Нам вместе быть...

      Пока спасённые остатки экспедиции Франклина постепенно отъедались, отсыпались и приходили в себя, капитаны Крозье и Берд изучали судовые журналы «Эребуса» и «Террора». Вплоть до весны 1847 года записи в журналах не содержали ничего необычного. Корабли вмёрзли в лёд и перезимовали в бухте у острова Бичи. В ходе зимовки потеряли троих – кочегара с «Террора», а также матроса и морского пехотинца с «Эребуса».       Весной сэр Джон отправил три мобильные группы на поиски свободной ото льда воды. Группа под руководством лейтенанта Гора встретила по пути инуитов – старика и девушку и по ошибке ранила эскимоса. В журнале имелась запись, что лейтенант Грэм Гор погиб в результате нападения белого медведя. Его труп доставили на «Террор» и похоронили с почестями. Раненого инуита препроводили в лазарет, где он и скончался от полученного ранения.       И вот с этого момента началось. Нападения существа, которого поначалу описывали, как «огромного белого медведя», а позже стали называть коротким странным именем «Туунбак» не прекращались до самых последних записей в журналах. Если верить им, это существо уничтожило массу людей, включая самого сэра Джона Франклина. Конечно, поверить в это было трудно. Но и Крозье, и Берд сходились на том, что весь персонал экспедиции не мог одновременно сойти с ума и видеть абсолютно идентичные галлюцинации. А те, в чьи обязанности входило ведение судовой документации, не могли договориться о столь сложной и масштабной мистификации. Крозье и Берд сравнивали записи в журналах «Эребуса» и «Террора» - и не находили разногласий в показаниях, при том, что записи эти не были идентичными. И Хэйвуд, и Литтл писали то, что каждый из них мог видеть со своей точки зрения. Подробности происходивших событий отличались, что говорило об отсутствии договорённости между коммандером и лейтенантом. Но суть событий оба излагали в одном ключе. Правда, записи коммандера Хэйвуда со временем становились всё менее внятными. Последней записью, сделанной его рукой, было описание карнавала, окончившегося пожаром и гибелью нескольких человек. Однако понять что-либо в писаниях Хэйвуда оказалось невозможным. Далее журнал продолжил вести лейтенант Левесконт, принявший на себя командование «Эребусом», и только благодаря его записи и параллельным заметкам из судового журнала «Террора» Крозье и Берд в общих чертах поняли, что произошло на том злосчастном карнавале.       Френсис принёс судовые журналы Джеймсу, чтобы тот ознакомился с ними, пока отлёживается у себя в каюте. Придя к нему вечером, Френсис поинтересовался, что тот думает обо всём прочитанном.       - Если бы это не была судовая документация, - сказал Джеймс, - я бы воспринял всё это как дешёвый роман, призванный напугать простодушную малограмотную публику, не слишком притязательную и готовую принять на веру любой бред, который подсовывают им недобросовестные авторы. Но, судя по всему, это правда. Я слышал рассказы людей об этом существе. Они видели его и реально напуганы. Они даже не знают, это животное или демон, посланный уничтожить их за какие-то провинности.       - Ты думаешь, в Адмиралтействе поверят в это? – спросил Крозье.       - Я не знаю, - покачал головой Джеймс. – Наше дело – расспросить людей, записать их показания. А что с ними делать дальше – пусть ломают головы умники, которые послали их сюда, снабдив некачественными консервами и поставив во главе экспедиции человека, который не желал слушать доводов рассудка, отказывался повернуть назад, пока ещё была возможность и не оставил по пути ни одного гурия, чтобы его хотя бы можно было отыскать!       - Ты же был без ума от сэра Джона, - удивился Крозье. – В рот ему заглядывал, восторгался его опытом, знаниями и отеческой заботой о подчинённых, - усмехнулся он.       - Было дело, - Джеймс пожал плечами. – Но у меня имелось времени послушать то, о чём говорили его подчинённые, пока мы добирались сюда, на «Энтерпрайз». И сделать выводы из услышанного. Один гурий, Фрэнк! Один!!! То, что мы нашли этих людей – вообще чудо. А если бы они двинулись, как собирались, к устью Бака – ни у них, ни у нас не было бы шансов.       - Что ж, ты прав, - задумчиво произнёс Френсис. – Мы сделали всё, что смогли. Теперь пусть они потихоньку пишут показания, а уж в Адмиралтействе пускай решают, что с ними делать. Пожалуй, нам важнее разобраться с вспыхнувшим у них мятежом. Думаю, этот факт особенно заинтересует Адмиралтейство.       - Поговори с Гудсиром, - напомнил Джеймс. – Думаю, он знает об этом Хикки, который поднял мятеж, больше остальных.       В ожидании возвращения спасательных партий люди Франклина постепенно приходили в себя. Капитаны Крозье и Берд приступили к опросам всех, кто был в состоянии говорить связно. Вскоре к ним присоединился Фицджеймс, рана которого хоть и медленно, но всё же затягивалась и которому лежание в постели казалось хуже любой пытки. Джеймс в приказном порядке заставил доктора Мак-Кормика подтвердить, что ему уже можно вставать. Врач согласился на это при условии, что коммандер Фицджеймс не станет активно перемещаться по всему кораблю и в ближайшее время не возьмёт в руку ничего тяжелее ложки.       Теперь капитаны большую часть времени выслушивали рассказы выживших о том, как шаг за шагом приближалась к гибели экспедиция Франклина. Анализировали, сравнивали услышанное от разных людей, сверялись с картами… Доктор Гудсир был в числе первых, с кем капитаны провели долгую и обстоятельную беседу. Из их вопросов и его ответов сложилась ясная картина мятежа, которую потом просто подтвердили показания прочих участников экспедиции.       К весне нынешнего года стало ясно, что ждать, вскроется ли море ото льда, бессмысленно. Если этого не произойдёт, измученные голодом, цингой и свинцовым отравлением люди не переживут ещё одной зимовки во льдах. Чтобы успеть добраться туда, где есть шанс найти спасение, нужно было оставить корабли и идти пешком, волоча на себе сани с установленными на них лодками, гружёными припасами. По приказу лейтенанта Литтла, исполнявшего обязанности начальника экспедиции после гибели сэра Джона, полярники разбили лагерь на льду и стали сгружать с кораблей всё необходимое для дальнего перехода. Решение о том, куда идти, было принято в ходе долгих споров. Восемь человек во главе с помощником боцмана с «Террора» Томасом Джонсоном отказались идти вместе со всеми, в надежде, что море всё же освободится ото льда и им удастся провести «Террор» к Большой земле.       С особой болью Крозье слушал рассказ о гибели Джона Ирвинга, своего третьего лейтенанта. Жестокость, с которой расправился с ним Хикки, вызвала у Крозье приступ гнева, тем более сильный, что у него не было возможности достойно покарать этого мерзавца. Было жаль и ни в чём не повинных инуитов, и упущенной возможности получить от них помощь. Рассказ о попытке Литтла повесить мерзавца вызвал у слушателей горячее одобрение. Тем сильнее разочаровал их факт, что в ход казни вмешался случай в лице проклятого Туунбака, позволивший Хикки и его сторонникам сбежать.       Далее следовала часть повествования, известная лишь Гарри Гудсиру. Когда люди, ведомые Литтлом и Левесконтом, вновь подверглись нападению Туунбака, доктор в суматохе выскочил из лагеря. А когда попытался вернуться, попал в лапы к Хикки и стал его пленником. Рассказ о том, как помощник конопатчика прирезал ослабевшего от цинги Гибсона и заставил Гудсира разделывать его труп, леденил кровь и вызвал новый приступ гнева у слушателей. Сам доктор, говоря об этом, пытался сохранить спокойный и невозмутимый вид, но было видно, как его трясёт при одном воспоминании о пережитом.       Гарри Гудсир оказался человеком изобретательным и мужественным. Имея в своём распоряжении склянку с ядом, он обработал им части тела Гибсона, предназначенные в пищу. Зная, что его самого заставят есть человечину, доктор не сдобрил отравой несколько кусков, благодаря чему остался жив. Вскоре Хикки принялся призывать Туунбака. Помощник конопатчика сумел настолько запугать своих людей, что никто из его отряда не смел возражать ему. Все молча в ужасе взирали на действия своего командира, возжелавшего стать жрецом чудовища, чтобы, служа ему, обрести неограниченную власть над людьми.       Когда чудовище явилось на призыв, Хикки вырезал себе язык, принося ему жертву. Однако Туунбак его жертвы не принял, а набросился и сожрал и его, и прочих мятежников. Пока он расправлялся с ними, Гудсир тихо и незаметно отошёл в сторону и притаился в палатке, моля Бога, чтобы разъярённое чудовище не стало разыскивать его или рушить лагерь. И Бог услышал его молитвы. Сидя в палатке, доктор услышал жуткий рёв зверя, казалось, наполненный тоской и болью. Чудовище кричало и металось неподалёку, пока его рёв не стал звучать тише. Вскоре Гудсир услышал, как его туша с грохотом повалилась на лёд. Ещё в течение какого-то времени чудовище издавало стоны, всё более слабые, пока не затихло вовсе. Доктор подождал в палатке, наверное, с час, пока решился высунуть нос наружу, чтобы увидеть распростёртую на снегу неподвижную тушу. Рядом с мёртвым Туунбаком сидела на коленях девушка, которую он называли леди Безмолвной. Она держала голову зверя, поглаживала её и раскачивалась из стороны в сторону, не издавая ни звука.       Когда Гудсир подошёл к ней, она взглянула на него пустыми глазами и вновь опустила взгляд на мёртвое чудовище. И сколько Гудсир не обращался к ней, она не реагировала на его слова. Тогда он собрался и побрёл один в направлении, которое считал правильным, хоть был вовсе не уверен в этом. И через день пути встретился со своими, несказанно обрадовав их известием о том, что Туунбак больше не будет терроризировать их поредевший измученный отряд.       В судовом журнале «Террора» Френсис прочёл запись о том, как эта тварь гонялась за его другом Томасом Блэнки, как повредила ему ногу, которую пришлось ампутировать до колена. Других записей о Блэнки в судовом журнале не было. Это означало, что он погиб уже после того, как люди отправились в свой тяжкий поход к спасению. Крозье спросил об этом Литтла во время встречи офицеров в кают-компании.       - Блэнки…. - вздохнул Литтл. – Он – потрясающий человек. Такой мужественный, весёлый, неунывающий. Ему сделали деревянный протез. Было понятно, насколько больно ему ходить с этой деревяшкой. А он только посмеивался и говорил, что теперь может прятать внутри содержимое целой бутылки виски. У него гноилась нога. Началась гангрена. Он понимал, что это конец, что ему не выжить. И тогда…       Литтл сделал паузу. У Френсиса сдавило горло.       - Тогда он предложил…       Снова пауза.       - Сказал, что нацепляет на себя вилок, ножей… в общем, всего колющего и режущего. И пусть чудовище сожрёт его… И, возможно, подавится этими вилками. Возможно, они проткнут его поганый желудок, и оно сдохнет от этого.       Френсис сглотнул. Блэнки. От него можно было этого ожидать. Он не стал ждать смерти, а сделал шаг ей навстречу, чтобы умереть с пользой. Бесшабашный, отчаянный старый чёрт!       Френсис видел его, как наяву, заросшего бородой, взлохмаченного, с озорным блеском в глазах, увешанного вилками… Впервые за всё то время, что он слушал рассказы спасённых людей, Френсису хотелось плакать.       - Сожрало. И не подавилось, - констатировал он.       - Возможно, что и подавилось, - ответил Левесконт. – Может быть, яд доктора Гудсира подействовал так вкупе с вилками в желудке этой твари.       Когда они остались с Джеймсом вдвоём, тот задумчиво произнёс, глядя куда-то перед собой:       - Фрэнк, ты помнишь, Лотти как-то сказала, что она принесла нам несчастье? Что после знакомства с ней у нас всё пошло наперекосяк. Меня отстранили от экспедиции. Ты заболел и не смог продолжить плавание…       - Конечно, помню, - ответил Френсис. – Ты думаешь о том же, о чём и я?       - Если это случилось действительно из-за неё… Значит, она спасла нас, - тихо произнёс Джеймс. – Если не жизнь, то рассудок и здоровье. Пережить то, то пережили они… и остаться в живых… Не так уж много у нас было шансов, ты не находишь?       - Жаль, что она так и не узнала об этом. Она искренне считала себя виноватой в том, что испортила нам жизнь.       - Я думаю… Она знает, - тихо ответил Джеймс. – Лотти, сестрёнка. Спасибо тебе. За всё, за всё спасибо.       Голос у него прервался, и он низко опустил голову.       - Спасибо, родная, - еле слышно проговорил Френсис.       Какое-то время они сидели молча, тесно прижавшись друг к другу. И им казалось, что дух Шарлотты незримо присутствует в этой тесной каюте, укрывая их лёгким невесомым крылом от всех бед и страданий, которые могут встретиться им на пути. ***       Тридцатого августа возвратилась поисковая группа под руководством лейтенанта Мак-Клинтока, обследовавшая острова Девон и Корнуоллис. Разумеется, никого и ничего там не нашедшая, зато вернувшаяся в полном составе, что вызвало у Крозье чувство глубокого удовлетворения. У некоторых из людей Мак-Клинтока были обморожены конечности, несколько человек, включая самого лейтенанта, кашляли так, что, казалось, их было слышно на соседнем корабле. Но всё это было поправимо и поддавалось лечению. Сам Мак-Клинток был очень недоволен результатами поисков, но, узнав о спасённых остатках экспедиции Франклина, успокоился, понимая, что у его партии не было шансов отыскать ни людей, ни следов там, где их не было и не могло быть. Он получил благодарность от Крозье за выполненное задание и за сохранённых людей – и позволил себе насладиться теплом и сытостью в относительно комфортных условиях корабля.       Температура воздуха продолжала понижаться. По всем признакам, море должно было вскоре покрыться льдом. Если они хотели выбраться отсюда нынешней осенью, делать это нужно было сейчас, иначе могло стать поздно.       За неделю до принятия этого решения Крозье созвал офицерское совещание на «Энтерпрайзе».       - Господа. Как видите, море постепенно замерзает. И чем дальше - тем быстрее. Нужно немедленно убираться отсюда, если в наши планы не входит зимовать. Думаю, что люди из экспедиции сэра Джона не выдержать ещё одну зимовку. Их нужно срочно доставить в Англию. Но, поскольку у нас имеется ещё одна поисковая партия, не вернувшаяся со своего маршрута, предлагаю…       В принципе, все присутствующие знали, что предложит капитан. В сложившейся ситуации существовало единственное разумное решение, которое и предстояло озвучить Крозье.       - Всех членов экспедиции Франклина, а также всех больных и ослабленных с «Энтерпрайза» отправить в Англию на «Инвестигейторе» под командованием капитана Берда. Я на «Энтерпрайзе» дождусь возвращения Мак-Клура с его людьми, мы перезимуем здесь и вернёмся в Англию следующим летом.       - А если следующим летом море не вскроется ото льда? - поинтересовался Холлман.       - В этом случае капитан Берд добьётся в Адмиралтействе отправки спасательного судна, которое дойдёт до границы льдов, после чего люди с него пешком доберутся сюда и заберут нас на корабль.       - А что делать с теми, кого снимут с «Террора»? Как они переживут здесь ещё одну зиму? – поинтересовался Левесконт.       - Мы не будем из-за них рисковать жизнями всех спасённых, - заявил Крозье. - Если они не успеют до отправки «Инвестигейтора», останутся зимовать здесь. Будет наука, чтоб не искали обманчиво лёгких путей и не оспаривали приказы старших по званию.       Предложение было принято. Были рассчитаны необходимые каждому судну запасы угля и продовольствия. Все члены экспедиции Франклина, находившиеся на борту «Энтерпрайза», перешли на «Инвестигейтор». Туда же отправили нескольких человек из команды «Энтерпрайза», которых медики не сочли способными пережить зимовку во льдах.       Оставшись с Джеймсом наедине после совещания, Френсис решительно заявил:       - Ты тоже отправишься на «Инвестигейтор» и уедешь в Англию.       От неожиданности Джеймс открыл рот и несколько раз схватил воздух, прежде, чем сумел произнести что-то членораздельное.       - С какой стати? – наконец возмущённо воскликнул он.       - Ты ранен. Будет лучше, если ты вернёшься в Англию и окажешься в безопасности.       - Кому будет лучше? – мрачно проворчал Джеймс.       - Всем. Тебе. Мне. Эмили, наконец, - сурово ответил Френсис.       - Может быть, тебе и будет лучше без меня, - тихо, но твёрдо заявил Джеймс. – Может, я тебе осточертел, и ты хочешь поскорее избавиться от меня?       - Не городи чушь, - набычился Френсис.       - Сам не городи, - парировал Джеймс. – Какого чёрта, Фрэнк? Я здоров. Рана заживает. Я в полном порядке. Какого чёрта я должен уезжать? Не делай из меня инвалида!       - Я хочу, чтобы ты был в безопасности, - тихо и зло рявкнул Френсис. – Ты можешь это понять? Подумай об Эмили. Она скучает и ждёт. У тебя есть шанс вернуться к ней на год раньше. Неужели ты не хочешь им воспользоваться?       - Запрещённый приём, капитан Крозье, - горько усмехнулся Джеймс. – Да, я не хочу им воспользоваться.       Они стояли, глядя друг на друга исподлобья. Со стороны могло показаться, что они вот-вот кинуться друг на дружку с кулаками.       - Я очень люблю Эми. И скучаю по ней не меньше тебя, - заговорил Джеймс. – Но о ней есть кому позаботиться. А кто позаботится о тебе?       - Я сам о себе позабочусь, - буркнул Френсис.       - А… обо мне?       Джеймс поднял глаза и встретился с глазами Френсиса.       - Запрещённый приём, - усмехнулся тот.       - Фрэнк, - сказал Джеймс уже совсем другим тоном. – Ты что, забыл? Нам с тобой нельзя разлучаться. Как только мы отходим друг от друга на несколько шагов, с одним из нас обязательно что-то случается. А может, и с обоими. Просто мы ещё не проверяли. Ты хочешь проверить?       - Нет, - Френсис качнул головой. Весь его запал прошёл. Наверное, Джеймс прав, и им действительно нельзя разлучаться.       - Нам вместе быть назначено судьбою… - тихо и проникновенно произнёс Джеймс.       - Умеешь ты… быть убедительным, - вздохнул Френсис, осторожно, чтобы не причинить боль ране, заключая его в объятия.       Отплытие «Инвестигейтора» было назначено на второе сентября. Корабль уже готовился отдать швартовы и отвалить от убогого причала, как вдруг с борта «Энтерпрайза» раздался голос вахтенного матроса:       - Там люди! Санный отряд!       Матрос показывал рукой на запад, вдоль берега, как раз туда, откуда ожидалось появление Вудстока. Отправку «Инвестигейтора» отложили. Группа измученных усталых людей приближалась к причалу. Крозье, Берд, Фицджеймс и все не занятые на вахте офицеры вышли встречать прибывших.       Лейтенант Вудсток выглядел усталым. Однако его осунувшееся, заросшее лицо с ввалившимися щеками было довольным. Он быстро подошёл к группе офицеров и доложил по всей форме:       - Капитан Крозье. На «Терроре» было обнаружено семеро. Шесть из них доставлены живыми. Один умер в дороге. Среди наших людей потерь нет. Несколько человек получили обморожения, матрос Адамсон сломал ногу.       - Благодарю, лейтенант. Как вы сами себя чувствуете?       - Я в порядке, господин капитан.       - Тем не менее, немедленно покажитесь врачу. Пусть он даст вам заключение, можете ли вы зимовать на «Энтерпрайзе» или состояние вашего здоровья требует отправки в Англию.       - Я могу, сэр.       - Получите заключение доктора. Это приказ, лейтенант.       Тем временем всех вновь доставленных людей из экспедиции Франклина размещали на «Инвестигейторе». Туда же был отправлен Адамсон и перенесены его вещи. Двоих надсадно кашлявших матросов с «Инвестигейтора» поместили в лазарет. Врач «Энтерпрайза» Мак-Клинток со своим помощником срочно осматривали вернувшихся из поисковой партии людей, служивших на их судне и принимали решение о том, кого можно оставить на зимовку, а кому лучше уехать сейчас. Вудсток вернулся на мостик, где стояли Крозье и Фицджеймс, с докладом о том, что получил разрешение врача остаться на судне.       - Хорошо, лейтенант, - ответил Крозье своим обычным официальным тоном и несколько мягче добавил: - Что вы можете сказать о состоянии судов Франклина?       Стоявший рядом Джеймс совершенно правильно понял этот тон. «Как он там, без меня?» - спрашивал Френсис о корабле, к которому прикипел сердцем, который сейчас находился так близко от него и в то же время так неизмеримо далеко, словно на другой планете. - «Эребус» точно непригоден к плаванью. Думаю, следующая зима окончательно разрушит его. «Террор» пока держится. И, если бы не лёд, вполне мог бы выбраться отсюда.       Френсис молча кивнул. Джеймс понял, что он сейчас просто не в состоянии говорить. Джеймс придвинулся чуть ближе, так, чтобы Френсис почувствовал прикосновение его плеча. Френсис стоял, крепко стиснув зубы, под кожей его щёк перекатывались желваки, а устремлённый вдаль взгляд был пронзителен и твёрд. Джеймс незаметно взял его опущенную вниз руку и крепко сжал её. Френсис расцепил судорожно стиснутые в кулак пальцы и пожал руку Джеймса в ответ.       «Инвестигейтор» отплыл, как и намечалось, второго сентября, но только во второй половине дня. Он увозил на борту письма. Много писем, написанных теми, кто оставался зимовать во льдах, несмотря на то, что их спасательная миссия уже была выполнена. Письма героев, слава которых на родине опередила их самих. И, самое главное – он увозил людей, чудом спасённых, вырванных из лап смерти. Тридцать человек из ста двадцати восьми, отправившихся на поиски Северо-Западного прохода три с половиной года назад.       Сейчас никто из оставшихся зимовать на «Энтерпрайзе» не знал, что вернуться на родину живыми из этих тридцати суждено не всем. Трое умрут в дороге от цинги и пневмонии. Но двадцать семь из них увидят родные берега, вдохнут воздух своей страны, обнимут близких и разрыдаются от счастья, впервые за столько лет услышав шум нудного английского дождя.       Сейчас никому на «Энтерпрайзе» неизвестно, что сами они в течение этой долгой и трудной зимы потеряют семерых. Команда Мак-Клура вернётся на корабль в конце сентября, когда море в Порт-Леопольде будет полностью покрыто льдом. Зима будет долгой и покажется бесконечной. Для всех, кроме двух капитанов, каждому из которых не будет ничего важнее, чем видеть рядом самого дорогого, нужного и важного человека – живого и здорового, а в некоторые моменты – такого горячего и пылкого. Любящего и преданного. Рядом с которым можно пережить всё – не то, что какую-то обычную, заурядную зимовку во льдах.       Благодаря налаженным контактам с инуитами на корабле время от времени появлялось свежее мясо – не так часто, как хотелось бы, но это помогло продержаться в течение долгой зимы, наряду с запасами лимонного сока, ещё не утратившего своих полезных свойств. Крозье, внимательно прочитавший заметки доктора Гудсира о свинцовом отравлении, надеялся, что за год последствия употребления в пищу продуктов, соприкасавшихся с этим коварным металлом, будет не столь губительным для его команды, как для людей Франклина за три с половиной года. Никакие чудовища и демоны не докучали судну, вмёрзшему в лёд у хлипкого причала в так называемом «порту». На его борту шла обычная жизнь с вахтами, работами по поддержанию корабля в состоянии полной готовности к плаванью, обучающими занятиями с матросами, чтением книг и беседами в офицерской столовой.       Иногда, оставшись вдвоём, Френсис и Джеймс извлекали сложенный вчетверо бумажный листок с милыми каракулями Эми. «Я люблю тебя, папа». Эти слова заставляли сердце сжиматься от нежности, разливавшейся по телу горячей волной. В своё письмо к Россам они вложили послание, написанное ими специально для Эмили с просьбой обязательно прочитать его дочери.       «Эмили, родная наша девочка. Нам, твоему папе и крёстному, пришлось задержаться в отъезде. Мы любим тебя и очень по тебе скучаем. Всегда вспоминаем тебя и ждём встречи с нашей маленькой дочуркой. Наверное, ты уже подросла и теперь стала настоящей маленькой леди. Не скучай. Слушайся миссис Росс и мисс Тейлор. Мы приедем, хоть и не так скоро, как хотелось бы. Обнимаем тебя крепко и целуем твои розовые щёчки. Любящие тебя папа и крёстный».       Текст послания писал Джеймс. Но Френсис, читая его, будто вкладывал в каждое слово частичку своей души.       - Если бы не мисс Тейлор, - сказал Джеймс, - я бы подписал письмо: «Твои папы». Но, ты же понимаешь, что она тоже прочтёт это.       - Понимаю, - вздохнул Френсис. – Ничего. Пусть так.       К концу зимы они с Джеймсом всё чаще разворачивали затёртый бумажный листок со словами: «Я люблю тебя, папа» и подолгу сидели, обнявшись, глядя на эти уже едва заметные каракули, незримо делясь друг с другом переполнявшей их нежностью.       Они вспоминали все милые шалости и забавные словечки Эмили и сожалели о том, что с возрастом все они исчезнут, забудутся и что по возвращении их встретит совсем другая Эми – подросшая, с новыми привычками и, возможно, совсем не помнящая своих «отцов». От этой мысли становилось грустно, и они теснее прижимались друг к другу, словно давая понять, что уж их-то любовь стабильна и неизменна, и что они нужны будут друг другу всегда.       Первый луч солнца после долгой полярной ночи был воспринят всеми, как праздник, как знак надежды, напоминание о том, что зима не вечна. Холодная весна внушала тревогу. Море и не думало освобождаться ото льда даже в июне. Френсис настраивал себя и Джеймса на то, что, возможно, придётся провести в этой проклятой дыре ещё одну зиму. Но, к счастью, в середине июля море всё же вскрылось ото льда, что позволило «Энтерпрайзу» покинуть Порт-Леопольд и отправиться на восток по проливу Ланкастера к морю Баффина. На выходе из пролива их встретил «Инвестигейтор», который, как и было договорено, спешил на выручку «Энтерпрайзу» на случай, если тот не сможет освободиться ото льда.       Эта встреча воодушевила всех. «Инвестигейтор» привёз последние новости с родины, а главное – письма. Письма от родных и близких, которые читались взахлёб, со слезами на глазах.       И Френсис, и Джеймс получили по письму от Росса и общее письмо на двоих от его жены. Джеймс – письма от Уильяма и мисс Тейлор. Френсису пришло письмо от одной из его многочисленных сестёр с отчётом о жизни всех родственников и пожеланием поскорее возвращаться на родину. А ещё они получили адресованное обоим письмо от миссис Мэдисон, в котором экономка отчитывалась о том, что произошло за время отсутствия капитанов в их доме. Письмо было написано сухим и сдержанным языком, но почему-то в каждой строчке чувствовалось тепло сердца пожилой женщины, её любовь и горячий призыв возвращаться домой поскорее.       Письма Росса были пространными и содержали множество сведений о встрече выживших участников экспедиции Франклина и их спасителей в лице капитана Берда и команды «Инвестигейтора» на родине. Росс подробно описывал допросы и множественные закрытые слушания по делу потерпевшей полное фиаско экспедиции. Как и следовало ожидать, лорды Адмиралтейства изо всех сил пытались найти виноватых в столь очевидном поражении, однако общественное мнение и вмешательство самого Росса не позволили им «навесить всех собак» на выживших лейтенантов, героически приведших своих людей к спасению. Вместо этого пришлось, скрипя зубами, повысить их в звании до коммандеров и выплатить всем выжившим в этой экспедиции денежные компенсации.       Разумеется, все рассказы о Туунбаке, сыгравшем роковую роль в гибели экспедиции, были отметены Адмиралтейством, как коллективный бред и помешательство. Правда, признать всех спасённых невменяемыми не было никакой возможности, поэтому правительство просто заказало парочку статей докторам, специализировавшимся на психиатрии, в которых те туманно рассказали о влиянии сильных потрясений на способность людей видеть то, чего не было на самом деле. Так сказать, подстраховались, на случай, если рассказы участников экспедиции Франклина «уйдут в народ».       Леди Джейн мужественно встретила известие о гибели сэра Джона и постаралась сделать всё, чтобы никто не вздумал очернить его имя и уменьшить его заслуги перед родиной. Однако постепенно её энергия стала иссякать. К моменту, когда писалось письмо, леди Джейн заметно сдала и стала вести менее активную общественную жизнь. О том, что её племянница София несколько раз была замечена в обществе сэра Хэйвуда, Росс предпочёл умолчать – откуда ему было знать, что личная жизнь мисс Крейкрофт давно уже не интересует Френсиса.       Коммандер Фицджеймс был повышен в звании до капитана, с чем Росс поздравил его в письме. Было также принято решение о посвящении его, Крозье и капитана Берда в рыцари, но это уже после их успешного возвращения в Англию.       Росс не упомянул в письме, с каким скрипом, недовольством и с какими кислыми минами лорды Адмиралтейства принимали решение подать прошение Её Величеству о посвящении в рыцари «какого-то ирландца». Не упомянул он также, кто настоял на принятии такого решения, заручившись поддержкой лорда Ашбертона, чей племянник, злосчастный сэр Роберт Хэйвуд также получил повышение в звании и вышел в отставку в чине капитана, так до конца и не восстановив психическое здоровье. К нему вернулась способность рассуждать более или менее здраво, но он так и не сумел побороть приступы панического страха, не позволившие ему продолжать службу во флоте Её Величества.       Как бы между прочим Росс сообщал в письме, что во второй раз стал отцом. В апреле нынешнего года Энн родила сына, которого они назвали Френсисом. «Угадай, в честь кого?», - написал Росс. В этом месте у Френсиса сдавило горло и защипало в носу.       Письмо Энн содержало множество милых подробностей из жизни той, кто, как она справедливо полагала, интересовала Френсиса и Джеймса больше всех на свете. На нескольких листах убористым почерком Энн описывала всё, что могла вспомнить про Эмили – милые словечки и шалости, чем она занимается, как ест, о чём рассуждает… С потрясающей прямотой и искренностью Энн писала о том, как скучает Эмили по своим папам. Как не расстаётся с их дагеротипами, устанавливая их на столе во время еды или занятий. Как разговаривает с ними, рассказывает им о том, что её волнует или веселит. Как укладывает их спать вместе с собой. И каких трудов стоило им с мисс Тейлор убедить девочку не кормить изображённых на снимках пап тем же, что есть она сама.       Читая и перечитывая её письмо, оба капитана, суровые мужчины, столько пережившие и повидавшие в жизни, не стыдились слёз, замирая в пароксизме нежности к этому существу, так преданно любящему и помнящему их.       Письмо мисс Тейлор к Джеймсу было очень сдержанным, но при этом не казалось сухим. Оно породило в душе Джеймса не слишком приятное беспокойство. Джеймс понимал, что по возвращении его ждут проблемы, связанные с чувствами, которые мисс Тейлор испытывает к нему. Самым лучшим выходом было бы уволить её, но Эмили явно привязалась к этой женщине, и Джеймс пока не видел выхода из создавшейся ситуации.       Зато в письме мисс Тейлор обнаружились рисунки Эмили и послание, написанное тем же способом, что и записка, которую её отцы столь бережно хранили в течение всей экспедиции. «Папа, я тебе люблю. Приезжай скорее». На рисунках угадывалась попытка изобразить Френсиса и Джеймса, очень условная, но такая милая и трогательная, что у обоих сжимало горло. Как же им хотелось поскорее оказаться дома, чтобы обнять свою кровиночку, своё солнышко, свою родную девочку!       В Лондон им удалось добраться лишь к началу октября. В общей сложности за два года отсутствия экспедиция под командованием Крозье потеряла семерых человек и спасла жизнь двадцати восьми. Это можно было считать успехом. Англия встречала их, как героев. Капитаны сдавали отчёты, списывали на берег людей, давали интервью журналистам, причём Френсис предпочитал свалить эту обязанность на Джеймса, мотивируя тем, что у того «язык лучше подвешен», а сам он может сделать скучным и неинтересным рассказ о самых увлекательных событиях.       Росс приехал в Лондон, как только получил известие о прибытии кораблей. Встреча друзей была поистине радостной.       - Ну слав Богу, вы вернулись, - Росс сиял белозубой улыбкой. – Вы по-настоящему прославили себя. Как же я рад видеть вас живыми и здоровыми! А как будет рада Эмили! Вы себе не представляете, как она скучала по вас!       Как только у Френсиса и Джеймса появился небольшой просвет в свалившихся на них делах, они отправились на кладбище. День был такой же промозглый, серый и унылый, как и тогда, когда они прощались с могилой Шарлотты перед отъездом в Эйлсбери. Могила выглядела ухоженной, но общая обстановка и состояние природы производили мрачное впечатление и будили в душе чувство одиночества, тоски, заброшенности и сиротства. От этого у обоих больно сжалось сердце, словно и Френсис, и Джеймс почувствовали себя виноватыми в том, что оставили милую Лотти так надолго одну-одинёшеньку в этом неприветливом промозглом месте.       - Прости меня, Лотти. Прости, девочка моя… - Френсис склонился над могилой, прикасаясь рукой к надгробию. – Прости, что так надолго оставил тебя здесь одну. Ты ведь знаешь, что спасла нас. Спасла… Спасибо тебе за всё.       Он выпрямился и застыл, низко опустив голову. Джеймс взял его за локоть и тихо сказал:       - Она знает. И не чувствует себя брошенной. Потому что она… всегда с нами. Всегда рядом. И охраняет нас от бед.       Воздух был пропитан влагой. Наверное, поэтому Френсис так и не понял, отчего стало мокрым его лицо – то ли от холодной мороси, плававшей в воздухе и оседавшей на его загрубевшей коже, то ли от слёз, которых он не стыдился, стоя здесь рядом с Джеймсом. «Спасибо тебе, родная, - мысленно обратился он к Шарлотте. – И за Эмили. И за Джеймса. И за твою любовь, которая всегда хранила и будет хранить нас. Спасибо, Лотти…»       С кладбища они уходили с чувством исполненного долга, словно получив благословение от Шарлотты на всю свою последующую жизнь. Теперь оставалось дождаться наконец счастливого дня, когда их обязанности позволят встретиться с той, к кому рвались их сердца в течение долгой разлуки.       Они помчались в Эйлсбери при первой же возможности, как только выдался свободный день в перерыве между навалившимися на них служебными и общественными делами, накупив игрушек и сладостей детям, а также подарков Энн, мисс Тейлор, миссис Мэдисон и даже мисс Нейман, няне Джимми, принимавшей деятельное участие в заботах об Эмили. Разумеется, с вокзала в Эйлсбери они отправились прямиком в поместье Россов.       Был хмурый октябрьский вечер. Стемнело рано. Небо затянуло тучами. Экипаж подкатил к дому Россов в полной темноте. Из окон дома струился мягкий приглушённый свет. Обитатели дома не ведали, какой сюрприз их ожидает – ни Френсис, ни Джеймс не могли знать, в какой день они смогут выкроить время среди навалившихся на них обязанностей. Скорее всего, услыхав звук подъехавшего экипажа, те, кто находился в доме, подумали, что это приехал из Лондона Росс, имевший возможность в любое время возвращаться к семье.       Энн, которая вышла в прихожую вслед за прислугой, открывшей дверь, увидав вошедших, тихонько ахнула и прикрыла рот рукой. Она обернулась в гостиную, видимо, желая восторженно крикнуть тем, кто находился в глубине дома: «Смотрите, кто пришёл!», но подошедший к ней Росс осторожно взял жену за руку и помотал головой:       - Не кричи, Энн. Не надо. Пусть Эми остаётся в детской. Пусть увидит их сама.       Энн закивала, продолжая прикрывать рот рукой. По её щекам заструились слёзы. Френсис подошёл к ней и обнял со словами:       - Ну что же ты плачешь, милая Тот?       Ничего не говоря, Энн крепко прижала его к себе, а после отстранилась и поцеловала в лоб.       - Это я от радости, - сдавленно произнесла она, отпуская Френсиса и обнимая Фицджеймса. – Наконец-то вы приехали. Какое счастье! Ну, идёмте же, идёмте!       Энн торопливо поцеловала мужа и из полутёмной прихожей шагнула в более ярко освещённую гостиную. Мужчины последовали за ней. Буквально с порога их окутала атмосфера тепла и домашнего уюта, всего того, чего они были лишены в течение последних двух лет. Френсис почувствовал, как впервые за всё это время его душа размякла, разомлела от тепла. Впервые за долгие месяцы он перестал ощущать себя капитаном – суровым, жёстким, несущим на плечах груз ответственности за жизни людей. Искоса взглянув на Джеймса, он понял, что с ним происходит приблизительно то же самое. Ноздри Джеймса трепетали, казалось, он ловит окружавший его воздух и не может им надышаться.       Всё в этой гостиной оставалось по-прежнему, именно так, как было тогда, когда они видели её в последний раз. И они испытывали благодарность к Россам за то, что перемены не коснулись их уютного жилища. Сердца Френсиса и Джеймса, бешено колотившиеся в предвкушении встречи с Эмили, наполнились спокойствием и уверенностью. Мужчины вопросительно взглянули на Энн. Та понимающе кивнула и махнула рукой, приглашая их следовать за собой.       Перед комнатой Эмили она остановилась и, тихонько приоткрыв дверь, заглянула внутрь. Мисс Тейлор сидела на краешке дивана. На свободном месте этого дивана Эмили усадила двух кукол, между которыми установила снимки Френсиса и Джеймса, прислонив их к спинке.       - Слушайте внимательно, - обратилась она к ним. – Сейчас мы с мисс Тейлор прочитаем вам сказку.       Говорила Эмили ещё не совсем чётко, но вполне понятно. Интонация, с которой она обращалась к куклам и портретам отцов, вызвала у мужчин такое умиление, что сдавило горло. Пожалуй, сейчас они не смогли бы издать ни звука даже под страхом смерти.       Мисс Тейлор подняла глаза на тихий звук открывающейся двери и замерла с полуоткрытым ртом, заметив за спиной у Энн две мужские фигуры в форме офицеров флота Её Величества. Энн предупредила её возглас, приложив палец ко рту. Глаза мисс Тейлор радостно вспыхнули, и она часто-часто закивала головой, переведя взгляд на ничего не подозревавшую Эмили.       Стоя спиной к двери, девочка вопросительно посмотрела на няню:       - Мисс Тейлор?       Заметив, что та смотрит широко раскрытыми, полными слёз глазами куда-то за её спину, Эмили резко повернулась и уставилась на вошедших.       Френсис и Джеймс сделали шаг ей навстречу, не в силах издать ни звука. Они молча смотрели на ребёнка, замершего перед ними с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, в которых мимолётный испуг сменялся непониманием, недоверием и внезапно вспыхнувшей радостью. Эмили сделала несколько нетвёрдых шажков им навстречу и застыла на месте с таким выражением лица, от которых два взрослых суровых мужчины едва не разрыдались в голос.       Эмили переводила взгляд с одного на другого, словно боясь поверить своему счастью. Джеймс и Френсис замерли, не в силах пошевелиться. Казалось, каждый из них не решается сделать шаг навстречу ребёнку. Они словно ждали, к кому первому подойдёт их дочь.       - Папы? – прошептала Эмили срывающимся голосом.       Это короткое слово будто освободило обоих от сковавшего их заклятия. Френсис с Джеймсом одновременно бросились навстречу Эми, которая тоже рванулась к ним и одновременно обвила ручонками их шеи, когда оба нагнулись к ней, чтобы подхватить на руки и сжать в объятиях. Они целовали её круглые розовые щёчки, вдыхали исходивший от неё изумительный детский запах, гладили по голове… А Эмили повторяла всё громче, всё радостнее, всё восторженней:       - Папы… Папы! Папы приехали!       На шум из соседней комнаты примчался Джимми со своей няней. Он с радостным удивлением наблюдал за происходящим, пока женщины улыбались и вытирали катившиеся из глаз слёзы.       А потом наступило время раздачи гостинцев и подарков. Женщины были растроганы, дети радостно возбуждены. Эмили в порядке исключения разрешили присутствовать за ужином вместе со взрослыми, и она оценила оказанную ей милость. Девочка чинно сидела на коленях то у Френсиса, то у Джеймса, время от времени потихоньку перебираясь от одного к другому. Она не вмешивалась в разговоры взрослых, внимательно прислушиваясь к тому, что говорят её отцы. Кажется, она впитывала их голоса, наслаждаясь их звуками, словно черпала в них какую-то ей одной понятную силу.       Когда Френсис понёс её, полусонную, в кроватку, Джеймс отправился вместе с ними. Эмили изо всех сил сомкнула руки у Френсиса на шее и тихонько спросила:       - Ты больше не уедешь?       Френсис виновато вздохнул.       - Мне придётся ещё уехать. И папе придётся.       Услыхав это, Эмили судорожно уцепилась за его шею и расплакалась в голос, горько и безутешно. Френсис беспомощно взглянул на шедшего рядом Джеймса. Они остановились перед входом в детскую Джеймс погладил Эми по голове и сказал:       - Не плачь, доченька. Мы уедем недалеко. Не так далеко, как раньше. И сможем приезжать к тебе, как сегодня. А потом… Совсем скоро мы приедем насовсем. И всегда будем вместе. Правда, Френсис?       - Конечно, правда. Будем жить в нашем доме и никогда не расставаться, - подтвердил Френсис, заходя в детскую, дверь которой открыл перед ним Джеймс.       - И мисс Тейлор? – спросила Эмили сонным голосом.       Мужчины переглянулись.       - И мисс Тейлор, - подтвердил Френсис.       Он поставил Эмили на кровать и какое-то время стоял, обнявшись с нею – девочка ни за что не хотела отпускать руки, которыми обвивала его шею. В конце концов им с Джеймсом удалось уговорить её переодеться в ночную рубашку и улечься в кроватку взамен на обещание, что они оба останутся тут, рядом с ней и расскажут ей сказку про «Атику».       - Про Арктику? – уточнил Джеймс.       - Да. Про Атику. Как вы там были.       Джеймс с Френсисом переглянулись.       - Ну, тогда закрывай глаза и слушай, - улыбнулся Джеймс. - В Арктике очень-очень холодно. Там много-много льда и снега…       Джеймс и Френсис смогли выполнить своё обещание к концу ноября. К тому времени все отчёты были сданы, все дела закончены, и они были списаны на берег в ожидании момента, когда их услуги вновь понадобятся Адмиралтейству. Миссис Мэдисон, казалось, помолодела от счастья, когда дом, в котором она провела столько одиноких дней, вновь наполнился топотом, шумом и человеческими голосами. Старая экономка истосковалась и по своим хозяевам, и по крестнице, которую видела очень редко в продолжении тех лет, когда Эмили жила у Россов. Теперь миссис Мэдисон воспрянула духом, вновь почувствовав себя нужной и востребованной. В ней как будто пробудились новые силы, которые, казалось, стали покидать её, пока ей не за кем было ухаживать и не о ком заботиться.       Нарушить обещание, данное Эмили и на несколько дней покинуть её, мужчинам довелось накануне Рождества, ради посещения торжественной церемонии посвящения их в рыцари. Церемония проходила в Букингемском дворце в присутствии Её Величества королевы Виктории, что, впрочем, не вызвало у Френсиса особого пиетета. Он отнёсся к своему посвящению в рыцари, будто к шутке, к которой никак невозможно привыкнуть и принять всерьёз.       - Ну какой из меня, к чёрту, рыцарь? - говорил он Джеймсу накануне церемонии, примеряя специально сшитый для неё парадный мундир. – Ты взгляни на мою ирландскую рожу. Вот ты – совсем другое дело…       Впрочем, в душе Френсис понимал, что он заслужил всё это – своим упорством, умом, отвагой, всей своей прошлой жизнью. И лишь бытующий в обществе стереотип не позволял ему признать это. «Сэр Френсис Крозье» - звучит совсем неплохо.       Джеймс, который зачастую почти дословно умел читать его мысли, ответил:       - А по-моему, кому ещё, как не тебе жаловать рыцарство? Кто из ныне живущих, не считая Росса, достоин этого звания? И вообще, «сэр Френсис Крозье» звучит гораздо благозвучнее, чем «сэр Джеймс Фицджеймс». С моим именем любой титул будет отдавать бастардом…       - Прекрати.       Френсис подошёл к нему вплотную и заглянул в глаза.       - Прекрати. Плевать, как звучит твоё имя. Ты прославил его. И достоин рыцарского звания.       - Тогда и ты прекрати. Мы оба его достойны – и мы его получим, в противном случае, как тогда верить в справедливость?       - Где ты видел справедливость в этой жизни? – Френсис обнял Джеймса и крепко прижал к себе.       - Видел. У меня есть ты. Разве это не справедливо?       - Хм. Справедливо.       - Вот и не гневи Бога. Получай своё рыцарское звание и меня в качестве твоего верного пажа в придачу.       Френсис привстал на цыпочки и крепко поцеловал Джеймса в губы. Джеймс положил руки ему на плечи, украшенные золотыми эполетами.       - Какой же ты у меня красавец, - серьёзно произнёс он, глядя Френсису в глаза. – Тебе так идёт эта форма!       - Что уж тогда говорить о тебе, - воскликнул Френсис. – Ты в форме просто неотразим. На балу в Адмиралтействе все дамы будут у твоих ног.       Глаза Джеймса весело заискрились.       - А ты? Ты будешь у моих ног?       - Только после бала. А до этого я намерен ревновать тебя. Страшно. До умопомрачения.       - Спасибо, - Джеймс взял его лицо в ладони и внимательно заглянул в серо-зелёные глаза, смотревшие на него с лёгкой усмешкой. – Ревнуй меня. Очень тебя прошу.       - Ты дашь мне повод? – Френсис искоса посмотрел на него.       - Нет. Но ты его придумай, ладно? Придумай – и ревнуй.       - Пожалуй, я смогу это устроить. Совсем нетрудно ревновать такого красавца к любому, кто окажется в радиусе трёх шагов от тебя.       Джеймс наклонился и впился в губы Френсиса, терзая их долгим страстным поцелуем. Отдышавшись после него, Френсис произнёс, словно продолжая какую-то невысказанную мысль:       - Во всяком случае, я рад, что моя дочь будет считаться леди. Хоть и не леди Крозье, но всё же… Наверное, так даже лучше. Никто не станет колоть ей глаза её ирландским происхождением.       После торжественной, чопорной, пышной и пафосной церемонии посвящения в рыцари её виновники направились в Адмиралтейство, дававшее бал в их честь. Собрание было многолюдным – лорды Адмиралтейства и его многочисленные сотрудники с жёнами и взрослыми детьми, все офицеры с «Энтерпрайза» и «Инвестигейтора», а также новоиспечённые коммандеры Литтл и Левесконт, доктор Гарри Гудсир, сэр Джеймс Кларк Росс с супругой и его дядя сэр Джон Росс, сын покойного старика Барроу… Собрание почтил своим присутствием сэр Уильям Бэринг, лорд Ашбертон, главный казначей в правительстве сэра Роберта Пиля и дядя печально известного капитана Хэйвуда, разумеется, тоже присутствовавшего на балу.       Леди Джейн Франклин также почтила собрание своим присутствием. Прошло уже больше года с момента, когда она получила печальное известие о смерти мужа, траур по нему закончился, однако в скромном наряде леди Франклин всё ещё присутствовали детали из чёрной ткани. Она согласилась посетить это мероприятие исключительно ради того, чтобы выразить благодарность людям, спасшим остатки экспедиции её несчастного супруга. Такова была официальная версия. Неофициальная же заключалась в том, что об этом выходе в свет её очень просила племянница, мисс София Крэйкрофт, желавшая показаться на людях после годового траура в сопровождении сэра Роберта Хэйвуда, от которого со дня на день ожидала официального предложения руки и сердца – в обществе это считали делом решённым.       Проходя с ним под руку мимо стоявшего в сторонке Крозье, беседовавшего с Джоном Россом, София остановилась и с безмятежной улыбкой обратилась к новоиспечённому рыцарю:       - Добрый вечер, Френсис. Поздравляю вас – вы наконец добились успеха.       - Я тоже поздравляю вас, мисс Крэйкрофт. Кажется, вы тоже добились того, чего хотели. Капитан Хэйвуд… - Крозье слегка склонил голову в его сторону. – Как ваше здоровье?       - Благодарю вас, капитан Крозье, - судя по внешнему виду, Хэйвуд уже успел оправиться от пережитых потрясений. Кажется, к нему успел вернуться его прежний апломб. – Со мной всё в порядке. За что я вам искренне признателен. Хотя, был бы ещё более признателен, если бы вы всё-таки приняли участие в нашей злосчастной экспедиции – возможно, тогда она стала бы менее злосчастной.       - Видимо, судьба хранит тех, кто не пытается её обмануть, - Крозье буравил взглядом Хэйвуда, не обращая внимания на недовольное личико стоявшей рядом Софии. – И не отнимает у других то, что им принадлежит по праву. Очевидно, эта дама решила воздать вам по достоинству, предоставив возможность насладиться властью при полном отсутствии полярного опыта, как своего собственного, так и моего. Вы думали, что, отправляясь в экспедицию, поймали удачу за хвост. Причём, не просто поймали, а вырвали её из рук того, кому она принадлежала по праву. За это судьба посмеялась над вами. Потому что никто не знает наперёд, что обернётся удачей, а что – поражением. Вы хотели славы – вы её получили. Видимо, для этого Провидению было нужно отстранить меня от экспедиции. Чтобы не мешать вам зарабатывать вашу славу.       - Капитан Хэйвуд проявил героизм, выводя остатки экспедиции из того ада, в котором они все очутились! – возмущённо воскликнула София, испепеляя Крозье гневным взглядом.       Джон Росс, явно забавлявшийся происходящим, спросил:       - Капитан Хэйвуд. А зачем вы подстрелили беднягу Фицджеймса? Чтобы он не мешал вам и дальше в одиночку выводить экспедицию «из того ада, в котором они все очутились»? – спросил он, подражая интонациям Софии. – Не хотели делиться с ним славой спасателя? Или спасителя…       - Это было временное помрачение рассудка, - воскликнул Хэйвуд. – Не удивительно в тех условиях. Знали бы вы, что нам пришлось пережить!       - Я в своё время пережил достаточно. Слава Богу, у меня за плечами не одна полярная экспедиция, - хмыкнул Росс. – Но что-то я не припомню, чтобы стрелял в своих.       - В любом случае, вы живы, здоровы, чего не скажешь о большинстве членов экспедиции сэра Джона, - сказал Крозье. – Вы стали известным человеком. И не обделены женским вниманием. Не так уж плохо, согласитесь.       София поджала губы. Ей ужасно не нравилось, как Френсис позволяет себе разговаривать с её избранником. Он явно презирал сэра Хэйвуда, словно пытался уязвить Софию, подчёркивая, насколько жалок её выбор.       - Френсис, - она удивлённо приподняла бровь. – Я поняла, чего мне недостаёт в вашем облике. Где же традиционный стакан с виски в вашей руке?       - Виноват, - Френсис развёл руками. – Мне пришлось отказаться от этой пагубной привычки. Сожалею, если этим разочаровал вас.       - Ну что вы. Я так рада за вас. Надеюсь, теперь, когда вы стали рыцарем и избавились от пьянства, вы сумеете встретить достойную вас женщину и устроить, наконец, свою личную жизнь.       В тоне, каким это было сказано, слышался явный намёк: «И больше никогда не станете докучать мне своей любовью».       - Мисс Крэйкрофт. Теперь, когда я бросил пить, стало очевидным, что жениться мне не стоит вовсе. Меня полностью устраивает моё холостое положение. Я вижу в нём массу преимуществ.       - Вам виднее, - она пожала плечиком и по-хозяйски взяла Хэйвуда под руку. – Пойдёмте, Роберт, а то тётушка будет обеспокоена моим отсутствием.       - Моё почтение леди Джейн, - Крозье дёрнул головой, вытягиваясь в струнку.       - О, женщины, - усмехнулся сэр Джон Росс. – Всегда-то им нужно опекать какого-нибудь бедолагу. Особенно, если он из хорошей семьи и у него достаточно денег.       Френсис с Россом вернулись в бальный зал, где гремел оркестр и пары кружились в вихре вальса. Они подошли к Джеймсу Россу и его жене.       - Вы не видели Джеймса? – поинтересовался Крозье.       - Да вон он, кружит голову какой-то юной леди, - улыбнулся Джеймс Росс, указывая в сторону танцующих.       Френсис нашёл среди вальсирующих пар высокую статную фигуру Джеймса. Тот был великолепен в новом парадном мундире, с рядами сияющих пуговиц и с золотыми эполетами на плечах. Кружившая с ним рядом барышня в сиреневом платье млела, неотрывно глядя на него влюблёнными глазами. И, хотя Френсис знал, что у него нет ни малейшего повода усомниться в верности Джеймса, он всё равно невольно ощутил укол ревности в сердце. «Ревнуй меня», - вспомнил Френсис его горячую просьбу. «Обязательно буду», - мысленно ответил он.       - Фрэнк, - услышал он у себя над ухом голос Энн. – Ты не хочешь пригласить меня на танец?       - Боюсь, что я уже слишком стар для этого, - вздохнул Френсис. – Да и разучился давно.       - Да полно, стар! – воскликнул Джеймс Росс. – Я помню, как ты отплясывал в Хобарте!       - Так это когда было! – ответил Френсис. – Я был молод. И потом… Мы только-только вернулись в цивилизованные места после экспедиции. Хотелось чего-то такого… Как у всех нормальных людей.       - И, главное, тогда было с кем… - с намёком протянул Джеймс.       Френсис мрачно зыркнул на него. Напоминание о его активных ухаживаниях за мисс Крейкрофт сейчас казалось особенно неприятным. В этот момент сама София пронеслась мимо них в танце, обнимаемая капитаном Хэйвудом. Какая-то мальчишеская бесшабашная злость овладела Френсисом.       - Прошу вас, Энн, - он протянул руку жене друга и решительно вывел её в круг танцующих.       Музыка подхватила их и понесла вперёд – всё дальше, дальше… Френсис с удивлением отметил, что ноги его помнят все движения, ему не нужно думать, что и как делать – тело само выполняет всё, что выучило когда-то давно и надолго вычеркнуло из памяти за ненадобностью.       Внезапно он помрачнел.       - Что, Фрэнк? – участливо спросила тут же заметившая это Энн.       - Я подумал… Мне ни разу в жизни не довелось танцевать с Шарлоттой, - с трудом выговорил он.       - Тогда представь себе это, - тут же отозвалась Энн. – Прикрой глаза и представь, что танцуешь с ней.       - А… так можно? – нерешительно спросил он.       - Конечно, можно. Если это не претит тебе. Представь, что её душа ненадолго вселилась в моё тело.       Френсис прикрыл глаза. Его рука лежала на талии Энн Росс, а воображение рисовало, что он кружит в вихре вальса Шарлотту, милую Лотти, с которой уносится всё дальше и выше в заоблачные дали.       Музыка смолкла так внезапно, что Френсис вздрогнул, возвращаясь в реальный мир.       - Спасибо, Тот, - шепнул он, встретив ласковый озабоченный взгляд Энн. – Это было…- он сглотнул.       - Всё хорошо, Фрэнк. Тебе спасибо. Ты – великолепный танцор.       К ним подошёл раскрасневшийся Джеймс с бокалом шампанского в руке.       - Фрэнк, - воскликнул он. – Я и не знал, что ты так замечательно танцуешь!       - Не одному же тебе все блага этого мира, - проворчал Френсис.       - Господи, если бы я только мог! – горячо прошептал Джеймс ему на ухо. – С каким удовольствием я бы пригласил тебя на танец!       - Можешь попробовать дома, - так же тихо ответил Френсис.       - Дома неинтересно, - поморщился Джеймс. – Если бы здесь, в этом зале, чтобы кружить и кружить тебя посреди музыки и блеска!       - Тогда танцуй, с кем хочешь, - ответил Френсис. – И представляй, что делаешь это со мной. Воображение у тебя богатое, так что…       - Прекрасный совет! – воскликнул Джеймс. – Я так и сделаю.       Они и Россы заночевали в гостинице и вернулись домой на следующий день. А вечером наступил Рождественский сочельник – тихий семейный праздник с налётом покоя и волшебства, когда даже взрослые немного верят в сказку. Вечер, в который все были счастливы – потому что провели его вместе, согревая друг друга нежностью, любовью и теплом своих сердец. Любовь – такая разная и многогранная – жила в их уютном доме, где каждый чувствовал себя нужным, необходимым, тем, без кого невозможно счастье остальных. И даже мисс Тейлор не вносила диссонанс в их семью, сумев подчинить свои желания интересам тех, к кому привязалась всей душой.       Когда Френсис и Джеймс окончательно вернулись домой, завершив дела экспедиции, присутствие мисс Тейлор ощущалось обоими, как нечто лишнее и инородное, тревожное и напрягающее. Несмотря на то, что девушка вела себя крайне сдержанно и ничем не выдавала чувств, которые, несомненно, продолжала испытывать к коммандеру, вернее, теперь уже капитану Фицджеймсу, чувства эти всё равно присутствовали, словно незримо витали в воздухе. Ни Джеймс, ни Френсис не могли забыть об их наличии и ощущали их каждой клеточкой кожи, каждым напряжённым нервом. От этого напряжения всем было неуютно, включая саму мисс Тейлор. Это чувствовала даже Эми. Когда её обожаемая няня находилась в обществе одного или обоих её не менее обожаемых пап, Эми затихала и настороженно вглядывалась в лица взрослых, пытаясь уловить, что же такого тревожного и неприятного происходит между ними.       - Джейми, - сказал Френсис однажды вечером, когда они с Джеймсом остались одни. – С этим надо что-то делать. Так больше продолжаться не может. Не знаю, как ты, а я дома чувствую себя, будто не дома.       - Я тоже, - вздохнул Джеймс. – Но что? Что мы можем сделать? Уволить её? Но она – прекрасная няня. И Эми так привязана к ней.       - Ну, не знаю… Может, попробовать ещё раз поговорить с ней?       - А что я ей скажу? Она ведёт себя безупречно. Ни словом, ни намёком не упоминает о своих чувствах. Просто они у неё есть – и это ощущается постоянно. Я же не могу заставить её перестать чувствовать. Никто не в силах сделать это.       - И всё же… Может быть, она продолжает надеяться и имеет на тебя какие-то виды?       - Наверняка. Ты же знаешь – надежда всегда живёт в сердце, даже если для неё нет никаких оснований.       - Вот именно поэтому мы все и пребываем в таком напряжении, - резюмировал Френсис. – Вот миссис Мэдисон. Она ведь любит меня. Но не питает по отношению ко мне никаких надежд, поэтому от её чувств нет ни малейшего беспокойства. Если бы и мисс Тейлор смогла так же смириться с неизбежным…       - Хорошо, Фрэнк. Я попытаюсь поговорить с ней, - Джеймс тяжело вздохнул, представив себе этот разговор. – Но если ничего не выйдет? Что мы будем делать?       Френсис неопределённо пожал плечами. Он бы давно уже с радостью уволил мисс Тейлор, но благо Эмили было для него дороже собственного душевного спокойствия. Оставалось лишь надеяться на красноречие, обаяние и умение Джеймса убеждать собеседника, даже если им оказывалась влюблённая в него по уши девушка.       Джеймс не стал откладывать в долгий ящик этот непростой разговор. Утром после завтрака они с Френсисом зашли в детскую, где мисс Тейлор сидела на полу рядом с Эмили и с увлечением помогала строить ей башню из кубиков. Увидав вошедших, девушка проворно вскочила на ноги и присела в неглубоком реверансе.       - Мисс Тейлор, будьте добры, пройдите ко мне в комнату, - произнёс Джеймс деревянным голосом, в котором ощущалось несвойственное ему напряжение. – Френсис побудет с Эмили.       - Да, сэр, - с готовностью отозвалась няня, пытаясь скрыть тревогу.       Эмили перестала играть и смотрела на Джеймса широко распахнутыми карими глазами. «Слава Богу, хоть глаза у неё твои! – говорил Френсис, заметивший, как менялся их цвет с течением времени. – Хоть какое-то доказательство твоей причастности к её рождению!» Впрочем, глаза дела не меняли - во всём остальном Эми по-прежнему оставалась маленькой копией Крозье.       Джеймс склонился над девочкой и поцеловал её в макушку.       - Поиграешь с крёстным, зайчонок? Папе нужно поговорить с мисс Тейлор.       - Да, - серьёзно кивнула Эми и повернулась к Френсису: - Садись, папа.       Несмотря на то, что все, включая самого Френсиса, называли его «крёстным», Эмили упорно продолжала обращаться к нему «папа», и его сердце всякий раз таяло от нежности и благодарности, когда он слышал это обращение.       Френсис без разговоров опустился на пол рядом с дочерью и погрузился в мир замков и башен, сооружаемых из деревянных кубиков, что позволило ему отвлечься и напрочь забыть о предстоящем Джеймсу разговоре, столь важном для спокойствия и благополучия их семьи.       Джеймс распахнул перед няней дверь и, пропустив её вперёд, бросил притворно-отчаянный взгляд на Френсиса, пытаясь превратить в шутку напряжение, которое оба испытывали сейчас. Френсис ободряюще улыбнулся ему и кивнул напоследок.       Джеймс первым поднялся по лестнице, подошёл к своей комнате и, распахнув дверь, вновь пропустил мисс Тейлор вперёд. Та вошла и робко остановилась у двери, ожидая его распоряжений.       - Присаживайтесь, мисс Тейлор, - Джеймс указал ей на кресло у камина, разворачивая стоявший у письменного стола стул.       Дженнифер молча примостилась на краешке кресла и сложила руки на коленях, не смея поднять глаз на Джеймса, который уселся на стул неподалёку от неё. Джеймс покусывал нижнюю губу, что в данном случае служило признаком его волнения. Наконец, набравшись решимости, он сказал:       - Мисс Тейлор. Мне хотелось бы коснуться в нашем разговоре очень деликатной темы. Я заранее прошу у вас прощения, если эта тема затронет чувства, о которых вы бы предпочли умолчать. Однако я надеюсь на максимальную искренность и откровенность с вашей стороны, потому что именно от этого будет зависеть успех предпринятой мной попытки. Поверьте, я начинаю этот разговор не из любопытства, тем более, не из желания как-то оскорбить или унизить вас. Просто все мы чувствуем, что назрела потребность обсудить… некоторые аспекты нашей совместной жизни под крышей этого дома. Не так ли?       - Да, - кивнула мисс Тейлор. Она неожиданно подняла голову и взглянула Джеймсу прямо в глаза. – Я готова ответить на ваши вопросы с максимальной откровенностью… на которую буду способна.       Её лицо было бледным, в глазах горел решительный огонёк. Стиснутые на коленях руки выдавали крайнее волнение, которое Дженнифер пыталась подавить нечеловеческим усилием воли.       - В таком случае я постараюсь говорить прямо. Обойдёмся без намёков – это поможет нам сократить время разговора, которого, несомненно, мы оба предпочли бы избежать.       Джеймс остановился на несколько секунд и продолжил:       - Мисс Тейлор. Вы, как я понимаю, продолжаете испытывать ко мне чувства, о которых говорили перед моим отъездом в экспедицию?       - Да, - еле слышно пролепетала Дженнифер, низко опуская голову.       - И, я надеюсь, вы понимаете, что эти чувства вносят некоторый диссонанс в нашу обычную жизнь? – Джеймсу было жаль девушку. Говоря с ней так, он чувствовал себя скотиной. Но спокойствие Френсиса, спокойствие их семьи было для него важнее.       - Но… Я ведь не говорю о своих чувствах, - воскликнула мисс Тейлор. – Я не демонстрирую их, я держу их глубоко в себе… - на её бледных щеках проступили красные пятна.       - Да. Но эти чувства есть. Они словно разлиты в воздухе и постоянно ощущаются всеми нами, не так ли?       Дженнифер кивнула.       - Простите меня, сэр. Я… я не хотела… не хочу этого.       - Мисс Тейлор. Поймите. Я вас ни в чём не обвиняю. Я только хочу, чтобы в нашем доме воцарился покой. Пока что мы все ощущаем смутное беспокойство и тревогу. Вы – от своей влюблённости, я – оттого, что чувствую себя скотиной из-за невозможности ответить на ваши чувства. Прочие обитатели дома так же ощущают эту нервозность, отчего мы все испытываем напряжение. Мне бы хотелось изменить это положение вещей.       - Но как? – Дженнифер вскинула на Джеймса взгляд, в котором угадывались подступающие слёзы, и тут же вновь потупилась, стискивая руки на коленях.       - Мисс Тейлор. Я понимаю, что сердцу не прикажешь. И, чем больше вы будете пытаться заглушить в себе ваши чувства, тем с большей силой они будут рваться наружу. Я предлагаю вам принять их, как данность и смириться с тем, что они останутся без ответа. Когда вы это поймёте и оставите надежду, всем сразу станет легче. Я знаю, это звучит жестоко. Но я не могу ответить на ваши чувства из жалости и изобразить любовь там, где её на самом деле нет и не будет.       Дженнифер, поникшая в кресле, при этих словах резко выпрямилась, как от удара, вздёрнула подбородок и бросила на Джеймса пронзительный взгляд:       - Разве я требую, чтобы вы притворялись? Я понимаю, что глупо и отвратительно выпрашивать любовь там, где её нет. Но… Разве я так поступаю? Разве я… вымаливаю у вас любовь?       - Нет, - Джеймс медленно покачал головой. – Но создаётся ощущение, что именно так и есть. Потому что вы в душе надеетесь, что всё может перемениться. И я как раз хочу внушить вам мысль, что ничего не переменится. Оставьте эту надежду – и всё наладится. Я перестану чувствовать себя вашим должником. Исчезнет напряжение. И в нашем доме воцарится покой.       - Я… Я не уверена, что смогу. Но я… постараюсь. Я приложу максимум усилий…       Дженнифер вновь поникла и опустила голову.       - Видите ли, мисс Тейлор. Эмили очень привязалась к вам. И нам бы не хотелось разлучать её с вами. Как няня вы нас полностью устраиваете. Насколько я понял, ваше образование и воспитание позволят вам в дальнейшем продолжить работу с моей дочерью в качестве гувернантки. Но это возможно лишь при условии, о котором я вам сейчас сказал. Если вы не сумеете избавиться от мысли, что когда-нибудь вам удастся добиться моей… любви… Нам придётся расстаться с вами, как бы ни прискорбно это было для всех нас, особенно для Эмили.       - Я всё понимаю, сэр, - прошептала Дженнифер. – Я понимаю, насколько дерзко и неприлично с моей стороны думать о том, что между нами что-то возможно. Думаю, теперь, когда вас посвятят в рыцари, мне будет легче избавиться от этой… этой мысли и…       Джеймс хотел прервать её, воскликнув: «Да при чём здесь это?! Если бы я любил вас, это никогда бы не стало препятствием!» Но одёрнул себя, рассудив, что лучше остаться в её сознании напыщенной скотиной и не отнимать у неё стимул к избавлению от ненужных надежд. Он переживёт, если всем из-за этого станет легче.       - Скажу вам по секрету, - Джеймс заговорил более доверительным тоном, - хотя, это, наверное, ни для кого не секрет, в том числе и для вас… Миссис Мэдисон тоже не избежала вашей участи. Она испытывает нежные чувства… к капитану Крозье. При этом чувства её не вносят напряжения, а наоборот, делают атмосферу в доме более тёплой и… благостной. Миссис Мэдисон сумела стать добрым духом нашего дома. Если вам удастся сделать то же самое – это будет идеальный вариант. Если вы хотите стать членом нашей странной семьи…       - Я… Да, очень хочу! Я попробую. Я сделаю всё, что от меня зависит…       - Благодарю вас за понимание, мисс Тейлор. И простите меня, что довёл вас до слёз.       - Нет-нет, ком… капитан Фицджеймс. Вы тут ни при чём. Я сама во всём виновата! Я очень хочу стать членом вашей семьи. И перестать быть источником напряжения в вашем доме. И я сделаю для этого всё возможное. И даже невозможное…       - Ну-ну, мисс Тейлор. Не надо невозможного. Думаю, у вас всё получится. У нас с вами всё получится. А теперь приведите себя в порядок. А я пока займусь Эмили. Думаю, уже пора выручать Френсиса из её маленьких цепких ручек.       - Да-да, капитан Фицджеймс. Спасибо вам. Я…       Мисс Тейлор вскочила на ноги и, поспешно присев, бросилась к двери. Джеймс выдохнул и вытер пот со лба. Разговор получился и впрямь трудным. Зато последствия его оказались весьма благотворными для всех обитателей дома. Тревожный дух ожидания, неопределённости и беспокойства вскоре стал ослабевать. Через пару недель Френсис полностью перестал воспринимать мисс Тейлор как угрозу своему спокойствию. Атмосфера их дома постепенно становилась мирной и благостной, исцеляя сердца, требовавшие исцеления и давая всем ощущение защищённости от житейских бурь.       Спокойствие в доме нарушалось лишь редкими болезнями Эмили, не избежавшей детских простуд. Впрочем, болезни эти были действительно редкими и протекали достаточно легко, однако отцы не могли воспринимать их с должным спокойствием и всегда потихоньку сходили с ума, если у Эми случался жар или кашель. Слишком ярким оставалось воспоминание о том, как умерла её мать, слишком силён был страх потерять это дорогое для них существо.       Эмили подрастала и, чем дальше, тем больше удивляла окружающих своими суждениями и умозаключениями. Ей было четыре, когда она заявила Джеймсу:       - Папа, когда я вырасту, я на тебе женюсь.       Джеймс улыбнулся, но ответил вполне серьёзно:       - Во-первых, леди не женятся. Леди выходят замуж. А во-вторых, нельзя выходить замуж за своего отца. Или за другого родственника. Для этого нужно выбрать совершенно постороннего мужчину.       Этот ответ несказанно огорчил Эмили. Немного подумав, она задала следующий вопрос:       - И за папу Фрэнка нельзя?       Несмотря на все старания окружающих, Эмили упорно звала Френсиса папой наравне с Джеймсом. Разговор происходил в присутствии мисс Тейлор, явно смущённой таким оборотом дела.       - Ну-у-у… Теоретически… Наверное, за крёстного отца тоже нельзя. Хоть вы и не являетесь кровными родственниками.       Мисс Тейлор бросила на Джеймса быстрый взгляд и опустила глаза. Щёки её порозовели, но она предпочла не вмешиваться в этот разговор.       - Почему? – обиженно вскрикнула Эмили. – Я хочу жить с вами вместе, когда вырасту! С тобой нельзя. Тогда я буду жить с папой Фрэнком.       - Думаю, когда ты вырастешь, я буду уже совсем старым. И ты сама не захочешь жить со мной.       - Захочу! – Эмили топнула ножкой, готовая вот-вот расплакаться. – Ты хороший. Я тебя люблю. Почему ты не хочешь жениться со мной?       - Я тоже тебя люблю. Мы оба тебя любим, - Френсис усадил покрасневшую расстроенную Эмили к себе на колени. – Давай договоримся так. Сначала ты вырастешь совсем большая, а потом мы решим, за кого ты выйдешь замуж. Ладно?       - Ладно, - Эмили надулась и засопела. После короткого раздумья она произнесла: - Если мне нельзя жениться с папой… Тогда пусть он поженится на мисс Тейлор. Она хорошая.       Щёки Дженнифер стали пунцовыми.       - Сэр, - пролепетала она. – Я не учила её этому, поверьте! Я не знаю, откуда она…       Из глаз Дженнифер брызнули слёзы.       - Успокойтесь, мисс Тейлор. Я вас ни в чём не виню. У детей бывают всякие фантазии. Сейчас мы с Эми разберёмся в них. Правда, дочь?       Он подошёл к Френсису, державшему Эми на коленях и уселся рядом.       - Ты хочешь, чтоб я женился на мисс Тейлор? – спросил он ласково.       - Да, - кивнула Эми.       - Почему?       - Она хорошая. Я хочу, чтобы она всегда жила с нами.       - Но ведь она и так живёт с нами.       - Я хочу, чтобы она тебя любила так же, как и меня.       - Понимаешь, бусинка, - Джеймс говорил с ней, как со взрослой. – Нельзя никого насильно заставить любить. Так не бывает: ты захотела, чтобы кто-то кого-то полюбил – и это случается. Мы с мисс Тейлор очень… уважаем друг друга… Но этого недостаточно, чтобы пожениться. Понимаешь?       Эмили серьёзно посмотрела на отца.       - Ты не хочешь жениться, потому что папа Фрэнк будет скучать? А я ещё маленькая и не могу на нём по… выйти замуж? – спросила она, заглядывая Джеймсу в глаза.       Мужчины переглянулись.       - Можно и так сказать, - усмехнулся Джеймс.       Френсис в это время сидел, покрывшись испариной, не в силах издать ни звука. Правду говорят, что устами младенца глаголет истина. Как чётко она попала прямо в точку! Лишь бы мисс Тейлор не восприняла эти слова всерьёз.       - Давай договоримся, - Джеймс забрал к себе Эмили из рук Френсиса. - Сначала ты вырастешь, определишься, за кого выйдешь замуж, а уж потом решишь вопрос с моей женитьбой. Договорились?       - Договорились, - кивнула Эмили и обняла Джеймса за шею.- А если я захочу жить с вами, когда вырасту? Вы меня не отдадите замуж?       - Обещаю тебе, - усмехнулся Джеймс, - что мы никому не отдадим тебя замуж, если ты сама этого не захочешь.       После того, как мисс Тейлор увела Эмили из гостиной, где происходил этот разговор, Френсис тяжело выдохнул и вытер пот со лба.       - Не думал я, что разговоры с маленькими детьми могут быть такими трудными.       - И это ей всего четыре, - усмехнулся Джеймс. – Представляешь, что будет дальше?       - Страшно подумать, - медленно произнёс Френсис. – Ты уверен, что это не мисс Тейлор подучила её?       - Думаю, нет. Мисс Тейлор, кажется, смирилась со своей участью.       - Дай-то Бог, - в задумчивости пробормотал Френсис.       - Эх, какая невеста подрастает! – Джеймс весело тряхнул кудрями. – Леди Эмили-Энн Фицджеймс, дочь капитана с неплохим приданым. Фрэнк, я бы на твоём месте всерьёз задумался над предложением этой юной леди.       Джеймс уже откровенно похохатывал, глядя на всё ещё мрачную физиономию Френсиса, у которого, впрочем, морщины на лбу постепенно разглаживались.       - Если учесть, что её деньги – это деньги из моего кошелька, я в материальном плане от этого брака ничего не выигрываю, - хмыкнул он.       - Ах ты меркантильный старый хрыч! – воскликнул Джеймс. – Охотник за приданым! Невыгодно ему, видите ли! Да любой бы с радостью ухватился за такую возможность!       - Любой, у кого нет такого сокровища, которое есть у меня. Джеймса Фицджеймса я не променяю ни на какое приданое.       Джеймс остановился перед Френсисом, притянул его к себе и заглянул в глаза.       - Ни на какое?       - Не-а, - коротко промычал Френсис, качнув головой.       Джеймс прижался к нему всем телом.       - И я, - выдохнул он, припадая губами к губам Френсиса.       Разговоры о капитале Эмили имели под собой реальную почву. Деньги, полученные Френсисом и Джеймсом в качестве вознаграждения за удачную экспедицию, позволили им полностью вернуть долг Уильяму, а оставшуюся часть положить в банк на имя Эмили, что делало её весьма состоятельной невестой. Сами же они продолжали жить на жалованье, выплачиваемое Адмиралтейством и на доходы с капитала Джеймса, который, в случае его гибели полностью отходил Френсису, согласно завещания, составленного Джеймсом вопреки возражениям Крозье.       Капитаны были настроены прожить остаток дней на берегу в своём тихом уютном семейном гнезде. Но судьба в лице Британской короны и Адмиралтейства распорядилась иначе. Главная цель экспедиции сэра Джона Франклина так и не была достигнута – Северо-Западный проход, столь необходимый Англии, оставался по-прежнему недоступным. И правительство Её Величества не теряло надежды исправить это вопиющее упущение.       В принципе, оно готово было снарядить новую экспедицию уже в 1850 году. Однако у Адмиралтейства хватило ума прислушаться к словам Крозье и Берда, утверждавших, что отправка кораблей на Север при сложившейся там ледовой обстановке окажется совершенно бесполезной. Правительственные деньги будут выброшены на ветер, а корабли и их экипажи ждёт верная гибель. Крозье поддержали оба Росса – племянник и дядя. В кои-то веки лорды Адмиралтейства усмирили свои амбиции и вняли голосу рассудка, несмотря на то, что голос этот вещал устами «какого-то ирландца». Им пришлось смирится с тем, что после спасения остатков экспедиции Франклина «какой-то ирландец» стал национальным героем и с его мнением приходилось считаться.       Новая экспедиция отправилась на поиски Северо-Западного прохода три года спустя, в 1852 году. Ни у кого не было сомнений по поводу кандидатуры на пост начальника этой экспедиции. Сэру Френсису Родону Мойра Крозье на момент начала экспедиции было неполных пятьдесят шесть. Но ведь это меньше, чем покойному сэру Джону Франклину на момент начала его несчастной экспедиции, не так ли?       На этот раз искать пресловутый Северо-Западный проход было решено с двух сторон. Крозье и Фицджеймс на «Энтерпрайзе», капитан Эдвард Белчер на «Резолюте» и присоединившийся к ним Джон Росс на «Феликсе» следовали по привычному пути с востока на запад, через Атлантический океан и Гренландию. «Инвестигейтор» под командованием Мак-Клура и «Норт Стар» под командованием Ричарда Коллинсона входили в запутанный лабиринт Канадского архипелага из Тихого океана через Берингов пролив. На этот раз выход экспедиций в море планировался в феврале с расчётом, что в распоряжении их участников будет достаточно тёплого времени для исследований, а также для того, чтобы избежать ледового плена и вовремя вернуться домой. Времени на подготовку оказалось более чем достаточно. Оба Росса, и отправляющийся в плаванье дядя, и остающийся на берегу племянник приняли самое активное участие в снаряжении экспедиции. Слово самого Крозье имело в этот раз значительно больше веса – с его мнением стали считаться. Фицджеймс покорял всех причастных к снаряжению экспедиции своим обаянием и красноречием, что тоже шло на пользу делу. Оно же помогло Джеймсу договориться с Эмили, когда пришла пора рассказать ей о предстоящей разлуке.       В то время, как началась подготовка к новой экспедиции, в которую собрались её отцы, девочке было неполных шесть лет. И она уже понимала, что такое «надолго». Эмили вышла из того возраста, когда всего необходимого добиваются криком и громким плачем. Она понимала бесполезность слёз, когда дело касалось работы её любимых пап. Зато ей было хорошо известно чувство грусти, тоски и печали. Чем ближе подходило время разлуки, тем тише, задумчивей и молчаливей становилась Эмили.       Когда Френсису с Джеймсом впервые пришлось завести с ней разговор о предстоящем отъезде, Эми сначала просто не поняла, на какой именно срок собираются уехать её папы. Она лишь слегка помрачнела и стала уточнять:       - А когда вы вернётесь? Послезавтра?       - Нет, зайчонок.       - Через недельку? – подумав немного, спросила Эмили, вспоминая, как взрослые иногда произносили эту фразу.       - Нет, - Джеймс закусил губу и растерянно взглянул на Френсиса, поглаживая девочку по голове.       - Когда у меня будет день рождения?       Глаза Эмили стали испуганными, но в глазах и в голосе всё ещё теплилась надежда. Френсис рванул ставший внезапно тесным галстук, прокашлялся и, усевшись на диван рядом с Джеймсом, державшим Эми на коленях и, судя по всему, тоже пытавшимся проглотить ком в горле, сказал, забирая дочь из его рук:       - Послушай меня, Эми. Мы с твоим папой собираемся уехать далеко и надолго. Очень надолго. На год или на два. Мы будем очень скучать по тебе. И ты будешь скучать. Но ты – дочь моряка и должна уметь ждать. Ты ведь уже большая девочка. И должна понимать, что у папы и у меня такая работа – нам нужно уплывать на кораблях далеко-далеко, чтобы открывать новые земли. И чтобы ты гордилась нами.       - Я и так… горжусь… - всхлипнула Эмили, зарываясь лицом в сюртук Френсиса и вдыхая его привычный и такой родной запах.       - Если мы не поедем туда, - подключился немного пришедший в себя Джеймс, - нас будут считать трусами и плохими капитанами. Нам будет стыдно. И тебе будет стыдно за нас. Ты ведь не хочешь этого?       Эмили молча помотала головой.       - Значит, нужно потерпеть. И, пока мы будем выполнять свой долг там, ты будешь умницей здесь. Будешь хорошо себя вести и слушаться мисс Тейлор и тётю Энн с дядей Джеймсом, чтобы мы могли гордиться тобой. Договорились?       Эмили промычала что-то невнятное, вновь утыкаясь в плечо Френсиса.       - Ну вот и хорошо. Пока мы будем уезжать на недельку, а по воскресеньям возвращаться сюда, к тебе. Потому что нам с твоим крёстным нужно быть в Лондоне, чтобы снаряжать корабли и набирать команду. А потом, когда мы на этих кораблях уплывём на Север… У тебя будут наши дагеротипные портреты. И твой портрет мы тоже закажем и возьмём с собой в плаванье. Договорились?       - Угу, - уже внятней отозвалась Эмили.       Френсису, который всё это время прижимал к себе дочь и поглаживал её по голове, внезапно пришла в голову ещё одна мысль.       - Мы с твоим отцом напишем тебе письма, которые ты сможешь прочесть, когда научишься читать. Получится, будто мы разговариваем с тобой. Ты ведь постараешься научиться читать и писать поскорее?       Эмили подняла голову и так взглянула на него своими мягкими тёмно-карими материнскими глазами, что сердце Френсиса ухнуло вниз, а душа отозвалась на этот взгляд острой болью. Во взгляде Эми светилось столько горя, смешанного с отчаянной надеждой, что Френсису захотелось послать всё к чёрту и остаться с этим ребёнком, только бы его глаза вновь зажглись прежней радостью и спокойствием.       А Эмили часто-часто закивала головой, очевидно, проникнувшись этой идеей:       - Я буду хорошо учиться. Папа, - обратилась она к Джеймсу. – Скажи мисс Тейлор, чтобы научила меня читать и писать поскорее.       - Хорошо. Обязательно скажу, бусинка, - пообещал Джеймс.       А Френсис добавил:       - Ты напишешь нам перед отъездом письма. И нарисуешь рисунки. Чтобы мы могли смотреть на них и вспоминать тебя.       Эмили загорелась его предложением. Теперь у неё была цель, не позволявшая предаваться тоске. Она целыми днями упорно занималась с мисс Тейлор чтением и письмом, а в свободное от занятий время рисовала, чтобы отдать свои художества отцам, когда те приедут в Эйлсбери на выходной.       Когда это случалось, Эмили не отходила от них ни на шаг, тихая и молчаливая. Она старалась почаще прикасаться к ним, словно запоминая эти ощущения, фиксируя в памяти, чтобы их хватило до следующей встречи.       После одной из таких встреч у себя дома, Френсис и Джеймс на пару дней взяли Эмили и мисс Тейлор с собой в Лондон. Прежде всего, они все вместе сходили в дагеротипный салон, чтобы сделать снимки: Френсиса, Джеймса и Эмили по отдельности, их общий снимок втроём и ещё один – Эмили с няней. Этот процесс занял у них достаточно много времени и утомил всех. Эмили сначала испугал вид тяжёлого чугунного держателя для головы – предмета, и впрямь похожего на пыточный инструмент. Она сперва даже расплакалась от страха. Но, увидев, как спокойно по очереди садились в кресло её папы, как разрешали странному усатому дядьке привинчивать их головы к этой жуткой штуковине и как при этом посмеивались и перебрасывались шутками, Эмили успокоилась, решив, что это такая игра. Дядька прятался под чёрной тканью, выставляя одну руку из-под неё. В руке он держал что-то ярко вспыхивающее. Во время первой вспышки, когда в кресле перед аппаратом сидел папа Фрэнк, Эмили испугалась и прижалась к державшему её на руках Джеймсу. Но, услыхав его слова:       - Смотри, как весело! Как будто фейерверк, - успокоилась и, когда снимали самого Джеймса, уже не пряталась на плече у Френсиса, принявшего её, как переходящее знамя, а во все глаза следила за происходящим.       Когда наступил её черёд в одиночку сесть в кресло, она сделала это храбро и с достоинством маленькой леди. Правда, кресло для неё заменили на более высокое, но такими переменами её уже было не испугать. Перед тем, как усадить её туда, Френсис ободряюще улыбнулся и сказал:       - Видишь, мы не боялись сниматься. И ты не бойся. Ты ведь дочь капитана.       Благодаря этим словам у Эмили на снимке получился такой гордый вид, будто она была по меньшей мере принцессой королевской крови. При этом она ещё и улыбалась, чем совершенно умилила отцов, получивших со временем её карточку.       - Сэр, попросите вашу дочь улыбнуться, - обратился фотограф к Крозье, когда Эмили уселась в кресло и её голову зафиксировали в этом страшном приборе.       Френсис внутренне усмехнулся, хотя лицо его осталось по-прежнему невозмутимым и произнёс ласково:       - Эми, солнышко, ведь ты улыбнёшься нам? Мы хотим запомнить тебя улыбающейся. Порадуй нас с папой.       Хорошо, что фотограф уже скрылся под чёрной накидкой, и Френсис не заметил, как удивлённо приподнялась его бровь.       На дагеротипе сходство Эмили с Крозье было ещё заметнее. Забирая через неделю готовые карточки, Джеймс задержал взгляд на портретах Френсиса и Эмили, и поразился сходству, к которому давно привык в повседневной жизни и перестал замечать. От Джеймса не укрылось, как фотограф, отдавая заказ, быстро скользнул по нему заинтересованным взглядом. Но, столкнувшись с надменным гордым взором капитана, умевшего, когда этого требовали обстоятельства, придавать себе вид презрительного величия, тут же потупился и засуетился, рассыпаясь в любезностях.       Придя домой, Джеймс выложил снимки на столе так, чтобы портреты Френсиса и Эмили оказались рядом и позвал:       - Фрэнк, взгляни.       Крозье подошёл к столу и долго всматривался в разложенные перед ним изображения.       - М-да, тут мы с ней ещё больше похожи, чем мне казалось, - задумчиво произнёс он.       - Ты тоже заметил?       - А разве это можно не заметить? – усмехнулся Френсис, беря в руки свой портрет и карточку дочери, чтобы разглядеть поближе. – Впрочем, у меня в облике меньше достоинства. Видимо, потому, что она уже с детства леди, в то время, как её отец стал сэром лишь в старости.       Джеймс встал рядом с Френсисом и положил руку ему на плечо.       - Я сегодня чуть не врезал по морде этому фотографу за его улыбочку, когда он отдавал мне эти снимки, - признался он.       - Прости, - буркнул Френсис.       - За что? – Джеймс приподнял бровь и посмотрел на него сбоку.       - За то, что мой ребёнок позорит твою честь, - вздохнул Френсис.       - Прекрати, - строго сказал Джеймс, разворачивая его к себе и заглядывая в глаза. – Ещё не хватало обращать внимание на мнение каких-то плебеев.       - Но это видят все, в том числе люди нашего круга, - спокойно возразил Френсис.       - К чёрту их всех! – горячо воскликнул Джеймс. – Это не их дело. А если кто-то осмелится произнести это вслух…       - То что? – усмехнулся Френсис.       - Того я вызову на дуэль, - заявил Джеймс.       - И поставишь крест на своей карьере? А если это произнесёт дама?       - Я сумею уничтожить их морально, - презрительно оскалился Джеймс. – Ты ведь знаешь, язык у меня острый. А мужчину вдобавок банально изобью физически.       - Как у тебя всё просто, - с некоторой долей зависти вздохнул Френсис.       - И ты не усложняй, - Джеймс наклонил голову и захватил его губы своими губами, осторожно отвлекая Френсиса от мрачных мыслей.       Через минуту оба уже целовались, сплетаясь языками и крепко прижимаясь друг к другу. Завершив этот долгий поцелуй, Френсис взял в руку портрет Джеймса.       - Какой же ты всё-таки, красавчик, - улыбнулся он.       - К вашим услугам, капитан! – Джеймс взял под козырёк и резко выпрямился, браво щёлкнув каблуками.       - Ваша вахта начнётся сегодня в четыре склянки. Жду вас в своей каюте без опозданий, - серьёзно изрёк Френсис. – А пока расслабьтесь и идёмте ужинать, капитан.       Ну а на второй день пребывания мисс Тейлор и Эмили в Лондоне, Джеймс и Френсис пригласили их на корабль. «Энтерпрайз» был полностью отремонтирован после возвращения в Англию и теперь стоял под погрузкой в доке Вулвича. Идея показать корабль Эмили принадлежала Джеймсу. Он надеялся, что девочка проникнется грандиозностью предстоящего отцам похода и, наглядно представляя судно, которым они командуют, получит больше поводов гордиться своими папами, а значит, меньше грустить. Френсис поначалу отнёсся к этому предложению скептически, но был не против показать дочери судно, зная её пытливый любознательный характер. Однако в ходе экскурсии убедился, что идея Джеймса оправдала себя целиком и полностью.       Эмили пришла в восторг от корабля. Джеймс показал им с мисс Тейлор всё судно от бушприта до кормы и от верхней палубы до трюмов. «Энтерпрайз» поразил воображение обеих. Эмили бесстрашно совала свой любопытный ирландский носик всюду, задавала тысячи вопросов и смотрела вокруг широко распахнутыми глазищами, впитывая всё, что говорил им с мисс Тейлор Джеймс. Дженнифер стеснялась задавать слишком много вопросов, поэтому была благодарна Эмили за то, что та спрашивала обо всём подряд. Однако глаза няни при этом сияли не меньшим восторгом, чем глаза её подопечной.       Облазив весь корабль и изрядно устав, женщины в сопровождении Джеймса спустились в каюту Френсиса.       - Ой, как тут тесно! – воскликнула Эмили. – Папа, ты тут спишь? – спросила она у Френсиса, поднявшегося к ним навстречу.       - Да, тут, - улыбнулся он.       Эмили критически осмотрела каюту.       - А почему каюта такая маленькая?       Эмили уже знала, что комнаты на корабле называются каютами. Однако ей и в голову не приходило, что их размер может так разительно отличаться от величины комнат в их доме.       - Потому что на корабле очень много места занимают грузы, - объяснил Френсис. – Уголь, вода, припасы. Поэтому людям приходится потесниться, если они хотят жить в тепле и сытости.       - Папа Фрэнк, - Эмили смотрела на него во все глаза. – А ты тут самый главный?       - Да, - усмехнулся Френсис.       - И все-все тебя слушаются?       -Да.       - И папа Джеймс?       - И папа Джеймс, - улыбнулся Френсис.       Эмили слышала, каким тоном разговаривал капитан Крозье с вахтенным офицером, отдавая распоряжения, когда они с мисс Тейлор взошли на корабль. Она также слышала, как обращались матросы к капитану Фицджеймсу. Теперь она смотрела на своих отцов, как на полубогов. Здесь, на корабле, они выглядели совсем не такими добрыми, спокойными и домашним. Они командовали – и их слушались. Эмили была восхищена и переполнена гордостью. Конечно, она будет страшно скучать по своим папам. Но кто же, если не они, будет командовать всем этим огромным кораблём с населявшими его людьми? А ведь Эмили слышала, что папе Фрэнку подчиняется не один корабль, а целых два! Впервые Эмили осознала, что её отцы облечены большой властью. Конечно, она не понимала, что большая власть – это большая ответственность, но каким-то неизведанным чутьём ощущала это, хоть и не смогла бы выразить словами. И, может быть, гордость, испытанная ею за мужчин, которых она раньше считала только своими, принадлежавших только ей, ей одной, но оказавшихся такими важными и нужными всем, помогла Эмили-Энн Фицджеймс смириться с предстоящей разлукой и найти в себе силы, чтобы пережить её мужественно и стойко. Как подобает дочери капитана. Точнее, капитанов, в чём девочка была абсолютно уверена. ***       Никто из выживших участников экспедиции сэра Джона Франклина не изъявил желания вновь поучаствовать в поисках пресловутого Северо-Западного прохода. Им хватило ужасов, пережитых за три года во льдах, холода, мрака, смертей… Хватило, чтобы до конца жизни вскакивать по ночам в холодном поту и затравленно озираться по сторонам, лихорадочно соображая, с какой стороны их настигнет смерть. Хватило всем. Кроме Гарри Гудсира.       За три года, прошедшие с момента, когда его нога вновь ступила на благословенную родную землю, а лёгкие наполнились сырым лондонским туманом с примесью копоти, Гарри Гудсир успел сделать многое. Поправить здоровье, вылечить постоянно болевшие в последний год пребывания в Арктике зубы, получить полноценный диплом врача, систематизировать все свои записи и наблюдения относительно флоры и фауны северного полярного бассейна, написать трактат о признаках свинцового отравления и влиянии свинца на человеческий организм, а также закончить рукопись собственных воспоминаний о злосчастной экспедиции, которую он успешно подготовил к печати. Доктор Гудсир был востребованным и популярным человеком – издательства соревновались друг с другом за право опубликовать его воспоминания. И Джеймс, И Френсис удивлялись, откуда у этого человека столько энергии и, главное, как ему хватает времени на осуществление всех своих начинаний. Но ещё больше они удивились тогда, когда Гарри Гудсир пришёл в рекрутёрскую контору Джеймса, чтобы наняться на «Энтерпрайз» в качестве врача предстоящей экспедиции. Разумеется, он был в ту же минуту принят без всяких дополнительных разговоров. Однако позже Френсис поинтересовался в присутствии Джеймса, что сподвигло его добровольно решиться повторить сначала весь путь, который едва не стоил ему жизни. Не страшно ли ему? На что доктор Гудсир ответил, не задумываясь, по-видимому, уже давно и чётко дав себе самому ответы на эти вопросы:       - У меня есть чувство, будто я не выполнил своего предназначения в первый раз. Меня будто тянет туда какая-то неведомая, но мощная сила. Словно я в долгу перед теми людьми, которые не вернулись оттуда. И я понимаю, что, оставшись здесь, буду изводить себя укорами совести за то, что не воспользовался шансом вновь оказаться там.       - И вы не боитесь встречи с тамошними чудовищами? – серьёзно спросил Френсис. – Тот монстр… Вы сказали, что он погиб. Но где гарантия, что он там был один? И что мы не встретим на своём пути нечто столь же страшное и опасное?       - Вы правы, - Гудсир склонил голову. – Тот монстр до сих пор преследует меня в самых жутких моих кошмарах. Но… Мне кажется, я прикипел сердцем к тем местам. Возможно даже, благодаря ему, как ни парадоксально и дико это звучит. Я словно… словно оставил там часть своей души. Не знаю, поймёте ли вы меня. Я как-то нескладно говорю…       Френсис и Джеймс переглянулись. Как ни странно, они понимали доктора. А учитывая его знания, опыт, скрывающуюся под застенчивостью смелость, находчивость и спокойную отвагу, оба считали Гарри Гудсира весьма ценным приобретением для экспедиции.       Гудсир отдавал себе отчёт, что, помимо всего сказанного, есть ещё одна причина, которая настоятельно зовёт его в те жуткие неприветливые места. Его манила призрачная, иррациональная, казавшаяся несбыточной, но такая настойчивая надежда вновь встретить во льдах безмолвную инуитскую девушку, которую за всё это время он так и не сумел выбросить из сердца и из памяти. Гудсир понимал, что вероятность встречи с ней почти равна нулю, но сердце его не хотело слушать доводов разума.       Вообще, рассказы выживших о чудовище за три года стараниями официальной прессы превратились в легенду, в которую никто, кроме самих участников похода Франклина, не верил всерьёз. Однако Крозье понимал, что в условиях зимовки, когда люди окажутся отрезанными от всего мира, во мраке и холоде полярной ночи, эти рассказы непременно всплывут и станут весьма популярными страшилками у членов его экипажа. Присутствие доктора Гудсира, убившего Туунбака, оказывалось как нельзя более кстати для поднятия боевого духа команды.       Таким образом, Френсис был вполне доволен ходом подготовки экспедиции, её оснащением и навыками команды. Единственное, что его не устраивало – это вынужденное сотрудничество с капитаном второго судна экспедиции Эдвардом Белчером.       Френсис не любил людей такого типа – с «двойным дном». Внешне капитан Белчер производил впечатление человека опытного, знающего своё дело, решительного. Но всякий раз, беседуя с ним, у Крозье складывалось смутное впечатление, что Белчер чего-то недоговаривает, что-то скрывает и пытается осторожно подольститься к нему. Это неприятное чувство вызывало у него стойкое раздражение, ставшее в его сознании неотделимым от капитана «Резолюта». Френсис считал его скользким типом и испытывал к нему устойчивую неприязнь, хоть и не смог бы назвать её причину. Рассказав об этом Джеймсу, Френсис убедился, что у него Белчер вызывает схожие ощущения. Но, поскольку приказы командования не обсуждаются, приходилось смириться с неизбежным. К сожалению, Крозье не знал, что такие же чувства капитан Белчер вызывает и у всей своей команды, которая не слишком уважала его на берегу и открыто презирала уже в первые месяцы плавания. Так что дисциплина на «Резолюте» поддерживалась лишь авторитетом начальника экспедиции и стараниями лейтенантов «Резолюта». Да ещё уважением, которое моряки питали к Джону Россу, отправившемуся в экспедицию на "Феликсе", чья осторожность базировалась на спокойствии, рассудительности и трезвом расчёте, в то время, как в основе осторожности Белчера, как полагали многие, лежала обыкновенная трусость.       Эмили на время экспедиции, как и в прошлый раз, было решено оставить у Россов, разумеется, с мисс Тейлор. У супругов Росс к тому времени уже было трое детей, и Энн носила под сердцем четвёртого. Когда Френсис без обиняков спросил, не станет ли Эмили обузой для них, Энн укоризненно взглянула на него и сказала:       - Фрэнк, ну как ты можешь говорить такое? Эми для меня как родная дочь. Ещё один мой ребёнок, которым я дорожу так же, как своими собственными. Они просто растут вместе – только и всего. Мне кажется, я отношусь к ней более бережно и сильнее переживаю за неё, потому что чувствую ответственность перед вами – перед тобой и Джеймсом. Понимаешь, о чём я?       Френсис понимал. Он знал, что Россы сделают всё для здоровья и благополучия его девочки. Но тревога и беспокойство за неё, ставшие его постоянными спутниками с тех пор, как он стал отцом, привычно жили у него в сердце. Теперь, когда они с Джеймсом уезжали так далеко и надолго, от них в жизни Эмили не зависело ничего. И Россы в этом плане воспринимались ими всесильными богами по сравнению с их собственной полной беспомощностью.       Дом, как и в прошлый раз, оставался на попечении миссис Мэдисон, постаревшей, но ещё крепко державшей бразды правления в своих натруженных морщинистых руках. Старик Хопкинс потихоньку сдавал. Теперь, когда в доме или в саду появлялась работа, требующая физических усилий, он нанимал себе в помощь сына своего приятеля-плотника, мужчину под пятьдесят по имени Джон, который, казалось, умел всё, но никогда не занимался каким-то одним видом деятельности постоянно.       Миссис Мэдисон уверила капитанов, что ей под силу самостоятельно содержать в порядке пустующий дом. Они оставили в её распоряжении некоторую сумму денег для оплаты тем, чья помощь может потребоваться для поддержания порядка в доме и в саду. Разумеется, как и в прошлый раз, миссис Мэдисон могла обращаться к Россам по любым вопросам.       В последний вечер перед разлукой Эмили была тихой и напряжённой. Она словно заранее сжалась в комок, стиснув зубы и кулачки, приготовившись к долгому ожиданию. У себя в сундучке она бережно хранила несколько писем, написанных папами, которые надеялась прочитать уже в ближайшее время. Этот стимул работал безотказно – мисс Тейлор не могла нахвалиться успехами Эми в письме и чтении. Дагеротипные снимки пап стояли на небольшом столе у неё в комнате, которую она делила с мисс Тейлор. Конечно, сейчас Эми уже не пыталась накормить пап кашей, но подолгу всматривалась в их лица и постоянно брала карточки с собой в постель.       В этот вечер Эмили было позволено долго не укладываться спать, и она воспользовалась этим правом, тихонько просидев до часу ночи на коленях то у Джеймса, то у Френсиса. В конце концов, сон сморил её на руках у Джеймса, когда тот тихим голосом в очередной раз рассказывал об обстоятельствах первой встречи с остатками экспедиции Франклина. Убедившись, что Эми уснула, Джеймс отнёс её в кровать. Какое-то время они с Френсисом стояли над ней, стараясь запомнить каждую чёрточку её милого детского личика, понимая, что вернувшись, они застанут её уже другой, выросшей и изменившейся. Прощаться с дочерью вот так, тихонько стоя рядом, во второй раз оказалось намного тяжелее, чем в первый. Может быть, потому, что они уже знали, как будут чувствовать себя в разлуке с ней, знали – и заранее переживали предстоящее. А может, с возрастом они действительно становились сентиментальнее, уязвимее для тонких и нежных чувств, которые пробуждал и поддерживал в их душах этот ребёнок. Кто знает? Во всяком случае, расставание с дочерью оказалось для них самым тяжёлым моментом при отправке в экспедицию. Несмотря на загруженность делами, суету и необходимость всё предусмотреть и ни о чём не забыть, душа у Френсиса и у Джеймса ещё несколько дней отзывалась болью при воспоминании об этом безмолвном прощании. Спасали их лишь редкие моменты, когда они оставались вдвоём и могли прижаться друг к другу, чтобы физически ощутить любовь и близость, которые жили в их сердцах постоянно, но которым были так необходимы эти телесные подтверждения их существования. Присутствие рядом любимого, близкого, родного человека успокаивало, делало тоску менее ощутимой, растворяло её в нежности. Они были нужны, необходимы друг другу – и они были вместе. Это придавало обоим уверенности: пока они рядом, ничего плохого ни с одним из них не случится. Им вместе быть.