Я погружаюсь в туман

Первые дни каникул прошли спокойно. Хоть на короткое время Рита могла позволить себе забыть о том, что недавно происходило в гимназии. Почти все дни она проводила дома одна, но после пережитого одиночество не тяготило её, а исцеляло. Просмотр сериалов, музыка и долгие прогулки по осенним паркам с фотоаппаратом расслабляли, заставляя немного поверить, что жизнь начинает налаживаться. Даже упрёки мамы не расстраивали, как раньше. Проблемы никуда не исчезли. Угрозы Лили периодически всплывали в памяти, как и вопросы о том, что делать дальше в отношении Стаса. Размышления не оставляли после себя ничего, кроме чувства потерянности и тревоги, а разговоры с Ириной не обнадёживали. «Так как ситуация с Лилей всё ещё нестабильна, особо ничего и не сделаешь. Нужно залечь на дно и подождать до начала учёбы. За одну неделю ничего страшного не случится» — так она говорила. «Главное, чтобы в первый день учёбы вдруг не выяснилось, что Стас предложил Лиле встречаться», — думала Рита, глядя на проносящиеся за стеклом здания и улицы. Старый микроавтобус с порванными сиденьями и мутными стёклами мчал по частному сектору. Рита вышла на повороте у колонки, там, где не стояло даже крашеной железной остановки. Частный сектор напоминал лабиринт: узкие улочки мало чем отличались друг от друга. Одноэтажные дома сменялись двухэтажными, полузаброшенные хатки, с поросшими бледным лишайником крышами и скрытые за проржавевшими заборами, соседствовали с роскошными особняками за глухими стенами оград, а где-то вдалеке виднелись панельные девятиэтажки и росли высокие новостройки. Начинал моросить мелкий дождь. Рита прошла мимо одноэтажного кирпичного дома, окна которого выходили прямо на пешеходную дорожку, и остановилась у железных, окрашенных серой краской, ворот. Рядом с калиткой синяя кнопка с колокольчиком. Рита нажала на неё, и вдалеке раздался звонок. Пришлось подождать несколько минут, прежде чем послышался хлопок двери, быстрые шаркающие шаги и щелчок замка. Ирина открывала калитку. — Привет. Заходи скорее, — сказала она, как только чёрная коса показалась в щели. Рита без промедления юркнула во двор. Ирина не могла долго стоять под моросящим дождём в одной тонкой олимпийке. Они бегом преодолели бетонную дорожку, поднялись на порог и вошли в дом. — Спасибо, что решила приехать, — сказала Ирина, запирая двери. — Извини, что не смогла выйти погулять. Маме пришлось срочно уехать к дедушке. Сегодня они собирались отправиться в торговый центр. Поглазеть на витрины, заскочить на фуд-корт и просто пообщаться, но сорванные планы уже не имели значения. Чтобы не отменять встречу, договорились встретиться у Ирины. Правда, сейчас, когда Рита услышала громкие крики из глубины дома, это уже не казалась хорошей идеей. Ирина тоже услышала шум, раздражённо вздохнула и вихрем ворвалась в первый дверной проём. Рита повесила на крючок тренч и поспешила за ней. В комнате, куда так быстро убежала Ирина, творился полный бедлам. Было сложно поверить, что всю суету создают только два маленьких мальчика по виду не старше шести лет. Они носились по гостиной и колотили друг друга пухлыми подушками. Воинственные вопли дополнялись звуком включённого телевизора. Мягкие игрушки, машинки и конструктор были разбросаны по ковру у большого дивана, на котором сидел ещё один ребёнок — трёхлетняя девочка кромсала ножницами страницы глянцевого журнала. Когда Рита вошла в комнату, Ирина уже во всю отчитывала братьев. — Петя, Ваня, я же сказала вам сидеть тихо! Хватит носиться! Вы весь дом разгромите! — Она поймала одного из мальчиков и вырвала у него подушку, но тут из-за закрытой двери соседней комнаты послышался тихий плач. — Вы своим ором разбудили Аню! А ну, перестаньте! Вредные мальчишки! Братья на секунду умолкли, но почти мгновенно завопили опять. Гонки по гостинной возобновились как ни в чём ни бывало. Рита с растерянностью глядела на происходящее, абсолютно не понимая, что делать в такой ситуации. Ирина измученно простонала и бросилась на звуки плача. Не зная, что делать, Рита пошла за подругой. Почти всю площадь крохотной спальни занимала широкая кровать, а рядом с ней стояла старая люлька — Ирина склонилась над ней и достала визжащую малышку. Круглое личико покраснело и сморщилось, как сухофрукт. Ирина пристроила ребёнка на руках и начала покачивать, мурлыкая бессмысленное «у-у-у». Рита молча стояла у двери, когда в спальню ворвалась Катя. Тоже плачущая. — Ирина, — запричитала она, шмыгая носом. — Меня Ваня подушкой ударил. Рита увидела, как брови Ирины поползли к переносице, а губы плотно сжались. Она приблизилась к Рите и протянула ей ребёнка: — Пожалуйста, подержи Аню. Подержать… вот это? Рита успела только удивлённо распахнуть рот. Неуверенно, с долей брезгливости она протянула руки и взяла кричащую малышку, попыталась уложить так, как это делала Ирина. С каждой секундой голова всё больше гудела. «Замолчи. Замолчи. Замолчи», — думала Рита, пытаясь укачать Аню, но девочка всё продолжала пищать. —«Какой дурдом. Я никогда не стану заводить детей». Пытка продолжалась ещё минут пять, но ощущались они как все тридцать. Когда в зале, наконец, воцарилась тишина, дверь открылась, и Ирина вернулась в комнату. Она забрала Аню и снова принялась укачивать. На руках старшей сестры малышка понемногу умолкла. Какое облегчение! — И часто у вас такое? — тихо спросила Рита. Они с Ириной обычно не собирались у кого-то дома, но если Рита и приходила в гости, то только по будням. На её памяти младшие Огарёвы всегда были в садике. Ирина усмехнулась: — У нас такое каждый день! Но обычно мама со всем справляется. Покинуть комнату они смогли только через полчаса, когда Аня снова уснула. Ирина расставила мальчиков по углам под угрозой доложить маме об их поведении и нарушении запрета на шум. Пока братья отбывали наказание, а Катя продолжала тихо потрошить журнал, Ирина и Рита пошли на кухню и накрыли стол для обеда. После обеда пришлось немного поиграть с младшими, чтобы те успокоились, и их можно было без опасений предоставить самим себе. Несколько часов пролетели почти незаметно за играми в прятки и лото. У семьи Огарёвых не было лишних денег на игрушки: большая часть денег уходила на одежду, канцелярскую мелочь и оплату обучения Ирины, а также на детское питание и подгузники для маленькой Ани. В такой ситуации средним детям оставалось только затянуть пояса. После того, как младшие, наконец, устали и расселись на диване перед телевизором с мультиками, Ирина привела Риту в свою комнату — тесную и скромную, но уютную. Комната Ирины всегда пахла чем-то приятным или сладким. Запах розы или земляники, лаванды или мирта — зависело от того, какие эфирные масла использовались в этот раз. Здесь постоянно царила полутень, потому что окна комнаты выходили прямо на проходную улицу и, чтобы скрыться от любопытных взглядов, Ирина лишь слегка открывала шторы. Здесь целая стена была завешена чёрно-белыми плакатами и атмосферными постерами в стиле ретро, а на маленьком участке пола перед кроватью лежал белый плюшевый коврик. Но главное, здесь было по-душевному тепло. Они уселись на полутороспальную кровать, занимавшую почти всё пространство, а затем Ирина включила на смартфоне один из лучших фильмов старого Голливуда, чтобы хоть немного скрасить скучное бдение с сонной Аней на руках. Младшую пришлось взять с собой: мама настаивала, чтобы в свободную минуту Ирина уделяла ребёнку внимание и держала поближе. Так младенцу спокойней. — Ретт просто потрясающий, — вздохнула Ирина, глядя на прекрасного Кларка Гейбла. — Да, — согласилась Рита. — Не понимаю, почему Скарлетт бежит к какому-то Эшли, когда рядом есть более подходящий мужчина. — Да, действительно… Ирина невольно задумываясь о том, что прямо сейчас происходит в жизни подруги. Рита и Стас. Рита и Влад. Невообразимым образом за каких-то два месяца появилось сразу два варианта событий, хотя летом не было ни одного. Удивительно, насколько внезапно может измениться жизнь — вчера Рита даже не догадывалась о существовании Воронцова, а сегодня уже считает его единственным неповторимым и самым желанным человеком в своей жизни. Но, с другой стороны, рядом был и остаётся Влад. Если что-то и обернулось особенным удивлением, так это его случайно вскрывшаяся симпатия к подруге детства. Не могло же это появиться спонтанно на ровном месте! Должно быть, Влад начал испытывать к Рите особые чувства уже давно, да только ни Ирина, ни сама Рита ничего не замечали. От воспоминаний о Клёнове сердце Ирины сжалось. Вот кому будет реально тяжко, если Воронцов всё же заметит Риту, и они станут встречаться. Впрочем, Владу уже приходится нелегко. Ирина не раз замечала, какой печалью наполнялись зелёные глаза при виде восторженной Риты после очередной встречи со Стасом. Есть вещи, которые невозможно полностью передать словами, и одна из них — тоска разбивающегося сердца. — Рита… — Да? — Я уже давно хотела поговорить с тобой кое о чём, — начала Ирина, невольно ощущая лёгкое волнение. — Это о Владе. Его поведение ни разу не казалось тебе… ну… странным? Рита задумчиво склонила голову и после недолгого молчания уверенно ответила: — Нет. С чего бы? У него, конечно, есть свои причуды. Он слишком много думает, часто напряжён и подозрителен, но… — Я совсем не об этом, — вздохнула Ирина. — Имею в виду, не кажется ли тебе, что он ведёт себя странно рядом с тобой? Намёк был весьма прозрачен, но не для Риты. — Нет. Мне так не кажется, — ответила она абсолютно искренним тоном. — Понятно, — Ирина отвернулась к окну. Очевидно, она не самый слепой человек в этой комнате. Рита до сих пор даже не догадывается о влюблённости своего старого друга. Однако проницательность Тростниковой хоть и с опозданием, но проснулась: — А почему ты вообще спрашиваешь? — Ну знаешь… — Ирина секунду колебалась, подбирая слова. — Давай просто представим, что Влад возмо-о-ожно, — но это совсем не точно, — в тебя влюблён. На некоторое время в комнате повисло молчание, а затем… Рита рассмеялась. — Ирина, иногда ты такая выдумщица, — беззаботно ответила она. — Мы с Владом подружились ещё в детском саду, до того, как я с тобой познакомилась. Он точно не рассматривает меня больше, чем друга. Да и с чего ему вдруг влюбляться в меня? Даже если бы такое каким-то чудом произошло, пока он прямо не скажет «Я люблю тебя», это ничего не значит. Ты так не думаешь? Ирина поспешила вставить слово: — А ты представь, если вдруг в один прекрасный день он скажет тебе эту фразу. Что ты… тогда ответишь? Улыбка медленно исчезла с усеянного веснушками лица Риты, уступая место серьёзной сосредоточенности. — Что я тогда отвечу? — задумчиво повторила она слова Ирины и вздохнула. — Я… Не знаю. Но он этого никогда и не скажет: я ничем не заслужила его любви. Ирина ничего не ответила. Можно заслужить премию или уважение, но разве можно заслужить любовь? Это же не вещь и не трофей, а человеческое чувство. Рита опустила глаза на экран смартфона. Вопросы Ирины заставили погрузиться в воспоминания. Влад… если задуматься, она знала его действительно очень давно. Хотя порой его ворчливые замечания, пропитанные ненавистью ко всему, что движется и не движется, могли раздражать, этот недостаток бледнел на фоне светлых сторон. Влад внимательный и настолько своеобразно заботливый, что некоторые его поступки или невзначай обронённые фразы вполне могли показаться слегка романтичными. Но, несмотря на все очевидные достоинства, Рита всё равно не видела его рядом с собой или себя рядом с ним. Почему? Потому что никогда при взгляде на худощавого нескладного мальчика она не испытывала той взволнованности и пьянящего восторга, которые ощущала при одном взгляде на Стаса. И, пожалуй, это было самой веской причиной. — Вивьен Ли в этом фильме просто прекрасная, — сказала Рита, пытаясь увести разговор в другую сторону, чтобы отвлечься от собственных мыслей. — Одна из моих любимых актрис, — улыбнулась Ирина. — Такая изящная, с запоминающейся внешностью. Живое воплощение артистичности. Как бы мне хотелось хотя бы немного быть похожей на неё. Быть похожей на неё. Нечто подобное овладевало мыслями Риты каждый раз при виде Лили Оленберг до того момента, как они стали врагами. Искреннее восхищение, любование, смешанное с тянущей душу завистью. Рита одарила Ирину подбадривающей улыбкой: — Я думаю, ты сможешь стать даже лучше Вивьен… — Знаешь, я… — вдруг прервала Ирина. — Чем дольше я нахожусь в актёрском кружке, тем больше мне кажется, что не гожусь для этого. Понимаешь, я ведь самая обычная. Что у меня есть? Средний рост, средние оценки и ничем не примечательная внешность. Чтобы стать актрисой, нужно чем-то выделяться. Одной хорошей игры недостаточно — нужно чтобы тебя заметили среди сотен других актрис из актёрских школ. А кто заметит меня? Наверное, я никогда не смогу стать такой, как Вивьен Ли или Мэрилин Монро, Одри Хепбёрн. Даже если мне удастся после школы поступить в актёрское училище и закончить его, дальше с моими… внешними данными мне не светит ничего больше роли в массовке. Она говорила так, будто уже совсем отчаялась. Словно она похоронила даже надежду. Разочарование и грусть в словах Ирины заставили Риту вспыхнуть: — Не говори так! Ты очень способная — я видела! На сцене, перед взглядами десятков людей, ты не забываешь ни одной строчки и совсем не стесняешься. Светлые, ореховые глаза Ирины снисходительно смотрели на Риту из-под чёлки. — Этого мало… — У меня бы даже так не вышло, — решительно перебила её Рита. — Я бы сразу забыла весь текст, переволновалась и поскользнулась на своём же платье на глазах у полного зала. Даже если с твоей карьерой актрисы ничего не выйдет — не страшно! Жизнь на этом не кончится. У тебя есть дом и семья. Твои родители любят тебя. — Дело не в этом, Рита, — хрипло возразила Ирина. — Я довольна своей жизнью, я люблю свою семью, но… Я хочу сниматься в фильмах, стать известной актрисой и увидеть мир, а не работать официанткой после актёрского училища, выйти замуж и потом возиться дома с детьми и пелёнками до старости. — Но разве это плохо? — тихо спросила Рита. — Обычная жизнь и забота о крепкой семье, что в этом плохого? Мне кажется, что ты хорошо справляешься со своими братьями и малышкой. Я бы так точно не смогла… Ирина горько усмехнулась. — Да, это единственное, что у меня получается хорошо — готовить, стирать и следить за мелкими. Гордиться здесь нечем, это просто грустно. Рита увидела, как в уголках её глаз блеснула влага. — Ирина… Подруга взмахнула ладонью. — Нет, я не собираюсь останавливаться. Просто мне страшно. Я… боюсь, что могу ошибиться и испортить себе будущее. Моя мечта — единственное, что делает меня особенной, и я боюсь, что, как бы я ни старалась, мне не удастся исполнить её. — Не нужно бояться, — пытаясь подобрать ответ, сказала Рита. — Ты ведь сама говоришь… Всё, что тебе нужно — это мечта. Ирина грустно улыбнулась ей и приобняла за плечо. — Малышка Рита, в нашем мире одной мечты недостаточно, — она отстранилась, поднялась с кровати и перевела взгляд на стену, сверху донизу завешенную плакатами. — Вот почему мне нужно прикладывать больше усилий. Я стану актрисой. Буду выступать в театре, сниматься в кино, а начну свою карьеру с постановки в нашей гимназии. И на этот раз я получу главную роль. Чего бы мне это ни стоило… Рите хотелось в очередной раз повторить «Всё будет хорошо», но она сдержалась. Сейчас Ирина стояла на ногах настолько твёрдо, что даже бушующие волны моря ни за что бы не сдвинули её с места.

***

К середине смены на небе сгустились тучи. Слабый ветер шумел в оголившихся ветвях старых лип у входа в центральный парк, когда Влад срезал верхушки розовых кустов на клумбах. Весной побеги покроются почками, а летом расцветут багровыми пышными бутонами, но сейчас они спят. Сезон садовых работ подошёл к концу. Сквозь щелчки секаторов и гул машин, проносящихся по Большой садовой, до слуха донеслись громкие разговоры. Влад повернул голову, мимо окружённого высоченными ёлками тёмного постамента Ленина шла компания школьников из младших классов. При беглом взгляде можно подумать, что это прогулка приятелей, но если приглядеться получше, станет ясно, что всё не то, чем кажется. Щуплый мальчик шагал на расстоянии от других, ускоряя шаг, а ребята шли за ним, выкрикивая неразборчивые, но по тону явно недобрые фразы. Как стая гончих, с лаем преследующая горного козлёнка. Ещё немного, и их задор достигнет черты — они набросятся на него. Или же нет? Влад надеялся, что его суждение будет ошибочно, но, как обычно случалось в такие моменты, он, конечно же, оказался прав. Мальчик стремительно рванул к входу в парк, но уйти далеко ему не позволили: ребята взяли его в кольцо. А потом один из них, тот, что был самым громким, налетел на одиночку и сильно пихнул. Низкий мальчик покачнулся и упал, начал оглядываться по сторонам в поисках спасительной опоры. Влад не мог ясно видеть его лица, но, когда голова мальчишки повернулась в сторону клумб, был уверен — мальчишка посмотрел на него. И он живо отвернулся. Вновь принялся за дело, пытаясь сосредоточиться на секаторе и шипастых стеблях. Так же, как и другие садовники, он молча продолжал делать свою работу, будто ничего не слышал. Будто ничего не происходило. Но Влад не выдержал так же долго — не прошло и пары минут, как он снова устремил взгляд к тому месту, где зажали мальчишку. Школьники уже разошлись, их макушки маячили на широкой дороге парка, а мальчик плёлся дальше по улице, утирая нос рукавом. Шапки на его голове не было. Наблюдая за медленно удаляющейся худой фигурой, Влад почувствовал нечто паршивое, словно в сердце тлели и разгорались угли. Когда они вспыхнут, сожгут всё вокруг, но первым делом его. Стыд медленно перерастал в гнев. Ненависть уже давно стала самой привычной вещью, частью его. Влад ненавидел это общество, ненавидел его за то, что оно уважало только силу. Он убеждался в этом снова и снова, из года в год, но когда начал задумываться? Быть может, когда во втором классе его перевели в младшее отделение гимназии? Или когда он в очередной раз обходил стороной соседний двор, потому что там собиралась буйная компания старших ребят? А может, после четвёртого занятия в секции бокса, куда отец отвёл его, когда ему было пять? Вспомнив о последнем, Влад невольно сжал зубы. О да, секция бокса. Её он ненавидел особенно. Ещё со вступительного занятия абсолютно всем: и тренерам, и его маленьким товарищам было понятно — чемпионом ему не стать. Влад не стоял на ногах, когда надо, и наносил удары, когда не надо. Постоянно держался в стороне от других и со страхом глядел на летевшую навстречу боксёрскую грушу. Ему не нравилось упражняться, не нравилось наблюдать за старшими мальчиками, которые боролись не с грушей, а против друг друга. Кажется, только один человек был слеп абсолютно ко всем звоночкам — этим человеком был отец. Главный тренер секции, а в прошлом почти чемпион СССР среди юниоров. Влад слышал, что он мог стать не только лучшим в стране, но даже попасть в сборную, чтобы поехать на мировые соревнования. Но СССР вскоре распался и, вместо заслуженной медали отец получил серьёзную травму. На этом его карьера боксёра закончилась, однако преподавать он мог и своего первенца, разумеется, хотел приобщить к профессиональному спорту. Правда, тогда Влад этого не понимал. Итог был предсказуем. В первом бою на ринге против живого оппонента Влад очень быстро сдал позиции и оказался в нокауте. Начало боя проходило под громогласные отцовские команды и попытки подбадривать — в конце слова поддержки постепенно перешли в оскорбления. Отец хотел вывести его на агрессию, но эффект получился обратным: шестилетний Влад расплакался на глазах у всего зала и убежал в раздевалку, где спрятался в стальном шкафчике и просидел там до конца тренировки. А дома его ожидало продолжение. Отец вызвал на разговор. Всё шло спокойно, но, когда Влад попытался настаивать, что больше не хочет заниматься боксом, отец рассвирепел. Он схватился за ремень. На шум прибежала мама и первым, что она услышала, ворвавшись в комнату, были звуки ударов. Влад свернулся в комочек на полу у дивана. Отец замахивался ремнём и шлёпал его по ногам, рукам и спине. — Ну, давай же! Встань и попытайся ответить мне! Кричи, злись, защищайся! Влад не мог сказать ни слова — только вскрикивал и сквозь слёзы пытался просить остановиться. Увидев это, мать набросилась на отца, попыталась оттянуть его. — Не надо! Хватит! Остановись, Николай! Под её напором он, наконец, прекратил, замер с поднятой вверх рукой. Ремень всё ещё колыхался под потолком. Отец тяжело дышал. Влад отполз за диван, с полными слёз глазами наблюдая за каждым его движением и опасаясь нового удара. Отец резко опустил руку, зажмурил глаза, и Влад ещё сильнее сжался в клубок, но шлепка не последовало. Ремень отлетел в сторону, раздался шум бьющегося стекла: тяжёлая пряжка попала в мамину любимую вазу. — Бесполезно! — выкрикнул отец, заставив и Влада, и маму вздрогнуть, но продолжил уже тише. — Что бы я ни пробовал — всё без толку. Он только ныть и умеет. Он бросил на Влада последний взгляд и медленно пошёл к двери. Мать долго глядела ему вслед, прежде чем решиться сделать шаг к сыну. — Не трожь его! — услышал Влад, мама замерла. — Хватит ему прятаться за твоей юбкой. Или ты хочешь, чтобы он так и остался неженкой? Мой сын должен стать настоящим мужчиной, когда вырастет. Тряпки не выживают. Мать печально опустила голову, а затем молча вышла за отцом и закрыла дверь. После того случая была школа. Первый класс в заведении поближе к дому, второй — в престижном младшем отделении четвёртой гимназии. Новое заведение, новые люди, новые разочарования. Чего только не случалось тогда. Подножки и толчки были лишь малой и самой безобидной частью того, что Владу пришлось перетерпеть в первые месяцы учёбы в младших классах элитной гимназии. Причиной насмешек могло стать что угодно: от маленького роста и хрупкого сложения до материального положения семьи Клёновых. К зиме стало ещё хуже. Тогда Влад уже сторонился других, но ему всё ещё не удавалось уйти от «весёлых шуток». И без того слабое здоровье подрывали бросанием в снег, туда же следом за ним летели и учебники — потом их приходилось собирать и отряхивать от талой воды. Его стул обтирали мелом, а он по невнимательности садился, а позже полдня пытался отмыть синие брюки. Совершал ли он что-то плохое, вёл себя высокомерно или подло по отношению к другим? Вовсе нет. Он никогда никого не обижал, не мечтал о популярности и всеобщем уважении — ему просто хотелось найти друзей. Он старался помогать другим и быть хорошим мальчиком, как его учили. Приводило ли это к успеху? Нет. Были ли другие мальчики, над которыми шутили так же, как над ним? Да. Но скоро это прекращалось ответными оплеухами. Они так могли. Но Влад так не мог. В детских книжках, в детском саду и даже в школе все твердили, что нужно быть добрым и помогать другим. Очередное лицемерие. На самом деле всем плевать на твою честность и сострадание, всем плевать на твою заботу и желание помочь — ценится только сила. Даже родители так считали. Сколько Влад ни рассказывал о происходящем, отец лишь равнодушно отворачивался, а мать пыталась внушить, что ему не нужно обращать внимания на глупых одноклассников. Однако легче от таких советов не становилось. Всё закончилось в тот день, когда Влад чуть не задохнулся. У него появилась астма, а вместе с ней и новый друг — ингалятор. На одной из больших перемен Влад почувствовал себя плохо и присел на лавку, чтобы использовать лекарство. Но сделать этого не успел: один из одноклассников подбежал к нему и вырвал ингалятор из рук. Влад бы погнался за ним, но не смог даже подняться на ноги. Ему не хватало воздуха, а разум затуманивался диким страхом смерти. Наверное, кто-то из ребят или учителей тоже перепугался, так как лекарство ему успели вернуть, вызвали скорую, а там дошла очередь и до родителей. Почему проблемы решаются только тогда, когда события переходят черту? Мать и отец пришли вместе. Мама беседовала сначала с завучем, потом с классным руководителем, а отец стоял чуть в стороне и угрожающе косился на одноклассников Влада. На лицах присутствующих застыли ужас и изумление: должно быть, никто не ожидал, что у Влада-глисты такой огромный «батя». Насмешки прекратились. Клёнов стал изгоем в своём классе, но всё лучше, чем каждый день оглядываться по сторонам в ожидании худшего. Ситуацию скрашивало только общение с Ритой и её новой подругой Ириной, с которой та познакомилась в параллельном классе. Остальным до Влада не было никакого дела. И чем старше он становился, тем больше убеждался, что общество не терпит слабых. Чтобы жить так, как ты хочешь, завоевать своё место, нужна сила. Красота, деньги, связи и умение внушать страх — всё это источники силы. Родился недостаточно красивым, показался кому-то недостаточно уверенным или недостаточно предприимчивым — однажды тебя раздавят, потому что ты проявил слабость в мире, где есть место только для сильных. Влад узнал это не из книжки и не от обиженного жизнью незнакомца с кризисом среднего возраста. Живой пример этой правды каждый день находился перед его глазами: у отца было всё, что нужно, для исполнения заветной мечты, но неподконтрольное стечение обстоятельств и случай решили всё за него. После травмы он стал слабым, покинул большой спорт, и совсем скоро о нём забыли. Десять лет назад он избивал Влада ремнём, а теперь сам Влад был вынужден пускать в ход кулаки каждый раз, когда отец возвращается домой после ночных посиделок с друзьями и бутылкой. Его не успокаивали спокойные просьбы, зато удар в челюсть отрезвлял моментально. Иметь всё, что нужно для успеха, а потом внезапно лишиться всего — даже хуже, чем изначально не иметь шансов. — Клёнов, — кто-то потряс его за плечо. Влад обернулся и увидел коллегу. — Ты чё, уснул что ли? Смена окончена. Влад собрал свои инструменты и отнёс бригадиру, попрощался со всеми знакомыми. Освободился даже раньше, чем рассчитывал, и теперь мог не спеша дойти до дома маминых знакомых — там его ждали двое ребят четырёх и пяти лет. Он засунул наушники в уши и, пройдя через парк, вышел на Пушкинскую. Что же изменилось, когда он дорос до своих четырнадцати лет? Стало ли что-то лучше, стал ли он лучше, чем был когда-то? Мир остался прежним. Притеснение никуда не исчезло. Влад не раз наблюдал как повторяется то, что когда-то происходила с ним, видел униженных, несправедливо осуждённых другими, людей. И что же? Сам он хоть раз помешал этому? Встал на сторону слабых, помог кому-нибудь, защитил? Нет — он просто смотрел. Его роль изменилась — из жертвы он стал наблюдателем. Влад ненавидел этот мир за холод и равнодушие, ненавидел общество, но больше всего он ненавидел самого себя. «Мой отец оказался прав», — думал он, идя по мощёной улице и не глядя под ноги. — «Я действительно слабый трус. Я не умею защищать себя, а других и подавно. Я ненавижу мир в том виде, в котором он есть сейчас, но ничего не могу сделать, чтобы он стал лучше. Я ненавижу людей, которые не борются с несправедливостью, но сам поступаю так же. Я ненавижу тех, кто живёт по правилам силы, но дело не в них. Дело во мне… Я просто жалок». А было ли что-то, что он любил? Пусть с возрастом таких вещей стало меньше, чем в детстве, но всё же Влад мог назвать несколько. Он любил тёплый зелёный чай, да и чёрный тоже, любил смотреть, как утреннее солнце врывается в комнату сквозь тонкий тюль, любил фейерверки, распускающиеся на тёмном небе подобно цветам, любил растения, любил посиделки с Савой, любил родителей, какими бы они ни были, и даже мелкого заносчивого брата любил. Был ещё один человек. — Рита, — беззвучно прошептали губы. Когда он впервые почувствовал к ней нечто особенное? Случилось ли это ещё в начальной школе или же намного-намного позже — Влад не помнил. Но зато, как ни странно, мог точно сказать, почему она вызывала у него восхищение. Ему бы хотелось вернуться в прошлое, снова стать беззаботным ребёнком и ни о чём не думать. Когда он вырос, мир вокруг стал серым, безразличным и жёстким, как железобетонные плиты, даже люди вдруг очерствели, и только Рита осталась прежней, такой же искренней, доброй и открытой, как раньше. Она смогла сохранить то, что другие и он сам уже потеряли. Холодная капля коснулась ладони. Ветер стих, с тяжёлого неба начали падать сотни тысяч уже крупных капель, медленно окрашивая бледную плитку в ярко-кирпичный цвет. Улица была пуста, даже суетливые голуби и воробьи куда-то разлетелись. Если бы Влад снял наушники, услышал бы шум дождя. Но ничего более. Он остановился. Замер посреди безлюдной улицы и медленно запрокинул голову, подставляя лицо ледяным каплям и вслушиваясь в музыку. My tea's gone cold, I'm wonder why i got out of bed it all. The morning rain clouds up my window and i can't see it all. And even if I could it’d all be gray, but your picture on my wall. It reminds me that it's not so bad, it's not so bad. От воспоминаний о знакомом смехе, милых больших глазах и мягких кудряшках на душе стало спокойно и тепло. — Это поразительно, — негромко произнёс Влад, вынимая из ушей наушники и пряча их под воротник куртки, подальше от воды. — Эй, паренёк! Влад вздрогнул от внезапного оклика. Кто-то позвал его? Казалось, на улице никого не было, но он ошибся — слева на лавочке под ясенем, прикрываясь старым чёрным зонтом, сидел старик. — Ты чего под дождём стоишь? — спросил он, глядя куда-то вдаль. — Так и простыть недолго. Влад напряжённо нахмурился. Не ожидал, что сегодня предстоит разговор с кем-то посторонним, но нашёл в себе отвагу ответить: — Всё равно. А вы сами почему здесь сидите? — Я слушаю дождь, — серьёзно ответил старик. Влад не знал, что на это сказать. С каждой молчаливой секундой становилось всё более неловко, и он почему-то не стремился уйти поскорее, как это обычно бывало, когда с ним заговаривали незнакомцы. Старик вдруг взмахнул рукой: — Подойди-ка сюда ко мне. Влад послушался и приблизился. На этот раз внимательней вгляделся в старое лицо. На удивление дед не отпускал бороды — костлявый подбородок был гладко выбрит, как и покрытая фетровой шляпой голова. Высохший и сморщенный в своих тёмных одеждах, незнакомец выглядел, как сушёная слива. Невольно внимание привлекли глаза старика, они редко моргали и пристально глядели вперёд, пытаясь рассмотреть что-то за пределами горизонта. Когда Влад подошёл совсем близко, старик даже не обернулся в его сторону. Словно он и вовсе его не заметил. Словно эти мутные узкие глаза были… слепы. Влад с сомнением изогнул бровь и вытянул ладонь в двадцати сантиметрах от лица старика. — БУ! Влад снова содрогнулся и отшатнулся от старика, а тот захихикал. — Парень, невежливо подкрадываться, как кошка, и размахивать руками, — сказал он беззлобно. — Так можно и напугать деда. Влад ощутил неловкость и закусил губу: — Извините, я просто ни разу… — Не общался со слепым человеком? Всё бывает впервые. Вот, держи, — старик вытянул руку, подавая Владу зонтик. — Не надо! Вы же сами промокните. — Дружище, на мне дождевик. Старик почуял приближение дождя и перед прогулкой подготовился? Влад удивлённо окинул взглядом одежду старика и понял, что чёрный балахон действительно не что иное, как непромокаемый плащ. — Точно, — пробубнил он и взялся за изогнутую ручку зонта. — Тебя же Владом звать, да? — вдруг спросил дед, и Влад от удивления распахнул глаза. Как? — Да. Откуда вы знаете? Дед снова захихикал. — У меня хорошая память на голоса. Видишь ли, я сижу на этой лавочке каждый день и часто слышу твой голос. Наверное, живёшь неподалёку. Вы с друзьями часто тут ходите. — Мы здесь учимся, — ответил Влад, невольно пытаясь вспомнить, видел ли старика до этого и, к своему удивлению, осознал, что дед и правда часто сидел здесь. В последний раз в тот день, когда Лилия Оленберг гуляла на этой улице вместе с Таней. Старик вдруг поднялся на ноги и нашарил трость. — Советую тебе быть внимательнее, Влад. Я, конечно, незаметный, но с такой рассеянностью ты всю жизнь мимо пропустишь. Влад недовольно фыркнул на замечание. «Чудной дед», — подумал он, глядя вслед удаляющемуся старику, и вдруг понял, что не спросил главного. — Постойте! Как мне потом вернуть вам зонт? Старик обернулся: — Можешь занести после школы. С трёх до четырёх часов я всегда на этой лавке. Дед улыбнулся сморщенными губами и живенько зашагал в противоположную от Влада сторону. Должно быть, он живёт рядом, раз бывает на пешеходной улице каждый день. И не лень же ему гулять — он же ничего не видит, с таким раскладом можно и дома на открытом балконе или у подъезда свежим воздухом подышать. «Действительно странный старик», — решил Влад. Он вздохнул, крепче взял зонт и поспешил к детворе.