчас мы заедем в гостиницу за вещами и сразу же отправимся к тебе. У тебя, как я понимаю, есть приличный виски.       - Разумеется.       Росс знал, что возражать и отговаривать Френсиса бесполезно. Да и ни к чему. Человеку, испытавшему столько душевной боли, иногда бывает жизненно необходимо напиться, чтобы облегчить страдания. А виски – неплохое обезболивающее. Жаль только, кратковременного действия.       Ещё Росс понимал, что сегодня ни в коем случае нельзя оставлять Фрэнка один на один с его болью. Кто-то должен быть рядом, чтобы разделить её с ним и одновременно держать всё под контролем, чтобы отчаявшийся человек под влиянием алкоголя не натворил глупостей. Вечер предстоял тяжёлый. Фицджеймс был занят собственными родственниками. Возможно, они помогут ему пережить первые часы после того, как тело покойной Шарлотты навсегда покинуло дом. А помочь Френсису справиться с горем должен он. Ведь он затем и приехал, чтобы его друг Фрэнк не чувствовал себя одиноким. Поэтому Росс постарался как можно быстрее рассчитаться с портье и забрать из гостиницы дорожный саквояж, чтобы Френсис как можно меньше времени провёл в ожидании, оставаясь в пролётке один на один со своими мыслями и с мучившей его «жаждой».       Приехав домой, Френсис небрежно повесил пальто на вешалку в прихожей и, не обращая внимания на Росса, устремился в гостиную. Его гостиная была раза в два меньше гостиной Фицджеймсов, но Крозье казалось, что ему и этого много. Всё равно он никого не принимал у себя, предпочитая проводить всё свободное время в соседней квартире…       Эта мысль впилась ещё одной раскалённой иглой в его кровоточащее сердце. Френсис торопливо полез в буфет, вынул оттуда два стакана и две бутылки дешёвого ирландского виски. Пошарил глазами в поисках закуски для Росса и, ничего не найдя, поспешно захлопнул дверцы буфета. К чёрту закуску! Ему срочно нужно выпить. Скорее! Скорее!       Росс уже сидел за столом, готовый поддержать компанию. Крозье трясущимися от нетерпения пальцами откупорил бутылку и торопливо разлил по стаканам янтарную жидкость. Он больше не мог терпеть и сдерживать себя. Осушив стакан в три глотка, он снова наполнил его, не дожидаясь, пока Росс справится со своей порцией. Знакомое, несколько, впрочем, подзабытое чувство обжигающей горло, а после приятно растекающейся по телу теплоты, уже овладело Френсисом. Теперь он мог пить медленно, короткими глотками, с облегчением чувствуя, как притупляется боль, как расслабляется измученный страданиями и бессонницей мозг и как теряет способность двигаться тело, которое стремительно оставляют силы. Ему больше не нужно было никуда идти, что-то говорить, делать, где-то сидеть, напряжённо вглядываясь в любимое мёртвое лицо с застывшими чертами. Он больше никому ничего не должен, и теперь может оставаться здесь и просто пить, не обращая внимания на того, кто находится рядом.       Френсис не услышал стук в дверь, ведущую из его квартиры на кухню, поэтому появление миссис Мэдисон его отравленный алкогольными парами мозг воспринял, как полную неожиданность. Что она говорит? Ужин? К чёрту ужин… Но чей-то голос уже отвечает ей. Чей? Ах, да, это же Джеймс Кларк Росс, его друг. Что он здесь делает? И где – здесь? Они на корабле? Френсис оглянулся. Перед глазами всё плыло. Это «Фьюри»? Или «Террор»? И почему на корабле женщина? Зачем она и Джеймс уговаривают его поесть? Он вовсе не голоден. Может быть, пьян, и то – совсем немножечко. Сегодня он выпил, потому что, потому что… Лотти. Где Лотти? Зачем он напился? Как он теперь посмеет предстать перед Лотти в таком виде? Это всё Росс. Зачем он напоил его?       Френсис тяжело поднялся на ноги и заплетающимся языком произнёс, ни к кому не обращаясь:       - Мне нужно к Лотти.       Мужской голос, показавшийся ему смутно знакомым, прозвучал в мозгу Френсиса, словно похоронный набат:       - Лотти умерла, Фрэнк. А тебе нужно в постель.       Лотти умерла?! Да как он смеет говорить такое?! Кем бы ни был урод, осмелившийся произнести эти слова – его нужно раздавить, как ядовитую гадину… Френсис замахнулся для удара, но почувствовал, как чья-то сильная рука крепко схватила его запястье, а спокойный голос произнёс примирительно:       - Всё, Фрэнки, всё. На сегодня хватит. Тебе нужно поспать. Обопрись на меня. Вот так…       Росс. Опять он здесь. Какого чёрта? И разговаривает с ним, как с душевнобольным… Френсис почувствовал, что его рука лежит на плечах у Росса, который куда-то ведёт его, обнимая за талию.       - Нет-нет, - Френсис попытался сопротивляться. – Мне нельзя в таком виде к Шарлотте.       - Мы к ней не пойдём, - услышал он в ответ. – Сейчас ты ляжешь спать. А утром, когда проснёшься, сам решишь, куда тебе идти.       - На кладбище, - внезапно произнёс Френсис почти трезвым голосом. – Разве ты не знаешь, что Лотти умерла? Умерла…       И он разразился рыданиями, которые сотрясали тело Френсиса до тех пор, пока Росс не дотащил его до кровати, раздел и с трудом заставил лечь. Казалось, все слёзы, которые скопились в душе Френсиса за последние дни, внезапно вырвались наружу и не было силы, способной остановить этот поток страданий. Френсис стонал, бился головой о подушку и рвал рубашку у себя на груди. Он бы в кровь расцарапал себе лицо, если бы Росс не удерживал его руки – и это стоило ему огромных усилий. Но вот наконец поток рыданий иссяк, стоны стали тише, и вскоре Френсис, полностью обессиленный, провалился в тяжкое забытьё.       Просидев у постели друга час, Росс, которому сегодняшний день тоже дался нелегко, вернулся в гостиную и прикорнул на диване, мысленно благодаря миссис Мэдисон, чьи заботливые руки оставили там подушку и плед. Росс спал чутко, готовый в любую минуту вскочить и броситься к Френсису, если вдруг пьяный бред заставит его совершать неосознанные действия. Но, по-видимому, Френсис был слишком измучен, а потому спал, как убитый. Он спал всё утро, когда Росс уже давно проснулся и позавтракал, благодаря стараниям миссис Мэдисон, спал в обед, когда Росс и заглянувший к Крозье Фицджеймс решили не будить его. Проснулся Френсис в четыре часа пополудни. Первое, что он сделал – подошёл к буфету, нашёл там недопитую бутылку виски и, плеснув остатки в стакан, жадно выпил всё в два глотка. Теперь он мог кое-как взглянуть в лицо жуткой реальности. Реальности, в которой не было Шарлотты. Совсем.       Из зеркала в туалетной комнате на него воззрилось мерзкое чудовище – небритое и обрюзгшее, с торчащими в разные стороны давно не мытыми жёсткими волосами и с мешками под мутными воспалёнными глазами. И хорошо. И правильно. Так и должно быть. Какой смысл приводить себя в порядок, если Шарлотты больше нет? Для кого? Кому он нужен?       Френсис вспомнил про Росса и про Фицджеймса – двух дорогих ему Джеймсов, искренне деливших с ним горе. Ведь он должен поддерживать Фицджеймса, который – он это знал - страдает ничуть не меньше него самого. И, если он, Френсис Родон Мойра Крозье, сейчас позволит себе опуститься до того, чтобы тыкать всем под нос свою боль – не будет ли это слабостью и предательством по отношению к Джеймсу? Да и к Лотти тоже… Поэтому Френсис с трудом заставил себя плеснуть в лицо холодной водой из стоявшего на туалетном столике кувшина и, вернувшись в спальню, несколько раз дёрнуть шнурок колокольчика.       Френсису мучительно хотелось упасть на кровать, свернуться калачиком, зарыться лицом в подушку и скулить – тихо и жалобно, как скулит одинокий потерявшийся щенок, пытающийся согреться в подворотне среди холода и мрака промозглой ноябрьской ночи. Но вместо этого капитан Крозье расправил плечи, сжал кулаки и постарался, чтобы голос его звучал уверенно и твёрдо, когда он обратился к вошедшей в комнату экономке:       - Миссис Мэдисон. Принесите мне горячей воды. И… Чем занят сэр Росс?       - Он беседует с коммандером Фицджеймсом и его братом в гостиной, - ответила миссис Мэдисон.       На её осунувшемся и как-то внезапно постаревшем лице отразилось явное облегчение – она, как и все, переживала за физическое и душевное состояние капитана Крозье и больше других беспокоилась по поводу столь его неестественно долгого сна. Френсис кивнул, и миссис Мэдисон бросилась выполнять его распоряжение. Обеспечив капитана Крозье горячей водой и чистым полотенцем, экономка заглянула в гостиную Фицджеймса, чтобы поведать всем собравшимся радостную новость – капитан Крозье наконец-то проснулся. Фицджеймс с Россом с облегчением переглянулись, и Росс поднялся с места со словами:       - Надеюсь, мы с Френсисом скоро будем здесь.       - А я пока попробую договориться с мисс Эмили, - заявил Фицджеймс, который вот уже десять минут прислушивался к доносившемуся из-за стены детскому крику, который постепенно становился привычным звуком в их осиротевшем доме.       Ощущение окружающей пустоты и нехватки чего-то важного, жизненно необходимого было настолько осязаемым, что не почувствовать его было невозможно. Оно давило и обдавало холодом, словно сквознячок из подвала. И это – несмотря на то, что народу в доме было предостаточно: трое мужчин в гостиной, экономка, кормилица и двое детей – Эмили и сын миссис Джопсон, которого она привезла сегодня днём, воспользовавшись полученным ранее разрешением коммандера Фицджеймса. Людей было много, но исчезла душа этого дома, и потому он казался пустым, холодным и безжизненным. Возможно, Эмили ощущала эту давящую пустоту вместе со всеми? А может быть, даже острее прочих. Во всяком случае, её беспокойный плач разрывал тишину всякий раз после каждого пробуждения.       Придя в детскую, Джеймс увидел привычную картину: миссис Джопсон ходит по комнате, укачивая на руках громко орущую Эмили, то ласково уговаривая её, то напевая песенки. Теперь к этой картине добавился новый штрих – в углу стояла ещё одна детская кроватка, а в ней сидел в окружении нескольких игрушек круглолицый щекастый бутуз, молча наблюдавший за происходящим. Ребёнок был на удивление спокоен и серьёзен, словно в противовес отнимающей все силы и внимание его матери Эмили. Джеймс постарался придать лицу более приветливое выражение и обратился к малышу со словами:       - А кто это у нас такой серьёзный? Маленький мистер Джопсон? Приятно познакомиться…       Слушая коммандера Фицджеймса, Элизабет не смогла сдержать улыбки. Ей всё больше нравился этот человек. Отчасти, может быть потому, что с его приходом в жизни кормилицы всегда наступало облегчение? Кто знает…       - Миссис Джопсон. Эмили поела?       - Да, только что.       - В таком случае я забираю её у вас. Отдохните, займитесь собственным ребёнком…       И Джеймс привычным движением принял орущий свёрток из рук кормилицы. Это становилось похожим на ритуал. Почувствовав смену рук, Эмили словно начинала прислушиваться, определяя, кто с ней рядом. Хорошо, если в этот момент Джеймс говорил ей что-то ласковое. Звук его голоса действовал на ребёнка умиротворяюще. Но и без этого Эмили постепенно затихала, оказавшись на руках своего номинального отца. Элизабет не переставала удивляться метаморфозе, каждый раз случавшейся с девочкой, когда та понимала, что добилась своего и находится под защитой Джеймса. Сам Джеймс воспринимал это, как должное. Каким-то странным чутьём он осознавал, что Эмили страшно и одиноко без тех, кого она привыкла ощущать рядом ещё до рождения. Он понимал, что эти его догадки не научны, иррациональны и покажутся бредовыми любому здравомыслящему человеку. И тем не менее, он был уверен, что прав. Вот же они – доказательства. Малышка Эми, которая часами может кричать на руках у кормилицы и у миссис Мэдисон, у него на руках успокаивается в течение десяти минут без каких-либо ухищрений с его стороны. Джеймс отчего-то был уверен, что у Френсиса она затихала бы ещё быстрее.       Вспомнив про Френсиса, Джеймс отправился в гостиную. Уильям всё так же сидел в кресле у камина с книгой на коленях. Он давно уже понял, что не воспринимает написанное. Поэтому оставил тщетные попытки вникнуть в текст и продолжал задумчиво смотреть в книгу невидящим взором, ожидая возвращения брата.       Джеймс вернулся в гостиную с Эмили на руках и уселся на диван. Малышка не спала. Её взгляд блуждал по комнате, словно ища и не находя, за что зацепиться. Уильям подошёл к брату и сел рядом.       - Смешная, - сказал он, вглядываясь в личико Эмили. – Проблем с ней будет много. Вчера была первая ласточка. Не всем удастся так доходчиво объяснить суть вопроса, как доктору Крейну.       - Я не собираюсь никому ничего объяснять, - заявил Джеймс. – Пусть говорят, что хотят.       - Может быть, тебе с Эмили стоит переехать к нам, в Брайтон? Сначала поживёшь у нас. А потом обзаведёшься собственным жильём. По крайней мере, там никто не будет знать, на кого конкретно она похожа. Всегда можно сказать, что на нашу двоюродную бабушку.       Джеймс уставился на Уильяма, пытаясь понять смысл сказанного. Что он говорит? Уехать в Брайтон – без Френсиса?! Увезти с собой его дочь и бросить его один на один с их общим горем?       - Ты же знаешь, что я не сделаю этого, - хрипло произнёс Джеймс. – И знаешь, почему.       - Знаю, - вздохнул Уильям. – Но я не мог не предложить тебе этого.       - Считай, что свой долг ты исполнил, - горько усмехнулся Джеймс.       В этот момент в прихожей раздался стук в дверь – миссис Мэдисон так и не повесила обратно колокольчик – и через минуту в гостиной появились Френсис и Джеймс Росс. Несмотря на то, что Френсис был умыт, гладко выбрит и тщательно причёсан, его вид заставил сердце Джеймса сжаться. Впалые щёки, резкие морщины, мешки под глазами и нездоровый землистый цвет лица вызвали у Джеймса приступ острой жалости, которой он сам от себя не ожидал. За эти несколько дней Френсис исхудал, и теперь одежда на нём казалась взятой с чужого плеча. И, что хуже всего, от Френсиса пахло виски.       Нет, Джеймс не строил иллюзий по поводу того, как его друг провёл вчерашний вечер. И понимал, что лечить сегодняшнее похмелье он будет всё тем же испытанным способом. Но острое беспокойство и неприятие такого сценария снова заставили сердце Джеймса болезненно сжаться.       - Добрый вечер, господа.       Френсис пытался сохранять спокойствие и выдержку, цепляясь за дежурную вежливость, как за единственное спасение. Какой он там, к чёрту, добрый, этот вечер? Когда в душе у него такая боль, что хочется разбить голову о стену, лишь бы избавиться от этой боли. Или хотя бы утопить её в виски, а не торчать здесь, непонятно для чего изображая спокойствие.       - Добрый вечер, Фрэнк.       О, это Джеймс. На руках у него Эмили. Он может себе позволить держать её. В отличие от него, Френсиса Крозье – убийцы её матери.       - Выпьешь чаю?       Традиционный файв-о-клок? К чёрту! Кто будет разливать этот чёртов чай? Та, что покоится на кладбище и чьё тело уже жрут черви?!       - Может, не будем себя обманывать и выпьем чего-то покрепче? – предложил он.       Оба Джеймса переглянулись между собой. С одной стороны, их беспокоило, что у Френсиса сейчас появились все шансы быстро спиться. С другой – они понимали, что виски в данный момент будет наилучшим решением. Четверо мужчин, в отсутствие женщин попивающих чаёк со сладостями, выглядели бы по меньшей мере нелепо. Если не сказать больше. И чувствовали бы себя полными идиотами.       Росс пожал плечами. Фицджеймс сказал:       - Френсис, пожалуйста, достань из буфета виски. Там, внизу, справа.       Крозье не нужно было просить дважды. Через минуту на столе появилась бутылка виски и четыре стакана.       - А где доктор Крейн? – поинтересовался Френсис исключительно ради того, чтобы знать, нужен ли пятый стакан.       - Уехал сегодня утром, - ответил молчавший доселе Уильям. – У него в Брайтоне обширная врачебная практика. Он не может бросить её надолго.       «И хорошо», - подумал Френсис. Отчего-то приёмный отец Лотти был ему неприятен. Может быть, он испытывал общее недоверие к врачам. А, возможно, не мог простить конкретно доктора Крейна за то, что тот невольно сломал судьбу женщины, которую Френсис любил больше жизни.       Росс разлил виски по стаканам. Мужчины выпили молча, и Росс тут же наполнил стаканы вновь. Когда миссис Мэдисон явилась в гостиную, чтобы узнать, будут ли джентльмены пить чай, её вопрос отпал сам собой. Четверо мужчин в молчаливой задумчивости застыли над полупустыми стаканами. Допитая почти до конца бутылка виски служила ярким ответом на её незаданный вопрос.       - Коммандер Фицджеймс, вы позволите, я принесу вам какой-нибудь закуски? – спросила миссис Мэдисон, неодобрительно поджимая губы.       - Да, конечно. Благодарю вас, миссис Мэдисон, - добавил он в спину поспешно удалявшейся экономке.       Миссис Мэдисон тяжело вздохнула. Она тоже была противницей алкоголя, но понимала, что сегодня по-другому нельзя. Поэтому постаралась выразить своё сочувствие и заботу об этих людях достойным угощением. Накрыв на стол в гостиной, миссис Мэдисон спросила:       - Сэр, может быть, я заберу малышку Эмили? Кажется, она крепко уснула.       - Нет-нет, миссис Мэдисон, - ответил Джеймс, глядя на спящую у него на руках Эмили. – Я сейчас сам отнесу её в кроватку.       Экономка покинула гостиную, вытирая внезапно заслезившиеся глаза кончиком фартука. А Джеймс отнёс ребёнка в детскую и, уложив в кроватку, какое-то время постоял рядом, убеждаясь, что Эми крепко уснула, готовый в любой момент вновь взять её на руки, если она закричит.       Когда он вернулся, все снова выпили.       - Джеймс, - обратился к нему Уильям. – Я, как отец двоих детей, категорически не советую тебе приучать ребёнка к рукам. Она уже привыкла к тому, что может криком добиться того, чего ей хочется. Если ты пойдёшь на поводу – у тебя просто не останется ни минуты свободного времени. Ты превратишься в няньку и будешь намертво привязан к дочери.       - Но если она не успокаивается до тех пор, пока на руки её не возьму я? Именно я? Кормилица не спускает её с рук, но Эми кричит, не переставая.       - Ну, не знаю… - Уильям беспомощно развёл руками.             - Мне отчего-то кажется, что ей страшно и одиноко. И своим криком она призывает на помощь тех, кто был с ней рядом, когда она ещё находилась в утробе.       - Думаю, это всего лишь ваши домыслы, - подал голос Росс. – Но, поскольку мы не знаем настоящей причины, можно довольствоваться этим объяснением, хоть оно и попахивает метафизикой.       Френсис сидел молча со стаканом в руке, не вмешиваясь в разговор, причинявший ему невыносимую боль. Он был согласен с Джеймсом, хоть его версия и впрямь казалась фантастической. Но что-то подсказывало Френсису, что именно она является истиной. И эта уверенность причиняла ему новые страдания. Дочь, его маленькая Эмили, кричала от страха и одиночества, а он не мог заставить себя подойти к ней и прямо взглянуть в её маленькое трогательное личико. Ему так хотелось прижать к себе этот тёплый, пахнущий чем-то невероятно нежным комочек жизни, согреть его, защитить, прикрыть собой от всех страхов и бед… Но мысль, что он, именно он, Френсис Крозье, стал причиной гибели её матери, колом засевшая в мозгу, не позволяла ему сделать этого. И Френсис молча пил, отчаянно пытаясь не показать окружающим, что на самом деле творится в его кровоточащей душе.       Дальнейший разговор не клеился, хотя и Уильям, и Джеймс Росс делали всё возможное, чтобы как-то оживить его и направить в позитивное русло. Но постоянно натыкались на упорное мрачное молчание Френсиса и односложные, вежливые, но ничего не значащие ответы Фицджеймса. Однако расходится им тоже не хотелось – каждый словно боялся остаться в одиночестве наедине со своими мыслями. Некоторое оживление беседе придал Уильям, начавший расспрашивать Росса о его полярных приключениях. Росс, сперва отвечавший на его вопросы коротко, постепенно оживился. Его рассказ приобрёл красочность и яркость. Время от времени он обращался к Крозье со словами: «Помнишь, Фрэнк?» - и тот кивал, невольно вспоминая события тех далёких и, как теперь казалось, счастливых дней. В нескольких местах он даже вставил пару замечаний и дополнений, что было воспринято Россом как маленькая, но всё же победа. Это означало, что Френсис не полностью погружён в пучину своего горя, он в состоянии реагировать на внешние обстоятельства и на воспоминания прошлых лет.       Когда Росс уводил Френсиса домой, тот был уже достаточно пьян, чтобы двигаться и ворочать языком, но недостаточно для того, чтобы забыть о своём горе и перестать чувствовать боль. Росс уложил друга в постель и долго сидел с ним рядом, слушая воспоминания Френсиса о его милой Лотти, переходящие то в громкие стоны, то в невнятное бормотание. Страшнее всего были беззвучные рыдания, внезапно сотрясавшие тело Френсиса – рыдания без слёз, открывавшие перед Россом всю глубину отчаяния, в которую погружался его друг и вытащить его из которой у Джеймса недоставало сил.       Наконец Френсис умолк, забывшись тяжким сном. Росс отправился на свой диван в гостиную и ещё долго не мог уснуть, думая, чем помочь этому нечеловеческому отчаянию, как облегчить страдания друга. Джеймс Росс понимал, что лучше всего было бы увезти Френсиса подальше отсюда, забрать его к себе, чтобы избавить от необходимости видеть опустевший дом, в котором каждая вещь, каждый звук и запах, каждая пылинка напоминали ему о Шарлотте и о том, что её больше нет. Но он понимал также, что Френсис не сможет покинуть ни Фицджеймса, с которым его связывают общие воспоминания о Шарлотте, ни свою дочь. Пригласить их всех к себе? Но ребёнок ещё слишком мал, чтобы тащить его в такую даль. Так ничего и не придумав, Росс забылся тяжёлым сном лишь под утро.       После ухода Росса и Крозье, Джеймс с братом просидели в гостиной достаточно долгое время. Их разговор стал более откровенным, перейдя от общих тем к тому, что действительно волновало обоих.       - Я боюсь, что Френсис сорвётся, - пожаловался брату Джеймс. – Возможно, он уже сорвался. До знакомства с Лотти он пил. И теперь…       - То есть, пока была жива Шарлотта, он держался?       - Да. Он мог позволить себе выпить вина в торжественных случаях. Но никогда не бывал пьяным.       - Как думаешь, тебе удастся удержать его? - в голосе Уильяма звучало неподдельное беспокойство, за что Джеймс был ему искренне благодарен.       - Не знаю… - Джеймс в задумчивости покусывал нижнюю губу. – Меня беспокоит, что он перестал подходить к Эми. Раньше он делал это охотно. А сейчас… Будто перед ним непреодолимый барьер. Я хочу разобраться, что им движет.       - Вы ведь очень сблизились с ним, Джимми? – спросил Уильям.       - Да. Очень.       - Тебе было бы легче… налаживать с ним контакт, если бы нас с Россом тут не было?       Джеймс задумался.       - Может быть. С одной стороны, я бы постарался всё время находиться рядом с ним. Но с другой… Росс – его друг. И, возможно, Френсису легче быть с ним, а не со мной. Я напоминаю ему о Лотти даже своим внешним видом. Возможно, ему невыносимо больно даже просто смотреть на меня.       - Я просто думаю, что будет лучше для меня – уехать или остаться с тобой? – задумчиво произнёс Уильям.       - Не знаю, Билли. В любом случае, я благодарен тебе за то, что ты здесь. И за твою поддержку.       - В таком случае, я пока остаюсь. Но при условии: когда ты поймёшь, что хочешь остаться с Френсисом вдвоём, ты честно скажешь мне об этом.       - Договорились, братишка.       И Джеймс крепко обнял брата.