Нам вместе быть...

      С того памятного дня кое-что изменилось в жизни их странной маленькой семьи. Эмили перестала кричать в отсутствие Джеймса и Френсиса, словно почувствовала, что опасность, грозившая отцу, миновала. Теперь она могла спокойно проводить время в обществе кормилицы или миссис Мэдисон в ожидании, когда дорогие ей мужчины появятся в поле её зрения. Неизвестно откуда, но в этом крохотном существе появилась уверенность, что её не бросят, что она не останется одна. Эмили была королевой их маленького мирка, а Френсис и Джеймс — её верными рыцарями, защитой, поддержкой и опорой. Её плач перестал быть проблемой и теперь, как и у всех детей, означал лишь то, что и должен означать — обычные потребности в еде, сне или сухих пелёнках. Ну а вниманием она никогда не бывала обделена.       Апрель сменился маем. Нежная зелень молодых листочков трепетала за окнами, выходившими в сад, в котором Френсис и Джеймс гуляли с Эми почти каждый день, когда позволяла погода. Девятнадцатого мая, сидя в садике на самодельной скамье, пока Эмили тихо спала в стоявшей под деревом коляске на высоких колёсах, Френсис задумчиво произнёс:       — Ровно год назад в это время я стоял на мостике «Террора», который покидал Гринхит. Господи, каким же длинным выдался этот год! Кажется, я прожил за него целую жизнь…       — Я тоже, — отозвался Джеймс, глядя куда-то сквозь пространство. — Как ты думаешь, Фрэнк, они будут в Китае нынешней осенью? — спросил он, чтобы увести мысли Френсиса в сторону от печальных воспоминаний.       Френсис задумчиво покачал головой:       — Не знаю. С одной стороны, у них самые лучшие и надёжные корабли. И Томас Блэнки, который приведёт их куда угодно. С другой… Я не знаю, откуда, но у меня предчувствие, что не всё пойдёт так гладко, как виделось сэру Джону. К тому же, этот идиот Хэйвуд не имеет ни малейшего понятия о том, как вести себя с полярными льдами. В общем, я не уверен. И, если случится чудо, и они к осени дадут о себе знать, я первый побегу в церковь ставить на радостях свечку.       — Я был так взбешён и расстроен своим отстранением от этой экспедиции, — сказал Джеймс. — А теперь думаю, что всё случилось к лучшему. Если бы ты остался на берегу, а я поплыл вместо Хэйвуда, боюсь, моего опыта тоже не хватило бы для плаванья во льдах. И, если бы всё случилось так, как случилось, а меня не оказалось бы здесь… — он помолчал. — В общем, как говорится, что ни делается — всё к лучшему.       — Думаю, ты справился бы, — усмехнулся Френсис. — В отличие от Хэйвуда, у тебя есть мозги. И ты не считаешь зазорным учиться тому, чего раньше не знал.       «А ты? — чуть было не спросил Джеймс, но вовремя прикусил язык. — Ты справился бы?» Френсис понял, что хотел спросить Джеймс и задумался. Справился бы он? Вряд ли… Спился бы — это точно. Ведь рядом не оказалось бы никого, кто удержал его от пьянства. Так что… Видимо, действительно всё, что ни делается — к лучшему. Хотя поначалу кажется, что это не так.       Росс регулярно присылал письма, в каждом из которых приглашал Френсиса и Джеймса к себе. Разумеется, с малюткой Эмили, миссис Джопсон и её сыном. Френсис и рад был бы согласиться, но, представив себе поездку в тряском экипаже со всем этим табором, приходил в ужас и всякий раз находил предлог, чтобы отказаться. Но в начале лета, когда лондонский воздух, наполненный дымом и копотью, стал нагреваться под действием жарких солнечных лучей, Джеймс сказал:       — Фрэнк, как ты думаешь, может, нам стоит принять приглашение Россов? Эмили явно будет лучше на свежем деревенском воздухе.       — Может быть, — вздохнул Френсис. — Но меня пугает дорога. Двое маленьких детей кого угодно сведут с ума.       — Надеюсь, женщины справятся с ними, — ответил Джеймс.       — Мне думается, миссис Мэдисон нужно оставить здесь, присматривать за домом? — с сомнением произнёс Френсис.       — А что за ним присматривать? Закроем квартиру и отправимся в Эйлсбери все вместе. Миссис Мэдисон свежий воздух тоже не повредит.       — Ты думаешь, Россы обрадуются, когда мы ввалимся к ним эдакой оравой? — улыбнулся Френсис, на миг представив их появление на пороге жилища Джеймса и Энн.       — А надо было не приглашать, — хохотнул Джеймс. — Сами виноваты — пусть терпят!       В следующем письме Френсис дал Россу согласие на приезд, предупредив о том, сколь велика будет сопровождающая его команда. Росс отозвался тут же радостным посланием, в котором уверял, что они с Энн будут несказанно счастливы такому «нашествию» и разместят всех, кого Френсис пожелает захватить с собой.       Сборы в дорогу были долгими и нервными. Если бы Френсис ехал в одиночку, дело ограничилось бы получасовой укладкой небольшого дорожного саквояжа. Но теперь, когда с ним в путь отправлялись женщины, а главное - дети, нужно было предусмотреть слишком много всяких мелочей, которые могут понадобиться в дороге. Френсис явно нервничал. В конце концов, Джеймс увёл его к себе, со словами:       — Пойдём отсюда, Фрэнк. Женщины лучше знают, что может понадобиться малышам. Не будем им мешать.       И, разумеется, оказался прав. Миссис Джопсон и миссис Мэдисон сделали всё возможное, чтобы дорога до Эйлсбери оказалась как можно более лёгкой для всех. И, кажется, дети перенесли её гораздо легче, чем взрослые. Эмили почти всю дорогу проспала поочерёдно на руках у всех участников путешествия. Маленький Артур сперва боялся большого экипажа, который был нанят для перевозки всей их компании вместе с багажом. И громко плакал, когда мать с ним на руках залезла внутрь. Но после заинтересовался устройством этого странного тесного дома на колёсах и полез исследовать всё, на что падал его любопытный взгляд. Когда экипаж тронулся, Артур прилип к окну и не отрывался от проплывающих мимо пейзажей до тех пор, пока его не укачало, и он не уснул на руках у матери.       Погрузка вещей в экипаж оказалась шумной и нервной и отняла достаточно много времени. Но и эта проблема была решена, в основном благодаря энергичности Джеймса и дотошности миссис Мэдисон, которая руководила погрузкой чемоданов и баулов, как заправский капитан, пока Френсис и миссис Джопсон с малышами на руках ожидали отъезда, сидя в комнате.       Дорога заняла несколько больше времени, чем обычно отнимает путешествие без детей. Приходилось делать остановки, чтобы покормить Эмили или отвести в туалет маленького Артура. В поместье Россов добрались под вечер, уставшие, измученные тряской дорогой. Артур проснулся и капризничал. Эмили, которую миссис Джопсон покормила в дороге, нуждалась в смене пелёнок и тоже громко заявляла об этом миру. Поэтому встреча и церемония знакомства оказалась несколько скомканной. Россы по очереди сердечно обняли Френсиса.       — Какой ты молодец, Фрэнк, что всё же решил приехать. И что приехал не один, — сказала Энн, искренне улыбаясь и пожимая руку Фицджеймса, которого представлял ей муж.        Наскоро покончив с формальностями, Россы тут же повели гостей в предназначенные им комнаты. Слуги суетились, разнося вещи приезжих туда, куда указывала неутомимая и несгибаемая миссис Мэдисон.       Ужин был подан поздно и оказался недолгим. Хозяева видели, что гости отчаянно нуждаются в отдыхе, поэтому постарались не задерживать их пустыми разговорами. Те, в свою очередь, с благодарностью восприняли предоставленную возможность поскорее отправиться спать.       Эмили в эту первую ночь на новом месте вела себя достаточно беспокойно, и Френсису с Джеймсом пришлось по очереди носить её на руках, уговаривая, что нет причин для тревожиться, они приехали в гости к друзьям и всё будет хорошо. К утру малышка, кажется, вняла увещеваниям Джеймса, который сменил на этом посту Френсиса, и наконец уснула.       И Джеймс, и Френсис встали поздно, опоздав к завтраку, однако Энн распорядилась накормить их, чтобы гости не оставались голодными до обеда. Светило солнце, за окнами зеленел сад, вдали виднелись невысокие холмы, покрытые изумрудной травой. Сидеть дома в такой день казалось преступлением, поэтому все отправились гулять, захватив с собой детей.       Сын Россов, серьёзный трёхлетний Джимми был несказанно удивлён тем, что на свете существуют младенцы, не умеющие ходить, говорить и играть в игрушки, зато орущие так, что уши закладывает. Его как магнитом тянуло к коляске, в которой миссис Джопсон катила маленькую Эми. Джимми пытался на ходу разглядеть побольше подробностей в облике этого странного существа, которое смотрело на него так, будто тоже изучало нечто для него непонятное.       Впрочем, когда Эмили уснула, Джимми решил переключить внимание на человека более понятного и, кажется, более пригодного для общения. Поначалу Артур топал рядом с матерью, крепко вцепившись ручонкой в коляску. Но, когда взрослые расположились в неплотной ажурной тени вяза, расстелив на тёплой прогретой земле принесённые с собой покрывала, Артур осмелел и обратил свой взор на потенциального товарища для игр. Вскоре мальчишки с неуёмным исследовательским жаром обшаривали окрестности, интересуясь всем, что попадало под руку и на что падал их любопытный заинтересованный взгляд. Возложив заботы по присмотру за мальчишками на мисс Нейман, няньку Джимми, Россы, Джеймс и Френсис оживлённо болтали обо всём и ни о чём.       Росс с удовольствием отмечал, что смена обстановки и свежий воздух оказали на Френсиса положительное влияние. Уже сейчас, в свой первый день в Эйлсбери и он, и Джеймс казались ему намного менее напряжёнными и удручёнными, чем в Лондоне, когда он видел обоих в последний раз. Френсис выглядел хоть и исхудавшим, но посвежевшим. Утром, улучив минутку, когда они остались вдвоём, Росс спросил Фицджеймса, как у Френсиса с выпивкой. И искренне обрадовался, услыхав в ответ, что Френсис не пьёт совсем.       — Как ему это удалось? — спросил Росс, не скрывая удивления.       — Очень тяжело, — ответил Фицджеймс. — Это были ужасные две недели.       Больше они никогда не касались этой темы. Но после этого короткого разговора в сердце Росса окрепла надежда, что приезд Френсиса сюда, в Эйлсбери, поможет ему справиться с горем.       Этой надежде суждено было оправдаться. И Френсис, и Джеймс действительно чувствовали себя лучше вдали от смрадного, грязного, неприветливого Лондона, воздух которого казался обоим пропитанным трупным запахом. Поначалу Френсиса страшно тянуло на кладбище, туда, где покоилось тело его милой Лотти. Его сердце разрывалось на части от невозможности приходить к ней. Френсис чувствовал себя предателем, бросившим её там, одну, совсем одну…       Но вскоре свежий воздух Бэкингемшира, как и общество близких друзей, оказали на него благотворное влияние. Душа его перестала стремиться к могиле Шарлотты, осознав, что там осталось лишь её тленное тело и что сама Шарлотта навсегда с ним, в его сердце. И будет рядом, где бы он ни был, незримо охраняя и его, и их дочь, и Джеймса.       Фицджеймсу пребывание в поместье Россов тоже пошло на пользу. Новые люди, новые впечатления и свежий воздух — вот то, что всегда будило в его душе энтузиазм и желание жить. Россы оказались прекрасными друзьями — тактичными, понимающими и остроумными. Они сделали всё, чтобы оградить и Френсиса, и Джеймса от воспоминаний прошлого, причём, сделали так ненавязчиво, что не причинили им этим боли.       На второй день по приезду гостей, поздним вечером, ложась спать, Энн спросила мужа:       — Дорогой, ты ведь в курсе семейных дел Френсиса?       — Ну-у… да… — замялся Росс. — А что?       — Скажи, почему Джеймс так спокоен, глядя на Эми и так охотно с ней нянчится? Ведь он не глуп и наверняка знает, что это не его дочь.       Росс посмотрел на жену долгим взглядом.       — Да, он знает. Но… Я не могу сказать тебе ничего больше. Я дал слово Фрэнку хранить его тайну. Если хочешь, спроси у него сама. Ответит — хорошо. Нет — не задавай мне вопросов, на которые я не имею права отвечать.       — Хорошо, милый, — Энн нежно поцеловала мужа.       На следующий день, улучив момент, когда Джеймс ушёл в детскую «на аудиенцию», как он выразился с мягкой улыбкой на губах, Энн подошла к Крозье и, легонько коснувшись его руки, сказала:       — Фрэнк, могу я поговорить с тобой?       — Да, конечно.       — Тогда пойдём в сад.       Они вышли из дома и медленно побрели по дорожке.       — Фрэнк, ты ведь понимаешь, что для меня не секрет, чья Эмили дочь. Стоит только раз взглянуть на неё — и всё становится понятно.       Френсис неопределённо пожал плечами. Не дождавшись ответа, Энн продолжила:       — Я вижу, что Джеймс ничего не имеет против такого положения вещей. Он возится с Эми, как с родной дочерью. Ты ведь понимаешь, насколько странно всё это выглядит? Лучший друг коммандера Фицджеймса спал с его женой, она родила от него ребёнка, а коммандер спокоен и, более того, выказывает все признаки привязанности и к другу, и к его ребёнку.       — Всё просто, Тот, — вздохнул Френсис. — Лотти была женой Джеймса лишь формально. Джеймс с самого начала знал, что мы любим друг друга и ничего не имел против, потому что она не была его фактической женой.       — Но… почему? Что их связывало? — взволнованно воскликнула Энн.       — А вот этого я уже не могу тебе сказать, — ответил Френсис. — Это — тайна Джеймса. Если хочешь, спроси у него.       — Вы сговорились посылать меня от одного к другому? — усмехнулась Энн. — Джеймс отправил к тебе, ты — к другому Джеймсу.       — Ты же понимаешь, что ни он, ни я не хотим нарушать данного слова.       — Понимаю. Скажи только, мой Джеймс знает всё о ваших… запутанных отношениях?       — Да.       — Ну ладно. Прости меня за любопытство. Ты — мой друг. И мне хотелось бы знать, что происходит.       — Всё в порядке, Тот. Ты всегда заботилась обо мне и о моём душевном комфорте. Прости, что не могу рассказать тебе всего. Поверь, если бы дело касалось меня одного…       — Я знаю, Фрэнк. И я обязательно спрошу у Джеймса, в чём тут дело. Надеюсь, он не рассердится?       — Думаю, нет, — ответил Френсис, направляясь под руку с Энн к дому.       После традиционного вечернего чая, когда Росс ушёл к себе, чтобы дописать неоконченное письмо, а Френсис пошёл проведать Эмили в детской, Энн задержала Фицджеймса, который решал, стоит ли ему вернуться в свою комнату или лучше прогуляться по саду.       — Коммандер Фицджеймс. Не уделите ли вы мне несколько минут своего времени?       — С удовольствием, миссис Росс. Только у меня к вам будет одна небольшая просьба. Возможно, она покажется вам дерзкой…       — Не томите. Вы меня уже заинтриговали, — когда Энн улыбалась, на её щеках появлялись милые ямочки, очевидно, ставшие одной из причин того, что суровый морской волк, опытнейший полярник, умевший стойко переносить тяготы экспедиций и держать в узде грубых матросов, которым сам чёрт не брат, Джеймс Кларк Росс не смог устоять перед чарами этой поистине чудесной женщины.       — Не могли бы вы называть меня просто по имени? Столь официальное обращение как-то отчуждает меня от всех прочих обитателей вашего гостеприимного дома.       Энн улыбнулась ещё шире, её глаза окатили Фицджеймса теплом, которое так часто дарил ему и Френсису взгляд покойной Шарлотты.       — Отчего же вы считаете свою просьбу дерзкой? Наоборот, она согласуется с моим желанием. Я с удовольствием буду звать вас по имени, Джеймс. Но при одном условии.       — Готов выполнить любые ваши условия, мэм, — галантно склонил голову Джеймс.       — Никаких «мэм» и «миссис Росс», — отозвалась Энн. — Это и есть моё условие. Зовите меня по имени. Или, как зовут меня Джеймс и Френсис — Тот.       — Спасибо… Тот, — Джеймс произнёс это прозвище, словно пробуя его на вкус. Вкус оказался экзотическим и явно вызвал у него интерес. — Кстати. А почему они вас так называют? Это — в честь египетского бога Тота?       — В честь него, — улыбнулась Энн. — Они прозвали меня так из-за моей любви к порядку, а также потому, что я очень люблю читать и провожу много времени в библиотеке. Оба, когда хотели подлизаться, нахваливали мою мудрость. И как-то в разговоре всплыло это сравнение. Так за мной и закрепилось это домашнее прозвище.       — Теперь я знаю, как вас называть, если мне понадобится подлизаться, — искренняя открытая улыбка Джеймса окончательно расположила к нему Энн. Он нравился ей, как и многим женщинам до неё.       — Может быть, прогуляемся перед ужином? — предложила Энн, указывая глазами на сад за окном, залитый лучами вечернего солнца.       — С удовольствием, — Джеймс галантно предложил ей руку, на которую Энн легонько оперлась, выходя из комнаты.       Отойдя на некоторое расстояние от дома, Энн заговорила:       — Джеймс. Теперь я могу показаться вам дерзкой. Но… Мы с Френсисом друзья. И нам с Джеймсом не безразлична его судьба.       — Я знаю это, — отозвался Фицджеймс.       — Поверьте, сейчас мною движет не праздное любопытство. И… не стремление осудить.       — Думаю, я знаю, о чём вы хотите поговорить, — усмехнулся Джеймс.       — Сегодня я спросила Френсиса, почему вы, отчётливо понимая, что Эмили — его дочь, продолжаете поддерживать с ним столь близкие отношения. Почему нет обид или ревности, естественной в таких случаях?       — И что он вам ответил?       Голос Джеймса оставался ровным, но во всей его фигуре ощущалось скрытое напряжение.       — Он сказал, что покойная… миссис Фицджеймс была вашей женой лишь формально. И, когда я спросила о причинах такого положения вещей, он сказал, что не имеет права разглашать эту тайну. И, если я хочу знать больше, то должна спросить об этом у вас.       Джеймс нахмурил брови и в задумчивости покусывал нижнюю губу.       — А-а-а… Ваш муж? Вы не пытались узнать об этом у него?       — Пыталась. Он тут же ответил, что не может мне ничего рассказать и направил к Френсису.       — Что ж… Эти люди умеют хранить доверенные им тайны, — произнёс Джеймс, словно про себя. — Позвольте мне ответить, не вдаваясь в подробности. И надеюсь, что сказанное мною останется между нами. То есть, не выйдет за пределы вашей семьи.       Они остановились у развесистой яблони и теперь стояли друг напротив друга, пристально глядя глаза в глаза.       — Клянусь, что никому не выдам вашу тайну, — горячо воскликнула Энн.       — Видите ли… — Джеймс покусывал нижнюю губу, отчего казался ей ещё более привлекательным. — Через месяц после того, как мы с… Шарлоттой поженились, выяснилось, что она — моя сестра. Жить дальше, как муж с женой, мы не могли. А расстаться значило поставить крест на нашем будущем. Поэтому формально мы оставили всё, как есть. И, когда они с Френсисом встретились и полюбили друг друга, я был рад тому, что они счастливы.       Его глаза потемнели. На миг — только на миг — Энн заметила всколыхнувшуюся в них боль. А после они приняли прежнее непроницаемое выражение.       — Джеймс, — Энн несмело коснулась его руки. — Вы — удивительный человек. Не каждый обладает таким великодушием. Спасибо вам за Френсиса.       — Он — мой друг, — пожал плечами Джеймс, словно говоря: «Как может быть иначе?»       Они, не сговариваясь, двинулись по дорожке к дому.       — Джеймс, вы ведь понимаете, с какими проблемами можете столкнуться?       — Разумеется.       — Может быть, вам не стоит возвращаться в Лондон? Слишком много людей в этом городе знают вас. Да и сам город… Я не люблю Лондон, — вздохнула Энн. — И для нашего Джимми он оказался просто адом. Он не вылезал из болезней, пока мы не уехали оттуда.       — Слава Богу, Эми пока нормально переносит лондонский воздух, — ответил Джеймс. — Да и некуда нам переезжать.       — Но, если бы вдруг представилась такая возможность, вы были бы не против переезда? — с надеждой спросила Энн.       — Смотря куда переезжать… Да и согласится ли Фрэнк? Его и так удалось уговорить приехать сюда с большим трудом. Там ведь…       Он хотел сказать: «Там ведь Шарлотта», — и не смог. Сглотнув, он выдавил из себя:       — Там ведь кладбище…       — Джеймс, я ведь не просто так завела этот разговор, — Энн вновь остановилась и коснулась руки Фицджеймса. — В миле от нас продаётся дом. Небольшой, но, думаю, вам с Френсисом хватит. Вы не будете совсем одиноки, мы с Джеймсом будем рядом. Зато — свежий воздух и никого из лондонских знакомых. При этом достаточно близко от Лондона в случае, если вас вызовут в Адмиралтейство.       — Думаю, наших с Френсисом сбережений вряд ли хватит на покупку дома, — усмехнулся Джеймс. — Но я благодарен вам за заботу.       — Нет-нет, Джеймс, не отказывайтесь так просто! — с воодушевлением воскликнула Энн. — Я поговорю с мужем. Может быть, он придумает, где достать денег. Может быть, мы сможем одолжить их вам…       — Энн… Всё это так неожиданно. Я не готов обсуждать эту идею без Френсиса. Может быть, он вообще будет против. Но ещё раз спасибо за ваше неравнодушие и участие в нашей судьбе.       Они уже подошли к дому. Солнце пряталось в дымке, становилось прохладно.       — Давайте сегодня обсудим это все вместе! — предложила Энн.       — Ну, давайте, — без всякого энтузиазма согласился Джеймс.       Идея купить дом рядом с Россами неподалёку от Эйлсбери была столь неожиданной, что Джеймс никак не мог воспринять её всерьёз. Она казалась ему беспочвенной фантазией женщины, чьё воодушевление было слишком далеко от реальности. А потому он настроил себя на то, что вопрос этот быстро отпадёт сам собой и не потребует длительного аргументированного обсуждения. Денег для таких покупок у них с Френсисом действительно не было, так зачем же строить планы на песке?       Но он не учёл настойчивости Энн Росс и желание её и её мужа принять самое деятельное участие в судьбе Френсиса, а теперь и не только его. Разговор за ужином начала Энн.       — Дорогой, — обратилась она к мужу. — Помнишь дом, в котором жила миссис Рукфорд? Тот, что выставлен на продажу?       — Конечно, помню, — отозвался Росс.       — У меня возникла мысль… А почему бы Френсису с Джеймсом не купить этот дом и не поселиться в нём вместе?       Росс склонил голову и искоса взглянул на жену.       — Хм. А идея-то неплоха, — воскликнул он после минутного раздумья. - Как она мне самому не пришла в голову? Что вы думаете по этому поводу, друзья мои? — обратился он к гостям.       Джеймс неопределённо пожал плечами. Френсис выглядел ошарашенным.       — Боюсь, наши доходы не позволят нам совершать подобные покупки, — сказал он после недолгой паузы. — По крайней мере, мои. У меня, конечно, есть некоторые сбережения на чёрный день, но их будет явно недостаточно. Весь мой «золотой запас» уплыл на «Терроре».       — Думаю, проблему с деньгами мы решим, — кажется, Росс загорелся идеей не меньше своей жены. — Сейчас важно другое — как вам сама мысль? Согласились бы вы переехать сюда, если бы нашлись деньги на покупку?       Джеймс и Френсис переглянулись.       — Возможно, — в голосе Джеймса не было уверенности.       — Я не готов ответить на этот вопрос, — заявил Френсис. — Да и к чему думать об этом, если всё равно нет такой возможности?       Вопрос казался исчерпанным. Но не для Россов. Пару дней спустя они предложили Френсису и Джеймсу прокатиться по окрестностям в их экипаже и, как бы невзначай, оказались вблизи аккуратного небольшого двухэтажного домика с лужайкой перед ним и маленьким садиком позади. По внешнему виду лужайки было заметно, что ею давно уже никто не занимался. Но сам дом производил приятное впечатление, несмотря на плотно закрытые ставни и несколько запущенный вид. На нём не было признаков разрушения, лишь печать сиротливого одиночества, свидетельствующая о том, что в доме этом никто не живёт, и он соскучился по человеческому теплу и участию.       — Вот тот дом, о котором я вам говорила, — воскликнула Энн, когда коляска подкатила поближе. — Не правда ли, он мил?       — Очень, — согласился Джеймс, пряча понимающую улыбку. — А вы, Тот, та ещё соблазнительница!       — Что скажешь, Фрэнк? — поинтересовался Росс.       — Скажу, что это негуманно — дразнить голодного едой, которую он не может взять.       — А если абстрагироваться от материальных вопросов? Чисто эстетически он тебе нравится?       — Вполне, — буркнул Френсис.       — Кто здесь раньше жил? — поинтересовался Фицджеймс, не столько из любопытства, сколько ради того, чтобы развеять мрачный настрой Френсиса и поддержать разговор.       — Миссис Рукфорд, вдова викария, — ответил Росс. — У неё двое детей, но они жили отдельно от матери и после её смерти долго судились по поводу того, кому будет принадлежать дом. Тяжба закончилась буквально пару недель назад и сын миссис Рукфорд, Оливер, выставил дом на продажу. Хотите посмотреть, что там, внутри?       — А разве это возможно? — Джеймс с сомнением взглянул на дом. — Кажется, он заколочен?       — Не совсем, — Росс уже выбрался из коляски и разминал затёкшие ноги. — В доме живёт Том, старый слуга миссис Рукфорд, который присматривает и за самим домом, и за садом.       Росс подал руку жене, помогая ей выйти из экипажа. Френсис недовольно пожал плечами и последовал за ней с видом, говорящим: «Не знаю, за каким чёртом меня вытащили сюда, но подчиняюсь большинству». На лице Фицджеймса отразилось лёгкое любопытство. Он отнёсся к этой вылазке, как к небольшому приключению, внесшему разнообразие в их жизнь.       Все четверо направились к дому по дорожке, выложенной гладко отполированным многими поколениями людей булыжником. Если газон перед домом казался неухоженным, то розовые кусты под окнами по обе стороны крыльца были тщательно подстрижены, а деревянные перила самого крыльца казались окрашенными менее года назад.       Росс первым поднялся на две ступеньки и постучал в дверь массивным бронзовым молотком. Ему пришлось повторить стук трижды, прежде чем за дверью послышались шаги и звук отодвигаемого засова.       Тяжёлая дверь отворилась с лёгким скрипом и на пороге возник мужчина лет семидесяти, ещё довольно крепкий, но сгорбленный и с пальцами, суставы которых явно свидетельствовали о ревматизме. Глаза у старика были на удивление ясные, серо-голубые, с прищуром. Глядя на Росса, он пытался вспомнить, где мог видеть этого человека.       — Здравствуйте, мистер Хопкинс, — обратился к нему Росс. — Вы не узнаёте меня?       — Кажется… Вы живёте неподалёку? — старик продолжал напрягать память.       — Да, я ваш сосед, Джеймс Росс. А это, — он обернулся и протянул руку, указывая на стоявших позади него, — моя жена и наши друзья. Не могли бы вы показать нам дом, мистер Хопкинс?       — Ах, да, мистер Росс, сэр, — кажется, Хопкинс вспомнил посетителя и был рад этому. — Прошу вас, входите.       Он пошире распахнул дверь, впуская гостей. В доме было темно. На небольшом то ли столике, то ли табурете у двери стояла свеча, которую Хопкинс принёс с собой. Он поднял её повыше и позвал вошедших:       — Прошу вас, господа.       Росс взял жену под руку и отправился следом. За ним вышагивал Фицджеймс, осторожно ступая длинными ногами, чтобы не споткнуться в полутьме. Френсис с недовольным видом замыкал шествие. Ему не нравилась эта затея. Не нравился этот дом с его нежилым затхлым запахом, в который вплетались отвратительные нотки старости и несвежего белья.       А Россы уже ждали их в комнате, которая, судя по всему, служила гостиной и столовой одновременно. Посредине стоял массивный круглый стол из тёмного дерева на толстых резных ножках. Вокруг него расположились шесть стульев из такого же дерева. У противоположной стены зиял чёрной пастью пустой камин, вдоль стен в полумраке виднелась мебель — шкаф с посудой, диван и пара кресел.       — Сейчас всё выглядит мрачно, — услышал Френсис голос Росса, — но при свете дня, когда распахнуты ставни, тут довольно мило.       Крозье попытался представить эту комнату, залитую солнечным светом. И сам удивился, когда понял, что готов согласиться с Россом.       Рядом с камином находилась дверь, ведущая в кухню. Из кухни можно было попасть в комнату для прислуги, а оттуда — ещё в одну комнату, чуть меньшую, чем гостиная. Туда можно было войти и из небольшого холла, куда также выходили двери гостиной и кухни.       — Смотрите, господа, — сказала Энн, входя в эту комнату. — Тут можно устроить детскую.       Конечно, нужно было обладать недюжинным воображением, чтобы представить все изменения, в которых нуждалось это помещение, прежде чем оно превратится в детскую комнату. Но Джеймс подобным воображением обладал. Поддавшись напору Энн, он уже представил, как будет переоборудовать здесь всё, менять мебель, стелить на пол мягкий ковёр… Он поймал себя на том, что мысленно уже приобрёл этот дом — и усмехнулся своим фантазиям.       А Россы уже звали их дальше.       — Мистер Хопкинс, покажите нам пожалуйста, второй этаж.       Старик вышел в холл и стал подниматься вверх по скрипучей деревянной лестнице. Все по очереди устремились за ним. На площадке второго этажа оказались три двери. Две из них вели в спальни, а третья — в небольшую библиотеку, в которой помимо шкафа с книгами с трудом помещался письменный стол, стул с подлокотниками и кресло, придвинутое к камину. Сбоку от письменного стола виднелась небольшая дверца.       — Куда она ведёт? — поинтересовался Фицджеймс.       — В мансарду, сэр, — ответил Хопкинс. — Над нами — небольшой чердак, куда сваливали всякий хлам.       — Туда можно попасть? — спросил Фицджеймс.       Хопкинс порылся в кармане, вынул оттуда связку ключей, отыскал нужный и открыл дверцу.       — С вашего позволения, сэр, я останусь здесь. Если хотите — полезайте сами.       Джеймс взял у него из рук свечу и заглянул за дверцу. Небольшая деревянная лестница поднималась круто вверх. Джеймс поднялся по ней и пролез в отверстие в полу чердака. Там действительно оказалось слишком много всякого хлама, но, чёрт возьми, если выбросить его, тут можно устроить прекрасный кабинет. Или обсерваторию.       — Фрэнк, — восторженно воскликнул Джеймс. — Тут замечательно! Идеальное место для кабинета!       Всё то время, что Фицджеймс осматривал чердак, его спутники оставались в полной темноте, поэтому не могли видеть друг друга. Иначе они непременно переглянулись бы, отметив про себя, что Джеймс, кажется, уже не считает идею покупки этого дома такой уж абсурдной. Кажется, он начинает проникаться ею, с удивлением подумал Френсис. Однако он заметил ещё одну странность. Дом больше не вызывал у него отвращения. Более того, Френсис неожиданно для себя стал смотреть на него, как на собственность. Он невольно думал о том, где поменяет мебель, куда поставит письменный стол и в какой комнате лучше разместить миссис Мэдисон и миссис Джопсон.       «Тьфу, чёрт!» — Он тряхнул головой, стараясь прогнать наваждение. И как это Россам удалось так легко втравить его во всё это. Денег на подобную роскошь у них с Джеймсом всё равно нет. Тогда какого дьявола они все тут делают?       — Слезай, Джеймс, — раздражённо позвал Френсис. — Мы и так уже достаточно пропитались пылью и этой… — он хотел сказать «вонью», но вспомнил про Энн и осёкся. — … Этим запахом.       Кажется, Джеймс понял, о чём подумал Френсис. Его энтузиазм мгновенно иссяк. Он слез с чердака, посветил слуге, пока тот закрывал дверь и вышел из библиотеки, держа свечу высоко над головой, чтобы осветить путь остальным.       — Благодарю, Том, — сказал Росс, сунув на прощание в ладонь слуги несколько монет.       — И я благодарю вас, сэр, — Хопкинс склонил голову, поставил свечу на столик в прихожей и открыл входную дверь.       После темноты и затхлости старого дома солнечный свет показался всем слишком ярким и резал глаза. Зато лёгкие жадно хватали свежий воздух, будто старались как можно скорее избавиться от того, что наполняло их в ближайшие полчаса. Энн выразила всеобщее мнение, воскликнув:       — Господи! Как хорошо на улице!       — Да уж… — мрачно отозвался Френсис.       — Тебе не понравилось? — спросил Росс.       — В таком виде это не может нравиться.       — А если представить, что этот дом полон воздуха и света? — Не сдавался Росс.       — А зачем? Зачем мне это представлять? — набычился Френсис. — Мы не можем позволить себе купить его. Так какого… — он снова осёкся, глядя на Энн.       — А вы что скажете, Джеймс? — спросила она.       — Неплохой дом, мне понравился, — отозвался он. — Но Френсис прав. К чему думать о том, чего не можешь себе позволить?       — А если мы дадим вам денег в долг? — сказал Росс.       Они уже направлялись к коляске, поджидавшей их у ворот.       — Джеймс, ты же знаешь, что долги разбивают дружбу, — устало ответил Френсис. — А я не хочу терять такого друга, как ты.       — Мне кажется, друзья нужны для того, чтобы помогать друг другу, — задумчиво ответил Росс. — А деньги никогда не смогут повредить нашей дружбе, Фрэнк.       Крозье насупился и за всю дорогу до дома не произнёс ни слова. В этот день они больше не возвращались к разговорам о доме. До самого вечера, когда и гости, и хозяева разошлись по своим комнатам.       Френсис уже успел снять сюртук, жилет и галстук. Он с облегчением избавился от этих предметов одежды, казавшихся совершенно лишними в тёплые летние дни, а в жаркие полдни уж и вовсе бывшие орудиями пытки. Все дни, проведённые у Россов, Френсис чувствовал себя «не в своей тарелке». Всё дело в том, что он и сам не знал, где у него «своя тарелка» и есть ли она вообще. Душа его продолжала тосковать по Шарлотте, но теперь боль доходила до сердца будто издалека. Он не мог ни отдаться этой боли в полную силу, ни избавиться от неё. Она была как ресница в глазу — не убьёт, но и жить нормально не даст. И не вытащишь, не избавишься.       События сегодняшнего дня несколько выбили его из колеи. Френсис вспомнил момент, когда ему показалось, что он уже готов купить тот злосчастный дом. Неужели он действительно согласился бы на это, будь у него достаточно денег на покупку? Согласился бы покинуть Лондон и квартиру, с которой у него связано столько воспоминаний? Покинуть кладбище, где покоилась Лотти? И с ужасом понял, что может ответить на эти вопросы положительно. Да, он готов. Да, согласился бы. Здесь, в окрестностях Эйлсбери даже воздух был другим. Он не давил на лёгкие, не забивался в них грязными ошмётками дыма и угольной пыли. Здесь действительно легче дышалось, и пейзажи вокруг радовали глаз. Но в том-то и дело, что всё это приносило Френсису облегчение только потому, что он знал — после отдыха здесь он вернётся в Лондон, в их с Джеймсом квартиру, пропитанную воспоминаниями о Лотти и о счастливых днях, проведённых ими вместе. Да, они причиняют боль. Но Френсис не был готов расстаться с ними.       Тихий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Кажется, он слишком глубоко погрузился в свои размышления.       — Кто там? — спросил он, потянувшись к сюртуку.       — Это я, Фрэнк, — раздался из-за двери голос Фицджеймса.       — Входи, — Френсис расслабился. При Джеймсе можно оставаться в одной рубашке.       Джеймс вошёл и уселся на стул, стоявший у кровати, закинув ногу на ногу и поддёрнув при этом свои безупречные брюки, чтобы в них не оттягивались коленки. Джеймс был ещё полностью одет и выглядел шикарно, особенно по сравнению с расхристанным, разомлевшим в тепле Френсисом.       — Поговорим? — спросил Джеймс.       — Поговорим, — согласился Френсис, обходя его ноги, занявшие полкомнаты и усаживаясь на кровать.       — Как тебе идея насчёт покупки дома? — без обиняков спросил Джеймс. — Я имею в виду, если отбросить денежные соображения. Хотел бы ты купить тот дом, который мы видели сегодня и жить в нём? В принципе?       — Ну, если в принципе, то это было бы неплохо, — Френсис задумчиво потёр подбородок. — Несмотря на вонь и мрак дом мне почему-то понравился. Да и место неплохое. Но к чему этот разговор? Мы же не собираемся его покупать?       — Думаю, нам это удовольствие не по карману, — согласился Джеймс. — Хоть у меня и остались ещё деньги от жалованья за экспедицию.       — А я всё своё жалованье взял с собой на «Террор», — ответил Френсис. — Там оно и осталось. Сколько у тебя сейчас?       Джеймс назвал сумму.       — Нет, не хватит, — сказал Крозье, испытывая в душе странное облегчение от этого.       Он вроде и не против купить дом, но не может сделать этого по объективным причинам. А значит, можно не покидать Лондон и их квартиру. Хоть в ней он и чувствует себя тяжело. Странное противоречие, отметил про себя Френсис.       — А если бы хватило, — не отставал Джеймс. — Ты бы согласился на переезд, но в душе пожалел бы об этом?       Ну вот откуда он всё знает? Френсис поднял голову и пристально посмотрел Джеймсу в глаза.       — Да. Пожалел бы. Но переехал бы, потому что так было бы лучше для Эми. И… наверное, для тебя?       Джеймс не отвёл взгляд. Он пристально посмотрел в усталые глаза Френсиса и сказал:       — Ты прав. Мне понравился этот дом. И понравилась идея купить его. Но я не хочу делать ничего, что идёт вразрез с твоими желаниями.       — Знаешь, на какой-то миг там, в доме, мне показалось, что я хочу его купить, — сказал Френсис. — Может, я и привык бы к этой мысли, но… Зачем, если денег всё равно не хватит?       — Значит, вопрос решён, — подытожил Джеймс. — Но там такой шикарный чердак! Из него получилась бы такая обсерватория!       Френсис невольно улыбнулся. Джеймс сейчас напоминал ему ребёнка, которому сказали, что он не получит желаемую игрушку, потому что денег на неё у родителей нет. И он всеми силами старается показать, что всё понимает и что игрушка эта вовсе ему не нужна, но иногда всё-таки не может сдержать вздох сожаления.       — Спокойной ночи, Фрэнк?       Джеймс скользнул взглядом по открытой шее Френсиса в вырезе рубашки и отвёл глаза.       — Спокойной ночи, Джеймс.       Впоследствии то Росс, то его жена несколько раз пытались уговорить Френсиса взять у них денег в долг, но он оставался непоколебим. История с домом так и завершилась бы одними разговорами, если бы не получила весьма неожиданное продолжение.       Джеймс Фицджеймс регулярно переписывался с братом. В письмах к Уильяму он подробно рассказывал обо всём, что с ним происходит, о людях, с которыми общается, о мыслях, возникающих у него. Крепкая дружеская связь с братом помогала Джеймсу переносить боль и пустоту, точно так же мучившую его после смерти Шарлотты, как и Френсиса. В одном из первых писем к Уильяму, присланных из Эйлсбери, Джеймс упомянул и о разговоре с Энн Росс, и о её идее «сосватать» им дом, и о якобы «случайном» посещении этого дома во время прогулки. Джеймс описывал всё в лёгком шутливом тоне, посмеиваясь над всеми участниками события. В процессе написания письма он думал лишь о том, чтобы позабавить Уильяма. Но тот, внезапно, воспринял всё слишком серьёзно и загорелся идеей не меньше, чем Энн. В ответном письме он написал брату:       «По-моему, мысль о покупке дома за городом очень здравая и своевременная. Мне кажется, вам всем будет лучше, если вы покинете Лондон. Я готов помочь и снабдить тебя деньгами для покупки. Мне почему-то кажется, что ты был бы рад такому приобретению».       Прочитав это письмо, Джеймс задумался. Билли предлагает ему деньги… Но откуда он их возьмёт? Джеймсу на ум приходил лишь один вариант, и он категорически не был с ним согласен. Поэтому в следующем письме написал уже серьёзно:       «Билли, я чертовски благодарен тебе за желание помочь, но вопрос с домом уже не актуален. Мы с Френсисом решили, что он нам не нужен. Поверь, я очень ценю твою помощь и благодарен тебе за участие, но вопрос уже отпал сам собой».       В следующем письме Уильям горячо убеждал брата, что идея с покупкой дома просто великолепна, поэтому не стоит от неё отказываться. Если всё дело только в деньгах, то он найдёт для Джеймса нужную сумму.       В ответ Джеймс настойчиво попросил брата не беспокоиться и перестать думать о покупке дома для него. «Я уже жалею, что рассказал тебе об этом», — написал он.       «Джимми, но ты ведь хочешь этого! И это как раз то, что вам нужно! — в отчаянии настаивал Уильям. — Если бы ты оказался на моём месте, неужели ты не воспользовался бы возможностью помочь мне купить то, в чём я действительно нуждался бы?»       Конечно, воспользовался бы. Конечно, он бы сделал для Уильяма всё, что в его силах. Но принял ли Уильям бы эту жертву?       «Билли, я знаю, где ты возьмёшь деньги. Я не могу принять у тебя эту жертву, зная, как дорога тебе твоя коллекция и сколько радости и удовольствия приносят тебе эти картины. Я не смогу жить в доме, каждую минуту думая о том, что его покупка лишила радости дорогого мне человека».       «А я не могу наслаждаться этими картинами, зная, что они могли бы помочь тебе пережить боль. Я их уже ненавижу. Прошу тебя, перестань упрямиться и возьми эти деньги».       Джеймс кусал губы. Он действительно жалел, что написал Уильяму об этом чёртовом доме. Но чем дольше они гостили у Россов, тем меньше ему хотелось возвращаться в Лондон. И тем сильнее не хотелось, чтобы Френсис возвращался в их мрачную квартиру, которая, как он теперь точно знал, всегда будет казаться им пустой и холодной. Джеймс боялся, что, вернувшись в неё, они снова застынут, заледенеют душами и отдалятся друг от друга как тогда, когда впервые остались там вдвоём после смерти Шарлотты. Ну, пускай не вдвоём, а втроём, но Эми не в счёт. И, кстати, об Эми. За лето она подросла и окрепла, перестала нервно плакать, как будто успокоилась, вырвавшись из давящей атмосферы их лондонского жилища. Перебрав в голове все аргументы «за» и «против», Джеймс направился к Френсису.       Крозье был в курсе переписки братьев и их горячих споров по поводу денег. Сейчас за окном лил дождь, и Френсис, сидя у себя в комнате, что-то быстро писал, приткнувшись в уголке небольшого стола, больше похожего на туалетный, чем на письменный. Когда Джеймс постучал, Френсис неторопливо закрыл толстую тетрадь, положил перо, закрыл чернильницу и только после этого сказал:       — Войдите.       Джеймс привычно уселся на стул, на котором сидел всегда, когда заходил в комнату Френсиса.       — Я получил новое письмо от Уильяма, — заявил он.       — И что? Он снова настаивает?       — Да. Помнишь, я говорил, что написал ему в прошлом письме? Что не смогу жить в доме, купленном на деньги от продажи его коллекции?       — Разумеется.       — Читай.       Джеймс дал Френсису письмо, которое всё это время держал в руках. Френсис, читая его, хмурился, а дочитав, отдал Джеймсу со словами:       — Мне этого не понять. Никто из моих многочисленных братьев и сестёр никогда не предлагал мне денег.       — Знаешь, Фрэнк. Я уже готов согласиться. Ведь так действительно будет лучше для всех нас. За исключением, пожалуй, самого Уильяма. Признайся, тебе ведь нравится здесь. И Россы будут жить совсем близко…       Френсис опустил голову и тихо сказал:       — Да, наверное… Наверное, нужно заставить себя оторваться от того места, где уже нет ничего, что когда-то было важным.       Он хотел сказать «ничего, что когда-то было дорого», но постеснялся показаться слишком пафосным или сентиментальным.       — Фрэнк, — Джеймс порывисто вскочил и в один шаг оказавшись рядом, присел перед Френсисом, заглядывая ему в глаза снизу-вверх. — Фрэнк. Я боюсь, что, вернувшись туда, мы снова почувствуем отчуждение. Я… я не хочу этого. Но если тебе тяжело… тяжело расстаться…       Френсис медленно покачал головой. Конечно, ему тяжело. Но он же не идиот и понимает, что Джеймс прав. Френсис долго думал об этом. Если вдруг так случится, что Джеймс получит новое назначение, Френсис останется в той лондонской квартире совсем один. Эмили не в счёт. И женщины тоже. Он ведь с ума сойдёт, поглощённый пустотой и воспоминаниями. А ему ведь теперь даже пить нельзя, чтобы заглушить этот ужас. Так что у него останется два выхода — безумие либо самоубийство. Ни тот ни другой его не устраивали.       — Мы сможем… постепенно вернуть ему эти деньги? — глухо спросил Френсис.       — Думаю, да. Но не слишком скоро.       — То есть, никогда? — усмехнулся Френсис.       — Может быть, здесь нам потребуется меньше денег на жизнь, чем в Лондоне?       — Боюсь, что дом потребует от нас некоторых затрат. Особенно в первое время, — безрадостно произнёс Френсис.       — Да и чёрт с ним! — Джеймс решительно тряхнул волосами. — Тогда я пишу Биллу, что согласен взять его деньги, но только в долг. И прежде поинтересуюсь у Энн, тот дом по-прежнему выставлен на продажу или кто-то уже купил его?       — Действительно, — хмыкнул Френсис. — А то мы тут готовимся сорить чужими деньгами, а дом-то, возможно, не дождался этого аттракциона невиданного расточительства. ***       Переписка Джеймса с братом, деловые переговоры по поводу покупки дома, банковские дела и подписание всяческих бумаг длились до конца лета и завершились лишь к середине сентября. Во всей этой суматохе Френсис едва не забыл о дне рождения Джеймса. Да, пожалуй, он так и не вспомнил бы о нём, если бы не миссис Мэдисон, которая за неделю до 27 июля поинтересовалась у Френсиса, будет ли коммандер Фицджеймс отмечать свой день рождения и, если да, то какие будут пожелания к праздничному столу.       — Миссис Мэдисон, вам цены нет! — воскликнул Френсис. — Хорошо, что вы напомнили об этом заранее, а то Джеймс остался бы без подарков!       Он втайне от Джеймса сообщил Россам о предстоящем событии, и Энн постаралась, чтобы праздник принёс радость не только имениннику, но и всем, кто находился рядом с ним. И угощение, и подарки стали для Джеймса сюрпризом. Если честно, он и сам забыл о собственном дне рождения и уж тем более не думал, что кто-то позаботится о том, чтобы сделать этот день для него максимально приятным. Он встретил свой тридцать третий день рождения в тесном кругу друзей, тех, кто искренне любил его и желал ему добра. И пусть среди них не было той, кто сильнее прочих согревала теплом его сердце. Он всё равно был благодарен судьбе за то, что все эти люди находились рядом с ним. А главное, что среди них был человек, который теперь оказался главным в его жизни. Тот, ради которого он готов был продолжать эту жизнь и жертвовать многим ради его благополучия.       О дне рождения Френсиса никого в доме Россов предупреждать было не нужно. Тем более что день рождения этот был юбилейным — пятидесятым. Они помнили о нём и готовились к нему. Праздник оказался таким же тихим, тёплым и душевным, как и день рождения Фицджеймса. Он слегка отдавал горечью, самую малость, но все вокруг постарались, чтобы горечь эта растворилась в теплоте и душевности, в любви и доброжелательности. Атмосфера, которую создавала в доме Энн, конечно, отличалась от той, которой в своё время окружала своих «любимых мальчиков» Шарлотта. Но главные компоненты этой атмосферы присутствовали в доме Россов, помогая отогревать сердца тех, кто так нуждался в этом.       К концу сентября все необходимые бумаги были подписаны. Френсис Родон Мойра Крозье и Джеймс Фицджеймс стали равноправными владельцами дома, расположенного неподалёку от аббатства Сент-Олбанс — резиденции сэра Джеймса Кларка Росса и его семьи.       Этому событию предшествовал месяц жарких споров, в которых Джеймс и Френсис чуть не доходили до драки. Джеймс обязательно хотел, чтобы Френсис значился в документах, как полноправный совладелец дома. Френсис был категорически против, по той простой причине, что деньги на эту покупку нашёл Джеймс. Френсис считал неприемлемым для себя становиться совладельцем собственности, в приобретение которой он не смог вложить ни шиллинга. Джеймс убеждал его считать, что эти деньги Френсис получил в долг и что со временем он этот долг обязательно выплатит. Но чёртов Крозье с его ирландской гордостью упёрся и никак не хотел идти на компромисс. Россы почти каждый вечер разнимали ссорящихся. Больше всего Френсиса бесило, что они были полностью на стороне Фицджеймса. Росс, его друг, не желал понять мотивов, заставлявших Френсиса упорствовать. И это было обидно.       — Пойми, Фрэнк, это — не красивый жест и не благотворительность, — убеждали его оба Джеймса в два голоса. — Неизвестно, как сложится наша жизнь. У тебя должна быть надёжная гавань, где ты сможешь спокойно встретить старость.       В конце концов Фицджеймс заявил, что он откажется от покупки этого чёртового дома, если Френсис не примет его условия. Френсис стукнул кулаком по столу и молча ушёл к себе. Росс отправился следом. Они просидели вдвоём полночи. На следующее утро Крозье согласился стать совладельцем дома.       — Как вам это удалось? — спросил Фицджеймс у Росса, улучив момент, когда они остались одни.       — Я воззвал к его рассудку, сказал, что этот дом вам необходим и что вы и впрямь откажетесь его покупать. В результате пострадают все, в первую очередь — Эмили. Я спросил, стоит ли платить такую цену за его гордость. И попытался убедить его, что нет ничего постыдного в том, чтобы брать у друзей деньги в долг, если в них действительно есть нужда.       — И упрямый ирландский осёл наконец-то согласился, — с облегчением констатировал Фицджеймс.       — Но при одном условии, — громко заявил невесть откуда взявшийся Френсис. — Что этот высокомерный аристократ без возражений возьмёт все деньги, которые ирландский осёл будет ему постепенно возвращать.       — Договорились!       Фицджеймс широко улыбнулся, и в этой улыбке Френсис прочитал искреннее облегчение.       Ещё месяц ушёл на то, чтобы привести дом в более или менее жилое состояние после долгого простоя. В течение этого месяца Френсис и Джеймс много времени проводили, следя за ремонтными работами в их «резиденции», как в шутку стал называть её Джеймс сразу же после покупки. Миссис Мэдисон приняла деятельное участие в «приведении дома в божеский вид», как она сама выразилась по этому поводу. То, что дом при вселении в него всего семейства выглядел уютным и обжитым, было полностью её заслугой.       Принимая решение о покупке дома, Джеймс поинтересовался и у миссис Мэдисон, и у миссис Джопсон, согласны ли они остаться жить с ними или предпочтут уехать в Лондон. И, если в ответе миссис Мэдисон никто не сомневался, то согласие кормилицы приятно удивило всех.       — Моя матушка обещала присматривать за домом, пока малютка Эми будет нуждаться в моём молоке, — заявила Бет Джопсон, вызвав вздох облегчения у обоих мужчин, которых пугала перспектива поиска новой кормилицы для Эмили.       В конце октября Френсис, Джеймс и миссис Мэдисон отправились в Лондон, чтобы собрать все оставшиеся там вещи и навсегда покинуть жилище, с которым у всех было связано столько радостных и мучительных воспоминаний. ***       Лондон встретил их унылым осенним дождём и внезапно навалившейся тяжестью, которую все трое почувствовали, едва покинув пределы вокзала. Тяжесть эта ощущалась почти физически. Она проникала в тело через лёгкие вместе с тяжёлым лондонским воздухом, пропитанным дымом и копотью, с унылой серостью домов, мостовых, экипажей и людей, бредущих, словно привидения, затерянные в этом каменном аду. Конечно, здешняя погода ничем не отличалась от погоды в Эйлсбери, но вся атмосфера, пропитавшая Лондон, резко контрастировала с той, к которой они привыкли за несколько месяцев, проведённых ими у Россов.       Френсис с тревогой и некоторым страхом ожидавший встречи с этим городом, не ошибся в своих предположениях. Меланхолия навалилась на него уже на подъезде к станции. Проплывавшие за окном мокрые грязные домишки и унылые промышленные строения вызвали у него приступ сильнейшей тоски. Сердце мучительно сжалось при мысли о промозглом месиве кладбищенской земли, в котором лежало тело Шарлотты. Как ей холодно там одной…       Френсис одёрнул себя. «Её там нет!» — в который раз мысленно повторил он. Там покоятся останки, которые уже ничего не чувствуют. А душа Шарлотты всегда с ним, в его сердце, в сердце Джеймса, всех, кто помнит и любит её. Если рая на самом деле не существует, его стоит придумать, чтобы не сойти с ума при мысли о невозможности встретиться с теми, кого любил, НИКОГДА.       Джеймс был бледен и молчалив. Лондон давил и на него — Френсис видел это. Всё-таки, хорошо, что они купили дом. При мысли о возвращении в их лондонскую квартиру его передёргивало. Если один вид на город из окна вагона вызывал у него такую тоску, что будет, когда он переступит порог их холодного опустевшего жилища?       Его опасения оправдались в полной мере. Квартира встретила их могильным холодом и тяжёлой давящей тишиной. Войдя в прихожую, все трое почувствовали, будто на них накинули тяжёлое траурное покрывало. Нежилой дух увеличивал сходство со склепом. Френсису стоило большого труда не застонать вслух — навалившаяся душевная боль казалась невыносимой. Он привалился спиной к закрытой входной двери и с благодарностью ощутил в темноте холодные пальцы Джеймса, сжавшие его запястье. Пожалуй, только это помогло ему удержать стон, рвущийся наружу из самого сердца. Хотелось распахнуть дверь и бежать отсюда, бежать, куда глаза глядят, как можно дальше от этого мрака, тяжести и боли. При мысли, что им пришлось бы жить здесь дальше, Френсис содрогнулся. Джеймс, словно прочитав его мысли, тихо произнёс:       — Мы постараемся закончить дела, как можно быстрее. Не стоит задерживаться здесь. Тем более что Эмили будет скучать.       Как ни странно, именно мысль о дочери заставила Френсиса собраться и взять себя в руки. Эмили… Кто знает, как она перенесёт эти несколько дней в разлуке с ним? С приездом в Эйлсбери она перестала тревожиться и плакать всякий раз, как только отсутствие кого-то из её мужчин затягивалось, по её мнению, слишком надолго. Теперь Эмили можно было спокойно оставлять на попечение кормилицы и миссис Мэдисон, а также мисс Нейман, няни маленького Джимми, сына Россов. Но, в любом случае, оба, и Джеймс, и Френсис обязательно наведывались к Эми в течение дня, чтобы поиграть с ней, покачать на руках и наговорить каких-нибудь милых нежных глупостей.       Френсис сам не ожидал, что он способен на такое. Но факт оставался фактом. Оказавшись с дочерью наедине, когда никто не мог видеть их, Френсис с удовольствием целовал её пухлые щёчки и маленькие нежные пальчики, агукал в ответ на её «гуление» и говорил ей кучу нежных и ласковых словечек, о наличии которых в своём словарном запасе никогда раньше не подозревал. У него был опыт общения с многочисленными племянниками и племянницами, но это был совершенно иной опыт и иные эмоции. Френсис, скорее, ожидал бы чего-то подобного от Джеймса, но никак не от себя самого. Несколько раз они присутствовали на купании Эмили и, кажется, у обоих вид этого маленького розового детского тельца вызвал пароксизм нежности.       Теперь, когда они с Джеймсом уехали на несколько дней, обоих не покидала тревога — как поведёт себя Эмили, не видя ни одного из них столь долгое время. Не вернётся ли к ней опять прежний страх остаться брошенной? Нужно было как можно скорее собрать вещи и покинуть и этот дом, и этот город.       Джеймс наощупь зажёг лампу в прихожей. Миссис Мэдисон сбросила плащ и направилась в кухню. Оцепенение первых минут покинуло Френсиса. Он снял с себя тяжёлое намокшее пальто, повесил на вешалку и последовал за Джеймсом, который уже распахнул дверь в гостиную и решительно шагнул внутрь.       Хлопоты по растопке камина отвлекли внимание обоих от тяжёлых мыслей. Когда огонь разгорелся, они устроились поближе к очагу, стараясь отогреться. Никому не хотелось расходиться по комнатам. Кажется, они оба боялись остаться один на один с тяжестью этого дома и с царившими в нём воспоминаниями. Они молчали, но молчание не угнетало их. Каждый всем своим существом ощущал присутствие рядом другого — и ощущение это грело и успокаивало.       Вскоре из кухни потянуло аппетитными запахами — миссис Мэдисон не зря везла продукты, которыми снабдила её кухарка Россов. Дом переставал производить впечатление склепа и стал медленно наполняться жилым духом. Это пугало Френсиса. Вдруг ему не захочется расставаться с ним? Вдруг его душа уцепится за иллюзию, что квартира эта продолжает хранить в себе следы присутствия Шарлотты, и ему придётся отрывать себя от этого дома с кровью и болью? Он не сказал о своих опасениях вслух, но ему отчего-то показалось, что Джеймс сейчас чувствует то же самое.       — Не будем терять времени, — сказал Френсис, поднимаясь. — Я начну собирать вещи прямо сейчас.       — Хорошо.       Кажется, при мысли о необходимости войти в свою комнату, по телу Джеймса пробежала дрожь. Но он решительно встал и, не говоря больше ни слова, направился к себе.       Когда миссис Мэдисон позвала их к ужину, оба пришли в столовую с каменными лицами. Но ни один из них не обмолвился ни словом о том, что почувствовал, войдя в свою комнату после столь долгого отсутствия. Слишком тяжёлыми для обоих оказались навалившиеся вдруг воспоминания. Впрочем, это помогло им побороть свои страхи по поводу того, что будет трудно расставаться с этим жилищем. Воспоминания не грели. Отсутствие Шарлотты по-прежнему делало дом пустым. И Джеймс, и Френсис поняли, что они без сожаления покинут это место. «Её здесь нет», — сказал себе каждый из них. И сюда никогда не возвратится атмосфера тех вечеров, которые они провели вместе, втроём. Она покинула этот дом навсегда. Так стоит ли жалеть о том, что и они покидают его? Кажется, оба впервые испытали облегчение от этой мысли. ***       Большинство вещей были собраны и уложены в чемоданы, корзины и баулы. Оставалась совсем немного, — то, что и Френсис, и Джеймс, будто сговорившись, откладывали на потом. Вещи Шарлотты. Её одежда, бумаги, украшения, милые безделушки, которые она сентиментально хранила на память о людях и событиях. Дальше тянуть с этим было невозможно. Джеймс про себя решил, что не станет привлекать к этому Френсиса. Ему достанет мужества справиться с этим самому. Если достанет…       Джеймс содрогнулся от этой мысли. Но избегать неизбежное было глупо. Поэтому, расставшись с Френсисом после завтрака, Джеймс вернулся в свою комнату, бывшую ранее комнатой Лотти и решительно распахнул шкаф, в котором до сих пор висели её платья, а на полочках было аккуратно разложено бельё. Джеймс так ни разу и не открыл этот шкаф. Свою одежду он оставил в комнате, которую теперь занимал Френсис. Им вполне хватало одного шкафа на двоих. И, если бы не переезд, Джеймс ещё долго не отважился бы потревожить вещи Шарлотты.       Звук тихо открывшейся у него за спиной двери заставил Джеймса вздрогнуть и оглянуться. Стоявший на пороге Френсис пристально смотрел, но не на него, а на распахнутые створки шкафа. Он медленно перевёл на Джеймса затравленный взгляд и глухо спросил:       — Ты хочешь заняться этим сам? Без меня?       — Я… — Джеймс был растерян. — Я думал… Если тебе тяжело… Я не хотел мучить тебя этим, Фрэнк.       — Но ведь тебе тоже тяжело, — Френсис медленно подошёл к шкафу на негнущихся ногах.       — Да, — Джеймс мгновенно сник. Всю его уверенность будто рукой сняло.       — Тогда какого чёрта? — устало спросил Френсис. — Давай сделаем это вместе. И покончим с этим.       Чувство благодарности, внезапно комом подкатившее к горлу Джеймса, едва не заставило его разрыдаться и броситься Френсису на шею. Чтобы скрыть этот нежданный порыв, он повернулся к шкафу и сдавленно произнёс:       — Может быть, сказать миссис Мэдисон, чтобы отдала все платья Мэгги?       Френсис медленно приблизился к шкафу. Протянул руку, точно во сне и с трудом, будто преодолевая толщу воды, поднёс её к платьям. Он провёл по ним рукой так, словно это действие причиняло ему физическую боль. Выглядел он при этом, как сомнамбула.       Джеймс с замиранием сердца наблюдал, как Френсис приблизил лицо к одному из платьев и, закрыв глаза, медленно втянул носом исходивший от него запах. Ноздри его напряглись, тело задрожало. Внезапно Джеймс подумал, что он похож на потерявшегося пса, который среди тысяч городских запахов наконец-то различил знакомый запах своего хозяина. У Джеймса сдавило горло. Он не знал, что делать — подойти к Френсису, встряхнуть его, чтобы вывести из этого состояния или дать ему возможность окунуться в воспоминания.       Не обращая внимания на Джеймса, Френсис прикоснулся ладонями к одному из платьев, судорожно сжал их, сминая ткань и зарылся в неё лицом, дрожа всем телом. До слуха Джеймса донёсся сдавленный стон. Джеймс поймал себя на мысли, что он и сам готов последовать примеру Френсиса. Его трясло. Но он по-прежнему стоял в шаге от него, до крови кусая губы и стараясь подавить в себе порыв, идущий от сердца.       Увидев, как содрогаются плечи Френсиса, он не выдержал и сделал, наконец, этот шаг. Его рука легла на плечо Френсиса и крепко сжала его. Чуть склонив голову, Джеймс прижался лбом к его волосам и внезапно всхлипнул, ощутив тонкий, но такой явственный запах, мучивший Френсиса — запах Шарлотты, который невозможно спутать ни с каким другим.       Когда рука Джеймса легла Френсису на плечо, его пальцы сжались ещё крепче, впиваясь в ткань платья. Глухие рыдания рвались из груди. Он не был готов к этому. Сколько бы они с Джеймсом ни повторяли вслух и про себя: «Её здесь нет», — она была, в незначительных мелочах, в деталях, в знакомых звуках и запахах… Присутствовала неуловимо, не заполняя пустоты, лишь делая её ещё более ощутимой и болезненной.       Внезапно Френсис понял, что он в комнате не один. Чья-то крепкая рука обнимала его за плечи. Кто-то прижимался щекой к его волосам, содрогаясь в рыданиях так же, как и он сам. Джеймс. Сдержанно-насмешливый, самоуверенный, всегда безупречно выглядевший, несмотря ни на что Джеймс, страдающий так же, как и он. Френсиса раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, хотелось наорать на него и послать к чёрту. С другой — резко повернуться к нему, крепко обнять, спрятать лицо у него на груди и долго плакать вдвоём, молча, ничего не говоря, лишь сильнее обнимая друг друга.       Ни того ни другого Френсис не сделал. Он разжал пальцы, судорожно сжимавшие ткань платья, низко опустил голову, словно освобождаясь от прикосновения Джеймса и внезапно вздёрнул её, запрокинул назад с закрытыми глазами, будто принуждая себя отстраниться, оторваться от этого родного и мучительного запаха. Почувствовав перемену, Джеймс убрал руку с его плеча, но остался на месте, внимательно следя за выражением его лица.       Френсис спрятал лицо в ладонях, растирая его, словно пытался избавиться от наваждения. Когда он опустил руки, Джемс увидел, что лицо его приняло обычное мрачно-бесстрастное выражение, которое оставалось на нём в течение всего времени, проведённого ими в Лондоне.       — Странно, — с трудом произнёс он, глядя перед собой невидящим взглядом. Казалось, он не обращается к Джеймсу, а говорит с самим собой. — Как странно. Человека давно нет. А его запах до сих пор здесь.       Френсис резко повернулся к Джеймсу. В его глазах на секунду промелькнула боль — и взгляд снова стал бесстрастным и пустым. Господи, лучше бы он рыдал, выл, стонал, чем вот так безжалостно загонять эту муку внутрь, в себя, в самые потаённые жуткие глубины…       — Да, — с трудом выдавил Джеймс. — Странно…       «И страшно», — мысленно добавил он.       — Что нам с этим делать, Фрэнк? — Джеймс кивнул на шкаф с платьями.       — Я не знаю, — голос Френсиса дрогнул, в нём промелькнула несвойственная ему растерянность.       — Я тоже, — тихо произнёс Джеймс.       Они помолчали.       — Везти их с собой нет никакого смысла, — снова заговорил Джеймс. — Но…       Френсис поднял на него глаза и горько усмехнулся:       — Но при мысли, что кто-то другой наденет эти платья… Что они перестанут пахнуть ею…       Вот именно. Эта мысль была Джеймсу так же невыносима, как и Френсису. Внезапно он понял, что каждый из них очень хочет взять все вещи Шарлотты с собой, туда, в новую жизнь, но боится показаться другому сентиментальным идиотом, который не в состоянии расстаться с ненужным и тяжким грузом прошлого. Каждый понимал, что надо решительно оборвать эту нить, связывавшую их с прошлым, но никто не был готов сделать это. И, осознав это, Джеймс внезапно испытал странное облегчение.       — Фрэнк. Мы оба понимаем, что самое правильное — избавиться от этих платьев. — Ему легко было произносить эти слова теперь, когда он принял решение. — Но ни один из нас сейчас не готов это сделать. Слишком мало времени прошло. Поэтому я предлагаю забрать их все и увезти с собой. Когда мы будем готовы расстаться с ними, открыть сундук и перебрать их без душевной боли, только с грустью — мы сделаем это. А пока…       По мере того, как Джеймс говорил, потемневшее лицо Френсиса светлело, морщины на лбу разглаживались, глаза широко раскрывались. Он смотрел на Джеймса сперва тяжело и неприязненно, но к концу речи взгляд Френсиса выражал такое облегчение и благодарность, что и самого Джеймса отпустило напряжение, владевшее им. Только сейчас он понял, насколько невыносимой была для него мысль расстаться с этими бесполезными на первый (да и на второй, и на все последующие) взгляд вещами. На миг Джеймсу показалось, что Френсис готов броситься ему на шею. Но тот быстро овладел собой и произнёс будничным деловым тоном:       — У неё ведь был сундук, в котором она привезла сюда свою одежду?       — Да, конечно, — с облегчением отозвался Джеймс. — Он в чулане. Мы ничем не загружали его.       — В таком случае — к делу! — скомандовал Френсис, становясь похожим на привычного всем капитана Крозье, сурового морского волка, участника нескольких полярных экспедиций, способного выдержать любые испытания, щедро посылаемые ему судьбой.       Вскоре все вещи Шарлотты, включая альбомы, письма и немногочисленные драгоценности, были бережно уложены. Последующие два дня были посвящены посещению Адмиралтейства и прощальным визитам к друзьям и знакомым. Леди Франклин одобрила решение коммандера Фицджеймса покинуть Лондон, так же, как и решение капитана Крозье составить ему компанию. Зато её племянница казалась раздражённой и несколько раз переспросила у Френсиса, не будет ли ему скучно в сельской глуши? Чем он собирается там заниматься? И не лучше ли ему было бы развеяться в столице?       — Вы же знаете, мисс Крэйкрофт — я нелюдим и у меня скверный характер. Вы сами не раз констатировали этот факт. Светские развлечения меня не привлекают и не развлекают. А сельская тишина действует благотворно.       — Раньше вы охотно участвовали в увеселениях, и они вам нравились, — София скривила губки, намекая ему на то, как лихо они вместе отплясывали на балах в Хобарте.       — Я был молод, — пожал плечами Френсис. — К тому же, после долгого плаванья это действительно казалось забавным.       — Не так уж и молоды вы были, — непонятно, был ли это комплимент или, наоборот, попытка уколоть.       — Ну, видимо, обленился, сидя на суше.       Как бы то ни было, прощаясь, и Френсис, и Джеймс заметили явное облегчение на лице леди Джейн и столь же явное разочарование на лице у её племянницы.       На кладбище они оба сходили в первый же день по приезду в Лондон. Френсис испытал странное чувство. Душа его рвалась туда, к скромному могильному холмику, словно на свидание к живой женщине после долгой и мучительной разлуки. Но, придя на кладбище, Френсис ощутил странное отчуждение. «Я вернулся, Лотти», — мысленно произнёс он, обращаясь к могильному камню. И не почувствовал связи с ней, которая так притягивала его к этому месту весной. Словно место это больше не имело ничего общего с той, что жила в его сердце. Пустота в груди Френсиса по-прежнему была источником боли, рваная рана в душе всё так же кровоточила, но теперь Френсис отчётливо сознавал, что и здесь, рядом с местом, где покоится тело Лотти, эта боль не утихает, как раньше, когда он каждый день приходил сюда, чтобы мысленно поговорить с нею. Он понял, что не может больше разговаривать с могильным холмиком, как с живой Шарлоттой — и испугался. Душа его протестовала против такого положения вещей, но он ничего не мог поделать с собой.       Всё время, которое они с Джеймсом провели в Лондоне, Френсис думал над этим явлением, пытаясь возродить в себе прежние чувства, которые охватывали его на кладбище. Убедившись в том, что все попытки оказываются безуспешными и лишь добавляют новые порции боли к той, к которой он уже привык и с которой сжился, которую мог терпеть, не мечтая об «обезболивающем», он, наконец, смирился и принял это, как данность. А смирившись, испытал новый всплеск боли от осознания этого отчуждения.       Разумеется, он ничего не сказал Джеймсу о том, что творилось у него на душе. Джеймсу хватит и собственных страданий. Хоть на его бесстрастном холёном лице и не отражалось ничего подобного, Френсис твёрдо знал — Джеймс так же остро и болезненно, как и он сам, ощущал пустоту в душе там, где раньше царила Шарлотта.       Френсис знал, что перед отъездом они обязательно придут на кладбище. Знал и боялся предстоящего посещения, не представляя, какие чувства он при этом испытает. Неизвестность страшила его. Ему не хотелось расставаться с могилой Лотти отчуждённо или, хуже того, равнодушно. Френсис понимал, что потом будет постоянно упрекать себя в этом до тех пор, пока окончательно не свихнётся. Тем более теперь, когда единственное известное ему средство заглушать все чувства, стало для него недоступным.       Он шёл рядом с Джеймсом по чавкающей грязи размокшего от осенних дождей кладбища, широко, по-матросски расставляя ноги, сосредоточившись на том, чтобы не поскользнуться и не грохнуться в раскисшее месиво из земли, прелых листьев и гнилой травы.       Увидев издали знакомый холмик, Френсис ощутил нечто странное. Холмик этот будто заслонил собою весь мир, стал его центром и единственной реальностью в сознании Френсиса. Исчезло всё — свинцовое небо, готовое вот-вот пролиться дождём, грязь под ногами, пронизывающий до костей ветер… Исчезли прочие могилы, дерево, словно тянущее искорёженные руки-ветви в немой напрасной мольбе к небесам и молчаливая нахохлившаяся ворона на нём. Исчез Джеймс, шагавший рядом. Френсис понимал, что находится в состоянии какого-то удивительного транса, но не знал, как выйти из него. Он подошёл к могильному камню, на котором ему были знакомы каждая буква и каждая шероховатость, нагнулся и прикоснулся к нему кончиками пальцев.       Френсис не знал, чего ждёт от этого прикосновения. Может быть, подсознательно он ожидал чуда — ощутимого тепла или даже сияния, исходящего от надгробия. Но чуда не случилось — камень оставался холодным и мокрым. «Вот видишь, — услышал он внутри чей-то голос. — Это всего лишь камень. И то, что лежит под ним уже проросло травой. Та, которую ты любишь, не ответит тебе, потому что её здесь нет».       Ворона взлетела с дерева с громким карканьем. «Её здесь нет. Её здесь нет», — слышалось Френсису в звуках птичьего голоса. Её нет нигде. Бессмысленно привязываться к холмику земли на кладбище, бессмысленно искать на нём или внутри него утешение. Его там нет, так же, как нет той, которую он так любит. Можно сколько угодно твердить себе, что она всегда с ним, в его сердце… Но разве себя обманешь? Да, она в сердце. Тогда почему не заполняет эту страшную пустоту в душе? Почему не согревает, как раньше, сердце, в котором живёт?       Френсис выпрямился. Он молча стоял, глядя на имя любимой, высеченное на камне. «Я уезжаю, Лотти, — мысленно обратился он к ней. — Надолго. Не знаю, когда теперь смогу прийти сюда». И внезапно понял, что не может продолжать. Не может обращаться к этому камню, как к живой обожаемой женщине. Не может рассказывать ему о том, как растёт их маленькая дочь. О том, что он чувствует, какие сны видит… Зачем говорить об этом с камнем, если можно просто обратиться к Лотти так, будто она живая и стоит рядом с ним? Всегда с ним, хоть и не в силах заполнить эту проклятую дыру у него в душе. А могила? Они с Джеймсом всегда будут приходить сюда, как только окажутся в Лондоне. Вместе или порознь…       Только теперь Френсис вспомнил, что пришёл на кладбище не один. Только теперь ему удалось сбросить с себя оковы этого странного транса. Он оглянулся в поисках Джеймса и, встретив напряжённый взгляд его покрасневших глаз, спросил:       — Ты простился?       — Да.       — Тогда пойдём?       Джеймс не ожидал, что прощание с могилой Шарлотты будет таким коротким. Он думал, что Френсиса будет трудно оторвать от этого места и уговорить уйти. Сам он не чувствовал потребности приходить сюда часто. Только иногда, когда на сердце становилось особенно тоскливо. Насущные дела, заботы об Эмили и о доме отвлекали его внимание, поэтому привычка посещать кладбище не переросла, как у Френсиса, в насущную потребность. Но, судя по скорому прощанию, Френсис за месяцы, проведённые вдали от Лондона, тоже избавился от этой привычки. Джеймс не стал спрашивать о причинах. Он был рад, что Френсис первым предложил уйти.       Выйдя за ворота кладбища, они какое-то время молчали, а после заговорили о делах. Никогда, ни в этот день, ни позже, Джеймс не расспрашивал Френсиса о причинах столь поспешного ухода и о том, что чувствовал Френсис, надолго прощаясь с могилой Шарлотты. И Френсис был благодарен ему за это.       Теперь, когда со всеми делами было покончено, ничто больше не удерживало их в Лондоне. Последняя ночь, проведённая ими в этой квартире, оказалась для обоих бессонной. Но каждый провёл её в одиночестве, мучимый невыразимой тяжестью. В мрачном безмолвии осенней ночи обоим казалось, что, уезжая отсюда, они предают что-то важное, словно выбрасывают на помойку память о самых светлых, самых счастливых днях своей жизни. Оба умом понимали, что это не так. Но от ощущения отделаться не могли. Оно терзало их всю ночь, не давая уснуть. Каждый мечтал об одном — чтобы эта бесконечная ночь закончилась поскорее. Только бы побыстрей покинуть дом, который казалось невозможным покинуть. У каждого из них на протяжении ночи возникала мысль встать и пойти в соседнюю комнату, туда, где есть живая душа, способная разделить страхи и мучительные сомнения. Но ни один из них так и не решился нарушить «покой» другого, который на самом деле никаким «покоем» не был.       Ранним утром, когда за окном стояла тьма, оба уже были на ногах. Но, как бы рано они не поднялись — миссис Мэдисон встала ещё раньше. Наскоро приготовив завтрак, она накрыла на стол. После того, как все с трудом заставили себя поесть, она перемыла посуду и упаковала её в корзину. Теперь оставалось дождаться карету и грузчиков, чтобы погрузить на неё весьма объёмную поклажу и навсегда покинуть дом, сыгравший самую счастливую и самую трагичную роль в их жизни.