Нам вместе быть...

      Они обжились на новом месте на удивление быстро. Дом, словно соскучившись в одиночестве, «принял» их сразу и безоговорочно. Уже через неделю после того, как все окончательно покинули гостеприимный кров Россов, им казалось, что они жили здесь много-много лет. Каждый уголок был привычным и знакомым. Дом оказался на редкость удобным и функциональным. Каждый из поселившихся в нём людей с первого дня прекрасно ориентировался в расположении комнат и мебели, поэтому всем удалось избежать обычного при вселении в новое жилище беспорядка и нервозности.       Лишь двух человек не обрадовало это переселение: Артур Джопсон и Джимми Росс, привыкшие друг к другу, сроднившиеся, как братья, страшно скучали один без другого, плакали и постоянно спрашивали у взрослых, где их товарищ и скоро ли они увидятся вновь. Выяснилось, что играть вдвоём гораздо веселее, чем в одиночку, и мальчишки поначалу были безутешны в их внезапной разлуке. Впрочем, это стало хорошим поводом для взрослых каждый день ездить друг к другу в гости, чтобы не лишать детей радости общения. Няня Россов, мисс Нейман, поначалу вздохнувшая с облегчением, когда гости покинули поместье, вскоре поняла, что поторопилась. Детей стало меньше, но работы у неё прибавилось. Если раньше маленький Джимми мог часами играть со своим младшим другом, то теперь, в одиночестве, требовал к себе гораздо больше внимания. Через какое-то время дети привыкли, что теперь они живут не под одной крышей и кое-как смирились с этим. Но поначалу слёз из-за этой разлуки было пролито немало. Зато теперь мальчишки научились по-настоящему ценить время, проведённое вместе, и их дружба, кажется, ещё больше окрепла.       Эми ничего не имела против переезда в новый дом, поскольку все, кого она любила, поселились там вместе с ней. Тем более после недельной разлуки с миссис Мэдисон и отцами, которую она перенесла достаточно тяжело. Поначалу Эмили вела себя спокойно, не замечая отсутствия своих мужчин. Но, не встретившись с ними в течение всего дня, девочка стала проявлять признаки беспокойства, плакать и капризничать. В первый вечер Бет удалось её уговорить. На следующий день Эмили вела себя ещё беспокойнее, часто и подолгу плакала, не обращая внимания на игрушки. Хорошо, что хоть есть не отказывалась. Миссис Джопсон уже поняла, что впереди её ждут несколько кошмарных дней и ночей и молилась лишь об одном – чтобы капитан и коммандер вернулись как можно скорее. Плачем и капризами Эмили извела всех – как собственную кормилицу, так и няньку Джимми, а также саму миссис Росс.       Неожиданная помощь бедным женщинам пришла в лице хозяина дома. Однажды, зайдя в детскую в поисках жены, он застал её, качающей на руках зарёванную Эми, которая, по своему обыкновению, не обращала внимания ни на песенки, ни на игрушки, ни на уговоры.       - А ну-ка, иди сюда, крикуха! – неожиданно для себя сказал Росс, у которого растерянное лицо жены вызвало жалость. – Ты чего так кричишь? Разве это прилично для леди? Настоящие леди так себя не ведут.       Взяв Эмили на руки, Росс сделал с нею несколько кругов по комнате, рассказывая ей о том, как ведут себя настоящие леди. Исчерпав эту тему, он заговорил о том, что ей не о чем беспокоиться, папы скоро приедут и заберут её в новый дом (он так и сказал «папы», чем вызвал улыбку на лице Энн). И девочка, на удивление, смолкла. Вскоре она полностью успокоилась. Зато в течение последующих дней Россу приходилось работать «утешителем младенцев» всякий раз, когда Эми начинала скучать по своим мужчинам.       - Кажется, эта маленькая мисс готова слушаться только офицеров военно-морского флота Её Величества чином не ниже коммандера, - посмеивалась леди Энн. – Никаких других авторитетов она не признаёт.       Так что возвращение Френсиса и Джеймса вызвало в доме Россов весьма ощутимое облегчение. Увидев их, вдвоём входящих в детскую, Эмили громко взвизгнула и залилась радостным смехом. Сидя в кроватке, она нетерпеливо заёрзала, неуклюже встала на четвереньки и, уцепившись за сетку кроватки, с трудом поднялась на ножки, как будто собиралась побежать навстречу тем, кого так давно не видела и по ком так сильно соскучилась.       Элизабет ахнула.       - Господи, она сама встала на ножки! Артур научился этому только в десять месяцев!       - Она же, как-никак, дочь коммандера! – с гордостью воскликнул Джеймс, первым приблизившийся к кроватке, и подхватил на руки визжащую от восторга Эмили.       «Бери выше! Дочь капитана», - подумал Френсис, подходя к ним и замирая от счастья, когда маленькая детская ручка попыталась вцепиться в его щёку. Нежность, внезапно затопившая душу, была ему наградой за все дни и ночи, проведённые в Лондоне среди тяжких дум и мучительных воспоминаний. Радости от встречи с Эми не омрачила даже мысль о том, как жаль, что Лотти не видит этого и не может почувствовать то, что чувствует он. Но Эмили уже что-то рассказывала обоим на непонятном языке, прерывая рассказ звонким смехом, не давая Френсису возможности сосредоточиться на этой мысли. Только сейчас он понял, как скучал по этому маленькому существу, по его любви, преданности и безграничному доверию.       Они с Джеймсом держали на руках ребёнка, которого оба считали своим и таяли от нежности, целуя эти пухлые щёчки и маленькие пальчики. Всё-таки, это удивительное ощущение – знать, что ты кому-то настолько нужен, что кто-то ждёт тебя и плачет, когда тебя рядом нет. Конечно, Эмили – не Лотти, но, кажется, именно ей суждено стать той объединяющей силой, которая вернёт их маленькой семье всё то, что было потеряно с уходом её матери. ***       С Россами они виделись почти каждый день. Сначала Джеймс и Энн активно помогали обустраиваться на новом месте. А после редкий день проходил без того, чтобы они не поехали друг к другу в гости – разве уж погода вовсе не позволяла выйти из дому. Мальчиков в такие поездки обязательно брали с собой. Эмили обычно оставалась дома. После разлуки с её любимыми отцами девочке хватило недели, чтобы успокоиться и каким-то неизвестным, иррациональным чутьём понять – они здесь, рядом с ней, даже если не попадают в поле её зрения. Поэтому Эми спокойно относилась к тому, что они уезжают в гости – она была уверена, что к вечеру оба вернутся и уделят ей должное внимание.       Очень часто разговоры в гостиных вращались вокруг экспедиции сэра Джона. Тот факт, что от кораблей до сих пор не было никаких известий, слегка беспокоил, но был вполне предсказуем. Френсис, не разделявший неуёмного оптимизма Франклина, с самого начала предполагал, что одной зимовкой дело не закончится. Экспедиция была прекрасно оснащена всем необходимым, запасов топлива и еды должно было хватить ещё на одну зимовку. Тревожило лишь осознание того, что слишком мало людей в экспедиции имели полярный опыт. А человек, который его имел и который возглавлял всё предприятие, по мнению Крозье, отличался некоторым разгильдяйством и чересчур полагался на Провидение, не особо стараясь помочь этому самому Провидению какими-либо собственными действиями.       Да, Френсис считал вторую зимовку неизбежной. Но какое-то смутное предчувствие не давало ему покоя – мысль о том, что экспедиция в беде, занозой застряла где-то в мозгу, вызывая неприятные ощущения и своим присутствием, и невозможностью от неё избавиться. Он не делился этими опасениями с собеседниками, словно боялся, что, озвучив их, сделает более реальными. Зато они все втроём частенько обсуждали организацию экспедиции, возмущаясь некоторыми моментами и открыто браня Адмиралтейство. Впрочем, им не оставалось ничего другого – только ждать и мысленно поддерживать тех, кто сейчас был так далеко от родины, среди холода и мрака полярной ночи.       Тем ценнее было тепло, исходившее от камина, неяркий свет лампы под абажуром, мягкая улыбка Энн и её мелодичный голос, вкусные запахи из кухни, возня детишек в детской. Бывали моменты, когда и Френсис и Фицджеймс ощущали неловкость и стыд от того, что они наслаждаются теплом и уютом домашнего очага, в то время, как их товарищи там, в полярной тьме, оторванные от всего мира, подвергают себя стольким опасностям. Френсис думал о том, что, будь он сейчас там, на «Терроре», у него не было бы Эмили – его чудесной дочурки. Зато Шарлотта была бы жива. Она ждала бы его, думала о нём… От этих мыслей сердце Френсиса сжималось в невыносимой муке. И он терялся в догадках, отчего судьба распорядилась именно таким образом. А что, если бы он не вернулся из этой экспедиции? Шарлотта напрасно ждала бы его и не дождалась. И не было бы на свете девочки по имени Эмили-Энн, так похожей на него… А раз она родилась, значит, это зачем-то было нужно? Может быть, это гораздо важнее, чем слава первооткрывателя Северо-Западного прохода?       Эти мысли бередили душу Френсиса, не принося облегчения. На вопросы, которые он задавал сам себе, не было ответов. Френсис ни с кем не делился этими мыслями – достаточно того, что они мучили его самого. Он смотрел на Джеймса и думал о том, что тот ещё очень молод, честолюбив, обожает приключения и новые впечатление, привык вращаться в обществе… Зачем он похоронил себя в этой глуши, рядом с ним, стареющим неудачником и его незаконным ребёнком? И как долго Джеймс сумеет выдержать это добровольное заточение? Френсису мучительно хотелось узнать ответы на эти вопросы, но он боялся задавать их Джеймсу.       Однако, как бы тревожно и муторно ни было на душе у Френсиса, новая жизнь в старом доме его успокаивала. Они с Джеймсом потихоньку переделывали и перестраивали то, что требовало ремонта, перетаскивали мебель, распаковывали вещи. Помощь Тома Хокинса, которого они оставили в качестве садовника, оказалась весьма кстати. Том знал в этом доме каждую щель, каждый гвоздик, все его слабые места, требующие немедленного ремонта и те, где с переделками можно было подождать. Френсис с удовольствием занимался физической работой, отвлекавшей его хотя бы на время от боли и сумбура мыслей. Он не переставал удивляться тому, что Джеймс принимал в работах по дому самое активное участие и, кажется, действительно получал от этого удовольствие. Видимо, его деятельная натура требовала активности. А может быть, его, как и Френсиса, одолевали мысли, которые он пытался заглушить, приколачивая доски или перетаскивая мебель.       Зачастую у Джеймса был такой вид, словно он хочет о чём-то поговорить с Френсисом. Хочет – и не решается. Может быть, Френсису стоило бы первым вызвать его на разговор? Но он не умел этого делать. Разговоры – это больше по части Джеймса. Невысказанные обоими мысли и вопросы повисали в воздухе и ощущались обоими почти физически. Это вносило элемент тревожного напряжения в уютную атмосферу их маленького мирка, оторванного от прочего большого мира сначала осенними дождями, а после – пришедшими им на смену снегопадами и метелями.       Приближалось Рождество. Россы активно обсуждали, где и как ставить ёлку, чтобы малыш Джимми не свалил её во время игр.       - А вы будете ставить ёлку? – спросила Энн, обращаясь сразу и к Френсису, и к Фицджеймсу.       Те растерянно переглянулись в ответ. В прошлом году (Господи, как недавно это было. И как бесконечно давно!) они с радостью ухватились за предложение Лотти весело отметить Рождество. А сейчас… Сейчас никто из них не решался взять на себя обязанности доброго волшебника, который принёс бы в дом дух праздника. Кажется, Энн поняла, о чём они думают.       - Мне кажется, вам стоит порадовать детишек. Для Эми это первое Рождество в её жизни. Пусть оно будет праздничным и сказочным.       - Ты, как всегда, права. Тот, - вздохнул Френсис с напускной усталостью в голосе. – Придётся взвалить на себя и эти хлопоты.       - Придётся, - с улыбкой подтвердила Энн. – У вас есть, чем украсить ёлку?       Френсис и Джеймс переглянулись. Коробка с ёлочными игрушками до сих пор покоилась нетронутая в сундуке с платьями Шарлотты, который они затащили на чердак. Драгоценности Шарлотты, все, кроме золотой цепочки с кулоном в виде кораблика, её письма и альбомы Джеймс вёз отдельно, и теперь они лежали у него в ящике письменного стола, закрытом на ключ. Чтобы извлечь ёлочные украшения, придётся открыть сундук, до краёв наполненный воспоминаниями. Готовы ли они к этому?       - Да, мы привезли с собой коробку с ёлочными игрушками, - как можно беззаботней отозвался Фицджеймс. – Надо будет только посмотреть, много ли из них уцелело в дороге.       - Посмотрите завтра же, - предложила Энн. – Если нужно, мы купим новые в Эйлсбери.       - Хорошо, - наконец сумел выдавить из себя Френсис, вслед за Джеймсом попытавшийся придать своему голосу как можно больше энтузиазма.       Честно говоря, его пугала перспектива открыть тот злосчастный сундук. Он чувствовал, что ещё не готов к этому. Но, с другой стороны, желание устроить для дочери праздник, оказалось сильнее. Может быть, стоит просто накупить в Эйлсбери новых ёлочных украшений и не бередить душу?       - Хочешь, я сам поищу эту коробку? – услышал он голос Джеймса, будто доносившийся издалека.       Френсис тряхнул головой и провёл ладонью по лицу сверху-вниз, словно стаскивая с него наваждение.       - Мы пойдём вместе, - твёрдо ответил он.       Благодарность, на миг вспыхнувшая в глазах Джеймса, развеяла все его сомнения. Она стоила того, чтобы пережить эту новую боль.       Вернувшись от Россов и проведя остаток вечера в обществе Эми, мужчины покинули детскую и поднялись на второй этаж. Стоя на площадке между своими комнатами, они нерешительно переглянулись.       - Сейчас? – еле слышно спросил Джеймс.       - Да, - твёрдо ответил Френсис.       - Я возьму лампу.       Джеймс зашёл к себе и вернулся с зажжённой лампой в руках. Они подошли к двери, ведущей на чердак. Джеймс решительно отпер её и полез наверх по лестнице, держа лампу в поднятой руке. Взобравшись на чердак, он выглянул из люка, освещая Френсису путь. Тот стал тяжело подниматься по ступеням. «Чёрт! – подумал он про себя. – Теряю форму. Раньше ступени давались мне легче». Осознавать это было неприятно – он ещё больше становился противен сам себе. Обругав себя боровом и старой развалиной, Френсис наконец залез на чердак.       Сундук с вещами Шарлотты стоял совсем близко от люка, придвинутый к скошенной стене, представлявшей собой скат крыши. Рядом с сундуком приткнулся колченогий стул, оставшийся здесь от прежних хозяев. До чердака у мужчин всё никак не доходили руки, хотя мысль обустроить здесь кабинет-обсерваторию не покидала Джеймса. Он лишь решил отложить её осуществление до лета. Промозглый холод, царивший здесь, отбивал охоту заниматься ремонтом этого помещения в зимнюю пору.       Джеймс поставил лампу на стул. Его колотила дрожь, и непонятно было – нервная или от холода. Кажется, Френсиса тоже потряхивало. Нужно было как можно скорее покончить с этим и возвращаться вниз, в тепло. Джеймс решительно ухватился за крышку сундука и резким движением откинул её.       Тонкий запах, сохранившийся в недрах сундука, был едва уловим. Но воспоминания, которые он пробудил, нахлынули на Джеймса с такой силой, что едва не сбили с ног. Он растерянно обернулся на Френсиса, словно прося о помощи. Лицо Френсиса в полутьме комнаты казалось неживым. Впечатление усиливала странная игра света и теней на нём. Френсис сделал шаг и встал рядом с Джеймсом. Его ноздри раздулись, чутко улавливая запах, приносящий обоим столько сладкой пронзительной боли. Оба, не сговариваясь, протянули руки и вместе коснулись лежащего сверху платья. Они аккуратно вынули его и повесили на открытую крышку сундука.       - Кажется, эта чёртова коробка на самом дне, - процедил Джеймс сквозь крепко сжатые зубы.       Френсис молча извлёк и повесил на крышку следующее платье. Это оказалось то самое, салатовое, с золотистой вышивкой на корсаже, в котором Джеймс предстал перед Френсисом на их прошлогоднем маскараде. Кажется, целая вечность прошла с тех пор… Оба, и Джеймс, и Френсис замерли, не в силах оторвать взгляд от платья, висевшего сейчас перед ними на откинутой крышке сундука. Кажется, они забыли обо всём на свете – зачем они здесь? Что ищут на этом холодном чердаке в столь поздний час?       Джеймс тряхнул волосами, закусил губу и полез в сундук, пытаясь действиями заглушить внезапно нахлынувшую боль. Нужная коробка оказалась под следующим платьем, спрятанная в ворохе рубашек Шарлотты, очевидно, затем, чтобы предохранить хрупкие ёлочные украшения от ударов в дороге. Джеймс вынул коробку и открыл её дрожащими непонятно от чего пальцами.       - Почти все целые, - хрипло произнёс он, заглянув внутрь. – Пожалуй, этого хватит, чтобы украсить ёлку.       Френсис кивнул, не отводя взгляд от висевшего перед ним платья. Он словно находился во власти галлюцинации и никак не мог освободиться. Джеймс и сам чувствовал, что вид этого платья приводит его в странное волнение.       Голос Френсиса в тишине чердака прозвучал более хрипло, чем обычно.       - Джеймс… - тихо произнёс он. – Надень его…       Джеймс повернулся к нему, не в силах произнести ни слова. Френсис стоял в шаге от него и напряжённо смотрел прямо в лицо глазами, которые в неверном свете лампы казались чёрными. Джеймса трясло мелкой дрожью, которая почему-то не казалась неприятной. По ощущениям, дрожало не только тело, но и душа, заставляя сердце пропускать удар за ударом.       Джеймс попытался взять себя в руки и медленно покачал головой. Френсис продолжал смотреть на него тем же странным, совершенно не свойственным ему взглядом, заставлявшим Джеймса трепетать с головы до ног.       - Надень. Прошу тебя…       Его голос был тихим и неуверенным. Но в нём чувствовалась такая сила, что для Джеймса эта смиренная мольба приобретала характер приказа.       - Нет, - прошептал он почти одними губами.       Френсис продолжал напряжённо всматриваться в его побледневшее лицо. Впрочем, бледность его вряд ли была заметна в неверном колеблющемся свете лампы. Наверное, его глаза тоже казались Френсису чёрными.       - Тебе ведь хочется. Очень хочется его надеть, - прохрипел Френсис.       - Да, - едва слышно отозвался Джеймс.       Дрожь усиливалась, и он молил Бога, чтобы Френсис не заметил этого.       - Тогда почему?       Джеймс несколько раз судорожно вздохнул, прежде чем смог произнести:       - Фрэнк. Тебе… нужна она. А я – не она.       - Я знаю.       Джеймс посмотрел на него долгим внимательным взглядом. Он, по обыкновению, совершенно неосознанно закусил губу. Френсис едва смог сдержать стон, рвущийся из груди. Что происходит? Что, чёрт возьми, с ним происходит? Почему он так жаждет вновь увидеть Джеймса в этом платье? Потому что истосковался по Шарлотте? Но ведь он точно знает, что Джеймс никогда не сможет заменить её, несмотря на внешнее сходство. Джеймс прав, говоря, что он – не она. Тогда… какого чёрта? Почему он, Френсис Крозье, почти умоляет его надеть это платье? Чтобы возродить в душе воспоминания прошлого, а с ними и боль? Или не только за этим? Не столько за этим… На что он рассчитывает? Чего на самом деле хочет? Френсис не знал. Он лишь чувствовал, что для него это жизненно важно и необходимо, как воздух. И что отказ Джеймса будет воспринят им, как личная катастрофа. Но почему, чёрт возьми?! Почему?!       Какое-то время они стояли молча, глядя друг другу в глаза. Казалось, каждый из них оцепенел под взглядом другого, словно встретил взгляд василиска. Джеймс очнулся первым.       - Только не здесь, - прошептал он.       - Да, - выдохнул Френсис.       Согласие Джеймса было воспринято им, как отмена смертного приговора. Только теперь Френсис понял, как боялся, что Джеймс возмутится, станет смеяться или обвинит его… В чём? В греховном извращении? Но ведь он был бы прав. Что это, как не греховное извращение? Почему ему так нужно увидеть Джеймса в этом треклятом платье? Ведь у него нет никаких планов на него, никаких мыслей по поводу того, что он сделает дальше. Ему просто до смерти хочется увидеть Джеймса в платье. Именно в этом платье. И больше ничего.       Наверное, Джеймс понимает это, раз согласился выполнить его более чем странную просьбу. Понимает и потому не осуждает его. За что Френсис был ему невероятно благодарен. Кстати, с чего он взял, что Джеймсу хочется надеть это платье? Френсис не знал. Но Джеймс подтвердил его предположение. Значит… Он не станет думать о Френсисе, как о сумасшедшем извращенце?       Его сердце бешено заколотилось, когда Джеймс наклонился над сундуком и, порывшись в нём, извлёк корсет. Отдав его Френсису, он вновь полез в сундук и достал из него какие-то вещи, которые успел свернуть в комок – Френсис так и не понял, что именно там было. Джеймс взял из его рук корсет, снял с крышки сундука салатовое платье и сказал, указав на то, которое они вынули первым:       - Спрячь его. И закрой сундук.       Френсис подчинился. Он взял подмышку коробку с ёлочными украшениями, а свободной рукой прихватил лампу и направился к лестнице, ведущей вниз. Спустившись на второй этаж, он огляделся, проверяя, нет ли здесь посторонних. Предосторожность была излишней – на втором этаже жили только они с Джеймсом. Миссис Мэдисон поднималась сюда лишь по звонку колокольчика, обычно по утрам, когда приносила горячую воду либо днём, получив распоряжение убрать в их комнатах или в библиотеке. Сейчас было достаточно поздно, и миссис Мэдисон скорее всего спала, устав от дневных забот. Вставать ей приходилось рано, поэтому она вряд ли стала бы подниматься сюда в такое время. Прочие же обитатели дома не появлялись здесь вовсе. И тем не менее, Френсис тщательно осмотрелся вокруг, прежде чем дал знак Джеймсу спускаться вниз с его ношей. Он чувствовал себя заговорщиком, преступником, хоть и плохо понимал – почему. Его намерения не были преступными. Он лишь опасался, что о них могут подумать, как о преступниках, увидев Джеймса с ворохом женской одежды в руках.       Убедившись, что вокруг никого нет, Френсис поднял лампу и осветил ею лестницу, по которой должен был спускаться Джеймс. В два шага преодолев расстояние до комнаты Джеймса, оба с облегчением юркнули в неё, тяжело дыша, словно за ними гналась стая разъярённых хищников. Сердца у обоих бешено колотились. На лбу у Френсиса выступил пот.       Френсис поставил лампу и коробку с игрушками на письменный стол Джеймса. Тот бережно положил принесённую одежду на кровать и теперь стоял, опустив голову, спиной к Френсису, чувствуя, что дрожь в его теле вновь усиливается. Он будто не решался пошевелиться и не знал, с чего начать.       Френсис не торопил его. Он замер за спиной у Джеймса, боясь вздохнуть. Джеймс резко обернулся.       - Закрой дверь, - тихо скомандовал он.       Френсис повиновался. Убедившись, что дверь надёжно закрыта на щеколду, Джеймс попросил:       - Отвернись. Когда позову, поможешь мне. Только не подглядывай.       - Хорошо, - прохрипел Френсис, поворачиваясь лицом к двери.       Джеймс подошёл к кровати и решительно сбросил сюртук. Он торопился расстегнуть жилет непослушными, ставшими внезапно такими негнущимися пальцами. Галстук, как назло, запутался и никак не желал развязываться. Джеймс раздражённо сорвал его с шеи и швырнул на стул к остальной одежде.       Брюки. Рубашка. Джеймс стоял посреди комнаты в одних подштанниках и трясся всем телом, подозревая, что дрожь эта вызвана отнюдь не холодом – в комнате было очень тепло. Когда каждый из них выбирал спальню, Френсис взял себе ту, что располагалась над гостиной и была холоднее.       - Я привык к холоду, - сказал он. – Моя каюта на «Терроре» была самым холодным жилым помещением на судне. А ты любишь тепло, я знаю. Поэтому будешь жить над детской.       Джеймс глубоко вздохнул, протянул руку и взял с кровати женскую рубашку из тончайшего шёлка. Невесомая ткань, коснувшись тела, вызвала к жизни миллион мурашек, заставивших Джеймса не просто задрожать, а содрогнуться, как будто кто-то невидимый покрыл его лёгкими мимолётными поцелуями. Джеймс, словно загипнотизированный, медленно снял подштанники и, не глядя, бросив их на стул, взял с кровати панталоны – ему показалось, те же самые, которые были на нём в прошлое Рождество. Он надел их, прислушиваясь к ощущениям, сравнивая их с теми, что почувствовал в прошлый раз.       Сейчас ощущения эти оказались гораздо острее. В прошлый раз переодевание было невинной шалостью, детской игрой, маскарадом. Сейчас, когда за спиной Джеймса стоял Френсис, всё превращалось в гораздо более серьёзное и опасное действо. Джеймс, давно уже осознавший свои тайные желания и точно давший им определение, понимал, на какой грани они сейчас балансируют. Он не знал, какие цели преследует Френсис и как далеко может зайти в этой их "игре". Джеймс с одной стороны боялся, что может не выдержать и выдать свои чувства человеку, который сочтёт их недопустимыми и преступными. А с другой – жаждал, чтобы Френсис всё-таки узнал об этих чувствах. Джеймс не знал, что движет Френсисом и пребывал в смятении от страха неизвестности и всё нараставшего возбуждения. Впрочем, Джеймс любил риск. Страх, который он испытывал в минуты опасности, возбуждал его так сильно, как не всякий раз возбуждало желание. Сейчас страх как раз переплетался именно с таким возбуждением – и Джеймса колотило всё сильней от прикосновения тонких кружевных тканей к самым потаённым, интимным местам.       Джеймс стал медленно натягивать на ногу шёлковый чулок. Он был немного маловат, и Джеймс подвязал его покрепче на середине бедра. Он натянул второй чулок, разглаживая его рукой. Он вообразил, что это не его ладонь касается ноги и ощутил, как вздымается член в пышных дамских панталонах. Джеймс закусил губу, чтобы не застонать. Опустив ногу на пол, он потянулся к корсету. Кое-как надев его через голову, Джеймс хотел уже было позвать Френсиса, чтобы тот помог со шнуровкой, но внезапно передумал. Искушение было слишком велико. Противостояние ему казалось таким возбуждающим, что Джеймс решил насладиться удовольствием до конца. Заведя руки за спину, он с трудом затянул шнуровку и прислушался. Позади было тихо, так тихо, словно в комнате кроме него никого не оставалось. Джеймс повернулся и посмотрел на Френсиса. Тот стоял, отвернувшись лицом к двери, упершись в косяк кулаком и крепко прижавшись к нему лбом. Было в его позе что-то отчаянно трагичное, какое-то надрывное нетерпение, при том, что он оставался неподвижным и никак не реагировал на издаваемые Джеймсом звуки. Джеймс отвернулся и поспешил втиснуться в платье, которое сейчас сидело на нём свободнее, чем в прошлый раз. Убедившись, что рукава скрывают шрамы на плече и след от ранения на руке, Джеймс попытался самостоятельно застегнуть пуговицы сзади. Он смог справиться с теми, что находились в самом верху, а также снизу у талии. Вскоре рука у него затекла, и он оставил попытки застегнуть их все самостоятельно.       Френсис по-прежнему молча ждал, отвернувшись к двери. Джеймс взглянул в висевшее на стене круглое зеркало и остался недоволен своим внешним видом. Лицо встревоженное, какое-то перепуганное, взгляд растерянный, волосы торчат во все стороны … Нужно хотя бы причесаться. Джеймс сходил за расчёской и несколько раз провёл ею по волосам. Что ж, Френсису придётся довольствоваться тем, что есть. Джеймс повернулся к зеркалу спиной и тихо позвал:       - Фрэнк.       Тот отреагировал не сразу, словно долгое ожидание отняло у него остатки решимости. Медленно обернувшись, Френсис поднял глаза и застыл, не в силах издать ни звука. Он пожирал Джеймса глазами, и Джеймс под его взглядом буквально трепетал, точно юная девица, впервые влюбившаяся без памяти. Френсис медленно преодолел разделявшее их расстояние, не сводя с Джеймса взгляда по-прежнему тёмных глаз, в глубине которых Джеймс прочитал нечто, похожее на восхищение. Он сделал глубокий вдох и произнёс голосом, не менее хриплым, чем у Френсиса:       - Я не смог застегнуть несколько пуговиц. Ты поможешь мне?       Френсис не ответил. Он, как завороженный, не отрываясь смотрел на Джеймса, и от этого взгляда всё внутри у того сжималось в сладко-томительном возбуждении. Френсис, точно во сне, поднял руку и коснулся шеи Джеймса кончиками пальцев. Он провёл ими от мочки уха вниз, к плечу, заставив Джеймса содрогнуться и, закрыв глаза, слегка откинуть голову назад. Джеймс бессознательно открывался навстречу этим прикосновениям, всем своим видом давая понять, как он жаждет продолжения. Не открывая глаз, Джеймс почувствовал, как Френсис склонился над ним и как его сухие горячие губы прикоснулись к шее сбоку, на полпути между плечом и мочкой уха. Джеймс задрожал всем телом, погружаясь в волны наслаждения. Внезапно его мозг пронзила мысль, заставившая напрячься и не оставившая от этого наслаждения ни следа. Джеймс открыл глаза и отпрянул, глядя на Френсиса почти умоляюще и быстро-быстро качая головой.       - Нет, Фрэнк. Нет. Прошу тебя…       Френсис отпрянул, дрожа всем телом. Джеймс увидел, как его неуловимый, обращённый куда-то внутрь взгляд постепенно наполняется болью и испытал жуткое, ни с чем не сравнимое чувство вины, точно подло ударил существо, неспособное защищаться.       «Почему?» - Френсис не нашёл в себе сил задать этот вопрос вслух, но Джеймс явственно прочитал его в устремлённых на него серо-зелёных глазах. Джеймс глотнул воздуха, словно выбравшись на поверхность из водоворота чувств.       - Ты целуешь не меня. Твои поцелуи предназначены не мне, а ей. Я – не она.       Джеймса трясло. Он запрокинул голову назад и сжал кулаки, пытаясь унять дрожь. Господи, какой же он идиот! Ну какая ему разница, кого видит перед собой Френсис, если целует он его! Зачем, зачем он сопротивляется, ведь он жаждет его поцелуев, его ласк всем своим существом? Разве он, Джеймс Фицджеймс, мог рассчитывать на то, что его когда-нибудь поцелует суровый морской волк Френсис Крозье, ярый противник содомии? Какого дьявола он выпендривается и сопротивляется вместо того, чтобы воспользоваться случаем и насладиться неслыханным, невозможным, нереальным чудом? Может быть, потому, что он не хочет именно «воспользоваться» минутной слабостью человека, которого любит всем своим существом? И который не простит ему, если он «не упустит свой шанс»? Что он говорит?       Джеймс открыл глаза и посмотрел в лицо Френсиса, стоявшего так близко, что он чувствовал его дыхание на своих губах.       - Тебе, - прохрипел Френсис, взяв лицо Джеймса в ладони и глядя ему прямо в глаза.       Джеймс долго и пристально вглядывался в глаза, вновь расширившиеся от бушевавшего в них тёмного пламени. Неужели это правда? Разве такое возможно?       - Тебе, - Джеймс вновь услышал хриплый шёпот у самого уха и почувствовал, как губы Френсиса медленно касаются его шеи и открытой части плеча.       Внезапно тело Джеймса содрогнулось и затряслось, то ли от возбуждения, то ли от рвущихся из глубины души рыданий. Ноги у него подкосились, и Джеймс тяжело опустился на колени перед Френсисом, цепляясь за него, чтобы не упасть. Обхватив Френсиса за пояс, Джеймс прижался лицом к его животу и замер, задыхаясь то ли от счастья, то ли от безмолвных рыданий, разрывающих грудь, которые он всеми силами пытался сдержать. Френсис обнял его, прижал к себе и растерянно поглаживал по спине, по плечам, по голове, неосознанно запуская руки в волосы Джеймса и наслаждаясь тем, как они струятся сквозь его пальцы. Френсис не ожидал такой реакции. Стоя лицом к двери, пока Джеймс переодевался, он мучительно улавливал каждый звук, каждый шорох, каждый шелест ткани, доносившийся из-за спины. Он не понимал своего болезненного желания, не знал, зачем попросил Джеймса сделать это. Он лишь чувствовал острую, насущную, властную потребность вновь увидеть это платье на Джеймсе, именно на нём и ни на ком другом. И теперь пребывал в смятении при виде Джеймса, рухнувшего перед ним на колени после того, как Френсис внезапно позволил себе то, чего сам от себя не ожидал и чего не следовало делать ни в коем случае. Ведь он не собирался целовать Джеймса, когда просил его надеть платье. Ему мучительно хотелось вспомнить те чудесные дни, когда он был счастлив. Они все были счастливы. Только и всего. Но почему же тогда вид обнажённой шеи Джеймса вызвал у него подобные желания? Не потому ли, что она безупречна и притягивает к себе, как магнит? Ему и сейчас хочется целовать эту шею – до безумия, до дрожи. Обнажённую мужскую шею… Только потому, что это – шея Джеймса. Неужели он хотел вновь увидеть Джеймса в платье, потому что подспудно, неосознанно жаждал пережить те ощущения, которые испытал почти год назад, помогая ему раздеться после их невинного маскарада? Господи, твоя воля! Может быть, пока не поздно, стоит оттолкнуть Джеймса, вымолить у него прощение, сказать, что ошибся в чувствах? Но разве можно оттолкнуть человека, которого он сейчас прижимает к себе, явственно ощущая, как дрожит его тело? Тело, к которому он позволил себе прикоснуться губами, словно заявил свои права на него. Да и хочет ли он оттолкнуть Джеймса? Сможет ли сделать это? Сильного, мужественного, благородного, бесшабашного Джеймса, который может переносить любую боль, но не смог вынести невинного поцелуя в шею. Господи, что же он наделал? Что происходит с ними обоими?       А Джеймс дрожал всем телом, стоя на коленях перед Френсисом, вдыхая его запах, такой привычный и такой возбуждающий вблизи – Господи, так близко! – и не смея пошевелиться, чтобы не спугнуть то новое, неожиданное, что внезапно возникло между ними и может рассыпаться в прах, растаять, как утренний туман от малейшего неосторожного движения или слова. Ему хотелось прижать Френсиса к себе изо всех сил, сжать руками его ягодицы, уткнуться лицом ниже, туда, где застёгивались его брюки… Но он запрещал себе думать об этом, боясь, что вот сейчас Френсис опомнится и оттолкнёт его от себя. Поэтому просто обнимал Френсиса за пояс, прятал лицо у него на животе, чувствуя, как щека упирается в пуговицы жилета и дрожал от наслаждения, когда его пальцы запутывались в волосах или поглаживали плечи.       В очередной раз скользнув по волосам, ладони Френсиса задержались на щеках Джеймса. Френсис приподнял его лицо и заглянул в полные смятения глаза. Джеймс отметил, что в глазах у самого Френсиса читалось не меньшее смятение.       - Ты что? – выдавил Френсис, очевидно, выбрав самую короткую формулировку вопроса из всех возможных. Он и эти два слова произнёс с трудом.       Френсису внезапно стало страшно. Что, если Джеймс сейчас возьмёт себя в руки, поднимется с колен и скажет с кривой ухмылкой: «Я, как мог, подыграл тебе, Фрэнк, но сейчас маскарад окончен. Прости, не ожидал, что ты настолько проникнешься этой забавной игрой». Или, чего доброго, приподнимет бровь и процедит, уставившись на него с напускным интересом: «Надо же, Фрэнки. А я думал, что тебе противны содомиты и их развлечения. За это тебя стоило бы выпороть. Но я постараюсь забыть инцидент, если ты дашь слово, что это никогда больше не повторится».       - Я… Прости меня, Фрэнк. Я не должен был… Прости.       Джеймс отстранился, осел на пятки и спрятал лицо в ладонях. Френсис опустил руки и растерянно посмотрел на него. Джеймс жалеет о случившемся? Ему стыдно? За кого – за себя или за него? За обоих? Вдруг он теперь возненавидит Френсиса или станет презирать его? Френсис похолодел. Какого чёрта? Что он наделал?       Джеймс тем временем легко поднялся с колен, отошёл на несколько шагов и застыл, низко опустив голову, стоя спиной к Френсису – парализованному страхом, не знающему, что сказать. Но сказать нужно было. Объяснить… Попытаться вымолить прощение.       Френсис ненавидел подобные разговоры и не умел извиняться. Но сейчас… Если он не сделает этого, то может навсегда потерять Джеймса. Его доверие. Его уважение. Френсис приблизился к нему, остановился в шаге за спиной и хрипло произнёс:       - Прости меня, Джеймс. Это я не должен был… Я не хотел оскорбить или унизить тебя. Так получилось… само собой. Я сам не ожидал от себя подобного. Прости.       Джеймс резко повернулся к нему. Отчего столько боли у него в глазах?       - Ты… Жалеешь о том, что сделал?       Френсису стоило бы ответить утвердительно. Но он не мог лгать Джеймсу.       - Я… сожалею об этом. Но не жалею…       Френсис прямо и открыто взглянул Джеймсу в глаза. Вот теперь он, кажется, навсегда потерял его уважение. Но, чёрт возьми, отчего так радостно вспыхнули эти глаза, обдав его жаром, ощутимым почти физически?       - И ты… повторил бы это, если бы… - голос Джеймса внезапно пропал.       - Да… - Френсис низко опустил голову и сник, понимая, что рушит всё этим своим проклятым коротким «да».       - Так… повтори, - услышал он тихий голос Джеймса у самого своего уха.       Френсис вскинул голову. Джеймс стоял близко, так близко… Он выпрямился, и теперь его изумительная шея призывно белела перед глазами Френсиса, сводя его с ума своей безупречной линией, переходя в сильное мускулистое плечо. А эта ямка над ключицей… Френсис судорожно сглотнул и взглянул на Джеймса с недоумением и мольбой.       - Да, - шёпотом ответил Джеймс на его немой вопрос.       От этого тихого шёпота закружилась голова. Всё вокруг поплыло и исчезло. Не осталось ничего, только он, Френсис Родон Мойра Крозье, трясущийся от греховного, преступного, противоестественного вожделения к мужчине и сам этот мужчина, одобряющий его вожделение, жаждущий его… Какое значение имеет пол человека, если он настолько дорог тебе? Если он так напряжённо и призывно смотрит на тебя прекрасными вдохновенными глазами? И если его шелковистые пряди так заманчиво струятся по его изумительной шее? И, главное, если он сам хочет того же, что и ты?       Медленно, очень медленно Френсис приблизился к нему и коснулся губами шеи Джеймса. Медленно, очень медленно, дюйм за дюймом он покрыл её короткими, нежными, почти целомудренными поцелуями. От того, как Джеймс дрожал, кусал губы и откидывал назад голову, открывая для поцелуев свою потрясающую шею, у Френсиса закружилась голова. Коснувшись губами челюсти Джеймса, он плавно перешёл на щёку. Джеймс брился каждое утро, но за день его выбритость перестала быть безупречной. Щека, на вид казавшаяся гладкой, на ощупь оказалась немного шершавой. Это непривычно и… волнительно? Пожалуй.       Френсис покрывал поцелуями лицо Джеймса, прислушиваясь к собственным ощущениям. И, чёрт возьми, ощущения эти были приятными! Джеймс не проявлял инициативы. Он замер, словно тоже прислушивался к тому, что творилось у него внутри. Но отчего-то Френсис точно знал – ему нравится. Закрытые глаза Джеймса, то, как он подставлял своё лицо его поцелуям, короткие блаженные вздохи были тому подтверждением.       Вот наконец губы Френсиса коснулись его губ. Оба на секунду замерли, словно достигли какой-то очень важной точки, черты, переступив которую уже невозможно будет вернуться обратно, к прежним отношениям. Они будто давали друг другу время подумать и взвешенно принять столь важное в жизни обоих решение.       После короткой паузы Джеймс, руки которого были опущены вдоль тела, поднял их и обнял Френсиса за спину. Френсис, чьи пальцы запутались в каштановых прядях у Джеймса на затылке, притянул к себе его голову и властно впился губами в его горячие, жаждущие этого поцелуя губы. Его язык хищно проскользнул между слегка раздвинутых зубов Джеймса и соприкоснулся с его языком. А дальше… Дальше их захватил вихрь ощущений, и оба на какое-то время забыли обо всём, кроме этого бешеного танца языков, борющихся друг с другом, переплетающихся, избегающих друг друга и вновь сливающихся в страстном порыве.       Когда их долгий опьяняющий поцелуй закончился, они чуть отстранились, не выпуская, однако, друг друга из объятий и вопросительно заглянули друг другу в глаза. Ах, как много рассказало им прерывистое дыхание, дрожь разгорячённых поцелуем тел и глаза, полные радостного ошеломления, растерянные, но сияющие…       - Фрэнк?       Джеймс коснулся кончиками пальцев его щеки и робко провёл по ней, словно до сих пор сомневался, имеет ли на это право.       Френсис притянул Джеймса к себе и спрятал лицо у него на груди. Прижавшись подбородком к его макушке, Джеймс блаженно закрыл глаза. Он только что получил ответ на все свои незаданные вопросы. И ответом этим было: «Да».       Вскоре Френсис поднял голову и посмотрел на Джеймса долгим пристальным взглядом. Джеймс ответил ему таким же долгим пристальным взглядом. Казалось, оба до сих пор не могут поверить в происходящее. Но, чем дольше они смотрели друг на друга, тем больше туманились их глаза, тем сильнее опьяняло осознание близости и предвкушение чего-то большего, значительно большего – того, что ни один из них пока не решался не то, что сделать, но даже вообразить.       Френсис медленно поднял руку и коснулся пальцами губ Джеймса. Осторожно провёл по ним, словно удивляясь, что он делает и, главное – зачем? Джеймс поймал губами его палец, задержал ненадолго и прикоснулся к нему кончиком языка. Френсис поднял вторую руку, взял лицо Джеймса в ладони и, по-прежнему не отрывая от него взгляда, погладил его скулы большими пальцами. Почувствовав, как затрепетал Джеймс в его руках, Френсис медленно опустил их ниже, осторожно погладил шею и, будто невзначай, раздвинул вырез платья, открывая плечи Джеймса. Тот стоял, не двигаясь, словно зачарованный, и лишь дрожь его тела да прерывистое дыхание свидетельствовали о том, что перед Френсисом живой человек, а не каменное изваяние.       - Джеймс? – растерянно позвал он.       Джеймс вздрогнул, словно очнулся от наваждения и посмотрел на него.       - Джеймс. Тебе… Неприятно? Ты… ты просто терпишь? Если всё это претит тебе – не молчи! Прошу тебя…       - Я не стал бы терпеть подобное, если бы это было мне неприятно, - тихо ответил Джеймс. – Просто я всё ещё не могу поверить в происходящее. Мне кажется, что я сплю и вижу один из самых смелых своих снов. И я… боюсь проснуться.       - Мне тоже кажется, что я сплю, - так же тихо произнёс Френсис. – И делаю во сне то, чего никогда бы не сделал в обычной жизни. И я тоже боюсь просыпаться. Потому что мне нравится то, что я делаю. Непостижимо… Но мне это нравится.       Джеймс одним быстрым неуловимым движением прильнул к Френсису, обвился вокруг него, прижался поплотнее и, чуть склонив голову, прошептал ему на ухо:       - Тогда давай будем вести себя, как будто это сон. Во сне всё можно, Фрэнк. Давай позволим себе всё, что захотим.       Руки Френсиса заскользили по его спине, лихорадочно обшаривая её и прижимая Джеймса всё крепче. Вот они достигли его упругих поджарых ягодиц и стиснули их, придвигая Джеймса ещё ближе. Господи, какие они крепкие! Член Френсиса дёрнулся и стал наливаться силой. Самым удивительным во всём этом было почувствовать, как ему в пах упёрлось что-то не менее твёрдое, чем его собственный инструмент и осознать, что желание Джеймса выражается так же явственно, как и его собственное. Чувствовать, как в живот упирается эта упругая тяжесть, было невыносимо приятно. Господи, что же он делает?       Вновь отстранившись от Джеймса, но не выпуская его из рук, Френсис немного отдышался. Ну уж нет. Если ему суждено стать настолько ужасным грешником, он насладится своим падением сполна, выпив его до донышка, до капельки… Он не станет торопиться, раз уж встал на этот неведомый и опасный путь. Он должен понять, что находят в такой связи те, кого он так яростно осуждал совсем недавно. Как там в Писании? Не судите, да не судимы будете?       - Джеймс… Ты… выполнишь мою просьбу?       - Да.       - Даже не зная, о чём я тебя попрошу?       Джеймс склонил голову и произнёс совсем тихо:       - Да.       - Ты… настолько доверяешь мне? – у Френсиса зашлось сердце при мысли о таком безграничном доверии.       - Да, - снова произнёс Джеймс одними губами.       Френсис порывисто притянул его к себе и стал яростно покрывать короткими отрывистыми поцелуями его лицо, шею, руки…       - Ты не осудишь меня за это? Ведь не осудишь? – сколько надежды было в этом отчаянном вопросе–приказе!       - Нет, - Джеймс лихорадочно осыпал его ответными поцелуями. Они словно соревновались, кто больше раз прикоснётся друг к другу губами. – Я… Хотел этого. Я мечтал об этом. И боялся… Боялся, что ты узнаешь… и отвернёшься от меня. Что я… стану тебе противен.       Френсис замер, глядя на него широко раскрытыми глазами:       - Ты… Давно?       - Давно, - Джеймс виновато опустил голову. – Наверное, с прошлого лета. Ну, осенью уж точно…       Френсис осторожно погладил его по щеке.       - Угораздило же тебя… Что ты во мне нашёл?       Джеймс пожал плечами, повернул голову и поцеловал ладонь Френсиса.       - Я не знаю. Просто… Знал, что ты лучше всех. И боялся предстать перед тобой мерзким содомитом. Так боялся…       - Разве есть на свете что-то, чего может бояться Джеймс Фицджеймс? – улыбнулся Френсис.       - Есть, - тихо ответил он. – И многого. Я расскажу тебе… потом. Если захочешь.       - Захочу. Я хочу знать о тебе всё.       - Почему?       «Потому что ты дорог мне», - хотелось сказать Френсису. Выкрикнуть ему это и обнять покрепче. Но что-то мешало ему произнести эти простые слова.       - Мы ведь не чужие, - выдавил он из себя.       Но, кажется, Джеймс был рад и этому. Ему до сих пор не верилось, что Френсис Крозье, капитан, готовый подвергнуть публичной порке любого из своего экипажа, кто будет уличён в содомии, не только не отвергает его ласки, но и сам с видимым удовольствием осыпает его поцелуями по собственной инициативе.       - Так о чём ты хотел попросить меня? – напомнил Джеймс.       Внезапно Френсис стал покрываться пунцовыми пятнами. Джеймс пожалел о том, что сейчас не светит солнце, иначе у него на лице можно было бы разглядеть веснушки, которые Джеймс так любил. Он осмелился положить руку на плечо Френсиса и ободряюще сжать его.       Френсис поднял глаза и нерешительно произнёс:       - Можно… Можно, я надену на тебя то колье, которое было на тебе тогда?       Джеймс побледнел. Позволить Френсису надеть на него колье Шарлотты? Не будет ли это… кощунством? Но ведь он уже пообещал выполнить его просьбу.       - Фрэнк, - тихо произнёс он. – Как ты думаешь… она… осудила бы нас?       - Если бы была жива? – Френсис тоже побледнел. – Будь она жива, этого никогда бы не случилось.       - Нет. Я знаю, что не случилось бы, - голос Джеймса обрёл твёрдость. – Сейчас, глядя на нас оттуда… - Джеймс вскинул глаза к потолку. – Она осуждает нас?       - Нет.       - Откуда ты знаешь?       Френсис потянул Джеймса за руку и, устало опустившись на кровать, усадил его рядом с собой.       - Помнишь, как я раздевал тебя тогда?       Джеймс хмыкнул. Ещё бы ему не помнить! Такое не забывается.       - Я пришёл к ней со страшным чувством вины оттого, что этот процесс меня возбудил. И не только этот… Когда ты уселся ко мне на колени…       При воспоминании об этом губы Джеймса расплылись в озорной, какой-то плотоядной улыбке.       - В общем, я мечтал, чтобы она уже уснула, потому что мне стыдно было даже ложиться рядом с ней. Но она не спала. Знаешь, что она сказала?       Джеймс выжидательно смотрел на него.       - Что ты красивый. Что у меня нормальные мужские инстинкты. И что мне нечего стыдиться. А ещё… - Френсис судорожно вздохнул. – Ещё она спросила, было ли мне приятно раздевать тебя. И… стала ласкать меня, велев думать о том, как я это делал.       - Господи… - Джеймс уронил голову на руки. – Она… Она…       - Она самая лучшая женщина на свете, - закончил Френсис. – Живая или мёртвая – нет и никогда не будет никого лучше неё.       - Поэтому я и решил, что у меня больше не будет женщин, - глухо произнёс Джеймс.       - Я ничего такого не решал, - отозвался Френсис, беря его за руку. – Но, видимо, мой мозг сделал это за меня, не ставя меня самого в известность.       - Она всегда за нас, - горячо сказал Джеймс. – Всегда будет любить нас и желать нам счастья. А значит, никогда не осудит за то, что мы стремимся дать друг другу это счастье. За то, что мы…       Джеймс хотел сказать «любим друг друга», но осёкся и прикусил губу. «Господи, что же ты делаешь со мной?» - подумал Френсис, глядя на него.       - Так, значит..?       - Да, - выдохнул Джеймс.       Он поднялся с кровати, подошёл к стулу с одеждой и выудил из кармана брюк связку ключей. Подойдя к письменному столу, он отыскал нужный ключ, нагнулся и вставил его в замок нижнего ящика. Торопливо открыв его дрожащими непослушными пальцами, Джеймс извлёк небольшую шкатулку, так хорошо знакомую Френсису. Открыв её, Джеймс вынул изумрудное колье и, взяв его двумя руками, подал Френсису, поднявшемуся к нему навстречу. Тот бережно принял украшение.       - Повернись, - то ли попросил, то ли приказал он.       Джеймс повиновался. Он замер и, кажется, перестал дышать, когда холодный металл коснулся его шеи и верхней части груди. Волна дрожи пробежала по его телу, дрожи, которая не осталась для Френсиса незамеченной. Его и самого трясло от нараставшего возбуждения, когда он застёгивал колье на прекрасной нежной шее Джеймса. Он видел, как тает Джеймс от прикосновений его пальцев, как содрогается его тело, словно в оргазме… Застегнув колье, Френсис осторожно коснулся губами его шеи. Джеймс тихонько застонал. И Френсис вновь ощутил мощный прилив крови к члену, которому внезапно стало слишком тесно в брюках.       Френсис вышел из-за спины Джеймса и заглянул ему в лицо. Глаза Джеймса были закрыты, а на лице читалось такое блаженство, что Френсиса бросило в жар. Он приблизил губы к уху Джеймса и тихо прошептал:       - Ты прекрасен.       Джеймс улыбнулся, не открывая глаз и произнёс, будто находясь в трансе:       - Я люблю тебя, Фрэнки…       Сердце Френсиса пропустило удар, а после заколотилось так часто, словно хотело выскочить из горла. Френсис попытался прокашляться, но голос не сразу вернулся к нему. Тогда он опустился перед Джеймсом на колени и прижался лицом к тому месту, где под платьем, под рубашкой, под слоями ткани прятался его возбуждённый (Френсис знал это абсолютно точно), горячий член и прохрипел:       - И я… люблю тебя… Джейми.       Джеймс замер, не в силах издать ни звука. Неужели это правда? Не ослышался ли он? Не принял ли желаемое за действительное? Даже в самых смелых своих мечтах Джеймс не заходил так далеко. Он позволял себе грезить о телесных ласках, но никогда не рассчитывал услышать от Френсиса признание в любви – в том смысле, как понимал её сам, в любви всеобъемлющей, включающей в себя не только и, главное, не столько физические аспекты, сколько связь духовную. Но, может быть, Френсис как раз имел в виду телесный контакт? Что ж, если так – он примет и это, лишь бы иметь возможность быть рядом с ним, близко, так близко… Но как же ему хотелось поверить, что дело тут не только и не столько в физическом притяжении!       Джеймс медленно опустился на колени. Оказавшись на одном уровне с Френсисом, он взял его лицо в ладони и только теперь почувствовал, как они холодны. Френсис вздрогнул от его ледяного прикосновения, поднял голову, побуждаемый руками Джеймса, и посмотрел ему в глаза. Взгляд его казался спокойным, но за этим спокойствием скрывалось тёмное, тяжёлое пламя, словно кипящая лава таилась под обманчиво застывшей коркой. Но было в этом взгляде и ещё что-то, отчего сердце Джеймса судорожно сжалось, а по телу разлилась тёплая трепетная волна. Что это было? Нежность? Сопереживание?       Джеймс притянул к себе голову Френсиса и стал покрывать быстрыми лихорадочными поцелуями его глаза, щёки, губы, чувствуя, как Френсис так же лихорадочно целует его в ответ.       - Спасибо… - прошептал Джеймс, кладя голову ему на плечо и зарываясь носом в ямку над ключицей.       - За что? – так же шёпотом спросил Френсис, поглаживая его каштановые кудри, а заодно шею и плечо, незаметно спуская с него тонкую ткань платья и потихоньку обнажая его миллиметр за миллиметром.       - За всё. За любовь. За то, что не презираешь меня, наоборот, готов разделить мои греховные… - он замялся, подбирая нужное слово.       - Поверь, я и сам не ожидал от себя такого. Но… ты прекрасен. И не только внешне.       Джеймс закусил губу. Френсис ожидал привычного укола боли, которую всегда испытывал в моменты, когда сходство Джеймса с Лотти становилось особенно очевидным. Но боли не было. Он просто залюбовался им, привычно констатирую в уме факт их сходства.       - Фрэнк. Ты… Это не потому, что я похож..?       - Нет. Нет, Джейми. Я никогда не перестану любить её. Но я знаю, что ты – не она. И я люблю тебя не за сходство с ней. Я люблю тебя самого по себе. Отдельно от неё, понимаешь?       Джеймс судорожно вздохнул и медленно повернул голову, полностью пряча лицо на груди Френсиса, а тот продолжил гладить его по волосам. Сначала это были успокаивающие поглаживания, которые постепенно переросли в более настойчивые и страстные. Френсис почувствовал, как затекают его ноги и зашевелился, пытаясь встать. Джеймс, таявший от его прикосновений и не замечавший ничего вокруг, поднял голову, с трудом возвращаясь в реальность. Осознав, что оба они уже долгое время стоят на коленях друг перед другом, он подхватил Френсиса подмышки, и они оба с трудом поднялись, продолжая смотреть друг другу в глаза, невзирая на затекшие ноги.       - Поможешь мне застегнуть эти чёртовы пуговицы? – улыбнулся Джеймс. – Или уже расстегнуть?       Френсис, продолжавший поддерживать Джеймса чуть выше затянутой в корсет талии, повернул его спиной к себе и, не говоря ни слова, стал медленно расстёгивать пуговицы, которые Джеймсу с таким трудом удалось застегнуть. Он никуда не спешил, но пальцы его всё равно дрожали, а по телу пробегала волна лёгкого возбуждения всякий раз, когда он касался спины Джеймса. Он был уверен, что эти короткие случайные прикосновения вызывают у Джеймса такую же реакцию. Джеймс стоял, замерев, откинув голову назад, боясь вздохнуть, и тихонько вздрагивал от каждого невинного касания.       Расстегнув все пуговицы, Френсис развернул его лицом к себе. Он положил руки на плечи Джеймса и провёл по ним, захватив верхнюю часть платья, медленно опуская его вниз, словно счищал кожуру с плода. В прошлый раз Джеймс торопился выскользнуть из платья. Сейчас он стоял перед Френсисом, не помогая ему, а трепет его тела, потемневшие, широко распахнутые глаза и нервно дрожащие ноздри говорили о многом.       Когда лиф платья был спущен на талию, Френсис замер в восхищении от представшего перед ним зрелища. Плечи Джеймса и верхняя часть его груди являли собой достойное продолжение его великолепной шеи. Они были идеальны, как контуры греческой статуи. Но, Боже мой, эти шрамы – четыре параллельные полоски, начинавшиеся на потрясающей красоты мускулистом плече и уходившие вниз, прячась под корсетом, - они просто сводили с ума. Френсис не понимал, почему они оказывают на него такое странное действие. Но искушение трогать и целовать эти полоски было столь велико, что он не смог ему противиться. Не отрывая глаз от плеча Джеймса, словно загипнотизированный, Френсис приблизился к нему и осторожно коснулся пальцами шрамов. Джеймс вздрогнул и вновь судорожно втянул носом воздух. Френсис смог заставить себя оторвать взгляд от этого изумительного плеча, посмотрел на Джеймса и прохрипел:       - Ты… Прекрасен.       А после приблизил лицо к шрамам и стал целовать их, сначала отрывисто касаясь губами, а после всё с большим жаром, лихорадочно покрывая поцелуями плечи, шею, грудь Джеймса, с удовольствие ощущая, как тот всё сильнее дрожит в его руках.       - Фрэнк… - голос Джеймса вибрировал от возбуждения. – К чёрту корсет!       Этот голос… Френсис не понимал, почему он оказывает на него такое странное воздействие. Низкий, по-настоящему мужской баритон с бархатистыми оттенками, усилившимися теперь, в предвкушении запретного наслаждения. Почему у Френсиса всё внутри отзывается горячими волнами возбуждения при звуках этого голоса? До сегодняшнего дня ни один мужской голос, включая голос самого Джеймса, не будил в нём ни намёка на подобные ощущения. Только Шарлотта могла вызвать такие вибрации в душе и теле, когда говорила с ним тихим, грудным голосом в моменты возбуждения или особой нежности. Или, когда негромко смеялась счастливым воркующим смехом, отчего Френсис млел от восторга, чувствуя, как растекается в пространстве тёплой беззащитной лужицей. Шарлотта знала, что в такие моменты Френсис полностью безоружен перед ней, но ни разу не воспользовалась его беззащитностью в каких-нибудь корыстных целях.       В голосе Джеймса не было ничего общего с голосом Шарлотты, разве что некоторые интонации неуловимо напоминали её, как черты лица Джеймса напоминали её облик. Если её звучание проникало внутрь и разливалось по телу волнами нежности, то голос Джеймса обволакивал снаружи, словно мягко укутывая в тёплый плед, даря ощущение покоя и защищённости. Френсис знал, каким резким, ядовитым или насмешливым мог быть голос Джеймса. Тем удивительнее было его звучание сейчас, в полутьме комнаты, где не было никого, кроме них двоих. Подчиниться этому голосу казалось особым, изысканным удовольствием, поэтому Френсис прервал поток поцелуев и резко развернул Джеймса спиной к себе.       Вот теперь, когда он торопливо развязывал шнуровку корсета, его пальцы действительно дрожали от нетерпения. Поэтому шнурки путались, вызывая у Френсиса приступ глухого бешенства. Он готов был схватить нож, чтобы разрезать эти проклятые шнурки к чёртовой матери, вот только ножа под рукой, как назло, не было.       - Фрэнк, - Джеймс повернулся к нему вполоборота, взял за запястье и легонько сжал его. – Не торопись. Нам некуда спешить.       И, - о, Господи, твоя воля! – не отрывая взгляд от лица Френсиса, поднёс его руку к губам, оставляя на ней короткий поцелуй, а после припал к ней щекой и замер под взглядом Френсиса, полным смятения. Нежность, затопившая душу, ошеломила Френсиса. Он и представить себе не мог, что подобные чувства можно переживать с мужчиной, пусть даже мужчина этот – Джеймс Фицджеймс. Конечно, Френсис знал, что под внешностью бравого офицера, бесстрашного до дерзости, бесшабашного и отчаянного, волевого и властного, скрывается прекрасный друг, чуткий и отзывчивый, умеющий тонко чувствовать и сопереживать. Но чтобы Джеймс сумел заставить его, Френсиса Крозье, пережить с ним подобный приступ нежности – такого он не ожидал. Френсис вообще не представлял, что на свете существует мужчина, способный вызвать у него хотя бы намёк на похожие чувства. И эта новизна, непознанность и неизведанность области, в которую он вторгался, возбудили в нём беспокойное любопытство. В душе Френсиса проснулся исследователь, предвкушающий совершить массу новых открытий там, где он вообще не предполагал возможности подобных открытий. И если раньше он считал, что содомия вызывается банальной похотью, то теперь… Теперь он бы не был столь категоричен.       Джеймс, словно почувствовав, что Френсис успокоился, поднял голову, посмотрел на него так, что у того сердце сжалось и ухнуло куда-то вниз, улыбнулся понимающе и вновь повернулся к нему спиной.       На этот раз у Френсиса получилось быстро справиться со шнуровкой. Он помог Джеймсу выбраться из корсета и, отступив на шаг, залюбовался открывшейся ему картиной.       - Кажется, в прошлый раз мы остановились именно на этом месте, - прохрипел он, подходя к Джеймсу и пожирая его глазами. Джеймс стоял перед ним, вытянувшись в струнку, с опущенными плечами и чуть запрокинутой назад головой, словно открывая для поцелуев свою изумительную шею.       - Да, - глаза Джеймса туманились, на губах играла слабая улыбка. – Дальше мне пришлось действовать самому.       - Расскажи, как это было, - потребовал Френсис.       - Сначала я расстегнул колье, представляя, что это делаешь ты. Я воображал, как твои руки гладят мою шею и плечи…       - Так? – спросил Френсис, расстёгивая украшение.       - Да, - едва слышно подтвердил Джеймс дрожащим голосом.       Френсис бережно положил колье на стол и вернулся к Джеймсу. Он нежно прижался губами к выступающему шейному позвонку и погладил руками плечи Джеймса.       - Тогда мне ужасно захотелось прикоснуться к твоим шрамам, - признался он. – Руками и губами. И я… Испугался того, что со мной происходит. И молился, чтобы ты не заметил этого.       - Бедный Фрэнки, - тихонько хохотнул Джеймс, и Френсису на миг почудилось, что он слышит в этом смешке те же знакомые воркующие интонации. – А если бы ты знал тогда, что я не против?       - Я… Не знаю… Сбежал бы, наверное. И не смог бы показаться Шарлотте на глаза.       - Ты и так сбежал, - улыбнулся Джеймс. – А я остался сходить с ума… Я так хотел тебя, Фрэнк. Я раздевался и представлял, как ты снимаешь с меня вещи… Я на стену лез от невозможности осуществить своё желание.       - Тогда бедный ты, а не я. Бедный Джейми…       Френсис гладил его плечи, всё ниже и ниже спуская с них сорочку, пока она не упала на пол с тихим шелестом и не открыла глазам Френсиса удивительную картину. Обнажённый торс Джеймса был идеален. В меру широкие мускулистые плечи, твёрдый плоский живот, узкая талия. Женские панталоны с кружевами смотрелись на нём удивительно органично. Стройные ноги Джеймса, обтянутые шёлковыми чулками, привели Френсиса в состояние ещё большего возбуждения. Лишь одна деталь вносила диссонанс в облик Джеймса, но именно она вызвала у Френсиса наибольшее удовольствие. Пышные кружевные панталоны дыбились там, где искал возможности вырваться на свободу и пока что не находил её восставший член Джеймса.       Френсис не произнёс ни слова, внезапно испугавшись, что это будет пошло или банально. Он молча гладил обнажённый торс Джеймса, его руки, плечи, грудь. Он не отказал себе в удовольствии прикоснуться губами к шрамам от пули на его левой руке и на боку. Его ладони опускались всё ниже, ощупывая упругие ягодицы Джеймса под гладкой шёлковой тканью, а сам Френсис прижимался к нему всё крепче, чувствуя приятную твёрдость его члена у себя на животе и ответное шевеление собственного пениса, всё сильнее наполнявшегося желанием.       Джеймса трясло, как в лихорадке. Пока руки Френсиса наощупь искали застёжку панталон, Джеймс торопливо расстёгивал и стаскивал с него жилет. Френсис на минуту прервался, чтобы расстегнуть манжеты на рубашке, после чего позволил Джеймсу снять её с себя и отбросить на стул.       Теперь они оба были обнажены по пояс. Френсис, чуть ниже ростом и более коренастый, казался смущённым. Вот какого дьявола он позволил снять с себя рубашку? Этот чёртов Джеймс такой красавчик! Френсис по сравнению с ним…       - Ты прекрасен, - внезапно услышал он горячий шёпот.       Губы Джеймса касались его уха, жаркое дыхание оставляло на шее влажный след, а руки Джеймса жадно обшаривали тело Френсиса, и каждое его прикосновение отдавалось в нём волной возбуждения.       - Ты прелесть, Фрэнки. Ты такой… мощный. Основательный.       Френсис вздрогнул, почувствовав, как губы Джеймса коснулись шрама на его горле.       Джеймс замер.       - Тебе… больно? – с тревогой спросил он.       - Нет.       Шарлотта. Она никогда не пропускала эту отметину на его теле. Только сейчас Френсис понял, как истосковался по этому простому прикосновению. Поцелуй Джеймса был таким же осторожным и трепетным, лишь кожа щеки не казалась настолько нежной и гладкой.       - Неприятно?       - Нет. Ты.. не находишь его уродливым?       Джеймс приподнял голову и пристально заглянул ему в глаза.       - Как ты мог подумать? – укоризненно произнёс он. – Или… мои шрамы…       - Нет! – решительно воскликнул Френсис, отметая малейший намёк на это. – Но твои шрамы получены в бою или хотя бы в походе. А это… - он сглотнул. – Это свидетельство слабости. Знак неудачника.       - Замолчи, - тихо, но властно приказал Джеймс, и Френсис поразился силе этого короткого приказа. – Не смей так говорить о себе, - сказал Джеймс уже мягче. – Мне дорога каждая отметина на твоём теле. Каждая родинка. Каждая веснушка…       Джеймс склонил голову и ещё раз осторожно поцеловал шрам на горле Френсиса, вызвав новую волну дрожи в его теле и новый прилив нежности к сердцу. Господи, прости меня грешного! Неужели мужчины способны вызывать друг в друге такие чувства? Не изнеженные сибариты, художники или бездельники-аристократы, а мужественные, грубые моряки? Впрочем, сейчас они с Джеймсом действительно бездельники, болтающиеся на берегу. Может быть, это праздность так повлияла на них? Френсис, задавая себе этот вопрос, почему-то был уверен в отрицательном ответе.       Джеймс тем временем спустился ниже и коснулся губами его соска. Френсис вздрогнул и едва сдержал стон. Он инстинктивно, на подсознательном уровне помнил, что нельзя шуметь. Что их любовь с Лотти была в глазах окружающих преступной греховной связью, которую требовалось тщательно скрывать. Как оказалось, это были цветочки по сравнению с его теперешней любовью. За такое и в тюрьму можно было угодить. Кажется, это его судьба – любить тайно, без возможности свободно выражать, выплёскивать свою страсть.       А Джеймс уже играл с его соском, облизывая, целуя и покусывая его. Френсис вцепился ему в плечи, из последних сил стараясь удержать рвущийся из горла стон наслаждения. Он вцепился в них ногтями, не замечая, что оставляет на коже Джеймса кровавые следы. Джеймс, кажется, тоже не замечал этого. Обласкав ртом один сосок Френсиса, он взялся за другой. Френсис больше не мог стоять на ногах. Он пошатнулся и упал бы, если бы Джеймс не удержал его. Он бережно усадил Френсиса на кровать и встал перед ним, между его раздвинутых коленей.       Член Джеймса, скрытый тонкой тканью панталон, дыбился перед самым носом у Френсиса. Он, наконец, увидел пуговицу и торопливо расстегнул её. Просунув руки внутрь, Френсис раздвинул ткань, чувствуя ладонями гладкую горячую кожу на бёдрах Джеймса. Возбуждение у обоих нарастало. Когда Френсис сдёрнул панталоны вниз, освобождённый член Джеймса оказался прямо перед ним, в боевой стойке, мощный и твёрдый, с багровой, блестящей от смазки головкой. Отчего-то его вид вызвал у Френсиса восхищение.       Сам он никогда раньше не видел ни одного возбуждённого пениса, кроме своего собственного. Обстоятельства, при которых ему доводилось лицезреть голых мужиков, исключали всякую возможность появления у них эрекции. Вид чужого органа, свидетельствующего о том, что его обладатель страстно желает его, Френсиса, будоражил воображение и будил желание сделать всё, чтобы его обладатель получил удовольствие. Френсис снизу-верх взглянул на Джеймса, который замер перед ним с видимым напряжением в лице.       - Впечатляет, - Френсис покивал головой, и Джеймс внезапно расслабился, словно до этого боялся, что не получит одобрения, а, получив, успокоился. – Можно?       - Тебе всё можно, - прохрипел Джеймс, облизывая губы кончиком языка и дрожа всем телом.       Френсис взял в руку член, маячивший буквально в дюйме от его лица. Ему было приятно ощутить его горячую тяжесть и твёрдость. Джеймс судорожно сглотнул. Вспомнив о чём-то, Френсис выпустил эту приятную «игрушку» и, провёл руками по бедру Джеймса вниз, стягивая чулок. Когда тот оказался внизу, Джеймс поставил ногу на колено Френсиса, чтобы тот довёл дело до конца. Френсис снял чулок и с удовольствием погладил крепкую стройную ногу Джеймса от лодыжки к бедру, после чего наклонился и поцеловал внутреннюю поверхность этого восхитительного мускулистого бедра, жадно вдыхая запах Джеймса, такой возбуждающе-пьянящий. Джеймс запрокинул голову и тихо застонал. Френсис проделал то же самое с другим чулком. Джеймс поменял ногу, когда второй чулок повторил путь первого и получил ещё одну порцию удовольствия, когда руки Френсиса гладили его ногу, а губы целовали внутреннюю поверхность бедра.       - О, Фрэнк… - только и смог выдохнуть Джеймс, оставшийся теперь абсолютно обнажённым перед восхищённым взором Френсиса.       Он стоял перед Френсисом, наслаждаясь немым восторгом, полыхавшим в его глазах, немного стыдясь своей наготы, но возбуждаясь от этого ещё сильнее.       - Ты прекрасен, - выдохнул Френсис. – Как же ты прекрасен, чёрт тебя побери…       Взгляд Джеймса полыхнул тёмным пламенем. Его ноздри хищно раздулись и задрожали. Он раздвинул ноги Френсиса и опустился между ними на колени, решительно положив руку на его брюки в том месте, где они давно уже стали тесными. У Френсиса перехватило дыхание. Он вцепился руками в края кровати, на которой сидел и сжал зубы. Разве он мог подумать, что прикосновение ладони Джеймса к его члену может оказаться таким возбуждающим!       Джеймс погладил его сквозь ткань и крепко сжал. Френсис дёрнулся и, не выдержав, тихонько застонал, готовый буквально умолять Джеймса освободить его наконец от ставших настолько лишними покровов. Его ощущения были такими яркими и острыми, словно он никогда не занимался ничем подобным раньше. Но он ведь и не занимался этим с мужчиной. А может быть, всё дело в Джеймсе? В том, что именно его рука сейчас поглаживает и сжимает член Френсиса, изнемогающий в плену ненавистных брюк? В Джеймсе, без которого Френсис не представлял своей жизни, даже если бы между ними не случилось ничего похожего на то, что происходит сейчас.       Джеймс тем временем расстегнул пуговицы на его брюках. Он погладил бёдра Френсиса, побуждая его приподняться. Френсис встал во весь рост, и Джеймс резким движением сдёрнул с него брюки вниз. Теперь от заветной цели его отделяли лишь подштанники Френсиса. Джеймс порывисто прижался к ним лицом, притянув к себе Френсиса за ягодицы и замер так, наслаждаясь дрожью его тела, упругостью ягодиц, твёрдостью его члена под своей щекой и пьянящим запахом похоти – свидетельствами того, насколько сильно Френсис хочет его, жаждет этих запретных ласк и готов довериться ему.       Френсис сам торопливо развязал завязку подштанников, и они упали к ногам, оставляя его полностью открытым и беззащитным перед Джеймсом. Конечно, Джеймс красавец и может гордиться своим прекрасным телом. Его в музее можно выставлять в качестве эталона мужской красоты. А вот он, Френсис Крозье, пятидесятилетний, ничем не примечательный мужчина, вряд ли вызовет у кого-нибудь желание любоваться его далеко не совершенным телом. Внезапный страх охватил Френсиса – вдруг Джеймс, увидев его таким, испытает отвращение? Или, по меньшей мере, разочарование? Френсис почувствовал непреодолимое желание схватить любую вещь, попавшуюся под руку и прикрыть свою далеко не привлекательную наготу.       Джеймс, почувствовав смятение Френсиса, сжал руками его бёдра, словно привлекая к себе внимание.       - Фрэнк, - позвал он, стоя на коленях и глядя на него снизу-вверх восхищёнными глазами. – Ты великолепен.       Френсис замер и пытливо вгляделся в лицо Джеймса – не шутит ли он? Но Джеймс уже перевёл взгляд на член Френсиса, маячивший у его лица, чуть ослабевший из-за приступа неуверенности, овладевшего Френсисом. Он почувствовал, как ладонь Джеймса заскользила по внутренней поверхности его бедра, снизу-вверх, от колена к паху. Как она коснулась мошонки, отчего член Френсиса дёрнулся и вновь налился силой. Как Джеймс стал поигрывать его яичками и, внезапно наклонившись, поцеловал мошонку, сильно, взасос. Френсис тихо застонал, едва удержавшись на ногах. Джеймс поддержал его и бережно усадил обратно на кровать. Он раздвинул колени Френсиса и, устроившись между ними, взглянул на него озорно, дерзко и вызывающе.       - Капитан, вы не против, если я займусь этим бравым молодцом? – весело спросил Джеймс, сжимая рукой его ствол.       Ещё бы он был против! Френсис жаждал его ласк и готов был умолять о продолжении. Ощущения были настолько острыми, что по временам казались мучительными. Сознание Френсиса металось между двух противоположных желаний – как можно дольше длить это восхитительное невыносимое возбуждение и разрядиться немедленно, сейчас же, чтобы получить облегчение, избавившись от него.       Не дожидаясь ответа, Джеймс сжал руку и коснулся губами головки Френсиса. Тот откинулся назад и вцепился в край кровати. Джеймс обхватил ртом головку и стал посасывать её, облизывая выделившуюся смазку, пробуя её на вкус. Френсис непроизвольно сжал его ногами и выгнулся навстречу Джеймсу, чей язык выписывал узоры на его головке и ласкал отверстие, отчего Френсису хотелось громко восторженно кричать. Но он помнил, где находится и чего позволять себе ни в коем случае нельзя. Невозможность проявить переполнявшие его эмоции делала возбуждение более мучительным, но и более сильным.       Джеймс тем временем забирал всё глубже и сосал всё сильнее. Он действовал мощно, настойчиво, чем приводил Френсиса в состояние, близкое к экстазу. Френсис одной рукой вцепился ему в волосы, продолжая другой удерживаться на краю кровати. Он двигал бёдрами, не осознавая, что с каждым разом делает это всё быстрее и резче. Джеймс действовал в одном ритме с ним, и это было восхитительно.       - Джеймс, - полузакрытые глаза Френсиса туманились от забытого наслаждения. – Я на грани.       Он должен был предупредить. Вдруг Джеймс не захочет… Но он, наморщив лоб, так посмотрел на Френсиса оттуда, снизу, что тот едва не кончил прямо сейчас. Вид Джемса, прекрасный рот которого был полностью занят его членом, глаза Джеймса, полные неподдельного блаженства, то, что он действительно наслаждается этим, заставили Френсиса ещё активнее задвигать бёдрами. И через несколько мгновений он почувствовал, как извергается в горячую влажную тесноту рта Джеймса, как острое наслаждение, смешанное с облегчением, разливается по телу, постепенно уступая место блаженству, которого он не испытывал так давно и которое уже никогда не надеялся испытать.       Джеймс выпустил изо рта член Френсиса и несколько раз сглотнул, облизав губы быстрым движением языка. В этот момент он был похож на сытого кота, и удовольствие, полученное Френсисом от его вида, стало сильнее чувства покинутости и сожаления от потери физического контакта с ним.       - Ты вкусный, - мурлыкающий голос Джеймса усиливал его сходство с котом. – Приляжем?       Он приобнял Френсиса, лежавшего поперёк кровати, побудил его улечься на подушку, и сам примостился рядом, обнимая его и просовывая ногу между ног Френсиса. Он укрыл обоих одеялом и прижался к Френсису, не говоря ни слова, давая ему возможность прийти в себя и осознать случившееся, за что Френсис был ему несказанно благодарен.       Они не знали, сколько времени провели так, лёжа в объятиях друг друга. Знали только, что им было хорошо.       - Джейми, - позвал Френсис.       - Что?       - Спасибо тебе. Это было… потрясающе.       - Я рад, - расслабленно ответил Джеймс – Мне тоже понравилось.       - Джейми. Я бы хотел… Чтобы ты тоже… Ну…       Рука Джеймса, обнимавшая Френсиса, заскользила по его спине, сжала задницу. Палец Джеймса скользнул в ложбинку между ягодицами Френсиса, отчего тот придвинулся ближе и потёрся членом о ногу Джеймса.       - Ты хотел бы доставить мне не меньшее удовольствие?       Френсис не видел его лица, но был уверен, что Джеймс улыбается.       - Да.       - Это не обязательно, - ответил он. – Мне было хорошо, когда я видел, как хорошо тебе. Если ты не готов… Если тебе претит…       - Джеймс, - укоризненно произнёс Френсис. – Не мели чушь. Я просто боюсь, что не сумею. Я ведь никогда раньше…       - Не сосал мужских членов? – Джеймс поднял голову и, облокотившись на локоть, с улыбкой посмотрел на него.       Френсис смутился.       - Фрэнк, повторяю, если тебе это претит, ты совершенно не обязан…       - Но я хочу доставить тебе удовольствие, сравнимое с тем, что ты доставил мне, - перебил его Френсис.       - Есть масса других способов, - успокоил его Джеймс. – И у тебя ещё будет возможность испробовать их на мне. Например, я мечтаю о том, чтобы ты похозяйничал в моей заднице. Ты когда-нибудь имел женщин в зад?       - Нет, - качнул головой Френсис. – А есть разница?       - Есть нюансы, - ответил Джеймс. – Но я всё тебе покажу. А пока… Ты не против довести меня до оргазма вручную? Или предпочтёшь посмотреть, как я сам буду делать это?       Френсис, чья рука уже некоторое время лежала на члене Джеймса, легонько поглаживая и стискивая его, отбросил одеяло. Благодаря его стараниям член в его руке был достаточно твёрдым и продолжал набирать силу с каждой минутой. Френсис сжал его и провёл рукой снизу-вверх. Джеймс запрокинул голову и закусил губу. Френсис продолжил движения, не сводя глаз с его твёрдого тяжёлого пениса. Джеймс распростёрся перед ним, тихонько постанывая и комкая в руках простыни. Внезапно Френсис ощутил такой прилив благодарности к этому блестящему мальчику, непонятно почему влюбившемуся в него, старого ирландского неудачника, что его захлестнуло желание дать ему значительно больше, чем он давал сейчас.       Френсис наклонился и, продолжая крепко сжимать член Джеймса, поцеловал его блестящую от смазки головку. Резкий мускусный запах и солоноватый вкус на собственных губах показались ему восхитительными. А он-то, дурак, боялся, что это вызовет в нём отвращение. Ещё более восхитительным оказался сдавленный стон и изумлённый взгляд Джеймса. Удовольствие, полученное от всего этого в комплексе, стоило того, чтобы продолжить дальше погружаться в пучину разврата и греха. От одной мысли о глубине своего падения, Френсис испытывал странное острое наслаждение. Он был преступником перед Богом и людьми – и испытывал от этого удовольствие, ранее неведомое. Определённо, греховная, содомская любовь имела свои прелести. И Френсис подозревал, это было только началом. Джеймс сможет посвятить его во все нюансы наслаждения этим пороком. И он готов на всё, чтобы отблагодарить его за это, подарив блаженство, которое тот, несомненно, заслуживает.       Френсис обхватил губами багровую, блестящую головку и стал посасывать её, неумело, но старательно. Ответом ему был тихий сдавленный стон и выгнувшееся ему навстречу тело Джеймса. Может быть, поэтому он не почувствовал себя униженным или грязным. Наслаждение, которое он доставлял Джеймсу, стоило того. Френсис с удивлением ощутил, что ему нравится то, что он делал, потому что ответная реакция на его действия оказалась фееричной. Френсис вцепился руками в стройные мускулистые бёдра Джеймса, пока тот выгибался и толкался ему в рот. Вкус и запах его похоти доводил Френсиса до умопомрачения. Он понял, что у него снова стоит, причём так, что он уже почти на грани. Френсис постарался взять глубже, но поперхнулся и закашлялся.       - Не надо слишком глубоко, - услышал он над собой сдавленный голос Джеймса. – Мне и так… хорошо… о-о-очень…       Френсис сжал ствол у основания и вновь взял в рот так глубоко, как только смог.       - Фрэ-э-энк… - услышал он всё тот же изнемогающий голос. – Я… сейчас…       Джеймс попытался оттолкнуть голову Френсиса, но тот лишь сильнее прижался к нему и стал сосать с новой силой. Джеймс понял – он дал ему карт-бланш. Френсис разрешил ему кончить. Он не брезгует, не делает это через силу. Ему хочется доставить Джеймсу удовольствие. Эта мысль вкупе с усилиями Френсиса вызвала у Джеймса долгожданное облегчение, сопровождавшееся несколькими волнами оргазма. К своему удивлению, Френсис тоже ощутил, как содрогается всем телом, пока его прижатый к ноге Джеймса член извергал новую порцию семени. Господи, он похож на подростка, который не в состоянии сдерживать бушующие в нём страсти! Сколько ему лет? Мог бы он подумать, что в этом возрасте сможет кончить только от того, что потёрся членом о мужскую ногу, да насладился оргазмом мужчины, которому сам же и отсосал? Сказал бы ему кто-то об этом пару дней назад – ушёл бы от него с разбитой мордой. Что с тобой происходит, Френсис Родон Мойра Крозье?       Френсис торопливо проглотил то, что наполняло его рот, вытер губы ладонью и, подтянувшись повыше, примостил голову на подушке, рядом с запрокинутой головой Джеймса, который до сих пор лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал. Френсис смотрел на его великолепный профиль, на разметавшиеся волосы и по-прежнему привлекающую его шею Джеймса. Он наслаждался зрелищем вздымавшейся мускулистой груди, украшенной полосками шрамов. Френсис с опаской пытался понять, что он чувствует. Не испытывает ли он привычного стыда, который накрывал его всякий раз, когда он осознавал себя лежащим рядом с проституткой, когда всё уже случилось и напряжение, а с ним и возбуждение, сошло на нет. Френсис помнил, как поспешно вскакивал он с кровати, торопливо одевался под насмешливым взглядом женщины, к которой, как и к себе самому, успевал проникнуться отвращением и едва ли не бегом покидал это пристанище грязи и низменных инстинктов.       Френсис боялся, что вот сейчас он осознает всю глубину своего падения, низость совершённого им деяния и проникнется омерзением к себе и, что хуже всего – к Джеймсу, ставшему причиной его преступления. Но, к счастью, ничего подобного Френсис не чувствовал. Его душа наполнялась удивительным трепетным чувством благодарности к человеку, которому он только что подарил такое наслаждение, от которого сам испытал блаженство.       Френсис откинулся на подушку и закрыл глаза. Он почувствовал, как Джеймс привстал, укрыл их обоих одеялом и снова улёгся к нему под бок, покрепче прижимаясь всем телом и будто невзначай накрыв ладонью обмякший мокрый член Френсиса. Френсис подсунул руку ему под шею и притянул его ещё ближе. Ощутив тёплое влажное дыхание Джеймса у себя на груди, Френсис наугад чмокнул его куда-то в волосы. В ответ рука Джеймса погладила его «хозяйство».       - Фрэнк… Ты… не жалеешь? – услышал он шёпот Джеймса.       Жалеет? Как он может жалеть?       Френсис открыл глаза, нашёл губы Джеймса и оставил на них поцелуй, лёгкий и почти целомудренный.       - Нет. Не жалею. Спасибо тебе, Джейми.       - Это тебе спасибо, - выдохнул Джеймс, прижимаясь лицом к его плечу.       Он выпростал руку из-под одеяла и прикрутил фитиль лампы. Их окутала мягкая тьма, тёплая и бархатистая, наполненная запахами их недавней похоти и чем-то неуловимым и трепетным, похожим на счастье. Вскоре оба уже крепко спали в объятиях друг друга, утомлённые вихрем новых эмоций и ощущений, испытать которые не рассчитывал ни тот, ни другой. ***       Френсис проснулся, как от толчка. Вокруг стояла темень. Тело, фиксируя непривычные внешние ощущения, подсказывало, что он явно находится не в своей постели. Тогда где же он? Внезапно Френсис осознал, что рядом с ним находится чьё-то обнажённое тело, которое нежно прижимается к нему. Безумная надежда взорвалась в мозгу безмолвным криком радости. Лотти! Тёплая. Нежная. Живая… Ему снился сон. Такой жуткий и длинный. Сон, в котором она умерла, а он никак не мог проснуться. Но вот теперь, кажется, ему это удалось. Господи… Она здесь, рядом, в его объятиях. Лотти… И тут память так некстати подсунула ему события вчерашнего вечера. Вечера, когда они с Джеймсом… Нет. Не может быть. Вот это как раз и было сном. Сном, о котором он ни за что не расскажет Шарлотте. И который будет ещё долго вспоминать.       Но реальность неумолимо продолжала вторгаться в сознание Френсиса. Прежде всего, он осознал, что Лотти мертва. Что вчерашние события не были сном. И что он, Френсис Крозье, крепко сжимает в объятиях Джеймса Фицджеймса, мужчину, с которым он вчера… Боже, что они творили вчера! Воспоминания вспыхнули так ярко, что Френсиса бросило в жар. Неужели они делали это? Неужели ОН делал ЭТО?! И, самое главное – неужели ему не стыдно? И не хочется убить Джеймса за то, что он позволил ему творить то, что они творили? Воспользовался его слабостью, временным помрачением рассудка. Временным ли?       Ответом на все вопросы было решительное «Нет». Нет, ему не стыдно. И не хочется убить Джеймса. Наоборот, хочется целовать его так, чтоб зацеловать до полусмерти. Чтобы вновь увидеть, как он кусает от возбуждения свои прекрасные губы, как дрожит от желания и как исходит блаженством от ласк Френсиса. Но всё это будет потом. А пока… Пока им срочно нужно заметать следы «преступления». Френсис с сожалением вздохнул. Ну почему судьба вечно дарит ему любовь преступную, осуждаемую обществом, любовь, которую нужно тщательно скрывать от посторонних глаз? Больше всего ему сейчас хотелось уснуть в тёплых объятиях Джеймса. Но он не мог себе этого позволить.       Френсис попытался осторожно освободиться из обвивавших его длинных крепких рук Джеймса так, чтобы не разбудить его. Ему это почти удалось. Но Джеймс спал чутко. Френсису оставалось только вытащить из-под шеи Джеймса свою затёкшую руку. Но, когда он попытался это сделать, ровное дыхание Джеймса внезапно изменилось. Френсис замер. Может быть, Джеймс уснёт опять?       - Фрэнки? – тихо позвал Джеймс.       - Я здесь. Спи.       В темноте он наугад нежно ткнулся губами в лицо Джеймса. Попал в щёку.       - А ты?       - А мне, как всегда, придётся убираться к себе в самый неподходящий момент.       Джеймс мгновенно проснулся и сел в кровати.       - Почему? – в его голосе было столько детской обиды и разочарования, что у Френсиса защемило под ложечкой от нежности к нему.       - Потому что утром нас могут увидеть вместе. А это, мягко говоря, нежелательно.       - Кто? Кто увидит нас вместе? Кто посмеет подняться сюда без вызова?       - Миссис Мэдисон, если встревожится и захочет узнать, почему мы так долго спим. Не случилось ли чего? Миссис Джопсон, если что-то непредвиденное случится с Эмили.       - Но ведь раньше такого не случалось!       - А сейчас по закону подлости может случиться, - Френсису было приятно сознавать, что Джеймс не хочет отпускать его, но осторожность требовала перестраховаться.       Сейчас они занимались не обычным, осуждаемым в обществе, но достаточно распространённым грехом прелюбодеяния. Тут дело обстояло похуже. За подобное обоим грозило разжалование, суд и тюрьма. Поэтому им придётся свыкнуться с мыслью о необходимости терпеть некоторые неудобства. Если, конечно, они и дальше хотят быть вместе. Френсис хотел. И не сомневался, что Джеймс всей душой жаждет того же. Поэтому он зажёг лампу, с сожалением встал с кровати и начал торопливо одеваться под пристальным взглядом Джеймса. Когда Френсис облачился в подштанники, брюки и рубашку, Джеймс тоже поднялся и накинул халат, который нашёл на стуле под ворохом одежды. Скрупулёзно собрав все женские детали туалета, он аккуратно сложил их, замотал в извлечённую из шкафа чистую простыню и спрятал в стоявший рядом со шкафом сундук, закрывавшийся на ключ. После чего отправил на место изумрудное колье, лежавшее на столе и загадочно поблескивающее в тусклом свете лампы. Оба старались передвигаться бесшумно, чтобы их шаги не услышали обитатели первого этажа.       - В следующий раз будем встречаться в моей комнате, - прошептал Френсис. – Она хоть и холоднее, но, по крайней мере, под ней гостиная, в которой никто не спит.       «В следующий раз» - значит, он не против продолжения? На губах Джеймса расцвела радостная улыбка, смысл которой отнюдь не был для Френсиса секретом.       - Надеюсь, следующий раз наступит сегодня ночью? – заговорщически прошептал Джеймс.       - Я тоже надеюсь на это, - ответил Френсис, надевая жилет и осматривая комнату – все ли следы «преступления» они скрыли.       Удовлетворившись результатом, он подошёл к Джеймсу и крепко обнял его.       - Доброе утро, Джейми.       - Доброе утро, Фрэнк. Наше первое утро…       Френсис притянул его к себе и припал к его губам долгим проникновенным поцелуем. Когда у них достало сил всё-таки прервать этот бесконечный поцелуй, оба отстранились, тяжело дыша, и Френсис прохрипел:       - Ещё один такой поцелуй, и я останусь здесь на весь день, скверный мальчишка!       - Останься, - тихо прошелестел Джеймс, глядя ему прямо в глаза. – Останься со скверным, гадким, испорченным мальчишкой.       - Я бы сделал это с радостью. Но не хочу, чтобы из-за этого злые люди разлучили нас навечно.       Джеймс тяжело вздохнул и, крепко прижавшись к Френсису, прошептал:       - Сегодня ночью. Тебе понравится. Обещаю.       Френсис содрогнулся от предвкушения нового свидания и погладил Джеймса по лицу.       - Я буду ждать.       Он отступил на шаг, давая понять Джеймсу, что пора расставаться. Тот неслышно подошёл к двери и прислушался. В доме было тихо. Слишком хорошо спится ранним ноябрьским утром, всем, кроме тех, кто вынужден оберегать свою внезапно вспыхнувшую страсть от посторонних глаз.       Джеймс тихонько открыл задвижку и выглянул в коридор. Как он и предполагал, коридор был пуст. Джеймс кивнул Френсису, и тот неслышной тенью выскользнул наружу, в три коротких шага преодолев расстояние между комнатой Джеймса и своей дверью. Убедившись, что Френсис благополучно вернулся к себе, Джеймс так же неслышно закрыл дверь, и, сбросив халат, вернулся в постель. Он лежал в ней, обнажённый, закутавшись в одеяло и вжимался лицом в подушку, хранившую тепло и запах Френсиса. Ему хотелось плакать от невыносимого счастья, о котором он запрещал себе мечтать в течение долгих месяцев. Заснул Джеймс с улыбкой на устах, в предвкушении многочисленных и разнообразных радостей, которые он так хотел доставить Френсису.       Френсис долго ворочался в своей одинокой холодной постели. Его душа сочилась нежностью, а тело изнывало от невозможности согреться, прижимая к себе молодое, горячее, такое прекрасное тело Джеймса Фицджеймса. Его любовника перед людьми. Его возлюбленного – самого родного и близкого отныне человека перед Богом. И, если такая любовь в Его глазах – преступление, то он, Френсис Крозье, отказывается понимать, что тогда вообще можно назвать любовью.