Нам вместе быть...

      «Инвестигейтор» и «Норт Стар» покинули Вулвич в начале января 1852 года. Им предстоял долгий путь вокруг Европы и Азии через Индийский океан в Гонконг, а оттуда — через Тихий океан и Берингов пролив в море Бофорта к острову Бэнкс. Маленькая эскадра из трёх кораблей, возглавляемая сэром Френсисом Крозье, двинулась в привычном направлении к Гренландии через два месяца, в начале марта, чтобы в первых числах июня войти в пролив Ланкастер, постепенно освобождавшийся ото льда. Вот когда Френсис особенно остро пожалел, что с ним нет его верного друга и отличного мастера своего дела, Томаса Блэнки, который смог бы виртуозно провести их корабли среди этого нагромождения плавающих льдин. Впрочем, к его нынешнему ледовому мастеру, мистеру Хантеру, которого, кстати, тоже звали Томасом, у него претензий не было. Мистер Хантер знал своё дело, и вскоре Френсис понял, что на его умение можно положиться почти так же, как на опыт покойного Томаса Блэнки.       Пройдя проливы Ланкастер и Барроу, экспедиция не смогла преодолеть по-прежнему забитый льдом пролив Веллингтон и повернула на юг. Оставив на востоке остров Принца Уэльского и пресловутый Кинг-Уильям, Крозье повернул на запад и прошёл вдоль южного побережья острова Виктория, нанося его на карту.       Сердце Френсиса бешено колотилось, когда «Энтерпрайз» рассекал воды вблизи острова Кинг-Уильям. Тайная надежда повстречать судно, с которым он сроднился, сросся душою, не покидала его все эти годы. Возможно, именно поэтому он выбрал такой маршрут? Френсис понимал, что после стольких лет ледового плена глупо надеяться отыскать «Террор» в этих фатальных водах. Но, проходя мимо Кинг-Уильяма, он не мог заставить себя не вглядываться напряжённо в горизонт в поисках знакомого, такого прекрасного силуэта. Впрочем, чудес не бывает — Френсис понимал это. Поэтому, когда его маленькая эскадра, миновав Кинг-Уильям, свернула на запад, он успокоился, принимая случившееся с «Террором», как должное.       Корабли Крозье встали на зимовку в заливе Батерст, в своё время исследованным сэром Джоном Франклином. Они вмёрзли в лёд в двадцати милях от берега где-то в середине сентября. До наступления полярной ночи Крозье выслал на материк несколько санных отрядов в поисках стад карибу для пополнения запасов свежего мяса. Он полностью уверовал в правоту доктора Гудсира, утверждавшего, что свежее мясо и рыба являются лучшими средствами профилактики цинги. Три из посланных отрядов вернулись с хорошей добычей. Конечно, этого не хватило на всю зимовку, но явилось хорошим подспорьем, что позволило поддерживать здоровье экипажа на достаточно высоком уровне. Конечно, люди болели — простуды, обморожения, пневмонии. У двоих матросов обострился туберкулёз. Но доктор Гудсир и его ассистент доктор Вильямс, а также врачи с «Резолюта» и «Феликса» не обнаружили в первую зимовку признаков цинги среди экипажей.       Френсис, Джеймс и прочие офицеры экспедиции регулярно занимались исследованиями магнетизма, продолжив дело, начатое неудачной экспедицией сэра Джона. Записи, которые велись в той экспедиции, по большей части не сохранились. Поле для исследований оставалось обширным, поэтому и Джеймсу, и Френсису всегда было чем занять себя в течение долгой полярной ночи.       К счастью, ночь эта не содержала в себе ни малейших намёков на полярных демонов и инуитских чудовищ. Френсис и Джеймс были готовы встретить монстра, так ярко описанного выжившими участниками экспедиции Франклина, но никакого Туунбака поблизости не обнаруживалось. Как, впрочем, не повстречали они за эту зиму ни одного инуита. Возможно, эти обстоятельства были связаны между собой. Недаром большинство выживших в той экспедиции считало, что именно инуитская девушка без языка, леди Безмолвная, как они её называли, руководила действиями зверя, абсолютно осознанными и осмысленными.       Френсис хотел проверить своё предположение о существовании выхода из залива Коронейшен в пролив Долфин-энд-Юнион. В своё время Джон Франклин безуспешно обследовал более тысячи миль береговой территории, сочтя залив Баттерст проливом. Френсис ждал, когда море освободится ото льда, чтобы отыскать вход в этот пролив. Вырваться из ледового плена им удалось только в начале июля. Пройдя вдоль береговой линии и обогнув мыс, который по предложению Джеймса все офицеры согласились назвать мысом Крозье и нанеся его очертания на карту, они вышли-таки в пролив Долфин-энд-Юнион. Это была победа. По ту сторону пролива лежал залив Франклина, открытый им в 1826 году и обследованный совместно с Джоном Ричардсоном, открывшим этот самый пролив Долфин-энд-Юнион, по которому прошла их маленькая эскадра.       Френсис рисковал, предполагая наличие прохода между материком и островом Виктория, который до этого многие считали полуостровом с подачи самого Франклина. Они доказали, что это не так. Есть путь из Атлантического океана в Тихий! Есть тот самый пресловутый Северо-Западный проход, открытие которого стоило стольких материальных и физических затрат, а главное — стольких жизней!       Карта Северо-Западного прохода лежала в каюте у Френсиса, как символ силы человеческого духа и его личного успеха. Френсисом, как, впрочем, и Джеймсом, владела почти мистическая уверенность в том, что этого успеха они добились исключительно благодаря Шарлотте, незримо хранившей их от бед при жизни и даже после смерти. Мыс, названный его именем он хотел назвать мысом Шарлотты, но, поговорив с Джеймсом, согласился с его утверждением, что это имя слишком личное, чтобы выносить его на обсуждение в офицерской кают-компании. Это в их душах он навсегда останется мысом Шарлотты, и только они вдвоём будут знать, какой ценой досталась им эта победа.       Миновав пролив Долфин-энд-Юнион, Френсис направил свою небольшую флотилию к острову Бэнкс, точнее, к проливу Принца Уэльского, рассчитывая встретить там корабли Мак-Клура и Коллинсона, пришедшие с запада. В заливе Уокер он действительно нашёл «Норт Стар», пришедшую туда буквально двумя днями ранее. Коллинсон доложил, что проход по проливу Принца Уэльского невозможен — он пытался пройти его в поисках «Инвестигейтора», однако, не справился с этой задачей, хотя на пути встретил несколько гуриев — доказательств того, что Мак-Клур недавно прошёл именно этим путём.       Френсис предложил Коллинсону и Россу попытаться пробиться на юго-запад, чтобы избежать зимовки во льдах. Сам он решил остаться в достаточно удобной бухте залива Уокер, чтобы попытаться найти «Инвестигейтор», явно попавший в ледяной плен.        Попытка «Феликса» и «Норт Стар» выйти в море Бофорта закончилась неудачей. Встретив на пути мощный паковый лёд, оба судна повернули обратно и едва успели вернутся в залив Уокер прежде, чем лёд полностью перекрыл им путь.       До наступления полярной ночи Френсис успел снарядить одну санную экспедицию на поиски «Инвестигейтора», но она вернулась ни с чем, и Френсису пришлось оставить попытки найти Мак-Клура и его людей до следующей весны.       Вторая зимовка оказалась более трудной, чем первая. У экспедиции не оставалась запасов мяса и пополнить их было негде. Приходилось довольствоваться консервами, что сильно беспокоило доктора Гудсира, а вслед за ним и Френсиса с Джеймсом. Паёк урезали на треть, поскольку Френсис не знал, вскроется ли море ото льда следующим летом и не придётся ли оставаться здесь на третью зимовку. Люди болели. У некоторых обострялся туберкулёз. У нескольких человек на каждом судне стали появляться первые признаки цинги.       Положение усугублялось нездоровой обстановкой на «Норт Стар» и особенно на «Резолюте». Капитаны этих кораблей теряли контроль над командой и авторитет в глазах собственных матросов и офицеров. Особенно катастрофичным стало положение на «Резолюте». Если Коллинсона экипаж тихо презирал за нерешительность, но продолжал подчиняться, несмотря на глухое недовольство, то команда «Резолюта» стала проявлять открытое раздражение в отношении Белчера. Скверный и мелочный характер, постоянные обоснованные и не очень придирки и противопоставление себя всем прочим членам экипажа накалили обстановку. Френсису пришлось наводить порядок на судне методом кнута и пряника, применяя различные наказания вплоть до порки самых горластых и выслушивая обоснованные претензии команды из уст первого лейтенанта, которого прочие офицеры выбрали в качестве выразителя этих претензий. Большую помощь в наведении порядка на «Резолюте» оказал ему Джон Росс. Старик был суров и пользовался непререкаемым авторитетом, как и сам Крозье. Только благодаря их совместным усилиям озлобленные моряки «Резолюта» не перешли к открытому мятежу.       Френсис и сам замечал во время совещаний на борту «Энтерпрайза» и совместных трапез, что капитан Эдвард Белчер становился всё менее адекватным. Он словно обособлял себя от всех — и от собственной команды, и от всего офицерского состава экспедиции. У себя на судне он обычно запирался в каюте, вызывая к себе то стюарда, то одного из своих лейтенантов, чтобы наорать и выдать распоряжения настолько дикие, что приходилось сомневаться в ясности его рассудка.       Особое неприятие и озлобление у матросов вызвало то, что капитан Белчер начал питаться крысиным мясом. Он потребовал расставить крысоловки на корабле и готовить для него супы и жарить мясо пойманных животных. Кок плевался, но выполнял приказ, не скрывая своего недовольства и отвращения от команды. Белчеру хватило ума не заставлять экипаж следовать его примеру, иначе вряд ли он дожил бы до конца зимовки.       Крозье и Росс, понимавшие, насколько важна дисциплина на корабле и не желавшие идти на поводу у полностью созревшей для бунта команды, были вынуждены, однако, согласиться с некоторыми её требованиями. Капитан Белчер был отстранён от командования. Его место занял первый лейтенант «Резолюта» Ричард Лайонс, а самого Белчера переправили на «Энтерпрайз» под неусыпное наблюдение врача.       Доктор Гудсир, в свою очередь, посчитал мысль об употреблении мяса крыс, которыми кишели трюмы кораблей, совершенно здравой, о чём и поспешил доложить начальнику экспедиции. Выслушав его, Френсис брезгливо поморщился.       — Я не хочу бунта у себя на судне, — заявил он. — Если матросы узнают, чти их кормят крысиным мясом, ни вам, ни мне не сносить головы.       — Скажите, капитан, вы доверяете своему стюарду? — спросил Гудсир.       — Вполне.       — Тогда я предлагаю следующее. Мы доведём до сведения матросов, что в целях поддержания душевного здоровья капитана Белчера он будет продолжать питаться крысятиной. Расставим крысоловки и прикажем коку мистеру Додсону готовить пойманных крыс в отдельной кастрюле. Об этом будут знать только кок, ваш стюард и я. Я готов перейти на такую диету. Уверен, она поможет мне избежать цинги. И вам с капитаном Фицджеймсом советую сделать то же самое.       Френсис презрительно скривил губы.       — Доктор Гудсир. Если вам угодно питаться крысятиной — я не возражаю. Но сам прибегну к этому средству только в самом крайнем случае.       Вечером, рассказав об этом разговоре Джеймсу, Френсис спросил:       — Ты как? Не желаешь таким способом разнообразить рацион?       Его очень позабавила гримаса, исказившая обветренное, но по-прежнему красивое лицо Джеймса.       — Благодарю вас, сэр, — Джеймс вздёрнул подбородок и скривился, словно откусил кусок от целого лимона. — Я предпочту пока воздержаться от подобных изысков.       В течение долгой полярной ночи моряки не встретили ни одного инуита. Но и ни одного инуитского чудовища, что, несомненно, радовало. Однажды, когда Френсис стоял на мостике основательно вмёрзшего в лёд «Энтерпрайза», он уловил вдалеке на льду какое-то движение, словно что-то огромное и белое промелькнуло на большой скорости, оставив в мозгу отпечаток смутной тревоги. Но, возможно, это была лишь игра воображения, порождённая сполохами северного сияния да слезящимися на морозе глазами. Во всяком случае, что бы это ни было — к судам оно не приближалось, и Френсис не счёл нужным рассказать кому-либо о своих смутных видениях.       С наступлением весны Крозье вновь разослал санные разведотряды — одни на поиски «Инвестигейтора», другие — в надежде встретить дичь. Цинга с каждым днём подкрадывалась всё ближе. Её признаки находила у себя уже треть команды, а нескольких человек болезнь свалила всерьёз. Зато капитан Белчер и доктор Гудсир не обнаруживали у себя ни единого симптома этого страшного заболевания, что полностью подтверждало теорию врача и совпадало с умозаключениями самого Френсиса.       Однажды вечером в конце марта Френсис зашёл в каюту к Джеймсу. Они старались встречаться наедине не слишком часто, чтобы не вызывать подозрений. И встречи их сейчас не были столь бурными и страстными. Зато в них чувствовалось больше нежности и заботы. И Френсис, и Джеймс ощущали, насколько сильно они нужны друг другу. Их прикосновения, редкие поцелуи, взгляды глаза в глаза — всё это давало поддержку и силы жить в условиях, которые трудно было назвать человеческими. Пожалуй, держаться им помогала только их близость, письма Эмили и мысль, что они находятся здесь не зря — цель экспедиции достигнута. Теперь главное — чтобы об этом узнали на родине. Они должны, обязаны доставить Короне этот чёртов Северо-Западный проход, ради которого пройдено столько испытаний и лишений.       Джеймс лежал на узкой койке и смотрел в одну точку на потолке. В последнее время он чувствовал страшную, дикую усталость и вялость, из-за чего приходилось постоянно подстёгивать себя, чтобы ценой невероятных усилий продолжать выполнять свои обязанности. Он смотрел на Френсиса и поражался его неутомимости. А ведь Френсис старше него на семнадцать лет! Джеймс мысленно обзывал себя неженкой и тряпкой и снова чуть ли не пинками вынуждал заниматься делом. А усталость всё накапливалась, отнимая силы. На днях Джеймс нащупал у себя во рту шатающийся зуб. «Цинга», — похолодел он.       Джеймс видел, как болеют цингой. Он часто наведывался в лазарет, проверить состояние лежавших в нём членов команды. И зрелище это вызывало ужас в его душе. Он не хотел стать таким же, как эти несчастные, истекающие кровью, выплёвывающие собственные зубы, стонущие при каждом движении и издающие невыносимое зловоние. Джеймс ни за что не хотел предстать перед Френсисом в подобном виде и жутко боялся этого. И вот теперь, кажется, его страх начинал сбываться. Только бы Френсис подольше ни о чём не догадывался!       Когда он вошёл, Джеймс с усилием перевёл на него взгляд и слабо улыбнулся. Френсис уселся рядом на краешке узкой койки и провёл рукой по волосам Джеймса, откидывая их со лба. Внезапно он ощутил у себя на ладони что-то горячее и липкое. На линии роста волос Джеймса выступила кровь. Френсис испуганно смотрел то на его окровавленный лоб, то на собственную руку со следами крови Джеймса.       — Значит так, — голос Френсиса звучал решительно и непререкаемо. — С завтрашнего дня ты садишься на диету доктора Гудсира. Это приказ.       — Есть, капитан, — слабо улыбнулся Джеймс. — Но при одном условии.       — При каком?       — Ты составишь мне компанию.       — Чёрт с тобой. Составлю.       Френсиса всегда удивлял тот факт, что ни в одной из полярных экспедиций цинга так и не настигла его. Возможно, его организм был нарочно приспособлен для таких путешествий. Может быть, он действительно был рождён для того, чтобы выживать и делать открытия там, где другие выжить просто не могли. Кто знает? Но он согласился бы жрать что угодно, если бы это пошло на пользу Джеймсу.       С этого дня болезнь Джеймса притормозила ход, но не покинула его совсем. Он по-прежнему чувствовал слабость и быстро уставал, но старался не подавать виду. Дёсны кровоточили, суставы болели. Но всё это можно было терпеть, и Джеймс старался изо всех сил скрывать от Френсиса своё не слишком здоровое состояние. Френсис поначалу пытался подыгрывать ему, делая вид, что верит в его полное исцеление. Но однажды не выдержал.       Он вошёл в тесную каюту Джеймса, когда тот лежал на койке после долгого беспокойного дня, в течение которого пытался быть повсюду, проверяя состояние корабля и команды. Его глаза и щёки ввалились, кожа на лице отдавала синевой. Услыхав шаги Френсиса, Джеймс с трудом разлепил глаза и приподнялся ему навстречу со слабой улыбкой на губах.       Френсис по обыкновению уселся рядом с ним на краешке койки, взял за плечи и осторожно уложил обратно на подушку.       — Зачем ты это делаешь? — тихо спросил он.       — Что делаю?       — Зачем изводишь себя и меня? Ты думаешь, я не знаю, что тебе тяжело? Или не догадываюсь, как ты себя сейчас чувствуешь? Ты думаешь, мне приятно знать, что ты весь день носился по судну, чтобы я думал, будто с тобой всё в порядке, а теперь подыхаешь от усталости, но продолжаешь для меня разыгрывать этот чёртов спектакль, изображая бодрость? Считаешь, мне от этого легче?       Джеймс усмехнулся, покусывая губу.       — Значит, мой спектакль не удался, и я никудышний актёр?       — Выходит, так. Поэтому просто прекрати притворятся. Нам обоим от этого только хуже.       Джеймс, лежавший на спине, повернул голову набок и прикрыл глаза.       — Прости, — виновато прошептал он.       Френсис склонился над ним и коснулся губами синей жилки на виске.       — Я всё равно знаю, как на самом деле ты себя чувствуешь. И мне больно видеть, какие усилия ты прилагаешь к тому, чтобы скрыть от меня своё реальное состояние. Побереги силы, чтобы их хватило на то, чтобы продержаться.       — Хорошо, — едва слышно произнёс Джеймс, обвивая руками шею Френсиса и прижимаясь щекой к его щеке.       С каждым днём тревога в сердце Френсиса росла и ширилась. Что будет, если нынешним летом море не вскроется ото льда? Люди на кораблях болели. Ещё одна зимовка окажется им не под силу. Но, самое главное, её не сможет пережить тот, кто был для него всех роднее, ближе и дороже. И Френсис молился — горячо и истово, как не молился никогда в жизни — чтобы им удалось вырваться из этого проклятого места нынешним летом.       Поисковые партии, разосланные Крозье, возвращались одна за другой, не принося положительных известий, не отыскав ни дичи, ни следов Мак-Клура и его людей. Лазареты пополнялись всё новыми жертвами обморожений, цинги и пневмоний. Запасы продовольствия таяли.       Тем неожиданней и радостней оказалось возвращение в начале мая последней санной партии из залива Мерси, где был обнаружен напрочь вмёрзший в лёд и почти разрушенный его давлением «Инвестигейтор». Лейтенант Нэш с «Феликса», возглавлявший эту партию, привёл с собой всю команду, снятую с «Инвестигейтора» вместе с остатками продовольствия. Известие о том, что Мак-Клуру удалось отыскать ещё один вариант пути по Северо-Западному проходу, вызвало воодушевление у всех. Впрочем, радость и воодушевление длились недолго. Количество полуголодных больных людей возросло. Паёк вновь пришлось урезать. А чёртов лёд, судя по всему, таять не собирался. Победителям стихии, первооткрывателям пресловутого Прохода грозила голодная смерть во льдах.       К тому же, люди Мак-Клура внесли тревогу и беспокойство своими рассказами о том, что много раз видели неподалёку от «Инвестигейтора» странное чудовище, похожее на огромного белого медведя с треугольной головой, передвигавшегося неправдоподобно быстро. Гарри Гудсир без труда узнал в этих описаниях Туунбака, сыгравшего фатальную роль для экспедиции Франклина. Судя по тому, что офицеры с «Инвестигейтора» и сам Мак-Клур подтверждали, будто видели монстра своими глазами, это не было выдумкой простых матросов, пугавших друг друга всяческими «страшилками» во время долгой полярной ночи.       Крозье приказал увеличить число стрелков, приходящихся на каждую вахту, хоть в душе и понимал, что их ружья окажутся бессильны против чудовища. Они с Джеймсом хорошо помнили рассказы выживших из экспедиции Франклина. Ружейные пули были для Туунбака чем-то вроде блох на собаке.       Когда стала ясна печальная участь «Инвестигейтора», Джеймс задумчиво сказал Френсису:       — Наверное, «Энтерпрайз» и «Инвестигейтор» — как мы с тобой. Эти корабли нельзя было разлучать. Пока они плавали вместе, с ними всё было в порядке.       — Надеюсь, твоя теория не относится к «Энтерпрайзу», — мрачно изрёк Френсис.       — Ну, — улыбнулся Джеймс, — будем считать, что он — как ты. А «Инвестигейтор» — это я. Со мной без тебя всегда случаются всякие неприятности.       — Но сейчас ты со мной, — сказал Френсис.       А про себя подумал: «Так что будь добр, соответствуй своей теории. Только бы с тобой ничего не случилось…»       В конце мая к вмёрзшим в лёд кораблям подошла группа инуитов, видимо, две семьи, связанные родственными отношениями, поскольку возглавляли группу двое мужчин, судя по всему, пользовавшихся равными правами. Крозье и Гудсиру удалось вступить с ними в контакт и выменять на ножи, вилки и топор из корабельных запасов тушу карибу, ставшую хорошим, но недолгим подспорьем для голодающих людей. Тем не менее, это позволило экипажам воспрянуть духом и придало сил для дальнейшего ожидания.       Именно в тот период, когда инуиты встали лагерем недалеко от кораблей, Френсису и Джеймсу довелось воочию убедиться в существовании монстров, населявших эти жуткие неприветливые места. Солнце висело низко над горизонтом, но уже не пряталось за него. Френсис и Джеймс стояли на мостике, когда оба уловили какое-то шевеление справа по борту. Казалось, неподвижный ранее снег вдруг сдвинулся и принял форму огромного белого медведя с нечёткими очертаниями, больше похожего на призрак. Чудовище двигалось довольно быстро, но у капитанов было достаточно времени, чтобы рассмотреть подробности и убедиться, что это не галлюцинация.       — Чёрт, — выругался сквозь зубы Крозье. — Ты тоже это видел?       — Угу, — процедил Джеймс.       — Капитан, — услышали они крик вахтенного. — Справа по борту!       — Не стрелять! — рявкнул Крозье.        Чудовище проследовало мимо корабля и скрылось в туманной дымке.       — Стрелять только в случае, если оно направится к кораблям, — приказал Крозье. — Если, как сейчас, проходит мимо — ни в коем случае не злить зверя!       В тот же вечер Френсис и Джеймс, прихватив Гудсира и ещё пару матросов, направились в стойбище инуитов. Разговор происходил между Крозье и Гудсиром, с одной стороны, и главами инуитских семейств — с другой. С помощью не слишком богатого запаса инуитских слов и богатого набора жестов им удалось кое-как понять друг друга. Френсис приступил к делу без предисловий.       — Туунбак, — произнёс он, указывая рукой на выход, имея в виду, что зверь бродит за пределами жилища.       — Туунбак, — покивал один из мужчин.       Крозье не знал, как будет по-инуитски «смерть». Он произнёс это слово по-английски, красноречиво схватив себя руками за горло и изобразив умирание. Глава рода покачал головой — никто не понял, означало ли это, что Туунбак не опасен или же, что он ничего не знает о его намерениях.       — Шаман, — сказал Гудсир, жестами изображая, что отрезает себе язык.       Инуиты переглянулись между собой, и один из них кивнул другому. Тот вышел и через некоторое время вернулся со стариком, одетым в парку с нашитыми на неё полосками кожи и с болтавшимися поверх неё амулетами. Френсис встал и склонился перед шаманом, всем своим видом стараясь выказать ему уважение. Джеймс и доктор Гудсир последовали его примеру.       Когда все вновь уселись на расстеленные шкуры, Крозье повторил перед стариком ту же пантомиму. Шаман молча смотрел на него. По его виду невозможно было определить, понял ли он, чего от него хотят. Френсис достал из кармана полушубка взятые с собой на всякий случай приборы из собственного столового набора — нож, вилку и ложку — и поднёс их старику, давая понять, что это подарок. Шаман принял приношение, сохраняя невозмутимый вид, но по тому, как на миг вспыхнули его глаза, Крозье понял, что подарок пришёлся ему по душе. Он раскинул руки в стороны, делая вид, что прикрывает Джеймса и доктора и, покачав головой, произнёс:       — Туунбак — нет. Не трогать моих людей.       Шаман пристально посмотрел на Френсиса, протянул руку, коснулся его груди и, указав на своих собратьев-инуитов, тоже покачал головой. Френсис понял, что тот взамен на его просьбу требует, чтобы белые люди не обижали инуитов. Он несколько раз кивнул шаману и поклонился в сторону его сородичей, давая понять, что не собирается причинять им зла. Судя по всему, переговоры можно было считать успешными. Старик-шаман покинул хижину, а оставшиеся в ней инуиты произнесли несколько слов, из которых Крозье сумел понять главное — он сумел задобрить шамана, и Туунбак не станет нападать на его команду.       — Таику, — произнёс он, радуясь, что знает, как звучит на инуитском слово «спасибо».       Мужчины улыбались. Их улыбки показались Джеймсу, хранившему всё это время молчание и лишь наблюдавшему за происходящим, вполне искренними.       Вернувшись на корабль, Френсис ещё раз строго-настрого запретил всему экипажу стрелять в животное, если оно не нападает первым. Такие же подтверждения ранее полученного приказа были отправлены на остальные суда.       Впрочем, старик-шаман сдержал слово. Монстр больше не появлялся в пределах видимости. Во всяком случае, ни Джеймс, ни Френсис его больше не замечали.       Постепенно беспокойство по поводу Туунбака отходило на задний план. Зато тревога о том, вскроется ли море ото льда, грызла Френсиса всё сильнее, вызывая у него усиление привычной меланхолии, верной спутницы, неизменно возвращавшейся к нему в самые трудные минуты жизни. Меланхолии, которую он сейчас не мог лечить привычным способом и лучшим лекарством от которой для него теперь было общество Джеймса. Френсису казалось, что, когда они рядом, меланхолия отступает, даже несмотря на неявные, но такие понятные Френсису отметины цинги на теле любимого.       Первые признаки таяния льдов появились в середине июня. Напряжение в душе Френсиса достигло предела. Господи, только не обмани ожидания! Не превращай надежду в прах. Растопи этот… этот лёд. Дай нам выйти отсюда!       Кажется, об этом молили все, от начальника экспедиции до последнего матроса. И Бог услышал их молитвы. К середине июля лёд сдался, выпуская суда из своих грозных объятий. Маленькая эскадра сэра Френсиса Крозье двинулась в обратный путь мимо северного побережья острова Виктория, через проливы Майкаунт-Мелвилл и Барроу, мимо островов Принца Уэльского и Сомерсет и далее через пролив Ланкастер вышла в море Баффина. Этот маршрут был значительно короче и лучше изучен, в отличие от того, что проходил через море Бофорта вдоль северного побережья Америки. Френсису было дорого время. Цинга продолжала свирепствовать среди его моряков. Экспедиция уже потеряла четырнадцать человек. И, самое главное — Джеймс. Джеймсу срочно требовалась помощь. Он балансировал на грани между здоровьем и болезнью, не подавая виду, что чувствует себя недостаточно хорошо, и Френсису не терпелось как можно скорее доставить его на родину, чтобы здоровье Джеймса понесло минимальный урон.       Сам Френсис, на удивление, не испытывал ни малейших признаков цинги, как и во всех прежних своих полярных экспедициях. Видимо, его организм был полностью приспособлен для функционирования в подобных условиях. Позже, вернувшись в Англию, Френсис сто раз похвалил себя за то, что не повёл свои корабли на юго-запад, мимо южной оконечности острова Бэнкс в море Бофорта, а оттуда — в Чукотское море и Берингов пролив. Приведи он свою эскадру в Петропавловск-Камчатский - первый крупный порт на их пути — и они оказались бы в плену у русских, с которыми его страна вела войну, о чём никто из полярников, разумеется, не знал. В этом случае неизвестно, когда они вообще смогли бы вернуться на родину и что стало бы с людьми из его экспедиции без нормального питания и медицинской помощи.       В конце августа экспедиция вышла в море Баффина. Впереди предстоял долгий путь, но на сердце у Френсиса стало легче. Теперь он точно знал, что не застрянет в ледяном плену ещё на одну зиму. А это значит — многие будут спасены. В том числе и Джеймс, человек, чьей жизнью он дорожил больше, чем жизнями всех людей экспедиции, вместе взятых. Включая свою собственную.       Задержавшись со своей флотилией в Упернавике ровно на столько, сколько было необходимо для пополнения запасов продовольствия, Френсис поспешил отправиться дальше. Его экспедиция, включая людей Мак-Клура, в общей сложности потеряла уже двадцать восемь человек. Состояние больных неуклонно ухудшалось. А их ряды пополнялись новыми заболевшими.       Несмотря на «диету», прописанную доктором Гудсиром, здоровье Джеймса тоже понемногу ухудшалось, и это было главной головной болью Френсиса. До захода в Упернавик Джеймс уже потерял два зуба. Кровь на линии роста волос у него теперь выступала постоянно.       Незадолго до прибытия в гренландский порт Френсис по обыкновению зашёл перед сном в каюту Джеймса. Тот ждал его, лёжа на койке, прикрыв глаза. Синюшный цвет лица недвусмысленно свидетельствовал о цинге, как и запах, исходивший от его тела. Разумеется, Джеймс тщательно следил за своим внешним видом, как и за внешним видом всей команды «Энтерпрайза» — насколько это было возможно в условиях плавания. Но признаки цинги не скроешь, особенно от того, кто любит и замечает каждую мелочь, каждое изменение во внешности и поведении любимого. Френсис привычно присел на краешек узкой койки и погладил Джеймса тыльной стороной пальцев по щеке. Джеймс улыбнулся, не открывая глаз и прижался щекой к его руке. Говорить было не о чем — всё ведь и так понятно без слов. Им просто нужно было быть вместе, рядом, чувствовать тепло любимого и растворяться в его заботе и нежности.       Френсис бережно отвёл волосы Джеймса со лба, отмечая новые корочки засохшей крови у линии роста каштановых прядей, в которых явственно виднелись серебряные нити. Он бережно поглаживал эти волосы, пропуская их между пальцами, отчего лицо Джеймса расслаблялось, что делало его похожим на мурчащего кота. Френсис продолжал гладить его волосы, постепенно переходя на шею, плечо… Внезапно он замер, с ужасом уставившись на крохотное бурое пятнышко в том месте, куда пять лет назад угодила пуля безумца Хэйвуда. Небольшое бурое пятно на свитере Джеймса. Чёрт!       — Джеймс? — осторожно позвал Френсис.       Тот нехотя открыл глаза.       — Давно это у тебя? — спросил Френсис, кивая на засохшую кровь.       — Что? — не понял Джеймс.       — Давно открылась рана?       Джеймс недоумённо посмотрел на него.       — Рана? Какая рана?       Он потрогал рукой плечо, взглянул на ладонь, потом на Френсиса.       — Сними свитер, — велел Френсис. — Давай, я тебе помогу.       Джеймс неохотно сел в кровати. Френсис стал осторожно стаскивать с него свитер, стараясь причинять поменьше боли. Когда ему это удалось, Джеймс бессильно повалился на подушку. Фланелевая рубашка на его плече была окровавлена, но не слишком. Френсис расстегнул её и находившуюся под ней хлопчатобумажную сорочку, с трудом добираясь до раны, которая понемногу сочилась кровью.       — Чёрт! — Френсис не заметил, как выругался вслух.       — Что там? — спросил Джеймс. Кажется, процедура раздевания отняла у него слишком много сил.       — Рана открывается, — мрачно ответил Френсис, вытаскивая рубашки из брюк Джеймса и задирая их, чтобы осмотреть рану на боку. Та ещё не кровоточила, но её вид не понравился Френсису.       Он опустил рубашки, бережно укрыл Джеймса одеялом и встал.       — Ты куда? — Джеймс схватил его за руку.       — За доктором, — ответил Френсис, поднося руку Джеймса к губам.       Доктор Вильямс осмотрел раны и наложил повязку на плечо Джеймса.       — К сожалению, больше я ничем не смогу помочь, — сказал он. — Это цинга. Она открывает старые, давно зажившие раны.       — Благодарю вас, доктор, — произнёс Френсис с каменным лицом, в то время, как сердце его разрывалось от тревоги и страха за жизнь Джеймса.       Когда Вильямс ушёл, Джеймс протянул руку стоявшему рядом с койкой Френсису.       — Сядь, — сказал он, взяв его за запястье и притягивая к себе.       Френсис послушно опустился на койку и стал медленно гладить лицо и волосы Джеймса.       — Капитан Крозье! — покрытые корочками губы Джеймса улыбались. — Отставить панику. Ты доставишь меня туда, где я смогу поправить здоровье. Со своей стороны, обещаю терпеливо дождаться этого момента и не умереть по дороге.       Френсис сглотнул, пытаясь избавиться от проклятого кома в горле. Джеймс погладил его по руке и произнёс уже тише:       — Ну, что ты, Фрэнк? Не бойся. Ты обязательно спасёшь и меня, и всех нас. Я верю в это. Верь и ты.       Френсис молча нагнулся над ним, спрятал лицо на здоровом плече Джеймса и содрогнулся, ощутив, как пальцы Джеймса гладят его жёсткие, почти полностью поседевшие волосы, сейчас больше похожие на паклю.       Он поднял голову и взглянул Джеймсу в глаза.       — Спи, — прошептал он. — Я посижу тут и покараулю твой сон. Тебе нужно спать. И не вздумай бросить меня, слышишь?       — Я не брошу тебя, — прошептал Джеймс. — Не могу же я совершить такую подлость!       Через пару дней они уже были в Упернавике. Здесь им удалось пополнить запасы продовольствия — солониной, четырьмя тушами мускусных быков — по одной на корабль, да двумя тушами карибу. Не так много, если учесть количество людей на кораблях, но и это оказалось подспорьем, которое помогло продержаться до Абердина.       Состояние ран Джеймса не ухудшалось, но и не улучшалось. Френсис запретил ему вставать, чтобы раны не открывались сильнее. Джеймс протестовал, но сил у него оставалось действительно немного, поэтому приходилось подчиняться. Всё свободное время Френсис проводил в его каюте, не боясь, что это будет выглядеть подозрительно. В сложившихся обстоятельствах никому и в голову не могло прийти, чем на самом деле вызвано такое поведение начальника экспедиции. Все знали, что капитаны — верные друзья и понимали, насколько один беспокоится за жизнь другого.       В Абердин их маленькая флотилия вошла в начале октября. Событие это поначалу оказалось почти незамеченным. До тех пор, пока местные власти, а за ними и журналисты не поняли, кто именно почтил своим посещением их город. Когда же стало известно, что экспедиция сэра Френсиса Крозье вернулась не с пустыми руками, а привезла с собой подробную карту Северо-Западного прохода — вокруг неё поднялся невообразимый ажиотаж. Репортёры пытались проникнуть на корабли пачками. Городские власти предоставили потрёпанным экипажам всю необходимую помощь — медицинскую, продовольственную и прочую, обеспечив отважных измученных моряков всем необходимым. Срочные сообщения были отправлены в Лондон, подготовив почву для триумфального возвращения героев на родину.       Всё это Френсис воспринимал, как в бреду. События проходили где-то за пределами его реальности, оставляя в сознании лишь неясные отпечатки и смутные образы. Главным для него сейчас было здоровье Джеймса. Джеймса, для которого доставлялись самые свежие продукты и которого осматривали лучшие врачи Абердина, включая доктора Макферсона, в своё время вернувшего с того света самого Френсиса.       Джеймсу хватило двух недель, чтобы прийти в себя и снова начать выполнять свои капитанские обязанности. Пока Френсис с другими офицерами, которым здоровье позволяло принимать участие в общественной жизни, вынужден был посещать устроенные в их честь приёмы и балы, Джеймс отлёживался и отъедался на судне. Впрочем, Френсис нашёл, чем его занять. Всех репортёров, жаждавших встречи с капитаном Крозье, он направлял к Джеймсу, который был гораздо более интересным и красноречивым рассказчиком, к тому же, временно свободным от своих прямых обязанностей и из-за этого умирающим от скуки. Тут уж Джеймс был в своей стихии — его рассказы о плавании и поисках прохода могли бы составить целый приключенческий роман. Репортёрам оставалось лишь записывать их и тащить записи в редакции своих журналов и газет.       Несколько наиболее резвых журналистов примчались в Абердин из Лондона в надежде получить самые свежие новости из первых рук. Так что скучать Джеймсу было некогда. Впрочем, репортёры жаждали бесед с капитанами и офицерами всех судов, входивших в состав их флотилии, особенно когда узнавали, какую роль сыграл в открытии альтернативного пути по Северо-Западному проходу капитан Роберт Джон Ле Мезюрье Мак-Клур, который, в отличие от начальника экспедиции журналистов не чурался и охотно давал им интервью о своём путешествии, впрочем, постоянно подчёркивая, что основную роль в их экспедиции сыграл капитан Френсис Крозье.       Самому Френсису, разумеется, тоже не удалось вовсе избежать общения с журналистами. По просьбе мэра Абердина он дал несколько коротких ёмких интервью представителям наиболее солидных и респектабельных местных газет и двум лондонским репортёрам из «Таймс» и «Морнинг пост».       Через две недели, подлечив больных, подкормившись, «почистив пёрышки» и приведя себя в более или менее божеский вид, экспедиция двинулась в Лондон, где им уже готовился достойный пышный приём. Впоследствии все участники экспедиции были признаны национальными героями. И, несмотря на участие Англии в войне с Россией, капитан Крозье и коммандер Мак-Клур получили премию в десять тысяч фунтов стерлингов, которую они разделили между капитанами всех четырёх кораблей, участвовавших в экспедиции. Кроме того, после суда над Мак-Клуром за оставление корабля, на котором он был полностью оправдан, его посвятили в рыцари и присвоили звание капитана.       Вечером 29 октября 1854 года маленькая эскадра остановилась у причалов Гринхита. Заметив её приближение, жители этого небольшого городка высыпали на берег. Мэр города, солидный пожилой мужчина с пышными седоватыми бакенбардами, поднялся на «Энтерпрайз» и в цветистых витиеватых выражениях поздравил капитана Крозье и капитана Фицджеймса, а также всех, не занятых на вахте офицеров с возвращением на родную землю. Он бы ещё долго разглагольствовал о героизме мужественных английский моряков, если бы Френсис не прервал его, заявив:       — Мужественные английские моряки истосковались по нормальной пище. Не могли бы вы обеспечить мне и моим людям достойный ужин?       Мэр удивлённо смолк, как будто для него стало новостью известие о том, что такие отважные и героические люди могут элементарно хотеть есть. Впрочем, он быстро пришёл в себя и сказал, что даст распоряжение доставить всё необходимое, за что и был приглашён на ужин в офицерскую столовую «Энтерпрайза», где собрались капитаны и свободные офицеры со всех четырёх судов, включая капитана Белчера, отстранённого от командования. Мэр, мистер Эдвардсон, передал Френсису пакет с предписанием оставаться в Гринхите, куда приедут лорды Адмиралтейства, некоторые члены правительства Её Величества и все желающие лондонцы для церемонии торжественной встречи героев-полярников.       — Я уже послал уведомление в Лондон о вашем прибытии, — сказал Эдвардсон. — Думаю, церемония состоится послезавтра.       Ознакомившись с предписанием, Френсис, не стесняясь присутствующих, выругался вслух.       — Чёрт подери! У меня в лазаретах куча народу, которым необходима срочная медицинская помощь. Я не собираюсь ждать, пока лорды Адмиралтейства будут тешить своё самолюбие!       — Успокойтесь, Френсис, — подал голос Джон Росс. — Наши люди выдержали столько, что днём больше или меньше — им уже всё равно. Зато это поднимет боевой дух всей команды.       — Я останусь торчать в этом чёртовом Гринхите лишь при одном условии: всех моих людей обеспечат самыми свежими продуктами, в первую очередь — мясом. Не солониной и не консервами.       — Мы уже доставили продукты на сегодняшний вечер, — торопливо ответил Эдвардсон. — И завтра продолжим обеспечивать ими наших доблестных моряков.       — Ну, ладно, — тяжело вздохнул Френсис, продолжая хмуриться.       Он понимал, что придётся смириться с неизбежным. Это был приказ, а капитан Крозье привык выполнять приказы. Если, конечно, они не слишком противоречили здравому смыслу. Хотя сам он предпочёл бы по-тихому скорее сдать все дела и отчёты и помчаться вместе с Джеймсом в Эйлсбери. Но слава и положение национального героя требовали его участия во всех торжествах, подготовленных для поднятия духа народа.       — Теперь придётся придумывать речь, — буркнул Френсис, оставшись с Джеймсом в столовой после ужина.       — Не вздыхай, — улыбнулся Джеймс. Справа вверху у него не хватало зуба, но это было заметно лишь тогда, когда он улыбался слишком широко. — Я напишу для тебя эту речь. Тебе останется лишь выучить её.       — И произнести при большом стечении народа, — саркастично ухмыльнулся Френсис.       — Ну, а чего ты хотел? Ты получил заслуженную славу. Теперь пользуйся ею.       — Да к чёрту славу. Я хочу поскорее вернуться домой. Вместе с тобой. К Эмили. Она, наверное, совсем большая уже, — снова вздохнул Френсис.       — Вернёмся. Куда мы денемся? Зато она будет гордиться нами. Тобой — особенно. Так что, давай — ради Эми. Выступи так, чтобы об этом вспоминали в веках. И чтобы твоя дочь всегда испытывала чувство гордости за своего отца.       — Её отец — ты, — тихо возразил Френсис.       — Но когда-то же она узнает, чья на самом деле дочь, — так же тихо ответил Джеймс. — Так что постарайся. Ради неё. Да и ради меня тоже. Дай мне возможность полюбоваться на людях моим славным капитаном.       — При одном условии, — эти слова Френсис произнёс почти шёпотом.       — При каком?       — Если сегодня перед сном ты составишь мне партию в шахматы, — улыбнулся он сухими обветренными губами.       При этом улыбка грозного капитана, умевшего держать в повиновении команды нескольких кораблей, национального героя, прошедшего столь тяжкий путь, наполненный лишениями, болезнями и смертями людей, адским холодом и огромной ответственностью, была столь застенчивой, что Джеймса затопила волна нежности к этому удивительному, замечательному и такому трогательному в своей суровости «упёртому ирландцу», которого он любил всем сердцем и по праву считал своим самым близким, необходимым человеком, без которого невозможно жить.       — Мы сделаем это немедленно, — произнёс Джеймс голосом, от которого у Френсиса по спине побежали мурашки.        «Надо же, — подумал он. — Мы столько лет вместе, а они до сих пор появляются, когда он говорит таким голосом».       — И я обязательно обыграю тебя, — многообещающе заявил Джеймс.       — Мы ещё посмотрим, кто сдастся первым, — хмыкнул Френсис, пропуская его к себе в каюту и тщательно прикрывая дверь. Войти в неё без разрешения никто не посмеет. Но капитан может понадобиться в любой момент, поэтому оба оставались полностью одетыми, целуясь истово и страстно, крепко прижимая к себе друг друга и лаская один другого через плотные слои одежды.       На столике у капитана Крозье стояла шахматная доска, к фигурам на которой они так и не притронулись. Но разыгранной друг с другом партией оба остались довольны. На этот раз победил Френсис — Джеймс сдался первым, не в силах долго сдерживать своё горячее желание, излившееся в крепкую шершавую ладонь Френсиса, скользившую вверх-вниз по его члену и крепко сжимавшую его.       Он отыгрался немедленно, усадив Френсиса на койку, встав перед ним на колени и своим губами и языком заставив его капитулировать почти так же быстро, как сдался он сам.       — Господи, когда же я смогу беспрепятственно тискать и целовать это тело, на котором не будет никакой одежды! — выдохнул Джеймс, облизывая губы, как довольный сытый кот.       — Думаю, ещё не скоро. Нас затаскают в Адмиралтейство, а также по приёмам, балам и званым вечерам.       — И заставят писать массу бумажек, — презрительно фыркнул Джеймс, чем ещё больше усилил сходство с котом.       — Потерпим… — Френсис запустил пальцы ему в волосы, приподнял голову Джеймса и заглянул в глаза. — Дольше терпели.       — Но, когда, наконец, дотерпим, — Джеймс закусил губу, вызывая у Френсиса дикое желание зацеловать его до полусмерти, — пощады тебе не будет. Я слишком долго тосковал по твоей веснушчатой заднице.       — Как и я по твоей костлявой, — усмехнулся Френсис. — Так что ты тоже пощады не жди. Если, конечно, эта старая колымага, именуемая Френсисом Крозье, не рассыплется на ходу.       — Пусть только попробует! — глаза Джеймса озорно блеснули. Он потянулся к Френсису и запечатлел у него на губах долгий нежный поцелуй, успокаивающий и будоражащий одновременно.       — Перестань, искуситель, — прошептал Френсис. — Ты и так слишком задержался в моей каюте. Подозрительно долго.       Джеймс с сожалением поднялся с колен и привёл себя в порядок. Френсис осмотрел его со всех сторон и остался доволен отсутствием следов их недавней «шахматной партии».       — В следующий раз я вас обязательно обыграю, капитан, — громко сказал Джеймс, покидая его каюту.       — Ничего не буду иметь против, — значительно тише ответил Френсис.       Вернувшись к себе в каюту, Джеймс тут же уснул. А Френсис вышел наружу и, поднявшись на мостик, огляделся по сторонам. Стылый сырой ветер от реки пробирал до костей. В порту горели редкие фонари. Откуда-то доносились людские голоса. Корабль плавно покачивался на волнах.       Внезапно сердце Френсиса болезненно сжалось. Он понял, что больше никогда не увидит ни полярных льдов, ни белых медведей, ни инуитов, ни северного сияния. И осознал, что до конца жизни будет тосковать по всему этому. Меланхолия овладела им с новой силой, словно ждала его возвращения на родину, чтобы стиснуть в своих беспощадных крепких объятиях. От неё не спасала даже мысль о том, что он сумел доставить Джеймса в Англию живым и почти здоровым, что они выжили и скоро увидят свою любимую дочурку. Меланхолии было наплевать на эти мысли. Она с аппетитом вгрызалась зубами в сердце Френсиса и терзала его, требуя единственного действенного лекарства, которое могло помочь за неимением рядом Джеймса. Но Френсис знал, что он никогда больше не позволит себе ни глотка виски. А потому сжал зубы и приготовился терпеть. Когда Джеймс будет рядом, ему станет легче. Ну, а пока… пока он справится. Френсис представил, что чувствовал бы сейчас, не будь у него Джеймса — его любимого поседевшего мальчишки, который сейчас наверняка крепко спал у себя в каюте, разметав по узкой койке свои длинные костлявые конечности. Представил — и испугался. Он тряхнул головой, отгоняя от себя эту жуткую мысль и возблагодарил Небеса за то, что им с Джеймсом было позволено вернуться домой. Вместе. А меланхолия — чепуха, дело привычное. Он переживёт её. И её, и многое другое. Он не смог бы пережить только двух вещей — смерти Джеймса и Эмили.       Джеймс без труда выполнил своё обещание и быстро написал для Френсиса речь, в меру торжественную и в меру прочувствованную. Теперь Френсис в перерывах между своими основными обязанностями снова и снова перечитывал её, пытаясь заучить наизусть. Стюарды срочно приводили в порядок парадную форму капитанов и офицеров. Матросы, не несущие вахту, также занимались своим внешним видом. Офицеры по очереди сходили на берег для посещения парикмахерских. Коки на судах с удовольствием готовили еду из доставленных свежайших продуктов. На кораблях царило приподнятое настроение.       Утром следующего дня к причалам Гринхита стала стекаться публика, прибывающая из Лондона. Мэр города мистер Эдвардсон продублировал полученное Френсисом сообщение о том, что торжественная церемония состоится в три часа пополудни. К тому времени на припортовой площади выстроился военный оркестр был установлен помост для высоких лондонских гостей и капитанов всех четырёх судов. Площадь постепенно заполнялась народом. Оркестр играл бравурные марши.       Без десяти три к трибуне подъехали несколько экипажей, из которых вышли лорды Адмиралтейства с сопровождавшими их служащими и несколько членов Правительства. Среди взошедших на трибуну Френсис заметил Джеймса Росса в парадной шинели. Когда высокопоставленные гости заняли места на трибуне, оркестр смолк.       Матросы всех четырёх кораблей выстроились шеренгами на палубах. Худые и измождённые, в не слишком презентабельной форме, они, тем не менее, имели весьма бравый вид. Капитаны и весь офицерский состав стояли на мостиках.       Как только музыка стихла, Френсис стал спускаться с капитанского мостика. За ним последовал Джеймс и два лейтенанта «Энтерпрайза». Третий, Джордж Эллисон, умер от цинги и воспаления лёгких на пути в Гренландию. Капитаны и лейтенанты «Феликса», «Резолюта» и «Норт Стар» тоже двинулись к трапам.       Когда Френсис ступил на причал, оркестр грянул торжественный марш. Начальник экспедиции первым сошёл на берег. За ним следовали прочие офицеры. Он и капитаны кораблей поднялись на трибуну. Лейтенанты выстроились сбоку от неё. Оркестр смолк. Первый лорд Адмиралтейства сэр Грейам, назначенный на эту должность уже после отплытия экспедиции, произнёс:       — Сегодня мы собрались здесь, чтобы встретить и воздать заслуженные почести верным сынам Отечества, нашим доблестным морякам, которые, не жалея жизней, потрудились во славу нашей родины Англии. Мы приветствуем тех, кто навеки покрыл себя неувядающей славой первооткрывателей Северо-Западного прохода во главе с сэром Френсисом Крозье, осуществившим многовековые стремления нашей страны, которые потребовали стольких невероятных усилий и многочисленных человеческих жизней. Ура нашим доблестным первооткрывателям!       Толпа на площади разразилась громкими возгласами. Моряки на кораблях ответили дружным троекратным «Ура!» Френсис обвёл взглядом людей, собравшихся на площади, несмотря на холодный сырой пронизывающий ветер и висящую в воздухе мелкую водяную пыль, забивавшую лёгкие. Он чувствовал холод, но совсем не тот, сковывающий намертво все внутренности и обжигающий открытые участки кожи — привычный холод Арктики. Это был влажный стылый воздух его родины, вызывающий дрожь во всём теле — от головы до пят, и он дышал полной грудью, раздираемый противоречивыми чувствами: радостью возвращения и тоской по тому, что осталось позади и уже никогда не повторится.       Внезапно его взгляд зацепился за нечто знакомое, промелькнувшее в толпе возбуждённо кричавших «Ура!» людей. Френсиса будто что-то толкнуло в бок. Ощутив этот толчок, он задержал взгляд. Не может быть! Он повернул голову к стоявшему справа от него Джеймсу и незаметно сжал его руку, привлекая внимание. Когда Джеймс повернулся к нему, Френсис глазами указал на толпу. Джеймс проследил за его взглядом и замер, вытянувшись в струнку, не обращая внимания на то, что творится вокруг.       Недалеко от трибуны в первом ряду стояла женщина, в которой оба без труда узнали мисс Тейлор. А рядом… Рядом с ней куталась в тёплый плащ, но не сводила глаз с трибуны девочка, которая, как и Джеймс, напряглась, будто натянутая струна, не замечая никого вокруг кроме двух человек, стоявших на возвышении. Девочка, так похожая на начальника экспедиции, героя сегодняшнего торжества сэра Френсиса Родона Мойра Крозье. Эмили-Энн. Их дочь.       У Френсиса сдавило горло. Ему, как, очевидно, и Джеймсу, хотелось только одного — немедленно, сейчас же спрыгнуть с этой чёртовой трибуны вниз и бегом броситься к ней, обнять крепко-крепко, подхватить на руки, прижать к себе, расцеловать это милое личико, по которому они оба так скучали в течение долгих месяцев плаванья. Речь, выученная Френсисом по случаю торжества, тут же вылетела у него из головы. Но Джеймс привёл его в чувство, прошептав:       — Ну, теперь тебе сам Бог велел сказать то, что она запомнит на всю жизнь. И чем будет гордиться до самой смерти.       Вместо груза ответственности, который должен был бы навалиться на него после этих слов, Френсис внезапно ощутил необыкновенную лёгкость. Невидимые пальцы, сжимавшие горло, отпустили свою хватку. Он будет говорить для неё и только для неё — для своей дочери, чтобы та могла гордиться отцами. У неё не было матери, зато имелось двое отцов, одинаково достойных и любящих её. И сейчас он сумеет найти слова, которые проникнут в душу его девочке и запомнятся на всю жизнь. Тем более, что она жаждет услышать их. И услышит.       — А сейчас я передаю слово начальнику экспедиции, доблестному капитану, сэру Френсису Крозье, — завершил свою речь сэр Грейам.       Толпа вновь взорвалась приветственными криками. Дождавшись, пока они стихнут, Френсис выступил вперёд и заговорил зычным хриплым голосом с ирландским акцентом, столь дорогим сердцу Джеймса:       — Дамы и господа. Уважаемые соотечественники. Я и все мы — те, кто принял участие в этой экспедиции, с радостью в сердце спешим сообщить, что многочисленные попытки найти Северо-Западный проход из Англии в Китай наконец увенчались успехом. Мы привезли на родину карту с отмеченным на ней путём, по которому прошли наши суда и теперь могут проходить другие корабли. Каковую я и передаю в вашем присутствии Первому лорду Адмиралтейства, как наш скромный дар Её Величеству королеве Виктории.       С этими словами Френсис взял свёрнутую в трубочку и помещённую в футляр карту, поданную ему Джеймсом, и вручил её сэру Грейаму. Публика взорвалась громкими возгласами и аплодисментами. Френсис подождал, пока они стихнут и продолжил:       — Эти поиски на протяжении долгих лет отнимали жизни многих. Не миновала сия участь и нашу экспедицию. Мы потеряли в ней тридцать восемь человек и корабль. Но мы достигли цели. И я благодарю всех — от офицеров до самого последнего матроса — за героизм, мужество, отвагу и верность родине, которые позволили нам, преодолев многочисленные трудности, наконец, совершить это деяние на благо Отечества. Слава доблестным английским морякам. Ура!       Голос капитана Крозье потонул в мощном троекратном «Ура!», раздавшимся с кораблей и подхваченном собравшимися на берегу людьми. Френсис взглянул туда, где стояла его дочь, которую мисс Тейлор поддерживала за плечи. Эмили не кричала вместе со всеми. Она замерла на месте, приоткрыв рот, не сводя с него широко распахнутых, сияющих от восторга глаз. Пожалуй, ради такого восхищения стоило пережить всю эту шумиху, подумал Френсис. Он кивнул Эмили. Та заметила и изо всех сил замахала руками, вплетая свой звонкий голосок во всеобщий крик ликования. Стоя на трибуне плечом к плечу, Джеймс и Френсис жалели лишь об одном — что их положение не позволяет им радостно помахать ей в ответ.       Следом за Френсисом выступил член Правительства Её Величества. Он выразил благодарность мужественным полярникам, «достойным сынам своего Отечества». Речь его была сухой и высокопарной, но, к счастью, недолгой, за что все собравшиеся были ему несказанно благодарны.       Потом взял слово прославленный полярник Джон Росс. Его речь была такой же краткой и сводилась к одному: «Чёрт возьми, мы сделали это!» Когда он закончил, его племянник, знаменитый Джеймс Кларк Росс, стоявший на трибуне ближе к краю, не выдержал и, наплевав на регламент и протокол, крепко обнял дядю, а после и Френсиса с Джеймсом. Эти импровизированные объятия были встречены новыми криками «Ура!»       — Я скоро буду у вас, — сказал Росс обоим, отходя в сторонку. — Только провожу лорда Грэйама и повидаюсь с дядей.       К счастью, церемония продлилась не слишком долго. Лорд Грейам сообщил, что теперь «наши доблестные моряки» отправятся в Лондон, где их уже ждут родные и близкие. Френсис хмыкнул. Он знал, как далёк ещё момент, когда они с Джеймсом смогут полностью принадлежать родным и близким. Когда высокие гости покидали трибуну, он и капитаны его кораблей вытянулись по стойке смирно, а после спустились следом за ними. Дождавшись, пока правительственные чиновники и лорды Адмиралтейства рассядутся по каретам и тронутся в обратный путь, Френсис велел своим подчинённым отправляться на корабли и обернулся, окидывая взглядом быстро пустевшую площадь. Его взгляд сразу заметил две фигуры, застывшие на том же месте, где они стояли во время церемонии. Мисс Тейлор в тёмном дорожном капоре и развевающемся на ветру тёплом плаще прижимала к себе стоявшую к ней спиной Эмили. Обе не сводили глаз с группы офицеров, в центре которых находились те, ради кого они приехали сюда и теперь стояли под порывами холодного осеннего ветра в трепетном ожидании встречи.       Отдав все необходимые распоряжения, Френсис дождался, когда офицеры отправятся на корабли. Всё это время и он, и стоявший рядом Джеймс не сводили глаз с двух хрупких фигурок, казавшихся совершенно беззащитными перед разгулявшейся непогодой.       Но вот наконец они с Джеймсом остались вдвоём и двинулись им навстречу, с каждой секундой ускоряя шаг. Окинув быстрым взглядом площадь, Френсис заметил на ней несколько человек, с любопытством наблюдавших за происходящим.       — Ты обнимаешь её первый, — тихо произнёс он на ходу.       Джеймс понял, кивнул и зашагал быстрее. Френсис нарочно немного отстал, пропуская его вперёд. Эмили, всё это время напряжённая, будто сжатая до предела пружина, вырвалась из рук мисс Тейлор и рванулась к ним навстречу. Джеймс подхватил её на бегу, крепко прижал к себе и закружил на месте.       — Доченька… Эмили… — шептал он, покрывая поцелуями её щёки.       Эмили обхватила его шею руками и уткнулась лицом в плечо, чутко вдыхая забытый, почти незнакомый, но такой родной запах. Но очень быстро она подняла голову и посмотрела туда, где сейчас находился Френсис. А он в это время закрывал собою происходящее от юркого невысокого человечка с пронырливыми быстрыми глазками и тонкими усиками над губой — по виду явного репортёра из какой-нибудь мелкой газетёнки. Человечек сделал шаг в сторону, чтобы обойти закрывшего ему видимость Френсиса, но тот тоже шагнул в сторону, преграждая путь.       — Сэр? — Человечек вопросительно взглянул на Крозье.       Тот молча взирал на репортёра, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.       — Вы позволите пройти, сэр? — голос человечка звучал подобострастно, но настойчиво.       — Нет, — невозмутимо ответил Френсис. — Выход с площади — там, — он кивнул за спину человечка.       — Но мне необходимо…       — Вам необходимо держаться подальше от военных кораблей Её Величества, иначе вас заподозрят в намерении причинить им вред, — заявил Френсис. — И если вы сейчас же не покинете это место, я прикажу арестовать вас по подозрению именно в этих намерениях.       Репортёр попытался заглянуть через плечо Френсиса на происходящее у того за спиной, понял, что ему ничего не удастся разглядеть и с сожалением ретировался с площади. Дождавшись, пока он уберётся, Френсис круто повернулся к Джеймсу, всё ещё державшему Эмили на руках.       — Ну, здравствуй, зайчонок, — улыбнулся он, подходя к ним почти вплотную.       Эмили, внимательно наблюдавшая за происходящим, обнимая Джеймса одной рукой, теперь молча обвила свободной рукой шею Френсиса и прижалась щекой к его гладко выбритой, как и у Джеймса, щеке. Сердце Френсиса зашлось от нежности, когда он ощутил это прикосновение. Но он помнил о том, что не имеет права проявлять чувства здесь и сейчас, на глазах у возможных посторонних наблюдателей. Поэтому он тихо произнёс:       — Сейчас мы все поднимаемся на корабль. И уже там встречаемся по-настоящему.       Он не знал, простит ли Эмили его сдержанность, не обидит ли её столь короткое и почти официальное приветствие. Но поступить иначе не мог и лишь надеялся, что компенсирует эту сдержанность вдали от посторонних глаз.       — Здравствуйте, мисс Тейлор, — обратился он к стоявшей неподалёку няне, с сожалением освобождаясь из объятий Эмили. — Пройдёмте на «Энтерпрайз». Теперь вы с Эмили — наши гости.       — Здравствуйте, капитан Крозье. Добрый день, капитан Фицджеймс, — мисс Тейлор присела в реверансе.       Джеймс поставил Эмили на землю и, взяв её за руку, повёл к причалу. Мисс Тейлор последовала за ними. Френсис замыкал шествие. По пути к каюте капитана все попадавшиеся навстречу матросы и офицеры с улыбкой отдавали дамам честь. Мисс Тейлор была явно смущена таким вниманием. Эмили оно нравилось — девочка довольно улыбалась и чувствовала себя польщённой. Она была дочерью и крестницей капитанов, открывших Северо-Западный проход! Эмили не представляла себе, что это такое и для чего он нужен, но раз все вокруг об этом говорят и устраивают её папам такую встречу — значит, это действительно важно. И её папы — настоящие герои. Эмили, наряду с радостью от встречи, облегчением от окончания долгого томительного ожидания, распирала гордость за этих мужчин, которые могут всеми здесь командовать, но для неё остаются добрыми и такими домашними папами.       В каюте Френсис, не опасаясь чужих глаз, подхватил Эмили на руки и расцеловал её в обе щёчки.       — Какая же ты большая выросла, — хрипло произнёс он, с нежностью разглядывая личико дочери. — Большая и красивая.       Эмили улыбалась, обхватив ладонями его лицо и глядя в глаза.       — Ты тоже большой, папа. Большой и красивый. Только, наверное, ты устал, — констатировала она.       — Есть немного, — усмехнулся Френсис, ставя её на пол.       — Тогда тебе надо полежать, — заявила Эмили.       — Сейчас не могу. Но скоро мы с твоим папой Джеймсом полностью сдадим дела, приедем домой и будем только и делать, что отдыхать, — Френсис продолжал улыбаться, глядя на изменившуюся, непривычную Эми, к которой им с Джеймсом ещё предстоит привыкнуть.       Та Эми, которую они помнили, осталась где-то в прошлом, два года тому назад. И им обоим было немного грустно оттого, что её невозможно вернуть обратно.       — Присаживайтесь, дамы, — улыбнулся Джеймс. — Сейчас я распоряжусь, чтобы вас накормили обедом.       — Но… — смутившись, попыталась возразить мисс Тейлор.       — Никаких «но», — оборвал её Джеймс. — Уверен, что после завтрака вы больше ничего не ели.       — Да, — ответила няня, — но удобно ли…       — А почему нет? — удивился Френсис, оставшийся в каюте, пока Джеймс отправился, чтобы дать соответствующие указания. — Вы — наши гостьи. Можем мы таким способом выразить радость от встречи с вами? Разве вы не голодны?       — Я — очень голодна, — охотно откликнулась Эмили, сидевшая на койке Френсиса, в то время, как мисс Тейлор занимала единственный в каюте стул.       — Вот видите, — сказал Френсис. — Пусть это будет нашим небольшим семейным обедом после долгой разлуки.       Через полчаса был сервирован стол в офицерской столовой. В ожидании трапезы капитаны расспрашивали мисс Тейлор обо всём, что произошло в Эйлсбери за время их отсутствия. Та охотно рассказывала про их с Эмили жизнь у Россов, в семье которых было уже четверо детей. Миссис Мэдисон содержит дом в образцовом порядке, но, когда они все вновь поселятся там, вряд ли справится с обслуживанием такого количества народу. Придётся нанимать ей помощницу, хоть ей и неприятно будет признаться в этом.       Мисс Тейлор рассказывала об успехах Эмили в письме, чтении, музыке и рисовании. Эмили — о своих отношениях с детьми Россов, давая каждому из них весьма меткую характеристику. «Наверное, она унаследовала это качество от матери», — одновременно подумали Френсис и Джеймс.       Перед самым началом обеда в каюте Френсиса появился Росс. В тесном помещении оставалось слишком мало места для дружеских объятий, поэтому Френсис вышел в узкий коридор, чтобы поприветствовать друга. За ним следом вышел Фицджеймс, чтобы с удовольствием стиснуть Росса в дружеских объятиях.       Сидя за обедом в офицерской столовой, мужчины снова и снова обсуждали подробности плавания — маршруты, по которым шли корабли, места зимовок, трудности, которые пришлось испытать. Эмили впитывала каждое слово, часто совершенно забывая о еде. Время от времени Френсису или Джеймсу приходилось напоминать ей о том, что главная цель обеда — всё-таки насыщение пищей телесной. Им приходилось брать на себя эту обязанность, поскольку мисс Тейлор сама слушала их, как заворожённая, не обращая внимания ни на что вокруг.       В очередной раз услыхав в разговоре слова «Северо-Западный проход», Эмили отважилась обратить на себя внимание взрослых.       — Папа, — тихонько позвала она.       — Да, бусинка, — отозвался Джеймс.       Френсис, открывший было рот, чтобы ответить Эмили, заставил себя молчать, испытав при этом довольно неприятное чувство, которое время от времени возникало у него, когда приходилось скрывать от посторонних своё отцовство и от которого он успел отвыкнуть за два с половиной года, проведённые в экспедиции. И хотя мисс Тейлор не была для них посторонней, всё же она не входила в число посвящённых, о чём Френсис с досадой поспешил напомнить себе.       — Папа, а что это за проход, который вы открыли? И зачем он нужен? — спросила Эмили.       — А разве мисс Тейлор и дядя Джеймс не рассказывали тебе об этом? — спросил Френсис.       — Нет, — Эми энергично помотала головой.       — Что ж вы так? — укоризненно уставился на них Френсис, в то время, как Джеймс усмехался с закушенной губой, наблюдая за ним.       — А Эми не спрашивала нас об этом, — заявил с улыбкой Росс. — Она только спрашивала, когда вернутся папы.       — Неужели так ни разу и не спросила — откуда? — Джеймс улыбнулся дочери.       Эмили сконфуженно потупилась и тоже закусила губу. Увидев это, Френсис почувствовал, как сердце его сжалось, сладко затрепетало и ухнуло вниз. Господи… Неужели это у них настолько семейное?       Джеймс тоже заметил закушенную губу Эмили. И его сердце тоже сжалось от нежности. Он ощутил невыразимое удовольствие, глядя на то, как смотрится закушенная губа в исполнении ребёнка с лицом Френсиса Крозье.       — Я спрашивала, где вы, — ответила Эмили, вздёргивая подбородок. — Мне говорили, что вы далеко на Севере и что там очень холодно. И что ваши корабли замёрзли во льду и надо ждать, пока лёд растает и выпустит их.       — А зачем мы туда поехали, тебе не говорили?       — Вы там искали что-то полезное для Англии, — ответила девочка.       — Правильно, — улыбнулся Джеймс. — Вот этот самый проход мы там искали. И нашли.       — А что это за проход? — в голосе Эмили чувствовался неподдельный интерес.       — Вы с мисс Тейлор хоть немного изучали географию? — спросил Джеймс. — Ты знаешь, как устроена наша Земля?       — Мисс Тейлор говорила, что она круглая. И попросила дядю Джеймса показать мне глобус.       — Отлично, — Джеймс поощрительно кивнул няне. — А карту тебе дядя Джеймс не показывал?       — Нет.       — Тогда после обеда мы вернёмся ко мне в каюту, — сказал Френсис, — и я покажу тебе карту, объясню, что на ней изображено и что такое этот самый Северо-Западный проход.       Эмили удовлетворённо кивнула и вернулась к еде. Френсис не был уверен, что восьмилетняя девочка поймёт хоть что-нибудь из его объяснений. Но он точно знал, что обязан попытаться рассказать ей, куда и зачем уезжали так надолго её отцы. Поэтому после обеда он, передумав вести всех в тесную каюту, принёс в столовую большую карту и разложил её на освобождённом от обеденных приборов столе. Все прочие с интересом наблюдали за его попыткой объяснить маленькому ребёнку то, что не всякий взрослый смог бы понять.       — Вот смотри. Ты видела нашу землю на глобусе, — начал Френсис, пытаясь скрыть охватившее его волнение. — Но возить с собой всюду большой круглый глобус, чтобы знать, где находишься, неудобно. Поэтому люди решили рисовать все материки, острова и океаны на бумаге. Вот так это выглядит, — он расстелил перед Эмили карту Канадского архипелага с запутанным лабиринтом островов и проливов.       — Видишь, вот эти кусочки суши, — он ткнул на карте в несколько островов, — здесь кажутся маленькими. На самом деле они очень большие. Просто на рисунке их уменьшили, чтобы можно было увидеть их все вместе. Они называются островами. А между ними находится вода, — Френсис провёл карандашом по нескольким проливам.       — Понятно?       Эми кивнула, хоть Френсис и не был уверен, что это в действительности так.       — Вот мы с твоим папой Джеймсом на наших кораблях и искали путь, по которому можно было пройти между этими островами отсюда, — он ткнул карандашом в море Баффина, — сюда, — указал он на море Бофорта и далее на Чукотское море. — Этот путь и есть Северо-Западный проход.       — И вы его нашли? — спросила Эмили тихим восторженным полушёпотом, глядя на карту.       — Конечно. Хоть это и было очень трудно, — подтвердил Фицджеймс. — До нас это не удавалось никому.       Эмили подняла на него сияющие глаза:       — Вы плавали-плавали между этих островов, искали-искали и наконец нашли? — спросила она.       — Именно так, — подтвердил Френсис, удивляясь тому, что маленькая девочка, кажется, поняла грандиозность и сложность стоявшей перед ними задачи. Его распирала гордость за ум и понятливость дочери — гордость, хорошо известная любому родителю.       — И вы потому так долго не возвращались, что не знали, куда надо плыть?       — Да.       — А если бы вы заблудились и не нашли этот проход? — спросила Эмили.       Повисла напряжённая тишина.       — Если бы это случилось, — тихо произнёс Френсис, — наше возвращение не было бы таким торжественным, как сегодня.       «Если бы оно вообще состоялось», — подумал каждый.       — Но мы не заблудились и вернулись, — улыбнулся Джеймс самой лучезарной своей улыбкой, от которой у всех потеплело на душе.       Эмили подскочила к нему, обняла за шею и чмокнула в щёку. Все облегчённо заулыбались.       — Папа, — Эмили задумалась и наморщила лоб. — А зачем нужно было искать этот проход?       — Потому что этим путём можно проплыть в Китай, и он значительно короче, чем путь вокруг Азии. Но это я покажу тебе уже дома на глобусе, — пообещал Джеймс.       Поздно вечером мисс Тейлор, Росс и Эмили покинули корабль, чтобы переночевать в гостинице и поутру вернуться в Лондон, а оттуда — в Эйлсбери. Эмили до слёз не хотелось расставаться с отцами. Она попыталась осторожно узнать, нельзя ли ей с мисс Тейлор остаться на корабле. Но в этом вопросе отцы оказались непреклонны — женщины не должны ночевать на военном судне. И Эмили, уже понемногу понимавшей, что значит слово «надо», пришлось подчиниться.       С делами, связанными с экспедицией, было покончено к середине ноября. Адмиралтейство не стало задействовать прославленных полярников в текущей войне с Россией, дав им возможность восстановить здоровье и силы. Тем более, что здоровье как Френсиса, так и Джеймса требовало внимания, хоть ни один из них не хотел этого признавать. Возраст брал своё. Френсиса, которого не смогли достать ни цинга, ни простуды, стал донимать ревматизм. Теперь его суставы стали чутким барометром, безошибочно предсказывающим ухудшение погоды. Джеймс тоже слишком часто ощущал боль в суставах, в старых ранах да в месте давно сросшегося перелома на ноге. Каждый из них старался не подавать виду и скрывать свои болячки, но удавалось им это не всегда. Оба слишком хорошо знали друг друга, чтобы понять, когда близкий человек испытывает боль или дискомфорт. Каждый чутко улавливал настроение любимого, по едва заметным признакам безошибочно угадывая его состояние. Им не нужны были слова — хватало одного мимолётного взгляда, чтобы догадаться, когда другому плохо морально или физически.       Сырая ноябрьская погода безжалостно выкручивала суставы Френсиса. Он пытался не подавать виду, чтобы не тревожить Джеймса и, сидя в кресле у камина, укутав ноги пледом, размышлял о том, что будь он сейчас на корабле, пожалуй, не заметил бы этой боли, занятый обычными капитанскими обязанностями. Джеймс неслышно подобрался к нему сзади — он всегда ходил по дому тихо, как кот — и обнял за плечи. Френсис едва не подпрыгнул в кресле от неожиданности и невольно поморщился, не в силах скрыть боль от этого неловкого движения.       — Болит? — участливо спросил Джеймс, усаживаясь на подлокотник, одной рукой обняв Френсиса за плечи, а другую положив на колено.       — Да нет, — бодро ответил Френсис. — Ничего не болит. С чего ты взял?       — Показалось, — усмехнулся Джеймс. — Слишком старательно ты пытаешься это скрыть и слишком бодрый вид принимаешь всякий раз, когда я смотрю на тебя.       Френсис неопределённо пожал плечами, мысленно обругав себя за бездарное актёрство, которое ничуть не обмануло этого проницательного Джейми.       — Фрэнк, — Джеймс запустил пальцы в его волосы на затылке и прижался щекой к макушке. — У меня есть предложение. Давай не будем разыгрывать друг перед другом такие спектакли. Зачем тратить на это силы, если каждый из нас всё равно знает, когда другому нехорошо? Знает, но терзается догадками и тревожится от неизвестности. Не лучше ли говорить правду? Иначе воображение дорисует за нас то, чего нет — и от этого только хуже.       Френсис вздохнул. Конечно, Джеймс прав. Но… Признавать свою слабость перед кем бы то ни было не хотелось. Словно прочитав его мысли, Джеймс сказал:       — Нам ведь не нужно стыдиться друг друга. Мы — такие, какие есть, со всеми нашими слабостями, горестями, болезнями и промахами. Мы можем себе позволить не прятаться друг от друга, после стольких-то лет.       После этих слов Френсис расслабился, откинул голову на руку Джеймса, обнимавшую его плечи и закрыл глаза. Джеймс абсолютно прав без всяких «но». Они могут позволить себе быть самими собой и не стыдиться слабости. И не мучить друг друга неизвестностью, пытаясь скрывать то, что утаить невозможно.       Френсис накрыл ладонью руку Джеймса, лежавшую на колене и виновато проворчал:       — Как видишь, я постепенно превращаюсь в старую развалину. И скоро вряд ли смогу соответствовать потребностям твоего молодого горячего тела.       — Не неси чушь. Моё «молодое горячее тело» тоже постепенно превращается в развалину. И далеко не всегда способно на подвиги, которые мы с тобой совершали раньше. Но это совершенно неважно, до тех пор, пока у меня есть возможность быть рядом с тобой, обнимать тебя, даже просто прикасаться к тебе. Не кори себя этим, ладно?       Джеймс нагнулся над запрокинутой головой Френсиса и коснулся губами его сухих горячих губ. Френсис ответил на поцелуй — сперва неохотно, а после всё активней и жарче.       — Тогда пойдём в постель? — спросил он, когда Джеймс ненадолго оторвался от него. — Хотя бы просто полежим рядом, раз уж больше ни на что не способны.       — Сейчас узнаем, на что мы с тобой ещё способны, — озорно улыбнулся Джеймс, вновь превращаясь в прежнего бесшабашного и отчаянного коммандера, каким помнил его Френсис.       И не беда, что в его каштановых кудрях теперь запуталось множество серебряных нитей, а на бледной коже стали заметнее морщины. В глазах Джеймса сейчас светился всё тот же мальчишечий задор и всё та же нежность таилась в глубине его хрипловатого будоражащего голоса.       «Господи, спасибо тебе, что сохранил его для меня! — подумал Френсис, с трудом выпрямляя ноги, но уже не обращая внимания на боль в суставах. — Пусть это грех, но как же я благодарен тебе за эту милость!» ***       В 1856 году, по окончании войны с Россией Великобритания продолжила наращивать военную мощь на морях. Всё говорило за то, что назревает новая война в Китае. Так и случилось. Война разразилась в начале октября 1856 года. Незадолго до её начала, обсуждая текущую обстановку, Френсис, Фицджеймс и Росс сходились на том, что эта война – вопрос времени. Разумеется, все понимали, что Адмиралтейство не отправит на войну сэра Френсиса Крозье, прославленного полярника, награждённого большими золотыми медалями Лондонского и Французского географических обществ. Общественность с нетерпением ждала от сэра Френсиса Крозье книги – описания его путешествий в поисках Франклина и Северо-Западного прохода, которую он начал писать в соавторстве с Джеймсом, как только оба вернулись домой в Эйлсбери. Другое дело – сэр Джеймс Фицджеймс, сорокатрёхлетний капитан, получивший боевой опыт в прошлой Опиумной войне. Все трое были уверены, что Адмиралтейство непременно попытается назначить его капитаном одного из кораблей, направляемых Её Величеством к берегам Китая, охваченного на тот момент гражданской войной. И это обстоятельство служило поводом душевного разлада, который Френсис испытывал осенью 1856 года.       Он понимал, что принять командование кораблём было бы лучшим вариантом для Джеймса, явно засидевшегося дома в четырёх стенах и, как думалось Френсису, отчаянно тосковавшего по морю и приключениям. Участие в сражениях, несомненно, подняло бы его боевой дух, взбодрило и благотворно отразилось бы на карьере. Но, война – есть война. Мероприятие, участвуя в котором можно легко лишиться жизни. А Френсис свято верил в ранее установленное правило – им с Джеймсом нельзя расставаться, иначе с каждым может случиться что-то плохое, особенно с Джеймсом. И особенно теперь, если он в одиночку, без Френсиса, отправиться туда, где стреляют. Джеймс видел, как с каждым днём Френсис становился всё задумчивей и мрачнее. Он понимал причину его тревоги, но оттягивал решение до момента, пока не получил от Адмиралтейства предложение принять командование 91-пушечным линейным кораблём «Джеймс Уатт» построенным три года назад, которому предстояло направиться к порту Гуаньчжоу. Нужно сказать, что решение это далось ему непросто. Но к моменту получения письма из Адмиралтейства оно уже созрело в его душе.       Письмо пришло в середине октября. Френсис просматривал почту. Отбирая адресованные ему письма и откладывая корреспонденцию Джеймса, Френсис наткнулся на конверт из Адмиралтейства. Он отдал его Джеймсу среди прочих писем, ни словом не обмолвившись о нём. Заметив, что Джеймс вскрыл его первым, Френсис продолжал сохранять совершенно невозмутимое выражение лица, однако ему не удалось обмануть Джеймса – тот заметил, как он напрягся.       Джеймс быстро пробежал глазами содержание письма и поднял взгляд на Френсиса, стоявшего к нему спиной и что-то с интересом разглядывавшего за окном. Его нарочито расправленные плечи, напряжённая, неподвижная спина и при этом подчёркнуто безразличная поза говорили о многом. Джеймс подошёл к окну и встал рядом с Френсисом, глядя на потоки дождя, заливавшие оконное стекло.       - Фрэнк, - позвал Джеймс.       Френсис медленно повернул голову на зов. Джеймс молча протянул ему письмо. Прочтя его, Френсис так же молча отдал листок Джеймсу и вновь уставился в окно.       - Неплохое предложение, - прохрипел он и попытался откашляться.       - Неплохое, - кивнул Джеймс, складывая письмо и засовывая его в конверт. – Но думаю, мне придётся от него отказаться.       - Почему? – голос Френсиса по-прежнему звучал глухо.       - Потому что я не хочу его принимать.       - И чем ты мотивируешь свой отказ? - осторожно поинтересовался Френсис.       - Слабым здоровьем, разумеется, - пожал плечами Джеймс.       - Ты думаешь, они не попросят тебя подать в отставку?       - Может, и попросят, - беззаботно улыбнулся Джеймс. - Но я ведь этого не сделаю. А выгнать со службы насильно героя-полярника у них рука не поднимется. К тому же, у них в резерве целая куча молодых амбициозных лейтенантов, которые спят и видят, как бы прославить своё имя, командуя хоть каким-нибудь захудалым судёнышком. Так что недостатка в смелых и дерзких капитанах у командования не наблюдается.       - И ты действительно собираешься отказаться от возможности вновь выйти в море? От славы, подвигов и приключений? Ты и впрямь хочешь отказаться от всего этого? - Френсис повернул голову и теперь напряжённо вглядывался в точёный профиль Джеймса, по-прежнему остававшийся прекрасным, несмотря на следы, оставленные временем на его лице.       - Да, - твёрдо ответил Джеймс, продолжая смотреть прямо перед собой.       - Но ради чего? - воскликнул Френсис, мысленно ругая себя последними словами за собственную упрямую идиотскую настойчивость. - Ведь тебе хочется снова выйти в море. Я знаю.       Впрочем, Френсис понимал, для чего это делает. Ему нужна уверенность, что это не он удерживает Джеймса, что не висит у него камнем на шее. И должен сделать всё, от него зависящее, чтобы убедить Джеймса не жертвовать собой и своими интересами ради постаревшего любовника.       - Ну, допустим, ради собственного здоровья. Ты ведь знаешь, что в последние годы оно у меня не отличается крепостью.       - Ты лжёшь, Джеймс Фицджеймс. Если бы речь шла только о здоровье, ты бы с радостью принял это предложение. Море, активная деятельность, смена впечатлений позволили бы тебе напрочь позабыть о здоровье.       - Ну, раз ты такой умный, тогда скажи, что по-твоему, заставляет меня отказаться от всего этого!       - Мне кажется, жалость. Жалость к старому ослу, который уже ни на что не годен и висит у тебя камнем на шее. Ты понимаешь, что эта развалина будет тосковать по тебе и жутко опасаться за твою жизнь. И ты готов пожертвовать собственными интересами, чтобы не огорчать меня.       - То есть, ты хочешь выпроводить меня отсюда на войну, где меня могут убить… Я надоел тебе? Ты хочешь избавиться от меня?       - Не городи чушь, - отрезал Френсис. – Ты ведь знаешь, что это не так.       - Тогда какого чёрта? – устало спросил Джеймс.       - Джейми, - сказал Френсис значительно мягче. – Я же вижу, что ты заскучал здесь. И что тебе очень хочется вновь ощутить себя молодым и бесшабашным, снова тянет рисковать и совершать подвиги. И мне невыносима мысль, что из-за меня ты...       Френсис не договорил и снова резко отвернулся к окну. После короткой паузы он продолжил:       - Но ты прав, я также боюсь думать о риске, которому ты подвергнешься, если примешь это предложение. На войне всякое возможно. И, если по-прежнему справедливо утверждение, что нам нельзя расставаться, риск этот возрастает во много раз. Можешь считать меня суеверным старым ослом, но… Но я верю в это.       - И я верю в это, - эхом отозвался Джеймс. – именно поэтому собираюсь отказаться. Я не хочу причинять горе ни тебе, ни Эмили. Вы ведь будете горевать, если со мной что-то случится? – Джеймс улыбнулся и посмотрел на Френсиса так, будто сомневался в этом.       - Ты сам-то как думаешь? – усмехнулся Френсис, почувствовав, как постепенно разжимаются ледяные пальцы страха, стискивавшие его сердце.       - Не знаю, не знаю, - в задумчивости протянул Джеймс. – Ты так настойчиво хотел отправить меня воевать, что у меня появились некоторые…м-м… сомнения.       Он изо всех сил сдерживал улыбку, а в его карих глазах плясали озорные насмешливые чёртики, такие же, которые Френсис теперь всё чаще замечал в глазах Эмили.       - Ну-у… Я не настаиваю, - протянул Френсис, копируя его тон. – Если ты больше не хочешь послужить своей родине Англии…       - Я послужу ей другим способом, - хохотнул Джеймс. – У нас с тобой не дописаны книги про поиски экспедиции Франклина и про поиски Северо-Западного прохода. К тому же, надо, наконец, систематизировать и издать наши наблюдения и опыты по магнетизму. Так что работы у нас непочатый край, капитан Крозье.       Френсис резко повернулся к нему всем корпусом и так же резко развернул его к себе, заглядывая в глаза.       - Джейми, - выдохнул он. – Ведь ты будешь тосковать…       - Гораздо меньше, чем ты, если я уеду, - тут же ответил он. – И уж точно не буду так переживать и бояться. Лучше тосковать по морю, чем по вам с Эмили.       Френсис впился зубами в кулак, сморщив лоб и пытаясь унять дрожь, внезапно охватившую тело. Только бы Джеймс не заметил его слабости! Но Джеймс заметил. Не думая о том, что в комнату могут войти, он положил руку Френсису на плечо и прижал к себе, чувствуя, как конвульсивно сотрясается его тело.       - Ты что, Фрэнки? - заботливо спросил Джеймс, обнимая его второй рукой и притягивая к себе. - Ты что?       Джеймс коснулся губами его лба и потёрся щекой о висок Френсиса, согревая и успокаивая его.       - Это я от облегчения, - выдохнул Френсис, прижимаясь к нему, словно ребёнок, чьи заботы и беды полностью рассеял голос любящей матери. Никогда ещё Френсис Крозье не чувствовал себя настолько спокойным и защищённым. Джеймс не поедет на войну. И не станет винить в этом Френсиса даже мысленно, даже в глубине души. Господи, благодарю тебя!       Прижимая к себе Френсиса, который постепенно переставал дрожать, Джеймс тоже испытывал странное облегчение от того, что принял именно такое решение. Глядя на реакцию Френсиса, понимая, насколько тяжким было для него ожидание, Джеймс осознал, какой трагедией обернулась бы для Френсиса его отправка на войну, насколько сильно страшился он этой разлуки. Тоска по морю, которую он действительно иногда испытывал в последнее время, мгновенно померкла и отступила на задний план перед столь откровенным проявлением любви и страха потерять его, совершенно не свойственным для Френсиса. Обычно его Фрэнки старался сдерживать чувства. И сейчас Джеймс был благодарен ему за то, что он не скрывал от него свои эмоции, не стыдился их. Разве сможет он оставить Фрэнка одного? Разве сможет заставить тревожиться и жить в постоянном страхе человека, с которым он почувствовал себя действительно нужным, любимым, незаменимым? Он сможет снова пережить все приключения, описывая их в книге. Закончит ту, что они пишут с Френсисом – начнёт другую, о похождениях на Востоке. Лишь бы его Фрэнки не страдал. Лишь бы он был спокоен и счастлив.       На следующий день Джеймс отправился в Лондон и решил все вопросы, связанные с поступившим ему предложением. В Адмиралтействе, разумеется, поморщились, но спорить не стали – подорванное здоровье героя-полярника требовало бережного к нему отношения. Самым странным оказалось, что, выходя из Адмиралтейства, Джеймс не испытал ни малейшего чувства сожаления о сделанном. Прислушавшись к себе, он понял, что его действительно не тянет ни на какую войну, ни в какой Китай. Ему хотелось поскорее вернуться домой, обнять Эмили, а вечером завалиться в постель с его любимым «старым ирландским чёртом», прижать его покрепче, так, чтобы кости хрустнули – и больше никогда его от себя не отпускать ни на шаг. Как и самому никуда от него не отдалятся дольше, чем на полдня. Это было действительно важно. И именно без этого он не смог бы жить.       Переночевав в одной из лондонских гостиниц, Джеймс с утра отправился на кладбище. Он не мог уехать в Эйлсбери, не навестив Шарлотту. Как обычно, осеннее кладбище имело мрачный вид. Всё та же раскисшая грязь под ногами. Всё то же дерево, вздымающее к серому, затянутому тучами небу голые ветви, похожие на скрюченные руки мертвеца. Казалось, что даже ворона, сидевшая на нём – всё та же, словно она никуда не улетала всё время, пока он не приходил на кладбище.       Джеймс приблизился к могиле и коснулся рукой холодного влажного надгробия. «Ну, здравствуй, Лотти. Здравствуй, сестрёнка. Как ты тут?» Он знал, чувствовал, что Лотти здесь нет. Она всегда была с ними рядом – с ним, с Фрэнком, с Эмили… Она и сейчас стояла рядом – Джеймс ощущал её присутствие почти физически. Но эта могила была как будто материальным воплощением, свидетельством её присутствия на земле. И Джеймс обращался к ней, как молящийся обращается к распятию, зная, что на самом деле Бог вездесущ.       «Ты всегда была нашим ангелом-хранителем. Ты спасла нам с Фрэнком жизнь, оградив, не пустив в ту страшную экспедицию. Ты ушла, уступив мне Фрэнка, зная, что без него я никогда не стал бы счастливым. Ты отдала нам всё, что могла. Твоя смерть принесла нам слишком много боли. Но теперь мы счастливы с Фрэнком. Спасибо тебе, моя маленькая самоотверженная девочка. Если бы ты знала, как благодарен я тебе за всё!»       В просвете рваных туч, несущихся по небу, показалось солнце. Оно промелькнуло лишь на короткий миг и вновь скрылось за их свинцовой тяжестью. Но этого мига оказалось достаточно, чтобы Джеймс понял – Шарлотта услышала его мысли и улыбнулась ему оттуда, с небес. И даже если их с Фрэнком любовь считалась греховной, она не осуждала их и собиралась впредь хранить от всех возможных бед и напастей, как щитом, ограждая своей любовью. Им вместе быть…       Постояв ещё несколько минут у могилы и мысленно попрощавшись с этим местом, Джеймс направился к кладбищенской сторожке. Нужно было заплатить смотрителю очередную сумму денег, чтобы тот продолжал ухаживать за могилой и содержать её в достойном виде. Покончив с этим, он покинул кладбище и отправился в гостиницу за вещами, а оттуда – на вокзал. Сидя в поезде, Джеймс испытывал радостное нетерпение: скорее, скорее домой, туда, где Фрэнк с замирающим сердцем ждёт его возвращения, гадая, чем закончится этот визит в Адмиралтейство. Его любимый, замечательный, грозный, неловкий и такой на самом деле ранимый Фрэнк. При мысли о нём сердце Джеймса сжималось от нежности. «Чёртов ирландец! - думал он, улыбаясь про себя, уставившись невидящим взглядом на проплывавшие за окном серые унылые пейзажи. – Как же тебе удалось так проникнуть в моё сердце и так растопить его? Старая ты веснушчатая задница!»       Джеймс вернулся домой к вечеру. Френсис сидел у себя в комнате наверху и пытался читать. Писать у него точно не получилось бы. Впрочем, и чтение вылилось в чистой воды имитацию – Френсис скользил глазами по строчкам, не вникая в их смысл. Все его мысли были прикованы к Джеймсу – где он сейчас и удалось ли ему решить в Адмиралтействе главный вопрос, волновавший их обоих. Звон дверного колокольчика отозвался в нём подобием набата. Напряжённые до предела нервы заставили вздрогнуть. Душа сжалась в тугой комок. Все силы Френсиса ушли на то, чтобы придать лицу невозмутимое выражение и оставаться на месте, а не выскакивать из комнаты навстречу Джеймсу. В том, что это был именно он, у Френсиса не было ни малейшего сомнения. Он принял расслабленную позу, призванную скрыть отчаянное внутреннее напряжение и замер, откинувшись на спинку стула, прислушиваясь к голосам в прихожей и последующим шагам Джеймса, поднимавшегося по лестнице. Эти шаги направились сразу к его комнате – Джеймс не собирался заходить к себе. Вот они приблизились и затихли у его двери. Сердце Френсиса бешено колотилось где-то в горле, точно он без остановки пробежал целую милю.       Дверь распахнулась. Френсис повернул голову на звук, надеясь, что ему удалось сохранить достаточно невозмутимое выражение лица. И не смог сдержать улыбки, увидев на пороге Джеймса, улыбавшегося так широко, что стало заметно отсутствие зуба сверху. Джеймс плотно притворил дверь и шагнул навстречу поднявшемуся со стула Френсису.       - Всё в порядке, сэр, - отрапортовал Джеймс, вытягиваясь по стойке смирно. – Я не еду на войну и не подаю в отставку. Капитан Фицджеймс из резерва флота Её Величества прибыл для дальнейшего несения домашней службы.       - Вольно, капитан, - Френсис подошёл вплотную к Джеймсу и крепко обнял его, с удовольствием ощущая, как сильные руки Джеймса смыкаются у него за спиной и как его холодная щека прижимается к его макушке.       - Вот и привязал я тебя к себе, как Энн в своё время привязала Джеймса, - вздохнул Френсис, отстраняясь и пытливо заглядывая ему в лицо, словно искал следы сожаления в его глазах.       - Мне кажется, Джеймс ни капли этим не расстроен и всегда отлично чувствовал себя в её обществе, - улыбнулся Джеймс.       - Ну, да. В обществе молодой красивой женщины. А не старого сварливого ирландца, - вздохнул Френсис.       - Да, наши с Россом вкусы несколько отличаются, - хохотнул Джеймс. – Но приводят к одному и тому же результату. Перестань так пристально всматриваться в меня, Фрэнки. Ты не найдёшь признаков сожаления, потому что его у меня нет. Зато у меня есть жуткое чувство голода. Надеюсь, меня в этом доме накормят ужином, раз уж не отпустили воевать?       - А вот это зависит не от меня, а от миссис Эллисон, - усмехнулся Френсис, почувствовавший удивительное облегчение. – Но, думаю, она не откажет нам в этой милости.       Миссис Сьюзен Эллисон, дородная женщина, производившая впечатление грузной и неповоротливой, но на самом деле оказавшаяся удивительно проворной и расторопной, была их новой кухаркой, принятой на службу, когда стало ясно, что постаревшей миссис Мэдисон больше не под силу управляться с готовкой. Впрочем, миссис Мэдисон сохранила все свои прочие обязанности, по-прежнему оставаясь заботливой и рачительной хозяйкой и добрым ангелом-хранителем их дома. Они с миссис Эллисон чётко разделили обязанности, и пожилая экономка, скрепя сердце, пообещала не вторгаться на территорию, находившуюся в сфере деятельности кухарки. Стоит признать, что миссис Эллисон готовила очень вкусно, за что ей сходила с рук некоторая ворчливость в моменты, когда семья не вовремя собиралась за столом. Она терпеть не могла любые отклонения от распорядка, поэтому просьбу накрыть ужин пораньше могла встретить в штыки. Но сегодня Френсис был намерен не отступать и добиться от грозной кухарки некоторых послаблений.       Вдвоём с Джеймсом они спустились вниз. Френсис отправился на кухню, в то время как Джеймс пошёл в детскую, чтобы обнять Эми и порадовать её привезёнными из Лондона подарками.       Миссис Эллисон сдалась на удивление быстро, тем более, что ужин ей пришлось накрыть раньше всего на каких-то полчаса. Удивительная атмосфера царила в тот вечер за столом. Мир и покой спустились на всех, кто находился в уютной столовой, покой, не омрачаемый никакими душевными тревогами и волнениями. Все они, сидящие за столом, любили друг друга. И знали – что бы ни случилось, какие бы потрясения ни обрушились на мир и на их семью – эта любовь незыблема и непреложна. Можно разрушить всё и всё потерять, но уничтожить эту любовь невозможно. И даже смерть не в силах отменить её. Подтверждением тому был дух Шарлотты, незримо витавший среди них и охранявший их удивительную маленькую семью.