Я погружаюсь в туман

Хризантемы стояли в высокой стеклянной вазе. Подушечки пальцев перебирали десятки крошечных белых лепестков, заставляя потоки света плясать на круглых мягких соцветиях. По ту сторону тюля за стёклами окон бушевал ветер. Наступило пятнадцатое ноября. Стол накрыли в гостиной. К полудню мама опустила на ажурную скатерть последнее блюдо с печёным картофелем. Скоро домофон оповестил о приходе гостей, и душа замерла в предвкушении. Рита любила свой день рождения. Он был в середине ноября, погода в этот день обычно не радовала, и гостей из года в год собиралось всего четверо: Ирина, Влад, мама и папа. Тем не менее этот день всегда был особенным. Не подарки заставляли сердце Риты биться чаще, а внимание. В этот день она могла чувствовать себя по-настоящему счастливой. Празднование началось с распаковки подарков. Влад и Ирина единодушно пропустили маму и папу вперёд. Они подошли вместе. Отец принарядился в свой лучший костюм, а мама выглядела особенно торжественно с идеальным макияжем и в платье-футляре цвета слоновой кости. Голубые глаза отца улыбались, скрываясь за складками морщинок, а медные волосы отражали пробивающийся в комнату солнечный свет. Родители будут дарить общий подарок? Что же там? Не в силах сдержать восторг, Рита прижала ладони к лицу. Родители переглянулись, мать с улыбкой протянула Рите нежно-голубую коробку с золотым бантом. — Это тебе, моя девочка. — С днём рождения, — улыбнулся отец. Сгорая от любопытства, Рита развязала бантик и подняла крышку… Ну что ж… Сказать, что она была абсолютно не готова к подобному — ничего не сказать. На дне коробки на бархатной подушке лежала фарфоровая кукла с тонкими ручками и длинными ножками, в голубом льняном платьице и с соломенной, украшенной искусственными цветами шляпкой на золотистых кудрях. Гладкое фарфоровое личико, розовые, будто нарисованные акварелью, губки и подведённые глаза. Куколка была прекрасна, вот только… — Тебе нравится? — поинтересовался отец. Должно быть, она молчала слишком долго. Рита качнула головой, стряхивая покалывающее разочарование, но притворная радость получилась совершенно не убедительной. — Отец решил, что это будет прекрасным пополнением твоей коллекции, — произнесла мать, будто оправдываясь, и от того на душе стало ещё паршивее. Они не совсем ошибались — в детстве Рита любила играть со своими фарфоровыми куклами. Ей до дрожи нравились их красивые платьица и нежные образы. Такие куколки сильно отличались от одинаковых пластиковых барби или братц. Не просто куклы — хрупкие произведения искусства, единственные в своём роде. У Риты их было три: Мария, Нэлли и Камилла. Горячо любимые, старые подруги детства… — Это… очень мило, — наконец выдавила она. — Но я уже давно не играю… Совестно сознаваться, но она давным-давно позабыла о них. Новые куклы перестали быть желанным подарком ещё несколько лет назад, только, похоже, родители этого не заметили. Но в этом вовсе нет их вины. Просто так бывает. Мать бросила быстрый взгляд на отца и со вздохом отчаяния вышла в коридор, чтобы затем вернуться с конвертом. — И ещё это, — красивые губы изогнулись в улыбке, — на личные нужды. — Спасибо, — Рита взглянула на мать и вымученно улыбнулась, забирая конверт с деньгами. — А теперь я! Можно мне? — Ирина подобрала самый подходящий момент, чтобы вмешаться, не встряла в разговор слишком бестактно, но и не позволила напряжению возрасти. Она плюхнулась на диван рядом с Ритой, усеянное пайетками платье блистало ярко, как и её улыбка. Огарёва обожала дарить подарки. — Тебе, — провозгласила она, протягивая плоский длинный футляр, и Рита невольно заразилась её восторженностью. По форме упаковки она уже догадалась, что там украшение, но от этого подарок не стал менее приятным. Подвеска в виде ажурной бабочки, с переливающимися перламутровым сиянием от аквамаринового до индиго крыльями, поражала красотой. — Прелесть, — выдохнула Рита, поднимая цепочку за концы. — Знала, что тебе понравится… — Ирина взвизгнула и захлопала в ладоши. Оживлённое лицо выдавало желание сказать ещё что-то, но её прервал тихий кашель. — Теперь мой черёд, — сказал Влад то ли с вопросом, то ли с утверждением и, когда Рита посмотрела на него, неловко поправил ворот свободной толстовки. — Надеюсь, лишним не будет, — помедлив, он бросил взгляд на занятое Ириной место на диване и, вздохнув, опустил разрисованный акварельными цветами пакет между подругами. — Спасибо, — Рита улыбнулась ему и успела поймать короткую ответную улыбку, перед чем Влад устремил взгляд к столу, куда-то между фруктовой нарезкой и бутербродами с красной рыбой. Не теряя времени, Рита заглянула в пакет и достала увесистую белую коробку. Внутри оказалось то, что она совершенно не ожидала увидеть ни сегодня, ни в ближайшие годы, уже не говоря о том, чтобы получить это от друга. — Камера! И перевязанные лентой картриджи. Влад оживился: — Знаю, что у тебя есть одна, но эта другая. Фотоаппарат мгновенной печати… — он запнулся и впервые за день посмотрел ей прямо в глаза. — Тебе нравится? — Ты серьёзно? — Рита засмеялась, встряхнув кудрями. — Конечно, мне нравится. Спасибо большое! Эти слова придали ему уверенности. Влад скромно улыбнулся и, расправив плечи, вмиг стал выше на пару сантиметров. Улыбка его отчего-то показалась Рите такой приятной и тёплой, что она позабыла о всякой скованности. — Я рад… — он оборвался на полуслове, когда именинница схватила его за руку и потянула на диван рядом с собой, а затем заключила в объятия. Его щека оказалась мягкой, как и каштановые волосы. Рита уже не помнила, когда обнималась с Владом в последний раз. Кажется, это было не меньше ста лет назад — тогда его спина не была такой широкой и пахло от него иначе. В детстве от Влада пахло сухими травами, но сейчас его запах напоминал тонкий аромат зелёного чая и свежего весеннего ветра. Другой, но не менее приятный, не менее согревающий. Рита почувствовала лёгкое поглаживание по спине. Неужели он всё же обнял её в ответ? — Надеюсь, она тебе долго послужит, — тихий голос пощекотал ухо и заставил хихикнуть. Рита отдалилась и ещё раз одарила друга искренней улыбкой. — Ты посмотри, какая роскошь! — Ирина вклинилась в разговор. Влад вдруг полетел назад, и Рита засмеялась: с опозданием поняла, что Огарёва вцепилась в его плечи. — Так нечестно, Влад! Наверняка несколько зарплат на подарок спустил. На фоне фотика мой подарок выглядит не очень! — Подарок твой, а виноват я? — А кто же ещё? Мог бы и после школы без повода подарить такую дорогущую вещь! — Марго… Этот тон Рита расслышала даже сквозь громкие препирательства друзей. Во рту пересохло, губы из улыбки превратились в тонкую линию, точно такую же, какая наверняка была на идеально накрашенных губах мамы. Рита набрала воздуха в скованные лёгкие и медленно посмотрела на женщину в дверном проёме. Мама неотрывно глядела на неё, сложив руки на груди. Почему? Где она ошиблась? Что сделала не так? Предположения проносились в мыслях одно за другим, а затем в голове словно включили свет. Рита невольно прижала к груди коробок с новым фотоаппаратом. В следующую секунду она убедилась, что угадала верно. — Я и не знала, что ты всё ещё фотографируешь, — голос мамы был непроницаемым, тон самым нейтральным. Никто из присутствующих не смог понять истинное значение этой фразы. Никто, кроме Риты. Она опустила голову и закусила губу. «Ничего. Мама всё равно не знает об этом наверняка. Я смогу придумать оправдание. Пока мои друзья здесь, она… » — Да, она фотографирует, — вдруг заявил Влад, — и у неё очень хорошо получается. Ирина активно поддержала его слова, а Рита едва сдержала отчаянный вздох. Ну зачем? Нет, Влад не виноват, не виновата и Ирина. Они не знали и не могли знать всего смысла маминых слов и даже не предполагали, что будет ожидать Риту после того, как дверь квартиры закроется за их спинами. Рита и сама не могла в точности представить величину грядущей угрозы. Это было последним, о чём ей хотелось думать в свой день рождения. Она ещё раз бросила неуверенный взгляд в сторону матери и неожиданно для себя увидела, как отец склонился к ней и что-то сказал, а затем… мама опустила руки и устало кивнула. Хотя бы на время Рита позволила себе вздохнуть с облегчением. Но сколько ни закрывай глаза на случившееся в попытках убедить себя, что ничего не произошло — всё будет без толку. Мама узнала. И, разумеется, ей это не понравилось. Персиковый сок и кусочек шоколадного торта с вишнёвым джемом больше не казались Рите сладкими. Она не могла наслаждаться праздником так, как в самом его начале: тревожное предчувствие скорых разборок напоминало о себе снова и снова и заставляло поглядывать на стрелку часов с особо неприятным трепетом в груди. Когда друзья накинули куртки и, попрощавшись, вышли из квартиры, давящее предчувствие полностью охватило Риту. Стоило входной двери закрыться — натянутая улыбка тут же исчезла с губ. Через секунд десять из гостиной донёсся голос матери: — Марго, иди сюда. Я хочу с тобой поговорить. Голос звучит спокойно, но Рита лучше кого бы то ни было знала, что это обман. Она сглотнула и, стараясь выглядеть настолько невозмутимо, насколько это возможно, вошла в зал. Отец сидел на диване у стола и жевал жареное крылышко, а мама стояла посреди комнаты. Лицо её не выражало ничего, и от этого становилось ещё тревожнее. Рита не сразу заметила, что на столе появилась новая вещь, но когда взгляд всё-таки упал на край скатерти, увидела свой дневник. «Ты опять трогала мои вещи… » — от разочарования в груди вспыхнул жар, а сердце забилось быстрее. Попытки спрятать злосчастный дневник провалились. — Может, вы обсудите это завтра? Мать уставилась на отца, и он притих, опустив взгляд обратно в тарелку. Тяжкий вздох заставил Риту снова перевести внимание на маму. Та схватила дневник. — Что происходит, Марго? Я недавно открыла твой дневник и… «Как ты вообще нашла его?» — …знаешь, что я там увидела? Сурово, как прокурор, она пыталась добиться чистосердечного признания, и Рита могла бы сознаться во всём и покаяться, если бы перед ней сейчас стояла её дорогая мама, а не строгая судья. Рита закусила губу и отвернулась к вазе с хризантемами. Листочки такие резные и тёмно-зелёные. А цветы такие белые и пушистые. Её любимые. Они всегда прекрасны, что в свете луны, что в лучах солнца. И даже сейчас… когда… — Невыполненное домашнее задание — «два»! Дневник с шумом приземлился обратно на стол. Рите хотелось и дальше безмолвно стоять, делая вид, что всё это её нисколько не затрагивает, но она не выдержала — решительно взглянула на мать. — Это… — И ты пыталась спрятать его от меня? — мать задыхалась от возмущения. — … А сегодня я узнаю, что ты продолжаешь фотографировать… — она внезапно прервалась, видимо, осознав, что теряет выдержку, шагнула к столу и сомкнула пальцы на ножке бокала с соком. Пару глотков помогли вернуть самообладание. — И давно ты этим занимаешься за моей спиной? Я запрещала тебе? — Да, — пробормотала Рита. — Запрещала, — мама подошла ближе, и Рита невольно отступила. — Ты знаешь сколько моих сил ушло, чтобы пристроить тебя в эту гимназию? Я горбатилась на работе для того, чтобы тебя хорошо учили, чтобы у тебя было образование, возможность поступить в престижный вуз. Я вкладываю время и деньги в твоё лучшее будущее… а ты занимаешься ерундой. Рита уже утопала в чувстве вины, когда до сознания дошёл смысл последних слов. Она слышала это не единожды — они с матерью уже обсуждали всю бессмысленность дорогих её сердцу увлечений. Но на этот раз Рита не смогла молча проглотить эту отвратную кашу. — Тамара, давай не сейчас… — снова подал голос отец. — Это не ерунда… это моя мечта! — произнесла Рита тихо, но твёрдо. «Ты сама поверила, что я больше не стану фотографировать. Это твоя ошибка. Ты должна была понимать, насколько это важно для меня… » — Я уже говорила, — мать скрестила руки на груди и чуть вскинула голову, — будешь заниматься своими хотелками после того, как закончишь школу и поступишь в вуз. Я ничего не имею против такого хобби, но только если оно не мешает твоей учёбе. А мы обе знаем, что это мешает. Рита обещала себе сдерживаться, но задыхалась от раздражения, плавно переходящего в злость. Всё из-за них! Всё из-за этих крыс из её класса! Она хотела промолчать, но слова вырвались сами: — Эта двойка… Это всё из-за девочек! Мать изогнула брови, в её взгляде мелькнуло что-то похожее на заинтересованность. — Каких девочек? Две пары глаз обратились к Рите и заставили вжать голову в плечи. Последнее, что она собиралась делать сегодня — рассказывать, как кто-то порвал её тетрадку и разослал всем одноклассникам глупую фотку. Умом она понимала, что, возможно, это будет самым верным решением, но почему-то ощущала сомнения. Рита молчала бы и дальше, но такой возможности больше не было — родители ждали ответа. — Кто-то из одноклассниц порвал мои тетради! — неожиданно для себя она едва не сорвалась на крик. — Они постоянно смеются надо мной… Они… — И что с того? В комнате повисла оглушительная тишина. Тяжело дыша, Рита глядела на мать и не могла произнести ни слова, не шевелилась, будто её пригвоздили к стене сотней длинных игл. Но больше всего иголок попало в сердце. — Это не оправдание, — бесстрастно продолжила мама. — Может, они ведут себя так потому, что ты сама даёшь причину? «Что?» — Дыма без огня не бывает, Марго. Если тебя не любит один человек — это нормально, но если ты не нравишься многим, значит, проблема в тебе. Горло сковало железным ободом, глаза щипало. — Но… В чём моя вина? Что я сделала не так? — Рита держалась до последнего, но слёзы оказались сильнее и за считанные секунды заструились по щекам. Послышался звон посуды: отец поднялся из-за стола и… безучасно ушёл на кухню, захватив с собой тарелку с крылышками. — Подумай над этим сама, — уже мягче, но всё так же раздражённо произнесла мать. — Какая разница, что делают и что говорят о тебе остальные? Всё это — не стоящий внимания бред. Злиться или расстраиваться бессмысленно. Цель твоей учёбы в гимназии — знания и высокие оценки. От этого зависит твоё будущее. Остальное неважно. Риты слышала её лишь урывками: никак не могла подавить всхлипы. Мама вышла из зала следом за отцом. Не подошла к ней, не погладила утешительно по плечу. Просто прошла мимо. Будто теперь только так и нужно. Захлёбываясь в рыданиях и тихой боли, Рита схватила дневник со стола и понеслась в свою комнату. Она пыталась вытереть слёзы рукавом платья, но щёки не просыхали. Ослепляющая злость пробилась сквозь печать, как молния сквозь тяжёлые тучи. Рита глухо зарычала и швырнула дневник в стену — тот с жалостным шелестом рухнул на кровать, утянув за собой несколько сбитых с полки мягких игрушек. БАХ! Она вздрогнула всем телом. Звук доносился из гостиной, но Рита была уверена, что он никак не связан с родителями. Отворила дверь и выглянула в гостиную. Окно распахнулось — в комнату врывался холодный ветер, а на полу под подоконником сверкали осколки вазы и растерзанные шапочки хризантем. Пышные цветы рассыпались на десятки маленьких лепестков.

***

«Не верится, что я это делаю». Влад принял решение ещё несколько дней назад, но взялся за дело только сейчас. Столовая пустовала во время последних перемен, но кое-кто там всё же собирался. Конечно, это были старшеклассники. Он не стал врываться в обеденный зал — остановился в дверях, прислушавшись, различил от силы десяток голосов, и только тогда заглянул в помещение. И сразу же увидел того, кого искал: Стас как всегда сидел в окружении приятелей. Парни разговаривали громко, перекрикивая беседы немногочисленных собраний ребят за соседними столиками. Воронцов в обсуждениях не участвовал — с довольной улыбкой потягивал кофе из белой чашки. Влад ощутил напряжение в плечах. Им снова овладели сомнения, заезженная пластинка мыслей запустилась в сотый раз. Стоит ли вообще предпринимать какие-то действия? Рита уже просила о помощи, Стас обещал со всем разобраться. Но… Почему тогда ничего не изменилось? Прошла уже неделя, но Риту так и продолжали обижать исподтишка. За порванной тетрадью последовала лужица воды на стуле и тихие смешки на уроках физкультуры, когда Тростниковой не получалось сделать мостик или когда она, не сумев прыгнуть на необходимую длину, неуклюже падала на пол. А ещё исчезновение пенала, — его пришлось искать две перемены, — и банановая кожура вперемешку с пустыми упаковками из-под чипсов в портфеле. Рита ничего не говорила. Влад знал — она снова пыталась делать вид, что всё в порядке, но только слепой мог не замечать, как с каждым днём происходящее всё больше отражается на ней. Она стала реже улыбаться и чаще опаздывать, на уроках находилась где-то далеко, а на переменах больше не оставляла свой портфель в классе. Другие могли себе это позволить, но не Рита. Влад шумно вздохнул и, храбрясь, вошёл в столовую. Не оборачиваясь по сторонам и не останавливаясь, он заставил себя пройти прямо к столику Воронцова. Стоило приблизиться, как один из собравшихся, парень почти на целую голову выше Влада, враждебно уставился на него. Влад отвернулся. Плевать, что они скажут или сделают, он пришёл не к ним — он здесь ради Риты. — Воронцов… Стас не обернулся на обращение. Некоторые приятели всполошились, толкая друг друга локтем и скалясь. Один из них, тот, что был самым низким, подал прокуренный хриплый голос: — Чего надо, сопляк? Не видишь, мы едим? Влад с трудом удержался, но проигнорировал нападку. Он неотрывно следил за широкой спиной Воронцова, ожидая, когда тот соизволит повернуться лицом. — Да, — делая затяжку из вейпа, Стас посмотрел на него. Парни сразу же умолкли. — Ты что-то хотел? — Нужно поговорить. Воронцов выдохнул тонкое облако пара, и Влад сморщился, задерживая дыхание. Он и так чувствовал себя отвратительно, не хватало, чтоб в горле запершило от синтетического курева. Стас держался нейтрально, без открытой жалости или презрения, однако от Влада не ускользнуло, что красавчик-модель всё же глядел на него сверху вниз. И что она только в нём нашла? — Ну, давай. — Стас опустил вейп в карман и встал из-за стола. — Как понимаю, разговор личный. Не дожидаясь ответа, Воронцов первым направился к выходу в коридор, и Владу пришлось последовать за ним хвостом, чувствуя себя ещё более жалко. Стас времени не терял — как только они отошли на достаточное расстояние от столовки и остановились в тени, тут же спросил: — О чём хотел поговорить? — О Рите. — Так… Влад, сам не понимая зачем, окинул взглядом пустой коридор и аккуратно сказал: — Ей нужна твоя помощь. — Да ну. Правда? — Стас слегка улыбнулся. — Она могла бы сама связаться со мной и попросить, о чём нужно. Я ведь дал ей свой номер, как ты помнишь. Лицо обдало жаром, но Влад сделал вид, что пропустил саркастичное замечание. Или ему показалось, и на самом деле в словах Воронцова не было никакой насмешки? — Ты обещал поговорить с Лилей… — И мы поговорили. Влад застыл. Он сомневался, что Станислав Воронцов станет напрягаться из-за Риты, но, похоже, ошибся. Конечно, если это не обман. — Только что-то результатов не видно. Они продолжают издеваться над Ритой. Стас опёрся о стену, достал из кармана вейп и сделал затяжку. Он явно не спешил с ответом, а его нарочито спокойное, почти безучастное поведение с каждой секундой раздражало всё больше. Воронцов выдохнул пар, и Влад нарочно не отвернулся — едва не закашлялся, но сумел подавить это желание. — Окей. — Стас выпрямился и от этого стал ещё выше — Владу пришлось вскинуть голову, чтобы смотреть ему в лицо. — Что ещё я должен сделать? Не риторический вопрос застал врасплох. Действительно. Что именно нужно сделать, чтобы изменить ситуацию? — Ну… — Влад закусил губу. — Я не знаю. Ты популярен. Тебя уважают и слушают… — И что с того? — холодно произнёс Стас. — Мне вылавливать каждую девчонку и объяснять, что обижать других — плохо? — Не знаю, — едва сдерживая раздражение, ответил Влад, — но можно попытаться сделать хоть что-то. Это же… «Это же всё из-за тебя, чёрт возьми! Всё это началось с тебя!» — Так попытайся. Влад оборвался на слове и уставился на Стаса. На этот раз во взгляде Воронцова отчётливо читались и жалость, и презрение. — Что? Решимости сразу поубавилось? Я, между прочим, хоть что-то предпринял, чтобы помочь Рите, а что всё это время делал ты? Ничего, так ведь? — Стас сдавленно усмехнулся и зашагал в сторону столовой, давая понять, что больше не намерен продолжать этот разговор. Влад даже не обернулся: стыд и едва сдерживаемый гнев сковали обжигающими цепями. Воронцов вдруг остановился: — Знаешь, если бы ты помог ей, может, тогда она бы увидела в тебе парня, а не подружку. Уши и лицо вспыхнули ещё сильнее, дыхание участилось. Влад с яростью обернулся на Стаса, но тот уже скрылся в дверях столовой.

***

Рита быстро шагала к туалету, стараясь не оглядываться по сторонам. В последние дни её незаметно начали преследовать новые тревожные мысли: оказавшись в коридоре, она боялась, что взгляд любого незнакомца тотчас будет прикован к ней. Они намертво прилипнут к её лицу и фигуре, ожидая, когда Рита в очередной раз споткнётся, сделает или скажет что-то не то. Даже самое обычное действие всегда можно высмеять, если очень захочется. А они этого хотели. Посмеяться за спиной у Риты уже стало обычаем в восьмом классе. Когда она шла по коридорам, взгляд её сам собой опускался под ноги, а спина горбилась. Чудом не наткнувшись ни на одну одноклассницу, Рита добралась до белой двери туалетной комнаты и вошла внутрь. Беспокойное дыхание отдавалось эхом в длинной, выложенной кафелем комнате, а больше ни звука. Рита была здесь одна. Она не смотрела на стены тесной кабинки, но, когда оправила юбку и уже собралась выйти, глаза сами зацепились за надписи. Вообще-то, по уставу такое искусство приравнивалось к порче имущества гимназии, но это всё равно не мешало девочкам оставлять послания на выкрашенных белым стенках. А что? Поймать нарушительницу — нечто на грани фантастики, потому-то никто не опасался. Строчки из модных песен соседствовали с бессмысленными матами и кривыми каракулями, а также любовными уравнениями по типу: «Миша+Катя», но Рита смотрела не на них. Её внимание привлекла явно свежая и самая яркая надпись, оставленная чёрным маркером. «Рита Тростникова — шлюха». В горле встал ком. Рита уставилась на чёрные буквы, пытаясь уложить в голове смысл надписи, а затем вдруг увидела ещё одну. И ещё одну. Невысказанные вслух оскорбления получили место в памяти стен туалетной комнаты. Сами по себе лживые гадости ничего не значили — значение имел сам факт того, что кто-то оставил их здесь, у всех на виду, как испачканное бельё. Дрожащие пальцы попытались оттереть слова влажной салфеткой — бесполезно. Кто? Кто посмел написать такую гадость? Задыхаясь от внезапного необоснованного стыда, Рита выругалась и швырнула использованную салфетку в мусорное ведро. Она сама не могла разобрать, чего сейчас хотелось больше: вышибить дверь кабинки ногой или забиться в угол. Не в силах больше находиться в закрытой коробке, Рита выскочила в длинный проход и… едва не столкнулась с Сорокиной. Таня чуть не вскрикнула от испуга. — Рита… — она облегчённо вздохнула, — не ожидала тебя здесь увидеть. Абсолютно не хотелось говорить с ней или с кем-то ещё, но Рита всё же проронила бессмысленное: «Привет». — Ты как-то плохо выглядишь, — вдруг проговорила Таня. — Что-то случилось? Голос казался обеспокоенным, однако Рита не могла сказать того же о её взгляде. Она почти не сомневалась — в душе Таня не сочувствовала ей, скорее злорадно ухмылялась. Или Рита окончательно помешалась и видела врагов там, где их не было? Глаза предательски защипало, но ей удалось сдержать слёзы. — Кто-то продолжает насмехаться над тобой, да? — Мне… мне всё равно, — ответила Рита через силу и, не желая больше разговаривать с Таней, направилась к выходу. «Это всё из-за неё. Всё из-за Лили…» — Из-за Лили? — за спиной раздался смешок. — Ты действительно так думаешь? Рита вздрогнула и растерянно обернулась. Неужели она произнесла это вслух? Улыбка на милом личике Тани стала ещё шире — она сдавленно посмеивалась. Рита не понимала, что происходит. — Почему ты смеёшься? — нерешительно спросила она. — Думаешь, это Оленберг рвала твои тетради или расписывала кабинки? Мне кажется, ей бы не хватило духу сделать такое. Кому ещё это нужно? Рита уже собралась произнести вопрос вслух, как вдруг в памяти всплыли лица Алины, Лиды, Анфисы, а затем и всех одноклассников. Проблема не в отсутствии других подозреваемых, а в том, что их слишком много. — Если это не Лиля, то, может, ты знаешь, кто это? — Рита прямо взглянула на Таню, где-то в глубине души надеясь, что Сорокина-то уж точно не имеет к этому отношения. Да, иногда ей не нравилось отношение Тани, но всё же не хотелось считать её плохим человеком. Сорокина отмахнулась: — О нет, меня втягивать не надо. Я к этому делу никакого отношения не имею и не хочу, уж извини. Она отвернулась и поспешила скрыться в одной из кабинок. Рита не стала её преследовать — очевидно, что это бессмысленно. Чего ещё можно было ожидать? Теперь реальность такова, что все одноклассники либо открыто презирают её, либо молчат в тряпочку. Но в сущности это одно и то же. Постоянное молчание со временем превращается в немую поддержку, если уже не превратилось. Только два человека всё ещё оставались с ней. Жаль, что на фоне целого класса этого ничтожно мало. О случившемся Рита рассказала друзьям только после конца уроков, когда они вместе пересекали холл гимназии. Ирина уже знала — видела лично. — Знаешь, мне кажется это уже переходит всякие границы, — возмутился Влад, когда дослушал рассказ до конца. — Ты прав, — согласилась Ирина. — Все эти надписи в туалете — наглое нарушение устава. Даже если мы не знаем, кто именно написал это, всё равно можно рассказать обо всём завучу. Нет! Нужно рассказать обо всём завучу. — Думаешь, он станет слушать? Да и что он вообще сделает? Записи в туалетах были всегда. Ирина возмущённо запыхтела. — Дело вовсе не в записях, а в том, что они о Рите. Её травят, Влад. А учителя… — Они знают. — Да, они не могли не заметить. Но Александр Анатольевич наверняка ничего об этом не слышал, — Ирина тронула Риту за плечо. — Вот поэтому надо рассказать ему. Раз твои родители отказались вмешаться, нужно действовать своими силами. Привлечь того, кто может, нет — обязан что-то сделать, как-то повлиять на ситуацию. Александр Анатольевич должен узнать, что происходит. Помогать улаживать такие дела — его работа. Рита лишь печально улыбнулась: — И что я ему скажу? Я ведь не знаю, кто именно это делает. — Разве ты не говорила, что это Лиля? — До этого… — Рита вздохнула, — раньше я была уверена, что это всё она, но теперь… Мне больше так не кажется. Но в одном она была уверена наверняка: пусть не сама Лиля испортила её тетради и облила стул водой, но именно она являлась тем, кто всё это начал. Кто, если не Оленберг? — А вот и она сама… Презрительный тон Влада вернул к реальности. Рита посмотрела вперёд, на видневшуюся за текущей толпой дорожку перед порогом, и действительно увидела Лилю — Оленберг сидела на одной из лавочек и гипнотизировала экран телефона. Теперь от одного лишь вида светловолосой дивы Рита наполнялась беспомощной злобой. Ни секунды не сомневаясь, она устремилась прямо к ней. — Рита, постой! Чужие пальцы вцепились в руку: Ирина схватила её за локоть. — Я хочу убедиться, — решительно ответила Рита, пытаясь высвободиться, и Огарёва нехотя разжала хватку. — Уверена, что не нужна наша помощь? — спросил Влад. — Я сама поговорю с ней. Он кивнул: — Тогда мы подождём тебя за воротами. Рита ничего не ответила и прибавила шагу, оставляя друзей позади, спустилась со ступеней. Лиля не замечала никого и ничего вокруг, только пристально глядела на экран новенького, купленного неделю назад смартфона. Старый мобильник разбился настолько сильно, что починить его вышло бы дороже, чем купить новый и более мощный. Оленберг лишь немного жалела о стареньком телефоне — важней всего, что сим-карта осталась прежней и, соответственно, номер не поменялся. Это радовало и одновременно раздражало, потому что телефон молчал. Лиля всё больше чувствовала себя дурой. «Прошло уже несколько дней, а от него ни звонка, ни сообщения». С тех пор как Стас взял её номер, Лиля стала всё чаще ловить себя на том, что заглядывает в телефон. Не хотелось признавать, но она правда ждала его звонка. Ждала, как никогда прежде. Даже не обязательно звонка — можно было обойтись и сообщением, но Воронцов не давал ей и этого. С каждым днём она всё сильнее сердилась на него, успокаиваясь лишь тем, что Стас в общем стал меньше появляться в гимназии. Может быть, у него начались съёмки, и он слишком занят? Это единственное оправдание, которое Лиля могла принять. — Оленберг! Резкий, довольно грубый возглас привёл Лилю в изумление. Она мигом спрятала телефон в сумку и обернулась на голос. Ох… — Привет, Рита, — на дворе толпились люди, а потому Лиле пришлось натянуть улыбку. — Давно не виделись. Девочка остановилась в паре метров от лавки. Спина прямая, губы сжаты, глаза горят, а правая рука спрятана за спиной. Лиля поймала себя на мысли, что сейчас Рита совершенно не походила на зашуганную жертву. Чего ей надо? — Что происходит? — вдруг сказала девчонка. От командного тона Лиля удивилась ещё больше, но не подала виду. — О чём ты? Я не понимаю. Она думала, что Рита сохранит необычную стойкость, однако, стоило произнести вопрос, как лживая маска уверенности треснула — лицо девочки исказилось от гнева. — Эти… издевательства, насмешки за моей спиной. Это ты сделала? — её голос едва не срывался на крик. «Она о той тетрадке, что ли?» Лиля надела сумку и поднялась с лавки: ей надоело смотреть на Риту снизу вверх. — Не злись, я же тебя предупреждала. А ты ослушалась. — Это ты сделала? Ей нужно чистосердечное признание? Неужели ещё не поняла? Нет, она пожаловалась Стасу, значит, обо всём знает. Тогда зачем устраивать допрос? — И да, и нет, — Лиля усмехнулась, пожимая плечами. Девчонка притихла, и во взгляде ярких глаз мелькнуло недоумение. — Что такое? Непонятно? — Лиля устало вздохнула. — Да, я имею отношение к тому слуху, с которого всё началось. Теперь ты спокойна? Рита поджала губы: — Кто ещё? Вот к чему она клонит. Рассчитывает узнать, кому особенно понравилось насмехаться над ней? — В последнее время у меня хорошее настроение, Рита, и мне бы не хотелось делать кому-то плохо, даже тебе. Ты точно уверена, что хочешь знать имена? — Отвечай, — сказала Рита, едва она договорила. «Что ж, ладно». — Таня, — Лиля назвала единственную виновницу, которую знала, но и этого хватило, чтобы заставить девчонку потерять равновесие. Может, тогда стоит объяснить? Это пойдёт ей на пользу. — Я хотела лишь немного запугать тебя, а она, как и положено хорошей девочке, любезно согласилась помочь мне. Это она сделала то фото и разослала всем, но наверняка не она одна делает тебе гадости. Извини, имён я не назову, потому что не знаю, как зовут других твоих одноклассниц. И я понятия не имею, кто из них осмелился так нагло вредить тебе, но, должно быть, они уже давно тебя презирают. Та фотография — просто глупость, однако даже такой мелочи хватило, чтобы стать спусковым крючком. — Но… почему? — Рита беспомощно хватала воздух ртом, как рыба в сети. Казалось, она хотела что-то сказать, но не могла найти слов. — Почему же они? — Разве это важно? Может, они обозлились на тебя из-за того, что ты таскаешься за самым популярным парнем? Фанатики они такие: бывают по-настоящему сумасшедшими. А может, твоим одноклассницам просто нравится издеваться над тобой. Люди жестоки. Губы Риты задрожали, но она не заплакала, вдруг резко развернулась. Лиля не успела опомниться, как девчонка уже зашагала к воротам. — Что, разговор окончен? — крикнула вслед. Девчонка обернулась и холодно проговорила: — Ты пожалеешь о том, что вообще решила начать всё это. Забавно. Нет. Это даже очень смешно. — Мне уже страшно, — медленно проговорила Лиля. — И что же ты сделаешь? Наябедничаешь? Жалуйся, кому хочешь. У тебя нет никаких доказательств ни против меня, ни против кого-то ещё — ничего, кроме твоих собственных слов. Как думаешь, кому поверит Александр Анатольевич? Активистке и любимице учителей или обычной восьмикласснице, имени которой он даже не слышал? У ворот, прямо за спиной девчонки появился чёрный мерседес. Как кстати. Вот и Фёдор Григорьевич подъехал. Лиля поправила сумку и пошла к машине: решила, что больше ни на минуту не задержится здесь. — С тобой правда очень весело, Рита, но мне уже пора, — сказала она, проходя мимо восьмиклассницы. — Пока, и удачи тебе. Лиля кожей почувствовала этот пронзающий спину взгляд. И вот она снова победила. Так почему же нет ни торжества, ни самодовольства? Почему после этого разговора остался настолько тёмный осадок? «Люди бывают жестоки», — снова вспыхнуло в сознании, и сердце Лили неприятно сжалось от тихой тоски. Она не заслуживает этого. Никто не заслуживает. Оленберг стремительно покинула школьный двор и села в машину, а Рита всё продолжала глядеть ей вслед, с трудом сдерживая улыбку. Когда чёрный автомобиль тронулся, она подняла сжатый в руке смартфон, остановила запись диктофона и глухо усмехнулась. Нет доказательств, значит… — Ну что ты, Лиля. Это тебе удачи.